сокровенная молвь

сокровенная молвь
заслонила мой сад от немых пониманий безвременья
и, тихонько, коснувшись печали,
отпустила ее из-под век.
что мне делать, любовь,
в этой зимней насквозь, в этой напрочь заплаканной темени,
за которой мы долго молчали
в обреченный на преданность свет.

сколько мне до весны
созидать тишину и беречь снеговые бессонницы
у исписанных, намертво, окон,
за дрожащим пером волочась -
обними мои сны,
даль пуста, свет мерцающий в музыку просится,
день прошел по зиме одинокой
долгим эхом молчанья о нас.

снова падает снег,
сумрак лижет закатом наследье вечерней метелицы,
сумрак пишет мне белую стужу
и готовит ко тьме глухомань,
я живу в этом сне,
я уснул, сочиняя снежинкам задумчивость месяца,
расстелив одинокую душу
под цветы, и проснулся в туман...

лепестки первых строк -
капли света с ресниц, отраженные окнами в зори,
помолчали и, тихо, осыпались
грустным небом под шепот ветров,
время долгих дорог
разнесло по тоске пустоту одиноких историй
и качнулось в дверях недосыпом
за молчанием старых часов.

потускневшая даль
закружила безмолвье вослед уходящему сумраку
и свела безутешную вьюгу
с тем, кто все еще кажется мной.
я, наверно, устал
замечать этот мир и печалям заказывать музыку,
пробираясь к себе, словно к року,
зарифмованной в слог, тишиной.

жил ли я на земле,
да и я ли то был и ваял в никуда эту письменность
в вере быть и, бессрочно, сбываться,
как строка - для тебя за тобой.
всё, что длится во мне
расстояньем, когда-то доступной для шепота, истины,
гомонит эту мистику граций
томной музы, что грезит весной.

сколько лет я иду
мимо весен, что таяли в смутах забытых мечтательниц,
сколько солнц было лишь миражами
в безысходных надеждах прозреть.
яви, словно в бреду,
исполнялись морокой бездарных земных обитателей
между пробой проснуться и снами,
что порой так похожи на смерть.

сколько зим я всё жду
проявлений строки сквозь свечное мое задушевье
и стихаю в тебя неизбежностью,
долговременных снов избежав,
сколько жизней живу
в ожиданьях себя в потускневшем за листьями небе,
как в неведомой временем нежности,
за которой томится душа.

пониманье себя
просветленным от мира твоей безысходной любови -
непростой, но душевно единственный
способ ведать тобой этот свет,
этих строк не губя,
не стихая за них ни на миг даже в грусти о боге,
даже в самой исхоженной истине,
собиравшейся сжечь этот бред.

сколько нужно строке,
чтоб войти за моей тишиной в стиховые строенья
без особой надежды запомниться
состоянью земных бытовух.
я опять налегке,
запинаясь о тяжесть строфы, гомоню это время,
что уже никуда не торопится
и не верит в меня наяву.

не спеши повторять
мои грезы, не мерь этим миром их явственность.
просто будь их бессонным истоком,
не спеши понимать, что я сплю,
эти сны января,
эти долгие проводы света в сожженные истины
перебесятся в память и - с богом
в пониманье того, как люблю.

было всё до краёв,
по дорогам к себе в дальний свет засыпавшего солнышка
я летел, лишь тобой удержимый,
вдоль заброшенных призрачных стен -
в белых снах лепестков
сколько правд о душе - грустью в дрожь одинокого перышка
свеч мерцание в ночь положило
за разбитое в эхо "прости"...

знал ли я как любил,
как творил, да и я ли являлся причиной тех знаний,
и желания знать не проспал ли -
не умею сказать - научи,
и соври, что я жил,
а не просто приснился молчанью зеркал твоей спальни,
неразгаданной миром, печалью,
недописанной богом, души.