Сокровенная Россия. Поэма философская. Часть перва

    

      




                ©  Дроздов В.  С.








                Сокровенная Россия




















                Москва 2017











               



                Преподобный Сергий Радонежский!
                Прошу тебя от всего сердца помоги
                Рабу Божьему  (Имярек), (Валерию) в
                Учении трудном.                .               
                Пошли мне уверенности и  ясности ума.
                Помоги собраться с мыслями.
            
                Видение отроку Варфоломею.
                (Будущему Сергию Радонежскому)
                Житие   
                Русь. Начало ХIVв .               

               




























          
               

               

                Сокровенная Россия

               

                Введение


                Сокровенная Россия. Книга 1. Россия: метод и предмет

                Предисловие
            
               I.  Ре-алистиический метод и деятельное бытие
1          Предметность и субъективность
     2.         Четыре типа онтологий. Онтология и мировоззрение
     3.         О реалистическом мировоззрении. Необходимость реализма.
     4.          Реалистический принцип
     5.          Реалистический аргумент
     6.          Реалистический постулат
       II.  Ре-ализмы. Ре-ализм, реС-ализм, ре-алия-изм, реаль-лизм.
     1.          Реалия-изм
     2.          Ре-ализм
     3.          Ре-алея-изм
     4.          РеСализм
        III. Реалистическая онтологика
Онтология однозначных логик
Суждения и суждения бытия.
Анагогическое умозаключение
Трансдуктивный метод.
                IV. Движение как деятельное бытие ре-альности
1.        Поворот. Откровенное-существующее.
2.        Оборот. Прикровенное -сущНее
3.        \\оборачивание\\
4.        Обращение. Прикрытое-сутЬщее
5.        Превращение. Сокровенное-сущее-существо
    V. Предметность как реальная система. (Стихии)
1.        Единичное. Связь-связь. Часть и целое. В-себе
2         Особое. Связь-отношение. Структурные уровни бытия.  Для-себя
3.        Особое. Отношение-связь. Структурные уровни бытия. Для-другого
4.      . Всеобщее. Отношение-отношение. Качество. Единство мира. Для-иного

     VI. О действительности

     VII.  Россия как предмет. Реальность цивилизаций.
            1.       Деятельность и цивилизации
            
2.
      Судьбы народов.  Историческое отступление.
3.       После пещер
4.       Четыре пути
5.       Единенное России
            6.       Миф о России
                VIII. Русское миро;воззрение
       
            


    Сокровенная Россия.  Книга 2. Человек России.

I.Человек стихий
        1 .Человек земли. Гюлетик
        2. Человек воды. Соматик
        3. Человек воздуха. Психик
        4. Человек огня. Пневматик

II. Российская плоть
    1. Плоть
    2.Мощь\сила
    3.Воля\Акт
    4. Особь
III. Российская душа
    1. Мир
    2. Воля\Воля
    3. Правда
    4. Ум.
IV. Страсти души
     1. Страх
     2. Отчаяние
     3. Ужас
     4. Безысходность
V. Российский мiр.
     1. Детское
     2. Мужское
     3. Женское
     4.Зрелое
VI. Российское душевное
      1. Вера
      2. Надежда
      3. Любовь
      4. Имя-София-Логос
VII.Российское духовное
      1. Любовь-существовование
      2. Красота
      3. Добро\Добро
      4. Истина
      5. Усия-мудрость-бытие
VIII. Личность в России
      1. Личина
      2. Лик-Лицо
      3. Лицо-Лик
      4. Личность
      5. Ликность
      6. Мvр. Персоналистический поворот

               





            

  Сокровенная Россия. Книга 3. Общество.

           I.Человек в России
         1. Игорев человек
         2. Живаговский человек
         3. Русско-сибирская душа
         4. Гефсиманское человечество
         5. Homo master
         6. Sola Ipse

II.Российское общество
       1. Российская социальность
       2. Российская общественность
       3. Земледельческое общество
       4. Пролетаризированное общество
       5. Вестернизированное общество
       6. Разночинное общество
 III. Российская цивилизация
        1. Со-словие, класс, слой, группа
        2. Четыре уклада и планетаристика
        3 .Четыре власти. Идеологии и неонародничество
        4. Суиверен. Наука, религия, искусство, философия
        5. Московиты. Индепенденты
        6. Персоналистический переворот      
IV. Человек и язык в России
         1. Имя и зов
         2. Знаковое и речевое
         3. Знае-знаемое и чае-чаемое
         4. Речь и противо-речие
















    


               

                Сокровенная Россия. Книга 4. Культура

¬¬¬¬        1. Эпоха Вы¬¬рождения
        2. Пассимизм
        3. Деграданс
        4. Деградант
II. Российская культура
        1. Мыр. Грибница.
        2. Мельхиоровый век
        3. Новая классика
        4. Мессимизм
        5. Мельхиоровцы. Интенсионал
III.Философия в России.
        1. Гуманология, человекознание, антропология
        2. О гомилетике
        3. О планетаристике
        4. Интерлюдия о марксизме
        5. О новом миро-воззрении
        6. О фил-не(о)софии.
IV. Россия и история
        1.Ценность России
        2. Судьба России
        3. Русская идея-новая эпоха
       Вместо заключения.
 Жертва и искупление. Взгляд на русскую
      философскую литературу ХХI Века.











 

         
 

 
         
.



               





















                Сокровенная Россия
















































                Введение

«Судьбы человеческого деятельного бытия в субъективности реальности в России» — таков мог  быть подзаголовок предлагаемой книги. Между тем предпринята попытка избежать западноевропейской склонности к огульным и не всегда обоснованным обобщениям, что предполагает взгляд с такого выгодного наблюдательного пункта, как Россия.  В ней, в отличие от Востока, есть развитие от древнейших образований  по направлению к   новейшим. Однако,  в отличие от Запада, нет склонности к критическому или некритическому  отрыву от прошлого, ярче всего выражающемуся в позитивизме и концепции (ныне угасающего) прогресса. В России прошлое, настоящее и будущее, не смотря на все катастрофы и трудности, а часто благодаря им, на этом пути «нераздельны и  неслиянны».
Последний предел критицизма, достигнутый в спекулятивном реализме, означает не столько благотворную идею восстановить связь с традиционными ценностями, сколько попытку отбросить все усилия классики «Нового времени» («Нового  времени не было», Латур). Он означает желание заняться столь же революционной контрреволюцией при достаточно традиционном смешении объективного и его минимума — объекта при небрежении  субъектом. И субъективного, что только скрывалось под именем человека как «объекта» божественных воздействий. Подобная же позиция занимается объектно ориентированной онтологией, не смотря  на все их противоречия. «Онтологический поворот»  оказался слишком крутым и изолированным от всей истории философии. Подобного удалось избежать России в идее разноречивой синергии, взаимодействия объекта и субъекта, субъектного, преемствующего и восходящего от объекта в высшую степень в человеческом деятельном бытии как субъективном реализме. Особенно важно это для России, многообразие  реального существования которой  зиждется не только на реальном единстве, но и на единстве субъективном как реальном факторе, стороне её существования в качестве объединяющей и иной  деятельности, вместе — сокровенного бытия РоссииПоэтому для раскрытия сокровенности России, да  и для  понимания её самой необходима  научная революция и не  только в философии, нуждавкоторой назрела. Тем  более это важно, что так можно наблюдать реальность во всей полноте ее деятельного субъективного в вершине бытия, что дает основание целостной теории. В целостной разноречивой реальности как многообразной предметности она  и осуществляется как объективное, так и субъективное — собственно субъективное  происходит из подсудности, суД-бъектности деяния как высшего рода движения реального, его произвола в человеке, его деятельности, и что раскрывает «предсубъективное» как сторону существования, понятого как процесс.  Его высшая форма – человеческая предметная деятельность. Она и есть необходимая высшая форма движения, как наиболее совершенная. Как «ось» для предметно противопоставленных\связанных субъекта и объекта. Их совместная предметность как общее субъективно-ре-альное существование. «Ре»—поворот, и субъектное может стать объектным, и наоборот. Противоположность есть тоже форма связи. В её неизбежных субъектных и объектных компонентах, без чего  «симметричная антропология» (Мейясу) мертва и отрывается от того, над чем работал основатель современного  реализма Уайтхед — от процесса, эмерджентности, события, хотя он только подошел к вопросу о них как нерасчлененной реализации и полагании реальностей. Но здесь процесс заменен «потоком» изменений. Поток изменений заменяет фатум. Вместо судЬба—ъектности су(д)-бъективности свободной деятельности.
Необходимо восстановить непрерывность человеческого предметно-деятельного бытия.  Реальность неизбежно предметна для него в любом своём слое, начиная с  необходимого различения существования (скрытно, содержательно бытийного, и  очень большой натяжкой является называть всё существующее с порога бытием), не столько субстанционального, хотя и субстанционального тоже, понимая под ним  самопричинение, тела, души, душевного и  духа. В нем  в критике отделялись различные аспекты, нередко благотворно развивающиеся, нередко абсолютизирующиеся вплоть до враждебности  исходной (а часто и самому бытию), и затем находящейся в забвении, но существующей  целостности (системности, в творческой деятельности — бытию) не только человека, но и его (объективно-субъективного) мира и мира  как такового. Но центр не-вещественного массива склоняется к субъективному. Восходящая к евангельским текстам трихотомия, впрочем, неполна, поскольку строится на непосредственном преодолении телесной античности и на незнании предыстории человека. Поэтому необходимо выделить предпосылочный, «вещественный», телесный, (до «риз кожаных», в «одеждах древесных» «Быт.»),  гюлетический уровень рассмотрения как первый.
Книга ориентирована в равной мере как на верующих, так и свободомыслящих, агностиков и а—теистов, то есть на теологов,  художников, ученых и философов. Еще точнее – религиозное, эстетическое, этическое  (в превращенной форме науки) и мудрое измерения  личности и общества, а также — истины. И раскрывается четвероякости самой личной истины – тогда как  ее разорванность есть отчуждение, распад и гниение. Построение идет в целом  философское, что отвечает характеру исследования – от  гюлетики тела к  плоти, к душе и  духовному как результатах\истоках различной, но неизбежно взаимосвязанной и  восходящей линии к целостности и цельности человеческой деятельности как бытия, личности. В последнем мы опираемся на традиционное русское воззрение, что бытие есть «истинная жизнь», а она, как представляется, есть цельная, целостная деятельность и без неё невозможна, как «житие». На очередь дня для России  встала целостность внешней  жизни, до     того под  влиянием духовности неско/лько пренебрегаемая. /
Связь эта тянется так же как и связь теологического, от духа, бытия, к плоти. Научного, от чувств к душе (чаще бессознательному). Эстетического  — от эмоций к душевному. И фило-софского, — духовному, аксиологическому. Непрерывная линия эта,   дополнительная, креативная,  прочнее этого всего в большинстве своём в российских личностях. В России как совместной личности, личностной целостности, распространенной цельности как её ядра. Изложенное, соответственно, в главной своей части может быть понята профессионалами от конца к началу,  теологически, от любых реалий в середине (научно\эстетически) или в прямом развороте, как философская, то есть, по существу, синтетическая (что не отрицает предварительный анализ явлений). Для нелюбителей чисто философско-методологических изысканий, большая часть первого раздела не важна.  Для людей, склонных к историософии, культурософи, социологии и футурологии и т.п. наибольший интерес может представить третья и четвертая части. Особенно последняя — о культуре России и будущем ее.
Замысел этой книги –  попытка взгляда на человеческое бытие  в России и во всем мире из России, всё еще сокровенного для всего мира, всё еще сокровенной для всего мира, сокровенного все/го мира, сокровенной себе и в настоящем, и в будущем, сокровенной во многом и самому автору. Это попытка оправдания России, апологии России, что подразумевает особо строгое и точное раскрытие ее проблем, трудностей и пороков. Замысел своеобразной «Россиедицеи». Но, в ходе исследований оказалось, что суть проблем глубже, философичнее. И книга получилась более философской по содержанию (особенно первая часть) и структуре, и в  содержании, нежели русистской или россиеведческой, философского россиеведения. Вопрос встал о судьбе бытия человеческого и его реальности и иного, о судьбе самого человека, человечества и, главное – мира во всех поворотах этой фундаментальной для России категории, реалии. Неожиданно с ним связался вопрос о судьбе бытия, не перестающий тревожить мыслящие умы человечества со времен Гейдеггера, если не Гегеля, Аристотеля, Платона и Парменида. И не просто бытия, а человеческого (только человеку открыто бытие как таковое и цельно), то есть деятельного, то есть бытия существования вообще как такового. Он связан с рядом важнейших проблем, в
частности, с проблемой реификации (в отличие от ее момента – ресификации, превращения, унижения в вещь из универсума), опредмечивания, отчуждения и распредмечивания человека и плодов его идеальной и материальной деятельности. Оно по-разному осуществляется в разных регионах земного шара, что придало книге еще одно – компаративистское измерение. Так поставленные вопросы ведут к постановке и попытке разрешения проблемы человека, насколько это возможно; она оказалась ключевой во всем клубке возникших проблем и тем. И особенно существенной в связи с тем, что исчерпываются эвристические возможности не только религии, но и конкурирующих в различии науки и искусства. Они перестают отвечать на эстетические и этические вызовы человека и личности. Неизбежен переход центра внимания на философские методы. Философия из гонимой (религия), воинствующей (наука и искусство), плененной (искусство и наука) станет торжествующей, ведущей стороной в четверице истины уже не просто как знания или переживания, а постижения, истинной жизни, то есть бытия и жития. И вопрос стоит не только о современности. Он задается и о всей истории человечества. Это предопределило /и/збрание традиционного (но умножившего важность) деления человеческого на  тело, плоть, душу и дух. Это можно было бы рассмотреть и иначе – как вполне ему соответствующее деление на «эстетическое», «этическое» и «религиозное» Киркегара; «оно» »я» и «Сверх-Я» Фрейда или «реальное»-«воображаемое»-«символическое» Лакана. Онтологическое, онтическое, фундаменталь-онтологическое Гейдеггера (в обратном порядке) в равной мере, как и ряд других — субъективный, объективный, абсолютный дух Гегеля, познающий, практический, судящий разум Канта, в-себе, для-других, для себя Сартра и т.п.—  все они говорят о том же. Различны методы, и это различие учитывается, становится основанием для исследования доксы, мнений.  Четвероякое (чаще всего скрыто) является основой всех основных и основательных систем — так, у Аристотеля можно выделить четыре причины ( производящую(движущую), формальную, материальную, целевую), что, собственно, соответствует структуре его синтеза :возможность (предвозможность – сущность) – энергия –действительность-энтелехия, что рассматривается ниже. Кант в неосуществленной программе трансцендентальной философии намечает исходным пунктом объект вообще-возможное-возможное реальности-вещь актуальная,действительность что не соответствует единству классификации уровней предметности (См.Дроздов В.С. Проблема предметности в человеческой деятельности. Автореф…кандидата… М., ИФАН.,1991. На правах  рукописи). Именно отрыв от движения, высшая форма которого – деятельность оставляет проект невозможным к завершению, поскольку даже познание (предшествующий этап) не  осознается как деятельность, точнее, подчиненный этап деятельности. Поэтьому попытки расшифровки этой разномасной и неединоосновной четверицы как возможность/действительность, предвозможность / предмет вообще (Катречко) остаётся в предлех того же состояния, поскольку не  опёрты о представление о предметности как таковой, остаётся в рамках  ошибочно и ограниченно понятого «коперникианского переворота» без дальнейших определений Кеплера (о чем ниже), то есть не осознает предмет(ность) в качестве среднего члена субъект-объектных отношений.  По меньшей мере, объект не осознается как предмет, а объект и субъект не осознаются в аспекте их предметности, что есть «недомысл» (Малевич). Вещь как таковая излишне абсолютизирована, что характерно для Европы. Think заменяется  Thing-ом. В любом случае  действителность происходит в деятельности и значительно шире «вещи» и покоряет ее (Кн.1., VI).
Первую часть книги можно прочитать, опираясь на различные гносеологические построения Европы – ни одно в отдельности не оказалось удовлетворительным, даже самые современные, но не опирающиеся на собственный синтез и его предваряющее отражение в фундаментальных науках, искусстве, религии. Вторая часть посвящена  попытке понять человека тетралогически, как реалии от «что» к «кто» и исходит из понимания русЬского человека, русЬского материала о нем, не исключая, что сам автор – русский и, более того – россиянин, имеющий прививку угро-финской крови. Попытка эта стоит перед трудностью всеобщности выводов и обобщений, предпосылок и следствий, что немаловажно для понимания современного мира и России в  её отдельной всеобщности. Понимания их как  реальности с субъективностью, как предметного (реального) деятельного бытия человечьего в седьмой, так сказать и если хотите, седьмой день творения.  Когда Бог опочил от дел в перспективе перехода  ко дню восьмому (Страшному Суду) и уже Дню восьмому, в развитие собственно истории, /с Богом  или без Бога, как ему будет   угодно или будет каждому по вере.   Этот день может осуществиться в истории после предыстории как делаемое дело (без крайностей Федорова). Даже при существовании Бога можно в него веровать, не верить, сомневаться или быть а—теистом, при этом  верить в Бога. Следует исходить из известной общности положения человека и библейских принципов триадологического рассмотрения человека, более всего проявившегося в Новом Завете, особенно в посланиях ап. Павла, что позволяет надеяться на хотя бы общеавраамитскую (иудаизм, ислам, христианство) общность. А, при восприимчивости буддизма махаяны к иным верованиям, и всех представленных в  России мировых и немировых религий. Другим утешением было опора на принцип деятельности, при всём многообразии ее видов и типов и разделений и раздроблений в общностях. Они умножаются региональными особенностями отчуждения, позволявшими опереться на преисторию человечества, когда различия практически отсутствовали (были половозрастными) и обосновать взгляды на его предысторию и наступающую историю. Третье, систематическое рассмотрение особенностей человеческой деятельности в странах света, мира, понимая Россию как «средиземлие», «средимирие», «Востоко-Запад» (Бердяев) позволяет предполагать, что за чертами русского и российского человека рассмотрены и выявлены черты не столько общечеловеческие, сколько всечеловеческие. Они  характерны для  культуры и цивилизации России искони. Они трансисторичны и транстерриториальны для РусЬссии, и это может стать основой для некоторых обобщений и прогнозов, большинство из которых склоняется к большему единству в многообразии человечества в будущем не столько на основах глобализации, сколько чисто человеческой общности, как человеческого рода, планетарно. Не глобализации, а планетаризации. Выявленная еще Мечниковым типологизация народов на речные, морские и океанические, что он проводил без исторического развития и  не учитывал первичных – озерных, действует планетарно. История обернулась, что приведет к торжеству уже не столько островных или континентальных, а  собственно материковых народов, как способных к независимому, аутономному развитию. Таковым прежде всего и является народ России как (единственный на сегодняшний день) устойчивый и несдвигаемый материк (а не «остров», как считал  Цимбурский). Всё это позволило сделать вывод, который и будет доказываться и обосновываться:  в человечестве Россия  занимает достойное место в роде человеческом и в универсуме в качестве всечеловеческой цивилизации и культуры. Универсум, собственно, есть мир в самом широком его понимании. Поскольку представление о мире есть очень Русьское представление среди других трактовок его (о чем в своём месте), то используем представление «универсум», особенно удобное сравнительным различием подобного и оборачиванием их («версум»), включая невещные и далекие от вещного начала предметного как реального. Единство же мира заключается в его многообразии, как минимум четырех измерений предметности и предмета, что создает его реальность и воссоединяется в конечном счете субъективно, но уже сознанием.
 Временные трудности, связанные в целом с постсоветскими, точнее, антисоветскими и исходно-антикоммунистическими основами современного (преходящего, как и все на земле) существования не только глобалистски разделенного мира, но и прежде всего, самой России, будут преодолены не только ею, но и планетарно, чему она всегда была лидером.


Мы исходим из представления, что по преимуществу Россия, российскость, как и ее историческое и логическое ядро – русьскость и русскость, - не столько этнос, государство или  «империя». Они скорее определенный тип и\или состояние, иногда  характер, и передовой образ мыслей,  чрезвычайно распространенные в мире  в определенных условиях среди людей и общностей наряду с другими типами и состояниями, о которых, по мере возможности,  упоминается в целом и по необходимости. Россия в существе, о чем еще будет речь, культура всечеловеческая. А не общечеловеческая. Пока живы люди как люди, не только и не столько как человечество, а как род человеческий, жива и Россия. Пока жива Россия, жив и род (а не только вид, — но, значит, и вид) человеческий. «Россия слишком величественна чтобы заниматься национальной политикой. Её призвание — политика рода человеческого»,— писал Чаадаев А.Тургеневу. И не только человеческого, но и шире. Распространенность типов и состояний невозможно даже предположить, поэтому наше внимание   сконцентрировано на российском и русском, русьийсском человеке, оставляя до известной степени в стороне вопрос о том, насколько его закономерности сходны или даже идентичны с закономерностями других народов,  рассматриваемых нами по преимуществу по странам света – восточных (ориентал), западных (оксидентал), северо-южных (меридионал). Исследования человека всё еще не удалились от анализа его первичной формы, формы этологической, этнологической и первично-социальной, в отличие и в противоречие общественной и гуманитарной, не говоря уже о общей — гуманологической. Поэтому все спекулятивные исследования объединяются в область «антропологии»,  часто называемой философской антропологией в обобщении. Она зашла в тупик еще в 30-е годы и распалась; в перспективе гуманологии не только как исследования человека, но и перехода к исследованию человека в его преображенных, собственно человеческих формах. В формах, приобретенных, когда он станет самим собой, а не в формах «а-тропос» (не-сворачивающего с пути), а оборачивающегося, что для России конкретизируется еще более глубоким — гум-манус (гумус) как земледельческой страны и в  соответствии с библейским райским заветом — возделывать его, а не обрабатывать, как повсеместно.  Соответственно определения людей разных сторон света носят не  видовой, расовый, или национальный характер. Они даются как виды осуществления человеческого существования и жизни в универсуме реальности. Существующих, по преимуществу, всё еще в отчужденных формах первичной и вторичной. Третичность и четвертичность, — политичность и духовность, —  более  традиционно развиты в России.Часто в ущерб первым двум.   Соответственно всё это должно вести к формированию «гуманологии» человека в его собственных формах, формах обращенных и возвращенных, в осуществление и оборачивание, обращение его ограниченности экзистенциальными, сутьностными и  сущностными или онтологическими определениями. Так открывается путь к его квинтэссенции, сущему, как глубине не отрывающейся от истока в развитии онтологии, общей усиологии. Точнее, общей всем онтологиям и вписанной в знание усия-логии, как человека и данного человека, осуществление человеческого  существа как личности, что есть свобода, в народных, и природно-личностных, формах как их содержание, как свободных общностях в развивающейся деятельности, раскрывающей свободу то есть бытие.  Россия в этом движении от предыстории к истории занимает   важнейшее место, и это составляет её сокровенное, как сокровенным является её роль в развитии, особенно предстоящем, человечества и человека.  По-видимому, будущее потребует взаимных  прививок человеческих типов в том, в чем они оказались впереди, а не стирания различий. Однако  сокровенная еще роль России в этом процессе среди скрытых и сокрытых тенденций, которую ей предстоит сыграть. В этом смысле особый путь имеет каждый народ как личность, каждый человек как свободная деятельная личность, всё человечество, универсум, призванные свободно осуществить свое предназначение. В зародыше этого воззрения лежит представление о Русской идее, сформированное еще  Соловьевым в конце ХIХ столетия. Но это в  значительной мере сокровенно и для самой России. Сокровенны, даже  от самих себя, и не только в России, но и в мире люди,  призванные сыграть решающую роль в освобождении человеческого бытия от диктата существования и приведении к доминированию его наиболее чистых, духовных форм. Люди духа – или с  духовными прозрениями – есть везде и во всех родах активности. Но Россия традиционно считается, и это – достаточно общее и обоснованное мнение, ¬— страной вышей духовности, страной, духовной по преимуществу. Ей принадлежит роль зачинателя новой, уже собственно исторической эпохи, даже эона, Иной истории, идущей на смену завершившегося периода Новой и Новейшей истории, прогресса (и его вырождающейся формы – постмодерна). Основные открытия и изобретения осуществлены  — вплоть до персональных компьютеров  (1985г.)   и до начала практического термоядерного синтеза(2015), — и человечество пришло в стадию «постпрогресса» в условиях вынужденного «нулевого роста». И Америка, и Европа свои двухсотлетние миссии (1789-1989гг) выполнили и вышли на чисто экстенсивное развитие. Россия, как это будет показано ниже, завершила первый тысячелетний (во многом  экстенсивный) цикл своей истории (989-1989г.). Русьсия завершила тысячелетний цикл своей государственности (1862г.) и переходит от русского бытия культуры к росЬссийскому, русьссийскому, основанному на русском наследии и миссии, преемственному от народа-богоносца  (политический исихазм Сергия Радонежского, принятие в народ Христа).Теперь её миссия —  миссии народа — мироносца (что шире), развивателя разноречивых многообразных единств. Однако необходимо избавляться от элементов прошлого тысячелетия — элементов милитаризма. Иное дело, что Россия не избежала отчуждения человеческого бытия, особенно в исторической конкретности. Не избегла она особенно взаимного отчуждения власти и народа (этатизма, в аналогии с преисторией — деспотизма). А именно — что ныне менее значительно, верхов и низов. Это выражалось в четырёх иго – византизме (особенно чиновничьем, как это определял Сухово-Кобылин). Норманнизме (западничестве). Номадизме (панмиксии).  Идеологизме (или «идеомании», Аксючиц, «идеобесие», Зиновьев), что изживается и может стать разноречивой «идеократией» (евразийцы). Точнее, «идеоархии», стихийно и неявно, чиновно она и так есть; ее надо институализировать (архэ-начало) в условиях жесточайшей свободы и разноречий. Власти идей и власти над идеями. Остаётся только надеяться и приложить все усилия, чтобы  ещё раскрывающаяся сокровенность в обороте ее существования на основание свободного, традиционного и новационного деятельного бытия россиянина и России, раскрылась во всей полноте как традиционное русское и российское начало жития. И не только ее. А это, прежде всего, сокровенность её человека как личности и  самой  России как исторической личности. Специфической российской общности, — осуществит в частноисторическом всеисторическое,  историческое по существу, оборачивание в новую эпоху, новое тысячелетие. В противоположность Фукуяме («Конец истории») история не закончилась, но под историей он понимает цепь борьбы и войн (см.: Дроздов В.С .Последний Фукуяма. «Русский журнал»).  Под подлинной историей (ср. Маркс) следует понимать историю творчества свободного  и бытийного, то есть целостного и разностороннего, как четверояка истина. На это надо надеяться. На это надо работать. Об этом и надо писать.


                *                *                *


Не смотря на обращенность книги к России и миру, человеку, бытию,  деятельности и реальности, ее существо – философское. Она есть анализ пути бытия, Мефода человеческого бытия в России. Его судьбы в аспектах «горизонтальном» и «вертикальном»  — как судьба на—Личного бытия в разноречивом взаимодействии аутентичных (аутосичных) и неаутентичных форм его существования не только налично, но и не налично. И именно как человеческого, что есть собственно личное, свободное и деятельное и реальное, реалистическое, предметное, субъективное, деятельное,— то есть Бытие. Это обращает рассмотрение к проблеме отчуждения, существования формального, более  чем это хотелось бы, формализованного, раздробленного и гипертрофированного. Есть реальная опасность, что именно это принимают за бытие, в ущерб целостности человека, его составных и человеческих общностей. Положение осложняется тем, что, как мы увидим, «мир»  в ближайшей своей форме есть способ существования именно России, в России и для человека в  России.  Различные аспекты существования человека в мире России и станут предметом рассмотрения, хотя открытым, и во многом лингвистическим, остаётся вопрос о мире у других народов. Утешает лишь то, что «мир» для России – ближайшим образом весь универсум и способ сосуществования без войны. Это заставляет  понимать человеческое, мирное и мирское и духовное как мИротворящее. Как  деятельное, (а не антидеятельность — войну:  Плетников, частная беседа). То есть как особо бытие  России и в России, прежде всего как её «поэйсис» в «пойэтосе». Делание – «выращивание», «возделывание» («Быт.»). Близость космических коннотаций природы для России позволяет понимать Россию как «страну бытия», а  россиянина, усовершенствованного, но не потерявшего корни русского и славянина, русьского и русьссиянина, – как  человека бытия,  деятельности — духовности — по преимуществу. Последнее особенно ценно на фоне  раздробления и отчуждения деятельности в других концах света, хотя деятельность как способ человеческого бытия и в России осталась не без отчуждения. Всё это позволяет поставить вопрос о цельной и целостной личности человеческого бытия, самого близкого россиянину.  Однако оно, бытие, осуществляется в мире еще в несобственных формах, часто просто в формальностях.  Всё свидетельствует о близости персоналистического поворота, который поставит  цельное и целостное,  личностное человеческое деятельное бытие во главу угла.  А также и свободное бытие других  общностей (а и сам человек есть общность), становящихся так личностями. И делающее  всё иное личностями по возможности в их специфическом бытии, бытие вообще присуще лишь человеку, – во главу угла истории, становящейся теперь подлинной историей человеческого бытия и бытия в целом, торжествующего в реальности. Для России, как мы увидим, это означает «оборачивание» отношений, (но не отрицания, а обогащения) перспектив мира. С перспектив довления внешнего и среднего (мира – планеты и мiра-общества)  — на преображение мира внутреннего, мvра, который должен стать основой преодоления  расколов, катастрофизмов и пограничий, что часто не замечалось, не удавалось русскому и пускалось на «Авось». Как говорит Солоневич, господствовали два принципа: «Не замай!» и «Уживемся». Это наложило на русскую историю своеобразный отпечаток. Все эти основные мотивы книги проводятся как понимание человеческой, а всякое иное заёмно или предварительно от человеческой, деятельности или основано на ней, есть ее продолжение как субъективного в предметной реальности. В мире и России. Эти мотивы /стимулируют понимание  человеческого деятельного преобразующегося бытия в России, и позволяют раскрыть, как представляется, важнейшие тенденции и переходы  тела, плоти, души, духа. Понимаемые не столько метафизически, как отдельные субстанции, а как способы  деятельного самобытия и развития. И развития деятельности человека, его духа от латентных форм к формам развернутым,  и далее, к полноте бытия жизни на материке. Соразмерным всему универсуму предметной реальности и даже превышающей её как иное. Кроме того, отдаётся дань пополненной квадротомией традиции трихотомии человека, необходимая  для целостного рассмотрения предмета, особенно реальностей России.
Несколько особняком стоит методологическая часть, но она связана с тем, что чисто феноменологический подход, достаточный для описания, недостаточен для раскрытия человеческого бытия как такового, как  реальности, само понятие которого приходится расширить до «реалий». Недостаточен и диалектический синтез, поскольку он основан только на всеобщем. Но человеческое есть особое, высшее всеобщее, и даже диалектика у него специфическая, исходная,  — и общая диалектика здесь есть редукция. Метафизический, различающий метод здесь  применим слабо, поскольку в человеческой реальности синтез довлеет над анализом, различием. Сенсуализм может дать только абрис внешнего проявления, что, конечно, немаловажно. Поэтому надо обратиться к усовершенствованному, синтетическому, «конкретическому» преодолено всех трех. Возвышенному традуктивному как трансдуктивному методу, единственно применимому к деятельности, и он есть, как увидим, метод реалистический, отдаётся предпочтение. Поэтому развертывается субъективно — реалистическая методология, по крайней мере методология активных (бытийно-деятельных) субъект(ивностей). Она способна обобщить и преодолеть сенсуальную (субъективно-идеалистическую), эмпирическую (метафизическую и материалистическую), рационально-феноменологическую (объективно-идеалистическую) позиции. Она способна объединить все реальности – вплоть до индивидуально-человеческих, деятельностных на основе специфически-всеобщей, человеческой форме движения,- именно переход от ломинировия существования к доми ированию человеческого быия есть насущность,сокровенность Россс,- синтезирующей иные. И ставить вопрос о человеческом существовании, сутЬности,  а не только  сущности его, человека-вида и рода – в сущем бытии как квинтэссенции всего творческого и творящего, и, наконец, поэтому человека как такового. Вопрос этот распространяется  на постижение (вслед  за пониманием, объяснением, восприятием) России. Она — прежде всего люди. Это осуществляется методами реалистической онтологии (энсологии, обобщающей онтологии) и гносеологии, позволяющих рассматривать не только вещь и её производные, но и «антивещь», «сверхвещь» — человека и символы, а Россия есть символ, и его деятельное существо как господина вещи. Оказывается, что реалистическая онтология становится и сознанием,  его логие-кой, но и постижением (а не только частичной интуицией, пониманием и объяснением) его самого в неотрывности от  познания его самого по себе, а последнего, как особой деятельности — от деятельности предметной, субъективно реальной вообще.
Раздел, затрагивающий реалиии (онтомы для энсологии) общества и культуры России, касается её современного положения в мире и  тенденций,  разворачивающихся и там, и там. Россия, естественно, рассматривается в общемировом контексте, идет в обратном направлении, от  «кто»  к «что» , креативно в любом понимании креативности,  творчества. И, одновременно, Россия рассматривается как страна общемировая (микрочеловечество). Она имеет не только прошлое, не только ближайшее, прошлое постмодернистское прошлое (Девяностые).  Не только и постсоветское настоящее, связанное в некоторой мере, с общемировым модерном постмодерна (или его тенденциями), отягченное Путинской Реакцией. (Архаика) Но она имеет и будущее, связанное с Живаговским человеком, Гефсиманским (Елеонским) человечеством,  Мельхиоровым веком и Новой Классикой, как видно, долженствующей охватить не только Россию и в ней зародиться или проявиться в наивысшей степени.


                *                *                *


Стилистически книга решена в преодоленной эстетике, не  только словесной, но и синтаксической  и содержательной, супрематизма, понятого как предврительнное состояние супре(С)матизм (рес-вещь) (см.: Авангарх в «Мир умир!» (М.,2009). Это соответствует ее ориентации на доминирование содержания, не-вещного(не еще и связь самого преодоления). К сожалению, понимаемого Малевичем как предметное, предметного, до, не, после  вещного в господстве их над формой (поэтому формализм есть по существу антиформализм), вещным.  Так выявляется поиск  и обретение элементарных структур, подструктур, элементов в подсистеме и системе, над ними возвышающейся и их просветляющей. Так выявляются содержания, краски и  равновесия,  выдержанные движения, градации и субградации чистых отношений цветов и форм. Они довлеют над  содержаниями, лишь данными как форма. Мысль разворачивается как траектоория,  равновестие, скорость, вес, вертикаль, горизонтль, диагональ, пересеченние, кривая, плоскость, как элемент объема. Особенно это касается ¬ «супрематических» абсолютов — квадрата, креста, треугольника, круга. Превалирование  свободных линий и точек, изломов и изгибов, разрывов и скачков, перегибов свободно избираемых судеб, просветлений и затемнений, сияющего мрака и слепящего света, прокладывают себе путь среди отчужденных, ресифицированных, враждебно абсолютизируемых форм. Последние принудительно тиражируемы и навязываемы под видом образов, образин, шутовских личин, легко распадающихся на элементалии и стихии,  стохейоны, архаику самого бытия, неформальное. Так вырисовывается способ необходимой философской идеализации, абстрагирования предмета в объекте исследования в  собственных и отличных от отчужденных, формализациях и содержаниях, материалах, массах и веществах, силах и ускорениях, определяющих деятельным бытием пространство, время, причинность, другие (минимум – 16 в разных комбинациях\декомбинациях реализмов) и мате—рЕальность, гюлетику, соматику, психику, пневматику. Реально или нереально ; определяет бытие. И определяет творческой поступающей оборачивающейся оптологосной деятельностью. Поэтому читатель призывается быть вовлеченным в само бытие текста как определенного бытийного совершения. Она  ритмически, стилистически, синтаксически, даже азбугически ( в смысле Белого, Бурлюка, Хлебникова, Малевича) и орфоэпически решена в ритме, влияющем на само дыхание, восприятие его читающим. В ряде случаев даже буквы исправлены лишь в уступку некоторой норматиности, но не всегда, что отличает «Субъективный реализм» в текстуальности и внефилософской (См.,напр. Стихи.ру., Проза.ру. автор Валерий Дроздов). В целом орфопоэтика направленнаа на внутреннее проговаривание  читаемого, предъявляющего содержание субъекту как предметность субъективную и субъекта – как предметность пишущего субъекта. Такое чтение вытесняется информационным «фельетонным» (Гессе), и укореняется «информатикой», чистой технологией, обрывком системактической отношательной кибернетики и экранной культуры, которые никогда не смогут вытеснить кльтуры активных в обмен псевдоактивнцх в силу невозможности, упрощенности содержания и следующего за ним очевидного упрощения формы. Итак, чтение подракзумевает разные ритмы дыхания и движения внимания, порой неожиданные и парадоксальные, неразрешимые, диктуемые характером как субъекта, так и объект,так и субъективной и реальности и, наконец, их общего лона и содержания –России в разных ее проявлениях, особенно сокровенном. Но в этом смысле  ритмика не задана, она отлична от  заданной ритмики поэтического языка и дакжеот  основных закономерностей верлибра — его связи образа в разрыве связности, хотя она и присутствует. .Некоторые моменты надобуквально и звуково проговаривать для восприятия. В отличие от формулы Окуджавы «каждый пишет, как он слышит, каждый слышит, как он дышит» можно утвердить, что слышание – важная форма откровения бытия (Кн..3., V), как и дыхани как сверното-развернутое говороение (Кн.4.,III.,2.).
Как для Блока было для «и невозможное возможно», можно утвердить ныне ; «И нереальное реально», иными словами ; «Всё реально!» (Мир умир! М., 2009). Таков лозунг субъективного реализма, избегающего крайностей и односторонностей как спекулятивного реализма, так и объектно ориентированной онтологии в онтологических поисках последнего философского «поворота» и наследующего объективнму, субъективному идевлизму и реализму объективному, к которому относятся упомянутые предприятия, да и акторно (без рказличения типов акторност) сетевой (это – самый минимум системности, им огракничиваться нельзя) анализ (Латур) как средний вариант. Непосредственной антитезой ему является противоестественный конгломерат материализма и феноменологической философии, которые по существу — отчужденные, предметно и реально враждебные стороны одного начала.
Иной  подход затруднил бы анализ, синтез, индукцию, дедукции (в их диалектической взаимосвязи), а также традукцию (разработанную еще Аристотелем для музыки, геометрии и математики и теологии). И их переход в трансдукцию икак развертывание содержания которое, как представляется, совпадает с распространением человеческого свободного деятельного бытия.  Его восходящей к совершенству, ургии, пойэсису (деятельность) и пойэтосу (обстоятельства деятельности в целом), деятельности творящей, универсальной поэтому  от самого истока, от неявно и не до конца описывающих деятельность категорий,  в частности .В деятельности должен сформироваться от Канона, Органона, их деятельно-творческий исток — Урганон.: хирургия, драматургия, металлургия, теургия (напр., литургия), телургия — праистоки 
Само написание явилось деятельностью, в ходе которой обнаружилась позиция, неожиданная для всего искусства. Автор целиком перешел «за спину» читателя, созерцателя, стал принципиальным зрителем и созерцателем. Он становится для него «трансцендентальным субъектом» и, поэтому, не умирает, как художник в сознании Малевича, а постоянно возрождается, вместе со всяким зрителем и рождает зрителя. Он оЛИКотворяется, преодолевая свою ограниченность как художника,  Протеем, перетекает в новое своё состояние, оставаясь самим собой. Он возвышается, преображается и возносится вместе с возрождающимся, возвышающимся, возносящимся из страха, отчаяния, ужаса, безысходности, основными объектами литературы и искусства. Он становится обретающим полноту поступающего реального, предметного, оборачивающегося, свободного деятельного , субъективного на вершине бытия, к которому уже готов, к которому подготавливает уже готового читателя, зрителя, слушателя, сомыслителя (Имярек). При этом выяснились два важных обстоятельства. Во-первых, определение такого искусства как «формального» в корне неверно. Формально именно фигуративное искусство, сковывающее художественное содержание (литературное в том числе) формальными нормами, образностью, композицией, фигурой.  Новое искусство именно содержательно, раскрывает содержание искусства, ранее скованное формой и формализмом. Школа формализма – последний приступ традиционного искусства, как и ОПОЯЗ и  Ролан Барт с Деррида, применяющие формальные методы к рвущемуся на свободу содержанию, чем и характеризуется современность. Еще дальше их идет Лакан с ленинской теорией отражения и образа, застывшего в своей вещественности, не развивающегося в орудие, опосредствование (Выготский, не смотря на все его ошибки педологии) и, как орудие не развивающейся, лишь сублимирующейся впоследствии, с утратой, а не накоплением содержания. Иными словами, зачавшийся в начале ХХ века не только в искусстве переворот неизбежно ведет к торжеству содержания над остатками формы (что и выражено в «формальном» определении). Но не оформленности. Второе обстоятельство связано с тем, что напрасно новое искусство определяется как «беспредметное». Оно именно предметно, развертывает субъективно предметность как реальность во всем богатстве  содержания так, что даже элементы формы становятся содержанием предмета как человеческого дела с объектом, вещью, и предметности как связи предметного до посленего предела — субъективности субъектальной, собственно  субъект—тивного. Иными словами, что остается от объекта, вещи как «подпорки», вещной подставки предметности и можно определить не как «непредметность», а как «невещность», «необъектность» выраженную в предметности искусства и литературы. Оба момента проявились в философских концепциях ХХ и начала ХХ! веков, но об этом – ниже. В подобном смысле «супре-матизм», как признание\непризнание вещи более точно выражает суть дела (ре понимаемое как поворот, а не понимаемое как рес - вещь), чем «беспредметность». Но надо усилить позицию, доводя  супреСматизм до суп¬—ре—матизма, усиливая невещное (но негативно связанное с ней, что неизбежно), содержание предмета и предметности как человеческой стороны субъективной предметности данного. В аспекте бытия, — заданного. Бытие — загадка, задача, и надо еще потрудиться, чтобы найти  ответ. Задачу еще надо  поставить. Два отмеченных принципа чрезвычайно в русле предлагаемого исследования, как последовательного  восстания против формы, особенно формальности и содержимости. Но восстания   не за счет массовизации людей (что тоже есть особая форма, исследованная, например, Ле Боном, Тардом, Канетти), превращения их в бесформенную массу. А за счет внутренней организованности, не формализации, а оформленности содержанием,  за счет их осутЬвещствления, внутренней определенности, альтернативной социальности  общественности (в противоположность социетальности этологии). Так выявляется зависимость вещи и, как ее предела – объекта и объективности как вещи, — от предметности и предметных. То есть от субъективных (отличать от отчужденных субъективистских!) свойств. Вещь деградирует к объекту, к абсолютному нулю, в ресификации (овещнении) замирают лучшие возможности и реальности. В ней может еще сохраняться связь с субъективностью и предметностью, деятельностью, но вещественное, даже по отношению к существованию нулевое начало неизбежно побеждает, хотя ничто не может существовать в предметности,  не имея касательства с вещью, как, впрочем, и с другими слоями предметности вплоть до высших, в которых господствует духовное и даже бытие. Отметим, и это замечание существенно для всего изложения, что отношение к веществу как простейшей предметности, элементарному существованию проводится в основном для простоты изложения и выделения осевого распредления деятельности. В действительности существованием может быть любой элемент, сеть или подсистема. Существованию прикосновенно, хотя и с господством, даже бытие, — и нечто иное может сыграть в определенном (реалиями где и когда) отношении роль бытия, в известных, конечно, пределах. Веешь же, потерявшая эти связи или извратившая их, становится простой «рес». Как и всё остальное, как и человек, утративший  связи начал своего существа и их истоков – естества, не говоря уже о сущем. В вещи как только вещи (что крайность отчуждения). Отчужденный, частичный человек дрейфует в эту же сторону. Затрудняется распредмечивание данных в деятельности, работе, труде и проверяемых  в действии (эстетическом созерцании, исследовании, например) как активных разнообразных общественных веществ (а не масс). Их бытие не дано вещами и объектами, а задано всей предметностью как фактором деятельного бытия.
  Книга Авангарха (В.Дроздов) – Мир умир! (М.,2009) — задумывался как своеобразная литературно-философская реплика на Черный квадрат на белом фоне (Малевич, 1913), как предел, который необходимо преодолеть.  Предлагаемая книга задумывалась как серия  Цветного супрематизма (Красный квадрат, 1915),и последующих, раскрывающей элементы действительности, ее равновесий\неравновесий, истечений и движений. Он пополняется (четвертый раздел)  серией Белых квадратов на белом фоне (Малевич, 1918), скорее положительным, утверждающим отношение к миру, столь характерному для России, нуждающемуся в обороте,  реинтеграции, оборачивании и обращении через мир внутренний каждого русского, россиянина, прошедшего «черную»(Мир умир!), »земную», «почвенную», «новоначальную» стадию. Он должен  возвыситься  к Белому свету. Белый цвет\свет, в котором таится весь спектр цветов, являет собой элементарную суп-ре(С)матистскую чистую гамму, спектр возможностей, реальностей и животворящ при прохождении сквозь призму времени, души, сознания и мышления, ценностной работы духа. Белому цвету\свету и его спектральной гамме, вычеканивающей профили старой, новой и вечной России, абрисам  России обновляющейся, часто подспудно, тайно, прикрыто, сокрыто и сокровенно, посвящены страницы последней части.
Литературно текст в целом и в   частностях решен по мере возможности полифонически. О полифонии, в качестве своеобразной «сверхдиалектики», речь будет в разделе о полифонии и гомилетике.В самом же тексте следы полифонии можно различить на основе темы и вариаций, дуэтов и квартетов. В привлечении множества чаще всего диссонирующих, а иногда и ассонирующщих, консонирующих и контрсонирующиих тем, голосов, мнений других мыслителей, авторов и идейных комплексов различных времен и народов, различных дисциплин. Можно надеяться, что благосклонный читатель (Имярек) найдет свою мелодию, хор, ансамбль, симфонию созвучных мыслей. Свой контрапункт, если захочет.
Книга написана не только для верящих в судьбу и будущее России, но  и сомневающихся, устраняющихся,  и в судьбу её не верящих. Россия, её человек, а значит, и будущее не только ее, но и мира всё ещё сокровенны от наших глаз. Попытке приоткрыть занавес над сокровенным России, а значит, и над сокровенным всего мира, — прежде всего, судьбы человеческого свободного деятельного поступающего предметного оборачивающегося субъективного реального бытия, — посвящена эта, предлагаемая благосклонному читателю, книга. Первая ее часть посвящена спорным вопросам философии метода и предмета России, философии субъективного реализма, наиболее им подходящим, с широкими выходами к ее проблемам. Вторая – реалиям Российского человека от «что» к «кто» в единстве исторического, логического, системного и аутономического. Третья — реалиям российского общества от реалии «Кто» и до реалии «что» в части четвертой, посвященной вопросам культуры и, особенно, культурыного реализма, наиболе5ма, наиболе5е им подходящим, будущего России и её самой.



               
   










               
 



















































                Сокровенная Россия. Книга 1. Россия:  метод и предмет

               


























               





                Предисловие

Существование России есть ее реальность в  самых разных аспектах существования. Причем  их  взаимосвязь, при всех вариациях, обеспечивает реальность России как целого, как действующего начала, бытия. Например,обеспечивает реальность откровенную, скрытую, сокрытую, сокровенную и от человечества, и даже в истории — от нее самой. Так что разнообразные разноречивые аспекты существования России стягиваются, кон—кретизируются в ее непростую, гетерономную, разнообразную при единении, реальность. При этом совершенно очевидно, что реальность не только постижима, но и существует только  в движении, то есть хотя бы в минимуме субъективности. Что касается  России, то все стороны ее существования осуществляются в аспектах человеческой деятельности или деятельности её человека, высшем роде движения и, как высшем, включающем все возможности и невозможности, реализует и дереализует, то есть  выступает как бытие. Бытие России, ее существование, тем более сокровенное и субъективное, хотя и неразрывное от объективного, по природе бытие, реальны и раскрываться должны реалистически, через творческое субъективное свободное деятельное бытие. И требует правильного понимания реальности в целом, её коренной субъективности в частности, реальности затронутых начал в особенности. Россия неизбывна не только потому, что реальна, но и потому, что есть субъективность. Она, в любых условиях, как Китеж-град, просвечивает сквозь сознание и присутствует в нем. Её реальнейшее — в духе, в его объемлющем сознании. Между тем, именно реализм, и именно в собственно философском, субъективном плане, разработан крайне слабо и однобоко. Он чаще всего сводится к вещизму (реСализм) и элиминации субъективного. Поэтому для анализа  проблем России необходимо пересмотреть и метод, и беспредельно расширить предмет перед его конкретизацией, и перевернуть традиционное понимание «объективного» реализма до субъективного реализма. Тем более это важно для рассмотрения человеческого общества и человека. Так, например, Русьссия (Русь и Россия) существует уже не первое тысячелетие и это значит, что они взаимно обеспечивают общую реальность, воссоединенную сокровенно и прикровенно. Что не исключает раздоры и расколы, характерные для Русьссии как обратная сторона её  «мира». Однако история  привносит в их совместную реальность некоторые особенности существования как результата общей, совместной, совокупной и индивидуальной деятельности, совместного, например, усилия,  то есть  бытии выше минимального существования на минимуме предыдущем. Реальностью оказывается всё, могущее быть  помысленным, особенно вещь, человек, сама соединяющая их деятельность как реальный процесс бытия предметной реальности. В этом смысле принцип субъективного реализма обратен декартову «когито», но и включает его, хотя и понимает «Эрго сум» как «эргон сумм» - следовательно, деятельствую как целое». А субъективно реальное включает автономное, самодвижное, в высших видах — субъективное, что чаще всего оказывается реалией бытия,  хотя  и не  всегда и не во всем. Иными словами, чтобы понять  Россию от откровения до сокровения необходимо постичь ее деятельное бытие, а для последнего — разобрать реальность как предметность, включающую  субъективное, углубиться в неразработанное четвертое,  синтетико-конкретическое направление философии — субъективный ре—ализм. Учитывая, дистантироваться от «рес»-вещи, вовсе её не покидая, и приблизиться к «ре» как повороту, обороту и обращению, пре вращению. Именно эти процессы и протекают подспудно и начально в современной России, Русьссии начала второго тысячелетия её существования (989г.).
Россия — наиболее реальная и реалистическая держава, в отличие от позитивистских англосаксов, экзистенциалистских романских народов и феноменологических германских. Россия всегда была реалистична — традиционно в религиозном, затем субъективно—реалистическом позитивистском и материалистическом реализме и вплотную приблизилась (на этой основе) к реализму синтетическому, конкретическому, обобщающему, а значит (что частность, но существенная) — субъективному, как  выражение приоритета движения, силы и деятельности реальной в реальности. Россия как выражала,  так и выражает стороны свои в человеческом деятельном предметном бытии — деятельности как способе  существования реального от самых его основ, а значит,  и подвижную реальность, реальное бытие  такой державы,  как  Россия во всех её сферах, потаённых и непотаённых. Современная философская мысль активно повернулась к онтологии после феноменологии, логики и лингвистики. В этом есть определенный смысл, о котором, как и о многом другом, — ниже, в данной, первой, книге. Там же пойдет речь о реалиях, о их связях, непосредственных и опосредованных, разведенных, а также и отчужденных, но всё равно объединенных единым системном существованием и функций структур и элементов в бытии, предметностью деятельности как его бытия. Реалии же есть ядро, существо предметности реальности. Для России реальность особо значима в связи с огромностью материковых пространств, разнообразии времен и населения. Хронотоп, пространство-время как реализмы реалий России чрезвычайно важны для нее и  учитываются здесь косвенно, как общий фон. Но можно сказать, что где есть широта и долгота, там возможен  русский дух. Это учтено как реалии России, ее реализмы. Обстоятельства её деятельности. За счет широты пространств и долготы времен, огромного разнообразия, существование России предельно реальна субъективна, духовна. Поэтому предварительно должна быть исследована основа существования столь сложного, среди народов — сложнейшего — образования, как Русьссия. Ни  одна из существующих в мире философских систем, более того, философских направлений, так и не смогли проникнуть в суть Российской жизни, тем более — её ядра, деятельного бытия как основы общепризнанной её отличительной духовности. Последняя отсылает к реальности субъективного. Тогда как цельная реальность самой Русьссии свидетельствует о монистичности. В связи разноречивых моноплюралистичности и плюраломоничности реалистического подхода к её исследованию в различениях. Традиционно же различные варианты реализма  касались исключительно гносеологических вопросов, за редкими исключениями (Уайтхед и пр.). Поэтому подход к не существовавшему ранее четвертому философскому направлению делается со стороны именно теории бытия, и бытия деятельного. В свою очередь это означает, что предполагается целая серия возможных субъективно-реалистических философских систем, от религиозных и агностических до секулярных и а—теистических, то скрытую, то явную взаимосвязь этих тенденций следует учитывать. Соответственно с ними возникают религиозные, научные, эстетические и фило—софские экспликации, исходящие из четвероякости всего сущего вообще, не говоря уже о существующем.  Наконец, деятельность является условием и способам существования бытия, а Россия есть страна прежде всего бытия. Но это требует более тщательного рассмотрения, который отчасти и проводится, «смены парадигм» (Кун) как расширения поля деятельности в принципе любой (то приводится в деятельности всеобщего субъекта). Но и научной, что осуществляется при использовании механизмов других направлений философии. Наконец, как исследование деятельности, анализ парадигмальности и смены парадигм как деятельность становится, хотя и не главным, предметом исследования, что позволяет говорить о последней из возможных научных революций.
Сложность предмета потребовала не только провести достаточно тщательный философский, онтологический, логический и генезический анализ, но и выделить проблему России как предмета исследования в самостоятельный раздел общетеоретической части. Бесспорно, Гл.VII – VIII.  Кн. 1. являются существеннейшими для понимания всего последующего, но теоретическое их содержание влечет к истоку данного пространного исследования. Даже при несклонности к общефилософским, методологическим и дисциплинарным исследованиям есть прямой резон озаботиться ознакомлением с их содержанием.
Нетрудно заметить, что теоретическое исследование идет в направлении, прямо противоположном объектно-ориентированной онтологии и спекулятивному материализму («реализму»). Усилия этих направлений, прямо противостоящих субъектности как корреляционному началу к «бытию», то есть существованию, приводит к отрицанию, что деятельное бытие само полагает коррелятивность существующего своим преобразующим усилиями. И корреляция достигается намеренно и только для проектирования преобразующего воздействия, в котором субъективное, тем более — субъектальное — находят результат коррелирующий (с разной степенью соответствия) с его намерением. Поэтому наряду с россиедицеей задачей ставится и антроподицея, как связанная с человеческим прежде всего деятельным бытием, без которого пусто существование и исчезает «мир».




