Лёха

    Забросили мужа моего после военной академии на Крайний Север, где отбывали ссылку декабристы да душегубцы в старые времена. Нажили мы к тому времени из добра только высшее образование, байдарку, да сына трехлетнего. Вот так, вчетвером и прилетели мы в студёный край. Любой из вас согласится, что человеку иногда полезна смена декораций, но от обилия невиданного доныне мой мозг отказывался верить собственным «глазам», и многое, происходящее вокруг, напоминало скорее сценарии Стивена Спилберга. Кабинет мужа украшал стоящий в углу непонятный предмет интерьера, который оказался огромным бивнем мамонта. Рыбу там ели исключительно сырой, наструганной на морозе, и по вкусу она напоминала сало. Низкорослые коровы так заросли длинной шерстью, что выглядели как дети мамонтов.
     А эта картинка может вызвать у вас острый приступ отвращения или по меньшей мере, брезгливости. Вы когда-нибудь слышали о массовых миграциях тараканов в начале осени? Речь не о перебегании отдельных особей из комнаты в комнату, а, скорее, о масштабном переходе Армии Суворова через Альпы или походе Моисея со всем израильским населением через аравийскую пустыню. Вот попробуйте представить себе живую, чёрную, плотно покрытую огромными тараканами дорогу от края до края по ширине и длине, которая марширует единым полчищем так организованно и целенаправленно, как фашистские колонны в предвоенной Германии.  В моей голове кто-то включил на всю громкость Седьмую симфонию Шостаковича, и шествие обрело ещё более ужасающе реалистичный, военизированный вид. Случайные прохожие, включая меня, молча замерли  на обочине, боясь пошевелиться, будто стоило нам обнаружить себя, вся эта армия немедленно набросилась бы на нас,  захватила в плен и уничтожила за считанные минуты. Так стояли мы столбами и смотрели, не решаясь ступить на дорогу, а тараканы, как заколдованные солдаты Вермахта, продолжали перетекать тошнотворной коричневой массой в загадочные тараканьи палестины. До сих пор это воспоминание   заставляет меня испытывать липкое чувство детского ужаса и беспомощности.
                Вторая картина скорее обескуражила меня своей контрастностью с окружаемыми обстоятельствами. Что, если бы я сказала вам, что видела зимой человека без головного убора, рукавиц и нараспашку? Закаленный или пьяный, скажете вы. А теперь внимание, одна дополнительная вводная: на улице ниже пятидесяти мороза и сильный ветер, а наш персонаж все ещё в прежнем виде. Ответ тот же? - Понятно, вы не жили в условиях крайнего севера, где и закаленный и прогретый алкоголем одинаково превратятся в ледышку в ближайшие несколько минут.
           Сдаётесь? Эта удивительная особь мужского пола оказалась местной достопримечательностью, а по случайному совпадению и нашим новым соседом, по имени Лёха. Так он и представился, приветливо оскалившись ротовой полостью с двумя сомнительными зубами, резко подхватил с полу нашего трехлетнего сына и обслюнявил его как дворовой пёс. Меня чуть не вырвало от отвращения. Такая простота, а точнее, наглость ввела во временный ступор даже моего мужа, который по роду своей деятельности подобных субъектов повидал немало. Он с трудом оторвал нашего чистенького красивенького первенца из объятий первобытного человека с огромным уродливым черепом, заскорузлыми руками и таким же, похожим на кирзовый сапог, лицом. Наша собака, помесь охотничьей лайки и дворняги, оглушительно залаяла и зарычала на гостя, но под тяжелым звериным взглядом плюхнулась на попу и сделала лужу. «Тьфу», - неодобрительно высказался Лёха, «из тебя и путевой рукавицы не сошьёшь, а туда же». Муж аккуратно выставил недоумевающего гостя за дверь, и объяснил ему правила желательного соседского поведения и границы его любвеобильности. А также представился, с полным наименованием своей новой должности и полномочий. Лёха засмущался и извинился на всякий случай. Они рукопожатно распрощались после пары неудачных попыток медвежьих объятий.
