Логос vs Алогон

   Часть 1.  Осенний вечер.
    
     Глава 1. Октябрь.

Яркие, сочные полосы света,
Белые тучи лучами столбят.
С веток последние отзвуки лета,
Ветер готовит увлечь в листопад.

Тихо блуждая по кронам аллеи,
Дивных берёз сопрягает стволы.
Вниз осыпаясь с вершин ассамблеи,
Отблески кружат опавшей листвы.

Частый лазурный просвет в небосклоне,
То распахнётся, то схлопнется в мгле.
Словно сам хаос зашёлся в свободе,
Чуя надломленность в жизни юле.

Сонмом нессётся стремглав над покоем,
Грозно, таинственно, мрачно, смурно.
Густо клубясь, катабазиса сбоем,
Дождь рассыпась обрызгал окно...

Редкие по синергии денёчки,
Славно по рощам прошёл ювелир!
Бойко сверкают казны огонёчки,
Золотом проинкрустирован мир.

Солнечный свет на лучи распадаясь,
В каждой пластине чекана берёз,
За красоту совершенно не каясь,
Блики бросает искрящихся грёз.

Сосны сияют осмолами лака,
Вечно зелёные ели густы.
В роскошь оттенков рубина и мака,
Пышно оделись рябины кусты.

Клёнов широкие листья награда,
Лип разветвляется пёстрая тень.
Нитью стегая ковры вертограда,
Неба осеннего низится сень.

Бабьего лета прелестны денёчки,
Ночью столкнутся сентябрь с октябрём,
И календарь зафиксирует точки,
Врозь расходящихся строчек пером.


Осени воздух не пахнет пеанами,
Осень - пора однозначно трёхсложная, ***
Ямбов - хореев  пески с океанами,
В рог протрубив, размелала История.

Горками фрукты сложив дактилически,
Логос минул горизонт Равноденствия,
Хаос на дне прозвенит металлически,
И амфибрахий пометит сошествия*•*

Только снега разомлеют в анапесте,
Встречного бега дуга возрождения*••*
Фазой замкнётся двусложной тональности, **
Радужно вспыхнут в воде отражения•**•

Белое солнце над рощей скользящее,
Мягко коснулось октябрьской спины.
Переливаются, дух бередящие,
В золоте веток следы тишины.

Шелест и шорох протяжными звуками,
Высвобождает прохлада ветров.
Даже грешно растревожить ауками,
Час предвечерний на угле бруньков.

Жёлудь роняя на дубе взъерошенном,
Зрелой дубравы расщедрился клад.
Жёлтый узор на газоне не кошенном,
Стильным кружением мнёт листопад...

«Синий египетский» сферу замкнул горизонта,
«Жёлтым китайским» светилом разлита заря,
Ярко багряной «порфирой романского» лорда.
Гусь над «античным шафраном» летит за моря.

Эонотопос столбят белокрылые волны,
Nihilистическим чёрным подёрнута даль,
Чары ночные идей из теней монохромны,
В дне ускользающем помнится радуги сталь.

В старом лесу на зимовку осталась Минерва,
Ей незнакомо стремление к тёплым краям,
Полночи ждёт, чтоб без лишней помпезности нерва,
Снявшись с дупла заповедовать мудрость зверям.

Солнце кропит, небеса просветлевшие,
Чистым простором разительно звонкие,
Рады синицы, вчера прилетевшие,
Бабьего лета теплу, дальнозоркие...

С ветки на ветку порхают стремительно,
Три непоседы с узорными крыльями,
Полифонию играют пронзительно,
Тонкими флейтами, очень красивыми.

Глаз пессимиста, в дверь клетки из золота,
Смотрит ища диссонанс нестроения.
Сюреализма сентенция вколота,
Клином в замок механизма строения.

У оптимиста всех мер серединами,
Сходят пейзажи с петель бельведерами.
Лишь реалист убеждённый сединами,
Ценит сам код - консонанс настроения.

Бабьего лета теплу, три расхожие,
Рады синицы, вчера прилетевшие,
Бодрые, ясные, дюже пригожие,
Через катарсис душой просветлевшие...

К ним заявились шальные снежинки...
Редкими искрами средь октября,
В яркие краски скупые крупинки,
Сыплются сверху узорно звеня.

Серое небо стемнело внезапно,
Воздух прозрачного леса померк.
Северный ветер буянит, прохладно,
Чаще над чащей сгущается снег.

Рыхло рассыпчатым пробником грузно,
Листья сухие метя по земле,
Поступь зимы продвигается грустно,
Солью в стоящей зелёной траве.

Ох, повалил закружившись пчёл танцем,
Роем гудящим белея в глазах.
Иглы лимонные пихты под глянцем,
Ветошью стали промокшей в по-тьмах.


Странное время на стыке сезонов,
Осени поздней и ранней зимы.
Крупные листья раскидистых клёнов,
Ветер берёт без гарантий взаймы.

В самоотдаче нет равных Природе,
Выше единства боренья в любви.
Щедрый избыток и склонность к заботе,
Воспроизводятся ей на крови.

Озолотились зари листопады
Как звуковая дорожка асфальт,
К центру клонятся стволы анфилады,
Виолончели нисходят на альт.

Дождь истончился до шёлковых нитей,
Стих, породил тишиной снегопад.
Время печальных прозрений, наитий,
И откровений спустилось на сад.

Ночью мороз наступает на пятки,
Играм ещё босоногой травы,
Так же легко маскируются в прятках,
Полосы ястреба , к пятнам совы.

Зоркие взоры
              бесшумный полёт,

Солнце с теплом вспоминает о лете,
Утки за селезнем сходят на лёд.
Чёрное зеркало озера в свете,
Волн колыханием корочку бьёт.


   Глава 2 - Ноябрь


То ли стихи сочинились удачно ,
То ли чернила волшебными были,
То ли созвездие Феникса алчно,
Только морозы с зимой отступили.

Может Олимпу нужна передышка,
Чтоб разобраться в новейших молитвах?
Может вихляющим хвостиком мышка,
Маслице взбила в погодных мотивах?

Только успела прослойкой из снега,
Стужа сковать белоснежные дали,
Как засочилась осенняя нега,
Буд-то к реваншу ей фору вдруг дали.


Снова метели решимый набросок,
Новый задор расточает из мглы.
Снова капели мерцанием блёсток,
Новый узор воспевают иглы.

Тысячи шариков льда перламутром,
С веток сулят мастерству высоту.
Стойт надеяться солнечным утром,
Жемчуг добавит снегам красоту!

Зимняя ткань развернётся рулоном,
Кружева леса, поляны, реки,
Вдаль ускользающим за горизонтом,
Озера в свете искрящейся мги...


Всю белизну полуночной метели,
К вечеру оттепель сводит на нет.
Пасмурна дрёма тягучей капели,
Мутность подсветки тумана, не свет.

Зобы нахохлив уселась на сучья,
Стая воронья, всех выше вожак,
Крыльев промокших взъерошив лоскутья,
Ветру для сушки подставил пиджак.

Луж зеркала отражают деревья,
Голые ветки раскинувшись спят.
Ждут терпеливо весны ожерелья,
Даже лекарство без меры есть яд.


Мало - помалу приносит с Ямала,
Северный ветер метели к горам.
Родина с Обской губой раскатала,
Край мерзлоты по Уральским хребтам.

Боле и более снега в Сибири,
Стужа зимовью лудит кандалы,
Каторжной цепью пристёгнуты гири,
Панцирем скованы склонов углы.

Сладкую спячку медвежьей берлоги,
Здесь, и сейчас не шатай, пропадёшь.
В городе - джунглях осев барберлоги,
Давятся пивом под удов мухлёшь.

Рыбы хватало и раньше с Ямала,
Пусть богатеют остроги и впредь.
Рыбный сияющий хвост океана,
Пусть будоражит биением твердь.

Хволести, болести, горести, хворости,
Сгинут при всполохах солнца кудрей.
Мелким помолом сезонной суровости,
Сыплется иней локдаунных дней.


Хочется высказать взгляд оптимизма,
Хочется выразить прелести чувств,
Но осаждает сезон пессимизма,
Вытесав кол деструктивных искусств.

В небе остывшем лиловые краски,
Месяц - спрессованный белый снежок,
Контурно чистой, пунктирной раскраски,
В шаге от пропасти, череп - кружок.

Ночи стянули с плеч дня покрывало,
Бурые листья примёрзли к ветвям.
Хватишься, майское утро увяло,
Скрещены вечера кости, там - сям.

Мир запирается в зимнюю спячку,
Некому хаять унылый пейзаж.
Хват холодов оглушил раскорячку,
Леса, где летом сиял вернисаж.

Щебеты птиц не срываются с цвета,
Вьющихся роз и кувшинок реки.
Сложный вопрос не канючит ответа,
Сгинув под грохот мятежной пурги.

