Eliot T. S. Portrait of a Lady Портрет леди - пере

Довольно точный построчный поэтический перевод с сохранением авторской иронии и речевых оборотов.

            Портрет леди

                Ты совершил измену,
                Но это было в другой стране, и,
                Кроме того, шлюхи нет в живых.
                «Мальтийский еврей»
I
Под пеленой декабрьского утра
Свет выставлен и выверен ряд фраз:
«Сегодня полдень полностью для вас » —
Всё быть должно естественно как будто.
Четыре бледных свечки в полутьме,
Чуть виден потолок — Джульетты склеп —
Для слов и для замалчивания тем,
Где нам, так скажем, предстоит Шопен,
Взъерошенный, прелюдии верша.
«Он так интимен, лишь среди друзей
Вновь воскресать должна его душа —
Между двумя-тремя, чтоб заиграли
Все краски ярче, чем в концертном зале» —
Скользя через любезное притворство
Меж бережно хранимых сожалений,
Сквозь муки скрипок разговор прорвётся
В корнетов отдаленном обрамленьи
И начнётся.

«Вам не понять, как я нуждаюсь в дружбе,
Как нелегко, в кругах вращаясь света,
Меж суеты и мишуры ненужной
(Я не люблю её — ведь знали это?
Вы! С вашим проницательности даром!)
Как нелегко найти мне хоть кого-то,
Кто бы имел в душе и обнаружил
Черты, необходимые для дружбы.
А дружба, я скажу вам, значит много,
Жизнь без неё была б таким кошмаром!»

Скрипичный заглушая перелив,
И ариетты,
И корнетов стоны,
Мой мозг рождает собственный мотив,
Абсурдным иступляющим том-томом —
Вначале лишь капризным монотоном,
В итоге же сплошной «фальшивой нотой».
В табачном смоге воздуха бы чуть —
На монументов красоту взглянуть,
Послушать новостей каких-нибудь,
Часы с часами светскими сверяя.
Так посидеть пол часика за чаем.

II
Когда в апреле зацветут сирени,
Она с букетом будет  — вне сомнений —
И веткою вертеть, вещая: «Ах,
Не знает жизни молодёжь, не знает —
Те, у кого она сейчас в руках», —
Всё крутит ветвь в сиреневых цветах  —
«А годы утекают, утекают,
Но юные дерзки, им чужда грусть, 
Лишь улыбнутся, драм не замечая».
И я в ответ конечно улыбнусь
И снова потянусь за чашкой чая.
«Я вспоминаю, глядя на закат,
Мои давно ушедшие года
И тот Париж весной, но благодать
В душе моей — мир юн, как и тогда».

А в августе она будет опять
Виолой ненастроенной вещать:
«Я ощущаю между нами связь
Особую, вы чувствовать меня
Способны и за морем находясь.

У вас нет слабых мест, вы как броня,
Идя вперёд, ни глядя ни на что,
Лишь скажете: я многих обошёл.

Ну что, мой друг, ну что могу дать вам я?
Помимо своей дружбы и симпатий,
Что дать бы я могла, что с меня взять вам?
С того, кто уже век свой доживает.               
Сижу и чай по чашкам разливаю…».

Тут я спешу взять шляпу: я не знаю,
Как это положение дел исправить.
Я что? Я утром в парке за газетой
Смотрю про спорт или карикатуры,
На хронику могу взглянуть при этом:
Графиня изучает партитуру,
Какой-то грек убит во время польки,
Растратчик в банке делает признание.
Меня ничто не трогает нисколько,
Я сохраняю самообладание.
Вот только бы шарманка не скрипела
Заезженную песню, что есть мочи,
Меж клумб из гиацинтов разопрелых —
До грёз чужих какое бы мне дело?
Не знаю, прав я тут или не очень.
 
III
Знакомые ступени вверх. Октябрь.
Всё как всегда, но мучит ощущенье,
Что я чуть жив: в ногах такая тяжесть,
Как будто полз сюда я на коленях.
«Так вы решили ехать за границу?
Надолго? Впрочем, спрашивать нет толку,
Сейчас вы вряд ли знаете, на сколько.
Там многое пленит и удивит вас».
Мою улыбку топит хлам на полках.

«Но, может, вы мне будете писать».
Теряю самообладанье сразу —
Как раз вот этой опасался фразы.
«Теперь я стала часто размышлять
(но в этом деле сложно знать заранее),
Что помешать могло нам стать друзьями».
Бросает в дрожь, с кривой улыбкой будто
Себя увидел в зеркале случайно.
Крах самообладанья, мрак окутал.
«Все говорили, все друзья считали,
Мы станем — неизбежно! —  ближе с вами,
Я и сама теперь могу едва ли
Понять, ну почему же мы не стали.
Но, может статься, жизнь всё исправит.
Пишите мне, я вечно здесь, с друзьями
Сижу и чай по чашкам разливаю».

В уме перебираю всё подряд,
Чтобы найти слова… пляшу, пляшу,
Как пляшущий медведь, на птичий лад
Трещу, по-обезьяньи гогочу.
В табачном смоге воздуха бы чуть!