             Лёха оказался сидельцем с 36-летним стажем якутских зон, которые с четырнадцатилетного возраста были его постоянным домом. На свободе он оказывался пять раз, но выжить там не было никаких шансов. Несмотря на сложные климатические и лесоповальные условия, Лёха обладал недюжинным здоровьем, богатырской силой и удивительным  кулинарным талантом. На следующий же день он пожаловал с добрососедской миссией, «как следует познакомиться», и с горой горячих плюшек собственного производства. Я взяла три штуки, поблагодарив, но Лёха установил весь тазик на стол со словами, что это все для нас. Остальных соседей он уже успел угостить, и себе столько же осталось. Застенчиво, насколько могла позволить его замороженная мимика, заметил, что никак не может отвыкнуть готовить на всю зону, вот и приходится, мол, раздавать. Лёха продолжал баловать нас желе из лесной красной смородины, сальтисоном из свиной головы, мясными рулетами, пирогами и печеньем в прежних объемах и щедротах.
          Не могу сказать, что мы подружились, но я немного расслабилась и даже позволяла ему иногда играть с сыном в моем присутствии. Лёха оказался бы желанным партнёром по детским играм для любого малыша, если бы их мамочки отважились  разрешить им поиграть с чудовищем. Кирюша ездил верхом на медведе, слоне, верблюде, крокодиле, убивал в Лёхином лице хищников и фашистов, прыгал на нем как на батуте, летал как на вертолете. Их игры напоминали игру двух детей, маленького и гигантского. Позже я узнала, что где-то далеко, «на материке», у Лёхи есть дочь, уже почти взрослая, он даже разыскал ее, но общения у них не получилось, и он искренне, со слезами на глазах, переживал отсутствие ее в своей жизни. Иногда он изливал душу моему мужу, сетуя на новую свою сожительницу, вахтовую повариху свободного сексуального поведения, которую он мечтал-таки перевоспитать и, наконец, обрести крепкую семью. Были у Лёхи на этот счёт свои воспитательные меры, иногда оставляющие следы на лице сожительницы. Он так много хотел наверстать в свои пятьдесят, стать и хорошим мужем, и отцом, и хозяином дома, в самом наивном своём понимании.
             Так и жили мы по-соседски, пока Лёха не ушёл в запой. Я никогда раньше не сталкивалась с запойными, и когда сосед, попросив у меня чаю, заварил всю пачку стаканом кипятка, мне конечно, показалось это несколько странным, но  не страннее его привычки ходить по морозу раздетым. Лёха выпил все наши  чайные запасы, и на выходе потянулся за моими французскими духами. Я не успела ещё ничего сообразить, как благоухающий пуазон вылился в его разинутый рот. Лёха невнятно то ли поблагодарил, то ли посетовал, что мало, и удалился к себе. С тех пор я начала запирать двери на замок даже днём, что по-соседски считалось дурным тоном. Когда муж вернулся с командировки, рассказала ему об инциденте,  и он ввел меня в курс о привычках Лёхи и ему подобным употреблять чифир и впадать в запой.
                Лёха же был немедленно отлучён от игр с маленьким Кирюшей и от несанкционированного проникновения в чужое жилище. Однажды обиженный пьяный сосед так по-медвежьи пытался прорваться в нашу квартиру с самыми добрыми намерениями, что почти выломал нашу дверь, напугав меня и сына. Благо, вовремя вернувшийся домой муж вынужден был выключить его, приложив стиральной доской по буйной голове. Лёха рухнул на пол, и не приходил в себя добрых полчаса, заставив нас испугаться ни на шутку, испытав весь спектр мук совести и сожаления о содеянном. Но череп Лёхи оказался таким же крепким и закаленным, как его хозяин. Как ни в чем не бывало, поверженный поднялся на ноги, рассыпался в извинениях и вышел на мороз освежиться. Ему было очень стыдно. Не только мы, но и любые присяжные заседатели засчитали бы это раскаяние за искреннее, настолько убедительны были его душевные муки. Не страх перед наказанием, не угроза снова оказаться на зоне, а потеря новых друзей заставила тяжело страдать Лёху Лепёхина, бывшего зэка со звериной внешностью, ранимой душой маленького ребёнка и большим любвеобильным сердцем.
        Вскоре мужа перевели на новое место службы, в город, где никто не видел массовой миграции тараканов, где двери всегда закрывались на два замка и где каждый здравомыслящий человек перед выходом на мороз надевал меховую шапку и рукавицы.