Мороком голода снежной пустыни,
Свищут борзея метель и буран.
Злобно пикируют когти к святыне,
Выместить боль причинением ран.

Рослый ковыль содрогается нервно,
Полые стебли сгибая волной.
Панику сеет, так грубо, так верно,
Острый конфликт разрешаясь войной.

Здесь утверждается крайностью время,
Час перелома ещё впереди.
Здесь и сейчас переносится бремя,
Мгла застилает свет солнца, ни зги...


Нежный покров невесомости шалями,
Пустошей плечи объял, и леса.
Снежная дама под шляпы вуалями,
Прячет от ветра белила лица.

Выпорхнув высветлом бледности призрачной,
Пухом осыпались блёстки на лёд.
Искр конфети канительностью вычурной,
Бойко кружась увлекает полёт.

Через кольцо обрамления солнышка,
Шаль пропустив распускает цветы.
Выстыл журавка колодца до пёрышка,
Столб водяной в хрустале мерзлоты.





Пух белоснежный порхает над замершим городом,
Сворой за зайцами носится ветер петлёй,
Силится с прытью преследовать каждого холодом,
Бега челночного хищности русской борзой.

Псы разжигаясь азартом скулят при скольжении,
Щёлкают в промахах из за заносов клыки,
Жажда добычи читается в резвом движении,
Дичи натравом ступают на наледь реки.

Вихрем влетая в серебряный бор заповедника,
Сварой погони тревожат таёжный простор.
След беляков рассыпаясь в кустах можжевельника,
Пяток сверкание ставит защитой в дозор.

Вихрь... Рассыпается пухлыми хлопьями,
Пух шестикрылых снежинок по мхам.
Лес побелел ощетинившись копьями,
Лёд прикипел к арсенальным бокам.

Снег... присыпает ложбины промёрзшие,
Клюкву на кочах, и гроздья рябин.
Зимним плеядам для снов на горошине,
Спрятан под пышной периной рубин.



Стужа сковала источника капельки,
Выстудил горн дактилический ритм.
В платине нет ни единой царапинки,
Следом уже зимовьЯ алгоритм.

Золота жилы блестят самородками,
Осени поздней окончив сезон,
Канут в ночи удаляясь бороздками,
Выйдет симметрий железный резон.

Под амфибрахий прилично почайничать,
В центр водружён для гостей самовар.
Ровно два месяца будет хозяйничать,
В праздничный месяц утроив свой жар.

Улицы вмиг захлестнут карнавальные
Цепи горящих бенгальских огней.
Цвет фейерверков фигуры зеркальные
Выплеснет на кутерьму площадей.


Мгла горизонт поглотила в мгновение,
Свежесть аллеи полна кутерьмы.
Самое время узнать мановение,
Что так пристрастно сверкает из тьмы.


Выситься лунная чаша обмана,
Радужный орб серебрит облака.
Фосфорной лавой абсурда дурмана,
Брызнув, змеятся ручьи молока.

Ярко горит в металлическом блеске,
Частая россыпь мерцающих звёзд.
Смешанный лес не натянешь по леске,
Главно не быть разорителем гнёзд.

Сладкая горечь густыми клубами,
Льда рафинад орошает нугой.
Яда кристаллы застыли кубами,
Путь пролагают герой и изгой.

Платина блещет идеи единства,
Граней и рёбер межей полюсов.
Кто победит, не решает молитва,
В каждом участнике гиря весов.


Яркими искрами блёсток метелица,
Вьюжа врезается в свет фонарей.
Зубчатых елей зелёная лестница,
В пухе ажурном с иголок бодрей.

Россыпь кристаллов занозит сугробами,
Петли зеркальных излучин реки.
Берег обрывистый снежными склонами,
Ивам надёжный заслон от пурги.

Ставлю с приманкой силки вдохновению,
Муза, Пегас поведутся на стишь.
Иней укажет следы к изумлению,
Ширью раскинулась звёздная тишь...

     Часть 2 Зимняя полночь.

         Глава 1 Декабрь.

С восточного хода небесного свода,
Из бездн горизонта сияет звезда.
Её красота, невесомость, свобода,
Верны, как она нерушимо тверда.

На западе тьма поглотив косогоры,
Вгрызается в корпус небес синевы.
По виду закаты зимой  не кагоры,
Огниво остужено винной канвы.

А с юга на север, туда и обратно,
Как волки голодные рыщут ветра.
В холодной пустыне, что поздно, то ратно,
За месяцем братцем укрылась сестра.

Как Жихарка выгнулся серп на лопате,
Ручонки, ножонки щетинит ежём,
Не хочет на зуб, растопырился, нате,
Яге - покажи, как играешь с огнём.

Ужом извивается корчась от смеха,
Честная компания зло одолев.
Нападки для правды совсем не помеха,
Враги по природе гиены и лев.


Под зримую музыку пламенной стужи,
Хрустальные капли провисли с ветвей.
Катками застыли зеркальные лужи,
Снег в гроздях рябин от ресниц до бровей.

Морозный узор округляя структуры
Блестяще выводит гротескный пейзаж.
Сакральные знаки в резные скульптуры,
К ланцету ревнуя ведёт карандаш.

Колюче холодный изгиб арабесок,
С морозных деревьев сверкает цветков.
На кисточках ягоды держит подлесок,
Ажурной поддержкой клубов облаков.

Страшусь изумлению слышной картине,
Теряя границу усопших - живых.
Харон Океан рассекает на льдине,
Круизные лайнеры смотрятся в Стикс...

Нависла зловеще над снежной пустыней,
Худая, беззубая ведьма - луна.
Бредёт одинокая, сгорбившись выей,
С глазищем сверкающим из-за бельма.

Страшась колдовства суеверные звёзды,
Бегут врассыпную от старой карги.
Толкуя про сглаз неминуемый сосны,
Дрожжа ужасаются силе пурги.

Сучок на клюке с крючковатостью носа,
Как хищные клювы  - один к одному.
Шагает хромая, оборвана, боса,
Одна одинёшенька к зимнему дну.

В еловом лесу тишина гробовая,
Успешно скрывает прогорклую вонь.
На шведской свече занимается пламя,
Незримо колышется синий огонь.

В горшке на бревне закипают коренья,
Сушёные травы бросая в отвар,
Колдуя готовит любовные зелья,
И заговор шепчет харкая на жар.

- Ты остров Буян окружил с Океаном,
Ты с Небом объемлешь Земельную ширь,
Как роща дубовая, крепким дурманом,
Дай силы Любовь утвердить - Алатырь.

В сугробах кишат серебристые змейки,
Послушно спеша на шипящий присвист.
Астральные вязи покрыли лазейки,
Узор леденящий цветист и ветвист.

На вкрадчивый шёпот губами в морщинах,
Скатилась, чтоб всыпать волшебную соль.
Готов эликсир пузырящийся в искрах,
Рапаны наполнила зелием золь.

Сосуды стоят закупорены шишкой,
В сугробах рядами по тысяче штук.
Счёт вёлся старательно волком и мишкой,
А филин в дозор ей усажен на сук.

Утих птеродактилей виолончелей,
Грохочущий срежет финальный и треск.
Исчерпан эмоционалных качелей,
Возвышенный архитектонный гротеск.

Ну вот и настало мгновение, время,
На страх свой и риск заглянуть в темноту.
С природой суровое вынести бремя,
Пора пересечь с ней сезона черту.

Волнуясь открыть музыкальной шкатулки,
Массивную крышку с изящной резьбой.
Арктический синий заснеженной лунки,
Фантомом застывший промерить, чтож в бой!

Слепая решимость наполнила сердце,
Пути к отступлению скрылись во мгле.
Осталось приблизиться к запертой дверце,
В дальнейшем лишь нитью держатся в игле.

Со струн контрабаса щемящие звуки,
Декабрь извлекает могучим смычком.
Терзает потьма диссонансами муки,
Бездумность души вызывая тычком.

Я грея в карманах озябшие руки,
Иду по инертным сугробам пешком.
А в памяти слышатся нот закоулки,
Сентябрской виолы увядшей цветком.

На встречу мороза животная ярость,
Бураном способного сплющить с землёй.
Зима не меняя нахрапа тональность,
С отдачей от струн прёт, как танк колеёй.

Уныло сплетает минорные гаммы,
Мелодии из треволнений в ночи,
Упорная склонность варьировать драмы,
Повторами пламя колеблет свечи.

Нежданно взметнулось скрипичное скерцо,
И тьму озарив растворилось, как пшик.
Но альт подхватив утверждающий терцо,
Надежду положил сбежать от кавык.

Трепещут витки нисхождений Зенита

   
И только поэту не сна, не покоя,
При буйстве стихий, и при бездн пустоте,
Упрямо твердит вопрошания - Кто Я?
Он вброшен судьбой на простор к простоте.


