Поэма

     Руделеву В. Г., известному поэту,  члену Союза российских писателей, доктору филологических наук, проф. ТГУ им. Г. Р.  Державина, заслуженному  работнику высшей школы


             Двадцать лет спустя
               
   Поэма автобиографическая         

                Посвящение

Который год хочу Вам написать,
В словах признанья низко поклониться,
Но всякий раз забот житейских рать
Желанью не дает осуществиться.

Сегодня, наконец, не в узах я:
От шквала ностальгии пал агрессор.
Вернись на миг, младая жизнь моя,
Ну здравствуйте же, славный мой Профессор!

Не оправдать души блудливой прыть.
Был молод я и с многими знавался,
Хотел кого-то помнить, даже клялся -
Но снится тот, кого хотел забыть…

Да, молодость - лихое испытанье.
Профессор, я пред Вами виноват!
Уж не сказал бы, что я ренегат…
Простите, о другом сие посланье!

Не знаю, как, с чего его начать.
Ах, пусть прольется дождь воспоминаний
И оросит погост моих мечтаний,
Над коим я желал бы порыдать!

Чему ж предать мои воспоминанья,
Безликой прозе, или же — стихам?
О, дно бесчестья – обращаясь к Вам,
Свалиться в обиход повествованья!
            
               1
Родился я и вырос в Татарстане;
Отец - рабочий, матерь – продавец;
Имели мы корову и овец,
С соседями в одной купались бане.

Росли мы трое, я был старший, но,
Когда мы уж забыли детства игры,
У нас родился младший братец Игорь;
Жаль: мало было дней ему дано.

И свет вкусил он раньше, чем обычно,
К тому же, вместе с ним был и близнец;
Последнего был слишком скор конец:
Он жил лишь час, но погребен публично.

Малышка рос премилым сорванцом.
В пять лет владел тремя уж языками,
И логика была его устами;
А в семь – он пререкался уж с отцом.

И тут пошел он в школу. В тот же год
Успехом всех привел в недоуменье:
Ему давалось так легко ученье,
Что знал он все уроки наперед.

Но он имел свой камень преткновенья:
Когда его журили, не любя,
Мгновенно выходил он из себя -
Не мог терпеть и капельки давленья.

Он рос, живя со школой не в ладу;
И оба стана наслаждались местью.
В год выпуска тот отомщен был вестью:
''Экзамены сдашь в будущем году!''

Да, чуточку нарушил я сценарий:
О брате младшем не сказать не мог;
Он, бедный несравненный карбонарий,
Успел жениться лишь, отдавши долг.

               2
Итак, я рос в деревне. С малолетства,
Пожалуй, я особенный был тем,
Что не был примечателен ничем,
Коль не считать, что не сносил кокетства.

Отец наш был неистов и ревнив,
А в воспитанье - добрым экстремистом;
Я рос под бранью и нагайки свистом,
И - собственный протест-речитатив.

В труде домашнем я был скор и ловок,
С семи лет пас, косил, пилил дрова;
Чтоб не работать, не искал уловок,
Как ныне наша юная братва.

В учебе я был вечно отстающим,
И храм наук был для меня тюрьмой;
Как часто школу, да и дом родной,
Я сознавал невольником бегущим.

Сказал бы так  (Вам как бы не упасть!):
Я был универсальною мишенью:
Куда бы я ни шел – ждала напасть:
Укор, побои, ставки к униженью. 

Я в сердце своем маленьком скрывал
Все виды огорченья и томленья:
Обиду, страх, предчувствие презренья -
Но больше от невежества страдал.

И сколько бы я пороху ни тратил,
Чтоб обратить внимание к себе,
Успеха не имел я в той борьбе:
Учителей ничем не озадачил.

Никто не думал и не знал о том,
Как я хотел, как жаждал я учиться!
Зато моих фиаско очевидцы
Мне помогли стать грустным чудаком.

             3
Вы знаете: родился я чувашем,
И в школе встретил – не родную речь;
Хоть русская у всех стояла печь,
Она не очень покорялась нашим.

Когда пошел я в школу, сей язык,
Каким пишу, каким бранил учитель,
Я знал на свой особенный салтык,
Как ныне, может, - африканский житель.

На плечи водрузивши ранец мой,
Я в школу шел, отвергнутый успехом,
Но чающий: я – снедь чужим потехам;
Сидел я на уроках, как глухой.

Не скоро засиял мне свет ученья,
Я в класс вошел как будто в темноту:
Уроков первых сути простоту
Похитили слов чуждых мне значенья.

И в жизни я других не помню мук!
Всем сердцем и умом желая знанья
Я долго брел в лесу непониманья,
Так и не встретив вспоможенья рук.

Лишь в третьем классе я почти свободно,
Не по слогам, по-русски мог читать;
Но Богу еще не было угодно,
Чтоб мог я, что читал, и понимать.

И все-таки, в чем рад я Вам признаться,
Мне не претил  нелегкий Ваш язык;
К концу учебы я к нему привык
И мог на нем прилично объясняться.

                4
Профессор, я припас для Вас секрет:
Пред выпуском из школы я влюбился!
В язык?  И – в девушку! Но как ни бился,
Не мог ничем увлечь любви предмет.

Она была прелестна и надменна;
При встрече с ней меня бросало в жар;
Наедине же с нею неизменно
Терял я совершенно речи дар.

Все дни, дыша амурными парами,
Путь к сердцу я отчаянно искал,
И так набрел на мысль: ''А коль стихами?''
Уверен: мне Сам Бог ее послал!

И вот, сердечной мукой вдохновленный,
Забыв про сон, учебу, про еду,
В полусознанье и в полубреду,
Творю я песнь любви неразделенной.

Не помню, сколько я корпел над ней.
Когда решил, что песнь уже готова,
Ее тотчас (не сам – через другого)
Я преподнес возлюбленной моей.

И был уверен, что мое признанье,
Сразив упрямство чаровницы враз,
Навек соединит любовью нас.
И что же принесло мне ожиданье?

Увы, вотще вверял я рифме плач!..
Но юности невинному влеченью 
Обязан я: скорбь вешних неудач
Зажгла во мне охоту к сочиненью.

Ей-ей, я был любовью заключен
В таинственный рудник стихосложенья,
Где, уж забыв причину заключенья,
Подчас поимкой слов был увлечен.

Как я любил, истерзанный печалью,
В тиши ночной поскрипывать пером
И думать о предмете лишь одном,
Таящемся под колдовской вуалью!

              5
Итак, огонь сердечный, так сказать,
Зажег во мне любовь к стихам и знанью:
Нельзя же быть глухим к языкознанью,
Коль тайны слов желаешь постигать.

Уверен я: сей путь мне послан свыше.
Да! Уст моих обдуманная речь
В наш вольный век должна служить как меч:
Словесным ядом вся Россия дышит!!!

Сидишь ли где, стоишь ли, иль идешь -
Повсюду слух  тиранит сквернословье.
Я выбрал бы мычание коровье!
Сновал бы лучше в каждом ухе еж!

Россия ныне – в сети  либералов;
Их цель – посеять смуту и раскол
И, навязавши нам судьбу вассалов,
Добиться, чтоб наш брат был сир и гол.

Опомнись, православная Россия!
И щит, и меч твой – дивный твой язык:
На нем твоей молитвы ждет Мессия!
А ты, брат, к поношению привык.


(Продолжение следует...)