Барков

”Никто так не умел сердить Сумарокова, как Барков. Сумароков очень уважал Баркова, как ученого и острого критика, и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. Барков, который обыкновенно его не баловал, пришел однажды к Сумарокову: «Сумароков великий человек, Сумароков первый русский стихотворец!» — сказал он ему. Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему: «Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец — я, второй Ломоносов, а ты только что третий». Сумароков чуть его не зарезал”.

                А.С.Пушкин, «Table-Talk»


«Не смею вам стихи Баркова
Благопристойно перевесть,
И даже имени такого
Не смею громко произнесть!»

                А.С.Пушкин


Иван Семенович Барков
Не знал условностей оков,
Был добродушен и повесен,
Остер умом и легковесен,
Гулять, фиглярничать здоров
И к шутке завсегда готов.
Забавник был он по натуре
И гнев чужой не раз познал
От штук своих на личной шкуре.
Анекдотический нахал,
Был Ломоносову помощник -
И копиист, и просто друг, -
Знаток латыни, полуночник,
Поэт и первый из пьянчуг.
И Александр Сергеич Пушкин
Баркова, рыцаря подушки,
Веселых дам и дерзких строк,
Отметил дважды в Table-Talk.

Барков же, сей служитель лиры,
Особо жаловал сатиры.
Гораций, Федр и Кантимир
Изданием своих сатир
И басен, и чего другого
Трудам обязаны Баркова
И переводам же его.
Однако все ж известность то
Ему снискало, что в России
Жанр европейской травестии
Он ввел, по-нашему «бурлеск»,
Нагнав ему похабства блеск.
Пусть и «бурлеск» не наше слово,
В нем отразилась суть Баркова.
Хоть и под именем его
Еще творили чёрте кто:
Срамно писали, забавляясь,
Что только ни придет в башку.
Так, приписали, не стесняясь,
Ему "Мудищева Луку»
Да и других стихов немало,
Что в свет печатать не пристало,
А только лишь из уст в уста
Друзьям тихонько иногда.

Однако ж те труды Баркова,
Что благонравны и т.д.,
Достойны будут, право слово,
Упоминания везде,
Где вдруг зайдет, пусть и случайно,
Речь о наследии его.
В собраньи, бане или в чайной
Уместно будет вспомнить то,
Что переписывал прилежно
Он строй родного языка -
Грамматику, что ввел надежно
Нам Ломоносов на века -
И сочинял монархам оды,
В которых обходил свободы,
Любя средь тех всего одну,
Как любит царь свою страну, -
Свободу легкой матерщины.
Была она всего милей,
И ею он свои картины
Из слов, одна другой смелей,
Писал, беря персон античных
В явленьях не совсем приличных. 
И хоть не всякий божий день
Барков пускался в похабень,
Но всякий день, без ней прожитый,
Ходил он будто неумытый,
И в раме тех его стихов
Портретный лик его таков:
Ни дать ни взять сам кесарь-папа,
Слуга блудливого Приапа.

Но все ж достоинство одно
В стихах скабрезных трубадура
Отметить будет не грешно
С позиции литературы:
Писуя так, как он привык,
Барков в поэзии язык
Вносил - хоть грязно и кондово, -
То, что пиитам было ново,
Пусть и заслав перо туда,
Где срам один и нет стыда.
Взнуздав, как лошадь, неприличность,
Пустив ее во весь опор,
В своих стихах он архаичность
Менял на городской фольклор,
Язык народа продвигая,
При этом не подозревая,
Что задавал тем самым он
Поэзии иной канон.
И хоть его Барковиана
Пригодна не для всех ушей,
Всяк или поздно, или рано
Свое знакомство сводит с ней,
РавнО как и с азами мата,
Вульгаризации субстрата.
И не смотрите свысока:
Мат – часть живого языка!
Которым, впрочем, не мешает
Владеть с умом, посколь, бывает,
Иные, взяв такой уклад,
На мате лишь и говорят.

На миг присядем у истока,
Где бьет ключом родимый мат.
Словарь разгула и порока
Числом вокабул не богат,
Тех, что лежат в его основе,
Но есть еще здесь наготове
Сонм производных слов от них -
Орава однокоренных.
Родное словопроизводство
Другим даст фору во сто крат:
Язык, где суффиксов господство,
Вельми на выдумки богат.
Универсальны свойства мата,
И понятийного охвата
Немногочисленных лексем
Масштаб решпект внушает всем.
Ведь сколь предметов непохожих
Единым можно словом звать!
На пашне пахарю негоже
Всему названия искать,
Когда соха во что упрется:
Чем чувство в сердце отзовется,
Тем и садил простой народ -
Без экивоков и угод,
Надежно, емко, негазетно,
Общо и вместе с тем предметно.
И в этом смысле мат всегда
Служил орудием труда.
В салонах же, меж мягких кресел,
Как змей, внушающий искус,
Витал, неистощим и весел,
Беседе придавая вкус,
Когда девиц и дам нет рядом
С негодованья полным взглядом,
Коль кто нескромное bon mot
Невольно вслух произнесет.
А студиозусов безусых
Мат особливо веселил:
Вводя во взрослые искусы,
Даруя бодрости и сил,
Летал он чубуков меж дымных,
Стаканов с пуншем и гитар,
Ушей коснувшись вдруг невинных,
Любовный разжигал пожар,
Придав рассказам сочность, краски,
В воображеньи оживив
Картины дивные из сказки,
Волшебной зрелости налив.
Во всех слоях, во всех сословьях
Во все века увит любовью
С его запасами тирад
Красноречивый русский мат!
Не стоит только увлекаться
И превзойти других стараться -
Чтоб ароматное вино
Свернуться в  уксус не могло.

Но возвратимся же к Баркову,
С кого рассказ был начат тут.
Когда-то взявши за основу
Поэтов коллективный труд,
Борзых писателей клубники,
Чьи похотливые языки,
Которым море до колен,
Эрота воспевали плен,
Биографы сего героя,
На труд большой себя настроя,
Перо к работе очинив,
На деле родили лишь миф,
Свалив все в кучу: и Баркова,
И современников его -
Любителей живого слова
И, что вокруг него, всего.
Баркова жизнь мы знаем худо:
Что жил, ходя в друзьях у блуда,
Он тридцать шесть веселых лет
Как переводчик и поэт,
Гуляка, латинист, повеса,
Похабник волею Зевеса,
Придумщик дерзостных затей,
Неистощимый блудодей –
Единственное наше знанье
Про жизнь его и про призванье,
А где лежит, про то никто
Не знает ровно ничего.
Ну, что еще к сему добавить?
Что знал - то все и изложил.
В пример Баркова не поставить:
Не той морали он служил!
Но все ж в желаньи неподдельном
Развеселить честной народ
Своим похабством беспредельным
Он вел поэзию вперед, 
И знатоки литературы,
Что все его насквозь прочли,
Ему в углу родной культуры
Укромный угол отвели.
Ему там хорошо сидится
С срамным собранием своим:
Стихи читает, матерится
И хвалит тех, кто шел за ним,
Кропает новое, не тужит
И ничего не знает хуже
На вид угодников святей
Высоконравственных ханжей.

P.S.
Не смел, сидя в плену приличий,
Баркова излагая суть,
Привычный соблюсти обычай –
Названья вирш упомянуть.