В густой темноте мельтешащую изморозь,
Принудил мерцать дирижёр - оркестрант.
Провисшие ивы щадящая изморось,
Острунила, выгнув изгибами арф.

На тонких ветвях ожило невозможное...
В холодной подсветке пушистых гирлянд,
Касание робкое и осторожное,
Дугой совершила Зима музыкант. 

Порхнули легко музыкальные пальцы,
Синицей слетел виртуозный аккорд.
Скрипичным ключам рукоделия пяльцы,
Канвы подставляют натянутый корд.

Колеблясь пластичными стенками амфоры,
Дрожащей вибрацией лютой пурги,
Сорвавшись с каймы многострунной метафоры,
Вокруг расплываются звука круги.

Слегка заикаясь разносят волнение,
Тревожным звучанием с выцветших уст.
Избыточно сея в природе воление,
Трезвится, чтоб выдержать пафосность чувств.

А синие ели подпав обольщению,
Колючими лапами в шишках перстнях,
Несутся воздать комплимент дерзновению,
Любуются жаром в алмазных цепях.


Декабрская стужа смертельную хватку,
Решила ослабить и свистнуть собак,
Назойливо травящих дичь за обладку,
Но это не жалость к попавшим в просак.

Порыв изумления вспыхнувшей страсти,
Влечёт в высоту, и в расщелину к дну.
Клыки разомкнули голодные пасти,
Венозные ижицы вздулись на лбу.

Всегда ли в Искусстве любовь доминанта?
А в правде суровости жизни - Всегда.
Вот только без знаний она полуправда,
В квадрате Архэ четверица - Вода.

То пар, то тверда, как гранит, то текуча,
В металле фарфора подвижна, как ртуть.
То облака пух, то свинцовая туча,
Ведь щит ледяной не болотная муть.

Бича полыхнувшего молнией - Логос,
Огнём озаряет край Юга теперь,
Где Феб лучезарный косматый свой волос,
Роняет с Зенита не зная потерь.

К триумфу летит в золотой колесницей,
Под стук восходящей квадриги коней.
Внизу нисходя семенит вереницей,
Матёрая стая по следу зверей.

Вот вот остановится компаса стрелка,
Пред тем, как на новый пойти оборот.
И ритм изменив завращается белка,
Обратным порядком свершая отсчёт.


Трёх дней вихрь, быстр, как бег.
Свет без искр, сер, как снег.
Трём дням ночь, льёт с лун лёд,
Кидь не прочь, сот съесть мёд.
Свет дня смерк. Три дня мглы.
Диск и серп, в тьме не злы.

В ширь на верх, вниз и в глубь,
Метр срез сфер, ритм сфер путь.
Жизнь - цвет дуг, дуг цикл - смерть,
Шар и куб, круг и жердь.
Метр срез сфер, ритм сфер путь.
В ширь и вверх, вниз и в глубь.

Пусть сполз мир, на бездн край,
Но есть пир, и есть драйв.
Стань, как гвоздь, в три дня сна,
Вставь в грот ось, встань в рост с дна,
Сер без искр, бал дал снег,
Трёх дней вихрь, кидь, ток, бег.


И вот достижимая низшая точка,
В Надир заступила Полярная Ночь,
На дне три, как сажа бела, три денёчка,
Природе лежать Гризонтом, точь в точь...

Полярным сиянием будут коллоры,
Носиться в безмолвном рефрейме небес.
Стремясь в цветомузыки шар, метеоры,
Без треска блистательный выбелят лес.

В полночной низине поблёклое солнце,
Стоит, как в затмение полной луной.
Момент переломный в глубоком колодце,
Рождает истошный отчаянья вой.

Мистический ужас, от смеха до плача,
Низводит померкшим сознаниям мир,
Чтоб нови, не дай бог хворь, сглаз, неудача,
Задобрен быть должен властитель кумир.

И вот смастерив второпях удоношу,
Несут фаллофоры её на плечах.
Поют дифирамбы в седую порошу,
А сколько огня в опьянённых очах:

«Отче Наш, неведомый но сущий,
Да святится имя нам Твое,
Пусть придёт Закон Твой, свет дающий,
Миру звёзд, и в наше бытие,

В этот день ты накорми нас хлебом,
И прости нам смертные долги,
Как и мы прощаем перед Небом,
От соблазна и от зла обереги.»

Да впрочем и сам торжество сатурналий,
С архаикой праздничной ели ценю.
Но я сатанею когда из реалий,
Её вычленяют как чью-то струю.

Три тысячи лет покаянной Слепого,
Так с Диском сносился Египетский Царь.
И был так уверен не мало, не много,
Атону он сын - Эхнатон - пономарь.

А вдруг Архитектор Великий Вселенной,
Прочтёт в мониторе шальные стихи?!
Ну это на вряд ли Lord в праздности ленной,
Елене Прекрасной прощает грехи...

    

Не светом единым, сияющим сумраком,
Бурлит неподвластный котёл бытия.
Природа объятая трепетным умолком,
Застыла на месте в прыжках забытья.

Вдруг мир запульсировав новоночальностью,
Мгновенно минув перехода черту,
Во всех направлениях низшей тональностью,
Взорвался вбирая былого тщету.

Беззвучной волной диатрибов имплозии,
Разгромно собрался проторенный мир,
А эхо протяжно в прорехах истории,
Латало до талого выцветший клир.

Овальное озеро гладко и ровно,
Глазурью фарфора сковала Зима.
А бурый камыш, гуттаперчевый словно,
Полёг отражая нападки врага.

Пологий наклон берегов окаёмки,
Полоской из платины видится мне.
К потерянной крышке от древней солонки,
Кольца или обруча при серебре.

Плакучие ивы безлистные прутья,
Вниз розгами свесив с ветвистых стволов,
С хлопками хлесают ветров перепутья,
Цепляясь корягами в зеркало льдов.

Крупы серебристой обильную россыпь,
Гоняет под солнцем искрящийся змей.
Извившихся лент не колышима поступь,
Скольжения с каждой секундой быстрей.


Массивные глыбы под шапками снега,
Блюдут монолитность скрепляющих уз.
Консольные выступы с трещин разбега,
Породы в сугробах ступенчатых - пульс.

Светло от дождя новогоднего в гроте,
Мигает гирляндами Зимний фонтан.
Дремотные чаши в гранитной зевоте,
Зияют источнику выпятив стан.

Застыла оплывами белого воска,
С рожков канделябра фонтана вода.
Огарков свечных плавунов разбороздка,
Увязла в рельефе ландшафта из льда.

Не требуя времени струям в рассрочку,
Умолкло былое ворчание вод.
Фонарь - Одуванчик... цветочек к цветочку,
Выводят шарадой с аллеи исход.

Шаров красотой чистоты небывалой,
Сияет стекло со стеблей чугунюг.
Иду а они единично и парой,
На плечи бросают светящийся пух.

Мелькая проносятся вихрем снежинки,
В изломах лучей услаждающих астр,
Цветущих с гряды придорожной перинки,
Прямых и высоких сетильников трасс.

Они завращались с боков барабаном,
Сводясь исчезают в ночи за спиной.
Порывистый ветер мощнейшим тараном,
Лудит против шерсти пейзаж ледяной.


Запал израсходовав снежных зарядов,
Циклон поумерил полос густоту.
Лишь кити парит расклиновка нарядов,
Взрыхляя пушком тишины пустоту.

Пухляк оседает размеренно, ровно,
Прилежна от шнурки отвесная нить.
Снеж к празднику город украсит бесшовно,
Щербинки примяв, чтоб оскомин не бить.

Кругом красоты самотканной заносы,
Кружочки, угольники, звёзды, кресты,
Узорных позёмок утюжные кроссы,
Шлифуют парадных завалов пласты.

Увесистый груз приторочив, на ветках,
Нависли опасности сходов лавин.
Пух хлопковый даже набился на клетках,
Высотных домов, мостовых горловин.

Пурга и метель нивелируя местность,
Придали пейзажу припухлости шарм.
Тут лунки стянула тончайшая меткость,
Там насыпей шик подвела к бугоркам.

Хром чистых крахмалом хрустящих сугробов,
Раздолье задору зимы светляков.
Задиристой стужей пугающей фобов,
Кишат и мерцают огни мотыльков.

Упрочились плиты под снежным покровом,
Чугун лишь не тронул изящный объём.
Оспорили кружева чёрным оковом,
Занятности форм невесомый подъём.

Уже предвкушается Нового года,
Короткий, волшебный, торжественный миг.
Украшенный город готов, и погода,
Природы, так кстати украсила лик.

Куда не взгляни многоцветность узоров,
Игольчатость звёзд с засугробленных крыш,
Сплетает в серебренный рой метеоров,
Таинственны пустоши гротовых ниш.

Гирлянды горят в припорошенном сквере,
Мигая, один огонёк за другим,
Проносятся вихрем ритмическим в сфере,
Предпраздничность дней освещая благим.