                Реалистический метод и деятельное бытие
               

                1.   Предметность и субъективность


При исследовании сложных, многоуровневых систем — собственно, иных познанию и не предлагается, — возникает вопрос прежде всего об их  существовании. Неизбежно существование есть некоторый процесс существования и он означает, что предмет находится в таком способе движения, что этим обеспечивается его существование. Однако оно бывает самостоятельным и несамостоятельным, то есть остается ближе к зависимому существованию, хотя трудно представить такой предмет, который не имел бы хоть минимума самостоятельности – сущности. Здесь оно не господствует, играет подчиненную роль. Так Россия способна к собственному существованию и еще к обеспечению ресурсами  значительной части населенной земли, ойкумены, и это говорит о том, что России присуще бытие как самостоятельное, не только автономное, но и  аутономное, собственная сущность, независимое движение – его мера в разных отношениях и направлениях есть вопрос частный. И субъект – индивидуальный, совместный, совокупный, всеобщий — имеют существование только за счет движения. Внутреннего — субъективного, но свободного,   свободного для—себя и необходимого вовне. Или в-себе необходимого по самой его природе, свободного для-другого.  Внешнего, свободного от внутреннего, но необходимого для-другого, что составляет бытие, бытие деятельное (как высший, иной тип  движения) и, потому являющегося бытием, высшим проявлением существования в универсуме и гегемонированием над ним. Свобода есть высшая необходимость. Без необходимости нет свободы. Без свободы нет необходимости. Поэтому говорить о реальности, реальностях, можно только с точки зрения их субъективности, свободы, составляющей их объективное качество. Как и объектность низших — их субъективное свойство. Вместе они составляют внутренне разноречивую предметность, что и есть реальность, помимо чего ничего нет. Или нет «ничего», из которого, согласно догматическому определению Иринея Лионского, Бог сотворил мир. Хотя и ничто играет свою роль в реализме, особенно в субъективном, особенно как аутономное, монирующее, без чего невозможна и сама гемония, игемония и гегемония. Россия, в   качестве страны, есть субъективное образование  её населения и ивне — иностранцев, другие её характеристики в их беспрецедентном многообразии субъективно осмысленны и освоены, то есть входят в её субъективность, а, тем самым — в деятельное бытие. Бытие деятельного совместного субъекта неизбежно строится как на внутренних необходимостях системы, так и на неотделимых от них свобод, без чего невозможна деятельность, неизбежно творческая хотя бы в минимуме. Тем более она проявляется вовне, в зависимости от необходимости внутренней. И обратно. Именно свободы есть элементарный организм, Урганон деятельности  (основа канона и органона) субъективности и основа полноценного деятельного и, что то же самое, бытия. Без необходимой свободы нет  бытия. Без минимума субъективности, самостоятельного движения, ничто существовать не может. Именно поэтому реалистическое рассмотрение должно  быть субъективным, вскрывающим субъективное (что не равнозначно сознанию и осознаваемому субъективному), свободным и предметным (а пред-метность есть условие «свободы-от» (Фромм)) — иначе он занимается редукционизмом универсума к единичностям и тонет в их многообразии. Субъективно-бытийный, деятельный метод рассмотрения человека, народов, человечества, тем более требует субъективно-быт проявляется вовне, в зависимочийного подхода, поскольку именно они обеспечивают этими качествами целостность универсума в наибольшей мере. Нет ничего внутреннего, что не было бы некогда внешним и преобразившимся впоследствии. Нет ничего внешнего, что не могло  быть преображенным внутренним в порядке деятельного бытия, творения. Всё существовало и существует всегда, только в разных режимах реальности, среди которых субъективная — самая богатая содержанием, конкретическая под своим руководством, а просто  существующая — формальна, хотя и имеет своё внутреннее. Иное противоречит единству универсума и создает другие с такими же или подобными свойствами.
В вопросе о методе познания всё обстоит достаточно просто, пока речь идет об ощутимом четырьмя органами чувств.  Обоняние есть, естественно, вариант вкуса. Открытое открыто непосредственно, поверхностно, представленностью формы и, хотя и вызывает вопросы, но при переходе к ненаглядному вопросов становится больше, чем ответов. Оно выделяет непосредственный сенс, ко-сенс, контр-сенс и кон-сенс, в чем и является проявлением более высоких уровней, но не непосредственно. Содержание этих формальных отношений могут быть раскрыты только достаточно развитым субъектом, а именно таким, который совмещает в себе контингенты всех форм существования (вплоть до существования несуществующего — бытия). Их раскрытие на основе собственного существования как существующего,хотя обычно и проходит все стадии собственного существования и совершенствования существующего, но основано на пред-ставлении как пред-мета, на основе чего формируется восприятие и ощущение как человеческие. Особо это касается человеческого естества, где «естественный» метод, присущий открытому, даже в условиях «воздержания от суждений» («эпохэ» Пиррона и Гуссерля) оставляет вопрос о сокрытом и скрытом часто даже и намеренно, и тем более  о таком, что не раскладывается на чувственные данные в принципе – кто это? Что это? Когда это? Где это? Если последние  и составляют ряд откровенного как по видимости открытого, хотя в существе сокрытого и скрытого,  то вопрос «Кто это?» выводит их все (реалии, связанные или не связанные непосредственно и актуально с реализмами) перед лицо сокровенного.
 Так сокровенная Россия во всех четырех ее отмеченных реалиях и в начинаниях с любой из них, ибо именно она, как мы увидим ниже, заслуживает  местоимения «Кто» и именно она сочетает все четыре базовые реалии, у других часто разбросанные. Поэтому её до конца не удается определить как предмет исследования помимо активного диалога и полилога (См. о гомилетике Кн.4.), разноречия и многоречия, ее внутренней полифонии не только с ней самой но и со всем сопряженными концами света. Если есть страны откровенные, прикрытые, скрытые, то Россия сокровенна, что требует особого внимания к методу отношения к ней и её познания. Он синтезирует методы понимания и объяснения, восприятия других сторон света. И возвышается над ними как метод методов, сокровенного, отчасти напоминающего собой постижение непостижимого (Ср. «Непостижимое» у Франка и Киркегарда, Шестова). Поскольку мы обращаемся с живым социальным организмом, постольку речь должна идти о его собственном бытии. То есть способе развертывания и совершенствования существования, о движении на высшем уровне — совместной деятельности, и личностном творчестве, творении. Втягивающих в свои орбиты низшие, в худшем случае использующие их,  и раскрывающие в них и в себе лучшие потенции, потенциальные реальности (тоже реальности), так  развертывающее свою субъективность. Поэтом здесь и далее существование будет пониматься не лишенным субъективности (как некоторого  движения, прообраза скорости  света, подобной абсолютной  свободе), а в отношениях с субъектом – и бытия и определяться как объективность. Промежуточными уровнями в целом являются  объектное, уже включающее в себя субъектное. То есть представленность другого в себе. Только абстрация может противопоставлять существующее существующему, все существующее во всм своём (потенциально бепредельном) множестве связано совсем и с ближайшим контингентом непосредственно, есть предмет для других своих пред-метов. И их отношения, которые такжепредметны, сочетают всё многообразие отношений при условии что одни из них гегемонируют, другие игемонируют, третьи гемонируют, четвертые монируют. В простейшем случае это — влияние, взаимо-действие, взаимо-отношение (двойная связь) и отношение (включая субъективное). Субъективное в системе пред-метности пред-метностей составляет только одну из сторон отношений, но она образует возможность для сознания, способного не только различить пред-меты как пред-метное ей, но и соединить их (на основе углубленной дифференциации), интегрировать иначе, в низшей стадии разобщенное в разно-речивое, включая и противо-речивое, используя «противо» как форму связи. Промежуточными уровнями является и т у других часто разбросанные. субъектное, и субъективное, включающие  объектное в себя. В идеальной или фактической форме.
Но это еще не субъективное как таковое; Гуссерль остановился в анализе субъективного на сознании, субъектном в минимуме, поэтому не мог избавиться от доминирования объекта, предмета через интенциональность над субъективным, от субъектного. Интенциональность же есть иссохшаяся и остановленная деятельность, потерявшая путь бытия. Существующее объективно в той мере, в какой несамостоятельно его движение и оно дальше от центров бытия. В то же время Россия, для которой, казалось бы, окраинные народы представляют чистое существование, но являются как носители бытия.  Не только дела всего «рода человеческого» (Чаадаев), но и дела универсалилстского. В многомерности предметной реальности по меньшей мере в-селенского, космического (Федоров, Чижевский, Циолковский). РОсский (русЬский и русский) относится как к наделенному субъективностью не только ко всему сутЬщностному, пользующемуся свободой для саморазвития. Не только сущностному, пользующемуся независимостью ради благосостояния. Но и ко всему существующему. Они ко всему относятся как к сущему, то есть содержащему, хотя бы втайне, основу бытия. В этом смысле дело Русьссии, росского человека – дело универсальное, а потому всё существующее через объектность его собственной субъектчеловечеста идти о его бытии, ивности, субъектности, субъекта выступает как субъективное, своё. Что и означает — бытийственное, не замкнутое узкими рамками существования отдельного пласта реальности или её «ситуса» (положения) или статуса (уровня). Этос, область деятельного бытия росского беспределен, дан в широте и долготе, обусловлен причинностью и разграничен свободой (свободной причинностью, субъектностью). Он есть уже не животный или частичный (что есть уродство) этос, а пойэтос, зона деятельного пойэсиса, то есть бытия как творческой акЦивности. Его субъект есть в существе и сути аутопойэсис с опорой на аутономию. Аутономию как субъективное в субъективном, как его ядро.
России до всего есть дело. Если для многих субъектов (оформленных носителей сформированного сознания) иное есть только субъектное, внешнее и пользуемое для своего удовольствия или пользы, то для русского (в большинстве) субъектное есть в то же время субъективное. А объектное (обратная сторона субъектного) — поле субъективного оборачивающегося творящего деятельного бытия. А это — субъективность в высшем, самодвижном и непрерывном выражении. Россия, как субъект (иное – частичности и извращения субъективного) имеет отношение ко всему и ко всему субъективному, предметному и реальному. Это есть бытийная творческая деятельность, подвижная реальность предметно субъективного в субъективной предметной реальности. Для нее её субъективность – это субъективность универсума. Формальность — не её стихия. Её стихия содержательность (и не столько содержимое) и, поэтому, универсальность, подчиняющая  все формы (не формальности) подсистем и структур в системе (Севи-Стросс, Берталанфи), торжеству общностей неотрывных от стремления к целостности и полноте бытия, что есть содержание субъективности. Россия субъективна. Она не страна, а субъект универсума, и  субъективное (не обязательно активничающее) акцивное начало истории с географией. Именно к такому предмету, если его в его субъективности можно определить как предмет, необходимо подойти с вопросом о методе.






Мировая философия и другие науки к сегодняшнему дню разработали весьма большое количество методов. Однако все они касаются прежде всего методов исследования того или иного явления и свидетельствуют о нем только частично, выделяя одну сторону. И сами частичны к мышлению. В исследовании выделяется обычно его частичный и достаточно произвольный предмет его, отделенный от всей прочей предметности, от объективности так полагаемой негативно. Сам метод есть деятельность. Деятельность, неотрывная от целого деятельности человека. А также — от существования  предмета, его самодвижения, в том числе — деятельности на разных ступенях её развития и использования. И поэтому познавательная деятельность должна быть вписана в познание деятельности и её саму. Метод вписан в деятельность при всей особности и благодаря ей. Постановка вопроса о методе обычно устраняется от вопроса о специфическом движении, то есть способе существования познающего  и познания, а на другом конце  — сущий—ствования пути – «мефоде» (метод, греч – путь), бытия данного явления, например, России, проявленного в его существовании, сущности и сутьности, её сущем. По отношению к которым тот или иной метод частичен и неизбежно подразумевает  деятельный, трудовой, работный, но частный интерес человека. И самого исследователя. Но истинный метод не практичен, он более раскрывает в предмете, чем потребительная деятельность (хотя ею и является) человека,  чем ограниченность рассматриваемого в предмете. Тем самым метод, восходя к мефоду, позволяет развиваться самой предметной деятельности, на нем (в том числе), основанной. Метод сам есть специфическая деятельность, вливающаяся, как сторона, в цельное человеческое деятельное бытие, поскольку речь идет о человеческом обществе, есть мЕфод («путь»), а через него –  вливается в бытие универсума. Им, мефодом, и  определяет\ся разные формы постижения, суммативного к другим уровням познания —  конкретического и в конечном счете. В этом и заключается очарование философского, основного всем другим, метода. Метод отвлекается, есть взгляд со стороны на бытие как деятельность, на бытие России в частности, как путь ее бытия, бытия россиянина — её бытие всё еще и пока что подчинены в значительной мере, но далеко не целиком, существованию  в условиях высокой духовности. Метод должен быть вписан в универсум   (много — четырех минимум— уровневый) как субъективное, не отрываться от  бытия субъектного, предметного, объектного в свободной творческой деятельности не только для себя, но и для предмета. Для предметной реальности, мефод должен быть лишь взглядом со стороны, с пути, с тропы, с «тропа и фигуры» описания как части предметной реальности вообще, себя самой, реальности России в частности.
Познание как мефод не отделятеся от бытия, а именно предметного деятельного бытия. Бытия обобщающего и использующего в себе все иные формы движения для достижения конечной цели, и им является всё же не просто богатство человека, а его процветание вместе с процветанием бытия, скрытного во всем существующем как соприкосновенность его с сущим, что вне человека только сторона, утверждающая сущевствование наличного. Сущий в деятельности не только восходит к бытию, но и возводит к нему всё существующее и другого как существующего, содействует ему. Поэтому в цельности и по своему существу все методы познания и другие методы (деятельности), если они неложны, относятся и отсылают себя к единому меФоду — методу деятельного бытия.  Бытия как такового, хотя фактически могут быть нацелены на изменение характера или образа, сущности или эйдоса (наука и искусство в их единстве с деятельностью) существующего как существующего. При этом неизбежно затрагивается сам смысл существующего, то есть его бытие, и бытийствующий человек выступает как осмыслитель универсума, попечитель всех смыслов, без чего предмет предметности растворяется в своём инобытии, в ином. Если человек вносит в универсум сознание, то с тем самым он вносит в универсум и смысл и открытие смысла, поскольку глубина, субъектиальнеость, из которой исходит осознанность, пределом чему служит сознание как граница, есть аутономное, смысл как таковой. В случае, если аутономное остаётся только  для-себя и в-себе по апреимуществу, его смысл ограничен, хоть и существует,но не становится, как субъект, источником сознания, хотя и субъективен во всех взаибодействиях и пр.Конечный шаг мефода, доступный лишь субъектиальному, есть постижение смысла, и он духовен по сущеЕсту. Его готовят как энтелехию понимание\объяснение м представление, ступени мефода. Каждая из них может иметь свою цель и ответвляться, но в принципе и для совершенства, для неотчужденности и незряшности, должна соприкасаться с постижением, ощущать себя как элемент мефода. Это распространяется даже на общечеловеческое — пред-ставление пред-мета в своей деятельности — порождении восприятия и ощущения для откровения сокровенного. Постижение здесь истончается до чувственной интуиции, но остается постижением,открытием откровенного, вглубь открытого. Постижения непостигнутого или непостижимого сейчас. Или в принципе «непостижимого», как определяет Бога Франк. Одновременно, как будет показанно ниже, логические представления и представления об изменении как существе движения оказываются также соментами мефода в своей методичности. Хотя их ответствления  и важны для осоответствующих регионов, доменов, пластов и сфер существующего в отношении к бытию как естетственной среде смысла. Смысла всего существующего (нередко в утрате и извращении, утрате и враждебном противостоянии), в их не всегда очевидном и непосредственно явленном порядке восхождения к бытию как таковому и его осуществлению затем.Это выражается как генезис и кеносис, хотя в генетическом присутствует кенотическое, в кенотическом – генетическое. Так идеальные компоненты деятельности могут и обычно предшествуеют (хотя и являются также предметными) материальному осуществлению. Опосредуясь продуктивными и генезическими, экс-статическими, по сравнению со стасическим (статическими «перерывами для мышления – внутреннего действия» Сеченова, Павлова, Выготского). В свою очередь о-веществление ставит новые задачи идеальному как предметная деятельность предмеьтной деятельности, что в целом может позволить назвать этот процесс предметной деятельностью, хотя он может втягивать со стороны научные и эстетико-социальные, политические стороны т(что характерно для совместной и совокупной деятельности, хотя не только для нее. В целм деятельность человечества уже сейчас нередко в обобщенной форме определяется как «антропоцен» и, видимо, есть стадия развития всего универсума, в частности, в)селенной. Последнее касается более отношению материальное-материальное. Как стасическое и экс-стасическое (все отмеченные стороны обобщают и осуществляют движением энс-стасическое) есть идеально-идеальное. Если брать ситуацию в простейшем и наиболее устойчивом случае, без отчуждений и внешних влияний. Поэтому и познание необходимо рассматривать в контексте предметной деятельности как определенную предметную деятельность так, что сама она, под влияние бытийного экс-стасического преодоления наличного (что отчасти, как интуиция, опыт себя как существующего, осуществляется даже в простом ощущении как пред-стоянии) в направлении исть—тинности, недоступной без бюытия и без какой-либо из четырех означенных родов , сторон  предметной деятельности. Поэтому мефод не только обратим, оборачиваем, но и, как минимум, четверояк, что есть его обратимость в другом измерении.



Путь в одну сторону есть либо нашествие, либо бегство, что само по себе может быть исследовано. Но устойчивый, общностной путь всегда ведет параллельно. Но в  разные стороны — постижения, понимания, объяснения, пред-ставления. Соответственно акции отношений к внешнему по доминированию представляют в своей основе и ведущей\неведущей стороне разные типы интуиции, постижения, исходя из целостности собственного энстоящего существа так, что сама интуиция обогащается при восхождении по ступеням совершенства относящейся (познающей как сторона) системы до высшей, где сама интуиция превращается в постижение. Тогда как постижение в образе интуиции — под ней следует понимать отношение в широком смысле, в котором посредующие звенья либо просо несущественны, либо приняты за несущественные — на чувственном уровне ведет его к восприятию и, оборачиваясь, к представлению. Аналогичный процесс с постижением как «энтелехией» «обернутой» по отношению к аристотелевскому пониманию, протекает и с субъектом и с субъектом как таковым, элементарным, человеком, хотя становление этого процесса (постижение энс(з)тасиса) только начинается не у всех и массивно в недавнее время. Такую «эн-телехию» можно определить как «энс-телехию». Она заключается в постижении смысла собственного существования, включающего не только беспредельное (что надо еще постичь) и конкретность собственного призвания, что также постижимо (и раскрываемов других интуициях и их осуществлении — деятельности) нелегко. То, что называется самоуверенно «научным познанием» неизбежно есть ответвление познания общего, а последнее — между более или менее устойчивыми человеческими предприятиями, способ существования которых — путь деятельности. Для ограниченного субъекта (единичного или совместного), ведущего к памятнику, более или менее заметному, или к монументу, если не пирамиде. Само познание есть не только сторона деятельности, доходящая до действия, или труда, или работы, или деятельности  целом, как выделенная предметная же сторона и ступень каждой, но и подчиняется всем законам предметной реальности как движения, в котором одно противостоит другому в  одном отношении и общо с ним — в другом. Как предметная деятельность, познание опирается на исходное — представление, его основу —  пред—ставление как способу отношения к пред—мету в его чувственных, представленных (от предмета  к сущности и эйдосу) сторонах для пополнения сущностного и сущего. Поэтому метод познания пополняется методом преобразования и по существу разведены лишь номинально,  в разделении целого, часто совместного или совокупного, всеобщего (в двух смыслах — касающегося всего и касающегося всех, Маркс, что, в принципе неотчужденного человека, равноценно) труда. Пресловутая диалектика теории и практики  как раз пренебрегала этой тесной взаимосвязью, единством деятельности, что привело к спорадичности теоретических и практических действий и их частой катастрофической нестыковке и попыткам преодолеть их, например, в представлении о «духовно-нарктической деятельности» (Федотова), А прагматизм ограничивается одной низшей стороной деятельности — потреблением и для потребления, что прикрывается производством,  что характе для потреблениву рзведенбрзоварно  уже для примера, приводимого  Джемсом: белка скрылась за стволом дерева — для меня ее практически («прагматически») нет (но не для охотника). Он ограничивается технологиями, не развивая их до бытийной техники (Россия).
Метод познания ориентирован на минимальное касание, фактическое «недеяние», нередко избираемое в России действительно, или  содействует активности, «касанию», России также характерному. У Толстого Кутузов ничему дурному не позволит, ничему хорошему не препятствует — черта, характеризующая росского человека. Но без касания («об-лад-дан-ния) познание невозможно, невозможно и касание без познания — последнее очень характеризует русское естествоиспытание — органичное, естественное (и для человека) касание предмета. В этом смысле, например, пахарь тоже естествоиспытатель  — бескровный, естественно, по природе «испытатель» земли и иного естества. В чем такой подход резко противостоит вивисекционистскому «о—пыт¬—у», экспериментальной пытке ради знания, что не раскрывает естества, а только знание о его реакции на неестественные воздействия, произвол. Профессионал не тделяет себя т «практика» — тоже «естестоиспытателя» и естестводелателя —  крестьнина, рабочего художника, управленца.
.Три основных метода есть ступени к «мефоду», «тропе» (на метафизику ландшафта  обращает внимание Горяйнов,  но лишь по  поверхности и исключительно метафорически). Отметим. «Антропос» — по существу, «не сворачивающий», «противоидущий», каким он и остаётся до недвних пор. Другая сторона, составляющая вместе путь, может быть открыта лишь «периантропосу», умеющему поворачивать, оборачиваться, даже двигаясь вперед, превращаться обращаясь и предварительно поворачиваясь.. Это видно и в познании, особенно при его увенчанности субъективным реализмом. Как своеобразным постижением, «пери» к представлению («пред—ставление» уже относится к «пери», крайний случай которого — «пре»), восприятию, ощущению, которые только так и отрываются в своей простой и беспредельной далее многогранности. Простой путь «от ощущения» не только определен чисто психологической, общей с животным, установкой и односторонен, но и остаётся повторением пройденного, исторически  логически, психологически и псЮхелогически объективного, хотя задача — обнаружить собственное, субъективное, в том числе и объективно. Характерно, что система познания открывается субъективным идеализмом, фетишизмом (искусство), развивается в античном материализме (наука), достигает объективного идеализма (религия), и закрываться субъективным реализмом (фило—софия или филСофия).




Из глубин истории известны в развитии три типа теории познания, по существу — три уровня, соответственно, сенсуализм, эмпиризм (в двух вариантах), и рационализм. Первый известен ориентацией на  элементарное существование,  концентрацией на внешние, а не иные стороны предмета, господством  чувственных данных. Чувственный опыт описывается в восходящий ощущений и восприятий к комплексам чувств (действия)  и отсюда происходит поворот  познания к чувствам во втором из обычных смысле. О—нцентрациейиедмета ориентациейставляя в стороне представление (его все, кроме теоретиков предметности — «пред-ставление» оставляли в «стороне»), память, мышление. Вторая форма познания — эмпиризм ¬ исходит из тесной связи чувственных данных (опыта) и внутреннего  опыта — эмпирии, интуиции и внутреннего переживания чувственного опыта и сознания проблемы. От ощущения осущестляется «скачок» к обобщению, ассоциации, опыту. Человек есть «чистая доска» для опыта. Здесь деятельность охватывает эмпирию, то есть чувственный опыт, и лишь отчасти, внутренний опыт (Бэкон, Гоббс, Локк, Беркли, Юм). Таковы основы англосаксонского эмпиризма. Континентальный эмпиризм находится подбольшим влиянием рационализма. Идеи не могут исчерпаться ассоциациями, существуют врожденные, предустановленные (Декарт, Лейбниц) идеи.  У континетальных эмпирико-рационалистов устойчивость знания (уже и памяти и мышления как необходимых) обеспечивается уже не единообразием внешнего мира, а за счет постепенного врождения как доопытного (Спенсер) или социальными концепциями законов (Целлен), социальными структурами (Риль, Челпанов, Богданов). Третий тип познания, рационализм,  повлиявший решающе на континентальный эмпиризм, исходит из  активности разума, имеющего врожденные или  вечные идеи. Общие идеи врожденны познанию, человеку (Декарт, Спиноза, Лейбниц). Разум активен (как это особенно проведено у Канта и других представителей Классической немецкой философии), он влияет на эмпирию и чувственность, но сам разум полагается односторонне, в предварительном плане к бытию, к действующему бытию подобно тому, как интеллект приматов остается предварительным к разуму человека. Разум связан познанием, созерцателен и активен только в-себе и для-себя, но не для-другого (Другого) и иного, инковости, инакости даже в нем самом, Иного. Таким образом в рационализме (как и материализме, его «вынутом» (Папюс) слепке) разум не активен, составляет действие, низшую сторону. (Фихте: «Действуй!» — и   только). Предварительную в системе цельной субъективной реальной деятельности, прежде всего и главным  образом субъективной. Действенным, активным становятся не только чувства, не только опыт, но и, отчасти, разум в его абсолютизации для естественной природы и по сравнению с бытием  человека, субъекта вообще. Поэтому разум остался отягчен континентальным эмпиризмом, в частности, «отчуждением в природу» Гегеля. «Философией природы» Шеллинга, «Способностью суждения» Канта, и завершается, по свидетельству Энгельса, созерцательным материализмом Фейербаха. Апофеозом божественно-человеческого атеистического материализма. Четертый шаг, этап, слой, звено представляет собой субъективный реализм. Он принимает первые три как абсолютизации предварительных уровней познания, предварительных уровней видения предметной реальности и многомерность её самой в целом.. И неотделимой (дальше идти некуда) субъективности. Даже Гуссерль, правильно выявляющий предметность, остается рационалистом и созерцателем («чистое сознание»), его интенциональнось сознания не раскрывается как результат\исток целостной деятельности, самого бытия его — любого — носителя, основы существования и его совершенствования в полноте цельной жизни, то есть бытия. Сенс оказывается познанием чисто внешней поверхности существования и поверхностного существования; эмпиризм британский и континентальный (а Лейбниц утверждал, что мы на три четверти эмпирики, «Монадология»,8 пункт) соответст, твует сущностному, когерентному  уровню, уровню материальности. Рационализм соотносим с сутЬностным уровнем и аспектом реального, конвенционального (а уже не только сущностным). Первым приближением к реалистическому познанию и знанию в пред-метном разноречии предмета и предметности в их связи  от и до, от объективного до субъективного, котороые и сами есть движение. Движение, то есть существование как осуществление себя, а именно — осуществление себя в лоне предыдущего, хотя и оно движется, поскольку предметно, и последующего, поскольку оно пространственно и врменнО, то есть уже реалийно. И предметно, поскольку движется, становится предметом собственного движения до и после.
Предыдущие слои (и им поклоняющиеся как язычники - фетишам, идолам, божествам) есть основа для четвертого. Из нее (уже и без того оборачивающиеся) деятельностью, активностью, бытием охвачены (по нарастающей) все уровни, не исключая и разум, всё еще поклоняющиийся внешнему, предмету   своему в его музейной застылости,¬— «гегенстанду», «перед-стояТЬщему». Будущее всегда в точности открывается как «пред-стоящее». Но этому же внешнему поклонялись и логические и лингвистические исследования. Но это есть и  в онтологических исследованиях, в наконец-то наступившем «онтологическом повороте»» к которому автор скромно относит эти страницы, —  поклонение внешнему  недопустимо. Бытие не может быть «внешним» мыслящему существу, но должно составлять ядро его существования и, одновременно, иметь отношение к существующему, и непраздное отношение, но быть выше существующего, которое, по недоразумению, и называют «бытием».. Бытие в существовании не дано непосредственно, оЩуПления внешние органы чувств и дают внешнее. Только внутреннее постижение, высшая форма познания, прошедшая сенсуализм и эмпиризм и рационализм, и на них базирующаяся, проникает к началам бытийственности. К ее «сперматическим логосам». (Стоики). И ведет к раскрытию бытия уже не только в исследовании — что ему не дано, поскольку трудно выразимо, разве что поэтически, (да и то ограниченно) но в раскрывающей его предметной творческой деятельности,Например, деятельности рода человеческого, России, социальных ьгрупп, индивидакак высшем  типе движеия. Бытии как таковом, хотя — немного связанном с конкретностью, хотя само оно кон—кретно, а не есть внедеятельностный, вечный абстракт (если не захотите противоположного). По меньшей мере, основные, ранее претендующие на принципат, ощущение,  воображение и мышление должны быть соединены ранее побочным (фиксирующим и реагирующим) сознанием доминатом. Гегемонией в аспекте деятельного генезиса\кенозиса, включающего даже вещество (тождественное, аналогичное) и само иное (инакое, инаковое, Иное, гомологичное) как крайности предметности не только просто реального. А реального в многообразии «всё». Так не умеющий сворачивать ан-тропос, подошедший к пределу, станет «периантропосом», сворачивающим к истокам вперед и вновь возделывающим их, принципиально расширяющим, обращающим новый «телос» (Гуссерль) (первичный посыл) человечества как творящий телос пойэсиса. Россия, по многим направлениям, как материковая (матерая земля, в отличие от составной континентальной, что противоположно географии) держава, не имеющая почти естественных границ (а азимуты), имеет немалый опыт периантропного в мышлении даже в жизни земельного голода в земельном изобилии. Можно только надеяться, что земельно-ресурсное изобилие (и его ограниченность) оживит эти черты сознания Словом, сознание должно стать решающим фактором бытийной реальной деятельности человеческих и композитных (в единстве с иным) сообществ и человека как четвероякого сообщества начал. Решительно надо подчеркнуть, что познает именно минимум четырехсоставный человек целиком, с лишь доминированием одной из сторон – философской, эстетической, религиозной, этической (научной). И не всегда главной. Доминирование познания внешнего выражает прежде всего, как и доминирование внешней деятельности над внутренней, духовной; внутренней и классу, и роду, и виду, и индивиду, — падшее состояние человека; точнее, еще не поднявшееся до полноты универсалистской целостной полной бытия жизни. («Мыслит человек при посредстве мозга», Ильенков). Полнота жизни лишь основана на разуме, но его преодолевает деятельностно и поворот к ней, к Бытию, только предстоит в Ином вре принциическомммени. Поэтому можно сказать, что доминирование слоёв познания (а оно скорее логическое и естествоисторическое) подводит и готовит условия для субъективного реализма. Он выступает как их обобщение, преодоления и синтеза, точнее, «конкретиза» в деятельности, для  которой он, как субъективный, готовит не  только разумную,  но  и преодолевающую, преобладающую над ней бытийную базу в синтезе  ранее распадавшихся из цельности и целостности аспектов предыдущего. Методы, поэтому, следует понимать как стороны и уровни цельного или целостного, само бытие которого включает методы, то есть субъективное (понимая под методом не только методы научные), а траекторию его движения как цельный «»мефод»», путь бытия в универсуме и универсума в нем. В России распад сторон бытия никогда не достигал критического уровня.
Субъективный реализм непосредственно входит в спираль деятельности как реализации бытийного в субъекте и потому несет черты субъективности не как отрицаемые, а как утверждаемые, если субъективное не искажено отчуждением. Субъективное вовсе не обязательно искажает объективное, но есть его инобытие, в том числе в форме более развитого существования, ставшего уже высшим из возможного — бытием. Субъективное должно быть реальным. Как и бытие, хотя для последнего признак реальности — частичный признак, истоки реализация. Реальное должно быть субъективным. Воссоединенное на основе субъективного реализма познание и знание должно стать основой этого нового движения четвероякого – богословского, философского, научного, эстетического — отношения в, котором главное — отношение, предметность, полагающая предметы. В этом смысле бытие есть преодоление существующей предметности, иное. Наиболее реальна (хотя и не рес – вещь) — энергейя, действие, и сила, потенция (динамейя) так, что дейст¬—вительнсть одной (эрос), становление, генезис, становится не-действительностьтть одной (эрос) ю)  (что не значит несуществованием или недействительностью в другом отношении), ¬танатосом, прехождением, кеносисом, чему, может быть, и было предназначено. Деятельность определена условиями, и покорение условий есть важнейшее, экс-стасис бытия как деятельности. Полнота жизни субъекта реального (фактического или составного) заключается в повышении эроса, совершенства. И понижении и преодолении танатоса, что затруднительно в узком этосе человека, в цельности, целостности, полноте жизни для человека, полноте и совершенстве бытия, что оно и есть. А это возможно  лишь только  в субъективной реальности и субъективации и без того субъективной по существованию реальности вообще. В том числе чувственной и психической (сенс эмпирио и ратио). Последнее означает не нисхождение к син-кретизму (как вынужден и, может бызму (ть, необдуманно, характеризовать в частном разговоре свою философию Вл.Соловьев  — в критике «отвлеченных начал», через их разобщающую «критику».  Истина есть восхождение к  общему источнику, его собственной расчлененности , а абсолютно цельного нет.  Восхождение к кон-кретизму, как конкретности, которой по общему признанию славилась русская философия Четвероякиий, минимальный состав человека как минимального субъект-объекта (а не объект-субъекта или объект=субъекта, субъект=объекта, хотя и включает их) и выражается в данном случае в  четырехсоставном акте познания (и деятельности), лишь преисторически отчужденных друг от друга.Россиявсегда славилась четвероякостьюнаправлений своих интересов,в том числе культурногеографически – азимуты отражают разнообразие доминирования  ценностей в мире. Четверояка, впрочем, теология (мистицизм, платонизм, перипатетизм, диалогизм; эстетика (реализм, импресониероякиий, миниго нет)ща                сионизм, абстракционизм, концептуализм) и философия (Материализм, объективный идеализм (полтора вторых), субъективный  идеализм (полтора первых), субъективный  реализм, их синтезирующий и преодолевающий, использующий их как действенные средства при соответствии им слоёв существования. Их, и их многочисленные связи составляют ткань  субъективного, духовного в частности или по частностям (кто как изберет)  и открывается енно духовному, синтетическому, ьчем славна Россия и воссоединяется как  субъективные реальности, через иные сферы предметной деятельности — и всего иного  предметного как субъективно-подвижного предметного. Даже если некоторые стороны отмеченного не реальны и не виртуальны, они представляют собой превращенные и отчужденные формы реального как системы или абсолютизировавшиеся части ее, структуры или подсистемы, элемента. Или самой системы, потерявшей движение, иного, другость, инакость, инаковость,— субъективность. Или связь с Иным. Как высшие раз-Личия субъект и объект связаны до тожЕдействиия и разделены иногда до противо-речия, но «речия», и в этой уже многомерной  связи. В целом же  господствуют разноречиия. И тонкость связей приближается к субъективным, а устойчивость взаимодополнительных отношений приближает к материальному как частного случая предметного. Впрочем, само суьнные средщбъективное может стать предметом иного или себя (как не существуют основные для в-селенной суперструны, не замыкаясь на себя), а объектное не может не быть субъектным, не теряя своих свойств и качеств, определяющих его позитивно и негативно. В сущности, это ¬–два свойства одного, субъективной предметности или просто предметности, множественности существующего, соединяемого совершенно лишь деятельным бытием конкретного субъекта (хотя нередко и объект объединяет, как солнечную систему, повышая свои субъективные качества).Собственно, различение на субъективное и предметное условно: всё существует, движется, испытывает и налагает влияния; всё имеет предметное самоотношение, хоть мимолетную устойчивость и разноречия с другим по меньшей мере, что явствует из единственно несомненного факта, факта как фундаментального акта — предметного предстояния вещам мира и многообразных связей с вещами как элементами (может, не главными) универсуму во всех его пластах. Уже здесь присутствует раз—Личие, минимум субъективности.  Раз-личие России от всех другихнародов придает ей особую субъективность.. В этом отношении человек не отделяется (хотя и выделяется) из предметного. Но в его движении жизни, деятельности, обретается высший  тип свободного бытия, который может быть определенным несколько занижено «свободным духом» (Бердяев), поскольку дух здесь гипостазирован в субстанцию-субстрат.. Ибо  и духи подчиняются своему бытию, которое есть свобода. Делающая его пред-метом всему универсуму. оИными словами, универсум — иерархия свободы и свободного. Иерархия двойная, оборачивающаяся, пронизанная необходимостью равенства и своеобразия в основе и внутри царств природы, шире, универсума как всеобщего предмета. Предмет реалистически может далеко отстоять во времени, пространстве, причинности, ктойности  в свободе, она нигде не устранима—, в реализмах и реалиях (вещах), поэтому надо отличать вещь как прИдмет, существование при, часто сочетающем разные слои предметности и репрезентирующие их эмпирическому субъекту. Эмпирическая замкнутость индивида и вещи на основе вещества — иллюзия и начало понимания субъективности, а не одной только объектности—субъектности того, что объединено\разделено миром, минимальной общей предметностью (и самим предметностью, предметом), субъект-объектным, заключаемым и навязываемым  с существующим, держащим высокого субъекта в плену вещности и вещества, минимума существования. Ничто не свободно от всего; самое высокое прикосновенно веществу, и вещество — высокому, бытию (которое из него в том числе генерирует). Но вещество веще, оно способно вещать обо всех   более высоких уровнях предметности и их субъективно-объективных качествах и свойствах, вплоть до субъективных как господствующих над малоподвижным, замкнуто-существующим. Для человека-субъекта бытие есть способ существования, для объекта — содержание, если не отчужденное содержимое формальности. Опасность Новой Архаики России — стать формальностью содержимого, впасть в тотальное отчуждение. Предметность означает неизбывную связь всех сторон, слоёв существующего разного рода и их вписанность в субъект-объектные крайности с той разницей, что объект замкнут (не совсем, по существованию),а субъект открыт (не совсем, по бытию деятельному и не только). Так очерчивается разноречивое единство многообразного универсума, организованного существующим, особенно человеком, в свои миры, часто пересекающиеся и выражающие субъективное в вещных связях. Миры образуют универсум слоёв бытия\существования как содержания и формы. Пока что торжествует форма. новое время,Время Иное, время истории есть время торжества содержания. Хотя бы духовно-идеально. Всечеловеческий дух современной России далек от глобалистского отождествления всего со всем, вещного (низового в существе) уравнивания; он планетарно возвышает людей и народы до их собственной судьбы, многомерной предметности и вписывает в универсум, а не глобалистскую вселенную. Нет такого субъективного, которое не могло бы постичь, вчувствовать, выделать объективное. Далеко (вовсе не всё) субъективное покоряется и подчиняется, следует за объективным (за господством формы). Что стоило бы усвоить атлантистам. Последние совершают соединение разделением на элементарные части, на индивидов; планетарист исходит из бытия, наилучшего существования конгломератов, пусть даже единичных. Глобалист стоит на стороне прИдмета, своего, близкого. Планетарист — прЕд-мета, самостоятельного, в том числе и пред-стоящего. Свобода атлантиста не хронотопическая (Бахтин) исходящая из времени и расширяющаяся в пространство в зависимости от свободы времени и его границ, а топохроническая, исходящая из пространства и определенная временем; свобода часового. Гегель как-то описал свободу, означающую не бытие в бытии, или бытие собой в обстоятельствах, а bei-sich-selbst-sein,»бытие у самого себя» как понимали это. Свобода – не в собственности (даже над собой) и не распоряжении ею («иметь» Фромма), не в средствах (как часто называют имущество), хотя и включает их; свобода  в обстоятельствах невнешних («быть» Фромма»), а в бытийном призвании, поскольку реальное бытие не может объять весь универсум. Быть у себя- быть собственным средством, надзирателем над собой, над своей свободой и есть «самоотчуждение» (Маркс), что соседствует с «отчуждением от другого», «от труда» и «от процесса собственной жизни» («Экономико-философские рукописи 1844г.). Нелишне напомнить, что в юридическом минимуме «отчуждение» — передача вещи на основах эквивалентности. Поэтому буржуа свободен в своей собственности, но не сам. Он есть «предметное существо», что естественно, в неестественных формах, формализмах и содержимых, что разрушает универсум до вещественной в-селенной. Свобода — осуществление своего бытийной судьбы. И для народов тоже. Судьба отличается и тем, что ее можно и изменить. Средства являются лишь вещной частью обстоятельств предметной (далеко не только вещественной) деятельности и они к ним не сводятся. Инструментоцентризм (а американские прагматики и инструменталисты пытаются прочитать технократически и Гейдеггера) слишком вещественен. Обстоятельства меняются — это и является важным моментом субъективного реализма. Обстоятельства важнее средств. Но центрация на средствах обедняет универсум до вещи (средства), прежде всего формы вещества. Всё так или иначе есть форма вещества Вещество так или иначе субъективно, веще, есть существо. Вещество, даже «вещество» универсума, есть одно из обстоятельств, реалий. «Средством» оно становитится в руках делателя. Всё так или иначе есть средство, а последние выковываются предметной деятельностью духовного. Существование духовного, «незримого» по символу веры есть факт веры особой, выделенной из веры в вещи. В вещи, в отличие от наглядных предметов, надо еще и верить. Для обывателя это — верь-щи. Нет ощущения без веры, но не всё — вещи. Этот поворот обращает к вере в незримое в томи числе как духовное. Можно субъективное понимать как духовное и выделять сферу духовного в обществе. Но нельзя эту сферу отводить только религиозному, существует неверие, агностицизм, а—теизм, они тоже относятся к духовному.  Дух можно толковать по-разному, и каждая сфера общественной жизни (из четырех) тяготеет ко своей. Но в любом случае имманентным качеством духа остается стремление к целостности, а через нее  к цельности и полноте жизни и обстоятельств. То есть жития как бытия, деятельного бытия в предметной реальности. Она нуждается в преображении и развитии,— без них универсум, по крайней мере в зоне этоса человека, деградирует, сделает существование человека ненужным и он сам угаснет, не смотря на богатства и могущество. Вещи пожрут предметность, ибо вещью можно только действовать, пользоваться; предметность нуждается в пойэсисе, втягивающем в себя и пойэсис человека.
Мысль также является предметом, не только предметом мысли, будем надеяться, возвышенной и не упирающейся в низшее — вещь. Сама она есть предметность в универсуме и связана с бытием и житием, ядро которого — делание, не только «умное» или духовное, но универсальное. Только так достигается радость, соединение с ценностью, которая вовсе не может быть вещью, и даже как ее качество ущербна, неподвижна .Иным словами вещь человеческая,— а нечеловеческая вещь, вещь, к которой не приложено ничего человеческого не вещь,—есть посредник человека с самим собой. «Непредметное существо – невозможное,  немыслимое существо» (Маркс). Но главное в ней ) ее предметность и способность быть средством, содержанием отношений. Если она — содержимое формальностей, это исказит и ее форму в сторону неестественной или противоестественной. Она  будет отчуждать отношения и искажать их, а вместе с ними  — людей и субъектов другого уровня. Вещь и являлась предметностью, предметом деятельности,   и осталась ею, и останется как форма отношений в деятельности как воплощение труда духа, усилий бытия. Таким образом, вещь остается в предметности и особо требует\вала субъективности  для своего прямого и косвенного существования, в котором могут быть воплощены существования других слоев предметной (другой не бывает) деятельности. Стремление к полноте жизни, житию, охватывает не только внутреннее субъекта. Оно втягивает в него и весь этос доступной деятельности. Оно целостно по отношению к слоям предметности и, в тенденции цельно во внутреннем мире. Оно есть бытие как движение и неизбежно ставит вопрос о превращениях существующего. Очень часто как содержание, имеющее бытие, заимствует совершенные возможности от глубин, от небытия, что глубже и ничтожества «ничто» (Гейдеггер: «ничто ничтожит») имеет содержание, ядро бытия в Мире Бытия. Одновременно исконный и высший.Россия в существе есть страна бытия. Таким образом, вещь есть лищь элемент субъективной предметности, особо нуждающийся (или нужный) для субъективности, особенно человеческих слоёв предметности. Нечеловеческое и антропоморфное можно принимать к сведению — сам ли он стал таков или обстоятельства. Впрочем, человек — первейшее обстоятельство для себя. И в этом качестве он и веществом, и организмом, и социальностью, и разумом вступает в многомерную предметность как элемент (не весь) ее субъективности,  изменчивости, развития (пока что господствующего в нашей в-селенной).Замечая признаки угасания во Вселенной, Ильенков предлагал взорвать водородную бомбу, чтобы породить новую, молодую вселенную. Будем надеяться, что без этого обойдется. Но преодоление деградации (кроме танасических начал), эросическое житие есть необходимость в предметно-субъективной реальности. Пока что подобные акты жития «бывают», а не столько бытийствуют. Никакая вещь не имеет права покидать свою предметность, предметность вообще, замыкаться в своей, пусть даже очень субъективной, реальности и не участвовать в общественных отношениях и отношениях предметности. И без нее, и она без неполны, ущербны, отчужденны. Добавим, что предметность и реальность— не просто слова или понятия, они — реалии универсума и его описанной, обобщающей части — этоса (образа жизни, вытекающего из модуса  действия, модуса вивенди из образа операнди человека, его ситуса (поселения) и статуса. Модальность эта имеет нормативно-обязательный характер на основе жизни всего человеческого рода, рода людского точнее. Этим обеспечивает\ся его пойэтос. Подобная модальность присуща всем целостностям и исходит из цельности, например, как субъективного предметного бытия, хотя конкретный субъект (кто) может быть потенциален и распространяется на весь универсум, поскольку и насколько он целостен — хотя бы в глазах человека. Без «кто» система реалий неполна, хотя может быть и дисперсна.  Здесь возможен ответ на критику Мейясу – доисторические явления наблюдало некоторое существо и получило толчок в определенном направлении так, что теперь мы о нем рассуждаем. И предметность сама есть контингентность, хотя и не имеет ограничений и допускает контингенты в себе, например, физиологический этос человека. Конечно, если он уже преодолел свою природную этологичность, стал человеческим (что трудно и не завершено),о чем ниже.
Любой предмет в силу своей ограниченности предполагает субъективность вовне как отношение с другим и субъектность в себе как определенность своего содержания, что сходится на его границе в разнообразии форм движения\.проявления субъективности предмета. Предметность в целом как переплетение субъективностей имеет некоторую (пусть беспредельную) форму, определяющую ее субъективность извне и субъектность (способ существования вообще) изнутри. Любой предмет имеет реализмы (Урганон), сочетающие основные обстоятельства его существования вообще и они (про)(разно)речат, но и соединяют все пласты реальности и предметности. Субъективность как отношение к пред-мету есть его по меньшей мере для-себя, или даже для-другого существование (бытие) и охватывает предметность как реальность движениями и отношениями, включая Иное, инакое.Так Россия к человечеству есть мир иной. Иное и инаковое как реальность субъективности всей реальности. Наконец, реальность рефлексивна, она множественна и ее единство есть факт рефлексии в существовании. Принципы субъективного реализма требуют признания реальности субъективности .И нереальное и не-реальное реально субъективно, поскольку субъективность в широком плане допускает недостаток (отсутствия не бывает) реализмов, реалий для данных предметностей или состояний и свойств их. Наконец, сам человек есть предмет его субъективности как идеального содержания бытия духа, которые и сами становятся предметами самих себя в акте свободы. Вплоть до абсолютной свободы рефлексии над свободой. Субъект вполне может быть предметом; предмет вполне может быть (хотя бы молчаливым) субъектом. Объект молчаливее всего, его субъективность совпадает практически с его собственными границами которые как и всякие границы проникаемы. Уже самой граничностью. Субъект может быть объективным в своем бытии. Это хорошо разработано в «Дао Дэ Дзин» (Лао Цзы), великом учении «недеяния»,— заметим, речь идет только деяниях, или примет свое существование за страдание (сущие пустяки для жития) и впадет в нирвану (Гаутама Сиддхартха Шакьямуни), откажется от субъектности. В последнем случае речь идет именно о чувственной сфере, не упомянутого нами «нон-сенс»,   впрочем, важного для исследования нечувственного в реальности.
Предмет без субъекта(созерцания, действия и т.п.) мертв. Субъект без предмета пуст. Они находятся в разноречивой динамичной внутренней и внешней подвижной (в любом смысле) связи-отличии. Дистанции-непосредственности. Говоря философски, существует лишь субъективная реальность. Но это уже  предметность и основана на предметности.. И эта двойственность («мондиализм» в полифонии) есть праобраз и прарезультат («прафеномен» на языке Шпенглера) множественного единства всего существующего. Вообще всех и каждого в частности. Тем более это касается  высших слоёв реального. Они не могут реально быть без вещного существования  хотя бы в минимуме. Так и существование невозможно без прикосновенности (реализмы) слоёв высших. В целом же они движутся вокруг общего центра, редко совпадающего с центром предметности и предмета, если учесть, что предметом может быть и молекула, и бактерия, и синапс, и планетарная система, и завод, и размышления фило—софоса. Нет субъектного без объектного; нет объектного бессубъектного; они редко бывают   врозь совсем. Если только не представить абсолютно неподвижный мир замкнутых объектов «вещей в себе» без Канта или Абсолютную идею бессубъективной логики. Но и мертвое гниет изнутри. Неудобство стула – его объективное свойство. Удобство – субъективное. \но оба – несобственные. Это предмет. Вместе с другим предметом это будут его собственные субъективные свойства (не все и, может быть, не главные). Это будет уже предметность. И речь на стуле — о его свойствах, например,— субъективностью. Об объективности. И скрип пружины сиденья разрушит эту объективность. Разум же подскажет, что пружины надо смазывать.Соответственно такая предметность,как Россия нуждается в обновлении.Возможности обновления еще в значительной мере сокровенны.

.


