Каллидаймония Глава 3

Открывался мне мир, погружённый в лёгкий
Сиреневый сумрак с отблеском нежносияюще-голубым,
Будто колышущий в тихих-претихих волнах
И покрывающий шёлком едва ощутимым.
В небе был образ Господен, вернее Господь, а не образ.
В нимбах блистающе-белых сиял Его Лик как звезда,
И куда б не смотрел ты, всегда видел Господа Бога
В несказанной Его Красоте, в несравненном и дивном Величьи.
Вкруг Него небо полно было картин всевозмоных,
Тех, что чертили фантазии, фантазии жителей мира сего,
Мира чарующей Пневмы – Врат в обители Божьего Царства.
Сюда приходили кто желал из бесконечных обителей Неба
И созерцал Красоту и сам сотворял Красоту
В небесах и на тверди, впрочем всё то же
И в обители он созерцал своей,
Но здесь было общее место собранья,
И стекались отвсюду обитатели Чистой Плеромы.
Однако их было не так уж и много.
Все они были прекрасны: не мужского и не женского пола,
Но сверх половых различий сущностью совершенной,
Сверхчеловеческой одарены, не подвластной ни энтропии,
Ни круговоротам, ни сменам времён или фаз.
Все сокровенно наги, но нагота и была им одеждой:
Не сокрывая,скрывала. И тела их сияли тем
Глубоконеярким, туманнопрозрачным огнём,
О котором я говорил, своё новое тело живописуя.
Такие у всех там тела – их пластика просто пленяет.
Но огонь у каждого свой  и сиянье своё,
И движенье, и нимбы – нет одинаковых двух.
В соответствии с воображением каждый
Посылает свой луч и у каждого своя лучезарность.
Каждый создаёт то, что хочет, теургией своей
Наполняя и небо и землю – неисчерпный
Бездонный источник. И вот в выси вокруг
Всеблагого бессчётность картин благовидных,
Чудных, что взор не в силах насытить,
И всем места хватает, ибо места там собственно нет –
Бесконечность, бескрайность, безгранность,
Заполняемы вечно теопнейстеей ангельских душ.
В унисон с небом также земля расцветает
Грациями, грёзами, гиацинтами-мистериалами
Всех восхищённых детей Всесовершеннейшего Отца,
Кому поют они Славу неустанно и бескорыстно.
Всё говорит там, всё исторгает живое
И вечное Слово, всё наполняет им всё.
Каждый объект там живая душа
Неповторимая и универсальная,
С трепетным сердцем своим,
С нехоженной тайной своею,
С крылатым и сокровенным Словом своим,
С пернатой своею Мечтою,
С Фантазией неисчерпаемой –
Словно источник Любви и Свободы.
Каждый объект… Да что говорю я –
Объектов там нет, ибо каждый –
Отдельная личность, не знающая ограничений,
Каждый субъект там – объектов же
Вовсе там нет, ибо  -перед-  ничто
Не лежит там, но всё Внутри пребывает
И действует всё Изнутри и на Внутрь,
Но внешнего нет ничего, как нет пустоты
И безликости, серости, середины, нейтрала.
Все деревья, растения, животные, камни,
Горы, озёра, океаны и реки – всё дышит и говорит,
Но языком не внешним, не словами понятий,
А словами энигм, внутренним языком,
Языком трансценденций, трансформ и мистерий,
Понятным и непонятным и оттого
Узнаваемым и приемлемым, и родным.
Мысль там не движется от одной точки
К другой как в логике, образуя некую цепь.
Мысль не сцепляется с мыслью, создавая
Сеть ожерелий и целых системных плантаций.
Мысль рассыпается вспышкой, нежданных огнём фейерверков,
Пересекает себя и взлетая в своё поднебесье,
Рассекает его пополам и движется по первозданной
Тропе своей скрытой, текучей и твёрдой, кривой и прямой,
Огибая себя самою, излучая непознанный веер
Своих непомерных и многоцветных лучей
В транспереходе от извивов гуляющих молний
До неосновательных, неукреплённых соцветий
В неопределимость и неопределённость
Влекущих гипердвиженье транскинетических логий.