В заснеженном парке зелёные сосны,
Морозной завивкой шерстит ветерок.
Аллеи безлистной полощутся космы,
Бальзама декабрского свеж холодок.

Мне всё-же первичное, радостей, ближе,
Тот мох слюдяной на промёрзшей коре,
С рифлёной текстуры коричневой рыжи,
Цветы ледяные на стылом стволе.

Дух сладостной пряности праздничных елей,
Привносит в картину домашний уют.
А шишки от маятных взмахов качелей,
Смолятся и терпкость часам придают.

В изящном полёте хлопочут снежинки,
Ледянку крупы трансформируя в пух.
Заслышалась музыка старой пластинки,
Решительно видится юность нас двух.

Фигурой беззвучной кружения снега,
На фоне чернично чернильных небес,
Целуясь танцует губ первая нега,
В нас нежность друг к другу, та что вне словес.

Распавшись бульвар осугробила пара,
Площадку, скамейки, дорожки, бордюр.
Блеск чистый, хрустящий сияет пожара,
Стрелу выпускает из лука Амур.

           Глава 2 Январь.

Январь исполняющий соло на альте,
Тягучими звуками свиста ветров,
Смычком высекаются воя в кантате,
Над елями искрами синих костров.


Зима опостылела холодом, стужей,
Весьма затянувшимся свистом ветров.
Морозное небо толкут волокушей,
Из труб колеи горьковатых дымов.

Как шляпы грибные торчат из лукошка,
Став ближе округлые крыши домов.
Завалинки прыть доросла до окошка,
Стянулись на стёклах просветы глазков.

По стенам тенями играется пламя,
От Йольской свечи и палена в печи,
Дрожат в языках перекрёстного лая,
Спасительным светом в полярной ночи.

Мерцание звёзд не живое убого,
А пыль ледяная повисла столбом.
Январское лихо сурово и строго,
На нрав Ацефал с укороченным лбом.

Сбежать не реально, остаться нет мочи,
Конфликт интересов морщинит черты,
Лицо испещрилось, потухшие очи,
Зияя под каменной маской пусты.


Из лампы потёртой прошедшего года,
Январски зловещий и щёгольский джин,
Решив с голодухи пожрать кислорода,
Навис над пустынями снежных равнин.

Как чёрт на пружине с кулис табакерки,
Обрушился студнем на брезжащий свет.
Глодает живьём городов фейерверки,
Крепчает и брюзгнет глотая обед.

Сверкают зубные ряды кукурузы,
Из рытвин усмешки коварства и зла.
Смакуя цензурных конвенций обузы,
Снегурушку слопал взаместо козла.

Пьянчужку слегка приголубив гипнозом,
Оттяпал нос, уши и пальцев пяток.
Смотри не шути с новогодним морозом,
Не смешивай GiN, ДЖИН всем мерам знаток.



Под праздничный треск новогодних морозов,
Сосулькой застыл приукрашенной лес.
Не в силах расчистить завалов торосов,
Язык проглотив онемел от чудес.

Стоит оглушённый стихией безмолвной,
Ошпаренной стужей суровой зимы,
Сосново - еловой громадой зелёной,
Щетиня с колючих иголок тесьмы.

Снегами обильно осыпанной хвои,
От лап до косматых макушек телес,
Седея январских обходов конвои,
Размахом теней добрались до небес.

Ещё пол пути до весны новоделов,
Осталось крепится и ждать новостей,
Довольствуясь лишь беспросветных пробелов,
Пустой наготой выживания дней.
 


Зима непогод разразиласъъъ натравом,
Азартность позёмок усилил буран.
Из змеек деруний, собрался удавом
Тисков завихрения анжамбеман.

Пургой поднялись с беспредельной равнины,
Лавинные оползни, снежной стеной,
Секущийся рокот небесной твердыни,
Взвинтившись пустился в полёт затяжной.

Метелица с вьюгой гудят контрапунктом,
Слепит мельтешащая снежная мгла.
Лъда резкостъ и колкостъ увесистым спудом,
Зудит по деревьям, то хлыст, то игла.

Всё туже сжимаются стужи по пуще,
Сходящих с катков хладнокровных петель.
Изломные кольца в завьюженной гуще,
Обвалами скрыли последнюю щель.

Пронзительный гул непроглядной завесы,
Январских ветров ужасающ и груб.
Вопят из дурной бесконечности бесы,
Ни зги не видать в завываниях труб.

Плохая погода не портит природу -
Сказал в красноречии млея поэт.
Хрустя на морозе, кляну непогоду,
Хохочет в ответ инфернальный скелет.

И рыщет впотьмах крепостные ворота,
Желая обрушить могучий таран.
Свирепая ярость клокочет от гнёта,
Себя распаляя увечьями ран...


Январь нашпигован, как гусь торжествами,
Ведь климата козни не повод для грусти.
Трёх граций, с девяткою муз - божествами,
Античность ввела в повседневность по мудрости.

Для славной пирушки собрались с друзьями,
Кристально звенит жизнерадостный смех.
Бокалы с игристым шипят пузырьками,
Шути остроумно, шуми без помех.

Глаза ослепляют вечерние платья,
Пьянят ароматы тончайших духов.
Лиричный восторг удовольствий и счастья,
Удачно ложится на строчки стихов.

Двенадцать часов отбивают куранты,
«Ура! С новым годом! Удачи! Ура!»
Горланят шампанского пробки и франты,
Салютов феерии рвутся с двора.

Дух бодрости пусть не покинет в беседах,
До утренней робости юной зари,
Весёлым азартом огня в непоседах,
Быстрее, сильнее и выше - гори!



Настал знаменательный час и священный,
Rotondum скрепляет начала с концом.
Исчерпанность целого в миг совершенный,
С торжественной встречей сияет ельцом.

Круг замкнут и вспыхнули празднично свечи,
Шары и сосульки затеплили ствол.
Над домом жар птицей понёсся Путь Млечный
Пирует гостями украшенный стол. 

Инверсность и стал небосклон - небосводом,
Грань времени пройдена чёрной луной.
Год занялся новым обратным отсчётом.
Год старый навечно остался со мной.

Минуты, часы нисхождения градус,
Минув понеслись в восходящую высь.
Горит фианитами звёздный стеклярус,
Сверкая огнём, как глазищами рысь.   

Но выход из стен ледяной цитадели,
Продлится поскольку засыпался вход,
Виной прошлогодней, но всё же метели,
И тон временит засинев на и под...

Погодный инсайдер свернув в переулки,
Аутсайдером стал навороченных дюн.
Отыгран концерт музыкальной шкатулки,
В январский дестракшн утоптан ноктюрн.

Отрыкав, отвыв, отгремев и отгрохав,
Унялся с последним обрывом струны.
Ни эхо, от ухаря хрипов, ни охав,
Никто не издал из опаски вины.

Чем дальше, тем меньше следы и фигура,
Ушёл в горизонта безмолвную даль,
Обрезав размах амплитуд димиурга.
Ревнив до пропорций художник февраль.

На солнце с ветвей осыпается иней,
Как тонок и лёгок финальный аккорд.
Аллею облегчил от наледи синей,
Шустря в коматозе ветриловом NORD.

Сменяя друг друга ведут поединок,
За право продолжить ажурный полёт.
Парит квинтильоном мельчайших снежинок,
Кристаллов стена и мостит гололёд.

          Глава 3 Февраль.

На пути частоколом предстала преграда,
Гор Толедо Эль Греко в клубах синевы.
Очертания первого в мире пейзажа,
Узнаваемы даже в убранстве зимы.

Своенравно согнув каменистую спину,
Обнажила разломы земная кора.
Смельчаков приглашают взойти на вершину,
По еловым уступам лесные хора.

Обозреть предстоит многоликие грани,
Величавых, опасных высотных красот.
Горизонт заслонили стены вертикали,
Обращённых в граниты графитовых сот.

Белизной налились ледяные каскады,
Упиваясь субстанцией времени рты,
Перепады террас конвертируют в скалы,
От наверший к ущельям разводят хребты.

Искажая лицо неуклюжей гримасой,
Тяжело улыбается древний утёс.
Косогоры сбив гребни всей глетчерной массой,
Бороде великана устроили чёс.

По колено стопами залип антидактиль,
В наст глубокий покровов альпийских лугов.
Как олень отрывает питательный ягель,
Анабазис гребёт по барханам снегов...


Как случается это? Паря невесомо,
Пробудит дуновение в сердце восторг.
При иных обстоятельствах, волей влекомо,
Начинает довлеть, и навязывать торг.

Вероятно потребность пустых ожиданий,
Мной вобралась в наивности детстких времён.
Познавая, и действуя, ждать указаний
Руководственных целей от властных имён.

За пол века, накопленный опыт богатый,
Вопрошаниям нЕдал прозрачный совет.
Порождает присутствие мир необъятный,
Так случается - мы проживаем ответ.