На примере разума различим характер знания — его обращенность вспять. Оборачивания  различных методов до сих пор чаще всего ведут не вперед, не захватывают новое, а назад, углубляются в исходное. Разум — раб не истины, а истинности. Истина — это регулятив деятельного оборачивающегося бытия, возводящего разум, скованный  данным, в заданное, которое само еще не известно, еще должно быть заданным всей субъективностью человека и универсума. Это касается и других ступеней познания, но разум — в этом смысле предпоследний, перед бытием, — из них И, как предел, раскрывает  характер предшествующих. Бытие  тоже возвратно, и в деятельности  (с которой предметно тесно переплетено) и по неизменности своего прибывающего воспроизводства. Познание ретроградно с самого начала, поскольку связанно с определенным существующим предметом, существующим помимо воли субъекта. Волей субъекта традиционно пренебрегают.  К нему оно (познание) каждый раз частично возвращается. Он — развязка драмы идей, кульминация и катарсис только переводят предмет (объект) в идеальный (знаковый) план. Даже  синтаксис сочетается со связями предметного вовне и не  разрешается одномоментной прагматикой,  но и параллельным ¬ назовем, предметикой., как стороной предметного (хотя все уровни предметности имеют особенности, свои закономерности, динамику). Развязка предрешена. Разум в теле бытия, деятельности разума  самого по себе и в свободе есть основа (не вся) бытия. Разума в познании человека предприятие довольно скромное. Он говорит, «что есть». Бытие, на этой основе —¬ «что должно быть». Человек — вечный должник существования, и не только своего. Будучи открыт (а это одновременно означает — закрыт) универсуму, человек оказывается в долгах перед ним; отчужденный — перед его частью — частичный человек. Цель  человека — полнота бытия. А значит, и жизни, и деятельности. Что в сущности одно и то же. Ближайшее будущее ставит вопрос о достижении наибольшей полноты бытия. В России это начало исконне, но подспудно.
 Но познание составляет основу существования человека, оно ближе всего существованию и действию как элементарной форме деятельности. Искусство составляет следующий слой, здесь идет игра субъекта и субъективностей. Богословие уже указывает истинностное или неистинностное мнение челоСубъекта. Поскольку нет ничего объективного, не содержащего субъективного, хотя  бы как движение и  и силу, хотя бы как части в различии — а субъективное и объективное высшее в различиях. В одном доминирует субъективное, в другом ¬— объективное, в третьем и четвертом они динамично взаимодействуют. Отметим, что любое явление для его понимания надо брать в наивысшей форме и преодолении. «Анатомия человека есть  ключ к анатомии обезъяны». (Маркс). Субъектообъект и есть предмет в высшем виде,  а вся их совокупность — (включая и его) предметность, единственная реальность, не смотря на крайности и сторонности проявления отношений и связей предметов и их онтологических областей. Философия же, обозревая все три и, в перспективе, себя самоё, выносит оценочные суждения. Не только подгоняя их и не столько подгоняя их под духовные и иные ответы, сколько рассматривая саму жизнь предметного с точки зрения беспредельного, то есть не только в вечности и бесконечности религии, а самоосновности, собственном времени и пространстве,  то есть как  предметную реальность.
 Рассмотренные виды познания составляют ряд от существования. Сенса,  ко-сенса, контр-сенса  и коммон-сенса в религии или других верованиях. К сущности в расходящихся оборачиваниях добра-барахла и добра-действия. К эйдосу  сутЬнсти в сходящихся сущностениях смазливости и красоты внутренней. К Феории, заинтересованному созерцанию, вмешивающемуся, в отличие от философии, в практику.    Философии, в сходящихся в тенденции обращениях оборотах, взаимодействиях  как формах оборачивания всех четырех ценностей . Как таковые, если отвлечься от  посредующих необходимых звеньев (о них позднее),  познание ценности истинности существующего ( и познание существующего как ценность) — праоснова ценностей бытия, красоты, добра и истины. Их объединяет бытие субъективным, хотя и в разном роде. И  субъективное — человеческой творческой деятельности, — то есть субъективнейшего, где и человек как субъект выступает субъективным субъектом, предметом самого себя (абсолютная свобода) для осуществления (в конечном счете), субъективного — соответствующей предметной деятельности. То есть бытия иного,  инакого,  инакиих, Иного, в зависимости от избранной за основу ценности. Но искусство идет обратным ходом — от завязки к кульминации, катарсису и развязке, демонстрируя  общностную компоненту хода вещей, даже если эта общность ¬ изолированный индивид. Здесь  истина оказывается результатом обсуждения, а существование (бытие) в сообществе ¬— высшая ценность. Оборачивание обычно оказывается обнаружением истины. Не меньший трагизм представляет собой  вера (или верование) в  объект-объект с субъективными качествами. Они расходятся в некоторой степени, но соедиенены разноречиво и повсеместо (что открыто только мировидетелю) в нашей в-селенноой. И потому требующее сознания и универсальности для разноречивоого единства (в том числе в виде религии) — единичное существование добра оказывается ущербным, требуется сообщество для проявления души, не только вещной. Истина оказывается высшей ценностью для сообщества. Наконец, философия, целиком погруженная в истину (пока что, на сегодняшний днь, в целом в истинность) обнаруживает ценность существования аналогичного, тождественного, более низкого и особенно, общностного; она делает поворот в своих изысканиях. Он назрел. Если до Пифагора мудрецов так и называли – «софос», «соф» мудрецы, то Пифагор первым стал называться «фило-софос», субстантивировав и гипостазировав мудрость в нечто отдельное человеческой деятельности и от абсолютного большинства людей, которые тоже мудрствуют по-своему. Имеет своё мнение. Настало время,  чтобы это искаженное, превращенное, отчужденное, соглашательское занятие преобразилось, распространялось среди людей всё шире. Поэтому, в отличие от истинности, истина  в основе своей не может быть одна, что не исключает ее синергии и свободного соединения в разноречивое целое, как существуют и другие ценности и все они вместе. Истина одна как ценность. Но всякая ценность реализуется в разнообразных сообществах. Это касается и других ценностей.
В действительности масштабы софоса — от субъекта до объекта (подвижного, следовательно, субъективного хотя бы   инерции) с проникновением внутрь, что возможно только постижением. Это недоступно науке, останавливающейся на объяснении. Философистика (она представляет собой соединение). Софос свободно действует в области ценностей как таковых и как символов предыдущего, поэтому он есть оборачивающая (содержательно) сторона бытия и разума. Его метод — деятельность как бытие — субъект и свобода. Не только «от» или «для» (Фромм), — но и «через» и «чрез». Поэтому софос соразмерим   с универсумом и субъективен объективно. Таким образом, мы видим, что четыре пласта предметной реальности восходят ( в нашем  варианте существования) к субъективному и четверояко рассматривают ценности, которые в чистом виде подлежат философии как фил-не-«о»-софии (субъективно-субъективного).Но и каждый слой имеет свою «чистую» сторону. Поэтому познание как наиболее развитая идеальная (объективно-идеальная, субъективная)   сторона деятельности, зеркальная в субъективности  ее материальной (субъективно-материальнй, объективной) стороне, оказывается отправной точкой исследования не  только метода, но и бытия, и бытия  России. Последнее в познании и его методах отчуждено и представляется в кривом зеркале всегда кривых идеологий. Особенно потому, что Русьссия представляет слишком цельное образование, целый материк, чтобы отразиться в иноземном зеркале целиком и правильно. Особенно на переживаемом еюю переломе своей судьбы, своей и мира трансгрессии. Поэтому требуется серьезная философская дискурсия (Флоренский). В частности, каждому уровню существования соответствует  в целом свой (несовершенно) метод познания, суммируемые субъективным реализмом. Но вернемся к самому трудному — методу.
;


Нетрудно видеть, что история методов идет по пути нарастающего и расширяющегося интереса человека к себе самому и своей жизни. Он ведет  от метода сенсуалистического к сущностному (в двух вариантах) и, далее, к  объектному (как  внесубъектному в интересах самого же субъекта) в двух вариантах, к чисто субъективной феноменологии и, наконец, реал-логии (его метод – гомилетика). Всё это позволяет сказать, что методы есть раскрытие интенций, потребностей, интересов и ценностей (интуиций) самого человека; однако ограниченность заключается в том, что ориентация на человека не только раскрывает постижение объекта, но, при неизбежно применении к самому человеку, делает его ориентированным на предметную (изменяющую и, тем самым, полагающую свой объект) деятельность; противное делает человека частичным, ущербным существом и закрывает пути, ходы к самому его существу, «усии ,  сущности единичного в главенстве смысла», искажая одновременно его существо как человека и существо явлений как таковых, так и в качестве человеческого мира. Существует некоторое влияние сокровенного. Часто методы провозглашают, что надо «отмыслить прочь» и его, и всё человеческое и перейти на сторону объекта, что не только невозможно, но и бессмысленно. Присутствие человека в мире, человеческого мира, также имеет свой путь, «мефод» и очень нуждается не только в познании внешнего, но и в высшем типе познания – постижении собственного деятельного бытия, завершающего все прочие типы существования и сущностения. Поэтому обе крайности – объектоцентризм и субъектоцентризм одинаково нуждаются в преодолении. Иными словами, после того, как Кант «остановил субъект и двинул объект», после «коперникианского переворота», после «контрреволюции» спекулятивных реалистов необходимо ввести «кеплеровское уточнение»:  и субъект, и объект обращаются не друг вокруг друга, но вокруг общего центра тяжести.  И сами являются центрами тяжести. Наиболее общим будет предметность, порождаемая деятельностью и, прежде всего, сама деятельность (обращение)  сутьщественных и сущностных сил человека и остро нуждающейся в повороте к главному – деянию как существу и вершине деятельности (и труда, и действия-потребления, и работы) человека и человечества как систем, а не структур, осуществляющие\ся в деятельности. Одновременно и объект начинает пониматься как включенный в орбиту человеческого бытия, как заинтересованный в человеческом бытии субъект деятельности, не праздно  соучаствующий в общей субъекту (включая общество и человечество не только как структуры, но преодолевающие их системы) и  объекту предметности. Объект начинает пониматься субъектоцентрически, но и субъект раскрывает новые свои грани. Так можно понимать принципиально новую парадигму понимания реальности, в которой деятельностный акт, деятельностная акция, движение вообще, становится средоточием самого «мефода» как пути бытия не только человеческого, но и самой отвлеченной  дейст-вительности. Она становится подчиняющей себе реС(вещь)-альность, реальность предметности, господствующей над нею.  Именно на этом пути можно понять, постичь не частные методы и приемы деятельности, но и сам «мефод». Иными словами, сама деятельность, лишь стороной которой является деятельность познавательная, есть бытие, и бытие России – есть переплетение деятельностей, труда каждого участвующего в ней человека, каждой общности и общества как систем. Впрочем, не в малой степени, и всего человечества, хотя границы слишком часто оказывались гранями враждебности. Это – дело человеческое, не личностное, и отношение не народов, а государств и империй, явлений, исторически преходящих и лишь затягивающих предысторию человека.
Ситуация с методом осложняется также тупиковым развитием познания самого глубокого уровня существа вещей и явлений, – под личностью, то есть тем, что способно к гармоническому  познанию и саморазвитию, понимается почти исключительно отдельный индивид.  Прояснению вопроса о познании и действии является и  содействует представление о личности-космосе, о личности-человечестве, о личности-народе и о личности-человеке. Только постановка вопроса о личности позволяет поставить вопрос не только как самодостаточном явлении, но и о пути всех методов, а точнее – о методе как пути, в котором все иные методы являются ответвлением, сегментизацией общего метода. Им, «мефодом» ; путем, является сам факт существования того или иного явления в наличном, включая  действительное, то есть деятельностное, реалистическое понимание присутствия прошлого и будущего как реальных фактов настоящего в  восхождении к максимальному их прорявлению – бытию. Так существование раскрывается как бытие, целосное, а для России — цельное движение жизни.  Мефод синтезирует с подчинением себе все предшествующие и иные методы как деятельности, соответствующие уровням движения субъект-объекта. При чем, интенциональный метод более всего ответственен за интеграцию субъекта в мир, ноуменологический метод – за организацию деятельности, феноменологический метод – за осуществление человеческого начала а энсический (реалистический в точном смысле слова) метод – за само существование существующего; от интенции к эссенции, экзистенции и квинт-эссенции. Реализм особенно важен тем, что, ставя вопрос о невещном, опирается именно на вещь. Онтологию напрасно понимать как простое созерцание —  оно вплетено в деятельность как основу существования, способ бытия. Деятельность же бывает четырех видов, разделяемых лишь в отчуждении и нуждающихся в  воссоединении в цельной деятельности. Гония, деятельность присвоения с ожиданием возобновления присваиваемого (материальное). Гения, возобновление присваиваемого, что есть социальное узко. Геенния (не случайно созвучного с геенной), совершенствование присваиваемого и присвоения  что есть социетальное, политическое как общественное. И ургия, развитие присваиваемого и деятельного в смысловом, глубинном бытии (духовное). Каждое может быть в свою очередь мате-реальным по отношению к иному – как в пределе идеальному. Идеальное скорее представляется как «идеятельность» (из частной беседы). Соответственно выделяются уровни потребления, труда, работы и творчества как соседствующие и переплетающиеся акты в деятельности индивида и других уровней системности деятельности, например, как социальные подсистемы. Работа и труд в историческом плане рассматриваются, например, Арендт, но в пассивном смысле, — как «вита актива», частность жизни, а не как «актива—вита», активность есть жизнь. Соответственно существуют: религии, наука, искусство и философия. Поэтому исследование должно сочетать, сопрягать взгляд веры (верований вообще, даже нерилигиозных), взгляд свободомыслия, взгляд агностика и взгляд а-теиста, на чем и основана данная «дискурсия» (Флоренский), — представление, обобщающее в том числе и «дискурс», как неудачно был переведен первым переводчиком, Кристевой, термин Бахтина «речевые жанры» - практики. Это дискурсия существования, существующего, существа и бытия (квинтэссенции, сущего). Соответственно можно рассмотреть исторически сменяющиеся виды деятельности науки. От метафизического, разделяющего и разделительного (до Декарта) Диалектического, соединяющего разделенное (начиная с дуализма Декарта до системы Гегеля). Феноменологического (неявно начатого Шопенгауэром, Къеркегором, Нитче, явно сформулированного Гуссерлем). И объединяющего, воссоединяющего их на новой, самостоятельной основе метода ре—алистического, преодолевающего предварительные методы наивного реализма и реализма критического. Соответственно можно выделить этапы доминирования существования, сущности и сутьности на пути к торжеству сущего, деятельности творческой (а это неогтоделирмо от любой),бытия как высшего. Ранее они находились в предварительных и несобственных формах, началах бытия и абсолютизации частных сторон деятельности.
. Можно выделить четыре начала закона достаточного основания (Лейбниц) – Мышление (Гегель), Волю (Шопенгауэр), сознание (Гуссерль) и Бытие. Попытки напасть на закон достаточного основания (Мейясу) бьют мимо цели. Сами же критики говорят о логической необходимости сущего. Закон же свидетельствует об онтологической необходимости для всего сущего иметь  достаточные основания существования, что и  признается ими же самими под видом необходимости «условий» существования. См.: Мейясу К. После конечности. Эссе о необходимости контингентности. Екатеринбург-М., 2015. Бытие же  понимается Гейдеггером наивно, натуралистически и метафизически. Что определило  двойственность его в понимании метафизики, мышления и разума, Разума, непосредственно «мыслящего бытие» — или «подсчитывающего» («Черные тетради»),  как «присутствие» и только. Сказанное подпадает под критику Шопенгауэра о том, что бытие, традиционно понимаемое в Европе как наличное существование (присутствие, «Да»), слишком бедно для начала. И Гейдеггер  только усугубляет его нищету. Понимание бытия как деятельного человеческого осуществления (и осуществления другого), как деятельность, позволяет преодолеть эту ограниченность, рес-фикацию в вещь вместо процесса. На процесс особое внимание обратил основатель реализма Уайтхед, однако рассматривал его суммативно, без внутренних различий и развития и не мог не ограничиться общими фразами. Можно  увидеть другие «корни» достаточного основания — как моменты, стороны, средства бытия как деятельности.  Бытие можно понять как начало раз-личения абсолютизированного в ущерб исходному тождеству и самому раз-лич-ению как действию (Деррида). Деятельного (не формального, Шюц, Василюк) пере—живания, выделяющего значения, эйдосы-идеи и смыслы как предмет и связанностью с предметом. Так выражаются отмеченные методы и уровни деятельности, что  и есть выделение аспектов предмета и предметности, что жестко связано с деятельностью, — в реалистическом, «онто-логическом», квинт-эссенциальном синтезе. Опредмечивание, предваряемое овнешнением, включает реификацию (частично-реСификацию, абсолютизация чего – реСализм, в котором тонут все реализмы), отчуждение, и распредмечивание, что в тенденции должно привести (но в отчуждении не приводит) цикл предметной деятельности к истоку обогащенным. Это и означает присутствие бытия.Руссиянин по преимуществу не существует, абытийствует,хотя это еще ти сокровенно. Словом, как момент интенции и интуиции, их посредники и средства, и «сенс», и эссенс, и экзистенс, и открываются (конституируются) и существуют, и изменяются исключительно в человеческом деятельном бытии как его стороны, переходят в квинтэссенс. Последнее и определяет «мефод» бытия, — от него зависимы все перечисленные методы не только познания, но и как специфические домены действия, труда, работы как сторон деятельности целостной и цельной, в предыстории часто редуктивно-расчлененной, отчужденной. В диалектике  и, далее, гомилетике, бытие как творческая деятельность выступает как закон беспредельности творчества; остальные законы ( единства и борьбы противоречий, перехода количества в качество  отрицания отрицания) – его структура, а он – их система. Поэтому реалистическая логика основана не только и не столько на восхождении от абстрактного, (генезиса, существования, подменяемого бытием) к конкретному, сколько путем (господствующим в деятельности), нисхождения (кеносиса). Он идет от идеально (и умственно) абстрактного к реально конкретному, через экзистенциальность феноменальность и ноуменальность..В то же время, и генезис (восхождение) и кеносис (нисхождение), не смотря на единство человеческого бытия и способа его существования  – деятельности,  — лишь сторонами и отвлечениями чего являются методы как деятельности,  деятельность как «мефод». Не смотря на сущностное единство методов познания,  их противоречивое единство с самой деятельностью, особые  трудности существуют в познании целостностей в аспекте их внутреннего различия как структур, в целом подчиняемых, покоряемых и используемых системами – равноправными свободными деятельными подсистемам от личности до космоса как личности (в-селенной человека). И в этом особенность «кеплеровского» реализма – реализма субъективного, не только  утверждающего особность «объектно ориентированной онтологии» (Харман), но снимающей ее в комплиментарной субъектно-объектно ориентированной онтологии, субъективном реализме. Особо незаменима эта сторона движения в познании человеческого, сокровенного в нем и в мире.Это касается и России с её еще незаментой генетической компонентой, подчиняемой кнеотической  организации,-  впрочем, тбессильной безгенетически-генерического.
Мы исходим в познании сокровенности России из её сосуществования с иными народами, гуманологическими регионами планеты. Всё это отражается на особенностях русского и российского,  русьсийского человека, раскрыть которого мы призваны. Издревле признанная трихотомия —  телесное, душевное, духовное, (напр., ап. Павел), — при всей трагичности недостачи четвертого, вещественного, отражает и отражало непрерывность развития человека по этим ступеням с доминированием одного из них и фиксацией на одной из них. Что не значит отсутствие  уровней в историческую эпоху, в региональном и социальном (разделение труда против его раздробления), но по доминированию. Как бытие трактовались сами эти явления по существу –  натурфилософски, (теологично), этически (научно)\эстетически (искусственно) или философски. Хорошо разработаны методы исследования сенсуалистический (исследующий сенс в познании, существо которого - интенц), ноуменальный, эссенциалистический (ориентирован  на сущность), и феноменологический. Уже основатель феноменологии Гуссерль уделял значительное внимание различению  сторон  и уровней человеческого существа при конституировании трансцендентального субъекта (за что его особо критиковали реалистические феноменологи) феноменологии. Однако у Гуссерля статус субъекта, предмета неясен – он конституируется и интенционализируется, но деятельность не играет первую скрипку в формировании сознания, что для нас недопустимо. Конституирование и интенсирование  — моменты в деятельности и особенно ее действии-потреблении, не более того. Сознание потребляется.  Однако уже у Гейдеггера, с его поисками целостного человеческого существа (видимо, потому и лишенного внутренней  динамики разноречивых начал) такое различение  перестает казаться естественным. Он пишет:  «Вопрос стоит о бытии целого человека, которого привыкли считать  телесно-душевно-духовным единством. Тело, душа, дух  могут опять же именовать области  феноменов, поддающихся тематическому обособлению в видах определенных исследований; в известных границах их  онтологическая неопределенность может не тяготить.».(Хайдеггер М.  Бытие и время. М., 2013. С.48.).  Гейдеггера, как,  и Гуссерля, они и не тяготили и они ими не утруждались по существу. Исследования человека подошли к такой границе, за которой сам целый человек должен быть рассмотрен внутренне-противоречиво, в его явленности самому себе, самостановлении (аутопойесис), которое есть  гомилетическое  (преодолевающее ограниченности и предварительность герменевтики и экзегетики) становление миром — личным, личным-социальным, личным-общечеловеческим, личным – всечеловеческим и личным миром – космосом ( шире —универсумом). В наибольшей чистоте четырехтомия человека изначально, неискаженно и непрерывно проявлена в Русьссии, ее человеке и обществе, ее истории. Человек должен  быть рассмотрен теперь не только в-мире, что в общем-то ошибочно, Поскольку мир заключается человеком между вещами и вещами, вещами и людьми,  людьми и между людьми и человеком с самим собой (основа). Но и в  в-себе (при посредстве мира), и для-себя (проблема, поставленная  Сатром, Шпептом и Лосевым), что ставит границы его феноменологическому рассмотрению. Кроме того, онтологические исследования, не делающие различий бытия человека и внечеловеческой реальности, хотя человек и из них возник, и над ними принципиирует, замыкает цикл исследований как мефод. Но различия есть,и они ургические, деятельностные, творческие. Доминирует, критерий деятельности как бытия, деятельного, то есть творческого, бытия. Он же на других своих уровнях  постулирует, кризирует и принципиирует существующее, что подводит к вопросу о философии, занимающейся только человеческим в господстве над миром существования. Господства над миром вещей. Господства бытия. Онтология человека – ключ к онтологии вещи. Но этот ключ соразмерен универсуму. Общефеноменологический метод, видимо, должен быть обобщен как часть и сторона онтологического (гомилетика)  вместе с другими методами как частными реальностями, особенно как случаи  деятельности с другими свободными общностями. Деятельность, как нам представляется, является бытием, показывает четвероякое его строение. В едином русле человеческого бытия это: вещественное, откровенное (сенс,), вместе с ним телесное (интенс),  скрыто-сущностное (эссенс), социально-прикровенное, феноменологическое, экзистенс и, наконец, сущее, сокровенное. И именно осуществовании прежде всего последнем  идет постоянно речь у Гейдеггера, — феном, экзистенс. Наконец, открывается  и собственно человеческое, сокровенное — квинтэссенс. Последнее необходимо постольку, поскольку в своём наличном бытии человек уже не является простым сознанием, а  сокровенным существом. Существом, выделенным в мире, —  и в реальности: предметность наличного дана ему в некотором горизонте. Даже  свободный человек имеет некоторую цель, смысл своего существования, на основе которого создается проект (иначе он будет пуст), и это – сокровенно и от него самого. Таким образом, путь деятельности – деятельного бытия — в отличие от активности, труда, работы, действия в правильном распределении  ее сторон, — будет раскрытием всех четырех регионов, включая квинтэссенциологию, будет практическим самопознанием, то есть раскрытием самотворения (превращения самого себя в предмет себя самого, что превращает его в оборачивании в свободный субъект)человека. Соответственно и мефод, составляющие его методы, проходя пороги регионов существования, сольются в единый поток, впадающий в деятельность. Кроме того, все человеческоисследовательские направления,  пока что  называемые  нами антропологическими, — поскольку абсолютизируют животное, биологическое и производное от него начало, — обретя свою сферу и метод, станут подлинной антропологией — гуманологией (Кн.4,Ш.,2). Она является основой для всех религий (а не рес-лигий), в первую очередь – натуральной (Спиноза), наук, искусств и практик, прежде всего – познания и сотворения человеческого в человеке — в разных, но сходящихся, вариантах. В свою очередь, квинтэссенс, составят ядро реалий, реализмов (предметных, многопредметных и совместнопредметных) хотя их можно понимать с разных сторон, прежде всего внечеловеческой.  Но и радикальный гуманизм от Кожева до Сартра заняты крайним отрицанием (а не преодолением, Дроздов 1984) животного и создают хирургию вместо свободы, когда человеку не на что опереться. Человек – свободен, это его видовое качество. Насилие над свободой – извращение себя и человека. Свободаестьосознанная необходимость свободы. В равной мере «философская антропология» рассматривает человека с редукционистских позиций, что приводит ее, как антропологию, к кризису 30-х годов. Тогда возник вопрос — кто этот человек? – социально (Юнгер) национально (Розенберг) и метафизически (Гейдеггер после «поворота»), и подобные ответы привели к отказу от исследования свободы. Свобода — первое условие бытия. Бытие и есть свобода. Свобода же без деятельности — пустая абстракция, фикция.

Только теория бытия, онтология (другие формы её производны), онтомен и его формы — реалии, вплоть до исходных реалий, — универсалий человеческой деятельности есть прочное основание бытия, без присутствия которого нет и никакого существования. Это особенно показательнов Русьссии.Реалии в неявной форме описаны еще Аристотелем и последователями как логические категории в рамкаххарактерного для предыстории логицизма. Он господствует и в инфх краях ойкумены вотличие от логосной россии. Они в действительности достаточно точно, хотя и неявно, описывают деятельность. Категории эти чаще всего понимаются через интервал с сущим, — а в нашем представлении именно этот промежуток и нуждается в особенном проявлении и обобщении как деятельность. Цельная деятельность ввосхождении хартактерна именно для Русьссии, хотя не обрела ещевполне адекватнуюфому и сокровенна. Она есть синтез всех методов, от нее отпочковавшихся и её теперь обогащающих, и может быть названа «мефодом» ; путём, методом деятельности. Он включает исторически господствующие формы умозрения, откровения, сущности и явления (феномена); все они – абстракции от онтомена как процесса, без чего нет ничего существующего, – способа деятельностного бытия человека. Человек – единственный Онтос мира. Он – «Он» мира и его «Она». И это – не факт, а акт его самополагания в ином. А сам он – Иной этому миру.  Лучшие люди оказываются сознательно или несознательно Инаками (Кн.3.,Ш,,  5). Так можно поставить радикальный вопрос перехода от фактоцентризма, в существе которого – акт признание фактом, к открытому актоцентризму и акционизму (например, Павлинский в арте, как вариант концептуализма) как проявлению деятельности. На эту сторону обращал внимание неогегельянец  Джентиле, понимая акт как связь теоретического и практического разума, но он не делает соответствующих выводов и развиртий к акционизму от активизма. Факт подчинен, есть сторона, часто не самая главная, акту. Но оьни неразрывны в акции, при гегемонии деятельного, процессуального акта. Так для нашего предмета рассмотрения — России — в первую очередь по сравнению с интенсиональными, ноуменальными, экстенсиальными Две стороны, у Тейярд де Шардена как радиальная и тангентальная энергии, у кню С.Соловьева – как вертикальное и горизонтальное)  и феноменальными (экзистенциальными) сторонами и соответствующими сторонами постижения как синтеза объяснения, понимания (умозрения), откровения и интуиции, основанных на инстинктах и тропизмах, – искони естественным был путь бытия и свободного Бытия. Он заключается в существовании суТЬщего и пребывании в бытии, которое и есть высший вид, род и особа существования. А также — его способа и преодоление его самого. Существование, особенно для Русьссии, не есть тривиальный факт, аакт бытия во всех его изменениях, причем именно оно есть осуществление личностного. Это обязательство перед всем существующим есть осуществление возможного и невозможного, реального и нереального, в их предназначенности любви, красоте, добру,  истине. Этим  являются, например, и этому  соответствуют «арете» античности, соответственно сдержанность, мужество (прекрасный поступок), справедливость и мудрость. При этом само добро понимается двояко – не только и не столько как полезное, но и как общественно организованное добро, справедливость в частности, так, что в него входит и социальное, и индивидуальное, и универсальное. Иными словами, мефод лежит на пути осуществления любви,  прирастания красоты в мире, добра в обществе и универсуме и истины (пре6жде всего,напомним, как ь»истинной жизни»,Бытия) по отношению к отдельному человеку и обществу, что в конечном счете выражается в мудрости, а не простой технологичной истинности (позитивистская наука, «чистое знание»). В  свою очередь мудрость направляет  деятельность как содержание ее, бытия, как цель, в которой воплощаются мудро понятые ценности. При таком понимании познание, — на него в основном падало ударение практически во всех методах, — оказывается подчиненным, хотя и необходимым, началом. Значительно важнее оказывается практическая мудрость, «софургия» и, главное, осуществление на основе мудрости и в мудрости, творчества ; деятельности, труде, работе, действии, понимая под ними, при всем их наличном несовершенстве, способ бытия человека.Особеннов еще в значительной мере латентной их целосности и цельности  в России.
Реализм действительный, субъективный, исходящий нередукционистски  извысшего таким образом, есть способ мудрого знания, софоса, знания сокровенного, человеческого.Что характерно для Русьссии с ее еще незавершенным личноцентризмом в отличие  от вещецентризма иных  регионов. И потому субъективного не в привычом значении произвольного, но доступного лишь субъекту. Здесь субъект реален, и это есть субъективный реализм. Последний есть метод мудрого постижения (прежде всего – призвания и предназначения как основы свободно творимой судьбы) и ре—ализации ее.  Ре—ализация и есть осуществление реальности софоса, мудрости, превышающей само знание не только по форме (есть истина, а не простая «истинность» науки), но и по содержанию. Есть осуществление бытия самого по себе так, что предпосылки и малые формы предбытия в мире ре-ализуются как общие перемены мира, всех его продуктов, включая религиозных и литературных персонажей, все теории и эстетические его преодоление в творчестве. Иными словами, ре-ализм есть реальность творчества и концепции, все политические движения и идеологии, все социальные утопии, не говоря уже о реСальных объектах, социальных фактах, политических конвенциях и духовных софосах.
В самом деле, сенсуализм обеспечивает только действие; сущностное познание – труд; феноменология – работу; мефод – деяние. Суммируя всё это одним словом, мы получаем деятельность — онтологическую форму бытия, причем именно от вектора этой деятельности зависит бытийственное качество и сумма, степень бытийственности личности. Степень  существования  ее, например, такой личности (всегда становящейся личностью личности) как отдельное общество (покоряющее социальность  как социетальность принудительную), как человечество,  в которое в глобализации всё более проникает социальное как жесткая структура, и как противостоящая ей Россия. Загадка заключается в необходимости в ближайшем будущем сделать ведущим вектор деяния  на месте скаляра отношений что есть форма трудовой деятельности (социетального), как труда по преимуществу, структуры жесткого социального детерминизма. Загадка заключается не только в отношении индивидуума (онтология в понимании Хайдеггера) или индивида (онтология в понимании Сартра), но личности в ее независимости и аутономии от иных явлений существования. Именно такого онтологического переворота,— обращения и оборачивания всего универсума к личностному бытию, — ожидает от человечества оно само, люди,  Россия и от России и все иные реальности. Именно поэтому онтологический в своем преодолении, бытийный, ре-алистический мефод, мефод действительности как переплетения деятельных реальностей, не распадающихся до голые реСальностей отчуждения, и их способа существования можно назвать ре-ализмом. То есть – вопросом о реальности (всегда большей или меньшей) всего сущего. Это вопрос о реалиях его существования, сочетающих всё действительное, действенное, включая сюда такое реальное, которое помимо высших сфер личностей невозможно. Вопрос заключается в конечным осуществлением реальнейшего, действительного, полного этим качеством. Оно  отлично от всегда косной, конечной реальности, реСальности — в человеческой действительности как его, человека, бытия с деянием не только ради него самого. И, может быть, не в первую очередь, от чего не может понять онтология европейская.  Это заключено в рОсских реалиях веры, надежды и любви в отношении   и софии, мудрости и, если хотите, Премудрости. В бытийственном плане именно они, как будет показано ниже, есть существо. Существо, соответственно: интенции, без которой сенс – чистое потребление, рацио в его главных исторических ипостасях надежды на мир (ноуменология) и на себя (феноменология), и онтология как софийность.  Так полагали и классики софиологии, ядра  Классической русской религиозной философии — Соловьев, Трубецкие, Лосский, Флоренский, Карсавин, Франк, Булгаков. Последняя,  софийность ,  понимаемая в качестве высшей мудрости (подчиняющей себе науку, искусство, религию), оказывается воссоединяющим все стороны и субъекта, и, через него, универсума началом, — таково ещё неявное ядро софиологии. Она воссоединяет уже не столько в познании, сколько в воссоединяющей все сущее в конечном счете  любви деятельной и, главное, любящем деянии ( безь чеготнет бытия, «истинной жизни»), деятельности человека в конечном счете, — если довести логику софиологии до конца. Любовь без действия пуста, действие без любви разрушительно, что особенно демонстрирует западный капитализм, империализм в особенности. Субъекты любого уровня могут быть рассмотрены как деятельствующие (универсум, основанный на космосе, человечество, народ, общество (например, народность), индивид), но высшим, собственно деятельным их началом является человек (как вид и\или индивид), — поэтому любовь его к иным уровням  субъектов-общностей оказывается абсолютной необходимостью, ядром его софоса. Свобода (деятельности) необходима для мудрого деяния, мудрость есть результат свободы (свободного деяния). Мудрость освобождает, освобождает бытие из плена существования. А деяние, творение — высший вид субъективности, пронизывающий субъектность  иных начал, и именно такая субъективность страшит зарубежье перед Россией, хотя в нем мало произвола, но пока что мало и мудрой воли — если не говорить о народе.
Деяние в деятельности человека до сих  пор было побочной стороной и, чаще всего, проходило неопознанным, что создавало отчужденную ; остраненную (если использовать в новом значении термин Шкловского), отстраненную,  превращенную,  и даже извращенную его форму. Все частичные методы, их  гипертрофия и абсолютизация отдельных моментов деятельности, их социальное (не общественное) разобщение и связаны с, и приводят к — отчуждению, распаду, разобщению, танатосу. Переход деяния, творчества во главу угла должно стать постижением универсальности каждой деятельности, её сторон как деяния. По существу, безответственность к деятельствующей стороне труда и работы, действия, является корнем и прошлых, и современных проблем человечества, его настоящего, так и его предыстории, как народов и наций, так и отдельных сословий и индивидов. Пренебрежение отдаленными и менее отдаленными результатами деятельности неизбежно влечёт за собой катастрофические последствия для универсума, общества, его самого;  человек всё еще идет своими, немирскими, дорогами, прокладываемыми для себя самого и исключительно только ради собственных интересов. Личностное начало, начало ургическое и синтезирующее, в нем еще слабо, сильно связанно индивидуальностью. Путь — мефод, бытие, откроется ему через бездорожье ( а не «проселочную дорогу» Гейдеггера) и только там, тогда, и поскольку, где, когда и поскольку он примет своё призвание и предназначение в универсуме как миро—творца, что особенно характерно для русского, российского человека. Для человека росского, россиянина в частности.
Россия искони, в отличие от других стран, более или менее интуитивно принимает  всё еще сокровенный путь, тропу, в отличие от дорог среди которых есть и приближающие постижение бытийного деяния деятельности « дороги свободы» (Сартр), несмотря на исторически частные увлечения и огрехи. Сокровенное, деяние, для нее всё еще не до конца осмысленный путь и призвание, назначение и судьба. Можно говорить о деятельности как о страннице мефода, как о близкой сокровенному человека и человечества, сокровенной России  и сокровенному ей самой, ей самой как сокровенному всего человечества. Каждый человек сокровенен, как и личность любой общности в существе, что часто так и остаётся таковым навсегда. Поэтому можно и соединить исследование сокровенного с его постоянной спутницей – сокровенной Россией. Россия – зиждитель сокровенного.
Данное исследование лишь в методе является  субъективно-реалистическим, в обобщенности метода. В существе оно – философское, русистическое, россиеведческое. А также историософское, социософское и гуманологическое. Перечисленное требует усовершенствования и преодоления методов метафизическо, диалектического, феноменологического\экзистенциального, приложенй их в структурализме (как частности системного), включая и семиотические, семиологические и деконструктивистские частности. Применения их в контексте России и в перспективе апологии России в ее личностной роли перед Востоком, Западом, Севером и Югом. Человеком, человечеством, народами и универсумом предметного субъективного и реалистического. Это есть россиедицея и персонодицея, Возрождение деятельности на новой стадии развития ее средств из синкретизма преистории, антагонизмов предыстории, в историю. Проходя стадии мифологического мировоззрения, мировоззрения теологического, мировоззения научно (этического) и\или эстетического, философия приходит к своей верщине и синтезу, конкретности целостного.  Но свершается  он в мировззрении философском в собственном смысле слова  или\и собственно мировоззрении, на основе сложившихся предпосылок .Поэтому магистраль мефода в переплетении частных методов, совпадает с основным движением существующего в его бытии, — есть путь бытия. И он – самая сокровенная сторона сущего, для России в особенности.
Никакое движение не может осуществляться, не затрагивая всего сущего, но одна из сторон, не обязательно дна и та же, является ведущей. Поэтому подобный подход следует называть ре-ализм, переворачивание (оборачивание), а связь с минимально наблюдаемым рес-вещью должен стать напоминанием о склонности человека наблюдать чувственно данное как важнейшее. Принцип реализма поэтому сводится ко вобщей связи универсума так, что и субъективная реальность входит в него немаловажным, а порой и решающим звеном, позволяющим воссоединить отдельные стороны вещного и осуществить его оборачивание к более совершенному за счет ре-ализации ре-ального.
Нетрудно увидеть, что четыре выделенные домена реальности – сенситивный (экстенсиональный, если использовать слова Декарта), эссенциальный, экзистенциальный и квинтэссенциальный есть обобщения и дальнейшее развитие физически обоснованного антропного принципа. Как ни странно, его формулировки описывают различные онтологии в системе существования, различные реальности. От  эволюции по направлению к благоприятной конфигурации сенситивного, что составляет зону открытого — к формированию отдельных онтологических доменов, позволяющему сформироваться конкурирующим эссенциальным комплексам. Далее, в экзистенциальном плане формируются параллельные миры с реализацией разных законов и, наконец, в квинтэссенциальном плане — без разумного взгляда не только не формируется реальность вселенной, но она и распадается без сознательного реального вмешательства субъектов разного уровня общности. Обобщая, можно сказать, что без субъективной реальности никакая иная реальность невозможна как реальность, распадается на фрагменты и не составляет реальность как таковую. Для этого сама субъективность должна быть не только реальной, но и целостной. Между тем, с одной стороны, состояние несубъективной реальности ухудшается не в последнюю очередь за счет вмешательства реальности субъектной, слишком отягченной веществом и частным, эгоистическим интересом; с другой стороны субъективная реальность как реальность свободная всё еще находится в массе в становлении, не вышла из предыстории, а частью — и из преистории. Особенно опасно это в онтологической ойкумене, где развилась жизнь, цивилизация, культура и человек с бытием. Иными словами, реалистический принцип другой стороной настаивает, что если субъект не сможет достичь свободы, то есть субъективности для всего универсума, останется субъектным для частного, то реальность погибнет вместе с ним, поскольку без субъективного реалиста она неполна и нежизнеспособна. Следствием обоих формулировок реалистического принципа служит тот факт, что  реальность не сводится далеко к реСальности и существуют закономерности, не сводимые к чувственности и открывающиеся как откровенное в сокровенном только человеку. Безразлично, как назвать его – Богом, Принципом, Совершенством, Плеромой. Можно только лишний раз согласиться с критикой спекулятивных реалистов, критикой, извечной в истории философии, о преимущественном доступе человека к бытию. Не говоря уже о том, что реализм этот остается в рамках реСализма, вещности, следует отметить ошибочое понимание бытия, в существе – существования. Бытии есть сокровенное мира и доступно только деятельному труду, в нем и возникает как цельность и совершенство реальности. Если выразить  Реалистический принцип двумя словами, то они звучат так: «Всё реально!» Впервые в устной форме формулировка была дана в 1991году в рамках группы Авангарх, радикльной фракции самодеятельного объединения философов Анонсенса, в письменном виде – в №от 25января 2006  год в интрнет-журнле «Топос» (см.) и в печатной форме – в книге «Мир умир! М.,2009г. Тогда как Харман, по его признанию, «ни разу не заявлял, будто бы все объекты «в равной мере реальны». (Харман Г. Четероякий объект. Метафизика вещей после Хайдеггера Пермь,2016. С.16). Хотя многие ему говорили, что по его взглядам это именно так. Всё ограничивается объектом. Но не заявлял и обратного. Характерна ошибочная трактовка «реальности в равной мере» что оттеняет «Всё реально!», не отрицающего, а утверждающего онтологическое разнообразие реальности каждого или много из «всего» наравне с ним последним. Следует также отметить, что «реально Всё» как целокупность в развертывании, оборачивании принципа, а не только отдельная вещь. Наконец, принцип «всё реально!» означает равновероятность любого течения событий, хотя бы при вмешательстве субъективной реальности в пусть минимальную субъектность существующего — она присутствует уже хотя бы потому, что всё вписано в объектность, обратной стороной имеющую субъектность и субъектальность к «всё» в иерархии субъектов бытия. В последнем случае можо сказать, что всё есть бытие. Наконец, «всё с существует». В первом – всё есть существование. Наконец, если угодно, «Всё» может быть интерпретирован как Бог. Он тоже реален. Хотя бы потому, что кто-то в него верит как Иное. Реальна и Россия. И она становится иной, пока что субъективность её реальности слишком велика. И её сокровенность делает её реальнейшей. Сокровенное в реальности – невиданное, неслыханное, незнаемое, нигдейное, ничьёйное и т.п. Собственно, так описываются обстоятельства творческого действа в его высшей – человеческой форме, форме реальности бытия. Бытии как  реальности. Но представление  реальности зависит от мировоззреня реального человека.  Но всякое мировоззрение имеет дело с реальностью.Сокровенное – реальнейшее вбытии и существовании.

В соответствии с абсолютной первичностью движения, процесса, как основы и предпосылки, средства  их высшего вида (рода, класса, универсалии) ; человеческой деятельности как бытия и их собственного бытия, исходя из понимания высшего как «ключа» к пониманию предшествующего и подчиненного, можно выделить четыре (основные) измерения всего существующего. Они в разной мере раскрываются в  зависимости от того существующего царства (ср. воззрения на «царства» существующего Соловьева и Лосского, под его влиянием – и Гартмана), к которому они принадлежат по преимуществу. Соответственно реалистический принцип можно определить как принцип  разноречивого (лишь в отчуждении ; противоречивого), синтетического, каталитического точнее, монизма, внутренне полифоничного, иногда контрапунктичного единства (См.Кн.4.,Ш.,2-5).. Без первого нет второго. Без второго - первого. При этом ведущими сторонами могут быть разные начала, но все они взаимодействуют, не смотря на особность и разноречия, и именно поэтому взаимодействуют, а не находятся только в одной какой-то связи. И потому все реальны не только и не столько «вообще», но и как частности, способные к автономному  и аутономному движению, действию как таковому, что не только дает возможность им взаимодействовать, вступать в деятельные отношения, но и быть реальными. Реальности в аутономии образуют такие элементы системы монизма, моноплюрализма (Бердяев), каждая из которых свободна и есть самостоятельный принцип и, далее, постулат  формирования системы в движении (Кн.1,.1.,6)., которому должна быть подчинена всегда временная, связанная с несовершенством, отчуждением, структура.
 Наглядно и непосредственно, из действия, труда, работы, действий, развитых из зачатков и в их преодоление, зачатков, унаследованных от низших царств. Царств,  соответственно, от ощущения (минеральное), от него производных, как от осязания, обонянии\вкусе (господствующих у животных) и слухе и зрении, выходящих на первый план у человека. Из них можно выделить четыре онтологических домена реальных явлений, вытекающих друг из друга и друг друга обуславливающих. Им соответствуют  уровни человеческой деятельности, ее элементы,соответственно, сторон общественной реальности Роуссии (См.Кн.Ш.,2-3) и, следовательно, как порождение\порождающее ; сферы жизни общества вплоть до его бытия и доминирующие исторически стадии развития, а также этапы метода движения, деятельности (Урганона), в том числе и познавательной. Соответственно, как будет показано ниже, в деятельности как целом действию соответствует гония, труду – гения, работе – геенния, и деятельности в узком смысле, как творчеству, творению — ургия. Всё реально не столько само по себе, сколько в разноречивом единстве со всем сущим, реальным.Так реальная и Роуссия. Простейший вид реального ; наличное, точнее и скорее ; «на-личинное», наличным оно становится по отношению к человеческому деятельности, деятельному  бытию, Бытию. Но и здесь присутствуют его предпосылки, здесь наличное есть «в-себе», в стадии никогда не прочного без движения, процесса, обособления, в пределе ; отчуждения, разобщения, «разлиШания» ( так можно понять Деррида). Для деятельности внутреннее движение «в-себе» ; далеко не только вещи, но и всего автономного, в пределе ;аутономногого, что, в принципе, есть «идея» и, как ее проявление ; эйдос, вид на-личИнного.  Именно наличием внутреннего постижимого движения подобная позиция отличается от позиции «вещи» — только вещи, не более!— Канта, что необходимо для  переосмысления аргументации спекулятивного реализма против «корреционализма», соответствия бытия и мышления. Таков подход реализма «актического», синтетически-разделительного, субъективного. Он принципиально основан на свободе, которая есть «осознанная необходимость» (Спиноза) свободы» и  «свободно  осознанная» (Бутин) ее необходимость. Только свобода позволяет перенести «слепящее солнце реальности» (Жижек).
«В-себе» есть матЁ-рия, не сводимая только к веществу или только данному в ощущении, не только «поверхность» бесконечная (Делёз), но граница, имеющаясвою реальность, наибольшую в сознании, хотя для минимума и оно неизбежно, но составляет единую предметность универсума во влиянии на другое и иное. Поэтому они и даны ощущению и сам объект всегда дан. «Что? Когда? Где? Кем?» — элементарные реалии теории познания актического предметного субъективного реализма. (Зачем – его социологии) ощущению в известном опосредовании, есть крайний случай предметности человеческой, определяемый как объект. Этого не заметили Мах и вторые позитивисты, вместе с веществом игнорировавшие объект. Но, если опыт распадается на относимое к физическому и относимое к психическому, и если последнее способно самостоятельно действовать (хотя бы мыслить), — то нельзя отказать в этом и «физическому». К чему позднее (неудачного, по их собственному признанию) пытались позитивисты свести все явления (проект «физикализма»). Физическое должно быть, по крайней мере, мыслимо.
Очевидно, необходимо придать аналогичные свойства и предмету. Его автономии как раскрывающейся аутономии, собственного закона существования. Полагать его как объективность, но не столько в пространственном плане, к чему нас принуждают органы чувств. Если они только действуют (не близко животному), если они не включены и углублены в человеческую деятельность как в бытие. Бытие-существование, которое, в отличии от религии, абсолютизированной веры и наследующего ей новоевропейского понимания бытия, не сводится к наличному и существующему, пространству и вещи, а как бытие духовное, есть время свершения.  И объект и выделяется во времени как предел предметного, его «пре—дел», и возвращается в него деятельно, если не сводить последнее к одному только действию-потреблению, хотя бы даже «ощущательному». В случае Маха анализ, «отнесение» (элементарное действие) не дополняется синтезом на независимой основе («отнесенной к физическому», «отнесение к психическому»). Ленин, при всей монистичности своих взглядов (не чуждых  и идеалистам), но чуждых, что стыдно для марксиста, не только деятельности, но даже труду в частности, делает уступку. В выражении «объективная реальность» («Материализм и эмпириокритицизм») он не разбирает  соотношения субъективности, ощущений, объективности и реальности, что возможно только на основе принципа деятельности и субъективной реальности, что, по существу, нераздельно.. Он сводит всю реальность к объективности. .И подвергает субъективность фигуре умолчания (обобщая «человеком»). Мы исходим из преодолевающего ограниченность этого взгляда предположения, что реальность, предметность во всей ее многообразии доминирует над ее частностью, пределом, — объективностью.Что характерно тво многом для Роусьссии. Это и выражается в принципе деятельного бытия,  а не только «достижения успеха», как у прагматистов (Пирс, Джемс, Дьюи), что абсолютизирует, искажает и отчуждает, изолируя, минимальную компоненту деятельности - действие. Тем самым опосредуется извечное противоречие марксизма, противоречие теории и практики ; революционной (оборачивающейся, творческой) становится всякая практика. Понятие практики, исторически необходимо и до конца не преодоленно отрывающее мысль и действие из цельной деятельности далеко не только в политике, но прежде всего ; творческой поступающей человеческой деятельности, бытии в его самодвижении, преодолевается в нечуждо терии, идеальному, понятию и категориям, деятельности, «тводеятельности». Это неизбежно и неизбежно ведет к абсолютизации элемента  деятельности — труда и элемента духовного — идео—логии понимаемой уже не только как как политическая доктрина, не только как «руководство к действию» (Ленин), а как основа и сутьщество всей деятельности в ее неизбежной в конкретности частности, преодолеваемой лишь регулятивно. Оусьссия латентно, ьсоковенно еще естьстрана народадея тельности, субъективности,творчества и потому – реальнейшего.
Попытка преодолеть противоречия материализма и идеализма как преодоление психологизма предпринята феноменологическим движением. Однако Гуссерль, справедливо выделяв феномене четыре аспекта ; предмет, слово, сущность (эйдос, что противоречиво само по себе, как в отрыве от первого, внутреннего, внешнее, «образ», сводимый так в отрыве к «иконности») и смысл, отбрасывает два первых, что делает его исследования усеченными, утратившими основу ;  целостную в разноречивой четвероякости предметность. Внутренне, как смысл различный в зависимости от особенности предмета и универсальный (не у всех) для человека. Постмодернисты (после модерниста-Гуссерля, открытого редукциониста, а значит, упростителя) были заняты в основном критикой словесной стороны феномена, что ограничило их взгляд только одним аспектом предметности  —явлением, эйдосом, в отрыве от усии (сущности как бытия), постигаемого и для многих непостижимого в частностях или целиком, что абсолютизированно Франком в его трактовке «непостижимого» - целиком и в принципе). Необходимо, на наш взгляд, обернуть ситуацию и увидеть в предмете, предметности основу далеко только не одного феномена, а другие аспекты, выделенные Гуссерлем, аспекты онтомена, схваченного, постигнутого цельной человеческой деятельностью.Роуссьия – страна не столько объектная, сколько предметная. Они сочетаются как различные предметности, слои и пласты предметности, разноречиво связанные между собой на основе и в лоне предметной деятельности. Предметность и есть реальность, полагаемая деятельностью в объекте. Деятельность всегда, хотя бы в минимуме (в случае отчуждения), предметна. (См.: Дроздов В.С. Проблема предметности в человеческой деятельности. М., Институт философии АН СССР. 1991. Диссертация…кандидата философских наук. На правах рукописии). Если, как уже отмечалось, Кант совершил «коперникианский переворот», остановив субъекта и двинув объект, если спекулятивные реалисты, отмечая «птолемеевскую контрреволюцию» его к человеку и сами совершают контрреволюцию в этом отношении, то следует вспомнить о «тихой» революции, «повороте» Кеплера. Кеплера, избавившего Коперника от трудностей гелиоцентризма и в принципе обобщивший «объект» и субъект», как и от трудностей геоцентризма ; ни Солнце не вращается вокруг Земли, ни Земля – вокруг Солнца. Они вращаются (действие аутономных объектов) вокруг общего центра тяжести. В нашем случае это - предметность как разноречивое единство, разная мера и дистанция взаимодействияне сводимая к одному началу или одному из начал в единстве опредмечивания и распредмечивания. Поэтому в субъективном реализме можно выделить две аксиомы, взаимодополнительные ; всякая предметность подвижна, деятельна, всякая деятельность, подвижность предметна. Выразимся двумя словами ; «Всё реально!». Поскольку предметность реальна и реальность предметна. И в этом заключается принцип разноречивого единства всего. Гуссерль брал жизненный мир в скобки, как «натуральную установку», но затем протаскивал его как «горизонт». Мы же берем «жизненный мир» в кавычки, как смешение по крайней мере, четырех уровней, слоёв, пластов мира, (особо нетерпимое и необходимое в России) различение которых характерно для России как «мировой» в точном смысле слова культуры. Иное дело, что их соотношение, сложившееся исторически, должно быть очищено от отчуждения, а значит, повернуто, обращено и обернуто. Личность должна окончательно стать центром, ее внутренний мир (часто подменявшийся  «душевным миром) — соединяемым на основе предметного, полифоничного по существу, в минимуме четвероякого, иначе только «фоничного», распадающегося предметного мира, и универсума, и в-селенной, и общества, внутреннего и внешнего, — социального и политического, и двойственности каждого из них — и самой души. Всех слоёв, аспектов, объединяемых духом, так, как и душа, душевное, освобождающимся от отчуждения, гипостазирования, в их противоречиях, диссонансах и какофониях, на основе традиционной и нетрадиционной  (в том числе русской и российской) дух-овности, — воссоединяемых и освобождаемых «мvром». Вследствие этого исследование должно развертываться не только религиозно, эстетически, этически (научно), но, главным образом, в синтезе, конкреции. Это означает и синтез разноречивых пластов, слоёв, уровней, аспектов предметности. Синтез её «волновой» (предметность деятельности), полевой (предметность в целом),  квантовой (предметы разной природы) так и корпускулярной (отдельный предмет) составляющих. Понимая под этим расширение принципа дополнительности (комплиментарности) не только физический, культурологический (внешняя и внутренняя культура), но и философский. В физической аналогии принцип деятельности аналогичен с принципом базовости «кванта  действия» Планка.  И это – единственное и естественное оправдание самостоятельности и вездесущности философии. Но для нее она должна быть ре-алистической, в том числе и «оборачивающейся» («ре»), в частности, в  предметности и ее субъект-объектности как основе мира, созидаемого человеческой деятельностью и мышлением. А также она должна исследовать с особой строгостью «алии», «отчуждения» и способы его преодоления, оборачивания, их «ре-». В подобном ключе назревающий пе-«ре»-ворот в доминировании творчества, творения от его спорадического принципиирования, постулирования («бывания»  к «бытию»), к доминированию и гегемонии есть его, творения-творчества, ре-ализация. В частности, как увидим, в этом выход из отчужденных форм, форм предварительных и искаженных, в России в том числе и в первую очередь. Связано это с персоналистическим оборотом, набирающим, вольно или невольно, произвольно (Мировая революция 2011г., например) и непроизвольно, свою силу как ре-ализация игемонического в гегемонического личностного, творящего начала в реальной  гемоничности и гемоничности, её многоуровневой человеческой предметной оборачивающейся субъективной предметной  деятельности, человеческого бытия, торжества Бытия в истории, в Иное Время.  Так можно представить \роусьссиюв универсумеи  среди других реальностей, предметностей, объектностей,субъектностейчто намечае т прямой путь кеё сокровенному и сокровенному человечествва и  универсума.



Следует подчеркнуть, что традиционно соотношение бытия и существования понимались перевернуто и отчужденно. Линия мышления разворачивается от формы извращенной у Платона, отделявшего бытие-идеи от существования. От формы остраненной у Аристотеля в «чтойностях». До формы превращенной у Гейдеггера, пытавшегося уравновесить  субъекта и объекта за счет их устранения( онтологическое «фундаменталь») (понятия онтические у него) в фундаментальной онтологии присутствия, нераздельности субъекта и объекта, что нами понимается как частность в перспективе более глубокого исследования движения. Субъект-объектной двоякой реальности как частного случая субъект-субъектной (четвероякой), особенно в самоотношении одного субъекта любого уровняю. Это необходимость, но, кроме России, Дав и в ней, но меньше, редкость. Так проявляется главная роль  в дрИме предметной субъективной деятельности «онтоса», усии ( глубже сущности как таковой, номинально-мальтитьюдной, множественной, магнитьюдная, могущественная) как основы реалий, усиологииологии вразрывающем основании онтического. Наконец, отношение существования и бытия совершенно перевернуто (искажено) у Сартра в представлении о человеке как существовании, экстенсии, а о внешнем как бытии. Таким образом испробованы все варианты отчуждения, что было неизбежно в преистории и предыстории. Современное развитие с особой остротой поставило вопрос не только о «снятии» (Гегель), но о «преодолении» в «оборачивании» отчуждения, превращения его, как  выродка существования в подчиненый и очищенный момент Бытия,особенно в Роуссьии.. Бытие, таким образом, понимается как творящая деятельность субъекта, а подчиненные ей моменты – как существующие, но и сами по себе, и в деятельности соприкосновенные с бытием.



Единство мира заключается не только в его многообразии, но и в   его субъективной предметности как истоке\результате актуальной или потенциальной человеческой деятельности, опирающейся на элементарное действие ; раскрытие «в себе» в себе и в другом. Словом, в единой предметности это есть аспект пребывания, и он пребывает (растворяется) в ничто, никто, нигде, никогда (начала творения!) либо в небытии, если не отчужден и  имеет собственную сущность как усию самодвижения как автономии. Последнее  неизбежно раскрывается в существовании «для себя», в опоре на внешнее, что есть принцип самопричинения, существования,  и определяется не только изолированной «массивностью» в любом смысле (духовном тоже) матёр-ре-альности, но и измениями причинности в предметности, вплоть до абсолютной причинности (беспричинности) свободы. Нужно отметить, что реалистический принцип разноречивого монизма есть принцип многомерности (в пределе-четырехмерности) предметности. И их, слоёв-пластов, взаимопричинении как реальных. Однако, такой путь основан на наивном представлении о существовании прежде всего внешнего мира как мира вещей и идей как вещей, сводит к существованию даже сущность. Это – младенчество человека и человечества. Детство человечества – различные виды натурализма, от натурализма (прирожденной неприрожденности) идеи Бога, до натурализма атомов и природы,, сокрыто опирающихся на самопонимание человека в его натуральном рождении, как природы, включая и борьбу за «прирожденные права», — гражданские свободы, выше которых буржуазное общество подняться не может. Может только мегаполисное, в России аналогичное исходному — земледельческому. Это – все еще объективирующая вера в сущность мира, обеспечение существования человека и его сообщества. Взрослость — перенос центра тяжести на субъект, на его существование (но еще не на всю сущность, на призвание, сущее) как источник его самоопределения в мире. Сам в лице человека мир становится субъектом над субъектом, самоопределяющемся в бытии как (и все еще) сути мира. И мира как сущеЕства его существования и деятельности, что в доминировании последнеготворит творящее бытие (фактически, «натура натуранс»  Спинозы с той разницей, что природное здесь прежде всего «натура натурата» для творческой деятельности). В целом же эти стороны справедливо опосредовались в средневековье природой несотворенной, но творящей, и природой сотворенной и творимой.  Мир многослоен и  многоаспектен, замечаем лишь простейший. Соответственно происходит нарастание, интеграция сторон  понимания бытия, но все еще  фетишизированные, тотемизированные и анимизированные, деспотизированные — отчужденные. Это существование – «в себе», «для себя», «для другого» (до чего дошел Сартр, феноменологически систематизировавший первые три),  и он остановился перед решительным «оборотом и обращением» ; переходом от «тотальности исторического бытия» к времени как  форме осуществления деятельности, субъективности и предметности. А именно, — производимости изменяющегося человеком, возвышающимся от сущности до усии — существа софоса, мудрости, чем философия окончательно достигает аутономии, самостоятельности, — до «усивека», как опоры и способа самого существования вообще  и преобразователя и Другого. Последний есть крайность, ставшая трудностью для Деррида и Нитче, — существование для другого. И  социальности, как в пределе «для себя», что стало трудностью не только для Маркса, но и для социологии, начиная с Монтескье, Руссо и Конта, Все эти слои опираются на «в- себе» и «для-себя», не абсолютизируя их, различным образом вскрываемого,  открываемого и обретаемого, начиная с идей Платона, причин и «вторых сущностей» Аристотеля до непостижимости «вещи в себе» Канта.
Всю перспективу оборачивает и перворачивает последний и решающий аспект ; «для иного». Связь с ним и формальная (идеальная), и мате-реальная как крайностей предметности, способа существования – осуществления – реализации бытия есть его предметная подчиненная основа. Связана она исключительно с деятельностью человека как высшей формой движения, процесса и становления через опосредование (включая опосредствование) средних членов предметности.  В целом центр внимания в реализме переносится на процесс — так поступил, в частности, Уайтхед. Однако, в подобном взгляде не различаются сами формы движения, не выявляется его элементарная форма и продвинутые — деятельность, творение. Именно на последних концентрируется данное исследование как философское. От вещи-живого субъективного (актуально или потенциально) предмета как господства формы над материей, от вещи как нерасторжимого единства субъекта и объекта, от господства сначала объекта затем субъекта,— и все они объединены более, чем разъединены миром, можно придти к пониманию деятельности как содержания всех этих форм,  понимаемая как форма, на форму влияющая, включая и формы форм  содержания ; прежде всего мира Поэтому миру «усиевеком» как  деятельным существом и существующим в подчинении бытию ее относится только как к данному, а не заданному, как иному, а не Иному, данному в деятельности и для деятельности.  В вопросе о методе, прежде всего познавательном, путь был подчинен отношению к данному. И, в известной мере, традиционен, историчен и логичен, филогенетичен и «онтогенетичен» (включая общую генетичность и конечную, через структуры и полструктуры, свободную системность) в общенаучном смысле совпадения бытия и существования, традиционно смешиваемых. Теперь необходимо ступить на путь Исть-тины, разноречивого различия до противоречия, контрапункта существования и бытия как сокровенного и заданного в целостности, идти от сокровенного к откровенному так, что оно раскрывается через предметность, существование и другие аспекты которого определяются бытием ; истинной жизнью, целостной, даже цельной, деятельностью. Поэтому принцип реализма в первом приближении означает, что реальность предметности – в реальности деятельности, процесса. Этот путь во многом и в частности, не беря во главу угла предметную форму ценности, которые не существуют, «значат», по неокантианцам, что выпячивает общезначимость, номотетичность за счет ущерба идеографичности, есть путь аксиологический. Основание, это обычно как одну из основ онтологии не замечают. Но и он опирается на ургию как высший класс деятельности и ее основу, и этот «обратный и обернутый» путь можно определить не только как канон, основанный на органоне (Аристотель), но и как их основу и условие их действенности (производной) ; Урганон. Сокровенное открывается постижением, основой, и  понимания, и объяснения, и обретения. Оно есть основа и высшая форма интуиции, исходящей\преодолевающей, обращающей и оборачивающей первичную интенсию сенса, чувства (редко «общего»). Оно понимается и в смысле ощущения внешне данного, психологизированного как форма душевного, господство которой понимается как «погибель души», чувственного. Также он понимается как «смысл», в действительности, –  и «общего смысла», значения, традиционно отчужденного в общее и относящемуся к человеку как единичности общего и действительно превращающего его в откровенное. В качестве метода перспектива эта – параллельная так, что стороны ее связываются человеческой деятельностью (ниже мы увидим имцлициный смысл этого), в минимуме – оно протоптана элементарным человеческим действием — ходьбой (мефод, путь, тропа), при параллельной дорожке следов или субъективистской косолапости, или при объективистской расставленности носков. Урганон ( в том числеи в смысле «Урга» - «территория любви» по монгольски, Михалков), и есть «мефод» в строгом, исходном и основном смысле слова. Он и есть путь Бытия, только с не всегда отчетливыми и безошибочными проявлениями которого, его усии, являются наглядно- частично-открыто-спекулятивно-поверхностные онтологии и онтологии региональные, существо которых – различные стороны базовой предметности. И, таким образом, системы реалий,— онтомов (в познании выстраивающихся в цепо онтомен-ноумен-феномен-ре-онтомен в ограниченном смысле возвращения познания к целостно-противоречивой предметной реальности как субъективной ее стороны) и реализмов— и самой деятельности как способа их реализации, становятся формами бытия как содержания деятельного процесса. Существование мира обнаруживается формой бытия, прежде всего бытия и человека (не всякого), но они же есть содержание, которому человек придает форму бытия (Эту сторону абсолютизировал Сократ). Человеке призван всегда и особенно сейчас служить призванию универсальному, Бытию. Иначе универсум выродится в простое существование, в плоскую вселенную, а не совместно творимый в разноречиях мир, универсмум, малтитьюд и магнитьюд этосов  личных  (конркрецию человеческого, индивидного, индивидуального в бытии личностью) пойэтосов. Его этос, уже преодолеваемый, станет настоящим пойэтосом, а деятельность  — пойэсисом на основе и включая ауто и автопойэсис.





