Расставаться...

Комочки песка в не расчёсанных волосах
Скатятся за зашитый красной ниткой рукав,
Дым от сырого кострища в потаенных горах
Спрячет ширину скрипящих речных переправ.

Заглушит шелест наградных конвертов у туманной развилки
Отрывистыми стонами упавший в мыльную пыль клен,
Захлебнется сточной водой в неясной ухмылке
Горечь и радость когда-то знакомых имен.

Пол, провалившийся, старый холодный очаг,
Книги с сухим переплетом, полные благородства
Ноги в отглаженных брюках делают приглушенный шаг,
Спасаясь от страхов в поисках счастливого сиротства.

Минуты однообразных и терпких прощаний,
Объятия тлеют изрезанной щепкой на холоде,
Искра потом будет неуверенно биться в каждом редком послании
Но не летят сквозь заледеневшие ветки голуби.

Алая струйка неосторожно свесится
С границ до свадьбы зажившего рубца,
Впереди была обветшалая бледная лестница,
Там нет перилл, нет окон и кристального конца.

В темноте беззвучного колыхания путевых указателей
Вспыхивают лампочками рукотворные каменные маяки,
Под ногами упавшие зеленые шишки-сердца бывших мечтателей,
И по тем, кто ночью оступился оловянные венки.

Сбитые кулачки запоздалых надолго споров
Зароются мышкой голодной в походные лямочки,
Как будто и не было шагов, прикосновений, разговоров,
О присутствии напомнит только картонная кукушка в сетчатой рамочке.

За соседней тонкой стенкой пошарканные голоса
Превратились в ноябрьскую дождливую муть,
Отскочивший камешек от вагонного колеса
Прилетел кухонным ножом в обнаженною грудь.

Откололся медный овен от горячей цепочки,
Расписался на крыше глухим заточением гром,
Паутины белых запутанных линий на ржавой бочке
Рисует мальчик растерянно двухцветным мелком.

Потом когда-нибудь вбегаешь в пустую комнату
Забывая у деревянной двери, как раньше разуться,
Разгибать сквозь слезы скважину поломанную,
Уходить, чтобы через силу в стену обернуться.

Черный костюм, пятнышко акрила на счастливом билете,
Не может сделать шаг, кто смело в глубокий костёр бросался,
На незаданные вопросы ответит колыхание роз на пледе
Вместо тех, кто стука в занавесочную полночь не дождался.

Март найдет свой неприкаянный ночлег,
В вазе посреди узких улиц засыхает сирень,
Упадет на голову знакомый остывший снег,
Вернутся пятнистые ноги на ту же первую ступень.

Там будет опять жизнь и кровавые пуанты балерины,
На ладони спинка новорождённого цыпленка,
Лучезарно-ярким отсветом душной паутины
Надорвется прозрачная ,как уголек , серая пленка.

Нет уже боли от попавших в глаз медных капель,
Вырезанные лица снова в несданной макулатуре,
И только будет цела от мягеньких царапин
Тревожная тигрица со спящим тигрёнком на обгоревшей гравюре.