А что если она вдруг умирает,
Умрёт вот в этот серый полдень дымный,
Иль вечер жёлто-розовый, оставив
Меня, с пером в руке и с этим дымом
Над крышами домов — нет, сомневаюсь,
Не чувствую никак, не понимаю,
Под музыки эффектное «стиханье»
Как это — мудро ль, глупо, поздно, скоро…
В конце концов ведь это даст ей фору?
Сейчас, о смертном говоря одре,
Я вправе улыбаться, например?


Eliot T.S. Portrait of a Lady               

                Thou hast committed —
                Fornication: but that was in               
                another country,
                And besides, the wench is dead.

                The Jew of Malta
I
Among the smoke and fog of a December afternoon
You have the scene arrange itself — as it will seem to do —
With “I have saved this afternoon for you”;
And four wax candles in the darkened room,
Four rings of light upon the ceiling overhead,
An atmosphere of Juliet’s tomb
Prepared for all the things to be said, or left unsaid.
We have been, let us say, to hear the latest Pole
Transmit the Preludes, through his hair and fingertips.
“So intimate, this Chopin, that I think his soul
Should be resurrected only among friends
Some two or three, who will not touch the bloom
That is rubbed and questioned in the concert room.”
— And so the conversation slips
Among velleities and carefully caught regrets
Thro
And begins.

“You do not know how much they mean to me, my friends,
And how, how rare and strange it is, to find
In a life composed so much, so much of odds and ends,
[For indeed I do not love it ... you knew? you are not blind!
How keen you are!]
To find a friend who has these qualities,
Who has, and gives
Those qualities upon which friendship lives.
How much it means that I say this to you —
Without these friendships — life, what cauchemar!”

Among the windings of the violins
And the ariettes
Of cracked cornets
Inside my brain a dull tom-tom begins
Absurdly hammering a prelude of its own,
Capricious monotone
That is at least one definite “false note.”
—Let us take the air, in a tobacco trance,
Admire the monuments,
Discuss the late events,
Correct our watches by the public clocks.
Then sit for half an hour and drink our bocks.ugh attenuated tones of violins
Mingled with remote cornets.

II
Now that lilacs are in bloom
She has a bowl of lilacs in her room
And twists one in his fingers while she talks.
“Ah, my friend, you do not know, you do not know
What life is, you who hold it in your hands”;
(Slowly twisting the lilac stalks)
“You let it flow from you, you let it flow,
And youth is cruel, and has no remorse
And smiles at situations which it cannot see.”
I smile, of course,
And go on drinking tea.
“Yet with these April sunsets, that somehow recall
My buried life, and Paris in the Spring,
I feel immeasurably at peace, and find the world
To be wonderful and youthful, after all.”

The voice returns like the insistent out-of-tune
Of a broken violin on an August afternoon:
“I am always sure that you understand
My feelings, always sure that you feel,
Sure that across the gulf you reach your hand.

You are invulnerable, you have no Achilles’ heel.
You will go on, and when you have prevailed
You can say: at this point many a one has failed.

But what have I, but what have I, my friend,
To give you, what can you receive from me?
Only the friendship and the sympathy
Of one about to reach her journey’s end.
I shall sit here, serving tea to friends...”

I take my hat: how can I make a cowardly amends
For what she has said to me?
You will see me any morning in the park
Reading the comics and the sporting page.
Particularly I remark
An English countess goes upon the stage.
A Greek was murdered at a Polish dance,
Another bank defaulter has confessed.
I keep my countenance,
I remain self-possessed
Except when a street piano, mechanical and tired
Reiterates some worn-out common song
With the smell of hyacinths across the garden
Recalling things that other people have desired.
Are these ideas right or wrong?

III
The October night comes down; returning as before
Except for a slight sensation of being ill at ease
I mount the stairs and turn the handle of the door
And feel as if I had mounted on my hands and knees.
“And so you are going abroad; and when do you return?
But that’s a useless question.
You hardly know when you are coming back,
You will find so much to learn.”
My smile falls heavily among the bric-;-brac.

“Perhaps you can write to me.”
My self-possession flares up for a second;
This is as I had reckoned.
“I have been wondering frequently of late
(But our beginnings never know our ends!)
Why we have not developed into friends.”
I feel like one who smiles, and turning shall remark
Suddenly, his expression in a glass.
My self-possession gutters; we are really in the dark.
“For everybody said so, all our friends,
They all were sure our feelings would relate
So closely! I myself can hardly understand.
We must leave it now to fate.
You will write, at any rate.
Perhaps it is not too late.
I shall sit here, serving tea to friends.”

And I must borrow every changing shape
To find expression ... dance, dance
Like a dancing bear,
Cry like a parrot, chatter like an ape.
Let us take the air, in a tobacco trance —


Well! and what if she should die some afternoon,
Afternoon grey and smoky, evening yellow and rose;
Should die and leave me sitting pen in hand
With the smoke coming down above the housetops;
Doubtful, for a while
Not knowing what to feel or if I understand
Or whether wise or foolish, tardy or too soon...
Would she not have the advantage, after all?
This music is successful with a “dying fall”
Now that we talk of dying —
And should I have the right to smile?