Там нет совершенства и несовершенства,
И эти слова теряют там всякий смысл и опору,
Нет там и чисел, ибо там нечего и исчислять,
Потому что трансформы рушат движеньем своим
Любые попытки познанья и охвата. Фиксация
Невозможна, но и расплывчатость,
Неуловимость и хаос такие же невозможные вещи.
Ни кругооборота, ни прямого движенья там нет,
Ибо нет и точек, что могли бы
Друг друга соединять в путь один непрерывный.
Движение там – то сияние, исходящее ниоткуда,
Волны свои разливая в трепете неизъяснимом,
В чарующем непостоянстве крылья свои изменяя
И вибрируя тонким полётом тихого нежного света.
Индивидуум каждый свет принимает в себя,
Излучая невидимых светов метаморфозы
И блистания неутверждённого ни в одном из зеркал.
Свет льётся плавным потоком и заостряет
Фантазий проникновенный стрелы, что впиваются
С горькомедовым, сладостнотёрпким стремленьем
В самые целлы сердец, в самую суть лабиринтов,
Ткущих узоры свои в самых блистательнодарных
Левитациях и восхожденьях в далях, что ближе всего
На зыбях лучей и архитонких туманах лёгких объятий
В метастихии поэзии незаконченных форм.
Свет льётся там безосновный, неотвратимый, непостижимый,
Всё купается в нём преисполненно радости превосходящей
Вершины недостижимых экстазов, восторгов, трансов и озарений.
Всё облекается в свет, причащается им
И становится светом самим, не отбрасывая никакой тени.
Гиперболы вспышек, стянутые в пучок
Своим собственным волосом блеска в неостывающих лонах
Неосмысляемого творенья в наготе своей непрерывной.
Нет там блаженств и страданий, но чувства такие,
Что затмят любые земные аффекты, любые экстазы.
Радость любая в мире материй, кроме чистой креации вспышки,
Не годна для сравненья для катарсисов беспредельных.
Мир плоти – отраженье, покрытое рябью, искажаемое туманом,
Плывущим над ним клочьями пепельно-мутными.
Материи мир уловил отдельные блики, черты, эпизоды,
Соткал их логикой строгой в машину единого такта,
Движенья-покоя, антиномий, диалектических пар,
Машину, не знающей жизни, веры, любви, творческих импульсов,
Нежности, знающей только лишь ход свой неумолимый, немилосердный,
Только отдельные искры Священной Плеромы взяты были,
Да к тому же как отраженье, и в добавок угасшие, остывающие.
Холодный мотор – сердце машины – имя которой материя,
Мир, в котором страданья царят, а блаженства хотят
Подменить их, обратившись пародией жалкой и глупым кривляньем.
Плерома так далека от земного, от любых
Инфернальных и небесных миров, что все попытки
Сравнить завершаются полным провалом.
Полнота переполняет себя, и то, что зовём Абсолютным
В условиях плоти, в безусловиях не зовётся никак,
И имени не имеет, ибо там его просто не существует,
Ни относительного, ни абсолютного нет, – свободное есть,
Если слово «свобода» очистить от материальных цепей,
Приковавших её к небосводу желаний, инстинктов, утех.
Творческих хаосов взрыв, левитация чистых креаций –
Вот пожалуй и всё – здесь замолкает язык мысли земной,
И здесь, пожалуй, можно поставить было бы точку,
Но здесь-то как раз только начало всему,
Там, где немеет мистерий язык, открывается Слово Плеромы,
Непостижимая речь океанами в океаны изливает потоки свои,
Глаголы чудеснее чуда пламенеть начинают, и свет их
Становится тайной, тайной которая есть,
И стать только тайною может в Слове, сказавшем себя,
Где для мыслей и слова материй воздвигнут предел,
Там начинается Слово каллидаймониев, ангелов, Бога.