Фонари - неусыпные стражи дозоров,
Тиражируя облик глазницы с иглой,
Световые углы немигающих взоров,
Равномерно острят под небесной золой.

Пирамид треугольники ловят кометы;
Проявляясь из мглы оживляют ландшафт.
Газ рассеяв хвостов оседает в просветы,
Снег густой и пушистый, послойно как шарф.

На еловые лапы осажена нависть,
Запорошенной хвое уютно в пуху.
Февраля ритуальная кижа на зависть,
Лес укутала шалями, как на духу.


Потепление квасит гранит тротуаров,
Снег раскисший умаслил постылую рябь.
Под ногами скользят разлиновки бульваров,
Пресловутой распутицы тинится хлябь.

Понапрасну ищу углублённость полозьев,
С чалой тройкой за счастьем полёта саней.
Лишь свинцовые лужи погодных елозьев,
Мешанины из крошева с жижей от щей.

До падения в хаос обсессий кошмара,
Не хватает лишь крови в грязи на ветру.
Обагряет раздрай лихорадкой ошпара,
Кульминации бреда анархии - ТПРРу...


Тому созерцательность, тем посевные,
Кому то богатство, кому то почёт.
Мои устремления духа иные,
Я в детстве создал идеал «звездочёт».

Планеты бесцельно блуждают в пространстве,
Орбитами вычертив эллипсы лет.
Прекрасной гармонией нот в постоянстве,
Течёт становление требуя лепт.

Ведь кто то, тем мандалам, сомнам и ликам,
Придаст осчастливленных лиц глубину.
Желая учавствовать в деле великом,
Мечтаю вселенной вернуть новизну.

Мне мысль будоражит путей неизвестность,
Хоть саван созвездий окрест не манит,
Я свет проливаю на тьмы эфемерность,
И в плоть облекаю астральный магнит.

Скушны и затратны корявые споры,
Упрямые равно софист - ортодокс.
Борьба самомнений двух, вроде уморы,
Обоим скажу с вдохновением - BOX.

Поскольку земные небесные силы,
Веками сражаются выщербив рты,
Постольку держусь золотой середины,
С любовью и знанием для красоты.

А если сочтёшь делово и цинично,
Напрасно растраченым временем чтож,
Скажи не стесняясь, пожертвую лично,
За честность тебе отчеканенный грош.

    
Завершился январь, просветлели полесья,
В белоснежность бумаги спрессованный рой,
Перламутровым глянцем блестит поднебесья,
Для блокнота листов оформляет покрой.

Февраля очертания, первым наброском,
Угольком от костра затевает зима.
Предстаёт лаконичным в наряде неброском,
Отэтюдена холодом кружев кайма.

Разрыхляя снега предвесенняя влажность,
По пригоркам густую клубит пелену.
Придвигает к бесцветным пейзажам туманность,
У бесформенных оползней склонов в плену.

Чистотой белизны невесомая свежесть,
Окружает изгибы детальных штрихов,
Длит ведя к завершённости снежит, чтоб снежить,
Бел лишайник плешин разбухающих мхов.


За окном февраля ревуна отголоски,
Надрываясь ветрами ломает зима.
В клетке запертый тигром считаю полоски,
Прослонявшись из gооgla угла до угла...

В запотевшем стекле придыхания мачехи,
Индеветь не надышутся стылостью губ,
Притворяясь злорадствует «Девочки, мальчики,
Отопритесь, всех вас приласкаю голуб.»

«Пропади уже пропадом милая женщина»
Вновь стоноты связали отчаяннья рык.
В причитаниях сказочных плакса изменчива,
Холодцом набивает притворный кадык.

Ей мерещутся в каждом коллапсе моторики,
Безвозвратно ушедшего - счастья предел.
Стервенеют болиды очей периодики,
Мир навязчивых мыслей и действий, как мел.

Ничего не изменит характер натуры,
Ни сжигания чучел соломенных баб,
Ни охота на ведьм, ни догматов халтуры,
Ни стихи о любви, ни вино, ни кебаб...


Ну кого удивишь пролетарским искусством?
Эготизм буржуазности в моде опять,
В горн трубит в унисон с феодальным паскудством:
Мир протух, Апокалипса снята печать.

А искусство едино, всегда первобытно,
Языком Символическим действенно в нас,
И его лаконизм уловить любопытно,
Бытие открывается с помощью глаз.

Мир античности истину знал Алетейей,
Несокрытость при сущем считает порог.
Троглодитов петроглифы в смыслах прямее:
Нежелание знать - сокрушающий рок.

Как нашли гололёд с гололедицей ссоры?!
Им права на наследство застлали глаза!
А раскол углубили претензии, споры,
Далеко раскатились: слеза и лоза.


Гололедицы слой с гололёда прослойкой,
Темпорально не пара, врозь скользок носок.
Перебитый фарфор не сцепить перекройкой,
Переплавкой и спайкой под койки подскок.

Монологом симптом примитивности ветру,
Что гоняет позёмки, поставив на вид,
Снежуры насекая отрезы по метру,
Монолитным сервизом застыл индивид.

Снеговик округлился на выдуве лога,
Торс баланса трёх ярусов выпятил в бок.
Не дождавшись от голых витка диалога,
Вверх задрал остроносой сосульки ледок.



По краям нависают причудливой формой,
Ледяных сталактитов, без ножен мечи,
И сосуды кинжалов прозрачности горной,
Отражают сосульками марта лучи.

По гранитным карнизам над зевом пещеры
Подтекает ажурная тяжесть гирлянд.
Монолит сталагмитов зеркальные сферы,
Подпирает хрустальной резьбой колоннад.

Сверху светочи, факелы, плюмы, лучины,
И свечные огарки заждались огня,
Вниз по рёбрам отвесно сочится с кручины,
Огранённым стеклом музыкально звеня.

Проливается свет на точёные глыбы,
Испещрённые тонким узором гравюр.
Полыхают огнями опала оплывы,
И пластично волнуется камня гипюр.

Ощущается в воздухе вешняя влага,
Зачинается робко чекана капель.
С первой пресной слезой проясняются блага,
Свиристели пеанов готовят сопель.


Ни соринки в стекле слюдянного откоса,
Перламутровой пудры мельчайший помол,
Слой за слоем шлифует поверхность тороса,
Увлажняя белилами пихтовых смол.

Обрамляющим сплавом серебряной рамы,
Воедино сливаются месяц с луной.
Припорошенны плавных изгибов овалы,
Геометрией с утренней пляшут звездой.

Напоследок арктической ночи завеса,
Завершилась обрывом прощальной ничьей.
Пелена превосходства удельного веса,
Унесённая ветром ниспала с очей.

Усечённые конусы хвойного леса,
В предрассветных мгновениях светлой зари,
Выразительно немы, фигурная месса,
Возрождению бросить готова пари.

Но зима вопреки календарному праву,
Не желая покинуть насеста гнездо,
Отгоняет от весей шальную ораву,
Временит чтоб дозрело с богиней яйцо.

Полюбуйся в просвет на Прекрасную даму,
В ней читается лик Боттичелли «Весны».
Скорлупы истончают овальную раму,
Непрерывно струясь предрассветные сны.

Светлокожа её тишина, светлоока,
Зелень радужных глаз не сияет ещё,
Преждевременна длинных ресниц поволока,
Плеч покатость оформились с шеей общё.

Златовласых кудрей шелковистостью в лаке,
Чистоты и прохлады сосуда свежа,
А на сердце тенями начертаны знаки,
Междустрочий лазури подвижна межа.


Новизна необъятна весенних просторов,
Облюбована месяцем узким, как серп.
Изловчившись изящно, порывистый норов,
Молодцом подбоченил, тонюсенький стерх.

Заусеницей при вопросительном знаке,
Изогнувшись глазеет зрачком на зарю.
Совпадение это? Случайность? Мак в мраке,
Равноденствия всполох склользнул по краю.

Обжигающий пурпур на фоне холодном,
Оживив разветвлённость фигурных теней,
Изумляет размашестью в беге безмолвном.
Равновесие чашных весов всё точней...

Гробовое безмолвие горных пейзажей,
Поразительно немо при всплеске зари.
Основания сна заштрихованы сажей,
Хаотично и броско, графит не кори.

Под промёрзшей землёй в утомительных спячках,
Непросты испытания множества душ.
Не чета испытаниям пульса при скачках.
На востоке блеснула спасительно тушь.

Запрокинув на спину развилы рогатин,
Трубогласно взревел благородный олень.
С дней осеннего гона вожак элегантен,
Полиняла свирепая ярость на лень.

Перенёс, выживая в суровую пору,
По маршрутам кочевий, среди тишины,
Настороженным шагом, пристрастность задору,
Приближение чувствует ранней весны.