Постижение Росьссии как в её пршлом,так и настоящем и будущем требует разработки особых методов, которые одновременно являются научной и иной революцией.Она владеет беспредельными пространствами именно потому, что есть страна  времени.А время есть функция движения не праздного или внешнего, а сущностного, ургичного, бытия.И потому способна овладевать огромными пространствами. И осуществляюжщегося предметно, то есть во взаимодействии с иными реальностями, деятельно.Секрет научных  революцтй (Кун) заключается именно в научной деятельности по образцам, парадигм ам. Переходна точку зрения деятельности позволяет обобщить парадигмальность научную до видов деятельности вообще, компонентой которой яввляется познавательная и, уже, научная деятельность. Она также имеет гонические, генические, гееннические и ургические (творящие) компоненты. Истогрически доминирорвание так и разворачивается, в этом ряду – от созерцательности к вере, познанию и  грядущему признанию активной оли не только познания (что утверждалсьКантом), но и самого сознания как начала бытия в бытии-деятельности творящей. В действительности парадигма постоянно развивается, создавая куммулятивный эффект. Современная научная, как и всякая инаядеятельность всё болоее приобретают этт революционный компонент,становятся «революционной деятельностью» (Маркс) по преимуществу и не только политической, но и всякой иной. Таким образом, существо субъективного реализма – в  признании постоянствасубъективных перемен качественного типа во всех реальностях, человеческой в особенности. Имкенно это качество деятельности не замечает,например, фон Мизес или Арендт. А они в малых  мерах присутствуют в самых основах универсума, достигая максимума ппевоначально  в немногих родах человеческой деятельности (меньше в потреблении, больше в труде,еще больше в работе,вмаксимуме – всобственно человеческой деятельности как в филоорганизации, в обществе,так и в онтоорганизации, отдельного социалього субъекта или акции акЦивности). Деятельнрстная революция, так сказать,изкумулятивной становится перманентной. Какой она и есть в малых мерахв самихосновах реальности, вкоорой развтие всегда осуществляется на основе повторов, цикличес4ого двжения. Именно в этом состоит верное рассмотрение5 четвертой формулирвки антропного принципа – основы сознания, су3бъективности,укоренены в самих основах развивающейся реальности, самого универсума,достигая аутономии у человека как вида,рода и индиувида.

               






               2.  Реализм  мировоззрений. Четыре  онтологии


Непредвзятому человеку вполне очевидно присутствие непосредственно субъективного, — а оно всегда в действительности как его тело, — начала существующего, превращающего её в дейст—вит(а)(е)льность. А именно это есть ре-альность, в развитии, совершенствовании (иногда и падение — совершенстование отчужденного, в существе — профаноархии в нисхождении, как в Дантов Ад), восхождении. В человеческой реальности могут происходить обособления сторон ее, действия, труда, работы в виде гонии, гении, гееннии, а иногда и отвлечение ургии (немецкий идеализм). Складываются различные типы мировоззрения, всегда ограниченные определенной конфигурацией отношений субъекта и объекта,  различные трактовки реальности. Как будет показано далее, русьссия есть странаа мировоззрений по преимуществу. (Кн.1.,УШ). Человечество пережило четыре мировоззренческие доминанты — религиозную ( с предваряющей — мифологической), эстетически-научную, конкурирующие между собой, и наступающую философскую собственно. Это соответствует четвероякости реалии и, соответственно, веровательно-сциентично-эстетически-философской истины. В философии это отразилось как господство объективного идеализма, материализма\субъективного идеализма и субъективного реализма. Магистраль изначально составляет объективный идеализм, полагающий основу в  реСлигиозно понятом духе, отчужденном от субъекта. Дух здесь понимается как вещь, хоть и особого рода. Как и основа жизни, верование (во что-то). Она порождает мир видимых вещей самостоятельно, посредством манифестации. Объективный идеализм — древнейшая форма мировоззрения и ориентирована на открытое, на откровенное данное. Всё открытое так или иначе откровенно,  безусловно, частично. Как бы ни старался Гуссерль, весь мир не «вынести за скобки». Сохраняется мирскость самих вещей, что и есть основа их соединения\разделения, вещей в мир и их мирское существование. Мир  «въедается» в вещи. При этом, в религии и иных верованиях, субъект понимается пассивно, как то, чему приписываются атрибуты, свойства и отношения. Он – их потребитель, действователь в рамках данного как  «окачественный». Естественной реакцией на объективный идеализм служит идеализм субъективный. Здесь только субъективная реальность представляется существующей, объективное игнорируется. Конкуренцию ему составляет то, что традиционно называется материализмом, а именно объективный реализм. Мейясу первоначально  называл свою концепцию «спекулятивным  материализмом». Конкуренция двух направлений разворачивается в целом по линии конкуренции искусства и науки в Новое время. Нетрудно видеть и эмпирически и логически в Иное время наступает черед доминирования философии, а именно – субъективного реализма. Под субъективным следует понимать различные формы  творческого движения, становления, вплоть до высшей, как бы её и их  ни трактовать. И, в то же время,  субъективный реализм не отказывает в существовании вещам, хотя понимает их в движении,— не только хотя бы в минимуме существования, но и хотя бы в минимуме  бытия, становления, процесса, движения. Хотя обычно этот минимум, зачастую искаженный и отчужденный, где бытие лишь содержимое, огульно называют бытием, а не существующим. В изменении происходит смена качества реального, поэтому речь идет именно о ре—ализме, оборачивании всего сущего: именно как ре-ализм будет использоваться термин реализм. И  реализм субъективный, но существу,  сочетающий в разной мере субъективное (субъектное) и объективное (объектное) во всех явлениях действительности (включая и возможность как реальность).
Иными словами. Традиционно выделяют основные базы мировоззрения: вещество, что исходит из догмата  о первичности всего вещественного, вещи, стихий, и зависимого от духа. Или независимого  духа, зависимого лишь от других духов или независимого от всего, существующего наособе,  исходящего из бытия духа, даже духа конкретной личности, утонающегося до идеи и подчиняющих себе вещество и вещи, стихии. Существуют также два композитных мировоззрения, одно – что идеи  (форма бытия духа) вытекают из  материи, в том числе ; из вещества, в форме материи, данного в ощущениях как его обобщения и конкретизации и, напротив, что материя есть оплотнение и воплощение идей о ней. Иными словами, можно выделить четыре мировоззрения. Ставящее во главу угла вещество и неизбежно отрывающий от него дух как богов или идеи, это вещество животворящих (мифологии), что характерно для ранних стадий развития человеческого общества а сейчас – для Юга и Севера (в том числе российского) Он зависим от следующего, теологического, хотя последний отделился от него и стал монотеистическим. Ставящее во главу угла идею и противопоставляющее ей материю теологизм, ; ныне, как и ранее, характерный для Востока. Материализм различного — вплоть до субъективно-идеалистического(а он материализм ощущений) — толкования,  отрывающий дух от материи, характерен для Запада.  Взгляды, основанные на признании деятельного бытия  как  субстанции и «обстанции» (следствия самого себя), субъективности  реальности и как существование (собственно), вещамии вообще, предметами и предметностьью в субъективности как потенциальном и актуальным как акЦизностями, субъектности — движения, даже личностями – вселенскими, совокупными, совместными и индивидуальными.  Это — латентный и выходящий к доминированию реализм субъективный. Он, ургийный, способен  использовать все другие мировоззрения как честные случаи и моменты своего синтеза, «конкретиза» и как средства и ответвления уже не отчужденные в разнообразных явлениях, и это — существо российского (бытийственного, реалистического, субъективного) миро-воззрения Субъективность в России нередко развивается потому, что «верхи» многое запрещают делать фактически. Отсюда и актизм деятельности россиянина, и его актическое отношение к миру. Актическое мировоззрение, мировоззрение ургическое — мир мировоззрений и миро—воззрение. Ургическое миро—воззрение уже не только воззрение, но и делание мира, собственного, совместного, совокупного, общего, всеобщего.  Первое мировоззрение,преисторическое, мифологическое.  Как доказал Лосев, раннее, дотеологическое, многобожеское, мифологическое  мировоззрение было собственно эстетическим.   Можно предположить, что преисторическая мифология была скорее эст—тетической, если под  «эст» понимать движение, жест, что только и отличает человека совне от животного. См.: Мир умир! М.,2009., с. 43-44.). Второе теологично. Возводит мифологию к единобожию и оборачивает отношения бога и людей. Третье по большей мере научно, оно латентно пантеистично и скрыто антично ¬— центрация науки на объекте и искусства на определенных программах обращают предыдущие. Они относятся к предыстории. Уже к собственно зарождающейся истории, актического миро — воззрения характерно скорее миротворение как лейтмотив и основа, поскольку индивидуализм,  начатый (телос) человеком дошел до последнего предела отчуждения и себя от себя и от сообщества. Что как особую трагедию Европы Нового рассматривали неомарксисты, особенно Хоркхаймер и Адорно, но ныне это трагедия не только запала и всего Новейшего времени. А также в отчуждении  и себя от вещи, и себя от другого, и себя от мира. Распад особенно заметен в уравнительности основных тенденций современности, не обходящих и богачей, тоже агентов денежного мира.Время Иное характеризуется начинающимся прозорением композитного состава субекта- не только индивида, но и рода, вида и существующего вообще. Соответственно четвертое мировоззрение, латентно характерое для России, с  концентрическим строением субъективности, развивается в сё активнее, хотя ему  не хватает еще недостаточно развитого (но существующего) «обернутного» отношения, осознания всебщноси личности, постоянно пробивающегося в российском воззрении на мир. О чем речь будерт в своём месте (Кн.2., УШ., гл.6;  Кн.3.,Ш., Гл.6 и др.).
В начале ХХ века в Европе эти четыре мировоззрения были сужены и сведены к вопросу об ощущениях, что восходит к британскому эмпиризму и заострено  Махом, Авенариусом и Петцольдом, — вопросу,  гносеологически важному, но с точки зрения более глубокой, онтологической, бытийственной,  бесполезному. Онтологически  ощущения, как и всё другое, являются некоторым существованием, реальностью, выражающей более глубокое — бытие подвижного, деятельного существа, нуждающегося в значительной независимости от окружающего, каким является человек в своём существовании и бытии. Его мышление прикровенно, но оно должно вести к самому его личностному бытию, сокровенному, независимому от всех иных реальностей – к его духу. В этом сказался европейский дух элиминации субъективного в вещах. Поэтому ощущения всегда  рассматриваются в оппозиции прикровенному – душевному, области теологической и, тем более сокровенной — духовной, точнее и конкретнее — бытийной. Для того, чтобы упразднить личностное (личности «предыстории», личности частичной) влияние на познание и был поставлен вопрос об ощущениях как единственной реальности. Но о природе их спорить бессмысленно — всё обладает собственной реальностью (сочетающей субъектное и объектное) и стоит ли дискутировать, что реальнее — вещество, материя- сущнОщение, сутЬнощение (где суть – развитая и благопреобретенная извне сущность человека и не только его), бытие или опосредствующее их сознание? В самом деле, сведение вопроса к реальности материи или идеи в узких рамках гносеологии  не имеет резона — содержание идеи или материи проистекает из иной реальности (всё равно какой). Иначе они — просто формальности, в лучшем случае с содержимым, а не содержанием.  По меньшей мере можно сказать, что материя — форма идеального, а идеальное — форма материи.  Как и в вопросе о духе, исток в ином,  и не имеет смысла задаваться вопросом о первичности — всё реально. В-ином – есть глубочайшая форма в-себе, поскольку в-себе вписано в иное и в себе есть иное иного. Всё есть как в Себе, так и в ином, но, поскольку оно есть, то есть и в Себе Самом (Мир умир! М.,2009). Само же столь глубокое в универсуме, что даже Иной относится с Само как с Собой, и этим иным может быть и сам универсум как Иное Иного. Иными словами, Россия есть иное иного и, одновременно, его в-себе. Она — «средомирие». Ощущения же не имеют философского смысла помимо того, что некто встретился с принципиально новым, что тоже есть деятельность, деятельность ориентационная, которая (о чем речь ниже) особенно отличает человека. Чувства же обычно в языках (русском, английском…) означают прежде всего позицию, вырабатываемую при встрече с чем-то – «общее чувство» («общественные чувства»), чувства душевные (собенные и особые) и чувства-ощущения —органы первых двух.
Традиционно мировоззрения лишь созерцали мир, создаваемый побочно или  алчно так, что соединяли, разделяя личинностей, индивидов, индивидуальности, человеЧасти. Присоединение требовало покорности и самоотчуждения по меньшей мере. Разделялись и противопоставлялись регионы существования внутри мира так, что в наступающем Деградансе люди более выбирают смерть, чем жизнь. Вершиной мира было  т расстояние от  живой природы и земли, общества, с их трудами и опасностями. Успех был потребление, прежде всего престижное, знаковое, теперь уже символическое. Этим танасическое в мире и танасические миры только углублялись. Миро—воззрение, то есть воззрение, разводящее для соединения, это миротворчество во всех аспектах его многослойности. Разводится только целое и свободное, соединенное многообразно с миром и деятельностью. Таким образом, устанавливается целостность деятельности (с побочными отношениями с другими в мире) для личности и для общества,— для универсума в целом.Последняя позиция более всего характерна  для российского народа.

Три традиционных философских направления в конечном счете являются момиентами, средствами субъективного реализма, описывая минимальный акт деятельности со стороны его постижения, что само есть сторона деятельности, цельный архитектон ( с ограничениями) реальности в объепктивном идеализме, в каждом из которых не учтывая отношения данных (в первом случае ) деятельствоющему субъекту) и выводя их в общее и неопредленное идеальное, как и предметная оппозиция субъективному идеализму – материализм, что есть, собственно, редуцированный к одноу из низких форм существования реализм так, что его можно назвать объективным реализмом. От ннего в современности отпочковываются  две ветви – объективно ориентированная онтология, отбрасывающая субъектное и предметное в объектном и объектное в субъективном преувеличивая и негируя предметную данность объекта. Другое направление – спекулятивный реализм — концентрируется на довольно низком уровне реальности, расчленяя реальность произвольно, но не предметно и выводя контингенты ее из ее же самой,отрицая тем самым саму возможность целостности сознательности. Оба направления редуктивны и  ретроградны, ведя путь к существованию, лишенному даже признаков бытия и человечевскоговозможного знания о них. В этом они неаследуют разного рода реализмам, которые объединяет «присутствие самого объекта в сознании» помимсо действия объекта на сознание и сознания на объекта, их взаимной предметной субъективности и объективности, предметности. Все их объединяет отказ от деятельности во всех её поворотах в прошлом и будущем, в которой проявляется субъективность всех её участников и их контингентность. Последняя имеет смысл только в приложении к данной предметной вселенной, но не ко всему универсуму.Переходя на сторону противника, объекта, они забывают, что конкретный субъекти имеет интуиции собственного существования, сочетающие все возможные объективные свойства и тем подтверждая, что абсолютно нового, «сырого» объекта встретить невозможно. Сциентизированные абстракции и  сенсуализм серьезно затрудняют философское движение


Исторически и логически не  противоречат сторонам в природе реальности все отмеченные мировоззрения, хотя одно из них исторически и цивилизационно выходит на первый план, последнее же принадлежит собственно истории, осуществляется сокровенно и проявляется с настоящей силой лишь в предстоящее Иное время с опорой на глубокие предпосылки в русьссийском мышлении.. Сейчас очередь за реалистическим синтезом на основе духовного бытия как существа, сокровенного содержания  человеческой (а не чел-Увеческой) действительности и недействительности. Иными словами, генетически, исторически,  логически и онтологически возможны и существуют четыре  мировоззрения по главенству отношений. Отношения материальное—материальное (вещественное), характерное для народов преисторических, меридионала, где даже дух материален. Материально-идеальное (сциентистское, материалистическое даже в однозначности идей), характерное для народов атлантического комплекса, для оксидентала, полагающего всё сущее за некоторую объективную реальность по отношению к познанию. Идеально-материальное (теологическое, идеалистическое), характерное для восточного комплекса воззрений, для ориентала, основанных на прочности и неизменности идеального. И идеальное-идеальное (духовное, с поворотом, оборотом и  обращением),  обобщающее три предшествующие, поскольку даже духовное мировоззрение не может отрицать существование вещества и материи и случаи их противоречивого (а не разноречивого) соединения. (Подробнее – Кн.1,.УП). Идеально-идеальное опосред(ст)(в)уется тремя остальными отношениями, сохраняя свою аУтономность. Подобно божеству, опосредующему материальное и представляющееся либо тонкой материей, либо вне ее. Впрочем, последнее отношение также опосредуется духовным и даже бытием. В деятельности  до сих пор и большинства оно выполняет роль заниженную до уровня разума, а не порождающую, производящую бытие. При этом оно отчуждено и искалеченно и по форме, и по содержанию. Особенно поиском частичного, фактического, вещественного успеха в пренебрежение всем остальным миром и им самим. Иально-идеальное, как механизм бытия, —  отношение, которое характерно для России с ее дистантированием, опараллеливанием отношения в мире как реальности с реальностью и выявлением личностной (аутономной, свободной) причинности. Свободной причинности как основы целостности разобщенного мира в соединяющей параллельное в деятельности как реальной акции и как длительного процесса. В нем укрепляются ослабевшие реальности, соединяются разобщенные, примиряются враждебные, укрепляется деятельностногенная действительность (дающая и опору деятельности). Наивысший тип реальности возникает в человеческой предметной бытийной деятельности и пробуждается субъективное  от уровня случайно-внешнего субъектного до собственного—субъектального, дистантированого на ракурс идеальной видимости. В этом смысле миро—воззрение сохраняется, не говоря уж о других ощущениях. Деятельность сама есть в принципе целостность и порождает целостность и равноправную связь миров, нередко создаваемых не столько побочно, сколько намеренно (а иногда и от противного). Мир не удовлетворяет нужду. Он сам — первая потребность. Больше — необходимость. Особенно более совершенный универсум (по-русски — мир в предельно широком понятии. В частности, мир Божий. И превращает человека нехватки (типичный абсолют постмодерна) в человека положительной потребности. Необходимости. Низшей и до свободной причинностей. Непотребные потребности исчезают в целостном мире целостной (в том числе общественной) деятельности. Идеальное открывает идеальное во всем, и это — аксиома реализма. И идеальное есть движение, Ид—деятельность,  потому субъективное,— это вторая аксиома субъективного реализма Идеальное же всегда казалось самым нереальным, далёким и глубоким. Как сама матер—рЕальность.
Вообще же «существование» надо понимать четверояко. Наиболее глубокий его пласт, это, скорее, «веществование», опора на вещество, потребление, «в-еще-ство» и «В-ещь» как содержание самого исходного уровня, имеющее внутреннее; этому соответствует первое мировоззрение. Затем это — «суть-ществование», удачно выражающее необходимость всех производных реальностей быть связанным с ним. Но вся суть не исчерпывается веществом; наконец, здесь уже просматривается «существо»  как потенциально-дЮнамически живое существо, что хорошо отражает и бытийную возможность неживой природы, которая существует только как процесс, движение, а значит, заключает возможность как возможность самого бытия, субъективно. Наиболее отчетливо одна из этих возможностей раскрывается в четвертом в своём бытии в сущем. Здесь человеческое существо  (в первую очередь, как активный агент) обнаруживает своё естество, природу, — в максимуме, как бытие; но  в минимуме и вещь, не изолированная, а вплетенная в универсум, также есть  существование, существование бытия, имеет отношение к сущему. Так, Большой взрыв был актом бытия исходного, хотя и своеобразным. Для существования необходимы средства, и они определяют естЬтество данного как с-у-ществующего. Оно всегда на-лично, в том смысле, что  человеческая деятельность может включить его, существующее, в деятельность, своё деятельное бытие, которое обязательно лично, а не только наличествует (ср. Гейдеггер). И при-суть-ствует, то есть может раскрыть не только свою «сут», открытое, но и суть, не данную нацеленному на наследие животного мира глазу человека, который уже далеко превзошел одно только удовлетворение своих потребностей(«суть» для животного, ограниченного этим). Это есть суть, и человек в более точном смысле, есть суть-щество, а нередко и сущеЕство. Но, главное для него бытие, он — «сущее—ство». Но оно не должно отрываться от вещества, как первичного содержания, становящегося формой, как делают это сенсуалисты или крайние «материалисты», не замечающие, что главное – «Матерь» в мате-рЕ—ализме. Этот взгляд на мир в собственном смысле слова духовен, личностен и, будучи долгое время побочным и региональным, выходит теперь на первый план как острие и смысл человеческой истории ( по отношению к предыстории, нашей современности) на новом витке ее развития, как субъективный реализм.
Современный кризис — не только экономический, но и генетический, исторический, экзистенциальный, онтологический (такова реальность мировоззрений, не исключая и четвертого — онтологических поисков прошлого) — охватывает все  прочие мировоззрения, и они не способны разрешить проблемы человечества и распадающегося в единообразное мира. Вопрос стоит не только о сущности и существовании. Вопрос стоит о самом сущеЕстве, сокровенном человеческой истории как совместной и совокупной деятельности людей. Здесь вопрос обращен самому средимирию, средиземлию, России. России как уникальной совокупной личности, микрочеловечеству. Не говоря уже о существе жизни философствующей и историософствующей личности. Именно духовное, как округа бытия, на  разных стадиях своего развития и проявленности, способно синтезировать (Россия это делала и делает «кон-кретизацией единства), противоположное. И направлять энергию синтеза на пользу дела; это  является  указанием на сокровенное призвание, сокровенность России, а в ее лице и   в свою очередь всей планеты,  рождения и существования планетарного (в преодоление, использование и отличие от глобалистского) мышления.(Кн.;.,Ш., Гл.3). В сознании это – способность рассмотреть миръскую проблему всесторонне, не впадая в частности конкретные (разделенно)  цивилизационно, а также в зависимости от интеллектуальной традиции. Это именно миро—воззрение, способность выслушать и гармонизировать разноречия вплоть до хороводного, хорового, полифонического, мондиалистического (одно-многолосого) начала и четверояких базовых ладов, (См.: Кн.;.,4.,Ш., Гл.2). не  отрицающее раздоры и расколы (терминальность) в маргинальных зонах и использующее их. Это – преодоление неподвижности мировоззрения Востока с его обреченностью субъекта объекту; дистантирование от основ Запада, подчиняющего объект субъекту, а, тем самым, раболепствующим ему; от застойности Юга с его параллелизмом объект-объекта с духами и тотемами  фетишами деспотами в качестве опосредования. Это – синтез на основе признания субъектности, в минимуме  субъективности (в разной степени) всех реальностей, еще во многом сокровенная, но исконная. Каждая реальность есть реалия, связанная с другими негативно или позитивно, онтологически есть «оном», самозаконное в самом  принципе. Субъективная предметная реальность это путь в – одухотворение тела и воплощение  остающегося свободным, бытийным, духа (См., Кн.»., УП), живая жизнь душевного (См.: Кн. 2.,Ш-У1) в объятиях  мiра социального. Его бежит индус (в поисках мvра) и взыскует китаец. Все эти начала при господстве реалистического характерны для России. Они связаны с природой и раскрываются в ней как базе универсума. Субъективная реальность обычно понимается принадлежащей только субъекту, что противоречит характеру разноречиво-единого универсума, мира миров. Ре-альность — пово)рачивабщаяся (оборачивающаяся) реальность в обращении, лишь примитивный взгляд видит оддну объектную, вещную сторону и не замечает неотделимой от него обратной, субъективной (что не значит субъекто-ивно) стороны, стороны разнообразного и усложняющегося до человеческой предметной деятельности (и человек — род предметности) движения как субъективного начала в пребывающем. Собственно говоря, восходящий ряд мировоззрений раскрывает поэтапно реальности этой иерархии до обнаружения общности реального (и нереального, не-реального), что синтезируется субъективным ре-ализмом и ре-алистическим мировоззрением, мировоззрением собственно фило-софОс-ким, проникающим в глубь очевидного до сокровенного и обнаруживающего там то, что откровенно неявно с самого начала — субъективность реальности через и в ее предметности.
Реалистическое мировоззрение не ставит во главу угла один или другой комплекс идейных отношений, ибо они от него производны, но выявляет для них подход, нужный для региональной онтологии, сложившегося положения и обстоятельств дела. Например, идеальная  реальность вполне может оказаться мате—ре—альной реальностью в зависимости от того, что сейчас становится или должно стать «матерым», основным среди реальностей; во времена кризисные идеальная реальность чаще всего становится мате-реальностью, если ее не подменяет какая бы то ни была региональная реальность, например, реальность денег, экономика. В иных условиях такой реальностью может стать идея — в деспотизированной и мифологизированной (то есть деспотизированной еще и идеально) форме  — идеология, и так далее. Если каждое из мировоззрений выявляет свои относительные реальности, на которые опирается (как в марксизме «надстройка» опиралась на «базис»), то их существо есть прежде всего связь, и признание последних за существенное. Это выявляет миро-воззрение, отношения как прежде всего идеальное с идеальным. Это сокровенное всего человеческого бытия во всем мире и, прежде всего в малом мире – России. Реальности полностью изолированной если не в пассивном, то в активном смысле (Бог) невозможно не только существовать, но и представить. Искусство сочетать различное, признавать и использовать его, различного, бытие в совокупности отношений,— есть искусство признающего реальность за всем, даже ошибочным, реалистического миро-воззрения. Искони существующего и составляющего основу России реалистического миро-воззрения (Штайн: русский реалист и мистик). Мистиком он оказывается в опоре на Бытие, сокровенного в ней и, в ней же, сокровенного для всего мира. Оно должно стать откровенным для всего мiра. И все другие мировоззрения реальны только как моменты и в отношении к собственно ре-алистическому мировоззрению как своему миру, универсуму как собственно миро—воззрению. (Кн. 1., УШ.; Кн.4., Ш., Гл.5.)
Следует учитывать, что мировоззрение в целом представляет собой  синхронический, одномоментный идеальный (представленный в ином) состав деятельности.  Здесь и далее деятельность подразумевается вместе своим истоком  и непременным условием – акцией творчества, деяния, ургии,  без чего есть отчужденная, частичная деятельность, сводимая чаще всего к разделению активности в труде и присвоении, часто даже к потреблению. Этим мировоззрение отличается, что очевидно, от диахронии – деятельности, причинности – аутии и личности – полифонии (См.Кн.2., УШ.). Мировоззрение – целостный акт из не всегда очевидных четырех составляющих, при доминировании одного из них. Однако нельзя абсолютизировать каждую из сторон – каждая имеет значения цели, средства, предмета и объекта деятельности. Целостность жизни  личности, ее ядро, столь характерное для России, — достаточно массовая цельность — осуществление акции жизни в целом. В котором сочетаются познание, оценка, воление и действие (правда, психологи обычно ограничиваются статичным – разум, чувство, воля). Все они реальны как единство в действительности деятельности. Это касается  личностей любого (индивидуального и со-общественного) уровня, в том числе – и России, а также её познания.
Четыре типа мировоззрения отражают четыре типа онтологий. — объективистскую, субъектную, объектную и субъективную. Только последняя охватывает универсум в целом его многообразия и разноречивого единства, как и у России.  Одна из них оставляет в стороне движение как зависимое. Другая признает лишь низшие типы движения, природные по преимуществу. Третья приписывает движение лишь одному из сутьщих,  Четвертая рассматривает движение в соответствии с типом движущейся предметной реальности и охватывает всё реальность единым взором, обобщая региональные онтологии до единой  теории бытия, Энсологии, подчиненной стороны Усиологии и усиософиии.  (СМ. Кн.4., Ш., 5-6).Теории, обобщающей анализ и синтез в катализе (бытии) и  синтетическом апостериори, не замеченном Кантом, далеким от деятельности как практик разума. Человек в современном отчуждении оказывается предан разным онтологиям (идеологиям) и объективно исповедует одну из них без общей базы. Общая база, энсология, имеющая еще и тенденцию к ориентации на внутреннее вместе с внешним и границу, типично характерна рассмотрения  России. Сочетающей все варианты региональных онтологий на основе «мистического реализма» и необходимость Энсологии всех Онтологий как общей основы для человечества становится всё насущнее. С этим связано и общее непонимание Русьссии, — она не вписывается целиком ни в один объяснительный принцип. Но её принцип один — всеми признанная духовность («мистика») и универсальность («кон-кретность, понимаемая синтезом с нехваткой) отношений (реализм). Реальность никогда не бывает полной, поэтому в нее включается не-реальное, нереальное, недействительное и ничто (из которого, для религиозника, Бог сотворил существующее). Именно это позволяет говорить о субъективном ре-ализме именно в России. Именно это позволяет говорить об «особом пути» России, не столько в отличие от путей других народов(многие народы имеют свой путь, если нашли его, не потеряли и не прошли, не заметив поворота, который делает сейчас Россия), сколько о синтетическом пути, «мефоде» её, ее склонности к деятельному предметному субъективному (что у многих) и субъектальному бытию.
Ничто из существующего не лишено свойств реального. Но в разной мере, степени и форме реальности. Оно в разной степени и форме способно производить движение, изменение, поворот и пре-вращение. Что есть изменение (как уточнил Аристотель, оставив изменение в беспорядке), а точнее — оборачивание через свободную причинность, насколько она ей дана. Поэтому всё реальное – а нереального нет — так или иначе латентно причастно бытию. Может быть включено в процесс бытия. Раскрыть своё в-себекак определенное реальное бытие. Само же бытие достигает вершины реальности так, что способно само реализовать нереальное как реальное. Осознавать его — и сознание есть признание нереального нереальным как ауры реального, — в субъективном как полноте и первичной акЦивности субъектности. Отсюда следует, что самые вещественные, реСальные (рес-вещь, ср.: «рес когитас» Декарта) начала реального от него неотделимы. Как неотделимы в разной степени развитые, часто доминирующие другие три начала. Хотя могут находиться в его полном подчинении. Даже субъективное (в ядре — субъекциальное) отягщающего себя субъектом, человеком, в частности, в котором оно сочетается с объективным и, где-то, даже с объектным. Иное дело, что в нынешнем, преисторическом и предысторическом эоне, эпохЭ (частности довлеющей) перемен,  субъектное и субъективизированное в значительной мере и у многих часто господствует принципиирует, а не критериирует, манифистирует этим своеоволие его объектного, порабощает сознание наличным или надуманным, реактивным, рессентиментным, лишая его сознания сейчас-не-наличного реального, своим просто отчужденным. В любом случае, все стороны предметной реальности реального неотделимы друг от друга как системность предметности, не смотря, а часто благодаря им как связям, хотя и негативным. Хотя могут быть весьма разделены во времени, пространстве, причинности и свободном движении.(Заметим заранее, что под движением здесь и везде подразумевается свободное движение, в отличии от перемещения). Так для Русьссии некоторые стороны ее реальности присущи ей искони. Некоторые латентны и, как таковые действуют в ее многообразном единстве подспудно. Некоторые находятся в становлении. Некоторые прикрыты. Некоторые — сокрыты. Некоторые — сокровенны. А некоторые – только зачинются. Однако Ре—алистическое мировоззрение признает реальность всех других и возможность кого угодно (а субъекты многообразны) присоединиться к одной из них свободно, что только укрепит миро—воззрение ре—алистическое в его мирности и обогатит его конкретно. И абстрактно, не как отвлеченную теорию, а как исконне это было — Феорию. Взгляд богов и божественного, что некогда служило (или было и есть) бытием. «Смертными богами» определяет евангелист людей.
Идеальное — в личной, понятийной, или сенситивной (Сорокин) форме и материальное оказываются частичными  мировоззренческими реальностями, региональными онтологиями к цельному субъективному реализму (наперекрест их иерархии) И, не отрицая существенного, втяггивает его в рассмотрение субъективной предметной реальности бытия как ядра Реалистического российского миро—воззрения. Относясь к ним мирно, в аспекте разноречия и хорового, хороводного, полифонического ракурса.



               




  3.  О реалистическом мировоззрении. Необходимость реализма

               
Ни в одной области знаний  единообразия точек зрения, подходов и ракурсов рассмотрения, как во взглядах на судьбы в-селенной, человечества, народов, сообществ и личностей нет.  Они зависят от основы, от мировоззрения. Ре—ализм  требует равных прав на существование всех мировоззренческих систем, собственной, как воссоединяющей и объединяющей, – прежде всего. Еще вчера очевидное становится уделом истории и требует изучения новых возможностей развертывания судеб. Ранее побочное и маргинальное оказывается главным, ведущим, что требует уже не глобалистического, а планетаристского подхода во-первых и мировоззренческого, философского анализа, во-вторых. Признание многообразия, плюральности мира, без чего невозможен конкретический субъективный ре—ализм, является важнейшим результатом развития человечества, но это одновременно  утверждает человечество как совокупную личность, способную действовать свободно, опираясь на свободу эмпирического субъекта – человека,— а значит, и творить в условиях разноречий, а не только шизоидных противоречий недавнего глобалистского прошлого. Происходит становление из общечеловеческого малтитьюда (множества, Спиноза, Гоббс, Агамбен) нового магнитьюда (качества), — разнообразных, в существе всечеловеческих культур внутри, цивилизаций снаружи. Но все они достаточно емко, неформально, классифицируются в уровне развития, воплощения своей особности, осуществления своего предназначения и призвания по типам мировоззрений. Это — приложение субъективного реализма,  всегда предполагющего хотя бы минимальную связь с существованием и существующего друг с другом,  и неизбежность бытия, что выражается в способах связи с миром, его, мира, формирования, включая и «зрение» на него. Но прежде всего мир формируется деятельно, есть выражение деятельного бытия.
Реалистический подход, — подход, исходящий из деятельности,; деяния, работы, труда, действия как способа действ-вит(е)(а)ль-ности этих реальностей, — требует исследования и использования опыта народов и стран, в которых совместный субъект  находится сразу на разных этапах развития и имеет опыт плюралистического бытия. Такой страной является Россия, «малое человечество», и ее опыт и  возможности, скрытые от глаз внешнего, поверхностного, эгоцентричного наблюдателя, ; прикровенные, сокрытые и сокровенные, ; неизбежно сделают её духовным лидером нового тысячелетия в ее обновляющейся на основе истории Руссии российской культуре. В ней сосуществуют и взаимодействуют все виды известных на сегодняшний день мировоззрений (не говоря уже о религиях или цивилизационных типах), и это требует приложения исконного, базового для всех других реалистического метода, подхода, аспекта рассмотрения, пополненного и субъективностью как реальностью.
Вопрос о судьбе плюрального, полицентричного, мира неизбежно затрагивает не только философские глубины, но и глубины самой философии — мировоззренческие предпосылки философствования.  Более того. Философия в своем развитии подошла к важному рубежу. Зародилась она в лоне мифологии и долгое время обслуживала её как объяснительный принцип существа мира, имея мифологическую подоплеку, - это философия скрывающаяся. Она надстроилась философией теологической, свидетельствующей, что сущность всего есть Бог и выполняющей роль истолкования богодухновенных текстов — здесь от существа мира произошел переход к его сущности. Это — философия гонимая. Далее философия приобретает образ методологии. Философии борющейся, но поглощается и все более впадает в плен формы научной  (и эстетической); приобретает форму рационалистическую и иррационалистическую, свидетельствующую о сущности вещей уже независимо от бога и космоса. Но не от мира. Это ; философия плененная. Неудовлетворенные сциентизмом и антисциентизмом философы возвращались к миру и, через него, к человеку. Однако,  еще не в способе его бытия\существования, не в деятельности. Вдохновляло их видение философии как понимания  мира и человека (Гейдеггер) или  сущности человека, противоположного миру. Сущности, отличной от других сущностей своей неопределенностью и выбором (Сартр) и наукообразной философской антропологии (Шелер, Плешнер, Гелен), остающейся еще натуралистичной и спекулятивной, обреченной не преодоленным в существе видовыми предпосылками сущности человека, далекими от основного, фундаментального его видового качества – свободы. Здесь антисциентистские усилия соседствовали с  сциентистским  по существу пониманием реальности, оторванной от деЯТ-ствительности, в обратном их отношении, что привело к кризису самой философии, проявившегося в постмодерне, структурализме и постструктурализме. Следующий необходимый этап должен раскрыть то, что философией чаще всего скрывалось. А именно, – что она есть систематизированное мировоззрение в синтезе многих (по крайней мере, в качестве взгляда на них), миров и мировоззрений и нет единого. Есть единый метод их рассмотрения и него сам как таковое, на мир как условие, обстоятельство, предметность, как момент и средство деятельного бытия. Философия обретает собственную дисциплинарную специфику, тождественную с общностью и свой, субъективно-реалистический метод в качестве универсального мировоззрения. Он соединяет  подход к  религии  с ее истоком – фетишизированным,   (Маркс, в частности, о товаре), тотемиттаризованным, анимизированнным и деспотизированным (мифологизированным) пониманием вещи и мира вне процесса. С подходами к науке и искусству как раздельным (и нераздельным) родам человеческого творчества, сторонам и аспектам его существования (соответственно ; действия, труда, работы и деяния как бытия) в перспективе синтеза в деятельном бытии. Философия неизбежно станет торжествующей. Это — путь от реального к реальнейшему ; человеческому деятельному бытию. И зайти на него следует с самого начала своего поступательного развития, с проблесков их разорванных и отчужденных реальностей и субъективизированностей.  Например, поставив вопрос о мире не только как «дающем всему место» (Гейдеггер),  иди зоне обреченности выбору (Сартр). Но как о пространстве, условии и результате личностного существования универсума (миръ), социума-общества,  как разноречивом взаимодействии социальностей (мiр) А также зоне непосредственности опосредованного существующего (миръ), и ранее повсеместно, кроме России, побочных, «прикровенных» личностных качеств (мvр, через ижицу). Их высший синтез не в «жизненном мире», а мvре как свойстве личности  и только для личности, как зрелом носителе деятельного бытия и, на этой основе, синтезе миров, доступном. Последнее находится в стадии становления как оборачивания изложенной оследовательности без утраты оборачиваеморго (Кн.1., 1У.,3). Но все миры и все круги миров реальны, будь они поняты как творение, как образы, как истинности,  —  все они представлены субъективности как реальности. А значит, и субъективность не только субъектна, но и реальна, как субъективное в мире. Именно их сочетание в разных (обобщаемых субъективным реализмом) вариантах дает целостность (всегда неполную без сознания) универсума. Но вещность, вещественность, материальность есть форма  ресифицированная (овещненная), как и дополнительная ей обожествленная, идеалистическая и спиритуальная, отчужденные. И то, и другое, — формы отчужденные в их раздельностях и абсолютизациях. Для современной России, в которой развивались все четыре стороны мира и мировоззрений, постепенно сменяя на себя доминирование, становится точкой синтеза мvр личный,  который должен преобразить и по-новому связать все миры и мировоззрения, понять их как выражения своеобразных личностей в стадии становления или отчуждения. Это – задача преодоления Чёрного квадрата, умИршего мира. (Мир умир! М., 2009). И установления субъективно-реального мира (субъект-субъект как основное реального и потому и реального  и субъективно, мира).  Его преображения, оборачивания и обращения. Должны придти к господству Белые квадраты новой ре-альности, без особого (но не абсолютного) довления над подчиненными  рес-альностями, новой, обернутый и обращенный в целостной системе соотношения миров в синтетическом («конкретическом) субъективно-реалистическом миро-воззрении. Соответственно, в России в композитной форме присутствуют все реальные мировоззрения. И это ; ее реальность, субъективная в том числе.Диахроническая, синхроническая, персоналистическая и полифоническая. Они неявно развиваются повсеместно, но однобоко и робко,  только в средоточии современных разноречий Восток-Запад, Север-Юг, где, помимо прочего, перемежаются разделенные по всей планете дотрадиционное, традиционное, индустриальное и постиндустриальное общества. Так было с самых времен появления славян, русских на Востоке Европы – здесь способность опосредовать противоречия и разрешать их за счет личных, социальных территориальных и миръских усилий имеет огромную традицию и огромный  потенциал в решении планетарных проблем. Это – генезис россиян и России.  Россия расположена в Средиземлии, (даже в геополитике называемой «Хартланд») есть «мир номер ноль» (Шевчук); по отношению к ней определяются характеры всех других цивилизаций и миров, мировоззрений как фундамента доминирующих частичных философий и их порождений, самообоснований. В частности, отношения Первого (самозванного в первости) и Второго  миров — ко всем остальным проверяется именно на отношении к России.
           Проблема заключается в том, что со времен преистории и всю предысторию господствует отчуждение, (не говоря уже о праистории). Во всех случаях рассматривающее вторичное человеческой деятельности, бытия, как вещь. А не  опосредующее, порождающее  главное, основу существо—вания, а не существование, призванное к бытию деятельному.  Существование, только  могущее взойти к бытию, оспосредуется и существованием среди людей, сутЬщим, восходящее к бытию как реальное в основное. В целом, не смотря ни на что, все их можно обобщить как объективную реСальность. Которая не только абсолютизирует вещное, но и в нем выделяющее предельное, никогда не существующее как целое без иного (в конце концов — субъективного) — объект, даже не просто объективность. Ре—алимзм требует «окулярности» в данном рассмотрении, коль скоро стороны реальности разведены и   противопоставлены. Ре в принципе означает поворот, оборот, оборачивание как в революции и реформе. В этом — противостояние реализма традиционному и всеобщему реСализму, от рес, вещь. Оборачиваются не только вещи, но и их свойства и отношения, связи. Часть «али (я) — подчеркивает именно оборачивание отчуждения (alienation—отчуждение), хотя отчужденными могут быть не только вещи, но и их отношения, не постигнутые и не понятые, возникшие из самого отчуждения. Оборачивание означает непрерывность движения не тольков форме прямолинейного движения, но в форме изменения, затрагивающего и основы. Одним из предельных состояний оборачивания является субъективность — или субъективность есть механизм оборачивания и существования рес в перспективе ре. Подобный подход позволяет рассмотреть частичные основы всех мировоззрений и обратить их в некоторое разноречивое целое, включая и субъективное сознание различий и тождеств.В России различия особенно заметны, хотя поддавлением верхов выпячиваются тождества, господствующие среди индивидуализма и индивидлицизма. В конечном счете субъективное компенсирует разноречия, не угащая их творческого потенциала, как бывало с противоречиями и их разрешением в одну только пользу. Если материализм поставляет материал для воззрений на мир в раскрытии — глубже его только вещество, тесно связанное с материей,объективностью ¬— то субъективный идеализм и феноменология (два аспекта) дают возможность поставить вопрос о субъектности и субъекте. Взгляды на дух сам по себе нередко раскрывают многие стороны духовного и духовности, хотя их проявления еще во многом частичны и неподлинны до конца. Но только субъективный реализм («субъективный материализм») ставит вопрос о венчающем — о бытии, и именно как бытии человека, не более субъективном, чем субъект, и более объективном, чем объект. Заметим, что оба последних также соединены в ре—альности как разноречивые стороны в предметности. Они тоже «ре», но это значит, что «ре» не только процесс, но и состояние, свойство универсума. Ре субъективного и объективного означает только, что противопоставление и есть крепчайшая форма связи, отношения, соединения и связанности; обращение выявляет взаимность свойств и качеств. Одновременно оно означает, что отделение, возникающее из этого, обратимо и подчиненно, что и означает предметное (субъект-объектное) единство мира, а значит, в существе, и универсума (объект-субъектного). Мир — целостность, создаваемая сознанием на основе разноречивой предметности при посредстве  разноречивой целостности, системности универсума, и выражает связь предметного и непредметен сам по себе. Поэтому в отчужденном состоянии мир представляется фундаментально единым или объединенным взглядом одного субъекта в противоположность другому. Мировоззрение само предполагает «мир воззрений» как минимума субъективного. Сознание же связывает две стороны – предмет и сущность (Гуссерль связал её с словесностью), традиционно относимые к внешнему — с образом (видом, субъективный идеализм) и смыслом на другой, внутренней стороне сознания. От рассмотрения двух сторон Гуссерль отказался (смысла и предмета). Но обе стороны и сходятся, и составляют в схождении сознание, при чем стороны оборачиваются свободно, и смысл можно с свободно найти в созерцании Туманности Андромеды, а предметность – в самосознании. Именно эти (справедливо выделенные Гуссерлем, но слишком орядовленные) начала как четвероякость предметного, и образуют сознанием как средостением субъективного субъектно и объективного объектно, конструкции миров. Именно поэтому мир имеет четвероякую структуру и четыре возможные варианта существования ¬— вещную, чувственную, духовную и бытийную, реальную. Субъективное объединяет эти начала так, что подвижная грань внешнего и внутреннего не была бы пределом, каким она и не является для субъективной предметной деятельногй реальности, бытия. Вопрос лишь в пропорциях общих начал универсума.Ядром субъективного реализма являются субъекты (насколько они свободны, а свобода заключается еще и в том, чтобы вместе с ее осуществлением возрастала «размерность свободы» (Вит. Иванов) и свобода заключается в преодолении отчуждения, его ре—ализации. Овнешнение, опредмечивание — необходимые формы существования предметного реального, но формы эти очень нередко становятся формальностями, и их содержание — содержимым, и в первую очередь через действия отчужденного человека предыстории. Сознание — средоточие и организатор мира, определенной конфигурации представлений, предс-ставленности предметной субъективной реальности.  Свой мир имеет всё существующее, но сущее объединяет и распределяет их в мир-универсум, на основе иерархии и соединяется с каждым существующим на основе обратной иерархии и разнообразных региональных отношений. Неотчужденное сознание, — а предупредим, что в целом и особенно в начале мы рассматриваем истинное (в дополнение истинностному, научному) положение дел, не покрытое коростой и наростами, трещинами и мутациями отчуждения, — соразмерно универсуму. Движущееся сознание, выступающее как мышление, в отличие от его опредмеченного результата — раз—ума, однонаправленного и окостенелого ума,— как опора бытия раскрывает не только независимые от челоВЕЧа отношения и качества, но и возможность происходящих от него отношений и качеств, то есть выступает округой бытия, которое и сотворяет эти новые связи и свойства. Поэтому человек является вершиной существования, где существование, в разной мере (и не повсеместно в живой форме) таит признаки бытия, оказывается бытием существования, как деятельное, подвижное, предметное бытие (а не вещь) оно способно пробудить к бытию разными способами разные начала существующего (себя как существующего тоже и в первую очередь). Одни систематизации мировоззрения идут от мифологии к теологии — к науке и это — наиболее справедливое направление, поскольку подводит непосредственно к  философскому (субъективно-реалистическому) мировоззрению, справедливо показывая наукообразную философию как пленницу науки. Другие говорят о философии как современном (после теологии) мировоззрении, не обращая внимания на её плененность наукой или антинаукой (реже, и в научных формах) и не выявляя, как и какому философскому учению принадлежит  мировоззрение. Этот позитивистский взгляд, что «наука сама себе философия» (Конт), наравне с предыдущим, во-первых, не замечают, что сосуществуют с предыдущими мировоззрениями (эстетикой – мифологией и религией-теологией). Философия-мысли человекаосамомсебеи своёммире, тогдакакпозитивизмограничиваетсявнешним,поверхностьюи наиболее общим,используя единичное (и «Единственного», какговорит Штирнер, впрочем, игнорируя реальноевосхождение обобщений) только какоснову экспериментоов. Здесь же особое внимание придается единичному и, потому,чего бытие понимаетсяперевернуто,как4существование вообще,что следует обернутьи  обратиь,особенно в отношени такой  индивидуальной страны, как Россия. Во-вторых, затрудняют завершение научной стадии развития мировоззрения (материалистической по существу, фактичной, в отличие от будущей – актичной) через жупел «метафизики», хотя каждый слой существования, не отрицая предыдущего, напр., физического, имеет свои  регулярности и предметные свойства и качества, восходя к торжеству бытия надними. Подчиненная материализм, матер—рЕализм, так же неотделима от сциентизма, как теология – от сатанизма и мифология (субъективный идеализм)  — от веществизма философов.Так же реализм неотделим от субъективности, которая тоже реальна, предметна (См.6 Дроздов В.С. Проблема предметности в человеческой деятельности. Дисс… На правах рукописи. М.,ИФАН., 1991.и соотв автореферат) Реальность так же субъективна, подвижна, изменчива, оборотиста. Без субъективного, то есть любого движения, универсум — неподвижное разрозненное тёмное вещество. И призвание человека — в полноте своей жизни, в полновесном деятельном бытии сопротивляться и преодолеть подобную перспективу. Она затрагивает постоянно и его самого. То естьон должен обнаружить в своей жизни житие, начать «бытьить»  (Вит. Иванов). Существуют и нечеловеческие точки подъема, эроса, но они заметно слабее содержанием, хотя, может быть, масштабнее. Но некоторые разросшиеся псевдосуществующие формализмы с их содержимым при этом из отчуждения должны прейти, уйти в танатос, в основу другой, реальной, а не иллюзорной, субъективности. Поэтому вопрос о реальности остаётся и развивается не только как основной для философии вопрос, но и основной вопрос научности и эстетичности,то есть мировоззрения.Этот в истокебогословский вопрос дорос до философичности как таковой (субъективныйреализм),который должен содействовать и богословию во всей его полноте,начиная снеизбежногофетишизмамира,чтоотчасти удалосьсделатьрусским софиологам А решается он только субъективно (из-за разноречивости предметности, универсума), и кон-кретически, сведением различных сторон существования на основе главной ти высшей — бытия, могущего быть только не «становлением в диалектике с ничто» Гегеля, что очевидно, но чело-веческим  (во всей полноте этого представления, от возможного Бога до бого-человечества (Соловьев) ибогочеловека) деятельным бытием, движением, недостающим в иерархии движений-существований универсума.
Ядром подобного,  русско-российского, рОсьссийского, миро—воззрения, — воззрения на мир как зону бытия, действительности, разноречивых реальностей, — является реализм. Русский человек в массе своей сам решал мировоззренческие, философские по существу, проблемы на основе признания равноправного существования  — но не равного по бытию, в том числе и по отношению к его бытию, в котором и выражается  его личность — различных реальностей. И это распространяется не только на реальности природные, социальные, народные и национальные, но и вещественные, телесные, душевные, духовные, что имеет свой исток в многоверии (первоначально – двоеверии, христианском с языческими традициями), и практике исихазма (прзнаваемой исключительной техники Православия,в некоторых аспектах философски исследованного Хоружим), самоконтроля и реалистического духовного трезвления в экстатическом (и экс-статическом, не только вы-ступащем (Гейдеггер),но и по-ступающем) ис-ступлении. Русский человек — как и человек культур, испытавших на себе влияние русской культуры — по самой свой природе «мистик и реалист» (Штайн) и живет на основе реалистического мировоззрения, признающего равноправие разноречивого, составляющего иерархию (в обе стороны) что есть характер мистического. Реалистическое многополярное мировоззрение необходимо для плюрализирующегося, чреватого неизбежным восстанием накапливающегося потенциала личностей (индивида, мальтитьюда, магнитьюда), мира. Собственно, именно тогда мир и станет миром. Мир может быть только миром миров и, одновременно, одним из них, и некоторыми, и всеми.Окончательное определение его как мира предметному контингенту даёт сознание предметного субъекта—от всеобщего (общего) до особенного и, в особенности, единичного. Мира без человека нет, есть осиротевшая контингентная предметность. Её невозможно определить в этом случае как реальность, порскольку такое определение, в конечном счете, дает конечный субъект, центр всех субъектов универсума. Его нельзя определить как субъективность, (представление типа Шопенгауэровского), поскольку отсутствует сознание, фокус всех субъективностей перед лицом объективного субъекта, ядра субъективности. Мир конкретный «выписывается» в конечном счете бытием куак бытием субъекта любой степени общности. И это относится не только ко внешнему ему существовани, но и к существованию внутри его, не только ко внутренннему ему (хотя оно здесь в наивысшей степени) бытиб, но и бытию в существовании внешнего. Таким образом, именно бытие определяет реальность реального (и субъективность субъективного). Без субъективного невозможно ставить вопрос о реальности, без реальности — о реальности субъективного. Поэтому полноценное мировоззрение и философия, как её стержень, должны ставить вопрос о бытии реального, и ставить субъективно, как участники реального, предметности, универсума. Основной вопрос всякого мыслящего существа — вопрос «Как Быть?» и с вопросом «как» мы обращаемся к реальности миров, объединяющей их единым процессом-движением — деятельностью, которая может способствовать быть, то есть существовать в высшей форме и с наибольшим содержанием всему другому. Значит, и себе в деятельности как бытии. Миры расширяют\ся в зоне Бытия. То, что было «бы-« становится из нави иллюзий, виртуальностей, не-реальностей и нереальностей, воз-можностей «можным», «Явь-тием», Бытием, не прекращая расширять размерность деятельного бытия и возвышать свою субъективность и предметность в целом. Происходит обращение старого, оборот к новому, ре-аль-ность пополняется новыми качествами и свойствами. И это — «Так Быть!». Бытие оказывается живым духом в самопреодолении реальности, то есть Ре—альнейшим. 
Без бытия, изменения-движения, пусть искаженного, приглушенного, эксплуатируемого, отчужденного, формализированного и поглощенного содержимым и ради содержимого,— не может существовать ни один субъект, в первую очередь — человеческий. Бытие—смысл присущ всему существующему и часто раскрывается извне, более высоким субъектом как его на-сущее, как его сущность в развертывании к смыслу. Бытие—смысл — сущее в реальности, но только сознание способно раскрыть его универсально и стать оплотом деятельного бытия человека и производных плюральных общностей. Смысл —драгоценнейшее и не может не бытьпосылом к деятельности, к активности, не в отчужденной форме, где смысл деградировани сведен к работе, труду, действию,едвасквозь них пробивающемуся и служащему скорее не как мотив, атолько как стимул, но в его господстве в движении, вторжествежития,всегдаобремененоо низшими уровнями деятельности – работой,трудом, действием.  Поэтому человек соразмерен и даже возвышается сознанием над универсумом. Он — универсален, то есть является реальностью творящей. Может быть, наравне с Богом как «смертный бог» (ев. ап.  Иоанн Богослов). И именно поэтому, для существования субъективно-объективной предметности и самого человека в ней, реализм необходим, и высокая мера человеческой субъективности — есть способ связи\отличия от всего другого, предметности его. Даже его для-себя и в-себе, не говоря уже об ином и Ином, инаком и инаковом. Реальность необходима чтобы Быть и Быть всему. Бытие необходимо, чтобы была реальность.То есть становления его инАком (см. Авангарх.  Манифест.,Прокламация Интенсионала). И отношения\отличия тоже предметны, как реалии, среди которых первые «что», «когда» «где», «кто». (Всего их не менее шестнадцати, они составляют иерархию, будучи реалиями и по вертикали, но в рамках данной работы их упоминание не будет чаще всего сопровождаться этим определением, см. разд. «Трансдуктивный метод»). Реалии (как реализмы) могут сходиться вместе, образуя конкретный «онтом» или «Энс» в крайнем случае, могут существовать поотдаль друг от друга, но в предметной связи так, что «кто» неизбежен. Как «как» деятельного бытия основного вопроса субъекта (философии и мировоззрения вообще) – «Как Быть?». «как» может присоединиться к любой реалии и показать ее реальную связь с процессом-движением-деятельностью в конечном счете. Пусть даже теоретической. Онтом, опредмеченный, но не распредмечиваемый творцом, берущий формальностью и содержимым верх над ним или другим(и), становится тривиальной вещью, способной к отчуждению себя и другого, смысл которой, бытие, в целом сводится к значению и значимости,— если за нее не возьмется «бытиец».
Если говорить о мире первичном, непосредственно данном, а не заданном, загаданном или загадочном, мире человеЧастей и вещей (скрывающих или раскрывающих свою предметность, «в-Ищи»), то можно сказать, что его опоры – цели (ориентиры), ценности, идеалы и принципы. Это — столпы любого мировоззрения (или чувствования, короче, представления). Они соотносятся так, что цели включают ценности, идеалы и принципы как стороны; ценности — цели, идеалы и принципы; идеалы — цели, ценности и принципы и принципы — цели, ценности и идеалы. Это — опоры любого мировоззрения. Но кроме мира человеческого и вещного существует еще и «третий мир» (Поппер), он сводил их к идеальным объектам, что неточно,— его составляют субъектиальные предметы и сущности. Идеальное — способ их существования, ид-деятельное. Однако, видимо, существует еще один мир, мир объектиальных эйдосов и смыслов. Они — матёр—рЕальны, и в этом смысле объектиальны, хотя существование их уже субъективно. Объектиальная предметность — способ их непосредственного, но неощутимого существования, как субъектиальная предметность — область наглядного существования идеальных объектов и сущностей. Мирами их следует назвать постольку, поскольку  здесь сосуществуют сути одной природы, предельные формы предметности вообще и имеют свои закономерности, хотя и вписаны в реальность в целом, как мир—универсум. Если один представляет собой не-реальное в смысле предельной удаленности от вещества, граничит с иным, пронизывающим весь универсум-мир, то второй нереален в смысле скрытости в существовании, в веществе, но ему не подчинен. Мир вещей и мир людей разграничены идеалами и принципами так, что последние относятся и к тем и к другим, тогда как ценности, хотя и связаны с вещами-предметами, относятся скорее к субъективному, а цели – к объективному в мире четырех миров. Хронотопически повсеместен третий мир, он обнаруживается всегда и везде, хотя хроносный одолевает. Причинно-фреедомная (freedom (англ.) – свобода в самом своем существе) ось включает хронотоп в движение детермо-фреедомное, при чем второе ныне, нарастая, обретает всё большее влияние, хотя хронотопно ограниченное. Именно эту границу, в целом условную (фреедомная, свободная, «отклоняющаяся» (Эпикур) причинность хоть и мала изначально, но изначальна. Связана уже с квантом действия Планка и соотношением  неопределенностей) и составляет основу фриерализма,Э см.Кн.3., Ш. «идеологию нового века). Четыре критериума мировоззрения пронизывают все четыре мира и соединяют его в определенное разноречивое целое. Целостность со своими сферами и регионами, среди которых центральный домен — чело-веческий.  Хотя но стал им не сразу, не для всех и не всегда, особенно если рассматривать это с позиций субъобъектов совместного, совокупного и всеобщего (общего). Последний, в состоянии творения нового, субъективном, и есть мир как универсум, хотя универсум и распространяется за его пределы (над- под–  суб- и вне-мировые явления тоже реальны). Как мы можем заметить, критериумы связаны с реалиями не только элементарными, подробнее всего рассматриваемыми нами, но и всей их иерархией (четырехступенчатой), так что в иерархиях  и «профанархиях»,им  обратных, каждой проявляются слои и стороны каждой из трех других. Впрочем, иерархия—и профанархия — может и реальная с точки зрения совершенствования, бытия, эроса, перевернута, не-реальна, но реализуема с точки зрения существования, танатоса, гибели и использования, которые тоже реальны и должны быть ограничены сознательно в деятельном преобразовании отчужденных, искаженных и первичных, их формализмами и содержимым. Если первая сторона, эрос и развертывание дюнамейи (возможности) идет под водительством третьего мира, возглавляемого четвертым, то вторая, собственно то, что повседневно называется деятельностью, идет энергейя (уХоружего энергейя одностороння, тотальна и божественна,безальтернативна, потому толькотеологична,исключая три другие измерения), воплощение развоплощенного, здесь принципиирует четвертый мир под покровительством доминирующего третьего. Мы под деятельностью, бытийной деятельностью, понимаем оба хода, где эрос оказывается танатосом существующего и где танатос оказывается его эросом через оборачивание, каким и является бытие как творческая деятельность. В предметности связи предметов взаимодополнимы, хотя бы в системе. В целом. В целом же в непосредственном мире, где была вещь, там надо увидеть деятельность человека в контексте всеобъединяющей\разделяющей предметности. И увидеть деятельное бытие как предметное. «Путь вверх и путь вниз один и тот же». Гераклит. Деятельное бытие животворяще и миротворяще. Для верующего образцом такого бытия может быть Иисус Христос, который и «есть и путь, и истина, и жизнь» (ев. ап. Иоанн Богослов). Как двойственен всякий метод в предметности и есть мефод, то именно таким мефодом является творческая бытийная оборачивающаяся предметная деятельность, творение чего бы то ни было. Но непосредственно принадлежит человечАсти, не всякому человеку, человеЧести, увы. Хотя в нормальных условиях существуют четыре группы, каждая из которых, в рамках сообщества, может взять на себя свою сторону совместной деятельности — соответственно ракурсу уточняется и мировоззрение. Мировоззрение опирается и вплетается в миротворение.
Последнее явно указывает, что человек творит целостно, и целостность эта, вместе с силами разрыва как формами связи, образует реальность двусторонних связей и взаимных отношений, даже если это отношения ненависти. Человеческое существо, в силу своей связанности телом и его органами (созерцания и сотворения) с бездной внизу и бездной вверху (Достоевский, хорошо исследованно Померанцем), непосредственно обращает внимание на первичный уровень существования. А многие в преистории и предыстории это вынуждены делать и этим ограничиваться, будучи связаны элементарным действием, с «что». И вольно или невольно оказываются, по выражению Деррида, как «человек есть существо не мыслящее, а мыслимое, не говорящее, а говоримое». Есть и человек «где», человек-специалист, «на своём месте», и человек – «когда», герой времени,Империи времени (русский авангард), иногда — одного часа,— всё это говорит о предварительности и неравномерности вовлеченности людей в целостное деятельное бытие, даже опосредованно, как элемента системы. Это подводит нас к следующим двум опросам о реальности вещи и мира. Утверждая всеобщность вещей, человек переносит свойства собственного «из—делия» на иные, которые и ожиявляются изделиями но, например, дистантных органов. Так, Витгенштейн  подходит к выводу, что следует признать, что вещи сами по себе серы. Поэтому ранжировка дистантности органов от взгляда до рук и кожи (и, между прочим, органов усвоения и выделения) естественно распределяет мир на четыре зоны действительности. То есть действий как конечный и начальный элемент деятельности человека, имеющий аналог как в строении его собственной особи (четырехсоставной), так и внутреннего мира и существования всего существующего предметно, субъективно-объективно. В соответствии с сокращением дистанции воздействия оказываются всё более внешними. Четвероякость вещи (многие верно замеченные черты которой Харман произвольно приписал непосредственно объекту, а не предмету, игнорируя субъекта и непосредственно связанные с «четверицей» позднего  Хайдеггера) как вещества, материи, произведения искусства и мебели как минимум, позволяет нам бросить взгляд на различия доменов, зон господства предметных типов, не только по дистантности органов, но и по самой чувственной реальности. Здесь мы разглядим в-есть-щь животного, вверх-сть растения, вечь минерального царства, внущь, внутреннее и внушающее человека первоначального и внещь человека, постигшего предметность реальности не только представленной наиболее дистантному глазу («воззрение»), но и всем органам под руководством внутреннего мира человека. Именно последний выводит человека из мира, как и вообще мир есть конфигурация разнообразных взаимных отношений и дополнительных отношений предметов, среди которых не последний — челоВечь как представитель рода человеческого( и не столько вида, каск в обществах отчуждения по преимуществу) или инди—вида,поскольку сосбтвенно ин7дивидности (всеобщей индивидуальности единственноо) общество  отчуждения и отчуждение вобществелибо не знали,либоне замечали, но эксплуатировали. А отношения и связи суть движения (чтобы не применить более сложное понятие «процессы»). Мир соединяет\разъединяет предметы и предметы полагают\ограничивают мир. Мы уже  видели четыре его измерения — никогда до конца не замкнутый мvр внутренний, мiр окружающий, для человека общественный (даже в вещах), миръ непосредственной действительности человеческого рода и мир как универсум. Который никогда не минет мvра внутреннего (в нашем случае — человеческого, да и совместного объяснения\понимания\постижения), в нашем, русьссийском случае — целиком как его мира, поскольку в России ослаблено чувство частной собственности и оно сведено к законности владения отдельным, а не частным, ближе к личной собственности или по чину. Таким образом, вещь есть вид предметов в предметности, представленности отношениями и связями (двусторонними в разной мере) и сам мир многослоен в предметности своих связей и отношений (не исключая субъективных, как в четвертм варианте антропного принципа). Такое взаимное единство пребывающего и бывающего определяет существование как реализацию реального (его обращение, см. Кн.1.,IV, через другое). Что есть не столько уже тривиальный факт, не только акт процесса, но и акция самого предмета. Человек как предмет характерен тем, что его субъектальные и сам субъект (никогда до конца не замкнутый) объективен, как субъективна объектность многих иных предметов. Прочие составляют промежуточные (два) варианты. Мир как мирное состояние, о чем речь впереди, характерное для росьсского народа, выражает его склонность к единству, Единому, единению и целостности, даже универсума, что спасает его от распада как предметности. Так мы приближаемся ко второму обстоятельству. Четвероякое строение доменов (по доминированию реалий, но не разорванных, а сведенных к определенной размерности), при чем двойственность человеческой (внущь и внещь, прежде всего, интеориоризированное и экстериоризированное— Вундт, Юнг, Выготский,Леонтьев). Оно характерно и для других доменов, в конкретном мире по соединению его доменов оказывается разделено на онтологические (онтология оказывается частной, зависимой от реалий в доминировании, в целом бытие –   усиясофия, «энслогия») регионы. Каждый из них по принципату, принцепсу (как домены образуются вокруг идеалов) имеет свою конфигурацию и тип главенствующей, гегемонной реалии (махии, борьбы)), имеющей наибольшее влияния и движение. Далее идут субподчиненные игемонные реалии (И контингентности предметности), гемонные и монные, часто существующие как не-реальные, но реализующиеся. Даже «что» как ориентир может быть гегемоном и осуществлять свою деятельность в регионе, исходя из внутреннего движения, из собственной субъективности. Поэтому мир третий составляет область субъективных отношений, движений, влияний (как доминирующее содержание, имеющее, конечно, подчиненный субстрат) и имеют идеальное содержание. Оно захватывает не только смысл, но и образ, эйдос, внешнее, продолжающее внутреннее (две верхних сферы человеческого). Четвертый мир составляет матер—¬рЕальное начало, сравнимое с веществом (вещее,в-еще), скорее напоминающим идеал—ные атомы Пифагора, Архита и Платона как доминирование формы над содержанием. Распространсющееся от предмета (низший слой) до сущности (второй, материальный слой).
Субъект деятельного бытия, жития  гомиле-тичен (Кн. 4., Ш,. 2 и мист-тичен (Кн.4., Ш.,6) и прежде во всехчетырех сторонах жизни и мировоззрения(ий), не тольк к религиозном (крайности ппоследнего есть выражение.творение последнего в отчуждении в смысле Фейербаха). Философское,субъективно-реалистическое мировоззрение делает главным ход от человека к божественному, делая каждого человека не только потребителем философских идей, но в духовном своём — самого философом (потом и прежде-с другими). Это – непременное условие назревающего персоналистического (персоналичностного) поворота,оборота, переворота, ближе всего которому Русьссия  и русьский человек (использовано и в ответном частное послании с Украины). (Кн. 2,. VIII; Кн.3., III., 6).
 Два этих мира обрамляют третий, главный в деятельности предметной,— полагание предметов и их мира (отношений, связей и т.п.) — зону создания реальных предметов в предметности и формирование конфигураций, контингентов и регионов предметности на основе гегемонии доминионов и их   доменов. Здесь эйдос, вид, получает сущность – и внутреннюю, социальную, и внешнюю, сутЬность, экзистенциальную как способ существования (ср.: Сартр). Этот мир в ограниченном человеческом доминионе действительности (различимой предметности) и замечает человек с первого взгляда. Только заключение мира в кавычки позволяет рассмотреть реальные предметно-субъективные движения и отношения. Если  третий мир надо еще распредметить, то четвертый надо опредметить, придать форму с вышеуказанным содержанием, что и происходит в конкретном срединном мире. Вообще «мир» — удобная формула для определения конфигурации предметностей от монии до универсума, полного разноречий и махии. Решающие же события происходят на термах, означающих нейтральную территорию; именно о нейтральной, не отчужденной или присвоенной реальности (будто её можно до конца подчинить) и говорится на  этих страницах. Для России более всего характерно при-своение собственности, что значительно менее нагружено, чем отчуждение в других странах. Собственность всё еще остаётся приватной, то есть, в существе, личной, отчасти и в тенденции — персонализированной. Всё зависит от личности обладателя «средств», его целей. Но реальность мира и того, что в мире служит единственным основанием реальности, да и самого неложного существования мировоззрения массового и индивидуального. Без предметности остаются одни только фантазии, но, поскольку в него вплетено субъективное и оно связано с субъектным индивидуальным или общим (так мы будем означать совместную и совокупную реальности), то и фантастическое мировоззрение, ложное мировоззрение — реальны. Философы различным образом объясняли мир. И изменяли его Задача заключается в том, чтобы его преодолеть в оторванности от предметности, человеческой деятельности и бытия. Мир умир! (Мир умир! М., 2009). Только связь (даже отрицательная или нейтральная) с предметностью гарантирует реалистичность мировоззрения ( мир – зависит от зрения как деятельности и не только от зрения,какзрение зависитот деятельности в целом) и усиливают реальность его носителя. Реализм, реалистическое мировоззрение, как следствие и предпосылка миротворения, не забывая его субъективного аспекта, могут только помочь найти мефод, одновременно средство и путь, направление\.ориентир дальнейшего развития человечества уже как его бытия. Россия, как срединная страна, имеющая опыт подобного (с отклонениями) движения от времен преисторических, средимирие и средиземлие, способно на основе своего духовного потенциала выработать подобную кон—кретическую Феорию на основе ее традиционного ориентирования на мир во всех его уровнях. Человечество призвано и предназначено к бытию в лучшем из миров и сма мир-универсум, и человек призваны к житию в Бытии. Это должен быть Мир, глубоко укорененный в предметной реальности, реальным миром. Запад же замкнут пониманием мира собственническим, отчужденным, поэтому всё включает в мирЪ и, задыхаясь от этого, мир подтачивает во всех отношениях. Даже интеллектуальном — толерантность и политкорректность подаются без границ и разноречий, не единством, а обобщением. А для этого необходима мудрость, что выше разума просветителя. Надежды архитектора ЕС Кожева (Кожевникова) о мудрецах не сбылись, да и они должны были только замазывать противоречия, не находя связи и движения, развития. Не случайно он, в унисон с Гегелем, популярным во Франции последователем которого он был как, впрочем, и софиологов и евразийцев, считал подобное общество «животным обществом». Впрочем, как будет видно ниже, каки Сартр,он считал, что человеческое должно отрицать животное в человеке, а не преодолевать его. А последнее возможно только с оборотом человеческого к своим корням для их обращения .И это есть основная задача мефода особы и общего.
Необходимо философски осмыслить миро—воззренческий опыт России (см., Кн.1,.VIII), опыт, основанный на мире во всех аспектах и милитаризирующийся в целом лишь под внешним воздействием. Русский мир есть  выражение разноречий и граней,которые долны лишь выражаться впротиворечиях и границах, но не подавляться последними. Необходимо раскрыть  сокровенную глубину миро—воззрения. Миро—воззрения, лишь недавно освободившегося от исчерпавшего себя  экстенсивного (к интенсивному) государственного мировоззрения единообразия СССР и социалистической системы, казенного пацифизма и плюрализма. Опыт личностного, миро-воззренческого философствования, ранее  прикровенный, стихийный или  осуществлявшийся в неистинных формах должен проложить путь к последней надежде истомленного потребительством, вступившего в эру Вырождения и Деграданса, человечества. Цикл истории цивилизаций, в отличие от Всемирной истории, (о чем ниже), начался на Юго-Востоке Средиземноморья (зоне трех цивилизаций) с их теоцентризмом. Впоследствии он переместился в свое время на Северо-Восток Средиземноморья с его твароцентризмом.  А затем на Северо-Запад и товароцентризмом. И Север Европы с поиском отвлеченной от человека и Бога истины (протестантско-лютеранский Иисусоцентризм, Ты-центризмом, в целом — религиозный или безрелигиозныйвероцентризм,сола фиде, что  особенно выражено прагматизмом),  и, следуя по часовой стрелке, должен завершить свой оборот в России, малом человечестве, мироцентризме, давно и плодотворно живущей в условиях признания реальности разнородных элементов и начал жизни (что не вполне воссоединяется добровольно государством). Здесь цикл, видимо, замыкается. Таково реальное положение дел, включающее и идеологии и мечты различных субъектов разного объема общности, что входит в их субъекетивную реальность.


