Карл Карлович

          У него было худощавое и чуть продолговатое лицо, с умными и добрыми карими глазами. Ростом, особым, не выделялся, были мужики и повыше его. Выглядел лет на сорок и, видимо, был этого возраста. В общем, обычный мужчина европейской внешности, он вполне мог быть русским, украинцем или, кем-то ещё из похожих народов… Но он был немцем, и не тем поволжским немцем, каких было полно в послевоенном Руднике, и которых все называли русскими немцами, а настоящим, германским…  То есть, он был из бывших военнопленных  солдат Вермахта, и он воевал против наших, против Советского Союза. Видно было, что груз виноватости висит на нем тяжелой ношей. Он очень мало разговаривал, не то стеснялся своего явного немецкого акцента, не то, по природе своей, был немногословным. Он работал в  школе учителем труда, учил нас делать табуретки, был хорошим столяром и весь свой день проводил в столярной мастерской, чиня поломанные парты, доски и другую школьную мебель. Я помню, как наш Кар-Карыч сделал шикарный  шифанер, который было не отличить от фабричной мебели. Кар-Карычем называли его мы, школяры, а звали его Карл Карлович, фамилии не помню, потому-что никто его по фамилии не называл. С пятого класса Карл Карлович, помимо уроков труда, стал нашим учителем по немецкому языку, он видимо, как это я сейчас понимаю, не имел педагогического образования, и учил нас не по науке, а стихийно. Надо сказать, что его уроки немецкого всегда превращались в интересное шоу и многие из нас довольно быстро освоили не только отдельные слова, но  и некоторые словосочетания, а также незатейливые стишки типа – Айн, свайн, драйн, фир – ин де шуле комен вир… Надо сказать, что после окончания войны прошло ещё не так много времени и люди помнили ужасы военного времени, к русским немцам, которых было достаточно много, почти во всех городах Казахстана, особой неприязни не наблюдалось.  Так, иногда,  в ходе детских разборок мы, дети других национальностей,  называли их «фашистиками» или «фрицами», но быстро мирились и не враждовали, а вот к бывшим военнопленным, которых до середины шестидесятых годов было достаточно много, отношение народа было не очень хорошим. В послевоенных фильмах немцев показывали или страшными, или комичными, ни один немец на экране не мог иметь симпатичное лицо, только теперь я представляю себе, какую обиду несли в себе те, послевоенные немцы, но они понимали, что отвечать за проигранную войну надо… и терпели все обиды,  как могли. Так вот, к Кар-Карычу у нас было двоякое отношение – мы его и обожали и презирали в то же время… Помню, как-то, один наш одноклассник сказал: –  Это он сейчас такой хороший, а ты спроси у него, скольких наших он грохнул на войне?!  –  И всё, все настораживались, и обаяние немца исчезало… Были и те, кто  называли вслух, мимоходом, его фашистом, в такие минуты глаза его наполнялись  слезами, и он, еще больше скорчивался и глубже уходил в себя. Надо сказать, что в порыве самоутверждения, самыми жестокими и беспощадными членами общества, во все времена, были и есть подростки. В моей памяти Карл Карлович остался добрым и порядочным человеком. С его помощью я состругал детали и собрал свою первую настоящую табуретку. Вспоминая его в последующие годы своей жизни, я никак не понимал, почему он не уехал в Германию, ведь почти всем бывшим военнопленным разрешили вернуться на родину. Может, я относился с пониманием к нему ещё и потому, что ближайшими нашими соседями были, в основном,  немцы, и целыми днями я проводил своё время в играх с их детьми. Ябсы, Подлихи, Рексы, Фуксы, Кляйны, Вайсы  – все эти фамилии реальных людей, их дети и внуки живут, в настоящее время, на своей исторической родине, в Германии… Я надеюсь и даже уверен, что живут они хорошо (с некоторыми переписывался по интернету, до недавнего времени).  Пусть живут хорошо, они заслужили, их предки, после войны, заплатили сполна за их счастье. Еще, я верю, что варившиеся  в одном интернациональном котле люди, никогда не будут человеконенавистниками,  ни по расовым, ни по другим признакам…  Хотя, кто знает? Мы все видим, как изменились бывшие советские люди после развала СССР, как вдруг, все поверили в свою исключительность, создается впечатление, что все  народы хотят скорее забыть совместную историю, хотят забыть, как были дружны,   близки и добры мы друг к другу в своей родной стране… И, главное, какую надежную и стабильную страну мы потеряли…  Почему мне вдруг, так явно вспомнился наш учитель-немец, почему стало так жалко его? Я даже не помню, была ли у него семья… Скорее всего, он умер и, наверное, похоронен на рудниковском  христианском кладбище, где на могилках ставили деревянные или металлические пирамидки. Всякие символы по принадлежности усопшего к какой-либо религии не приветствовались, и на многих пирамидах или устанавливали пятиконечные красные звезды или ничего. Видимо, было, что-то, незабываемое в поведении и в характере того бывшего военнопленного немца, моего учителя уроков труда и немецкого языка, если, спустя столько десятилетий, он не стерся из моей памяти…