Языком облизав предвосходные хорды,
С марта солью слюнявит подножную снедь.
Раздувает чванливые ноздри вдоль морды,
В шорох ломится парнокопытная медь.


      Часть 3 Весеннее утро.

          Глава 1  Март.

Вешний воздух бодро, влажным и горячим,
Паром Русской бани, мне обдал лицо.
Небо было мутным, стало небо зрячим,
Птицы носят вести, Марта ждёт кольцо.

Голых гор громады, в ряд щетинят пики,
Тёмных склонов зубья, острый край пилы.
Скалясь режут небо, из расщелин рыки,
Рокот льдин всё громче, жилы рек белы.

Лентам же навстречу, солнце - flex машина,
Диск вращают силы, искр снопы кругом...
Драп разломных складок, гнёт, гудит вершина,
Грохот, вой ущелий блоки рвут багром.

Как бы между прочим, в дом явилась гостья,
Ветром нагло хлопнув, жизнь взяла. Взаймы?
У животных в мыслях, смерти нет погоста.
Скорби нет, лишь горечь. Память - это мы.


След зимы оплывший, в сгустках с перламутром,
На слоёном студне, вывел новый вождь.
Снег осев мгновенно, сгинул вешним утром,
Мел сугробов вымыл, влагой первый дождь.

Талых вод протоки, бродят по запрудам,
Синих луж разливы, точат стенки чаш.
На зеркальной ряби, светлым изумрудам
Струй ручьёв бурлящих, зрим пейзаж - мираж.

Цвет пустил подснежник, на мохнатых ножках,
Не дождавшись нитей, шёлка из травы,
Что уже щетинит, ворс на мха подложках,
Нежность тонких стрелок, тянет муравы...


Здравствуй, первый месяц счёта года! Здравствуй!
Здравствуй, чистый, светлый, ясный утра лик!
Здравствуй, март с весенней девой Ладой властвуй,
В выси гор с лугов тесня зимы ледник.

Здравствуй, новый, тёплый, яркий солнца лучик!
Как струна от лиры ты тугой, прямой,
Как стрелу пустил по ветру меткий лучник.
Здравствуй, я насквозь пронзён твоей красой!

Здравствуй!!!


     Глава 2 и ЗАпрель и Май

Ласковое солнце ослепительное,
Юностью сияет вразумительно.
Самое конечно удивительное,
Благостью воздействий утешительно.

В год пятидесятый, человеческое,
Ближе мне гораздо аскетичности,
Бойко выдающей поведенческое,
За непревзойдённость архаичности.

Светская духовность - примирительная,
А воцерковлённых - оголтелая.
Новая Россия, уморительная,
Утром Первомайским, как двутелая.

Хоть «бикорпоральность» и язвительное,
Формулы, химера - выражение -
Богочеловека умозрительное,
Только и бывает воскресение.

Почки раскололись и промасленные,
Коркой облупились с неприглядностью...
Листья под скорлупкой же припрятанные,
Пышностью упругой, вслед нарядностью,

Выстрелили залпом чудодейственности,
Дымки фейерверка опьяняющей.
Скромность упоительнейшей девственности,
Зрелостью предстала вдохновляющей.

Вновь, живописуют распустившиеся,
Нежные пастели бархатистости,
В пёстрых разнотравьях затаившегося,
Зелена кромлёной малахитовости.

Что ни завитушки - те с изысканностью,
Выдержаны с вкусом, изумительны,
Мякотью сочатся рос живительностью.
Майские забавы восхитительны!

Небо расцветает лазуритовое,
С гомоном ручьёв, как птах щебечущих.
Луч метаморфозы, блик, и пихтовое,
Дерево проснулось в такт, крыл блещущих.

Лак, лоск, блеск, в бездумной расточительности,
Сад преображает первозданности.
Пихтам буреломный бор рачительности,
Елей, сосен, кедров, бред до крайности.

Пафос утомлённой вечнозелености,
Хвойной круговерти трансцендентного.
Здесь, сейчас, возможно пусть в умеренности,
Малостью упьётся дня заветного.

Пух зеленоватый, зачаровывает,
Утро украшая струн пластичностью.
Верно он ночами подворовывает,
К маслу холст тягая с артистичностью.

В души моралистам проповедующим,
Вносит девиантно нестроение.
Только гедонистам, сплошь неверующим,
Дух фундаментально - настроение.

Им эвдемонисты благоденствующие,
Воодушевляясь благолепием,
Вторят солидарно - Путешествующие,
Самоисцелятся став Асклепием.

В поступи, шагами семисаженными,
Время молодое - всецветения.
Выходив лугами разукрашенными,
В вешний цвет вливает песнопения.

К шёлку драпировки, перламутровые,
Серьги нацепили, ожерелья, (ия)
Яблони на праздник, и напудренные,
В заводях наводят отражения.

Жемчуга кулоны на качающихся,
Веточках ажурных у черёмушек.
Вишни с недосыпов начинающихся,
Бойко трансгрессировали в Золушек.

Ветер легковесный - мэтр находчивости,
Всех опережая с комплиментами,
Венчики обходит и в разборчивости,
Косы опоясывает лентами.

Завязью соцветий припорошенные,
Меряют обновки для свидания.
Разные, подруги и не прошенные,
Кронами дрожат от ожидания.

Барышни вертушки прехорошенькие,
Шепчутся, смеются лихорадочно.
Видно чаровницам, дни не плошенькие,
Талости разливов вод достаточно.

Стройные молодки, кто решительнее,
Вырезы... в лианах и магнолиях.
Кто же поскромнее, и помнительнее,
В брючные костюмы влез на молниях.

В кружева, и в бусы разнаряженные,
Радостные, с жаждой к приключениям,
Цветом мимолётным напомаженные,
Следуют туманным наущениям.

Ласковыми, дико привлекательными,
Красочные рдеют от напутствия,
Суженых судьбою, что касательными,
Жестами привносят дух присутствия.

Видимые краски, будоражащие,
Темпрой долгожданного слияния,
Пятнами ложатся, что бы страждущие,
Высыпали в парки на гуляния.   

Слышимые звуком с начинающимся,
Трепетом взаимного влияния,
Маю освещают путь чтоб мающимся,
Силой прирасти для мотыляния.

Мягкие улыбки с выразительностью,
Лиц преображают наваждения.
Ток необычайной поразительностью,
Губ предвосхищает нисхождения.

Бабочки спросонья, умилительные,
Яркостью узоров вьют порхания.
Пары образуя изумительные,
Танцем излучают темп сияния.

Пчёлы деловито в знак заботливости,
Выстроившись роем для пужания,
Грозные жужжат на тень разболтанности,
Жестью дисциплины под брюзжания.

Множатся букеты фантастические,
Своды наводняя феромонами.
К оргии, призывы эротические,
С мёдом ароматов в грудь бьют волнами.

Из калейдоскопа отражениями,
Зеркало играет, закачаешься.
Выписав узоры наваждениями,
Образ зачарует не расстанешься.

Эроса Платона познавательное,
Благо, устремилось за влечением.
Силится в природе знаменательное,
Накрепко связаться отношением.

Смотрит в беловодье не растраченное,
Флора на бутоны нежноснежные.
Россыпями страстно ей охваченное,
Ивы поражает межбережные.

С бременем пассивной созерцательности,
Чары торжества великолепия.
Дивные гирлянды притягательности,
Славно сплетены из многоцветия.

Кроны равномерно темперированы,
Выбеленной с шармом композиции.
Лиственные сферы инспирированы,
Звёздными лучами, до кондиции.

Вслушиваясь в шёпот с излияниями,
Дюже разомлели от смущения.
Сыплют изобильно обещаниями,
Сладость выдыхая обольщения.

Яблони секреты источающие,
Тянутся ветвями с вожделением,
В стороны ветрами их качающие,
К тайнам неизбывным. С наслаждением!

Выдержанным ритмом, возвеличенная,
В стадии природы, закипает жизнь.
Каждая букашка, не значительная,
Вырасти желает. Май не время тризн.

Свежие наброски жизнерадостности,
С бурно разветвившимися липами.
Кольца годовые в новоявленности,
Снова прирастают эпициклами.

 
    Часть 4 Летний день.

        Глава 1 - Июнь.

Ни облачка на небе, абажурные,
Лучи осуществляют директиву.
Величественно яблони амурные,
Сворачивают цвета перспективу.

Задетые, за завязи, ватагами,
Приспущенных до веток ветерков,
Посыпались парящими зигзагами,
Помпезные чешуйки лепестков...

... Из облачек на небе, сыпь ажурная,
Лоскутным переливом искр икрясь...
Собралась в икт, и камерность гламурная,
С медлительностью летней совлеклась.

Весна неистощима в колористике,
Сирени перебросив эстафету,
Ответственной работы по стилистике,
Направилась стремглав к кабриолету.

Сафьяновых сапожек, нет на девице,
Заместо них на стопах босоножки.
Отбегала вприпрыжку по метелице,
Снеж, шарш перекатала в рек порожки.