                4.   Ре-алистический принцип


Как бы то ни было, человек — существо фило—софии и сам есть фило—софское существо. Иное дело, что обстоятельства праистории, преистории и предыстории, господствующие до сих пор и приходящие к иссякновению, искажали это его свойство. Фило—софское приоисходило в отчужденной форме и часто искажалось для манипуляции сознанием, лишь чутьи остчужденно-искаженно проявлялосьвфилософии и не только в ней,Манипуляции сознанием индивидуальным и сообщественным, особенно в форме директивных и частичных идеологий, господства, а не со-трудничества идей в деле человеческой жизни, затемняли его бытийно-деятельностную природу. Философия — единственная, а потому и обобщающая — форма сознания, построенная на оценочных суждениях и умозаключениях, идеях и идеалах. Только она ставит место человека  в универсуме даже тогда, когда расценивает его очень низко. Поэтому принципы субъектвного реализма как принципы прежде всего фило—софские, выходят за пределы предмета любой науки, искусства, религии. Они аксиоматизируют ценность как ценность прежде всего духовного, доступного осознанием и творимогосознанием в бытийной акции только для человека и воздействующие на его сознание решающим образом. В нем реально-предметный универсум доходит до своих краев — реального субъекта и реального объекта в субъективно-объективной (предметной, то есть пред-стоящей, пред-меченой и пред-(От-и на-меченной реальности,создающей субъективное и предполпгпющей ее, каки объективное взаимно с тем,чем…)) реальности, причем завершенный объект оказывается таке субъективностьносящим предметом, не достигщим высокого уровня сознания. Только сознание превращает внешние влияния, подчас очень тонкие и охватывающие весь многослойный универсум в уровень бытия, ответом чему является деятельность, безразлично здесь актуальная или потенциальная, то есть энергейя дюнамейи. Она свершается в лоне беспредельного как бытие; пространство и время конкретной деятельности лишь реалии акции деятельности, философски экстраполируемые на весь универсум постольку, поскольку на сегодняшний день только «здесь-теперь» известна (дана сознанию, а через него — субъекту как таковому) вся полнота бытия начиная с существования. Гейдеггер, ограничиваясь «здесь-теперь» редуцирует, низводит верщины бытия и другие слои универсума, присутствующие в универсуме, коль скоро присутствуют у человека, к тривиальному существованию и ищет в нем не наличного бытия, а бытия как такового, не замечая, что сам этот поиск есть его личное, персональное бытие в отчужденной форме.
Философия есть прежде всего истина человека, добро человека, красота человека и любовь (существование) человека, то есть ценности,  менее всего представленные (но представленные!) в существовании помимо самого человека. Они — реальнейшее для человека и для производных\первичных сообществ, общностей вплоть до рода человеческого. И всякого существа.  Поэтому философский принцип субъективного реализма должен исходить из них как фиксация способа бытия\существования\сущностения\сутьностения универсума. При этом субъективная, деятельностная, на разных уровнях как собственная форма движения, сторона, достигая собственно человеческого бытия привносит (как далеко не завершенный, а отчасти — и не начатый) процесс завершение в реальность реальногосубъективного и объективного. Которое и само разворачивается в некоторых регионах в направлении к бытию, то есть воплощению высших из всех возможных ценностных форм существования и процессу его как собственно бытию. Это и есть реальность субъективного в реальном, в предметности-реальности, само являющееся реальностью, но охватывающее реальность целиком. Принцип субъективного ре-ализма как раз и опирается на оборачивание в позицию примакса, принципиирования субъективного. Что,  собственно говоря, свидетельствует об аспектах доминирования слоев универсума в подчинении и служении субъективному. А  субъективного поэтапно и в целом — бытию. Опирающемуся на аутономное субъектиальное. И реализующем его как реальность-реалию в реализмах реалий. Поэтому принципы здесь есть принципы существования бытия в универсуме, реальность которого, далеко не завершенная, очевидна не столько органам  чувств, но органам деятельности,то есть органам в целом, через которые субъект предметно участвует в реальной предметности универсума. Без сознания как суммы субъективных свойств принципиального субъекта, да и субъекта суммарного, существование универсума не актуально, поскольку не акцично, не деятельно. Без движения\деятельности нет реальности. Это положение, как аксиома, предваряет формулировки реалистического принципа. Аксиоматически предваряя принципы можно утверждать в расширение эйнштейнова начала о сообщающихся системах в относительности, что всякое  реальное существование и реально, и существует в движении, которое есть неизбежно некоторое отношение имманентное и трансцендентное и предполагает как минимум связь с разноречивой реальной поэтому предметностью универсума (любого, имеющего  таковые свойства).  Где связь не субъектна, актуальна, там она потенциальна, субъективна, что таится в актуальности, дюнамейе энергейи.Ре-алистически они оборачиваются, что, в частности, выражается в реальности пространства и времени, а не только причинности. Причинность в реальности есть движение и включает в разных мерах свободу, свободную причинность как освобождение оборачиванием к новому основанию, основанию бытия (а не только «зеркальным» ленинским «отражением») причинных связей с включением собственного бытия, как минимум, существования (в котором всегда присутствует дюнамейя бытия). Для человека истории, полноты жизни, то есть бытия и жития это — ценности.


Принцип полагается в основание понимания рассматриваемого явления для проникновения в его сущность, суть и существо постольку, поскольку последние не даны непосредственно, а в предметных формах собственного его существования. Для человека это означает, что непосредственно данное дано в формах дочеловеческих, биологических. Задача же  жизни как жития (а не просто усовершенствования той же жизни, существования) заключается в раскрытии сокрытого, скрытого, сокровенного (Кн. 1., VI).. Что он и осуществляет чаще всего неосознанно, хотя и существует деятельность, специально направленная на оперирование с этими слоями существующего и перенесении их в человеческую жизнь. А человеческой жизни — в эти стороны доступного органам и организациям. Поэтому принципы философии должны охватывать прежде всего то, что еще не преобразовано или недостаточно (а также ложно преобразованно) в человеческом способе существования. Все прошлые философские направления так или иначе, явно или неявно брали за реальность лишь часть реального и строили  дискурсы на основе постулатов, всё дальше от реальности отдаляющихся, почему и включали в себя отчужденные и превращенные формы сознания, часто очень характерные для разных периодов предыстории и преистории. Признавая, как факт человеческого развития и осознания эти направления реальными как существующие, можно поставить вопрос предельно широко, преодолевая ограниченности противоборствующих философских направлений (и мировоззрений, а также идеологий, на этих философиях построенных). Тем самым снимаются ограниченности этих направлений и ставится вопрос о предельно широком основании фило—софии, имеющем все другие частными случаями в плане абсолютизации отдельных сторон реальности. Это возможно только при полагании всей и самой реальности основанием дискурсии (термин Флоренского,— в частности, переплетение и разноречие дискурсов) в дополнении наиболее спорной и наименее развитой изучением стороны ее, приобретающей всё большее значение и не только в обществе и частной жизни субъективности. Она также есть реальность и входит в целостную реальность предметную, то есть сочетающую ранее противоположные и в этом качестве  играющие решающую роль в разобщении философских направлений и самого сознания, субъективное и объективное как предметное. И стороны предметного и предметности. Предметность прежде всего означает крайнее в гомоморфности гетерономного, общности в различном (и различных сродных предметностей) как связность\различие, пред-ставленность их друг другу и внутри общностей. Разрывы в ней тоже есть форма связи, если не разрывающей силой, то сознанием. Поскольку полностью гомоморфных или гетероморфных образований, не имеющих различий, не существует, хотя бы по хронотопу (Бахтин), то и единый принцип распределяется но наиболее общим для наиболее принципиального субъекта в несколько. А именно.

Всё реально  — реально Всё

Всегда реально  —  реально Всегда

Везде реально  — реально Везде

Все реальны      —   реальны Все


Четвероякий принцип реальности охватывает все стороны предметной  реальности, поскольку непредметная реальность попросту не-реальна, то есть инореальна, что сохраняет ее как предметную в другом аспекте предметности. Это – принцип безотносительности ре—альности. Это и можно заметить, рассматривая переходы междду аспектами перехода принципа от одной его стороны к другой. Реальность всегда конкретна, а конкретность связывает ее с определенностью, некоторым предметом. Будь то в гетерономии (сфера), будь то в гомономии (контингент, будь даже единичным). Отдельные постулаты принципа реальности (не исключая и общего) свдетельствуют  об общности не только существования, но и сущностения, сутьностения и бытия и как аспектов существования, и существования как аспекта бытия. Промежуточные обстоятельства отражают сочетание существования, неотделимрого от всего предметного, и бытия, явное, открытое существование (по крайней мере, признание) которого связано с человечесвкой деятельностью, с реальностью четвертого аспекта принципа реальности. Как  деятельность в некотором и существенном смысле может быть понято любое движение, становление, развитие, которые и становятся аспектами бытия. «Нет естества, лишенного действа»,— пишет Иоанн Дамаскин, обобщая этим по крайней мере наследие античности (Дамаскин Иоанн. Точное изложение православной веры. III, 15).Действие можно признать формой движения, а деятельность без некоторого движения, хотя бы мысли, невозможно и разлучает её с бытием, которое, как смысл, само имеет смысл лишь в действии на другое (иное) или себя как другое, в чем утверждается его собственная реальность, поскольку утверждается как предмет, элемент предметности,— хотя и сама предметность вместе с предметной субъективностью есть предмет, разноречиво соединяющий (что тоже реальность) разноречивые качества и предметности, предметы вплоть до крайностей — субъективного и объективного в одном предмете.Это — окончательная реальность данного предмета. Принцип реальности свидетельствует, что невозможен абсолютный объект и абсолютный субъект, без соучастия противоположного свойства. Иными словами, противоположности возможны лишь как отчужденная абсолютизация разноречий (противоречий и даже противоположностей в крайнем случае) внутри общей предметности, например, между регионами предметности. Отмеченное позволяет рассматривать универсум не только в инерциальных системах отсчета, но и в неинерциальных, что распространяет принцип реальности на иные (физически доказанные) вселенные. Иными словами, существование сознания (четвертый постулат) в одной вселенной распространяется на все вселенные, а значит, и на все их и ее регионы и контингентности в их имманентностях и трансцендентностях как дистингентности, разобщенности. Отсюда вытекает, что роль общей системы отсчета, точнее, принципа существования, выполняет только свобода как предельная форма движения, в разных степенях присущая любому движению, но приходящая к господству именно в деятельности, что и характеризует ее саму как бытие как таковое (связанное с проявлением смыслов) и ее плоды — как имеющие отношение к бытию, поскольку ставшее результатом бытия сохраняет бытие только сохраняя отношение (пусть даже интериоризированные) с бытием. А это означает, что два средних постулата есть не разобщение бытия, а его универсализация. Бытие не есть только «здесь-теперь» и даже не оно по преимуществу, поскольку наиболее могущественные воплощения бытия грандиознее орган-низма человека, но заключается в способность осуществляться в не-здесь-теперь, накапливать бытие и его плоды. Это означает только, что принципы инерциальности систем отсчета, сами принципы относительности и в Галилеевой, и в более общей физической трактовке Эйнштейна обобщаются в принципе реальности как принципе универсальности, становятся частным случаем  неинерциональных систем остчета. Последнее существенно для  реалий «где» и «когда» в постулатах принципа реальности. Особо это существенно не столько в физике, сколько в «метафизике», существовании, имеющем особенности, и особенности более богатые, чем физика элементарного существования, которого никто не отменяет, хотя оно и само как целое становится предметом для бытия. Можно передположить, что именно медицина станет основной наукой будущкего,как сейчасвсёеще физика, но как синтез всего и всехнаук и в превращенном и обращенном виде — как минимум, медициной особыби,максимум её роста, бытия. Бытие имеет предметом деятельности существование как таковое, и это и есть его принцип существования, принципиальную позицию принципа реальности, именно таким образом несводимого к  признанию факта существования, что крайне обедняет реальность. Реальность предметна именно в связи со связью безусловности бытия в существовании, существование же чего бы то ни было, его необходимость, недоказуемы и непоказуемы, кроме самого бытия, чему свидетельство — реалистический аргумент, трактующий о том, что  бытие выходит и выводит за пределы не только существования ( на что способны и  частные случаи деятельности, труд и работа), но и за пределы реального и предметного, есть принципиально Иное (если не предполагать некоего Иного как носителя его свойств, что частное дело личности), именно как предметно иное придающее этим своим деятельным отншением всему существующему характер реальности и про-из-водящим из «слабых» сторон существующего как такового при опоре на последнюю новые «сильные» сферы существования, связанного с бытием — сущностное, сутЬщее и остаётся само в сфере сущего (духовного), отличаясь от него, так сказать, «нераздельно и неслиянно». Связанность бытия с деятельностью, при чем не только жизнедеятельность, но и сама жизнь (в средних слоях) проявляет характер «жития», связанность, таким образом, с вершиной деятельности, когда в принципиальном случае ( не связанном с отдельным с регионом или слоем-сферой, что не отменяет действия принципа, пусть опосредованно) гегемонизирует высшая составляющая деятельности (ургия). Именно бытие есть завершение, а значит, свершение принципа реальности, в противном случае тонущего в разных уровнях существования, что и происходит в зонах и актах и активности отчуждения, абстрактности структур, связей, доминировании отдельного, словом — в абстрагировании частичного, неизбежно находящегося поэтому под давлением существующего, от-влеченности в частичное. Бытие же неесть частичное, но универсальное как потенциально, а для принципа реальности потенциальное также реально, всеобщей деятельностью (для совокупных органов субъектов разных уровней общности).
Взаимодопольность потенции и акта, противопоставления, чрезвычайно характерного для западной философии, особенно после спора с исихастами о действиях божества в мире и доведенного до завершения Аквинатом в образе сущности и существования. Тогда как  Православный Восток  предполагает, — и это надо сделать явным, — их  как посредующие звенья между Усией и   «энергиями»вообще: усия-сущность-существование энергейя. Запад всегдастоит перед загадкой любого движения, это – его базовая апория со времен Зенона. Как и ее высшая форма,свобода, понимаемая исключительно как правовой пинцип, а потому —безосновательно (См., напр., Логос. Т.26, №5, 2016 , тематический – «Свобода воли есть»). В нашем понимании — не только энергиями нетварными и божественными, энергейями вообще, что означает дополняющее определение принципа реальности аксиомой возможности — все возможно, даже само актуально наличное. Усия не неподвижна, а дюнамейична в потенции энергейи и потому  естьсвободна.Для активистских культур, например, для Запада, непосредственно потенциальное рассматривается исключительно как актуальное для субъектного, себя самого, что провоцирует обсцессивно-компульсивную по существу активность, преобразование всего в свою непосредственную (пространственно и временно) ограниченную пользу. Поэтому для такого человека актуальны (важны) только средние уровни реальности, что искажает картину реальности что заметно в философском реализме, целиком построенном на абсолютности существования вещи, даже не человека как «антивещи», «противоположности вещи» (Маркс).Одним из существеннейших промахов англо-американского реализма (течений, позиционирующих себя как разного рода реализмы, но в этом сходящиеся) является исключительный гносеологизм с его ответвлениями лингвицизма и логицизма.  Центральным пунктом явно или неявно — для реалистов Александера, Лэрда, Монтегю, Ройса и др. явно утверждают, что воспринятые объекты включаются в поле сознания  познающего субъекта такими, какими они являются сами по себе и потому познаются такими, какими они существуют независимо от акта познания. Упор на акт и исключительно акт познания, как будто одновременно (или долговременно и дальнодейственно) не осуществляются иные отношения и связи и от-ношения, влияния исключает познание объекта именно как  предмета, обедняя его одной только его объективностью, понятой обычно не с той стороны — не со стороны субъектизма, смысла, а со стороны именно объектной, между тек как объект в качестве объекта есть предмет в объекте универсальном )Универсуме, и универсуме предметном, так что, в конце концов, отношения объекта с имеемым ввиду носителем сознания (который тоже не является до конца тривиально-индивидуальным, для которого только и характерен активизм, совершение «актов» по преимуществу, а сам сооотносится с  системой субъектов. И именно субъектов, для которых характерно пользование всеми органами особы (любой общности, вплоть до всеособы) и главными являются «средние»  органы, осуществляющие деятельность во всех возможных отношениях, составляющих их связях, в отношениях-позициях так, что для познавания подобным реалистам остаются только односторонние «влияния». Словом, отсутствует представление о предметности, вместе и порознь. Но и они должны быть поняты в целостности деятельности как и воз-действия, элементарной и частичной только в начале, но долженствующей привести к полноте целого данного со-бытия, не теряя связи с элементарным. Так что «объект» — скорее последнее впечатление от предмета до обнаружения его места в предметности, да и объект как реализм частичен по отношению к случаю, происшествию, со-бытию, истории, в которой, в циклической ли,в линейной ли, в спралеобразной ли переплетается множество областей дюнамей (возможностей как создающих лишь сами себя) и акций энергей, деятельности, что может назвать объектом только зашоренный сенсуалист, избегающий интуиции как способа данности чувственности во всех ее слоях и представлениях объекта. Сознание же принципиально не есть объект, а двуслойная граница, терм (не путать с осознаваемым), под влиянием субъектального, аутономного формирующего субъекта ли в объектном, объекта ли в объективном, сообщество или социум, иную общность. Предложенное понимание объекта низводит его к простому факту существующего и оставляет на первичном уровне, на котором не действуют вполне даже социальные чувства. Подобный подход характерн для абсолютизации акта-действия из всей акцивности. В нем в конечном счете критерием является «комфорт», которому ужасался еще Пушкин, и первенство которого не скрывает ни прагматизм, ни аналитическая философия («логический» и «семантический» комфорт мысли), которая потому претендует быть философией «вообще», хотя делает работу исключительно предаврительную всякой философии. Переходя границы собственной необходимости, такое «среднее» мышление и существование без сущности, тем более понимания сути сущности — усии и цели существования — энергии (и вдали от реальности, на основе существования исходного, сводимого к «физике», характерным случаем чего был «физикализм»), подобная жизнь всё более превращается в жизнедеятельность с господством этологического ( в отличие от пойэтосного,опирающегося и возвышающегося на «другое» как минимум этой середине) начал. ( к вопрросу о «поэсосном» в обществе подходит частично Луман,но без философской основы и осознания  плюральности его вобществе, слишком в манере феноменологической социологии Щюца – можно сделать,а можно –пережиь,не замечая  их рамки – это слои деятельности. По этому пути дальше всех зашел Василюк и Д.Леонтьев)). Не случайно «смысл» здесь чаще всего отождествляется со «значением» и «общим смыслом» (sens). Впрочем, неолиберализм расстается и с «общим смыслом», опоре»нравственнцыхчувств, окоторых писалоснователь либерализма Смит. На основе шотландской школы  «здравого смысла», восходящей к Юму. В целом либерализмимелсмыслтольковборьбе – в данном случае Шотландии с Англией, как  неолиберализм, пошедшийдальше, разорвавшим политику и экономику в политэкономии — в борьбе с социаизмом. Подобные общества по преимуществу формальны, например, основаны на форме денег (форма обмена) или вассалитетной иерархии. Вещь здесь понимается прежде всего как форма комфортного потребления (что порождает конформизм как структурное, имеющее центр, свойство вместо качеств личности), как форма достатка, а не как вещь-щество (в котором скрыты стихиии элементы стихий). Человек понимается как содержимое отношений в своей человечности завистимый от степени представленности в отношениях, политологически и экономически, вдали от деятельного основания его существования, без которого невозможно бытие, и без духовно-деятельной, собственно бытийной вершины его, философской фактически, если не формально, не как содержание. Основой существования подобных обществ является торговля и материальное производство (инфраструктура и структура, подчиняющие систему), которое отличает от характерного для наиболее земледельческого общества, Русьссии, ориентация и в целом на форму результата,миръа и мира,  на сам факт «возделывания», в отличие от «об-работки»(«culture») абстрактного субстрата. Поэтому духовные запросы человека так не и возвышаются дальше массовой\элитарной культуры, лишь преддверия духовности (разноречивыми элеменатами которой являются и искусство, и наука,— напр,. «физики» и «лирики»), а духовное в смысле духовенства и понимается как культура психического. Поэтому личностное измеренеие в собственном смысле слова характерно – и испокон — для России в о особенности (Православия вообще). В отличие от индивидуализма и индивидуальнолизма, человечАсти других сторон свет. Но более подробная речь об этом впереди. Для России всегда было характерно доминирование, господство личных качеств (а они соотносимы только с бытием в сущем), то есть качества себя ( и её Самой) в наивысшем проявлении, часто трагически не проявляющиеся в социально-общественной реальности, что придает истории человека в Русьссии трагический характер, и небрежение внешними обстоятельствами жизни, что особенно заметно тем более, чем более средний уровень жизни (по отношению к культуре это замечает Бердяев) оторван от личного, относимого уже к сущему в человеке и сущему как таковому. Соответственно для наступающей истории и в целом человек соотносим с его бытием, то есть с его деятельностьюв целом. А не трудом только (в большей мере ранее) или только работой (в современности), являющимися лишь сторонами не только совместной, совокупной, всеобщей, но и индивидуальной деятельности. Что характеризуется целостностью его акцивности (в отличие от сегментезированной трудо\работой активности) единством общественного и личного, воссоединяющего масштабные усилия с личной жизнью жития делателя, «бытеля». Н.Лосский рассматривает тщательно судьбы «идеальных делателей» в рамках «идеал-реализма». Но для него оказалась закрыта вторая, дополнительная сторона отношения, что обернуто повлияло и на исходное — реальность идеального, реальность деятельности и делателя.
Условия предыстории, когда бытие «бывает» с человеком и остается в остальном «бы» (сослагательное наклонение)-тием разрыв сторон жизни до уровня разрыва жизнедеятельности порождают отчужденный, в растлевающий, «подручный» главным образом (здесь и годится слово Гейдеггера) быт и излишне аскетичный физически, далее и умственно, труд, порождает фигуру «бы-валого» и «о-быва-теля». Победить быт целиком, а не только его оторванность, практически безуспешно пытались левые конструктивисты в 20-е—30-е.Для Востока характерно в современности соседство территориально-временное традиционных форм с структурой и инфраструктурой товарного производства. Бытие здесь понирмается как предмет ритуальной активности и внесоциальной или социальной святости. Что было бы крайним уклоном от Нила Сорского, но стало камнем преткновения в социальном служении церкви, не доведенном до конца даже патр. Кириллом (автором книги «Социальное учение Церкви») уклон осифлянства. Либо в целях единства с обществом, либо с природой-божеством.
Данное отступление показывает двойственность средних положений принципа реальности, а именно достаточную условность совпадения здесь-теперь, да и не-здесь-теперь; последнее выводит за пределы принципа относительности Эйнштейна в более широкую сферу. Если выражаться физикалистски, преметафизичиски (но преметафизика опирается на саму себя и использует достижения физики для собственного прояснения, что и есть метафизика скрытого со-существования ученых и их предметов-приборов так, что Ло считает себя бактерией в пробирке своей лаборатории), в фундаментальных различиях реальности пространственной и временной. Если первая разрешает свои разноречия на основе микросреды, то вторая распространяется более на макросреду. Бергсон удачно ставит вопрос о «длительности» и «одновременности» во времени. Этой проблемы касался и Уайтхед. Это подводит к выделению особого конструкта «человеческая реальность». Он имеет несколько измерений. Во-первых, вся известная человеку предметность реальности. Во-вторых, реальность рода человеческого. В-третьих, реальность, окружающая человека (чаще всего коррелирующая с реальностью, характерной для со-общества его). И, наконец, реальность самого человека как такового, человеЧасти. Если для принципов Запада характерно выделение средних членов — социально гарантированного индивидуального (от группы) комфорта с одной стороны, и гсоударственно-национальных границ с другой, то эти абсолютизации на другой стороне отвечаются преувеличением, как увидим, мира во всех его слоях и аспектах, лишь реактивно склонных у некоторых к комфорту и преувеличению значения границ. Мир (В—селенная) остаётся миром Божьим (с нередко софиологическим взглядом на природу), мир человека – остается и нарастает как мир деятельности, в преисторических ограничениях это нередко оборачивается частичностью труда и работы, отчужденностью от них некоторой части или некоторое время. Хронотоп для русЬского и  побратненных народов означало и означает прежде всего свободу в отношении пространства и времени, всегда бывших строго и часто отчужденно, функционально детерминированных (ср. функциональная причинность Кассирера) на Западе при  доминировании причинности как свободной, системной (структурализм подменяет систему структурой), так и структурной. Структурная детерминированность касается здесь прежде всего социума, когда общественная сторона социального обращена к миру. Отступление направленно на прояснение экспликаций двух средних постулата принципа и сравнения их с крайними, доминирующими в Роусьссии (Ро-Усии).
В человеческой реальности, ставшей центром в-селенной как завершение ее восхождения к свободному бытию, порядок первенства постулатов идет от последнего к первому и как принцип «все» не может зависеть слишком существенно от кратковременности человеческой жизни, но способности рода человеческого причинно познавать как времена «до», так и «после». Именно поэтому «длительность» и является внутренней характеристикой времени и была таковой до наступления влияния науки. Подобие длительности пространству означает лишь связь предметности именно как предметности во множественном числе, хотя отношения предметов, делающих их предметами, вне зависимости от судьбы отношений, одновременно, поскольку взаимообратимы. Отношения взаимообратимы и симметрично\асимметрично двойственны. В худшем случае одна из сторон заменяется связью; для продвинутого человеческого общества сеть связей (могущих быть односторонними в структуре, но цельно-двусторонними в их системе) может быть наполнена обменом условий свободы как элементами бытия. Двусторонность отношения, характерная для пространства, есть более глубокое свойство существования (например, суперструны захлестываются на себя для существования), что обеспечивает его устойчивость. Также она обеспечивает и реальность деятельности в ее двойственности идеального\материального, никогда не отменимой, формальной и содержательной по отношению к существованию. Поэтому причинность в чистом, необратимом виде есть либо становление, либо прехождение, что должно иметь место, и место предоставляет или не предоставляет простор причинности. Простор этот в принципе есть одновременность длительностей. Именно поэтому не только всегда реально, хотя может и не существовать. Точнее, существовать  лично, как, например отдельная улыбка Чеширского Кота у Кэролла, но может не иметь соответствующего непосредственно пласта существования,о чем следует иметь ввиду постоянно, поскольку только бытие гарантирует полноту существования как бытийствования. Это есть условие реальности предметности и обеспечено ею, поскольку внутреннее распадение существующего всегда определяется внешними самопричинению факторами, внешнему его одновременности как длительности существования, которое и есть всегда, которое реально постольку и реально для всегда существует, поскольку существование всё, реальность всё предполагает конечную одновременность реальности и внутреннее всё протекание. Бездна, столь пугавшая Нитче — «если долго вглядываться в бездну, то бездна начинает вглядываться в тебя» страшна только повторением пространства. Но реальность предметна и в следовании причинения, мгновенной передаче характерных черт существования, хотя оно может быть растянуто в становлении, взаимодействии возникновения и прехождения как причинности. Тайна «Всё» заключается в причинности движения; нечто существует как причиняемое и причиняющее лишь как предмет во времени, противостоящий предмету, и в пространстве, как с ним связанный. Поэтому «Всё реально» означает, что всё тем или иным образом воздействует на все, часть, один орган человеческого существа и человек свободен в ответ воздействовать одним, несколькими или всеми своими органами на него. Если он воз—действует всеми органами, включая контактные (неконтактные следуют за ними и связаны с ними), то это и есть полная деятельность в энергейе.  Частичная — более дюнамична (в дюнамичности остается часть деятельности до полноты её осуществления существом), вероятностна или возможна, что тоже реально, но не создает никакого ущерба бытию. Ему служит и воображаемое (реальное и воображаемое слишком противопоставленны у Лакана, как и реальное и наслаждение, воображаемое у Фрейда, что характерно для нереалистических взглядов — согласно принципу субъективной реальности воображаемое бытие не менее бытие и служит ему добрую службу, как и наслаждение — реальности после палеореалистиеских и эмпирических жестоких о—пыт(ка)¬ов сторонников чувственного познания. Воображаемое служит бытию одной из основ, опосредующих разум и бытие. Итак, и пространство, и время  реальны в реальности причинности, как необходимой — существование, так и свободной в буквальном смысле «каузальности» — «кауз໬случай для низших пластов реальности это есть случайность; свобода достигается укоренением в более высоком пласте, слое. И человек как всечеловек (беспредельный) свободен через свою собственную реальность , присутствующую и ниже — бытие, бытие «всех», даже отчасти «всех» предметов). Бытие «всех» максимально богато бытием, поскольку охватывает  больший мир.  Для   русского, россиянина, мир, бОльший, предстоит освоить внутри, в своей персонаЛичности в отношениях содействия  расстилающемуся экстенсиально от пределов его непосредственного миръа («реальности» коренной). Но которая была хорошо ему известна по  коренной «всемирной отзывчивости» (Достоевский). Мира с историей все больше расширяющей его интерес не только исходной всеобщностью земли и неба, но и разнообразием, а значит,  и конкретными делами, с планетой  связанными и ныне   в целом, требующими большего икусства в деятельности собственной,что означает в следующем тысячелетии бытие в мире через бОльшую деятельность в мvре, интенсиональность(См. Интенсионал), деятельное опосредование противоречий и разногласий, своих внутренних тоже (что касается и страны), за счет более, но по-прежнему в основе деятельного отношения к внешнему миру и с целью его преображения через освобождения тысячелетиями растущей личности, уникальной своими земледельческими основами от экстенсивности и от напластований, искажений и мифов. Последнее касается и мифологотворчества «верхов», что делает их отчужденными, обособленными в своем всемогуществе призрачном.. Что невозможно без освобождения себя от ограничений прошлого и наиболее полного раскрытия русского человека как наиболее цельного и деятельного, деятельностного человека ойкумены (населеннойземли, в отличие от обитания активников) данной планеты Последнее всегдабыло осью мироотношения руссиянина. Поэтому он дополняется существующем для традиционного русЬского смысле мир  — мир-ойкумену, интересующую  россиянина. Мир существующий через мирные разноречия (в том числе и языковые). И мир как Универсум, но, в то же время, осуществляет их распредленеие, разделение, раздробление, порабощение (первое более соответствует общественному бытию, но не существованию, в котором социально неизбежны различия, сводящие бытие многих только к существованию в качестве человеЧасти или мышление одиночки). Богатство бытия «всех» каузирует их общую, неноминальную,  разноречивую реальность как всех — «Все реальны». Реальность вообще больше зависит от бытия, чем наоборот. Большей реальностью обладают предметы, обладающие большим бытием, но пока что это очевидно только в сфере интеллектуальной и духовной. Характерен в связи с этим термин «всеобщий труд» (Маркс), хотя всеобщность эта может бытийствовать, существуя для немногих. Поэтому в связи с неизбежностью разделения занятий, вытекающей не только из хронотопических определенностей, но и детерминистических — «все» могут существовать только гетерономно и именно потому создают совместное, совокупное бытие, а главное — для деятельности необходимо предметно ограничиться и во времени, и в пространстве (стать частичным, вплоть до единичности началом предметности как реальности ) реальным, то есть универсально—предметным субъектом. Субъект неотделим от объективного существования. Видимо, объект неотделим от субъективного начала, движения, изменения, становления, развития (высшая форма которой — суммирующая все остальные и их использующая бытийная (свободная) деятельность. Соответственно, с объектом существования что-то можно сделать лишь постольку, поскольку в нем самом заложены все бытийные потенции во всех возможных характерных чертах. Поэтому основанием единства четвероякого принципа реальности является причинность (как и в обществе будущего — расширенно понятая разночинность как выражения разнообразия причинностей, что касается начало «Все»).
Анализ причинности, которая соединяет все четыре постулата принципа реальности, реалистического принципа, уже по одному своему названию концентрируется обычно на причине, а не на ее действии. Принцип реализма же утверждает первичность действия, которое может и должно само стать причиной, но только потому, что его носитель реален, и реальность эта проявляется в действии. Можно сказать, что действие, как элементарный акт деятельности, потребляется реальным и производит реальное своим действием. Как страдательным, так и действенным. И  опосредования деятельности, цельной аккцивности, цепь эта опосредуется самой реальностью как предметной до всеобщности, что создает элементарный акт изменения, хотя бы отклонения, что есть свобода в зачатке.Зачаток свободы – квант действия Планка, свобода движений.Форма её выражения, хотя и несовершенная,— Первый закон Ньютона, что тело сохраняет состояние покоя и свободного прямолинейного движения без внешних вмешательств.  (См.: Логос том26 № 5 2016). Но такая свобода непродуктивна и свидетельствует об одной только её стороне. На основе постоянной Планка и соотношения неопределенностей Гейзенберга возможно осуществление свободы в системах. На её основе возникает свобода воли (осуществления сущности) — осуществления потребности, что приводит к свободе выбора, из которых главный — сутЬностной, выбор себя. Сартр, правда, отрицает наследие  из прошлого, вместе непосредственным предшественником Кожевым (Кожевниковым) считает, что животное отрицается  человеческим, когда оно преодолевается и оборачивается для преображения истоков. Наконец, на этой основе вырастает свобода творчества, опирающаяся на исходные, использующая и пополняющая, углубляющаяих как  прирастающая causa su (Спиноза). Именно постоянная возможность, реальность осуществить такое  де-терминирование порядков реальности и позволяет определить каузальность как свободную причинность в принципе.  Таково первичное отношение «Всё реально» так, что каждый предмет реальности как предметности (а иной реальности и быть не может) является первично действующим, в противном случае происходит регресс и быстрое исчезновение реальности, возврат ее в не-реальное, виртуальное, возможное, из которого к актуальности (и виртуальное и актуальное составляют стороны реального) может вызвать в конечном счете только собственное движение предмета, — никакое внешнее воздействие не может придать предмету в этой элементарной предметности силу измениться так, чтобы дать новое, если только в нем самом не произойдут изменения. Поэтому виртуальное, возможное, вполне актуально, просто его обстоятельства разделены во времени и пространстве как реалии, не создавая единого реализма для существования определенного в определенном качестве. Причина, воздействие должны вызвать в предмете их определенные изменения, в которых он сам участвует (субъектность) даже более, чем приходящее в пространстве и времени, которые и полагаются как форма причинности или, собственно говоря, действенности предметно существующего, самодетерминирующегося и вступающего в более или менее симметричные взаимоотношения с другим, в котором неизбежно осуществляется не только для-другого, но и для-себя через модификацию его в-себе. Словом, причинность есть временная и пространственная форма связей, в идеале взаимодополнительных, но чаще структурных или, что выше и дает больше свободы причинению, системных. Базой всего во втором члене является всеобщность взаимодействий, распределяемых предметно в смысле пред-ставленности или пост-ставленности одного другому как действия в пространстве и времени в качестве детерминизма. Если есть хоть один реальный член в системе «всё», а им, как минимум, является в микровселенной (в-селенной), человек во всей полноте иначе  ассимметрично развитых свойств, терминального (о чем ниже) и потому реального, то в принципе целиком и полностью (особенно, в частности, в его богочеловеческом развитии). И тогда реальностью охвачено действительно всё в первичном, номинальном смысле как актуально, так и «вирт—актуально» — две стороны, равно реальные для человека. Де—терминизм подразумевает отрицание, «преодоление»(что обобщает гегелевское «снятие», конкретизирует гейдеггеровско-лакановскую «деструкцию» и позволяет увидеть «деконструкцию» как частность деятельности действие и труд) разграничения, но это значит одновременно утверждение разграничения как существующего и воздействующего на воздействие, оригинальность дальнейшего действия предмета в предметности, предмета в смысле его укорененности в исходных слоях её и сколь угодно высоко простирающегося различными массивами над этой основой в пространстве, во в—селенной связанном с растительным царством и времени, связанным с царством животным, точнее, со всем становящимся и развивающимся, растущим и живым. Как отмечал еще Платон, разделяя душу человека на растительную, животную и разумную, к определению «все» восходит все существующее как реальность микроприроды — человека. Иное дело, что разум — лишь низший слой духа (позиция Платона характерна для дохристианской эпохи, как редукционизм, путь к животному —интеллекту и еще ниже — к нейрофилософии характерен для постсекулярной эпохи). Иными словами, всё реально поскольку действует, но действие как детерминизм (пространство) включено в первичную сеть непосредственно-реального, в растительной душе соответствующее осязанию, вкусу-обонянию (ветвление кроны и корней, запах цветов). Последнее подводит к отношениям, которые, в отличие от (причинных) связей как взаимоотношений, реализующихся непосредственно в сети образуют структуру, вписывающуюся уже на основе пространственных отношений в отношения временные, особенно в аспекте отложенных действий и противодействий, что позволяет на основе субъектного развиться субъективному. Система дает еще больше свободы, в том числе и размягчает жесткость вписываемых в нее  структур и подсистем. Теория подсистем особенно развилась в связи с экологизмом. Хотя он и мало связан еще с особенностями сознания человека, особенно потому, что система систем, «все», еще в большинстве, очень близкая и разделяемая убеждениями и психологией, духовностью и культурной большинством россиян, сама пор себе стоит на основе субъектиального, предметно дистантированного\систантированного с субъективным , по большей мере еще связанными с непосредственной реакцией на внешнее влияние субъектного, опирающегося на объектное в нем. В любом случае жизненно необходимо подчинение (без утраты специфики и свободы специфической) макроэкономики «микроэкономике», конкретно, взаимодействию целостного производства и целостного потребления, то есть стать ойкономикой, откуда вырасла. С легкой руки итальянского гуманиста Альберти, первым заинтересовавшимся «хомо фабер» и изобретшего капитализм, первоначально разделявшего по «двойной бухгалтерии» счета дома (ойкос) и предприятия, идея которого была — на прибытльстроить прекрасные дома и писать прекрасные картины и трактаты самому Альберти для работников. Но прибыль ради прибыли восторжествовала. Личное потребление предпринимателя стало заметно расти и становится престижным, затем знаковым, теперь — символическим. Что подчинило частному (а не личному) интересу «экономику», превращающуюся в «хрематистику» Аристотеля. Ойкономика должна вписаться в пределы, ставимые ойкологией и вновь стать большим домом для человеческого рода. Так осуществится мечта немецкого экзистенциалиста, фон Больнова, ошельмованного сподвижниками (человек есть «неуютнейшее», Эсхил в трактовке Гейдеггера) —описывающего поиск человеком и обретение человеком своего «дома», что ойкософично, хотя и неуютнейшее может быть главным и для большинства, бытийствующих, «бытелей» остается «домом», что не значит необходимость «бездомничать» вообще, что можно и в строении. Хотя для русьсиянина собственность в большинстве не играла особойроли (отношение к имуществу, а не могуществу), и правая сторона суждений и их обернутый вариант традиционно в глубине душе ближе всего. Можно, для желающих, присоединить сюда «Икономию» божественную. Именно это придает реальности субъективного (по силе нарастающему в восхождении реального) предысторический характер произвола на основе формализмов. Назревшая эпоха требует, чтобы система свободы стала основой существования всех — то есть существования общности «всех» не как подситстемы социального и даже этологического, а системы пойэтоса и аутопоэсиса, не утрачивая конкретности собственного и совместного бытия как содержания и высшей формы реальности и реального как универсального предметного по отношению к прочей предметности. Его существование подчинено (как каждый слой опирается\возносится над низшим) бытию, которое существует только действуя на предметность предметным образом во в-селенной, а значит, во всём универсуме (многослойном), не говоря уже о Вселенной. И общим для всех вариантов существования и предметности является их реальность, субъективная как основа бытия, аутономности субъектального, собственно субъективного, соединяющего его слои, неотделимые от  любого существования, его уровней (как  и аналогичного объективного) в сознание.
Обращая внимание на путь «слева направо» в формулировках постулатов и «Снизу вверх» совершенств (в списке наоборот) мы остаёмся на точке зрения собственно конкретного субъекта в его определенности организма, а не только многочисленных и разнообразных органов совместного, совокупного и всеобщего субъекта (последний, видимо, по преимуществу, дистантен). Это связано как с незавершенностью развития человеческого рода, все еще «толкаемого», а не идущего, остающегося в преистории, так и с историей мировоззрений, проявляющегося в истории их ядра — принципов философий прошлых веков, только собираемых на изломе к Иному Времени в эон предварительный, долженствующий обернуться своей обретаемой целостностью лицом к ведущему — истории подлинной (огрубленно и однобоко понятой Марксом), истории не отдельных «исторических событий» на фоне быта (постмодернизм), а историчности со—бЫтий и со—бытИй как сторон бытия, то есть событий—деятельностных акций (в отличие от традиционных реакций предыстории) в рамках универсальной акции универсума как его бытия.  Пора,наконец,от частности «Буди, буди»Достоевского (о церковном суде в перспективе к теократии Вл.Соловьева,что слишком религиозно и довлеет нетольконад верой,н7о и наддругими сторонами духа) восходить к «Быти, быти!» Предстоящего Настоящего.Универсум может существовать только как бытие. Деятельность человеческого рода, его органов (всех) влияет до самых временных и пространственных глубин универсума, а значит, и до самых «краев» беспредельного. Что касается аргумента Мейясу, что человек не присутствовал при древних событиях, можно, вкратце, сказать, что он присутствует при современности древних событий, а значит, в их течении.