Обширными очками с амальгамами,
Прикрыты утончённых черт ланиты.
Волнуясь грациозно, неустанными,
Шажками опаляет плит граниты.

Пронзает шестокрыла гул вибрации,
Точёность рук, спины, и шеи, очно.
Природа с лебединой демаркации,
Изящность скомпилировала прочно.

В открытом сарафане, а-ля dragonfly,
С достоинством, немного задаваясь,
Уселась поудобней, запустила лай,
Рванула по-английски, не прощаясь.

Ребристыми протекторами юза след,
Оставил вдаль летя кабриолет.


Сквозят обворожительные высветлы,
Белёсо - золотистых родников,
Загадочно, порывисто таинственны,
В триумфа облекаются покров.

Штор парусы, вздуваются полотнами,
Меняющихся складок лабиринта.
С по - летнему распахнутыми окнами,
Играют повторяемости принта.

Сгущением божественной метафоры,
Пульсируют овалы силуэтов...
В античности раскрашенные амфоры,
Красуются фалангой с постаментов.

Свидетельствами вне - существования,
Лад светочей расставив по ранжиру,
Гармониями наименования,
Привносится величественность миру.


Засушлива, по летнему отвязная,
С ленцой, опустошённости пора.
Масштабная, азартная, потрясная,
Природой затевается игра.

Заботами родительскими птенчики,
Из недорослей статусом уже,
Оформились, кто гоголи, кто мечники,
Рассажены на стартовой меже.

Сначала гоп, затем уж всё тревожное,
Решимостью творится новодел.
Отброшено томление порожнее,
И ясным высветляется предел.

Пестрят замаскированные выводки,
Пятнашек водоплавающих с сот.
Толкутся оперившиеся дитятки,
В плетнях всё уплотняющих клуш скоп.

Пока благоприятности погодные,
Вчерашним желторотикам легко,
Впервой провозгласить «неподнадзорные»
Опорой на окрепшее крыло.

Избытками простора замарочены,
Простой необходимости взрослеть.
Движения наивны, не отточенны,
Смышлёныши смешные. Мир - не клеть.

Не призрачны, чистейшие, прозрачные,
Вас ждут кристаллизуясь небеса.
Вы все неповоримо равнозначные,
Дерзайте домахнуть до колеса.

Скользящими в потоках пионерами,
Пополнятся свободные ряды.
Срастайтесь приспособленными нервами,
С высотными отметками гряды.

Прощайтесь же с садами камышовыми,
С тенистыми дубравами яслей!
Научитесь полётами бесшовными,
Сшивать акрабатичность виражей.

Кому стать асом, а кому подранками,
Неведомо удаче и судьбе.
Откормленные рыбой да баранками,
Отныне предоставлены себе.

Исполненные первыми восторгами,
С волнением снимаются с гнезда.
Наставники трепещущими взорами,
Подлетков отпускают навсегда.

Пускай нетерпеливо, неуверенно,
Закручены спирали из витков.
Зато осуществились преднамеренно,
Неброские наброски марш-бросков.

Реликтовая липовая роща,
Раскинулась шатрами вдоль реки,
Полощущая зайчиков струй толща,
Петляет. Водомерки катерки,

Снуют по изгибающимся волнам,
Об лодок запинаясь паруса.
В цветения окладе поголовном,
Душистым мёдом вспенена роса.

Насыщенный, живительный, пьнящий,
Размякший от полуденных лучей.
Ковши - ладьи, бочёнки, чарки, чаши,
До росписей залил, и обручей.
 
Плывёт благоухание по зною,
В прохладе освежаясь берегов.
Лип бархатом, с нежнейшей бахромою,
Присытились ковчеги островов.

И я там был, мёд пиво пил на пире,
Хоть не ношу усищ, и бороды.
В двенадцать пополудни уз на пирсе,
Развяжутся Зенитные бразды.

Как ветер неожиданно Зефиром,
Ударит в загорелое лицо.
Отправимся на паруснике с миром,
Разыскивать экватора крыльцо.


Внезапно канареечное солнышко,
Над летним снегопадом тополей,
Как зёрнышко в забористое горлышко,
Попало поперхнувшейся луне.

Ужаленная солнечным затмением,
Ощерилась дремучая тайга.
С упрямых светосил оцепенением,
Застыли водопада берега.

Хребты переплетаясь исполинами,
Столкнувшимися в схватках за озон,
С неистовства хтоническими минами,
Оскалами ломают горизонт.

Прекраснейшую скрытую гармонию,
В ландшафте углядел бы Гераклит,
Единства воспевая гегемонию.
Увы, но базилевс не натемнит.

Божественно звучащая симфония,
Помпезностью ошпаривает пик.
Связующая явная гармония.
Вновь Логоса высвечивает лик.

Подобие пленяется подобием,
Обскур антитетичности не в счёт.
С каскадных чаш уступами безволием,
Огонь - то чёт, то нечет. Вновь течёт.

Скульптуры барельефами торжественно,
Внимают эманациям тепла.
Условностям, различиям тождественно,
Струятся лучезарные масла.



Природные финты разнообразные,
Художник с красотой на коротке.
Возлюбленных глаза подобострастные,
Скользя остановились на ростке.

Чеканы распускают золочения,
Иные же, червлёный антрацит,
Одна любовь на страже исключения,
В ночь белую - роскошный гиацинт.

Как солнечный пейзаж обворожителен,
Вдоль набережных чистых не души.
Он с дамой благороден и почтителен,
Но драма разыграется в тиши.

Пока же упиваются триумфами,
И славой покрывая имена,
Клянутся ослепительными чувствами,
Иллюзий высевают семена.

Весть прошлого преградой неизвестности,
В лакуне вызревает до поры.
Как чёрт из табакерки, годом верности,
Обрушится на вычурность игры.

Развеется особенное, праздное,
Идилия влюблённых коротка.
Искусство чувств всегда многообразное,
А кисть повествования кротка...


     Глава 2 - Июль.

Весь горизонт витиеватой вереницей,
Заволокли предгрозовые облака.
Свод сизоватый обеляется зарницей,
И закипает темноводная река.

По берегам непривередливые ели,
Под рассыпающейся шалостью дождя,
От омовения прохладой обомлели.
Льнут к родникам безукоризненного дня...

Ворс нескончаемых локаций бездорожья,
Сплошь уязвимый для продувов бобыля.
Перетряхает шелковистые колосья,
Дикорастущего степного ковыля.

Что изливается в цветочные подстилы,
Струй низвергающихся шумной полнотой?
Передвижение волнующейся силы,
Форс испытуя неприкрытой прямотой.

Лишь на опушке при безветрии пригорка,
Не колыхнулись под напругами луга.
Необязательны фрустрации и порка,
Не протекает нерушимый балаган.



Отпылали оловянные закаты,
Воссияла ослепительная медь.
Обозрению предстали зиккураты,
Предоставим же курганам бронзоветь.

Поворачивай избушка куреная,
Примечательностей стройной стороной.
Разворачивай неведомого края,
Хлебосольные просторы простотой.

Расписные полисадные ворота,
Отопри на частоколах старина.
Следопыту распахни в пол оборота,
Путь влюбляться в протогорода!

Хаоса опустошительные вихри,
Оседлали дол заснеженных равнин.
Мифологий познавательные свихи, ( мнемотехник )
Путешествуют развалами стремнин.

Аркаима радиальные настилы,
Громоздящиеся каменки печей.
По урочищам огнями вестовыми,
Закаляются горнения мечей.

Декорации масштабных бутафорий,
Переплавив объективности умом,
Ноговиц цивилизация и молний,
Разрешается вдруг двойственностью форм.

Человек из поэтической Ригведы,
Сотворил и городища и богов.
Беспредельное с предельным непоседы,
На века демонизирует врагов.

Звон секир не перекован на орала,
Колесницы покрывают континент.
В Семиречье из Синташты с гор Урала,
Равноправия мигрирует момент.

Обожжённые зенитом городища,
Поражают благородной сединой.
Зной и стужа - временная красотища,
Полюбуйся окультуренной Землёй!

Здесь задолго до бездумных окультистов,
Процветали технологий чудеса.
И хоть нрав первопроходцев был неистов,
Порицалась околесицицы трусца.

Наконец-то возрождающийся феникс,
Историческое выкружил гнездо.
Стал известен космологии генезис,
Изначальное из золота яйцо...



Гармонично структурируя свободное пространство,
Маяка Александрийского блистает постоянство.
Под высотной доминантой монолитного отрога,
Отражается иглой телескопической дорога.

Современный мегаполис изнывает от жары,
Охлаждённой кока коле не хватает снежуры.
На бульваре молодчага декламирует стихи,
А витражная реклама налегает на духи.