Что касается нарастания и смены мировоззрений и их центра — философский направлений, то оно идет по пути смены парадигм, начиная от материализма, первоначально более сконцентрированного на веществе, с гюлетических воззрений ранних философов. Как окончательно доказанно Лосевым, даже духи и боги предполагались в качестве очень тонкого, исчезающе тонкого вещества, подчиненного космической судьбе. Не избежали материализма подобного рода даже идеалисты типа Платона и Аристотеля, что, впрочем, отражает неизбежность сколь угодно отдаленной, но связи других слоёв реальности с вещественной. И это не значит, что существует только вещество, «только атомы и пустота» (Демокрит), просто способы существования других слоёв реальности специфичны по сравнению с веществом, как и существование вещества специфично по сравнению с ними. Вещество в качестве субстрата всеобще, но содержание вовсе не сводится исключительно к нему. Поэтому определенные регионы реального представляются вовсе лишенными вещественности, как это представлялось в теориях идей Платона и Аристотеля,— в античности миром идей, а позднее Мировой Душой и Мировым Умом (Прокл, Плотин) представлялись другие слои реального, имеющие иную предметность (хоть и связанную с веществом), неизвестные в те времена. Но решающим является признание вечного и вездесущего присутствия вещества (даже его отрицанием), что и позволяло считать, что всё реально как относящееся к веществу.
Однако тенденция вела по направлению к гипертрофии идеального начала так, что торжествовать в мировоззрении и философской направленности стал объективный идеализм религиозноо толка, считающий и вещество, уже в образе данности созерцателю, творением Высшей Идеи — Бога, реального всегда. Идея господствует над низшим как слой реальности, по существу принадлежащим социальному и связанным с общественным — общиной верных. Так раскрывает свою действительность второй уровень реальности, отношения универсальные, что порождает зачатки идеи универсума реальной предметности. Ибо и идеи творения предметны, хотя материальность их зависит от творящего Слова, и оказалось невозможным обойтись без социального посредника, общины верных высшему, что и выражает общественное\/социальное. Объективный идеализм утверждает «реально всегда» как относящееся к идеям и Богу. Но, в отношении к обожествленному жизнью человеку, он означает «жизнь вечную», спасение. Что в принципиальном православном понимании означает, что спастись может вся тварь (через человека) или даже спасётся непременно всякий человек (напр., Булгаков). Крайность объективного идеализма истончила вещество до материи, непосредственной данности существующего человеку, что, на другой стороне, означало неощутимость следующего, высшего слоя реальности и его бытие в качестве сущности всего («вседержитель» по Никеоцареградскому Символу веры). Последнее привело уже в следующую эпоху к крайностям её самой. Например, Беркли считал что ощущения «наводятся» Богом для нашего испытания (Декарт в этом отношении боялся «злобного демона»). Но Беркли продолжает линию по истончению и элиминации вещества, превращая материю (название вещества) в комплексы ощущений, что и подводит вопрос о вечности временного и времЕнности вечного к следующему аспекту рассмотрения действительности, в действительности касающемуся уже не только сущности существующего, но его существования.
Перенесение центра внимания на человека сделало вопрос об ощущениях его наиболее существенным первоначально и, как решенный и не обсуждаемый, до настоящего времени. Однако, отказ от непосредственности божества и вещества сделали «материю» (ощущения) главным источником связи с иным, что породило низведение духовного, и без того канонизированного, в ранг явлений культуры. Явлением культуры становится и философия, приобретающая формы служанки науки. В результате человек в своём внутреннем мире становится носителем лишь естественного разума, то есть непосредственно развитого интеллекта, поверяющего разумностью и явления культуры. Идеи оказываются ощущениями внешними, точнее, непосредственно данными, (см., напр., Юм). А представления — явлениями внутреннего. Так что внутреннее, душа, оказывается «candel of sensations» — связкой (кандалами) сенсов, ощущений и чувств, не обретая, кроме связанности несоединенного, никакой самостоятельностью. Такая инверсия характерна для  человека, существующего в культуре как внешнем, отчужденном существовании. В борьбе в  филлософской революции начала ХХ века Ленин в определении материи прежде всего выдвигает (хотя ограничивает,увы,только объективной реальностью),»данное»ит.д. Мало того,что»данное» не так тривиально,как может показаться.Но сразу возникает отсюда вопрос – Как?Это вопрос о данности,укторый разворачивается в Где? Когда? Что? Кому? Видимо, не только человеку. Это именрно тот аспект, которого не хватает тогдашней феноменологии  и ей производным в синхроническом, срединном по существу понимании интенциональности вее однонаправленности вовне, не доходящей,через смыслы слова./эйдосы к предмету,  на котором делает решающий акцент  субъективный реализм.Как мы видим,именно вовраждебных лагерях зарождается субъективный реализм. Здесь ужевидны черты не только черты абсолютизируемого одними объективноготруда,а другми – субъективной интенциональной активности, однако однообразие и господство интенциональности оставляет нераскрытым по существу «горизонталное», неговоря уже овертикальном течение отока сознания (говоритсялишь о «горизонте бытия»),что приводит к справедливоьй критике реалистическими феноменологами, вущербинтенциональности. Субъектвный реализм рассматривает и то, и другое как интенсивноси, и вписывает.\описывает сознание в деятелльности, особенно трудовой деятельности (Дроздов,1987)   Неявно ставится вопрос оцентральном в субъективном реализме - вопрос о реалиях.Гегель заемечает в «Науке логикир»,что частослова ходят меж людьми совершенно неопределенными,задача философйа – ихуловить, определить,использвать. Тожи с проблемами. То жи с реалиями. Однако все еще абсолютизируется  первично-откровенное сокрытого - культ, явление вечного, как центральное в культуре самой по себе (Флоренский),но не Бог, не человек, не труд, а бытийная деятельность(хотя можно выбрать любое) всё более становятся центром, — при всем усилии это отрицать, всё равно вместе с культурой она становится господствующей, не пособляющей силой, делающей человека обособленным от других и от нее. Такая обособленность позволяет индивиду быть свободным, но уже в смысле «либерти», распоряжении имуществом и своим телом как имуществом, на чем останавливается  гурман-эмпирик и сенсуалист, а полноценного «фреедом». Его первичным имуществом оказываются и его ощущения, становящиеся главным способом обогащения разума. Поэтому ощущения вообще не зависимы от определенного места и ориентируют человека «везде». Другое дело, что вездеони реализуются как откровенное, в интуиции всего человеческого существа по меньшей мере, его, главным образом, знания себя и сравнения\различения с данным (кем? Когда? Как? Зачем? Насколько? Где?— главные вопросы связаны с реалиями и они естественно возникают при чтении ленинского опредления материи как «данного в ощущениях», хотя и существующего независимо от них. Марксист Ленин отказался от опоры на идеи труда, практики, глубже — деятельности и обрубил концы диалектическому материализму надолго.  До неявной подготовки научной революции в философии в 70-90гг, в основе которых, несомненно, лежало расширение марксова понятия труда и комплиментарной ему ленинской субъективной революционной практики, в существе — деятельности до теории деятельности как фундаментальной. Готовилась научная революция не тольког в марксизме-ленинризме,но и на Западе в практически нефилософских практиках анализа.
Всегда пополняется везде, хотя последнее сильно теснит божественную (объективно-идеалистическую) природу. Человек переживает себя прежде всего как субъекта, что и позиционирует философские (научно-философские) воззрения как «субъективный идеализм». Он тесно связан с всеобщностью культурного (духовного на этом уровне) труда, всеобщностью законов природы и произведений искусства. Тогда как естественная среда реСлигии, материя и, тем более, вещество, отступают далеко на второй план, хотя и не исчезают совсем, модифицируются и участвуют в жизни сознания, последнего и завершающего предмета исследования субъективного идеализма (феноменология). Дальнейшее представляет собой исследования плодов субъекта, в особенности интеллектуальных, — структурализм, постструктурализм, логицизм и лигвицизм.(«саморазваливающаяся машина» (Делез, Гваттари) развала как универсального действрия потребленря. При тонком взгляде здесь подспудновызревал переход от работы к деятельности о это обернулось Деградансом в Эпгоху Вырождения – см. Кн. 4.,I ).
Последнее ставит вопрос о носителе сознания, разрешить который социальная философия оказалась не в состоянии именно вследствие научной подосновы своих исследований. Так ставится вопрос о четвертом, обобщающе-очищающем направлении в философии, особенно в связи со сменой мировоззрений. Это одновременно — четвертый этап развития философского знания, уже освобождающегося от диктата мифологии, теологии и сциентизма\эстетизма. Поставленный ранее вопрос об изучении плодов субъективного разума перетекает в вопрос об их реальности и расширяется до проблемы ре—альности вообще, что часто выражается в череде ре—формаций,ре—волюций,ре— форм и ре¬акций.. Тот факт, что никогда и нигде не отрицалось существование субъекта (который сочетает в разных акцентах природное, социальное,психику и душу (Кн.2). заявляет о необходимости учета субъективного начала в вопросе о реальности. От него неявно не могут отказаться и «мидиевизирующиеся» спекулятивные реалисты и онтологизрованно ориентированные, по существу материалисты. Ни одно философское направление (за исключением спекулятивного реализма) не утверждало наличие субъекта, а значит, и субъективного (что не значит сознательного) начала в реальности, хотя и сознание реально. Четверноякое строение сознания (в целом описанное феноменолгией)отражает четвероякое строение челвека, ео внутреннегомира,четвероякое строение иного, четвероякое строение всей реальности в ее ре-ализации, оборачивании. Учитывая, что и материя (в первичном смысле вещества) — объективнейшее, то есть реальное по преимуществу, но не единственное реальное, можно утверждать присутствие субъективного и в нем как способа его в-себе и в-ином движения, развития, становления, суммируемых и используемых в деятельности человечасти или общего субъекта как такового. В ней уже присутствует в явном виде то, что прежде проступало неявно — бытие как смысл существования предметного и самого субъекта, что скрыто обычно в глубинах сущности, но проявляется в образе и раскрывается явно освобожденным (в смысле «фреедом») человеком и человеческим родом (чем далее, тем более) для своего торжества как предназначения. Предназначение же это далеко не только для человека, его телесных и культурных потребностей, но и для универсума (освобожденное духовное) и для вселенной (освобожденное вещество). В сё это позволяет говорить о субъективном как связанном с предметным не только происхождением или предметностью деятельности, а также свойством самой предметности, лишь в разноречивых различиях (предысторически доводимых до противоположности), полагаемых как собственно субъект и объект. Сказанное позволяет сформулировать обобщающую, но противопоставленную философскую позицию субъективного реализма, по существу, философского направления , направления философских убеждений человека соврмененного в немногих (магнитьюд) и подавляющего большенства в будущем (малтитьюд). Основой его является не столько утверждение философское реальности предметности, в том числе субъективной, а утверждение реальности каждого предметного, и не только вещного, как это торжествовало в прошлом, а и отношений\связей.  «Все реальны» в широком смысле означает реальность всего, имеющего хоть малейший признак движения как субъективности. В узком смысле это означает реальность каждого, основанность его реальности не столько на вещности его состава, или имущества сколько на реальности его двусоставной деятельности (в виртуальной и фактуальной) реальностях. Человек, по существу, не существует. Он существует только собственными усилиями, что и говорит не только о его жизнедеятельности, жизни, но и о присутствии бытийного жития в его судьбе. Это и означает, что не только все реальны, но и что реальны все. Для человека, как и любого деятельствующего существа, его существование связано с иными сторонами\слоями существования, но оно возвышается до бытия и этим способно относится ко всему существующему (и к себе в конкретности пространства, времени, материи и вещества) как делаетель и про-из-водитель бытия его «по роду его» (Быт.).Все реальны одинаково, но в разной конфигурации и гегемонии сторон реальности. Не исключая и на—личность. Поэтому реальны все, и даже по отношению к роду человеческому его реальность как всех зависит от реальности как все одушевленных и неодушевленных начал. Человек же здесь не столько зритель, но, даже как зритель, он — «бытель». И сослагательная частица «бы» означает двуединость миров, их реальность — мира виртуального (идеального) и мира актуального, что составляет две основные составляющие в деятельности, хотя только компонентно и субстратно, потому что реально эти ветви изоморфны.
Таким образом, промежуточные воззрения идеализма оказываются сторонами, когда виртуальная реальность превалирует над актуальной, а материализм (гюлетизм как его основа) и реализм — когда актуальное превалирует над виртуальным. Поэтому именно субъективный реализм ( а субъективное есть еще и форма идеального, вероятностного и возможного,зона идеальных объектов и идеалов) уравновешивает обе стороны, и уравновешивает ре—ально, динамически в деятельности и идеально, в обращении не только к «смыслу для» пред—метного (что делает любой уни—версум и гетерономным,и гомономным), но и к окончательному смыслу-предназначению. Он увенчивает много (четырех)составность всего существующего как сущего в отношении к свершению судьбы Уни—версума. Но человек, человеческий род стал его судьбой как незавершимое совершенство всего реального. А реальна предметность в ее многоликом существовании, и уже существующее, ее связность, ведет, по всей видимости, к единению универсума не только как реальности, но и как предметности под водительством  деятельного бытия Это есть реальность универсума как бытность. Последнее, вероятнее всего, как история, также не завершает судьбу бытия, но о сем судить сейчас по существу невозможно. Как бы то ни было, констатируется наукой расширение зоны существования, умножение видов; фиксируется искусством умножение направлений и произведений в существе имеют именно усиление единения разноречивого из дадьнего противоположного и противоречащего в движении. Как и фиксируемое разными видами духовности (теистической, агностической, секулярной, а—теистической) разнообразие существующих как личности личностей, включая и личикности и личИнности и пр. (Кн.2., VIII) ведет к усилению собственно бытийного «Все», не тотально обобщаемого, а кон-кретно осуществляемого как в личной, так и общеличной и обще—личной деятельности. Последняя, бытийная деятельность, то есть деятельность как таковая, всё более не просто «бывающая» (лично или общелично), но становящаяся сущей и руководимая сущим, делает правые члены постулатов всё более актуальными, а левые укрепляет многогранностью их реальности и водительством бытием-смыслом. Словом, все отношения постулатов во всехсуждениях ре—альны, напоминая, что «ре» - это оборот. Есть еще отношения сквозные, к сознанию читающего(их), кроме того,временные. Но это оставим за скбками.
 Поэтому философски, а философски в существе означает — ценностно, что впервые становится очевидным лишь для субъективного реализма, — последовательность постулатов должна быть обернута (Кн.,1.,IV) не только вокруг вертикальной, но и горизонтальной оси. При этом факт установления реальности мысли есть неизменная и первая основа реальности предметности, а реальность общего оказывается лицереальностью для осуществления более высокой реальности особенного и особого, а также и частичного. Частичная субъективность движения пополняется виртуальностью\актуальностью всеобщего (Кн. I,V) не только неполной без субъектов, но и доступной им самим как простигнутая, а не только представленная, объясненная или понятая реальность. Субъективный реализм означает восстановление, расширение и обытийствование духовного в постижении существа существующего как смысла его бытия, как бытия смысла, собственно бытия, что есть попечение о нем в первую очередь, и лишь для этого – обладание им в деятельности. Духовность возрастает из культуры предшествующего уровня как  совокупность неотменимых начал и деятельствований, а не только ритуалов и таинств,  экспериментов и художеств, подобно тому, как ощущения на этом уровне есть реабилитация вещества существования без него самого. Принцип реализма, таким образом, опирается на творящую деятельность как бытие, и деятельность непременно предметную (и предмета) и утверждает нарастающую в количестве (пространство) и качестве (время) реальность всего существующего как сущего, то есть связанного с бытием.
В конечном счете понятие «виртуальный» как комплиментарное. «Актуальный» (точнее, «акциальный») имеет смысл только для анализа самой по себе деятельности, действия. В реальности всё существует в предпосылках своих или в следствиях, часто разделенных в пространстве, времени, погруженные в вещество или идеальное сознания. Схождение реализмов только и означает существование нечто в качестве предмета, не теряющего связи со своими реализмами как на протяжении на—личного существования, так и после его, даже в других предметах предметности. Равным образом идеальное как высший вид виртуального означает только представленность не только единичного (субъектного), но и общего (субъективного и субъектального) и всеобщенго (субъектиального, собственно субъекта). Действия последнего и есть смысл для человека как субъекта и иного субъекта (иного уровня); частичность субъектиального как интериоризированной, субъективной деятельности в самопричинении свободном субъекта оставляет место  как для частичного смысла, так и для его реализации как потенциального субъекта, актически проявляющегося в движении-изменении, (развитии, становлении, деятельности). К идеальному оно относится лишь постольку, поскольку имеет субстрат, над которым господствует как содержание. Потенциальность же означает лишь ту же возможность (виртуальность) в разобщенных реализмах в зависимости от степени и формы собственного изменения реалий. Поэтому принцип реальности распространяется не только на на-личное, но и не-на-личное, постижимое или открывающееся пониманию и объяснению, которые и определяют их либо как не существующие (что тоже есть реальность). Дажеь»отдельная реальность» есть реальность (дон Хуан у культурного антрополога Кастанеды).Либо как виртуальные, потенциальные или идеальные, что тоже есть реальности и существование хотя бы в реалиях, хотя каждая реальность (и их сферы) имеют степени и формы реальности, что нисколько не препятствует им быть реальными. Или, если на то пошло, реальными принципиально. Творящее деятельное оборачивающееся предметное  бытие как деятельность способно к реализации любой конфигурации реалий, реализмов, а значит, к творению любой реальности коль скоро это допустимо принципом реальности и его постулатами либо непосредственно, либо при посредстве воздействия на другие слои реального, в-себе в нем взаимодействующие. При чем реальность, включающая реальное, субъективная реальность, сама может быть и есть любого уровня общности так, что реальный субъект, вследствие своей сложности в простых реалиях несоизмеримый с универсумом и, кроме того, долженствующий иметь средства и силы для творения, сама неоднородна, хотя в принципе гомоморфна на основе гетероморфии. Именно присутствие движения-изменения, даже не связанной с человеческим сознанием субъективности, делает реальным как оборот принципа реальности, так и его обращение, не говоря уже о простейшем повороте, предшествующим самой формулировке принципа и его постулатов. Поворот заключается в том, что реально само существование даже в самых элементарных формах. Это становится основой постулата о предметности субъективной реальности ( и субъективной реальности как предмете), в том числе предметности субъективной, что, как мы видели, есть лишь уточнение принципа реальности до всеобщности, видимо, в конечном счете, вносимой и создаваемой именно человеком как непраздным наблюдателем. К тому же обладающим сознанием не только на-личного, но и субъективного (специфического) в себе самом. Эта специфика — способность обернуть принцип реальности (и сделать его формулировку не только индуктивно-логичными, но логичными и дедуктивно) и поставить вопрос о всеобщем На пути к традукции и трансдукции как движения реалогического Кн.1.,III. IV) — всём, всегда, всё, все, хотя этим базовым список реалий не ограничивается Sola Ipse принцип стоит на никто, ничто нигдеи нкогдадо  меня не делал (Кн.3.,1.,6, а также Мир умир! М., 2009). Поворотом сознательный субъект традуцирует принцип, а оборотом — трансдукцирует. Делает его универсальным не только формально, но и реально, например, в головах людей и их сообществ, других разумных и  бытийных существ, поскольку без творчества невозможно не только бытие (необходимое для жизнедеятельности, жизни и жития), но даже и сам разум, не говоря уже о бытии. Принцип реальности сам реален. Само доказательство его реальности, а значит, и истинности как частного случая реальности, подразумевает его самого, как опровержение, доказательство его неистинности как нереальности только укрепляет его углублением в реальность нереального как просто не-наличного. В действительности же возможно (вариант реальности) Всё. Все. Всегда. Всюду. (Всё! Всем! Всегда! Всюду! – лозунги  Авангарха., см. Напр.Мир умир! М., 2009) Это — естественное следствие из принципа реальности, неопровержимый уже потому, что существует нечто, где-то, когда-то и с кем-то (принципы Интенсионала). Например, с читателем данных строк. .Надо отметить, что фило-софия  (для каждого человека неотчужденного — его конкретные фило—софские самоубеждения) должна касаться не только не очевидного, но неочевиднейшего, сокровенного. Поэтому наиболее бросающееся в глаза, вещи, в целостном обществе и для целостного человека представляют опредмеченное трудом вещество только в самом грубом и первом приближении. Оставаясь только вещами, они приводят к ресификации, овещнению, если не вплетена интенСиональость) сознания и деятельности, к социальному отчуждению отношений в вещи, их фетишизацию (Маркс увидел её в товаре при раннем капитализме как отношение людей на месте отношений вещей в товарном обществе). В действительности вещь опредмечивает (воплощает в вещество) и стоимость производства (материю, в том числе социальную, часто противоречащую общественной), и  ценность в смысле предмета оценки, и ценность в смысле прикосновенности к ценностям как устойчивым ориентирам, плоти бытия, и к бытию в аспекте творческого \опредмечивания\/распредмечивания, освоения. А не только присвоения (и усвоения) вещи, действия голого. Она так выступает как предметное условие, средство и сила человеческой акЦивности. Таким образом, принцип реальности распространяется не только на низшие уровни существования, но поднимает их вместе с субъектом ввысь, что делает предметным, реальным, и человека. — непредметное существо есть немыслимое, невозможное существо — и саму вещь во всей универсальности предмета, предметного и предметности, основы реальности в ее взаимосвязях и  развертывающихся движениях. Поэтому и принцип реальности выражает двоякий процесс становления, генезиса (роста в бытии) независимого субъекта, его стасиса, кеносиса и фактического экстасиса из обособленного слоя. (См.,напр. Мир умир! М., 2009. С.73-74.). Из одной реальности, например, вещественной в предметной деятельности, — такого кеносиса (продуктивного оборачивания генезиса в экстасисе стасиса), что он одновременно возрастает в ней, что и есть Бытие, основное содержание реальности и её принципа.Такое существо Реалбытное.


Русьссия, как страна земледельческая, обретает двойственность существования в реальности. Росский человек, как и россиянин, одновременно и противоречиво и реалист, и мистик (Штайн). Иное дело, что черта реальности для него весьма подвижна и специфизируется в зависимости от того мира, на какой он ориентирован (вплоть до космоса). Можно с уверенностью сказать, что границы его исторически постоянно расширяются, что не связанно слишком жестко с географическими и, тем более, политическими границами, хотя естественность границ сыграли и играют свою роль. Больше реальность связана с деятельностью на этой реальности и деятельностью реальной. Но обилие земель привносят другое измерение в реальность — вертикальное. Человек здесь меньше связан с определенной землей (при переделах, не как собственник и в агрохолдингах, и с их пустованием на окраинах), что и породило, в частности, крепостничество. Росьсиянин связан с землей принципиально, чего не было в других концах света. Поэтому он составляет прежде всего самостоятельную личность, способную на возвышение над собственностью и собственной отчизной. Это — явление трансдуктивное, мистическое по существу. Иерархия реальности от реального до возможного, нереального, идеального (что тоже есть способ существования реального) открыты  не только в иерархии сфер существования-обратной стороны бытия (в том числе общества). Но и его сознания. Как иногда и обитания и подводит к анагогическому умозаключению  (Кн.  1.,III.,3). Это хорошо выражено в мистическом исихазме, синергии с Богом (см., напр., исследования Хоружего). На Западе здесь присутствует разрыв, заполняемый различными сверхъестественными образованиями. Или пре-бывание в других способах существования в реальностях, превосходящих простое существование, ставшее последним (и действительно последним) словом западноевропейской философии — экзистенциализм, при всех его многочисленных справедливых положениях в слое сутЬностения. Поэтому личность, а именно земледелец, наиболее самостоятельный и углубленный в предпосылку — личность в Русьссии достаточно частно и достаточно массово оказывается тем Кто деятельности, а значит, аутентичным элементом Все как все (мiр), хотя и с некоторым преувеличением единства, что создает нередко вертикали некоторого отчуждения и было причиной достаточно благотворного различия по местам страны. Этот мистический (используя не вполне точно данный термин) характерен для Росьссии искони, хотя в истекшем тысячелетии часто трактовался топически более, чем хроносически, хотя и обеспечивал личности ту всеобщность деятельности, которую может обеспечить только достаточно целостная деятельность с веществом и сущим (например, в Православии). Иное дело, что мистические некоторые черты обретала иногда и отчасти социальная иерархия (достаточно слабая в России) и власть предержащая, что искажало и реальность от истины, и деятельность от любви. Но близость иным реальностям при этом обнаруживалась разнообразно и не всегда в адекватных формах. Например, замеченной многими мечтательности. Но это нисколько не пре6пятствует наибольшей близости русьсского принципу реальности, хотя наступающее тысячелетие Русьссии требует большего перенесения принципа этого во внутренний мир, в частности, в сознание как универсальную границу субъективного и другого. Больше должны действовать осмысленные постулаты «в-себе» и «для-себя» не экстатическими наплывами у некоторых, а как пополнение долго доминировавших постулатов для-другого (Другого) и для – иного (Иного). Без их утраты для уравновешения деятельности и придания ей более целостного и даже цельного (что русский сохранил и развил как личность искони и чего не отнять, что проводилось,начиная со старшихславянофилов как особенность Росси)) характера целенаправленного творчества, пополнения его многими разделямого (при пренебрежении собственностью) фактического жития плодотворным всё более с доминированием деятельности и исконной,и новой,----бытием. Это пополняется склонностью русьссиянина к тому, чтобы быть хорошим, а не хорошо жить. Это справедливо только в том случае, если оно не распространяется (индивидуальные и совместные) средства и силы деятельности.


Необходимо добавить, что принципом реальности как принципом пользовался Фрейд и пользуются фрейдисты. Он противопоставляется принципу наслаждения, идущему из бессознательного. И, как увидим, предполагает многочисленные механизмы психической защиты от своих объектов, в существе же оказывающимися механизмами деятельности, если принцип наслаждения, репрессируемый и  лишь терпимый иногда принципом реальности, освободить от биологизаторского налёта. В действительности принцип наслаждения в подобном виде есть этосное свойство человека и его сообществ. Но принцип наслаждения сам есть реальность и выражает вершину айсберга, возвышающегося далее до творческой деятельности. Реальность принципа наслаждения модифицируется в удовольствие и в радость и в любовь в самом широком понимании этих явлений, вплоть до ценностного. Подобная фрейду противоречие характерно для наблюдаемого ими представителя праздного сословия и торжества безличного, индивидуального, индивидного и человеЧастьного населения вполне определенной эпохи и характера межчеловеческих отношений, подавления общественного социальным, что на следующей сфере реальности общества превращается в противостояние общества и агрессора. Не избежал, как увидим, биологизаторства и Маркузе, пытавшийся опосредовать эти стороны принципом производительности, по существу, деятельности. У него она свелась к агрессивности, деструктивности, сексуальности и перверзиям. Если же говорить о слоях человеческой реальности в социитете, то вертикаль деятельности (при разных  предметах, субъектах, конфигурациях доминирующей). Если говорить об этом,  то она должна быть сообразна целостному человеку и его неотчужденной (опредмеченной) целостной жизни в целостной деятельности творческой субъектов совместных, совокупных, общих (всеобщих для рода человеческого), а не отдельных и частных. При этом реальность обнаружит себя как как плод движения-развития-становления, наслаждение которым регулируется не «цензурой сознания» или «Сверх-Я», а соответствием переживаний и чувств определенной сфере творческой акцивности (что предполагает далеко не одну только «сублимацию»). Родовой инстинкт этологического низа, сексуальность и алчность, в истинной социальности (под контролем общества) приобретет, видимо, характер любви не половой только, но как сущеестной ценности, основы других ценностей бытия. Просто предметность сочетает две свои стороны — процессуальную и опредмеченную, что в целом и составляет реальность в своеобразной атомарности поле-корпускулярности и энергетичности, и излучении, что неизбежно подходит под принцип комплиментарности, и физический, и мета-физический и онто-физической, базовой стороны научной деятельности (как и искусства, религии, философии). В целом жеразвитие идеи оснований идет в четверице Бог(объектное как субъект) — человек (субъектное как объект) — труд (как отношение, общество вкапитале, науке, логике, лингвистике)  — деятельность  (как высшее, возглавляющее движение всего и всех, прежде всего — тех, кто личность и насколько личность.). Поэтому первый столбец относится к человеку, второй – к богу и их оборачивание свидетельствует об активном богочеловеческом процессе (начало которого в Новом времени зафиксировал Вл. Соловьев) в наплыве человекобожеского, исходный, реальностный, как попытка поднять основу ¬— к обществу и труду, последний, перевернутый — относится к духовному и, одновременно, к укоренению человека в сами истоки существования и понимание существования как основы человеческого деятельного бытия. Немногими словами — бытие реально. Реальность удерживается в реальности бытием. Житие человека есть жизнь бытия. Бытие призвано вызывать бытие к бытию, где бы, когда бы, в чем бы и кем бы оно ни было сокрыто, скрыто, прикрыто, забыто. Бытие — нетождественность тождественного в самопреодолении. Так четвероякий принцип субъективного реализма не только обернется для всех (в разной степени и ракурсе) преимущественно правой стороной, и читсть надо справа налево а сам превратиться в обернутое прочтение, чтение снизу вверх, превратиться в реальность человеческую — без человека и производных субъектов и субъективностей универсум существовать не в состоянии. Отметим попутно, что исходным является простое перечисление —  реальность вещи, реальность пространства, реальность времени, реальность человека — всё пройденные и опробованные основания для мысли и существования (реальность человека обернулась Освенцимом и Хиросимой). Настала пора оборачивать и консинтезировать анализированное в прибывающем всеобщем катализе (энс-зим, закваска, фермент, катализатор)— бытия.
Есть — есть Бытие. Реально бытие. Бытие — реальность. Бытия несть Небытие есть. Небытия несть. Слово «Бытие» надо читать по складам, по буквам. И между букв. Так реализуется деятельность. Деятельность чтения. Мир — проекция бытия на существующее в деятельности из самого существующего на всех его уровнях и аспектах Бытие – дыхание и биение сердца человека.  Бытие — дух-хание и быть-ение сердца.







                5.    Реалистический аргумент


Реализм субъективный,  современный, основан на том, что, если существует хоть кто-то или что-то, что сохраняет и развивает себя. Что движет себя и движет\ся как некую, любую — материальную, социальную, общественную, духовную (идеальную) как таковую — реальность, то  оно — субъективно реально. То есть существует, даже не смотря на его характерные черты как отчуждения, превращения, извращения или остранения (опредмеченности). Причем не только сами слова сохраняются, но может сохраниться и оно само как некоторое бытие – ничто не может существовать, вне причастности существованию. Даже слова. Верно и обратное – бытие существует, и  более, чем существует. Так, если ранее кто-то верил в Бога, или существуют люди, верящие в Бога, то он не только причастен бытию  но и  реален. С другой стороны, не всякое бытие божественно, оно причастно и существованию. Что касается Бога, то Флоренский сформулировал его реальность, правда, только на основе реальности «Троицы» Рублева. Существует «Троица» — существует и Бог. Так считал Флоренский. Нет существования без бытия, нет и бытия без существования, хотя бы в качестве сокровенного, бытийного. Нет явления не только без сущности, но и без сутьного и без сущего. В конце концов, без сущего. И таким образом предметно обосновывается в деятельности. Вещественная компонента, традиционно понимаемая как ведущее (например, понимание предметного у Гейдеггера), но по существу, является лишь воплощением бытия. Как и  другие (материальные (сущностные), сутьностные, сущеестные) стороны, имеет субъективные компоненты (что не значит — сознательные и осознающиеся ею самой) и реальна в бытии. Но это надо считать регулятивным принципом реализма, хотя вещественное никогда до сих пор до конца не является главным, ведущим в человеческом существовании. Оно кон—кретно. И конкретно во всех своих измерениях так, что там, где не хватает вещества,— а его всегда не хватает, поскольку оно лишь зародыш бытия,— в дело вступает субъективное. Как основа незаемного единства сущего.
Следует отметить, что все существовавшие до сих пор реализмы редуктивны (а не продуктивны), по существу являются рес-ализмами (рес-вещь), тогда как подлинный ре-ализм состоит за равноправие в разнообразии и разноречиях всех видов реальности, часто подчиняющих себе вещь, господствующих над нею, субъективной. Иначе ни вещь, ни человек, ни соединяющая\разъедияющая  их деятельность не понятны и нереальны. Реалистический аргумент заключается в том, что, если существует, то есть реальна некоторая сторона, аспект реального, часть хотя бы отдельная или только субъективная —  непременно существуют пусть с разной степенью реальности и в разнообразных расстояниях и врменах и каузальностях все остальные аспекты предметной реальности. Как реалии, в комплексе -¬ реализмы, которые составляют усию в существовании, материю при сущности, сутьщее при сутьществующем и сущее при сущем. И в целом проявляются как бытие в деятельности как высшем виде их все-всё-всегда-всюду - движения..
Как в человеке «нераздельны и неслиянны» материя, тело, душа, дух (бытие, идея), хотя явно или неявно главенствует дух. И он не менее, а скорее, более реален, особенно в деятельности чем телесное, плотское, поскольку утвержден в большем по объему массиве реального. В других онтосах реалий (в реалиях) важнее другая сторона, но она не уничтожает ни одну из них. Можно сказать, вслед за русскими младшими символистами, надо идти от реального к реальнейшему, в чем данное укоренено как сторона, момент, элемент и от чего зависит его существование. Как будет показано ниже, телесное есть момент природы, но её единичности реальны лишь постольку, поскольку реальна сама природа и ее регионы как целое. Душа и душевное – две стороны включенности человека (природное) в социум и общество (индивидуальное как социальное и общественное). Социальность реальна лишь постольку, поскольку реален дух. И это — независимо от его понимания:  от слова (номинализм) до понятия (концептуализм). Или категории (реализм) и деятельности на их основе (недостающий в средневековье ре-ализм, реалии). Идя по обратному пути – идея реальна, поскольку и насколько существуют несущие её реальности, в первую очередь личности, готовые не к существованию, но к бытию,  и бытием, деятельностью живые, поскольку личность – не существование, но путь и акцивность. Вещественная деятельность здесь подчинена более высокому уровню предметности, поглощающей вещественное в свои соты. Более того, Бердяев определяет Бога как Объект. Именно поэтому Ильин, а за ним по существу, и Франк определили Бога как Предмет. Иными словами, предлагаемое нами понимание Единства  (основы целостного синтеза реальностей, как цельность), сочетает в себе и любовь, красоту, и добро и истину, и усию как живую жизнь несущией их личности в их изначально-христианском понимании. А также и в производном, как благо-блага, и истину-ис-тину, в отличие от исть-тины (всё это – распад изначально-пещерного существования) и, главное, то, что открывается мудрости. Единство, как мы увидим ниже, не есть что-то, а как и кто, есть деятельность, махия и  мония. Под реальностью, следовательно, понимается и существование, поскольку оно причастно и насколько оно причастно бытию, и бытие, как целостность и существо, сущее существования. Нет и быть не может ничего, не подпадающего под реалистический аргумент, а значит, не являющегося предметом и не входящего в субъективную (естественно, не целиком) реальность. Можно было бы выбрать для определения и другую сторону реальности, но выбрана прикосновенная к высшему, к бытию, которое и есть актуальное субъективное, в меньшем напряжении осуществляющемся во всем, но составляющая главнейший фактор, объединяющий предметность в местах ее разрывов как  сила, разрывающая в своём существовании соединяет самим усилием негативности. Поэтому аргумент скорее может быть обозначен как субъективно-реалистический, поскольку субъективное не мене реально, чем объективное или иное, композитное. Субъективное избранно именно потому, что оно считается не реальным, не реалистическим. Аргументом же данное положение является потому, что в системе аргументации оно представляет решающий довод, без признания которого рассыпается всякая и всяческая система аргументации оппонента. Таким был, например, онтологический аргумент Ансельма — если бог есть все   возможные совершенства, то он существует, поскольку существование — одно из совершенств. Недостатком этого аргумента является неясность с характером существования и природой Бога. Расширяя и пополняя его мы можем сказать, что существование должно быть реальным, то есть оборачивающимся и к не-реальному. Далее, чтобы не быть голословным, следует утверждать существование Единства (а не гипостазированного Единого платоников), которое характерно для разноречивого существования России, не смотря и через расколы и даже последний, 80-х — 90-х. Если данный аргумент о существовании вообще чего бы то ни было в полноте существования применим  к рассуждению, то оно есть не столько истинность (научная), а истина (бытийственная). Приложение аргумента может быть неявным, а чаще всего дискурсия есть расширение или сужение аргумента по содержанию или по форме.
Что касается средневекового спора реалистов и номиналистов, то здесь присутствует ошибка: реалисты говорили, по существу не о реалиях, а об универсалиях, категориях  философии, то есть об определенном, высшем классе реалий, они не реалисты, а универсалисты, но они отрывали их от реалий – соприкосновения с конкретными вещами и акциями. Такой универсализм чрезвычайно характерен для ислама с его идеей непрерывного творения мира Аллахом  и деятельности на основе этой ситуации по выбору индивидуальности, что сильно зависит от концепции двойственной истины и влияния арабского перипатетизма. Что касается номиналистов, то нетрудно заметить, что они отказывают в реальности самим именам, называя категории «пустым звуком». Это определение не минует и имена номиналистов. Что касается концептуалистов, то они пошли по пути «филиокве», принятого под явным давлением ислама. Оно привело к тому, что духом считается только бог-Троица; сам человек духовен только под влиянием Бога. Таковы следствия раскол Варлаама Клабрийского (с Алкуином) и Григория Паламы. Такое понимание духа, чуждое Православному Востоку Европы, хотя и породило целую культуру Фаустова человечества (разум, низшая часть, вместо целостного духа у человека), но  повлияло на неё в том направлении, что в ней много отчужденного и даже извращенного – ближайший пример сам Фауст, действующий под влиянием инфернального духа. Православие  зиждилось на идее божественных энергий, действий Бога ( и, в конечном счете, и духовного человека) в мире. От этого Запад отказался. Исихазм  освободил место для духа народа и собственного духа человека. Это, конечно, ограничило светски-культурную плодовитость, но уберегло славян, русского человека для творчества в новом тысячелетии Живаговского человека (о чем в другом месте) в новом понимании энегИй в деятельности — и для возможного осуществления Россией ее призвания – что, согласно реалистическому аргументу, реально, уже постольку, поскольку об этом здесь пишется.
Чтобы завершить формулировку реалистического аргумента, следует указать на движение, без которого реальность не только не проявляется, но просто невозможна. Невозможна именно потому, что ре—альность, подобно суперструне в квантовой механике, должна смыкаться с собой, самообосновываться. В противном случае она реальность некоей иной реальности, что и происходит в предметности, где конкретные реальности самообосновываются через пред—ставленность другой реальности как предмету. Поэтому речь идет о предметной реальности, даже если предметном являются свойства, отношения, влияния, движения разного рода (процессы). Но предметом реальным может быть лишь то, что воздействует (и испытывает контрвоздействие) или воздействуемое (и налагающее контрвоздействие), как и само воздействуемо и воздействующе. Нетрудно увидеть, что в подобном отношении высшей формой является деятельность, а высшей формой существования — деятельное бытие творящего. Поэтому для завершения реалистического аргумента необходимо добавить: «существующие и объединенно\разделенные в деятельном творческом бытии и именно им в конечном счете.». Поэтому для разъяснения реалистического — «субъективно-реалистического бытийного аргумента» — необходимо подробнее коснуться деятельности как высшего вида реализующего движения.



Структура деятельности, несомненно, основана на существовании субъекта ее, которым может быть любой предмет деятельности, но для более высоких уровней — субъекта различных степеней общности — индивидуального, (человека в минимуме) совместного\совокупного, всеобщего, что выражается как многоуровневость действующих личностей. Субъект, конечно, основан на некоторых объективных свойствах его носителя — субъективность основана на субъектности. Объективное подчинено субъективному как движению, изменению по преимуществу. Результат деятельности воплощается в предметности как действительности, а именно — действительности субъекта. Действительность следует понимать не столько как «действующее на нас (традиционное представление), сколько как «с-деланное субъектом», как минимум — в деятельности познания и постижения. Субъективность возникает и развивается в результате аутономной деятельности субъекта над самим собой под влиянием внешнего, субъектного, и, в свою очередь, опирается на субъектальное, производимое как преодоление субъективности, ее эгоистичности, в направлении к собственно субъекту, аутономно продуцирующему смыслы, что вписывается как подсистема в целостную структуру деятельности, автономной как таковая. Таков путь «вверх», от объекта к субъекту, что есть преодоление и оборачивание исходного пути, пути «вниз» от субъекта  к объекту, или субъекту,  которым  инициируется деятельность и прирастает субъектность. Путь «вверх» означает рост субъективности, путь «вниз» означает нарастание объективности; вместе они являются раскрытием потенциии, дюнамейи (танасический путь в деятельности ведет в потенциальность, дюнамейю, силу)  бытия на всех уровнях с доминированием субъективного как предметного существования субъектного в критеировании им своего многомерного, объективно-объектного начала как  движения. Движения, полагающего реальность иного. Эросическая, энергийная составляющая и самого осуществляющегося как реальность, поскольку «путь вверх и путь вниз один и тот же» (Гераклит). Однако они и различаются как обернутые и обращенные от движений и процессов объективного и осуществления, реализации в этих движениях и через их преобразование субъективным. Осуществление, реализация в деятельности субъекта предполагает, как предметная деятельность,  процесс становления, генезиса\кенозиса (прехождения),  Предмет деятельности является  результатом на одном уровне, в одном пласте, так и средством в другом; средство, хотя и есть предмет и имеет объектно-объективные (в минимуме-вещь) качества, но более субъектизирован и субъектОзирован в деятельности, более близко субъекту. Предмет деятельности более объективизирован и объектен и составляет пласт реальности как таковой, в узком смысле.  Предыдущий есть план действительности по преимуществу, и именно поэтому занимает более важное место в деятельности,— хотя и тот и другой имеют собственную динамику. В качестве положенного (назначенного), в качестве объекта (а им является не только вещь, но и иные измерения реальности) скорее охвачен статикой. Хотя и в нем сокровенно осуществляется процесс аутогенеза как возможности бытия его в развитии и в свершения — деятельности, откровенно осуществляемой в автономном движении субъективного как его возможности, действительность и реальность в качестве наличного, наличного бытия, которым только, по существу, и ограничивается Гейдеггер. Все слои\пласты предметного охвачены движением и только в нем и реальны. Каждый — вместе и по-своему. Но это – прикровенно и прикрыто обреченностью человека преистории и предыстории объективному как объекту и что при переходе к истории оборачивается в доминирование, критеирование (тем как критериум) субъективного и деятельности, а не только объективизированного, — что и составляет суть праксеологического переворота. Он заключается не только и не столько в феоретическом повороте, но и неотрывно\отличном от него первороте в самой «практике». Вещь теряет свою ведущую роль. В заявлении бытия на своё господство в мире. Практике, традиционно противопоставляемой теории (взаимно), но тесно связанных, что становится всё более откровенным и очевидным в конце предыстории и переходе к началу истории и что было ранее уделом немногих, немногих сословий и классов, немногих сообществ (по восходящей исторически и логически) и немногих личностей. В феории как единстве того и другого.

*                *                *   

Традиционно происходило резкое противопоставление сначала объекта субъекту, что нашло наибольшее теоретическое выражение в системе идеализма — от субъективизма Канта до объективизма Гегеля. Оно сменилось переносом центра внимания на реальность как таковую, что было связано с решающей  долей объективации самой реальности, сначала социальной (социетальной) (Маркс, Конт, Спенсер, Вебер, Парсонс). Это сочеталось с постепенным перенесением внимания сначала на реальность всего лишь психологическую, — как первый концентрировался на реальности социальной, — что нашло своё завершение в феноменологической психологии, понимаемой Гуссерлем, Шпетом, Ильиным, Сартром как преддверие/реализация  феноменологии. При этом произошло трагическое смешение уровней реальности, их «обобщение» в представлении не только о мире, но, скорее, о «жизненном мире». Он также противопоставляется субъекту\объекту( вместо того, чтобы их воссоединять) вплоть до осуществления редукции мира к «тексту» о нем. Буквально отрицается объективное и субъективное его начала. Так назрела критика «корреляционизма» в «спекулятивном реализме», особенно у Мейяссу, интересного скорее критикой соответствия бытия и мыщления, чем положительным содержанием. Оно характерно и признанием связи этих начал, что невозможно сделать без приоритета деятельности как максимальной, критериальной реальности.  Объектно ориентированная онтология, как и спекулятивный реализм, целиком переходят на сторону объекта. Все отмеченные четыре тенденции выделяют каждая свой пласт реальности, отказываясь от их синтеза, что невозможно без приоритета движение-изменение  — как показал Аристотель, движение есть прежде всего изменение. А решающее — движение-изменение — между субъектом и объектом внутри предметной реальности. Особенно если они близки или (что обычно) разноречиво соединены. Это возможно лишь с выделением высшего вида движения – деятельности человека, субъекта вообще. Характерен традиционный для мысли поиск именно «начал», пусть даже плюральных (как в постструктурализме) и доминировании одного из аспектов, как мы видели, в тенденции, одного из пластов предметности. Приводит это к абстрактности и абсолютизации абстракции, даже при постулируемом отказе от них, что и выражается в концентрации на человеке в отрыве от мира (20-30-е годы) или лингвистике (40-е – 90-е). Но и здесь торжествует редукционизм вместо продукционизма (о чем, как о трансгрессии, ниже) Это отражается в его, мира, (пусть выраженном в языковой форме)  отрыве от человека, что приводит к отрицанию субъективного и объективного. Что происходит даже  в понимании его как фундаментальной бинарности, что есть ограниченность и «абсолютном означающем» Деррида. Однако эта утрата (как и «смерть Бога» Нитче и «смерть человека» Фуко), лишь абстрагирование, доведение до абсолютизированной, а потому и отчужденной, абстракции казавшегося конкретным уровня скрытого, как ранее (Х1Х век в отличие от ХХ): концентрация была на сокрытом. Подобный ход развития пришел к логически-историческому завершению у Сёрля, с его концепцией «переписывания мира», —  но всего лишь «переписывания!»,— что акцентиирует лишь одну деятельность, один уровень деятельности, языковую, знаковую, в ущерб остальным. Это выражает (особенно у Бадью, Жижека, Агамбена, Подороги) концентрацию на сокрытом, на политическом. Концентрация на политическом – особенность ХХ века, тогда как  позапрошлый век концентрировался на сокрытом, социальном в частности. Х!Х век был веком вопроса о товарном подавлении. Так от знакового господства и его критики в ХХ столетии встает со всей остротой вопрос о кретизацзции символического подавления и свободы (сокрытое). Это требует возврата на новом уровне к  крайним слоям реальности, уже опосредованным средними уровнями сокрытого и прикрытого и исходя из них, объективного по преимуществу, откровенного и субъективного по преимуществу и долженствующему воплотиться, сокровенного в их ступенчатых, разноречиво\противоречивых переходах и опоред(ст)ованиях. Но соединяет их в конечном счете и именно деятельность. Деятельность человека, его бытие как конечного субъекта по преимуществу.
Век начался с формирования критической позиции, но всё еще абстрактной,  и абстрагирующей далее, что выражается в  разобщении без опосредования и опосредствования бытия и мышления. В антикоррелляционализме спекулятивного реализма («спекулятивного материализма») и Объектно ориентированной онтологии это заметно.  Всё это  окраины не, случившийся в первую очередь идеологически и классово «брак» материализма и теории сознания. По  следам которого идет «четвертое»,  последнее философское  направление – субъективный реализм.  В его «отрочестве» должен быть поставлен вопрос о конкретности абстракций, — путь, характерный для русской философии с Х1Х столетия. Поставленный тогда во взаимодействии с целостностью, преувеличенной в цельности человека и, далее, всего сущего. Диалектический же материализм не справился с задачей опосредования как средства предельных абстракций субъекта и объекта. Выразилось это  в слабости среднего уровня восхождения от абстрактного к конкретному (Ильенков). Оно осуществляется без необходимого дополнительного, комплиментарного пути нисхождения  от конкретного. А именно — абстрагированного и так остающегося абстрактным, нисхождения к абстрактному (Маркс начинает «Капитал» с абстракции конкретной – и товаров как богатства, и отдельного товара как его бытия), видимо, как абстрактному в смысле частичного, как конкретного предмета деятельности. Попытки деятельного преодоления развивались в психологии, начиная от  Выготского, опиравшегося на идею Сеченова, что мысль есть  заторможенное действие и др. (Рубинштейн, Леонтьев, Гальперин). Кончая  методологом (и слишком концентрированного на ней) Щедровицкого (он ошибочно считал, что деятельность – а не труд – есть функция системы, а не наоборот), Но проблемы остались неразрешенными и, по существу, философски не осмысленными, особенно по идеологическим обстоятельствам. В социальных науках  (и не только в России) это выражается в слабости «среднего уровня», социологий родительного падежа, социологий среднего уровня. Необходим, видимо, синтетический,  то есть реалистический принципиально подход, подход принципиально конкретический, чем отличалась всегда русская, а затем и российская, философия. Не смотря на ее,  Русской классической религиозной философии в особенности,  отрыв от истока и утрату ее традиционного антропологического, то есть опосред(ст)вующего, содержания. В русской философии он развился в крайности не только субъективизма (Лавров, Бакунин, Писарев, Михайловский, Ткачев). Но и выделался направления вплоть до утраты интереса к личности, понимания ее как «объекта» в средневековой трактовке, особенно как «мелкобуржуазного предрассудка» (Ленин). Что отличает философию и на Западе, что выражено в предпосылке всего структурализма\постструктурализма, провозглашенного Альтюссером как «теоретический антигуманизм». Настоящее понимание личности, конкретности существования предметного, возможно только на основе  синтетического и синкретического подхода к деятельности ее, в частности, конкретности существования и истины. Поэтому путь от конкретной структуры деятельности к ее более абстрактному, расширенному пониманию, систематичности обеих структур как подсистем, есть и должен быть комплиментирован путем (как ме-тод, меФодом) от конкретного как содержания абстракции к абстрактному, как реализации в конкретном абстрактного. При этом необходимо особо подчеркнуть мефодологичность истины и ме-тодолгичность действия как истины  (первая же есть пркасис  абстрактного) как комплиментарности, при несовпадении, опосред(ст)вованной деятельностью в широком смысле (и широкой в смысле его полагания) разноречивой взаимосвязи. Так можно определить существо «праксеологического поворота», назревшего всесторонне и необходимого для самого существующего, сущностного, существования, бытия. Этих  ранее разобщенных слоев предметной деятельности — как разделение труда и раздробление работы, расторжение (первичное отчуждение) действий потребления и изделывания (часто превращающегося в потребление производящего) в целостной деятельности. Но изделие ценнее массового продукта как проявления цельности. Последнее  за счет преувеличения религиозной «цельности» было прикровенным для традиции русской философии начиная с Киреевского и Хомякова и предопределило ее специфически доминирующий религиозный характер. Характер как господства божественной природы цельности и образа металогического. Подход был сделан с обратной стороны, не от творящего бытия, а от книги «Бытие». От фактически существующего, а не от должного существовать. Должно существовать только бытие. И воссоединяется оно как принцип целостности раздробленное в  человеческом роде, вообще в субъективной предметной (реальной вообще) деятельности, как переход к целостности человека, социума, общества, универсума в начале истории человечества и универсума на исходе предыстории.
Конкретизацируя общую структуру деятельности обнаруживается, что ее малая подсистема, превращение субъективного в предмет ее самой, субъектальное свободно творенное,  её преобразование,  является решающим. Таков путь бытия, понимаемого традиционно  в качестве внешнего человеку и не зависящего от его деятельности, что необходимо должно быть обернуто в более широкое представление имеющее исходное (скрытное присутствие условий для бытия) частным случаем. И не только в теории (Кун), но и на практике, при акцентировании и нарастании их противоречивой связи как процесса в деятельности. Так включается первичная абстракция субъекта и объекта. Которая особенно характерна для прошлого, в ущерб процессу, с особым упором на теорию познания, собственно, минимальной связи и максимального различия субъекта и объекта. Последнее пополняется теорией идеологий (младогегельянцы, Маркс). Они особенно развились впоследствии — в политическом, довлеющем над социальным в веке ХХ. Простое различие субъекта и объекта породило два течения того времени: господство субъекта над объектом, идеализм, и господство объекта над субъектом, материализм. Они развернулись впоследствии в идеологии. Их обычно, четыре — либерализм, консерватизм, национализм и социализм, что отражает их абсолютизированный, абстрактный характер доминирования идей над действительностью, и их критику, хотя последняя более тяготеет к одной из идеологий как выражению политического. Наиболее ясное, хотя и резко упрощенное понимание бытия, все еще объективированное — понимание его как «единого, много» (Нанси). В то же время здесь  еще не произошел решительный переворот от традиционного понимания бытия к его радикальной субъективизации.   Пониманию как субъективного и субъектного, субъективного, субъектального и субъекциального как момента деятельности в ее гомономности и гетерономности, аутономии и автономии. В то же время бытие имеет своегоносителя и преобразует реальность до действительности, включая вещные и материальные её компоненты, пласты. Характерен «плюраломонизм» первой позиции и «моноплюрализм» (Бердяев), последний ввел её от Соловьева до Лосского и Карсавина, провозглашенный, но последовательно не осуществленный. Он, хотя и сформулирован Бердяевым, и именно в силу односторонности, абстрагированности независимо и в противоречиях развиваемых позиций за счет ненаходимости, утраты посредующих звеньев. Поэтому позиция Нанси во многом комплиментарна бердяевской. А именно — абсолютизации в одном случае символа, в другом случае — знака в их редуцированных  формах за счет содержания, которое не изолирует, а расширяет полярности. Полярности, как предел различия и  различения за счет на-личного, как системы личностей — от символа  и личности (как символического существа) до предмета (и товара стоимости или ценности) в его первичной, латентной человеческой значимости, на другой стороне. В минимуме каждый из них четверояк, как четырехуровнева предметность деятельности. (См. Дроздов В.С. Проблема предметности в человеческой деятельности. Автореферат… кандидата философских наук. М., ИФАН 1991).



Как ни странно, наибольший эмпирический, но негативный вклад в понимание структуры деятельности сделали фрейдисты и неофрейдисты с их пониманием психического  «в глубину». Как, например, как это выражено в определении их как «глубинной» психологии  Юнга. Однако они остаются в узких рамках психологического в отрыве  и противопоставлении психическому как более общему, чем психологическое. Комплиментарный ему экзистенциализм также отличается оторванностью и частичностью, что преодолевается праксеологически. Что отражается  в фактической, точнее, акцической, как основоположения любого факта, жизни личности на любом уровне ее общности или всеобщности. Фрейдизм в целом отрицательно и пренебрежительно относится к деятельности. Даже непосредственный ученик Гейдеггера, Маркузе, в попытке опосредовать принцип наслаждения и принцип реальности принципом продуктивности, сводит его до сексуальности и деструктивности, что характерно для неомарксизма. Фрейдизм трактует деятельность как «психологическую защиту», в противоположность ее действительному существу, как своеобразного «нападения».  «Деструкция» и «Защита» — только  абстрагирования от целостной деятельности и жизни человека (а не больного). Деятельность использует психологическое как создаваемо\возобновляемое средство. Даже саму «психологическую защиту» фрейдизм и представляет как «механизмы», что противоречит характеру деятельности как единственно животворящему началу. Которое в тенденции, историко-логическом,  что частично сформулировано в законе филоонтогенетического параллелизма еще Геккелем, нарастания и возрастания в существующих уровнях предметности до бытия, предметности деятельности как бытия и деятельности как предметности, субъективности в деятельности и их реальности. Но и механизмы эти реальны, хотя бы как предмет их конференций.