Вверх уступами террасы повлекли кариатиды,
Балюстрадами и лестницами к Храму Артемиды.
Колоннадам, капителям ослепительных фасадов,
Охранителями высеченна дюжина атлантов.

Неформалы музыканты проиграли домино,
Разномастные туристы увлекаются кино.
Пешеходы, самокаты, карусели, колесо...
Всем мороженщица ясно улыбается в лицо.

Исполинское кипение седого водопада,
Украшает барельефы галерейного каскада.
И внушает орашения фонтанная завеса,
Впечатлительному Фидию громаднейшего Зевса.

Проплывают мимоходом кучевые облака,
На Садах Семирамиды нагуляли молока,
Отсыпаются лениво на некошеных лугах.
До чего неторопливы в созерцательности - Ах!

По полудни грациозно, из за ширмы из самшита,
В глубь бассейна обнажённая нисходит Афродита.
Изумлённый совершенством воплощённости богини
Пракситель очеловечивает пластику святыни.

Двунаправленные стрелы междуличностной любви,
Палиндромами из молний меандрируют в дали.
Акведука и арены, ипподрома и моста,
В эротических симплегмах обеляет чистота.

До чего великолепно винноцветие волн моря,
Гиппокампы метеоры по лаванде для постоя,
Проплывают под аркадой ног Родосского Колосса,
С Океана увлечённый Гулливер не сводит носа.

Колесница Аполлона на античный мавзолей,
Изобильно иррадирует струение лучей.
Кубатуру зикурата освещая с алтаря,
Головёшками пылая разливается заря.

За искрящейся рекой обворожительные виды,
Горизонт преобразуют полировкой пирамиды.
Белоснежная огранка нуминозного ансамбля,
Выражает энергийную природу зазеркалья.

  Глава 3 - Август.



   




   Сентябрь.




    Осеннее равноденствие.

Обильно льют дожди, листву кропя слезами.
С верхушек до травы, омыт сентябрьский лес.
Кому то повод дан, пустить ручьи глазами,
Но я в своих словах, имею прежний вес.

Густую пышность крон, богатством копит осень,
Но мысли при глазах, я знаю что её,
Под старость бедность ждёт, поблекнёкнув, краски в просинь,
Слиняют, голый сук долой стряхёт быльё.

Не смерть, лишь крепкий сон, под снегом ждёт природу,
К чему ей тусклый прах, деревьев и кустов?!
Лес прочно, на века, корнями врос в породу.
И капли всё крупней, и шире бег кругов...


Поэты и попы, бубнят с времён античных,
Один расхожий миф, про власть слепой судьбы.
Псюхэ лишь нить, не ткань, трагедий, драм эпичных.
Давай поймём узор, ведь миф - есть дух толпы.

Живётся не легко, под спудом представлений,
Сорвать завесу с глаз, поможет сам язык.
Другого средства нет, для мыслей выражений,
Ведь память ткут они, связуя знаки в стык.

Онтогенез всегда сосед с филогенезом,
Где первый там второй, и в ком из них душа?
Трихотомийный сплав, с отжившим срок протезом,
В истории бурлит, ноогенез верша.

Когда душа поёт в беседе задушевной,
Прекраснодушных круг поддержит суть и чушь.
Вглядись и подивись, на самодурство щедрой,
Попробуй и зараз, лжи станешь милой чужд.

Субстанций всех регистр ИД добиографична,
Фигуры с фоном длит взаимный переход.
Чиста как банный лист, как космос не этична,
В ней совесть лишь зубок молочный, идиот.

Душа конечно есть, да вот мягка, как пробка,
В ней толк познал Платон, и мист из Эливсин.
Анамнез - пол пути к симптому, фОРБ коробка...
Познай, что есть в тебе, потом берись за гимн!


Просвет, за ним ещё... И вот полон рассеян,
А тёмно синий тон с востока стал давлеть,
Рябин кочевниц стан, кострами, как усеян,
Придётся до весны, под спудом им корпеть.

Слегка притушен свет, небес чертогов ветром,
Крисстальный воздух чист, прозрачен, как вода.
И запад твердь земли, мостит душистым фетром,
Из хвои и цветов, ворс свалян на года.

Кровавый блеск зари, явил осенний вечер,
Задорный от трудов, румянец щёк и губ.
Глядит в черты тайги, глядит огнём на север,
В тени уже свежо, и зной уже не груб.

Плодами летних дней, пришёлся кедрам в пору,
Ливанский древний кедр, Сибирский ли - одно,
Стоят, как в час торжеств, доверив строй дозору,
Как с пиний шиш на шиш, да хруст камней о дно.

Ещё нежна листва, бодры прожилки кроны,
Ещё упруга стать лесовья и грибов.
Ещё густой ковёр, лес в мхах, с корой колонны,
Ещё топорщат в ширь волнистый лист дубов.

Слегка дрожит листва, тревожный множа ропот,
Местами веток треск, от веса спелых слив.
За место под луной, борьбы раскатист рокот,
Вот - вот, светясь закат, лучи вонзит в залив.

Хорош сентябрьский лес, с луной в петлице фрака.
Букет из жёлтых роз, хоть колок, но хорош.
Клубясь дымок сигар, расплёл колечки мрака,
Они возьми и встань, в режим ранжира - ЗОЖ.

Сентябрьский лес пижон, но мне его рисовки,
Приятны и милы, как будто он мне брат.
Я знаю все его, увёртки и уловки,
Хозяин же гостям, пусть поздним, крепко рад.

Легко отложил лес, с зазнобой час свиданий,
На время, что в траве, резвится славный пёс.
Радушно руки жмём, без лести, без кривляний.
«До завтра, будь здоров!»«Добро! И вам ! Адьёс!»





 

 






Классическое соотношение дифирамбов к пеанам 3 к 9.
Верх - желтый - эмонация - два лебедя.




По Гесиоду, Харит, Граций было три: 1. Аглая (блеск), 2. Талия (цветущее счастье) и 3. Эвфрозина (радостное настроение, веселье).

Три субстанциальных цвета: 1. Желтый (бытие Красота) гедонизм - 2. Красный (желание Добро) эвдемонизм. - 3. Синий (мышление Истина) тенденциозность.


Наслаждение Фрейд - Удовольствие Лакан - Настроение Хайдеггер.


Для того чтобы лучше усвоить особенности большинства систем стихосложения, необходимо исследовать некоторые важные универсалии. Одним из таких ключевых понятий в стиховедении является икт. Рассмотрим, что он представляет собой.

Сам термин «икт» заимствован из латинского языка, где слово «ictus» означало «толчок, удар». В античной метрической (квантитативной, т. е. основанной на учёте продолжительности звучания слогов) поэзии под иктом понималось сильное место в стопе, долгий слог, формирующий ритмическое ударение в стихе. Иначе этот слог назывался арсис (от греческого слова «arsis» – «подъём»). Противоположный ему краткий или слабый слог именовался тесис (от греческого «thesis» – «спад, опускание»). Это понятие синонимично термину «междуиктовый интервал».

Такие наименования стали применяться в связи с тем, что античные стихи декламировались под музыкальный аккомпанемент. Дирижёр при этом руководил не только музыкантами, но и помогал чтецам. Поднятый палец или ступня указывали на повышение такта, а опущенный – на понижение. Древние римляне использовали эти понятия для повышения или понижения голоса декламирующего стихи. Со временем термины были перенесены и в другие системы стихосложения.

Совокупность иктов и междуиктовых интервалов образует стихотворную стопу. Благодаря чередованию слабых и сильных мест в произведении формируется особый узнаваемый ритм, выраженный в понятии «метр». Так, например, ямбический гекзаметр (шесть стоп ямба в строке) предполагает, что в каждом стихе будет присутствовать шесть иктов, совпадающих с чётными слогами. Рассмотрим, как расположены икты в различных размерах. Традиционно сильный слог обозначается символом «–», слабый – «U». Икт будем обозначать символом « ;» над определённым слогом.

Двухсложные стопы:

UU: пиррихий (икта нет);
–; U: трохей (хорей);
U –; : ямб;
–; –; : спондей.

Трехсложные стопы:

UUU: трибрахий (икт отсутствует);
U –; U: амфибрахий;
U U –; : анапест (палимбакхий);
–; U U: дактиль;
–; U –; : кретик (амфимакр);
–; –; U: антанапест;
U –; –; : бакхий (антидактиль);
–; –; –; : молосс (тримакр, экстенсипес).

Четырёхсложные стопы:

–; U U U: пеон первый;
U –; U U: пеон второй;
U U –; U: пеон третий;
U U U –; : пеон четвёртый;
–; U U –; : хориямб;
U –; –; U: антиспаст (ямбхорей) и др.

Пятисложные стопы:

U –; –; U –; : дохмий;
–; U U U U: промакр;
U –; U U U: парапик;
U U –; U U: месомакр;
U U U -; U:
U U U U -;:

Итого 24 базовых элемента!