Деятельность (и это — её структура) есть единство—противоречие прежде всего  «махии», борьбы и «монии», единства. Единство заключается в тесном взаимодействии элементов деятельности, даже если они разделены в пространстве и времени; деятельность всё равно соединяет их. В этом просматривается влияние махии, борьбы, которая, как взаимное отношение, есть тоже единство, в котором противоречивое, оборачивающееся отношение пополняет процесс до целостной акции как в единичном, так и в общем. Но процесс деятельности как борьба не ведет к зеркальному единству, а к общности. Общность непременно предполагает разноречие общающегося, даже  в случае, если одно преобразует другое или они друг друга совместно. Предметно существующее разноречит с другим, в противном случае оно уменьшается в своей реальности, но никогда её не теряет окончательно. Предметность есть самостоятельность, и уклоняется к единству, монии, но и в ней сохраняет разность, собственную реальность. Хотя бы субъективно. Мония исполнена реальностей и разноречий, в которых оно самополагается как в-себе и для-себя. Махия вездесуща, поэтому всякое движение есть разноречие даже в собственном протекании, изменяется в своём течении,  является, в конечном счете, процессом. (Мы для простоты говорим просто о движении). Махия определяет предметно другое и иное, то есть определяет предметно не только изнутри, но и извне, как «мета» в «пред». Само движение есть махия, тем более— деятельность, в которой покой-движение предмета нарушается извне и меняется его форма и содержание как внутренняя форма. Это и означает предметность деятельности как полагающей новую реальность и, следовательно, саму себя как реальность. Предметная деятельность меняет форму, но не может, например, уничтожить бесследно другую сторону махии, что и есть антидеятельность, война. Махия как оборачивающаяся творческая деятельность, бытие, и в оборачивании прибавляет к содержанию и форме новое, извлекает его из содержания и формы другого, что возводит моническое на новый уровень. Сама махия воплощается в монию, обогащает её, обогащаясь сама и в тактике, и в оперативности, креативности и в стратегии субъекта. Предметность самого принципиального доминирующего субъекта не порабощены, а взрощены в деятельности, воз-деланы и, поэтому, они гармоничны ему. Это касается и предмета—объекта. Это — орфическое отношение, отношение мира к принципиальному предмету, поклонение Дионису стихийной предметности, поклонение наиболее развитой реальности. Соединяющей всё победоносной махии, которая не только идеально удваивает, но и восполняет, идеал—лизирует предметность специфической субъективностью, субъектиальностью. Мония и с предметом, и на стороне Диониса достигает максимума. Но махия выделяет определенную, чаще решающую часть предметного. Поэтому мония на другой стороне, стороне Диониса оказывается частичной, наполненной соотносящимися, соединяемо|разъединяемыми отношениями. Которые сохраняют совершенное, только пополненное в махии новым, не считая прежние.  Положительные качества связывают субъекта с универсумом в единую систему субъективно-предметного универсума, где махия составляет начало и причину существования. Махия есть продолжение в-себе и для-себя сущего в область для-другого и для-иного; мония есть углубление для-иного и для-другого в область для-себя и в-себе, то есть тоже махия Орфея с хаотичным Дионисом. Соотношение их всегда конкретно и определенно, даже для человека, для которого и в-себе есть в значительной (и нарастающей) мере для-иного в силу высокой развитости всех компонентовего, соразмерных универсуму. Другое занимает своё место в соответствии с компонентным составом и его развитием. Именно недостаток развитости высших уровней и недостаток компенсации его субъективностью создает специфическое для дионисического хаотическое,— не беспорядок, а недостаток совершенства. Иными словами, махия должна быть направлена на повышение совершенства существующего до сущего в полноте бытия, то есть жизни-жития. Хаос, недостаток в существующем, преодолевается деятельно как раскрытие и реализация бытия, монического в предмете-существующем через махию субъекта-предмета. Степень реальности первого повышается вплоть до максимума и пополняется насыщающимся субъективным его. Так дюнамейя, возможность, охваченная энергейей махии, которая может отчасти проявиться и стихийно, но сознательно сама есть дюнамейя субъекта предмета, возвышает предмет-монию. Но мы рассматриваем махию на стороне предмета-субъекта с моническим предметом-объектом. Как предметность он соразмерим со всем универсумом, как общность предмет-субъект соразмерим со всем человечеством,в чем оно монично, но многосоставно, разноречиво в своей деятельности,о чем ниже. Махия раскрывает четырехсоставность субъекта под главенством высшей и последней, сознания и субъектиальности, выражения собственно субъектального, убъективного как зависимо\независимого от предметности, как субъективностив точном и узком смысле словакак самопреодоления.
Иными словами, рассматривая деятельность как мониию на стороне предмета-объекта и махию на стороне субъекта-предмета мы обнаруживаем приращение деятельного бытия в субъективном. Хотя воплощенное бытие на стороне первого может ограничиться раскрытием его сущности или сути, сущеести, усии как бытия, не поднимаясь до бытия как такового. Последнее было бы, в частности, производством гомункулуса, что не имеет смысла. Махия активизирует низшие уровни четырехсоставного существа под руководством низшего и определяет его пребывание во времени, что соответствует процессу движения махии, и пространстве, что соответствует  обстоятельствам средств её. Именно сам субъект-предмет оказывается важнейшим средством, что нередко в предыстории абсолютизируется. Моническое, выступая как объект-предмет, прирастает либо по содержанию, обогащается новыми сторонами сущностно внутренне или внешне, либо прирастает по форме, обогащаясь эйдетически. Его мония чаще всего расширяется за счет воздействия на универсум, е6сли он сам не относится к танасическому и требуется его элиминировать ради сохранения или прибывания универсума или общего. В целом, чаще всего, энергейя направлена на эросическое прибывание предмета и всем предметности в его лице (и себя самой) в содержании и форме, восхождение к целостности, вершиной чего служит сам принципиальный субъект. Его махия-борьба соединяет (пространство) и разъединяет (время) нечто превращая его в монию не случайно-субъективно связную, а сознательно моничную. В этом – смысл махии, акцивности в различиях как монии, связи взаимопреобразования в ней. Здесь следует подчеркнуть целостность махии, ее системность, которая осмысленно распределяет свои компоненты и ведется последовательно так, что махия субъекта-предмета оказывается и сама монична, и руководствуется его собственной монией, и, в принципе, определяется целостностью, единством универсума. Всё-таки моничность субъекта больше, чем моничность объекта. Последняя достигается за счет меньшей сложности, составности его и направленности субъективности, движения, на субъектность, проявление своего для-себя. Именно поэтому движение объектного, независимо от его уровня, оказывается хаотичным, то есть эгоистичным именно как движение более низкого уровня состава, и, чем ниже он, тем больше простоты в тех порядках, которые вносит в него причинность. На стороне объектного причинность безусловна, как на стороне субъектного безусловна свобода, не смотря на все попытки ее ограничить. Её можно только гаромонизировать участием в единенном движении более низких составов, например, собственного тела и души (сущности). Поэтому вещь в неотчужденном виде предстает как человек, субъект «наизнанку» — его душевные и духовные качества оказываются формальными, но это и составляет содержание вещи. Потенциально вещью может стать что угодно, но распространение её на субъектов (единичных и общих) недопустимо до конца, поскольку их содержание больше эйдоса, что распространяется и на объектыи сами вещи — их содержание неизбывно и доминирует. Поэтому вещь можно понимать как из-делие дела, но не порождение целиком субъекта-человека. В нее вкладывают свои усилия и общие субъекты, и субъект всеобщий, универсум. В этом смысле всякое внешнее монично, а субъект в своём сознании хаотичен, махичен, прибавляя сюда его собственную субъектность, которая, однако, способна организовать эту хаотичность в махию деятельности, утверждая этим (через внутреннюю махию) собственную моничность среди плюрального и дуального (психофизического) и триального (человечески-вещного). Плюральное, между прочим, также есть форма связи, проявления целостности, моничности универсума. Объективный предмет также внутренне махичен за счет движений в-себе и для-себя, но внешняя целостность перекрывает ее моничностью формы, часто бесформенной. В конечном счете предметность, объединенная деятельностью, монична за счет махичности ее противоположных сторон так, что одна вызывает махичность внутри акцивной и приводит к содержательным изменениям, а она сам, опираясь на предметность своего четвероякого состава, вмешивается во внутреннюю и внешнюю махичность моничного, его в-себе и для-себя, присоединяя и разделяя его тело определяет перемены в его сущности и эйдосе в соответствии с собственным смыслом, обнаруживая конечный смысл иного и раскрывая его, повышает его эросическую роль в единстве как разноречивой моничности. Бывшее в-себе и для-себя расширяются в для-другого (Другого) и даже для-иного (инакого, иначего, Иного), что было слабо, субъективно ранее. Махия расширяет и укрепляет монию, мония обеспечивает и ведет махию. Повышается роль «кто», субъективного, в разной  мере присущего всему предметному, всему целостному. И эта миссия принадлежит тому, кто первым стал «кто» по преимуществу, чье субъективное развилось в уровни сознания из аспектов субъектного вглубь – представление, воля, мыщление. И в чьем лице универсум обрел собственное «кто». Эти реалии определяют реальность предметного как субъективной ральности, реальности, имеющей субъективное, а потому и сами реальны и субъективны в разной степени и составности. Если махичность усиливает движение, а значит, реальность моничного, то моничное обнаруживает махичность целого, его основанность на махии. Это целое, целостная предметность деятельности в ее акции, субъективна и реальна, поскольку не только обеспечена движением, но и внутренним самоопределением её самой и ее сторон-компонентов. Она описана субъективно-реальным универсумом и обе есть целостные в тенденции контингентности так, что одна есть подсистема системы другой в внешней дистингентности. В акции деятельности присутствует весь универсум; универсум является результатом воздействия каждой акции деятельности или другого взаимодействия, простейшим и элементарным из которых есть движение, от менее к более сложному. Но принципиальная амбивалентность начал деятельности означает одновременно их глубокое разноречие в деятельности, преимущественно претерпевание и преимущественно акцивность, что и позволяет выделить в деятельности первую оппозицию реалий — гонию и ургию. Гония для предмета-субъекта означает использование уже существующего в непосредственных вожделениях и  потребностях, выступающих как элементарный смысл деятельности для существования человека, корня его деятельного бытия. Гония отличается непосредственностью отноршения к предмету, понимаемому фактически как просто объект и соотносимому с человеком прежде всего, с индивидом и  первичным сообществом как с объективностью. Но за этим стоит и существенное — неизбежность прямая или опосредованная связь всего сутьщего и сущего в универсуме с объективным и объектным, веществом и материей. Поэтому в гении во всех случаях и при всех высших слоях внимание уделяется прежде всего объективному и объектному, пусть только как субстрату более высокого. Гония направлена на ожидание воспроизведенения объекта и объективного. Она относится и к более высоким слоям как к низшим. Именно она обеспечивает монию\махию деятельности ее предметным наполнением, противостоящим предметному в человеке, его объективно-объектным свойства под руководством высшего. Здесь осуществляется махия\мония, ведет махия. Для гении всегда где-то существует компенсация, дополняющие слои более высокие. Однако, это часто  слои, оторванные от реалии «что» (или «кто» как «что») во времени, пространстве, отношении, например, деятельном, праксеологическом. Зародыши их, а значит, и они сами, существуют и в низшем в несовершенной форме. Например, чисто человеческое, субъективное явление — смысл присущ как зародыш бытия и самому грубому объекту (как «в-себе»), что позволяет включить его в деятельность как иное. Но и сущее может быть объектом само по себе, и не только для равного, но и для низшего в некотором аспекте — ступени уровней взаимодополнительны. Деятельность способна воздействовать на всякий уровень существования, существующего, сутьного, сущего непосредственно, но затрагиваются они все, в том числе и существование как таковое. И иногда в первую очередь. Однако в деятельности гония непосредственно не подлежит воздействию акцора, необходимы пространство (средства) и труд (силы). Они составляют одно — вещественно-материальное, другое — материально-вещное содержание первичного реализма. Эти две реалии — «когда» и «где» взаимообратимы так, что осуществление одной сказывается на другой и наоборот. «Когда» связано с генией, воспроизводством условий и обстоятельств, приводящих к воспроизводству объекта и его самого. В реальности, в достаточно развитом обществе и деятельности, гения вплетена в акцию, поскольку непосредственное воздействие на объект нуждается в объективном, в средствах и редко осуществляется впервые, является воспроизводством потребленного. Гония скорее соотносится с действием, существо которого —потребление, производящее всё последующее, но истончающее данное. Потребление производит последующее, более высокие слои не непосредственно, а посредством, в первую очередь, гении, создании системы условий действия, труда, на высокой ступени развития превращающегося в производство и придающем веществу характер материи, чувственной данности в целом, данности вещества акцору. Если действие соотносимо с производством, то труд соотносим с отношениями в обществе или отношениями у человека между акциями действия. Средство это — прежде всего соединение\разделение людей с объектом труда и разворачивается в пространстве как рядоположенность, время. Здесь труд как затраты времени и собственных сил представляют господство танасического над эросическим. Отношение  танатос/эрос выражается в жизни исторических пространств, в которых ожидается (и ищется) воспроизводство потребленного в ходе независимого, природного, в-селенского процесса. Это особенно было наглядно в жизни кочевых народов и современных кочевников «наизнанку» — вывозящих сырье стран. В пространстве главным является контроль над ним, то есть активность вовсе не производительная. Но символом пространства является Деметра, богиня плодородия, ибо именно пространство дает место произрастанию и цветению. Именно этот аспект важен для Русьссии, страны с земледельческой основой в наибольшей мере по сравнению с другими странами. В ней сочетается оседлость с кочеванием «на  месте» — переделами земли и внутренним освоением в условиях во многих местах излишков земли, что характерно именно для нее. Переход ко второму тысячелетию её существования связан с прекращением излишков, но связан с освоением «вглубь», к недрам, по преимуществу не возделывательном, что трагично. Но это характеризует архаический к новому этапу характер времени. Далее пространство связано с  двойственностью изоляции\расщепления, сочетания  концентрации на определенной территории, что неизбежно по ограниченности объектности и объективности существования рода человеческого и каждого человека, а также нации\народа, что часто ведет к дальнейшему расщеплению территорий, менее заметному в России, чем во всем остальном мире. Пространство также связано с избеганием чего-то так, что даже положительные реакции, например, инстинкт, оказываются основанными на избегании негативных последствий. Исторически в обществе пространство является первым объектом усилий, но оно восстанавливаться в сутьщем как  взаимодействие уже сообществ, а не избегание и расщепление, которые оказываются на этом, более высоком уровне, подчиненными отношениям. Если первые два отношения, описывающие пространство, относятся к территориям, то вторые — к способу действия в нем. Избегание оборачивается соединением, связью средства действия с его объектом. Как отрицание, оно есть сверхлогически способ связи. Про отношению к логическому это хорошо выражено Карсавиным, который считает, что существует разница между «не, вытекающем из есть, и после есть» и  «есть, появляющимся после не и вытекающем из не». (Карсавин Л.П. О личности. Ковно 1925. С. 160). И  разделениеэтих сторон, а также разделение субъекта (человека как представителя класса) с ними определяет характер  отношений в социальном.  Соединение этих начал (во времени) оказывается условием и функцией связности социального как общественного. Это характеризует первичный уровень человеческого существования, связь с веществом, гонию, действие. Поэтому в социальном доминирует разделение, при принципиировании общественного. В гении торжествует воспроизводство, что и превращает его в первое отрицание кочевого, тоже основанного на сезонном воспроизводстве предмета потребления. Только здесь предмет потребления в целом воспроизводится усилиями труда, соединения орудия с объектом труда, что есть сторона действия, более расширенная до элементов об-лад-дания объектом или тем, что положено как объект, предмет воздействия вообще. Таким образом, к реалии «что» добавляется «где», труд, локализованный самим своим характером в пространстве и времени и часто враждебно обращенный в-селенной. Компенсацией изоляции становится обмен предметами деятельности, которые представляются как гения, предполагающий  расщепленное пространство и изоляцию труда в форме его расщепления на операции и производство нового экземпляра. Поэтому в труде и с этой стороны доминирует ожидание воспроизводства потребленного, однако с усилиями по его воспроизводству. Гения связана уже не только с существованием как таковым, но и с возникновением предмета, что позволяет рассмотреть животный инстинкт под другим ракурсом — уже как осмысленный, но систематически повторяющийся при определенных условиях с напряжением тела (органического или механического), что и характеризует труд как приложение прежде всего сил. Пространство вообще есть стихия инстинктивного в смысле не только интуиции, но и экстраполяции уже бывшего. Отдельные элементы составного конечного предмета не имеют непосредственностного смысла (хотя имеют значение), а движения чаще всего не  витальны, точнее, витальны только для такого универсального существа, как субъект. Естественно, что мерой труда становится независимый измеритель его, а именно — время, время работы, а именно для массового воспроизводства\производства потребленного — общественно необходимое время, стоимость. Отказ от стоимости в производстве практически невозможен хотя бы на уровне раздробления труда. Отказ от стоимости (австрийская школа, неолиберализм) означает политизацию труда, переведение его в новый план, обновленного, прошедшего через кузницу гении общественного, работы. В топосе хронотопа мония господствует над махией, и центром монии является возобновляемый предмет гонии. Это — в норме, гемония, которая, однако, нарушается передвижением масс к истокам гонии, к истокам возникновения потребляемого. На этих границах возникает махия, но цель ее — мония, близкая связь и гемония над моничным. Отметим, что простое (хотя и многосоставное в сути) моничнее махичного внутренне субъекта, более сложного и мнеогосоставного, гегемоничного по психике.
Махия предполагает время, и доминирование времени, Кроноса, надстраивается над генией как его результат\условие. Он относится к гееннии, созданию новых предметов использования обработкой их, наращиванием новых аспектов и сторон. Здесь царствует хронос как последовательность усовершенствований, накапливающихся на поверхности объектного. Если общественное связано с веществом (Витгенштейн с грустью приходит у выводу, что следует признать, что вещи по себе серы), то на уровне труда господствует материя в философском смысле. То есть чувственные данные, выражающие вещество для субъекта. Лучше всего такое мировосприятие описано Фр. Бэконом. Характерной чертой матиерии является, при разнообразии частностей, связанность вариантов и аспектов восприятия как содержания представления, обращенного к вещественному в данном случае. Что касается гееннии, то здесь усовершенствования делают материю дробной и превращают единство в связанность особенного, как производство связано с особым. Разнообразие усовершенствований, которое распределяется (нарастает или нисходит) во времени делает ведущей махию в работе гееннии, производстве нового, точнее, усовершенствовании в, но всё еще под покровительством материи как проявляющееся сквозь нее вещество — вещь. Работа достаточно завершена в себе, сочетает различные операции в осмысленное результатом целое, и это есть сторона монии. Если обратиться к контингентности общего, то это по преимуществу — область достаточно развитого политического, то есть не только регулирующего социальное, но и образующее свободные сообщества творчества. Поскольку сообщества разнообразны не только в предмете обработки и наработки, но и во временени создания новаций, то возникает и пространство разнообразия культур, как социальное образует разнообразие времен цивилизаций. В работе происходит игемония, довление целостного процесса замысла и реализации над трудом с его раздроблением. В гееннии ведущим является возмещение старого обновленным. Оно протекает, сопровождающееся замещением\вытеснением в разных условиях времени. Геенния есть смена форм труда во времени, операций, то есть работа, этим и принципиально отличается от монотонности телесного труда. Здесь соединяются с телом предмета не средства, а инструменты, если обобщать их орудиями. Инструментальное (как это очевидно в инструментальном естествознании) глубже раскрывают сущность предмета и теснее соединяют ее с видимым эйдосом. То есть формой выражения сущности, с прибавление собственного смысла исследователя\работника, связывающего данное в определенной акции с другими акциями. В геенниии контингентность отдельного предмета труда расширяется до универсума работ общества (Ярошевский). Подсистема трудовых усилий пополняется напряжением работы, дающей достаточно цельный результат, что создает подсистему предметного существования человека. Вещь, продукт работы, достаточно целостна, хотя исторически, а не логически, производится ранее, и она, как мония связанного с ними сообщества, а в развитой форме это продукты моды и массовой информации, находятся в махии с другими сообществами, занятыми аналогичной работой. Геенния присутствует и в гении, но как подчиненная область работы «белых воротничков». Если ограничиваться единичной акцией изолированной деятельности, то гения есть создание отдельных элементов (материальных или идеальных), а геенния — сборка частей и продвижение цельного готового результата-вещи, чаще всего связанной с материей вещественной или идеальной, понимая под последней ткань отношений политически-политесной жизни, в марксизме обычно называемых «общественным бытие», «социальной материей» («Марксистско-ленинская теория исторического процесса в3 тт.. Т1). Но это есть уже «идеЯтельность»  по отношению к социальному и вещественному, в котором социальное осуществляется как производство, как связь со средством. Социальное есть только пространство труда, его реальная акция осуществляется в веществе, как реальная акция порождения наращиваемого в работе смысла к значимости порождается выше. Здесь эрос господствует над танатосом, а наиболее яркий образ нереального — химера. К реальность пребывающего в пространстве, что определяется генией, прибавляется определение реальности во времени как процесса и, по преимуществу, нарастания — геенния. Субъективное от простого движения переходит к созерцанию извне и действию изнутри. Но выше своей формы, движения, оно достигает в следующей стороне деятельности. Предметная, то есть реальная, деятельность, реальная еще и потому, что аккумулирует в себе все другие роды и виды движения, что есть доказательства реальности. Она полагает реальность предметного и, в завершении, выражается в движении субъективного, в субъективном движении, суммируясь с предметным в субъективной предметности, охватывающий, как крайности, объектное и субъектное, ближайшим образом и повсеместно связанное махией\монией, махической монией и монической махией. Однако, если пространство возвышает инстинкт и, как следствие, рефлекс, то время, способно охватить множество пространственно разделенного, уже связано с сублимацией и интеллектом. Под сублимацией понимается переход в интеллект и выше содержаний низших слоёв предметной деятельности и педметности, «дефлекс». Так раскрывается содержание смысла объекта, объективности субъектности в субъективности в субъектальности  как высших уровнях смысла так, что низшие оказываются значениями, знАчимостями, значИмостями, сохраняющими смысл для человека, для которого только они и могут быть открыты как его смыслы и смыслы его. Смысл как таковой есть в-себе субъекта, его объективное качество. Пространство и время в большей мере испытывают свободу субъекта, чем то, что положено как объект. Субъект в своей  реальности не может избегнуть объективной причинности и даже увеличивает её своей деятельностью в причинных сетях. Но его причинность свободна, то есть вписывает в сети причинности непричинное как в последовательности причин, так и в их пучках и сетях (принцип неопределенности). Но делать это он может лишь в пределах действия своих органов и принадлежащих им средствах и орудиях. Человеку вольно вообразить реальными — и потому они реальны химеры для времени и кентавров для пространства, но создать их реальными, помимо искусства и науки, он не способен. Пространство — есть преимущественная область науки, время — искусства, тогда как положенное как предмет деятельности скорее принадлежит вере, если не религии (отличая ее от реСлигии, обожествления вещного). Поэтому социальное ближе всего к сущности, а политическое к сутьности, эйдетическому. Положенное (что бы то ни было) как объект деятельности углубляется в соответствии с уровнем самой деятельности, но, в конечном счете, до самого существа своего, а оно связано с присутствием субъективного, со смыслом. Он просвечивает в значении. Тогда как пространство и время связаны с значИмостью и знАчимостью. Высшее отвечает на вопрос о значительности, если выражаться в терминах семиотики. Последнее ближе всего к символу. В истоке наиболее простого субъективное выступает скорее как признак. Между тем, исторически в деятельности присутствуют все четыре стороны, но доминирование принадлежит одной из них, именно она определяет облик всей акЦивности. В равной мере это можно сказать о социальном распределении общества, хотя здесь вариативность значительно больше. Последнее подводит нас к четвертой, главнейшей стороне деятельности уже как полноценного бытия субъекта вообще, но в наибольшей мере — человека. Субъектом может быть и сообщество, и народ, и нация, и человечество, и весь универсум, если не отчуждены внутренним господством структуры или элемента, а развиваются системно и элементально. Однако сведение субъекта только к одной из этих сторон означает редукционизм. Философ Демонда, при всей абсолютизации необходимых (называемых нами онтологическими регионами) гетерономий (ассамбляжей), справедливо выделяет в социальном познании микро, меза и макроредукционизм, сведение к наименьшему, к среднему уровню, к господству наибольшего. В действительности на каждом уровне пересекаются и микроуровень, и мезауровень, и макроуровень. Все они субъекты деятельности. Отчуждение может протекать как в пользу н изшего уровня (общества в пользу индивида), так и высшего(индивидав пользу общества, когда он и становится по преимуществу индивидом. Но и деятельность имеет преимущественную ориентацию на тот или иной уровень, что раскрывается именно в деятельности, связи социального и несоциального. Принципиальный субъект, без которого невозможны все остальные — человеЧесть, в отличие от отчужденного челУвеча. Хотя и последний не может не вкладывать своей активностью частицу в судьбу универсума, а значит, и в судьбу бытия. Отчуждение есть далеко зашедшая специализация так, что другие стороны деятельности подчиняются одной, ее формам-формализмам и содержаниям-содержимым. Соответственно это есть господство отдельных подсистем, структур, выпячивание частичных элементов. Тогда оживают как актическая реальность кумиры, химеры, кентавры, миражи и воображаемое, имеющее функцию поставлять не-реальное для творчества, становится угрожающим реальности нереальным. Реальности предметность оно не может лишить, но может заметно понизить уровень движения, субъективности, понизить статус универсума, внося в него разлад и танатос. Танатос есть обратная сторона эроса, но он должен касаться отчужденного и чуждого универсуму, разобщающего или деградирующего самого по себе или в предметах.
Тем не менее, геенния остается ограниченной производством образцов, достаточно редко изобретаемых и создаваемых. В целом она относится к наращиванию частей на природный субстрат, к прибавлению, а не умножению. К последнему относится уже собственно ургия, создание нового не только по организации или конструкции. Поэтому часто ургическое не поддается прямому тиражированию, если не говорить о копиях. Копирование всегда идет по нисходящей, хотя бы в восприятии его. Характерная черта ургии, ургической компоненты, присутствующей как минимум хотя бы в любой деятельности. Как и в потребляющей, трудовой, работной по преимуществу — проникновение как можно ближе к сущности или даже существу противолежащего. Прикосновение к тайному тайного, сокровенного. Именно доминирование на ранних стадиях истории геонии, потребления и делает сокровенное сокровенным, чаще всего не данным непосредственно. Но это — только подготовка ургии. Её движение включает работу и труд в  воплощении, раскрытии бытия противолежащего для развертывания его в существование. Преображение таким образом существования в наличное бытие существующего. При этом из-делие обнаруживается как про—из—ведение. И специфический род осведомленности, сочетающий реСлигиозную (ве-РЬ-щь) первоначально , научную затем,  эстетическую впоследствии выражается как специфическое вЕдение, всё теснее приобщающее конечного субъекта, как ранее и субъекта совместного, к его собственной природе и развивающая её. Такое ве`дение можно определить как философское, которое само развивается и совмещает простую гонию созерцания, гению метафизики, гееннию диалектики (в том числе и сознания) и ургию реализма, в котором она обращает себя в предмет саморазвития. Философия, вольная или невольная, явная или неявная, стихийная или сознательная является четвертой стороной по отношению к религии, искусству и науке. Она венчает восхождение человека от его специфического этоса акцивности к пойэтосу творчества и неотделима от сознания с самого зарождения его в становлении специфического этоса, образа существования, модус вита вместе с ведущим модус актива, модус вивенди и модус когитус. Философия представляет собой некоторую непосредственную саморефлексию на уровне деятельности, соответствующем духовному, как и рефлексию представленных здесь наук, искусств и религий. Три последние непосредственно связаны с другими слоями предметности и составляют рефлексию соответствующих секторов деятельности — труда, работы, присвоения. Соответственно в каждом отдельном предмете эти слои представлены с разной мощностью, что и выражается в распределении в нем субъектного и объектного. Это распространяется на все роды деятельности-движения, независимо от уровня их развития. Последнее связано и с тем, что предметность, внутри которого расположен контингент предметного, охваченного\втянутого в деятельность, испытывает влияние процесса. Он охватывает не только отдельное предметное (и аспект в нем) и акцоров деятельности, но, через пространство, время, пронизанные причинностью исходного и свободой ургического, испытывает влияние их в целом, что превращает его в объект\субъект деятельности. Реальность, связанность пусть даже минимальная в послойности всего существующего с существующим, веществом, в движении оборачивается ре—альностью, поворотом существующего к существенноу и сущему и, наконец, обнаруживается как гетерономная тотальность во главе с деятельным бытием — реальность на основе гетерономно\гомономной предметности. Именно бытийная деятельность раскрывает реальность в качествах и свойствах, как реальность чего-то. А также и наиболее глубокие, бытийные слои в универсуме раскрываются ургией, в разной мере неотделимой от четвероякой деятельности, независимо от исторической и территориальной, причинностной доминантой других, каузальных (свободная причинность), например. Иными словами, предметным является не только отдельная предметность преобразуемая, но и многослойная предметность преобразующая и, наконец, предметность сопреобразуемая\сопреобразующая, что и определяет все их как реальности, не смотря на гетерономность различных регионов (обычно многосторонних) и гомономность отдельных слоёв предметности, как реальность не только номинально, но и реально. Реальность реальна реально. И это — и реальность содержательная\формальная нашего сознания. Реальность объектного нисколько не меньше реальности субъектного и вписаны\описаны общеразноречивой реальностью в ее предметно-контингентно-региональном-дистингентном разнообразии. Иное дело, что в фактической реальности выделяется принципиальный субъект, способный соединяться в нетривиальные мОжества. И немОжества — неспособность преобразовать непосредственно весь универсум. Чем выше уровень взаимодействия с предметом, тем больше специфического (и заочного) могущества проявляет принципиальный субъект и его общности, вплоть до человеческого рода. Если абстрагироваться от пространства и времени, которые представляют собой гетерономию и гомономию в предметном, то решающими становятся гония и ургия. С точки зрения сознания гонический подход сочетает на основании дюнамейи, возможности возобновления потребляемого (для жизни или производства) с рационализацией соответствующего слоя предметного, а точнее конкретизированного предмета с доминированием желаемых признаков. Само потребление представляется рациональным с точки зрения его субъекта и обоснованным интеллектуально, хотя моническое, внутреннее здесь господствует над махическим вне самого предмета, этой его стороны. При этом происходит проекция\интроекция  признаков предмета, а также его качеств и свойств как, представление о них как соответствующих акцору, его запросам, интересам, потребностям и ценностям как в созерцании, так и в усвоении данного. Полезные признаки предмета соматизируются, приписываются его существованию как вещи или живого существа самих по себе. Предмет идентифицируется из отвлеченных желаний с данным. В крайних, отчужденных случаях он становится кумиром, как для гении может стать аниматизированным или для гееннического отношения — тотематизированным. Здесь господствует детерминизм, паробраз де-терминизма развитой деятельности (свободной) каузальности.. Что касается свободной стороны деятельности как целого, ургии, то ее проникновение в моническое обнаруживает там махическое предмета, за энергийной сущностью — дюнамическое бытие, смысл его. Если в гонии торжествует флексия, изгиб детерминизма, то в ургическом — рефлексия, самопреодоление, аутопойэсис. Здесь моническое вовне внутренне махично, становится предметом самому себе и деятельно изменяется, как правило — совершенствуется, что и составляет ядро субъективных свойств предмета постольку, поскольку он находится в развитии. Это и есть основа сначала внутренней, а затем и внешней свободы, которых в минимуме не лишено самое инертное явление универсума. Другое дело, что не всякое оно имеет мышление, хотя способно к его предпосылке — взаимодействию с ограниченным контингентом или сведением его воедино в реакции, то есть к праобразу, прафеномену раздельного мышления\изоляции. Также на уровне ургии, к которой наиболее приспособлен человек и его сообщества, происходит идеализация, построение отвлеченной модели  многого, что сравнимо с отпечатками другого на теле предмета. Ургия представляет собой гегемонию ее осуществления в деятельности или на других уровнях предметности — работе, отношениях изделий, труде, отношениях вещей, потреблении, отношении объектов, выделенных из предметности непосредственностью взаимодействия. Но все отношения осуществляются действующим акцором. Каков бы ни был уровень его развития. В преувеличенной, отчужденной форме ургия становится миражом, мифом.
В универсуме реальность выступает как предметность так, что каждый единичный предмет является и реСалией, то есть некоторым веществом (квантом, полем, частицей, волной) или иным субстратом деятельности или движения\развития\становления, и ре-алией, тем, что направляет ее существование, обеспечивает поворот в ее наличности. И ре-алия-ей, воздействующим на другое начало и в обмен получающей новые свойства в дополнение к исходным, сущностным качествам, и реаль-ией, началом воплощения на-личного смысла существования всего предыдущего в ургии. Каждое из этих начал существует в  связях и отношениях, представляющих собой также (по доминированию) восходящие ступени движения к становлению, развитию, деятельности, принципиированием которых они являются. Реалии существования — причинность, пространство, время, свобода, — есть основы других реалий. В них осуществляются не только предметы, но и происшествия, события, свершения. Поэтому никакой философский и нефилософский взгляд на всё не свободен от погруженности в предметность и от связи с предметностью как реальностью реальных — реализм неизменно необходим. Если бытие как таковое, для-другого и для-иного, есть прерогатива деятельствующего субъекта, то данное ему будет рассматриваться прежде всего с точки зрения взятого им. Бытие есть окончательный признак реальности, чем меньше и ограниченнее бытие в предмете,  меньше действительность  и больше возможность для него, тем больше дюнамейя и она требует большей энергейи для своего раскрытия из данного во взятое. Но для осуществления этого необходима бОльшая свобода деятельствующего субъекта, которая и есть непосредственное действие его бытия как реальнейшего. Иными словами, бытие есть свобода чрез и через реальности  на-личные, она лиКностная свобода, свобода личности, прочно укорененной в беспредельности, то есть иная даже универсуму (иной, инакая, иновая, Иной). Такая укорененность и есть аргумент к реальности и предметности субъективной, как престолу аутономной субъективности, что и отличает субъективность как субъекта, прежде всего человеческого, истоку бытия и обогащения бытием оборачивания всякого движения, становления, развития, деятельности. Если и пока существует бытие, и оногосподствует над существованием, существование реальность и реальность существования обеспечена. Данная формулировка комплиментарна предыдущей, хотя каждая имеет самостоятельность для существования.

\ Они разворачиваются в пространстве, времени, причинности и свободе Традиционно основанием рассмотрения берется пространство, хотя отношения субъекта и объекта разворачиваются именно во времени. В то же время за основу чаще всего берется причинность в пренебрежении свободы, — но именно свобода есть основание причинности. И начинать, видимо, надо именно с субъекта. Ему в греческой мифологии соответствует Орфей, своей игрой на кифаре привлекающий всё живое, способный выйти из Аида, подземного царства. Пространство характеризуется Деметрой, связанной с Аидом, поскольку пространство само по себе, как простирание и нахождение «в», и есть царство теней. Тень отсылает к отбрасывающему тень. Время, скорее, ассоциируется с Аполлоном, устрояющим и гармонизирующим. Объект же — Дионис, своенравный и экстатический.
Что касается пространства, то ведущим здесь является прЕдмет, пространственно отдаленное и внешнее и, поэтому, механическое, связанное непосредственно с  вступлением в территорию (на чем особенно настаивает Делез) или уступкой её с сопротивлением, чаще всего внешним. Поэтому так выражается расщепление пространства\изоляция. Здесь господствует регрессия\агрессия как отношения к пространству, выражение течения времени в  пространстве. Для пространства характерно отрицание,  не утверждение, отношения нечет\нечет. Символ пространства, видимо, кентавр как неорганическое соединение различного.
На стороне субъекта ( в минимуме — человека) господствует органика как отражение целого бытия его самого, хотя на его стороне осуществляется махия с самим собой, что есть обратимая предпосылка махии с объектом,  (в минимуме — вещью), и именно в его внутренней противоречивости — его мония. \




                6.    Реалистический постулат


Всё существующее существует исключительно движением, движением самополагания  и самостановления прежде всего. Хотя случаются не только эросические процессы, но и танасические. Абсолютного «в-себе», видимо, нет, хотя может быть очень деятельный субъект, что есть его «в-себе», субъектность или объект ,что есть его «в-себе», объектность .Это можно сравнить с субстанцией, «кауза суи», причина самого себя у Спинозы, свобода, то есть, как договорено, каузальность. И однако, в большей мере, оно есть «следствие самого себя») в себе, для себя через другое и через иное. Поэтому движение, субъектность, зародыш субъективности, есть первичная реальность,  даже пребывание в покое есть своеобразный вид движения. Движение есть элементарное действие, имеющее такое же, но более общее значение, как квант действия Планка для квантовой механики, есть прообраз и основа человеческой деятельности как бытия. Именно включение в человеческую деятельность делает потенцию бытия, заключающуюся в действии, актуальностью, Деятельность раскрывает во  всём потенции  бытия,  и поэтому есть  бытие как таковое. Оно  в целостности ; реальнейшее, поскольку есть бытие как так таковое,  в его существовании,  сути, сущности и бытии.
С другой стороны,  свободная деятельность есть абсолютное движение, и потому ; Бытие. Более высокого движения, его формы, если не говорить о божественных энергиях, не существует. Она даже выше, абсолютнее скорости  света, поскольку способна ее изменять, меняя среды. Она подчиняет и осуществляет возможности бытия во всех прочих формах движения. Вне и помимо деятельности полноценного бытия нет. И сама свободная, ничем не ограниченная деятельность есть бытие и возводит к бытию прочие формы движения, а значит, и определяемого им существования, сущностения, сутЬностения и сущеести. Деятельность свободная абсолютна, потому и является бытием и пределом существования; она ограничивает саму себя, лишь вступая во взаимодействие с иными формами движения, существования. При приближении к ней (как к скорости света), при вступлении с ней во взаимодействие, меняются размеры тел, их масса и форма причинности, время развертывания времени вещи, способ движения, вскрываются ранее нереализуемые формы движения. Абсолютность свободной деятельности есть постулат, и именно постулат реализма синтетического, поскольку свободная деятельность реально изменяет иные  реальности, поэтому есть высшая форма реальности\движения, постольку она есть бытие как высшая форма реальности, реализация потенциального в вещах и  формах их движения. Поэтому субъективность есть естественное состояние деятельности, ее необходимым компонентой, осуществляемой в идеальном. А именно — в идеальном содержании объективного, объектного процесса, господствующего в человеческой субъектности и субъективности и определяющего ее, в духе. Однако латентная субъективность как возможность возможности в разной мере таится во всем существующем. Она определяет его возможность реализоваться в бытии, что и осуществляется в человеческой деятельности как актуальности бытия и его высшей форме, форме созидательного движения. Этим и определяется деятельность как постулат бытия. Он осуществляется как принцип деятельности в различных регионах, доменах существования, сущностения, сущности как компоненты действия\труда и работы, элементов и моментов деятельности. Доминирование деятельности как бытия в них и определяет ее природу как постулат, принцип бытия. Иными словами, бытие есть высшая форма движения и существования, что и обеспечивает его бытие как постулата во всех регионах и доменах реальности, существования. Постулат обеспечивает принцип деятельности, ее доминирования в реальности как высшей, выше предметности, реальности, обеспечиваемой как движение. Постулирование человеческой деятельности есть выражение ее творческого характера. Без субъективности нет универсума, он распадается на отдельные домены, в пыль. Которая есть только пыль. По меткому замечанию обериутов, пыль сколько ни руби саблей, останется только пыль. Только субъективность обеспечивает своей деятельностью единство макро-мира, миров совместных и  совокупных, (мезо) микромира. Субъективность же есть деятельность в любом аспекте ее специфичности. Существование мира как зависит от бытия человека, его деятельной реализации. Деятельное бытие человека (что одно и то же) есть условие существования мира.

Ближайшими следствиями субъективно-реалистического постулата является изменение «где» — масштабы существующего уменьшаются вплоть до «сподручности» (Гейдеггер) действиям человека и человечества, не теряя универсальности связей и влияния на универсум а также универсальность «когда» - всё становится времеразмерным человеческой деятельности, поскольку всегда готово вступить в бытие. Всё это покоится на универсальности «что». Но основой реальности может стать любая реалия,любой из реализмов (комплексов реалий).  В принципе реальности подразумевается, что всё, посткольку и настолько реально, поскольку  и насколько уни—версально.  Сочетает все уни—версалистские  реально-субъективные, включая субъективные в смысле способности принять новые субъективное, свойства. Свойства, могущие проявиться как качества нового существования—акта бытия (они в принципе непрерывны), выразившегося в новом существовании уже как элемента человеческого бытия, его системы. По крайней мере и как минимум всё имеет реалии, прикосновенность своему онтомену,  онтосу, реализмы объединяющие универсум (мате—реальный, идеальный и т.п. без конца) в реальность разного рода. Всё  реально-предметное имеет проявленности своих качеств, но универсальных по свойствам, свойствам быть реальными. Субъективное, мысль, тоже предмет, не только по объекту и субъекту — тем и отличается от вещи В излишне резкой и реСифицированной форме это выражено Н. Лосским — «всё имманентно всему». Если принять за имманентность тождество в реальных свойствах,  различия в конкретных качествах и решив проблему связности за счет свободно-системного подхода, то «всё» окажется реальностью свободным реальным бытием, попечителствующим над бытием частным. Имманентно, изнутри. Но Н. Лосский подобного вывода не делает. Для него важнее всеобщая идеальность, через которую имманентны идеал-акторы. Но последние только строят конгломераты.  Эта мысль имеет отношение к субъективному реализму, поскольку в нем постоянно рассматриваются субъекты разных уровней общностей, но связь их поливалентная, не только идеальная и интуитивная. Связь их безмолвна. Но таким «всё» может быть только субъект. И, для тех, кто подходит теологически, «всё»-это Бог, то следует учитывать, что человек свободен от Бога (что вытекает из «Бытия» как бытие человек), то можно сказать, занимая определенную радикальную позицию (возможен человечествоцентризм, вселеноцентризм и этноцентризм), что «Человек — наше Всё». «Как много в человеке гоМна!» (Раневская). Если перефразировать в более широком смысле христианскую формулу, что Бог «Всё во всем», то можно сказать, что любой субъект, а в частности, человек-личность, человек как личность — мы постоянно берем человека в его личностных качествах, а не искажающем его отчуждении,— так вот, он есть «все во всем». С приближением к субъективности, а субъективность есть движение, высший тип движения – творение — всякое «что» всё более раскрывает свои субъектные свойства, способные возвысить своих носителей до бытия, высшего вида его совершенства. Субъектные (как движение) именно потому, что субъективность ненаблюдаема естественнонаучно: будучи высшей реальностью, ничем реальным она не фиксируется иначе, как в действии. Её связность конкретными телами в случае их свободы как субективностей (обычно здесь определяемых как субъекты разных уровней) проявляется как движение, перемещение из которых, в чем можно согласиться с Аристотелем, — простейший и примитивнейший. Не рассматривая подробно движения во Вселенной, как субъектные можно рассматривать движение универсума, человечества, народа, человека — каждый из них в свободной системности (а не принудительной структурности) представляет собой личность и каждая личность сочетает их всех в своей лиКности.



Историческое развитие человечества неуклонно ведет от ближайшего  ; к всё более глубокому, которое, не отрицая достижений прошлого углубляется к сокровенному от откровенного. Оно обращает откровенное в путь к сокровенному и часто отодвигает к нему многие свои моменты, чтобы они раскрылись позднее. Однако, именно последнее движение особенно пагубно и раскрывает предыдущие эпохи как частичные и обреченные во многом (но не во всем) отчуждению, остранению,  превращению  и извращении как проявлениям меоническй (небытийной) склонности человека, погруженного в частичные обстоятельства эпохи и разделенного, частного труда. В целом же развитие ведет от первоначальной «религиозности» и отчужденных форм понимания предметности как вещей так, что даже  духовное – проявление внутреннего единства – понимается как вещь, к эпохе искусства, сопровождаемого превращенными формами, формами превращения душевного в наглядное. И, далее – к господству науки, призванной проникать за покров явлений уже не с точки зрения человека, а сущности в принципиальном отчуждении то существа человеческого бытия и бытия единства всего сущего, а не только существующего так, что искусство и наука долго соперничают в поисках бытия. Далее путь (мефод вообще) лежит  к временам преодоления ограниченностей в  чистом философствовании, всё более освобождающемся от извращенных форм мифологичности, эстетизма и этизма (господствующего в сциентизме как сущность человека и истории) – к новой мудрости как осознанию  конечной предназначенности человека. При любой предназначенности  человека, человечества, общества, универсума, они одновременно и в первую очередь должны оставаться человеками, человечеством, обществом, универсумом. Даже при минимальной связи (а она огромна и неустранима) этих начал. Она углублена в эпохЭальном преодолении ограниченности вещного, природного и социального (эстетического и этического). А именно — в создание нового телоса, нового посыла, ранее подчиненного меоническому.  Бытие способно творить из укона, при известных обстоятельствах. И  эпоху выхода к онтологическому эональному (вековому), — к торжеству свободы закабаленного бытия. Бытию как конечному состоянию наличного, существующего и сущего. К Бытию не только данного от века, но и создаваемого более или менее осознанно во все века и во всех народах.  Философская эпоха должна рассматривать изначальную религиозность, господствующую над человеком, эстетизм и этизм, доступные немногим как предысторию. Теперь  преодолевается наследие прошлого – отчужденное господство вещного и товарного, существовавшего в двух видах («товарный фетишизм, Маркс). Природного и социального —  существовавшего в двух видах: как социальности природной и как социальности производственной; общественной, и социально-социетальной. (что абсолютизировано марксизмом). – анимизм. Двойственности организационной, особо заметной политически – внешнеполитическое и внутриполитическое как товарищество, — тотемизм. И двойственности общественно-организационной, насилия и общих дел (иначе не исполняемых),— деспотизм. Путь предыстории ведет  к преодолению собственно видового человеческого, как оно вырастает из предыстории – господства отчужденного, — остраненного извращенного, превращенного и реифицированного; обреченности вещам и понимания себя самого как вещи, в том числе как говорящей и движущейся, активной время от врменени. Собственно человеческое больше характеризуется не излишеством, а нехваткой, выражаемой и осуществляемой субъективной (часто по нехватке) предметной деятельностью. Бытие — есть преодоление нехватки реального и субъективного, а также — и предметного вообще. Но бытие есть обращенная, свободная, созданная нужда.  Отчуждатели часто создают (на определенной стадии) надуманные и гипертрофированные, иллюзорные (но реальные) потребности. Собственно видочеловеческого хватает, часто с избытком, от которого субъективная реальность способна если не избавиться (избавиться от субъективности и реальности вовсе невозможно), но сменить форму и содержание, когда они имеют формальность и содержимое, отчуждение и вещизм. Тем самым на протяжении всех эпох и всех географических расстояний собирается «лигатура» новой эпохи – «Мельхиорового» века, для России пока что с доминированием Бронзового сплава— героического века ,— человечества, поскольку примеси создавались во все прочие века – они должны стать главным, как мудрость человечества. Она готова уже перейти от «обреченности вещам», как крайнего выражения обреченности к предметному в его живой и одухотворенной ипостаси как торжества мудрости, которая неизменно раскрывает единое как свершение предназначенности человека. Мало того, что это общечеловеческое единство жизни с самого начала таилось в корнях России, в которой развитие, отрывающееся от корня на Западе и пренебрежение сущностным развитие Востока, развивалось без отрыва от корня,; но призывает ее к окончательному решению вопроса о мудрости. О мудрости, а не только  «любви к мудрости». Это  требует её к осуществлению призвания к сокровенному  в качестве цивилизационной оси, сокровенного человечеству А также и как переосмысления своего призвания. Существо задачи заключается не только в признании реальности эонического в разных цивилизациях и у разных народов, в том числе и у своего. Оно заключается и в признании их реальностей в эпохэальных срезах эпох и эонов и стран, но и в признании реальности эонального с самого возникновения мира и осуществлении единого как присутствия их в конечном единстве, прояснении этого сокровенного для себя и для всего мира.
Несомненно, сквозь отчужденное откровенное просвечивает прикрытое — социальное, извращенное сословными, классовыми и иными интересами,— и прикровенное — личное, существующее в превращенной форме социального. А также и сокровенное, поскольку они имеют корни в еще пробивающемся прикровенном, и все эти стороны взаимодействуют. В религиозной форме на первом плане стоит сокровенное как прекрасное; переход центра тяжести к красоте означает раскрытие приоткрытого как общезначимости блага. Выдвижение на первый план науки является поиском прикровенного, общезначимости. Что не очевидно. Достоевский заметил однажды, что это факты вненациональны, наука же национальна. Региональная, домениальная, первопроходческая общезначимость истины как безусловной сущности ведет к связи немногих людей  (и немногих народов, не говоря уже о природе) в сокровенном. Постижение сокровенного отличается от интуиции и познания, а также поклонения. Реалии сочетают все эти четыре составляющие в динамическом нерасторжимом единстве. Часто посредством абсолютизации и извращения в эпохэальной предыстории и подготавливают историю преображения мира, субъектов вообще, человека в частности в полимирном единстве и деятельном сотрудничестве всего сущего из существующего в эональном акте нового бытийного творения. Которое началось не сегодня и не сегодня должно быть завершенным. Оно должно быть свершено Сейчас!— таков принцип подлинной истории человека и универсума, их единства и различия, их разноречивой деятель)ной связи и отношений. Начинает доминировать, вслед за откровенным, прикровенным, прикрытым — сокровенное, не утрачивая связи с предпосылками. Таков путь от меонизма, поклонения ничто как смерти (Деграданс) к реализму, основанному на уконизме, поскольку бытие возникает только из небытия как не-бытия в принципиальном случае, хотя дюнамейи бытия есть во всем, но не конкретно данного всеобщего бытя всегда в становлении, поскольку оно имеет свою реальность, частность которого – ни-что, как ничто дородового, пренатального периода.

                *                *                *

Важнейшая сторона реалистического постулата и вообще особенность реализма – взаимодполнительность начал универсума. Постоянно подчеркивается человеческая сторона субъективности, но ею обладают в разной мере и могут обладать преимущественно различные совместные, совокупные и всеобщие субъекты. Этим означается особая мате-реалистическая и матерИалистическая сторона мате—реалистического постулата. В различных регионах реальности или в разные периоды ре-ализации ведущей, субъективной стороной могут выступать разные реалии. Так это может быть нечто, преимущественно в-себе, вещество; так это может быть преимущественно для-себя, пространство, так это может быть преимущественно для-другого, время, так это может быть нечто, преимущественно для-иного, человек. Во вселенском масштабе именно так и разворачивалась ре-эволюция, причем предыдущее свертывалось в последующем и порождало новое и имелось  тем «кто», что можно назвать «энтелехией», причиной не  столько существующей, сколько реальной. Новое возникает из более и более старого даже такого, какое есть небытие. Не всякое реальное существует непосредственно, в обыденном смысле, — оно может существовать в-другом или в-ином. Пользуясь примером Аристотеля, энтелехия ребенка –взрослый. Но этот взрослый еще не существует. Или существуют лишь другие взрослые. Или взрослые мифологичны и т.п. Человек вообще реален в-себе через в-для-себя, через для-Д(д)ругого (и д-рук-ое) и для иного (Иного, инакового ), в ином (или, если хотите, в «Ином»), его бренное существование в принципе зависит  от другого и служит иному — и себе иному, то есть бытию. Реальность иного (и не только его) – результат любой деятельности. И предпосылка.
Иными словами, ни одна,  предметная реальность (хоть не существуют непредмпетные реальности) бытия или существования не лишена свойств дугой в разных соотношениях. Она может доминировать, принципиировать, критизировать, минизировать другие, никогда до конца от них не отрываясь в реальности. Предметная реальность связна даже в отсутствие, например, отсутствием. Иногда даже не существуя конкретно налично, существуя в иных формах  реальности, например, лишь одной из реалий, реализмов, неполного онтомена другой. – но существуя как содержание, хоть это может бытб само формой.. Так сознание существует как содержание движения того архитектонического процесса, на который ссылается спекулятивный реализм. Он неявно подменяет субъективность – сознанием, а сознание – человеком, что совершенно извращает картину реализма. Сознание заведомо полагается как чье-то конкретно сознание, когда субъективный реализм предполагает, что эта реалия (Кто) может быть далеко или находиться в становлении, что нисколько не вредит ни его реальности, ни реальности факта, ни реальности его последующей реконструкции. Просто  необходимо пернести центр тяжести с познания факта как совершенного деяния, сделать его элементом в  познании акта, сделать и науку, и искусство, и религию, и философию актическими, от совершенного к совершаемому. Актически выражаясь, вся ре—э—волюция Вселенной всегда была налицо и  выражалась в своём присутствии и пронизанности сознанием как граничным с субъект-объектным узлом предметной реальности, и предметной не-реальности в котором была бы завершена. Победила бы волновая и виртуальная стороны субъективной  реальности, но они просто есть внутреннее ее «другое». Они тоже предметно-реальны. Все совокупности всегда творчески взаимодействуют и так осуществляют своё бытие. Завершение предыстории означает завершение гегемонии и гемонии отдельных подсистем в отдельных где, когда, что и как, уменьшение жесткости, а значит, и «олигарх—ичности»(вместо личности и вдогон ее становлению) во всех смыслах отделенности и разделенности за счет большего многообразия и полифонии средств жизни. Оно и происходит, но всё еще несовершенным, отчужденным образом, способом, формой, имея истинную, субъективную реальность содержанием. А это означает только одно – всё еще не изжитое, но само клонящееся к закату господство реСализма.



Решительно все реалистические концепции, и даже не только те, что называют себя реалистическими с истовостью, не меньшей, чем в  Средневековье поклонялось Богу, поклоняются и вещи. Это – своеобразная ресолатрия. (Рес-вещь). Поэтому все концепции реализма без исключения следует называть реСализмом. Крайности достигает спекулятивный реализм, по существу превращающий человека в не очень своеобразную вещь, что особо отразилось в «объектно ориентированной онтологии». Теряются даже признаки того, с чего начался подобный поворот – определения Декартом мышления как «рес когитас», вещи мыслящей, отказ от нее в пользу «рес экстенсиа» (неизбывный дуализм Европы), что естественно ведет к концепции, что «Нового времени не было». Другой стороной кризиса вещизма стала бурная дискуссия о «свободе воли». Именно не о «свободе» вообще, поставленной Сартром и решаемой им без ясного понимания условий, в которых она осуществляется, а в средневековой формулировке «свободы воли». Это предполагает Провидение и Предопределение (избранное протестантами) в противоположность свободе воли, избранной православием (В непосредственной дискуссии с основоположником Предопределения Августином с Пелагием, будущим восточным учителем исихастов) по вопросу – «по свободе ли благодать – или по благодати свобода»? Промежуточный вариант – свобода по благословению церкви избрал папизм. Дискуссия, основные позиции которой выявлены в Логос 1916.,№5. еще раз показывает, что на основе реСализма и реСизма вообще проблема неразрешима. Удивителен аргумент нейрофилософов, что решение вырабатывается ранее, чем начинает действовать контроль. Это противоречит хорошо установленным в психологии фактам, что решение проходит «цензуру сознания» (Фрейд), принцип наслаждения проверяется принципом реальности и далеко не всякое выработанное решение идет в реализацию. Сознание нейрометодами растворяется в мышлении вообще. В лучшем случае вещь может не касаться другой вещи. На этом особо настаивает Харман. (Четвероякий объект. Метафизика вещей после Хайдеггера. Пермь, 2015 и «аналитические философы». Оставаясь на позициях ресизма, реалистические вопросы и вопросы свободы (даже воли) решить невозможно. Необходим решительный поворот в сторону более общих постановок вопросов. И он существует. Не только вещи, но и подсистемы, системы, выключающие идеальные объекты, связи, отношения, опосредования описываются понятием «предмет». Оно было использовано Гегелем в «Феноменологии духа, но косвенно и случайно. Шыре можно поставить вопрос о предметности как реальности, включающей в себя и человека но так, что он, единственный, способен поставить вопрос о своей предметной определенности и избрать то своё-иное, какое соответствует его субъективности. Предметно раздвоиться, что означает высший уровень субъективности и свободы (чаще всего ещё несвободного в субъективностях) сознания, и возникает свободное, неформальное бытие к5ак избрание целостной свободной жизни (жития) во всей его полноте. Другой стороной становится иная постановка классической проблемы сознания. Она ставится не исходя из «назад, к самим вещам» Гуссерля, а с опорой на универсум предметности, универсальный, регональный, частный.  Гуссерль выделяет предмет, словесную оболочку,(по существу, добавим мы, сущность) эйдос (фактически, вид) и смысл и ограничивается исследованием последних двух. Последующая философия занята в основном «словесной оболочкой» («лингвистический поворот»),  Постановка вопроса стоит о предмете как центральном, особенно в субъективной предметной реальной деятельности, человека в особенности. Интенциональность – «стебель», нанизывающий структуру «чистого» сознания. «Чистого» и от   человека, и от деятельности, и от предметной деятельности, и от предмета, и от сознания, сознания.  Вопрос, могущий остаться совершенно незамеченным, меняет всю перспективу.Чистого и от ее, интенсиональности, существа – интуиции и воли в деятельности. Можно согласиться с Рубинштейном, что сознание и возникает в деятельности, и создает деятельность, иное дело, что не показывается, что и как происходит, упускается предметность, реальность, субъективность и бытие. От трактовки вещи как конечного, но предмета, до смысла как реального субъективного системообразующего бытийного начала собственно человеческой предметности, субъектного, и от него — субъективного, субъектиального и субъекта. Смысл освобождается от рабского следования «сподручности» его немедленной реализации. Это и позволяет взглянуть на человека в перспективе беспредельного не только теологически, но и телосологически, как мастерового, путника («мефод») беспокойного Бытия. Воплощенный субъект есть свободное существо, носитель субъектности. Она  является, по существу, и может стать доминусом, а не только принцепсом, легислой или критериумом всей системы субъективностей, предметностей и реальностей. Если предметности классифицировать по господствующей реальности (их тоже, минимум, четыре, и они могут доминировать).  Так субъектность становится субъективностью и, далее, субъектом из внешних  к субъектности слепых движений и влияний. Собственно сознания, границы, в толще которой сходятся одно и другое и образуют третье — новую предметность в целостности субъективности и предметности, может быть, без социума и вещества. На него проецируются правильно выделенные слои и субъективности сознания, и субъективности вне сознания, субъект сходится с объектом. Так впервые философия могла бы поставить человека гегемоном, подлинно деятельно свободным существом, а не быть описанием бесконечным его определенностей, обязанностей, механизмов, остранений. Бытие есть свобода. Свобода есть бытие. При постановке вопроса пред-метно сам человек способен сделать себя пед-метом любого, но в подавляющем числе случаев - субъективного преобразования. Чаще в направлении бытия и, хотя он может выбрать и несвободу. Это значит, что выбор его был несвободен, несущественен, поскольку свобода — способ бытийного существования человека. В конечном счете он выберет творящую созидающую деятельность, что и есть бытие. Бытие всегда человеческое в полноте или, по крайней мере, человечное. Его бытие погружено в-иное (или в-Иное), чем он отличается от камня, высшее для которого – для-другого, даже не для-Другого. И это – сокровенное человека, ибо он волен избрать то, чему иным быть, тогда как вещь в лучшем случае скрыта своей поверхностью от того, для чего она для-другого. Человек не имеет поверхности. Он имеет внешность, которая открыта иному, и этим особо обостряется его болевое начало в мире, столь тщательно изученное буддизмом.
Нет никакого сомнения, что вещи существуют. Но не всё существующее — вещи. Хотя невещное всё же вещно — имеет то или иное к ним отношение, как вещи к сознанию и деятельности. И отношения эти могут быть самыми разнообразными – от господства вещи – рес-ализм до господства над вещью\вещами ре-ализм (реализм в точном смысле слова). Некритическое полагание вещи за основное, а нередко и единственное, ресализм имеет корни в широко распространенном обычае не только философов полагать в основание нечто чрезвычайно наглядное и простое, в редукционизме а не продукционизме  (реальном в мире и называемом «метафизикой»),  и им манипулировать, даже если эта наглядность нечувственна (Бог). Понимание его, как первое отрицание, негация, или полнее утверждение, аффилиация, не прибавляют исследованию ни грана реальности. Только субъективный взгляд на вещи – неправильно, субъективистски (субъектно) сформулированный Лавровым, Бакуниным, Чернышевским,  Михайловским и Ткачевым как теории «критически мыслящей личности», »субъективный метод», «борьба за личность», «герои и толпа»,— по интенции  верны, но сильно испорчены позитивизмом. И некритичностью к личности и её роли в обществе,  Про-из-вольный, эгоистический подход позволяет раскрыть всю глубину субъектного с ущербным самоанализом как недостающего существующему, сущностному  сутьщему и сущему и тем выявить отчужденное, искаженное, эгоистическое в отношениях и существованиях— далеко не во всех. По существу в аспекте ресализма вопрос стоит о том же «кто», о некотором боле или мене сложном движении, но обреченном быть в-себе, не о-сутьществлятся в другом и ном, то есть с проявлением минимума субъективности. Минимум субъективно-предметных отношений собственной субъектности «что», существования, экстенсивного, открытого, как раз и препятствует раскрытию  полной субъективности и предметности его бытия. Его «где», «когда» «кто», которые неразделимы даже вразброс, отдалены как таковые, что и затмевает субъективность субъектностью, лимитированностью собственным и данным, точнее, «выданным». Это и возбуждает сознание, всегда направленное на предел (такой направленностью и является интенсиональность), в хлопоты по поводу предмета в сознании, тогда как они достаточно легко раскрываются в субъектном и во в-себе, если они не искажены и не отчуждены. Особенно это кается боле всего гонимого и уязвляемого субъективного. В-себе есть зародыш бытия и задан иным, другое дело что главное из его движений в-себе может репрезентировать иное (другое) частично, ущербно, на низком уровне и т.п. Тогда движение окаменевает в вещь тем менее существующую, чем мене она подвижна – но без движения ничто не реально. Потенция же бытия (какого-то уровня) в движении в-себе существует, сущностнится, суть, насуть – в зависимости от этого выражается и природа «что», ее свойства и просвечения качеств, связи как потенция отношений, этос как потенция элемента, структуры или системы. Именно их призвана реанимировать и пробудить движение вообще, человеческое духовное касание в наивысшей степени. Проявляются новые качества и новые отношения, уже более могущественные по природе связи всего со всем, но связи системной, не хаотичной. Поскольку всякое «что» есть результат истекшего развития, то в нем, как новом результате, оживотворяется новое развитие и  движение одного уровня становится струей движения более высокого уровня, наконец, творения. Подобно этому «кто» есть «что», поскольку призван воздействовать на движения самого низкого уровня, и этим вводит «когда» в бытие и «где» в бытие, хотя сами они имеют отношение лишь к акту творения как деятельности в работе, труде и действии. Сам же акт бытия всеобщ настолько, насколько полно он раскрывает потенции в-себе результата (предмета, лишь в минимуме – вещи), для-себя времени, обеспечивающего длительность, для-другого пространства, обеспечивающего системность и  неожиданность, творченность в-ином. В любом случае, в результате\результате раскрывается  субъективное, полнота его движения, поскольку всякое движение хранит, движет, развивает все содержания движения как своё содержание и деяние только дает новую форму движению, бывшему ранее под давлением формы. Под формой любой вещи таится целый универсум. В любом случае творение заполняет бытием то нереальное, о котором говорят – «это нереално или это не реально». Освобожденное субъективное дает волю другому замкнутому в объективность. Дает волю миру, воле, правде, вере, надежде, любви, красоту, добру, истине во главе с мудростью— основным реальностям и даже реалиям бытия России и в России. Это РосСияние  россиян.  Они уже не реифицированы, не вовещены в целом, а опредмечены, включая всю и все системы предметности, вплоть до самых мате-реально тонких как сами они были погружены некогда в косное вещество, доверяющее себя только органам чувств – «материи» (Ленин), когда субъективность обнаруживает в них бесконечность сверхчувственного , бытия. Бытие частично и побочно, часто проявляется и в налично существующем, но связанность слишком большая низшими формами движения влечет его к небытийственному, отчужденному. К частичному, формализованному и содержимому – экстенсивному, интенсивному, экстенсиональному, к  открытому, отчужденным прикрытому, прикровенному от сокровенного и откровения, которое в большинстве своем все еще сокровенно. Как сокровенна Россия в своем бытийном предназначении, хотя и проявляет некоторые стороны своего высокого и традиционного бытия. Сокровенное имеет всё – и человек, и народ, и вещь, — иное дело каково оно и как оно им распорядится. Как распорядится  бытием как высшей потенцией, — на внешнее господство или на раскрытие собственного сокровенного другого и Другого и, в конечном счете, Иного .Объектное свойство вещи – быть имманентно субъективной, субъектное свойство человека – быть имманентно объектным. Отдельно объект и субъект представляют собой абстракции. Переплетенные в универсуме. Субъективный реализм вовсе не отрицает существование объективного, но признает его плененным в структуру (пока еще не совершенную) субъектиального, в существовании своём как целого, зависящего от субъектного и внутренне, как движение, субъективного. Словом и субъект, и объект вплетены в единую сеть предметного, где многие отношения выступают как субъективные по преимуществу, как от-ношения, выраженные в связях и потому выступающие как взаимный результат. Высшая форма результата – результат человеческого творения, шире, творения системной свободной совокупности, погруженность в бытие. Нечеловеческие (Совместные, совокупные, всеобщие) общности проявляют  своё бытие по меньшей мере при взгляде-действии человечества, что есть деяние одного или нескольких людей. Поэтому по отношению к «что» вполне резонно говорить о субъективности – нет ни одного факта, который в существе не  был бы актом и не раскрывал внутреннего движения предмета. Даже угасание предмета чаще всего оказывается расцветом системы. При этом структура, выморочное движение, если структура отделилась от системы, есть субъектиальное,  субъективность отчужденная – остраненная, превращенная, прИвращенная, преВратщенная. Целостная структура входит в целостную, целокупную систему как свободный элемент, то есть субъективно и это, если хотите, ее объектное свойство, выражение ее целостных качеств и входит отношением, а не принудительной односторонней связью. Всё это есть выражение субъективнейшего – цельного, либо лежащего в начале времен, либо в конце их, хотя вопрос о «когда» здесь не стоит, поскольку нет объемлющего, служащего мерилом — небытие  не существует. Небытия нет. Именно поэтому субъективное, освобожденное от искажающих, отчуждающих воздействий субъектного, связанного ближним временем и ближним пространством, никогда не пусто. Оно есть такая форма, которая есть одновременно содержание универсума хотя бы в его актуальной части. Вещь для субъективного — еще ода нить клубка бытия, запутавшаяся в существовании, сущностении (социальное), сутьностении(политическое) и, часто, Сущем («Исход»), отчужденной религии обрядоверия, связанном в своем исторически конкретном развитии вещностью, реСлигии. Которая может и забывать об  Нем Ином. Или философском а—теизме, могущем трудиться, не обращаясь к Нему без крайней нужды в Ином вообще. Поэтому такое Иное, как Россия в скопленном за истекшее тысячелетие субъективном и предметном, при всем его рассасывающемся, видимо, вертикальном отчуждении и духовности, целостности человека, еще должна сыграть роль сокровенного в мире.  Линейность развития его слишком очевидна и субъективность выражается либо негативно – военно, либо энергетически – электронно и углеводородно, либо финансово. Это — отчуждение в мире. Она  поклоняется вещному, «что»,  их цивилизации неизбежно столкнутся с собственной субъективностью как тем, что должно рождть субъективность, культуру не только в-себе и для-себя, но и в –Другом, и в-Ином. Такова реальность. И реальность субъективная, то есть необходимая. Собственное развитие жизни потребует освобождения субъектного от частного, бытия что приведет к снятию и преодолению отчужденных, субъективистских форм с субъективности. Это откроет необходимость свободы и творения, то есть бытия и соучастии в бытии. Русьссия имеет самую укорененную в истории и человечестве («малое человечество») субъективность, хотя и под сильным давлением субъектности, во многосубъектиальной. Если Россия погибнет, то человечество надо будет создавать заново, а значит – воссоздавать и Русьссию.


Таким образом, можно согласиться с систематизацией Гуссерлем феноменов сознания как такового, с выделенирем предмета, сущности (как говорения у него), образа (эйдоса вообще) и смысла. Однако однонаправле5нная направленность интенциональности не6 позволяет ему увидеть связь сознания с бытием, а его – створческой (полномасштабной) деятельностью из которой и в которую сознание осуществляется как предметность и как субъективность. Предметность субъективна как движущееся по меньшей мере, субъективность предметна как существующее. При этом происходит полное или неполное оборачивание сознания как  двустороннеей творчески или, в худшем случае, нетворчески, деятельствующей границы внутреннй четвероякой субъектиальности, также выражающей предметный, сущностный, эдейтических и глубочайший, смысловой пласты. Но в другом аспекте смысл может выступить предметом, предметным (как образ потребного будущего, смысл), а смысл опредметиться, например, в духовной деятельности, хотя его вещественная компонента может быть большей или меньшей (как и в первом случае). При этом затрагиваются и посредники – эйдос и сущность. Но и последние есть предмет деятелности даже в этом, первично обращенном, смысле (См. Кн.1,.I.,4). Сами посредники могут стать принципиальными сторонами деятельности, и становятся ими не только в  самой целостной деятельности, но и как специфические предметные области в пластах и слоях существования, а в обществе, как наука\социальность и искусство\политичность. У неотчужденного человека, принципиального субъекта, да и отчужденного отчужденно, всегда присутствуют все четрыре поворота интенсиональности, взятой у Гуссерля односторонне и созерцательно («чисто»). Тем более тэтой четвероякости соответствует как все всуществовании (от единичного до личности, как это отмечает чисто созерцательнео Аксючиц, делая из чисто богословский этого вывод, что к Богу соотносимо все до единичного, но вывод его умозритетен), как собственно субъективном (но предметном и в каждом элементе, и в тяготении к предмету), и объективном (четвероякость аспектов всякого существования с доминированием и способностью всеобщей поддаваться творческой бытийной деятельности). Слово, все предметно и субъективно в движении, а потому3 – в универсальности реально (в разной мере, как минимум,как существующее) и свободно (как минимум, движется, что есть неогбходимость существования и начало свободы). Кк принцип, можно высказать, что реально всё то, что существует, даже если по доминированию оно существует преимущественно в одном аспекте существования. Бог существует, по крайней мере потому, что в него кто-то верит(л). Отсюда вытекает четвероякость человека (Кн.2.) и общества (Кн.3) так, что, избирая или тяготея к доминированию одной стороны (при принципиировании другой) он неизбежно затрагивает, использует (как реалии) и другие. Основной признак отчуждения человека заключается в отсечении одной из сторон. Так, в принципе, существуют доминирующие к Богу, в современности чаще понимаемому как Рок (оксидентал), Фатум (ориентал), Фортуна (меридионал) или более или менее творимая Судьба (россиянин). Но это – и аспекты существования отдельного, всё еще отчужденно-изолированного человека, при чем судьба дает больше свободы (чаще- через и чрез, чем «от» и «для», Фромм) и за ней будущее. Так что в субъективной реальности как моменты учитываются все они. Но существуют аспекты, и люди, но условиям или обстоятельствам (особенно в сферах общества) склонных или опирающихся на «колебания», «сомнения» и «а—теизм», как поддерживающая антитеза сочетающийся с духовностью, овобенно в России, при всё еще сохраняющейся слабости «середины» культуры (что заметил еще Бердяев). Говоря философски, отрешаясь от индивидуальизаций и индивидуальных ограниченностей одиночных мыслителей, деятельность проходит стадии материализма (даже спекулятивного, как объективный «реализм» Хинка и Мейяссу), объективный идеализм (что по экстраполяции более склонен к социальному), субъективный идеализм (к чему склонна политическая со-общественность, и она неявно стоит за логицизмом, лингвицизмом, литературизмом после Гуссерля. Последний явно взял на себя исследование (фиксированное) смысла и эйдоса, что продолжили в равновесии - Хайдеггер и в инверсии –Сартр как экзистенциалист, «имеет ли жизнь смысл?» Да, имеет. Это – осуществление её смысла какприращения смысла), исследование сущности в превращенной форме словесности заняты аналитики всего ХХ века. И подводит, как механизм, ступени и элементы к конкретизму субъективного реализма, или фриберального реализма, если хотите. Здесь осуществляется главным образом решительный шаг от феноменов как поверхности сознания в его глубину, и в глубине тоже предметную, хотя и более свободную, обратным движениема субъектальности создающим осознание и двоякую (четвероякую) грань сознания, уже больше (при восхождении творческой деятельности в «тВоржество») деятельную, чем просто «отражающую» в слоях своих до активной и всегдасвоеобразной аммагамы, которая и восприятие раскрывает как деятельность. Сознание из преимущественного средства отражения становится всё более (и использует его для) как средство выражения своего смысла, всё более освобождающегося от функции выражения просто субъективного в универсальное и универсалисткое с избранием призвания (насколько субъект любой общности обусловлен и обстоятельственен, в том числе самим собой) так, что совершенствование универсума, становящееся мотивом в наступающем Времени Ином, доведение его до единения в бытии, возможно, пе6рейдет в новуюстадию творения, что может решиться только на уровне эпохи Новой Классики (Кн. 4., II.,3) в начинающейся эры Просветления, но уже не как «угасания чувств», танасического, а оппозитного, просветления от мрака отчуждения и периодов доминирования (и развития, пусть искаженного нередко, совершенствования средств и приемов) частичного и отдельного к целому, целостному и цельному (Хомяков, Киреевский, характерные черты Русьссии и ее конкретностной философии), что неотделимо от широко понятого «жития», «подвижничества», «поступания» сущностнорго «героизма» (трагически разорванных ранее и экстремизиованных (Вехи,1909), «Бытия» и мудрости его. Например, в Руссии она проявляется (как констатирует Аксючиц в исследовании, эмпирическом характера русского народа, «мудрый аскетизм», хотя не отмечает антиномического безудержства накопления на другой стороне (часто обусловленного бездуховностью), как и тех, кто «в Бога богатеет» и почти добровольного нищенства, но «Христа ради», юродства.



 Из сказанного можно создать аксиоматическую формулировку, в разной мере применимую ко всему без исключения и, в первую очередь, четырем основным аспектам существования как восхождения и самопреодоления в бвтии как преодолении современноего, еще несовершенного сосотяния мира. \и эта аксиома, а аксиомыц постигаются интутивна и их истина основывается на интуитивности и истинность их интутивна заключается  в том что:

                РЕАЛЬНОСТЬ ЕСТЬ СВОБОДА
                СВОБОДА ОПРЕДЕЛЯЕТ РЕАЛЬНОСТЬ
Поскольку свобода определяется обычна как возможная, а именно внутренняя, дюнамическая, возможная, и это – достаточно точное определение как внутреннее в-себе и для-себ движение («тело, находящееся в покое», Ньютон, элементарное определение свободы, невозможное без второго) и бессмысленная без предшествующего и после6дующего, энергейи, осуществлении дюнамейи как ре6альности существующего в любой его форме вплотьдо высшейь из ныне возможных ( а они каждая включает в себя предшествующую и осуществляет и ее), «или» - досадная дизъюнкция, серъезно подорвавшая тобщность пернвой инерционной системы льногстельности, следует понимать как «и» «равномерного парямолинейного движения» «сохраняют» его, как будто сохрканение есть высшее из действий в существовании. Но, как будет видно далее, и было видног из предыдущего,ь элементарное механиче5ское движение есть одно из проявлений свободы как реашльности в данном случае тела, что весьма расширяет понятие реальности, Восходящая линияф свододы требуетреальности и огт челшовека, которую он обретает во всей полноте в творческой посту3пающей (подвижнической вшироком смысле) деятельности в несовершеннгом еще универсуме, что дает ему свободутворчества, что, впрочем, только этап, более6 или менее длительный к оборачиванию ситуации к героизму по пр5творению совершенного. Но уже зде5сь фундаментальной, базовой наукой становится не физика, роль которой она захватила, отбросив остальныце как метафизику и логические субъективные ошибки и прнихоти, хотя сама пользуется скрытно по существу метафизическими «первыми» по аристотелю методами, средствами, становится медицина, которая должна поднятся из эмпирической и  направленногй на отклонения методикой, к дисциплини сохранения, уже сущностной, к бытийной,творческой, развивающей организм человека в его состояниях (а не «дополнитрелшьных» формах, как фантазирует трансгуманизм), что, несколко биологизаторски провидено и набросано было Мечниковым в концепции «ортогенеза». Тем самым свобода будет оперта на самую сложную реакльность, синтезирующую все стороны других реальности и всегоуниверсума, что позволяет преодолеть синтетически (точнее «энзиматически», онтологичесмки) уже неизбежный кризис эмпирических, наблюдательно-эмпирических и экспериментальных наук. Субъективная реальность человека становится интуитивным (как сумма суммарум универсума) интуитивным и философским способом постижения (именно широко, четверояко, в соответствии с четвероякостью истины) способом свободного (освобождающего, ведущего к свободе, которая только в деятельном творческом поступающем творческогм деятельном осуществлении целостного бытия. Это уже невыводимо из видимого и непосредственнопри-родного и только «вообще» в»целом», ног доменионально, региональнгои пнинципиально. При этом философия становится массовой и достаточно разнообразной ( в связи с разнообразием одной или нескольких по преимуществу четвероякихоснов) строго дисциплиной, в целостности деятельности, а творчество, а не просто производсто, освобождает субъективность от болезненых искаженных рнеакций искажаемого отчуждением существа, чего так боялся Конт и позитивист, аналитики до сих, освобождает философию из сциентиского, как и антисциентистского пленения, делает ее строгой дисциплиной, бытийной мудростью субъекта как реальности разного уровняобщности. При этом интуиция, недоверие к которой и неширокая развитость которой связаны сискаженным, отчужденным состоянием людей (в основном), доходящим доискаженногог восприяфтия универсальности самого себякакосновы тождества\нетождества, и нетождество порождает именно откровение бытия, протаскивается тайно, хотя по существу именно ею должны проверяться чувственные (включая духовные и социальнго-общественны данны, а не наоборот, какныне. (особенно это проявилось у Пирса, вовсе отвергающего интуицию из веры). Цельную интуицию возводится к постижению, прообраз которого – достаточно пассивное и ограниченноепо прелдмету откровение и включаетего так, что низшая форма интуиции –есть постижение при посредстве (средстве илди для обновления чувственного на всехуровнях, вплоть до ограниченно- 2заединного» коммон сенс», возможно, основанного на универсальности универсума, в некоторую дюнамическую (чувственное) и в некоторое энергиейическую (постижение как деятельность) единение. В случае свершение единенное она окажется внутренне свободногй подвижной дюнамейей, то есть свободой новой поступающей творческой деятельности в всегда присутствующее иное (4 варианта или во взаиморакзноречии все четыре — минеральное, живое общественное, человеческое). Все сказанное, о чем речь, как условиях и приемах познания России, ее сокровенного, ее как сокровенного, сокровенногго в человечество (и его преистории, занятости собой), и как сокров5енногог еще для универсума, и опасного пока что сокрове6нного, что будет подробнее рассмотренно позднее, нетольковедет к краткому раскрытию аксиомы, но и к формулировки ее дополнения:

РЕАЛЬНОСТЬ СВОБОДЫ ЕСТЬ ПУТЬОТ МЕНЬЩЕЙ СВОБОДЫ К БОЛШЬШЕЙ СВОБОДЕ НЕ ТОЛЬКО ОТДЕЛЬНОЙ РЕКЛЬНОСТИ КАК СУБЪЕКТИВНОГО, НГО И СУБЪЕКТИВУНОСТИ ВСЕХ РЕАЛЬНОСТЕЙ. 

Субъективность в своем свобордном своём разуитии неизбежно соединяе5т, что есть основа высших ценностей (о них – Кн.,2.,VII.)-любви, красоты, добра, ( на основе истинности)—истины, которые и поверяют интуицию. Систематизатор всяческого интуиционизма Н.Лосский, выделял чувственную, рациональную и мистическую интуиции, во пе5рвых, пропуская эстетическу, во-вторых, подменяя средством само существо и процесс, и потому интуиции у негг по существу одинакковы, хотя это ывосприятие, объяснение, понимание и постижение. Поэтому его «духовные делатели» по существу безделательны и объединены некоей чисто идеальной субстанциально (что не возбраняется) реальностью, ноневнятной по происхождению и функциям по отношению к миру. Интуиция, идеальная по форме в отношении кразнообразному (наобеих стторонах) содержанию) оказывается просто идеальным отношением интериоризации, что скореепсихологический (подчиненный, вторичный.), а не философский (доминирующий, основной), процесс. Выражаясь на языке теории идеальногог, Н.Лосский ближе к позиции Дубровского «Мыслит мозг» (или «Сверхмозг»,Бог), что безусловно разделяе5тся англосаксами. Хотя интеллектом наделены и высшие приматы. Их искусственный интеллект – сверхшимпакнзе, поскольку не живет как человек. Более совершенная позиция Ильенкова – «Человек мыслит при посредстве мозга», хотя и нуждается в дополнении, сформулированном Лифшицем, что идеальное в некотором аспектеесть выработка идеала, хотя «Над модным словом «идеал     задремал» перед дуэлью. Идеал должен включать и свою негативную противоположность, что включвает не только мозг но и и-деятельное субъектов раздичного масштаба, создающихся и творчески функционирующихся (с качественным прирастанием, в отличие от количественного по преимуществу, что так ужасало Гейдеггера) и увеличением свободы не только свободы не только «для» (Фромм), но и чререз и чрез. Путь свободы – путь интуиции и путь целостности. Сказанно для обоснования интутивной ясности (и, в противоположность «солнечной», близкой «ясности» Декарта, как и близкой, наличной, готовой «отчетливостью» Декарта — «неясные» и «неотчетливые», пока не попадают из ьаковой дюнамей в проясняющую и определяющуютворческую (в том и творчество) деятельность.Не вдаваясь в историко-грамматическую,структурно-этимологическую и др аргументацию, можжнот разложить эрго на эго (Я) и эргон (деятельность) как общие формы к эрго (следованию). Следовательно Я действую, то есть мысль и существую (две формы реальности, не исключая, вдругом значении, первых двух. В более практическом виде, сокращенно сформулировано «существую, как мыслю» (Гурский, и в форме, более близкой Руссии, «люблю— и значитр, существу3ю» (Пинская) (см.6гр.»Сад философов», Фейсбук), хотя в личностной и экзалтированной форме суждение следует обернуть для Руссии, как мы увидим — существую — следовательно, люблю». И это – самыое мощное средство интуиции, интуиция как таковая, в том числе в той форме, которая существовала до трудадуром и миненнзингероа, перенесших на них особо экзальтированную чувственность, экзальтированностьЮ эротичность и оторванность от жизни в целом, что выродилост вногвь в секс. Философия, опираясь на освобожденную интуициюию и свободную субъективность (без которой нет свободы, а без нее в разн7ых степенях нет никакого существования и системного единения универсума, включающего Иное) становится свободной строгой дисциплиной для каждого и построяеиоцй каждым какьмудрость его бытия в софости, раскрываемой логосностью, ведщущей к интиции (в-другом, и экстуиции – в-себе как в-другом через центр – для0себя и в целом ) в-ином, см., V.), в расширенной и исходной форме экстуиции – творческого деятельного поступающегго оборачивабщегося бытия в жизни как житии. Вобода же есть способ раскрытия субъективного и его основа во всем существующем\. Без чего ничто существующее существовать не может. Желающий может назвать ее «Богом в минимуме» (Кузанеский), три другие варианта легко обнаружитьо какосноувные. Как показал Хокинг, даже такой, казалось бы, абсолютный объект, хотя он имеет движение в себе и, следовкательно, существование, создает излучение. Есть сведения о признаках излучений черной материи и частиц, связанных с черной энергией. Это позволяет надеяться, что философски поставленные проблемы несенсуальных объектов могут привести к  дисциплинарной истинности о существовании в-селенной (хотя остается вопрос о других вселенных, тре6тья формулировка антропного принципа, связанная, в частности, с их населенностью), и здесь, видимо, после периода развития дисциплинарной философиии, основы и приемы построения которой, видимо, должны распространяться как распространятеся грамотность, без следования затем, что читают и пишут, в возвратном движении может датьновый толчок как математике (особенно, видимо, математике именованных чисел и качественных показателей) и  воссоединить на своей основе (еще не завершенной именно потому, что являетя ) и здесь есть ) основа для деятельного ворческогоосуществления бытия) различные стороны\.регионы\. слои, пласты и аспекты субъективной реальности. Если говорить об истинности и понимании, то именно так деятельно достигается сама истина и самопонимаемое, а воспринятое-пред-ставленное в предметной субъективной реальности постигается как конечное, предельное,ограниченное, незавершенное перед лицом Иного, (транс)терминального – беспредельного, требующего о-своения . В него можно войти тольков интуиции. И всякая интуиция имеет базу, но базу всегда огранич5енную, то есть предметную, субъективную, свободную — что существует перед лицом всегда близкого Иного. В Роусьссии Иное всегда рядом, всегда близко, всегда налицо, и сама она не чужое – а иное, и потому ) носитель всечеловеческого. Впоследствии будет свормулированно по разным поводам также несколько аксиом на основе предложенного понимания интуиции, вытекающего изпонимания философии как независимой строгойдисциплины (гдем5тафизичиские построения не выдумки искаженной или глупой фантазии, как и дисциплинарность – не надуманность случайной интуиции дзеновского отвлеченного от мира и люде логика и математика) и обоснующего не только ее,но и ее сушествование в мудрости людей (фил-не(о)софия,см. Кн.,4.,III.,6), бытийной и способствующая новым горизонтам разных родов деятельности в направлении ихцелостности и творчекой бытийности.Русьссия и те5перь, кажется,только Россия, при все опасносте её тенденций изоляционно «национального» развития (недавние дискуссии и «российской нации», к счастью, сошедшие на нет) и социальных «наоборот – требование прав богатых, хотя пора поставить вопрос об уголовной ответствекнности за экономический экстрстремизм,но ей удается раскрывать пути и оставаться в новом тысячелетии, в его архаике своего нового начала, по крайней мере ХХ! Век, в отличие от Украины, всё более закпутывающейся в отбросах ХХ века, национализме, нацизме, язх-ыковой идентичности изоляционистского типа, превращающей ее в анклав и диалектно-этнографиче6ское5е образование, толлко Русьссия была страной-народом (она, собственно, никогда не была просто страной, скорее народом прежде всего, Мiром (Кн.,2.,,V) основывалась на интуиции и аксиоматике, что первоначально называлось правдой (см. Кн. 2,,III.,3), что стало основанием возрастакния общественной интуиции и аксиомактики в других пласткх и сдоях. Однако Россия характерна долгое время противоречиями (отчужденирем) верхов и низов, особенно госу3дарства и общества, что сказывалось на среднем уровне (котороый оказывался слаб и действием и культурой (что констатировал Бердяев Судьба России»), но сильным либо в подвижничестве, либо в революции (особенно с начала ХIХ века), что в синтезе дало великую русскую культ3ру, науку, литературу, философию и революцию. Но и в современности Предсе5датель Конституционного суда РФ Зорькин констатирует, что не удается построить правового государствка, поскоьку требуют р6еализации правды. Забавное признакние. Правовое государство обязактельно для гос34дарства. Общество живет по общественным законам и создает госудакрство для регуляции деликвентнцых ситуаций и дел слишком обширных, для обще6ственной ре6гуляции. Общество должно регулировать и контролировать государство через гражданское (правовое, по Гегелю), обществуо и общество граждан, вспособ своей организации. Реалистическая школа права, наиболее сильнапя, считает источником права отношения, возникающие вобществе, а не наоборот. Не Случайно Сухово-Кобылин отождествлял три ига – татарское, немецкое и чиновничье. И был уверен – переживем. Они не имеют собственной базы существования, анасилие не несет разума и ограничено поэтом в действии.Оног несозидательно и чуждо уму. Насилие противоположно интуициии. Как аксиоматический ум – комбинаторному из существующего и способного лишь прибавлять с3ществ3ющее инте5ллекту законника. Его образец – объявление срока лишения сувободы, в чем сердцевина государства. Без этого гос3дарства нет.



   
       





                II.   Реализмы


                1.  Реалия-изм
         
Для реалистического мировоззрения всё реально и реальны все, хотя региональные онтологии могут и разниться и сходиться, в определенных условиях враждебно (явно или неявно) противостоять; причем доминирование той или иной реальности и подчинение другой всегда конкретно и зависит от реальных обстоятельств — такой раздор характерен для отчуждения. Сквозь него  пробивается всё более гармония реалистических доменов.. Общая линия восхождения к реализму будущего ведет от образов к эйдосам (понятиям), далее к идеям и ценностям как выражению целостности сущего.  Реалия здест есть то, что отвечает на вопросы: что? когда? где? кто?  Независимо от типа и конкретности или абстрактности его наполнения. Реалии и есть «онтосы», «реальности» в том числе и субъективной человеческой деятельности, способы, условия и средства (часто враждебно превращающиеся в цель) человеческой деятельности как способа его бытия. Ограниченности и ограничения последнего (в предыстории) выражаются, закрепляются, используются в отчуждении, отчужденных формах. В формах остранения, превращения, искажения и извращения, в господстве формы-формализма над содержанием и господстве формализма форм – мира. Миръа внешнего над внутренним, мvром. Над универсумом как свободным в существе, как  и мvр, хоть и менее его, часто заемно от него,  но, потому, субъективным. Мир должен быть деловым, деятельностным, действительным, творческим, творящим. Так неизбежность опредмечивания деятельности может в определенных условиях обращаться против человека, субъекта и искажать саму деятельность, творческую в существе, в отчуждение труда, отношений, присвоения, внешней духовности. Преодоление отчуждения должно начаться с пересмотра отношения к миру и миру как отношению, что особенно важно для России с её часто некритичным мироцентризмом. Поэтому представляется необходимым поставить под вопрос о самом представлении о мире не с точки зрения его нарушения, а с точки зрения совершенствования его форм, преодоления, подчинения его формальности и его самого как формы содержанию. Философы лишь различным образом объясняли и изменяли мир, задача заключается в том, чтобы его преодолеть его содержанием. И покорить. Конечная и высшая форма содержания–субъективность человеческой, субъективной в принципе и в целом, деятельности, творения.
Для России, в частности, это – вопрос о мире как социальности под общественностью, социетальностью, с доминирования общения и отношения над обменом, а не  связями первичной и производной социальности, лишь ограничиваемой и просветляемой общественностью, а не ею самою. Этот вопрос углубляется в этологю (Лоренц) человека не с точки зрения выведения его поведения из животного прошлого, но способов его преодоления, очеловечения человека, завершения его предыстории. Таков важнейший философский вопрос не только данного сочинения. Он вытекает из основного вопроса философии ;  «Как  Быть?»
Поскольку для реализма равно реальны часть и целое – все зависит от конкретных обстоятельств и аспекта рассмотрения, – то вопрос о реальности общих понятий, категорий, по существу, описания обстоятельств деятельности, лишен реального смысла и носит скорее номинальный характер для оторвавшейся от реальности реальности сознания. Структура ориентирована на исполнение функций, и многое делает ирреальным, не исключая и себя. Её реальность — заёмная, заемная от системы. Исходя из определения реалии как определенности что? (минимальное существование); где? ( раскрытие дюнамейи существующего); когда?  (далее раскрывающего сущее, энергейи);  путь ведет к кто?  — что есть  свободное (в тенденции) раскрытие бытия как цельной человеческой поступающей оборачивающейся субъективной деятельности. Существование дано, и еще вопрос: кем, где, когда и в каком виде и зачем и т.д.; бытие задано как загадка, задача, предназначение, и в ней уже не важно — кем и зачем. Большинство философов ставит вопрос «как дано?» (особенно в феноменологии), редуцируя другие опосредования, что делает задачу трудновыполнимой, поскольку не рассматривается вопрос о другой стороне его — «Как Быть?». А это значит – деятельствовать, что не замечено ни в качестве реальности интенции, ни в качестве  реальности самой редукции. Даже  Шюц предполагает деятельность в качестве переживания, отстраняя переживание от деятельности. Они имеют смысл, как мы увидим в своем месте, лишь со стороны участия их в свободной человеческой деятельности, его  бытия. Итак, существование дано – и в нем надо увидеть условия задачи – как заданное для бытия. И стороны реальностей, а их, как минимум, четыре, чего не заметил ни Гартман, ни Брентано, рассматривавшие лишь две, материальную (что есть тогдашний способ данности) и идеальную (что тоже было способом данности), игнорировали композитные, материально-идеальную и идеально-материальную. Но они оторваны ими от основной реальности нашего мира — вкладывая новый смысл, не отрицающий и старый, в формулу «младших» русских символистов — необходим путь (но более широкий, минимум – четвероякий) от «реального к реальнейшему». Бытие есть высшая реальность, понимая под бытием традиционно русское его понимание как истинной жизни, жития. Реалия сочленяет эти четыре основные реальности и участвует в их аУтономном развитии. Реальность общего – в том, что соединяет разобщенное; но для западника легче переделать вещь, чем признать ее равно реальной ему самому, хотя и специфически.   Поэтому феноменальный, непосредственно явленный, уровень деятельности необходимо расширять как сочленяющий иные реальности. И интенциональность, ин-тенцию, интуицию (превращающуюся в волю в деятельности «данной» в ответ на «взятое» в чувственной интуиции) как действие, его «дно», необходимо видеть как минимум еще в одном аспекте — экс-тенсиональности, более развитой, а потому и подчиняющей себе, использующей для себя, но  и осуществляющей её побочной, формы. Именно это не замечено экзистенциалистами, в большинстве своём остающихся среди вещей и Других, почти как вещей, относясь к ним в вариантах садомазохистского комплекса (Сартр) и пытающихся выбрать в своём лице всё будущее человечества непосредственно, что сильно отдает контизмом. Далее, следующий уровень реальности, после экстенцилизма, эсссенциализм, разносторонне критиковался Марсом за отрыв от деятельности.  Впоследствии этот уровень деятельности Маркс целиком подчинил труду, разрушил  этим единство деятельности в представлении о теории и практике — некоторые аспекты этого разрыва  замечены Лукачем и группой «Праксис». Маркс  оторвал  резко революцию и  освобождение каждого человека, заявляя, ошибочно, о приоритете социальной, то есть структурной, революции над революцией во имя системы, общества и свободной цельной деятельности его самого как бытия  и его, и человека. Экзистенцильный метод же концентрирутся на отдельном человеке, а не на субъектах совокупных, на индивиде. О «квинтэссенциальном» методе, основном и включающем иные, освобождая  это понятие от отчуждения, можно говорить  только в конце исследования. В целом, субъективная, поскольку предметна, деятельность как реальнейшее воссоединяет другие, часто разобщенные и отчужденные реальности в своей целокупности и  целостности, а именно  как свои моменты ;действие, труд, работу, собственно творчество, — чему соответствуют и формы реалий, раскрывающихся содержательно, а не только доминирующей в предыстории формы, в том числе и социальной. Оно есть сокровенное, и его деятельное,—  осуществление есть нарастающее через скрытое и сокрытое от-кровение (в самом, предельно широких смыслах) и творение истинной истории. С дуальной  же периодизацией истории  предыстория и история как история подлинная, что в предстоящем — Марксом можно согласиться лишь отчасти — он игнорировал преисторию, а значит — логически и исторически пречеловека.
Определение понятия требует в этом случае указания того, от чего европейская наука бежит без оглядки. А именно – индивидуального отличия рассмотренных предметов и их потенциально личностного характера. В этом случае и общее, не говоря уже о всеобщем, должно иметь хотя бы минимум индивидуальных отличий, реальности, мате-реальности (а не только деконструктивистского: «кем написано»). Таким образом, планетаристика избегает тупика неоязычества – опримитивленного космизма как тюрьмы для вещей — в пользу веществ (первоэлементов) как индивидуальных сущностей. Противоположное выявляется в  неизбежно возникающих тонковещественных духах богах или идеях-богах, отвечающих так за индивидуальное. (Гейдеггеру пришлось вводить «божественное» в свою картину мира.). Общее, как и единичное, абстрактное и конкретное, писанное и неписанное и т.п., реальны в равной мере, хотя существуют они в мире/вражде, разноречиях/противоречиях, восхождении\нисхождении, ; модусах со-существования и самого существования, и их можно обнаружить немало. То, что обнаруживается как существование есть протобытие общего как движение его в единичностях; то, что есть прикровенное для существования, часто это-общее, открытое, или даже откровенное для общего, что есть функция и способ существования общего. Единичное (необходимо видеть его связь с Единством), подлинный источник бытия, не замечается, а вместе с этим, обедняется и существование. Даже искусство аппелирует к общему – совместному взгляду зрителя, «ауре» воспринимаемого (Беньямин). Россия же, как ориентированная на Единение в условиях своего крайнего многообразия и разноречивости, потому и единственна, и есть Единственное.
Однако вопрос об общем необходимо довести до вопроса о всеобщем, об универсалиях. Выведя Бога за пределы мира, западные теологи не смогли выявить идею бога как общего не в вещах только, но как реальности; универсалии (а это есть категории и только они) реальны как закон для «низших» реальностей. Ислам четко придает универсалии Аллаху, но это противоречит идее личного (точнее, индивидуального) бога и индивида как человека. Это касается и универсалий лингвистических, социологических и культурных = они есть выражение  и осуществлений «универсальнейшего», категориальной структуры деятельности, хорошо описанных Аристотелем.
Схоластика передала черты личности Богу, оставив человека индивидом в лучшем случае, – с этой проблемой не раз сталкивались позднейшие философы. Однако сформулирует проблему правильно – личный бог понадобился, чтобы отвечать за универсалии. Решить проблему можно иначе: сами универсалии  (иными словами – бытие Всеобщего как деятельности) индивидуальны (в том числе и в текстах как текстах схоластиков), и потому, реальны. Иными словами, это есть реалии, находящиеся в противоречивом единстве с реальностями, в том числе  и  с социальностями, в том числе научными, и с реальностями откровенными, данными непосредственно органам чувств.   Реальности Древней Греции, средневековья и т.д. и т.п.— ныне весьма  материализовалась и разрушилась, но некогда они была перспективой и была весьма идеальны. Но и сейчас они реальны в дальнейшем развитии человечества. Иными словами, реалии – не только реальности, но они еще  оперируют (и обнаруживаются) в мiре, миръе, в социальностях, культурностях, лингвистичностях, логичностях и семиотичностях и вещественностях, что есть способы существования уровней реальности в своих и в иных предметностях. Это делает чисто научной или гносеологической задачей всю проблематику номинализма и лишает концептуализм его богодохновенности, сохраняя их реальное значение для человека и общества, сообщества ученых (в отличие от сообщества философов) в частности. В этом случае становится важным, что именно говорил, например, Сократ, что именно имели в виду его собеседники, как разворачивалось со-бытие, сколько пострадало от представления о независимости идей-эйдосов. В рассмотрение входит живая жизнь философа и его сообщества с его склонностью в Европе к ан-архии, опоре на голословные утверждения. Идеи  являются личными  по отношению ко всем реальностям в своей реальности. Имеющим к ней отношение, в том числе к научному и иному сообществу. Они становятся реальными или реалиями. Борьба с реальностью общего, с метафизикой, основана на чистом недоразумении – что в издании Аристотеля учение о первых реальностях, первая философия, опубликована после физики и определено поэтому метафизикой, Его категории следует воспринимать не столько как ответы, сколько как вопросы, реалистически. Она описывает реальность человека, которая есть научный факт и от которой невозможно отказаться без самоубийства или самоубийства всего н человеческого вида (поэтому угроза ядерного само-убийства есть факт метафизического заблуждения). Метафизика, конечно, предшествует физике, как и метасоциология, метабиология и т.п. предшествуют классам и роду людскому. В равной мере борьба позитивизма  с теологий основана на забвении человеческого и социального происхождения существования их. Просто Конт не знал немецкого языка и не обнаружил непосредственной связи немецкой классической философии с позитивным знанием ( так называемый «некритический позитивизм» Гегеля). Вопрос же спекулятивного реализма о «мире без человека» неразрешим, ибо не имеет смысла. Мир – определенная конфигурация отношений субъекта (вооообще, например, универсума) с объектом как таковым, например, его частью и  без субъективности теряет целостность, распадается на региональные онтологии или вообще регионы существования. Бытие ему не грозит.
Реалии характерны тем, что сочетают в себе все четыре отмеченные стороны отношений (материально-материальное, идеально-материальное, материально-идеальное и идеально-идеальное) и отношения эти разнообразны по своему влиянию и осуществлению. Существо их заключается в том, что ни одна из сторон не отсутствует хотя бы как потенциальная — и неизбежно захватывает все другие стороны даже в случае, если актуального носителя этой стороны по видимости, нет. «Мир» без человека вожделеет к человеку, высшей субъективности, именно поэтому она появилась, внеся субъективное в субъектное — вещное наполнение универсума. Даже высшие виды духовного соприкосновенны с мате — реальностью неведомого и неслыханного как продукт высшего развития природы и общества.   Знание о нем есть оплотнение духа и идеи как самостоятельной реальности. Каждая из сторон есть мате;реальность в определенных условиях и в=себе, для себя,  может стать идеальностью (не лишенной материального начала как субстрат его есть субъективность) для иного и для Иного и в принципе может стать для всех других мате-реальной как ведущее, господствующее начало. Общая линия развития человечества лежит в продвижении к идеально-идеальному отношению, духовному и идеальному, то есть торжеству субъективного как наиболее мате—рИального, к его господству над другими отношениями. В ней реалии становятся не только познанием (ощущением), созерцанием или постижением, в пределе бога или Единеного, не только миром  или Богом, но бытие в высшем своём развитии, поэтому реалии оказываются  сокровенным, откровение которых (не исключая и Бога) есть новый шаг развития всего мира. В-себе всё более демонстрируют своё бытие, что есть существование для-иного.

                *                *                *

При исследовании судеб и особенностей народов нельзя оставлять в стороне вопрос о причинных детерминациях социального разделения труда, взаимодействия факторов социального развития. Все это, что относится к компетенции «общей социологии» и остановится на общих закономерностях связанных с особенностями истории народа и вышеотмеченные факторы вмещающих «реалиях» десоциализации целого (множество, малтитьюд) и восстановления его единства как деятельного, «разночинного» в принципе (качество, магнитьюд) игнорировать нельзя. В социологии известны культурные универсалии, общие всем народам; они конкретизируются до реалий и реальностей каждого отдельного народа. Кроме того, реалии составляют как бы «жизненный костяк» народа, выражают его надиндивидуальное целое и сохраняются во вех переменах во все времена. Именно здесь с особой отчетливостью и непреклонностью проявляются особенности жизни каждого народа, их влияние на облик личности и ее судьбу, на всё человечество и универсум в целом. Если «общесоциальное» можно определить как общее, общечеловеческое, то отмеченные механизмы относимы к скорее, как общее. Механизмы жизни каждого народа, их влияние на облик личности и ее судьбу относимы к социальному в узком, конкретном смысле слова, частночеловеческому, национальному, преломляющемуся внациональное как минимум, как максимум — народное, что редкость в истории. Но в русском человеке общечеловеческое дано непосредственно, как всечеловеческое, в существе — как общественное. Это «частное» социальное, частичное  у других наций, наполненное у них влиянием малосущественного (но существенного, ср., напр., с Монтескье):  особенностями ландшафта, событиями прошлого, культурой. Оно  составляет ткань русского «общего», «универсального» как «прафеномена»(Шпенглер) всех других. И последнее часто вынуждено приспосабливаться к обстоятельствам места, времени и образа действия. Иными словами, «реалии» составляют единственно реальную ткань «универсального», общего. Универсальность общего зависит от специфической точки зрения, которая отделят человека от общества и вынуждена интегрировать его обратно угрозой всеобщего, универсалий, утраты социальности и природности, страха, отчаяния, ужаса, отчуждения – негативной социальности. В действительности они есть реалии со-бытия людей и, как реалии, могут господствовать над людьми, а могут им и подчиняться.
Особенно заметно это в индивидуальном отличии, в единичном. Дело в том, что реалии «дуктивны»    (дологическое, содержание), ни дедуктивны, ни индуктивны, они трансдуктивны, которые  не теряют степени общности в суждениях, но, в отличие, возрастают по значимости их содержания или в ней же деградируют. Это есть активность, деятельность. Логически трансдуктивные  суждения называются традуктивными. Вне нее трансдукция (можно сравнить с частным случаем трансгрессией и трансценденцией) всегда сохраняет степень общности особыми способами, в зависимости от общности (научно, в том числе и социальной). Всеобщее, раз побыв всеобщим, сохраняет степень своей общности даже если в нее никто уже не верит. Единичное останется единичным или  особенное особенным, не смотря на все перипетии своей судьбы. Все степени общности соединены в реалиях. Так планета, с точки зрения планетаристики – высшая реальность.  Она остаётся ею, не смотря на степени особенного – пневматосферу, ноосферу, стратосферу (сферу социальных страт) и т.п. А также не смотря существующие города, древние развалины, горы и прочее. Их реальность меньшая. Но не отсутствует.  Либо станет большей, как награда за преображение индивидов современной глобалистики в планетаристских личностей перед лицом личной планеты, а не кабинетного глобуса. Непосредственно данная, индивидуальная реальнсть должна быть понята как личностная, не смотря на нудительное представление о чувственно=телесной данности как самоочевидной. Но для этого нужен чувственный и научный, политический, религиозный, социальный и эстетический подвиг. Без него нет ни  жизни, ни творчества, ни труда. Это – подвиг бытия, и он всегда деятельностен, поскольку и насколько реален. Но бытие всегда подвиг, подвиг повседневный. Этим он отличается от быта. И от него зависит реальность, поскольку даже простое существование есть своеобразный подвиг движения, элементарной субъективности, субъектности.
Социальное в «узком» смысле слова, реальность «прозрачная» для погруженного в их стихии исследователя. Иллюзия отсутствия преград сохраняется, пока не встает вопрос об особенностях данного общества, при-чем об особенностях общеисторических и существенных, о причинах «неслияния» его с соседними обществами. Исходя исключительно из «общего», даже с признанием «уровня развития» и своеобразия «исторического влияния» подобные различия уловить затруднительно. Осмысление суммирующего все многообразие развития культуры, а часто и создающего их способа социетальности, общественности, совместной жизни, — именно они предопределяют ритм и последовательность истории, — позволяют поставить вопрос об уникальности судеб народов в рамках человечества, их реальностях как реалиях. При этом «пренебрежимо малое», — почти что неосязаемый способ интеграции народа в целое, его разделения по социальным группам и индивидуации, предопределенной к новой интеграции, — оказывается для исследователя едва ли не самым главным в открывающимися в истории разных народов и их судеб. Реалии каждого общества оказываются важнейшим для истории посредником между общечеловеческими социальными универсалиями и народными судьбами и судьбами народов, их реальностью и реалиями.

                *                *                *

Всё человеческое знание, явное как субъектное в субъективном, в зависимости от мировоззрения и степени открытости реальности человеку и человечеству  — подразделяется на: откровенное, приоткровеннное (прикрытое) , прикровенное (сокрытое)  и сокровенное. У разных народов, в разные эпохи и у разных людей, конечно, главенствует тот или иной тип мироотношения. Однако все их объединяет существование в соответствии с изначальным телосом человечества – фетишизацией, анимизацией, тотемизацией и теологизацией в рамках праистории, паредыстории и, скрытно, предыстории как типы отчуждения человека и субъекта. Поскольку первичный посыл – преимущественное существование внешнего по отношению к внутреннему. Это неизбежно ведет к разным формам отчуждения, начиная с элементарной – фетишизма вещей. В частности, товаров (Маркс). Интенсиональность Гуссерля, проецирующая сознание вовне непосредственно, в конституировании предмета интенсиональностью.  А именно в данном телосе, посыле человечества.  Именно он ввел это понятие телоса (цели) в феноменологию и философию вообще, и это ¬— коституирование интенсиональностью «о», есть фетишизация предмета.  Фетишизация, поскольку проекция минует в конституировании вещи фазу внешней и внутренней деятельности. И вещь дана непосредственно, как ноэма ноэзе даже в гюлетичности (вещном наполнении), а не «взята» субъектом субъективно, что есть отчужденное насилие над субъективностью, есть субъектность объективного, ее абсолютизации. Поэтому сознание должно быть рассмотрено не только в своей чистоте, но и в контексте, в который входит прежде всего реальная предметная деятельность, связанная с реалиями. Здесь господствует внешняя субъектность, а не внутренняя субъективность вещи и системы. В современности нарастает тенденция к «обороту и оборачиванию», его «обращению», исходного телоса, выявлению внутреннего, духовного самодвижно, субъективного человеческого, субънетипльного аутонотономного и личностного как основы бытия и внутреннего для всех вещей и тотальностей, не исключая человечество и всю планету (планетаристическая парадигма). Однако размышлять мы вынуждены еще в телосе изначальном. Здесь прелогическое мышление есть знание открытое. Приоткровенное знание — знание, знание дискурсивное, прикрытое занавесом явлений и лишь в последнее время пытающееся выйти в откровенное знание жизни; прикровенно знание восточных религий и верований, связанное с посвящением и инициацией, открытием скрытого. Но святая святых — знание личностное о личностной судьбе человека и субъективного, в нем приобретающего сознание и первичного субъекта, знание субъективное по содержанию. И  пока что подчиненное иным его формам и мира как целого и во всех его частях — знание сокровенное, открывающееся интуитивно широким откровением и постижением непостижимого и в самом сердце  духовного, ;  сокровенность, которой славна Россия. Россия — сама есть сокровенное мира, и настала пора ей раскрываться в предназначении осуществления Единого мира, стать «матёрой» реальностью для мира. По сути, как мы увидим ниже, деятельное человеческое бытие есть осуществление Единенного, Единства, а не завершенного и неподвижного Единого, на разных уровнях и в полифонии, разноречии. Этим подобное Единое и отличается принципиально (до разноречия) с Единым парменидовского бытия, которое, в сущности, есть доказанное единство существования, и единством безгласных тоталитарных режимов – коммунистического, фашистского, неолиберального, либертарианского и соответствующих отчуждающих идеологий. Режимов, подчиняющих, а не воплощающих, то есть не олицетворяющих свободное целое целых. Это знание личностное и о личностях, в том числе единичной, совокупной личности-мире.  Ничто не может подменить его знанием о законах, даже заимствованное для России вестернизированное или тоталитарно-идеологическое знание не может быть личностным до такой степени, чтобы определить судьбы отдельных личностей. Россия сама есть личность, субъективность, и составляющие ее сословия и иные группы вплоть до неформальных— Критическая мысль, Агисма, Анонсенс, Авангарх т. п, — (проанализировал, в частности, в качестве «группа как личность, личность как группа» психолог  Цапкин, хотя анализ касается целого спектра социальных групп, со-обществ, есть личности в разной мере. Всякая личность в будущем есть носитель специфической философии и миро-воззрения, личностного знания и призвания, и только так они могут обеспечить всю, и высшую — субъективную — целостность мира как единства в многообразии, нераздельного и неслиянного  И человека, с миром неслитного и нераздельного, а с сбой, как личности, неразлучной и неизменной.. Поэтому основной вопрос современной философии – не только создание универсальной философии, но такой, которая могла допустить и интегрировать в себя любое мировоззрение и создать новое, миро-воззрение, отвечающее на единственный философский вопрос: «Как Быть?». Это и есть реализм, реализм субъективный, по существу синтетический, признающий единую реальность всего в условиях  особого места  человека как личности, слуги и господина реалий, обстоятельств его существования и работника в них, активного делателя. Человек есть существо не исключительное, а включительное, потому и исключительное, — деятельность как  высшая реальность субъективного, высшая предметность (а предметно и движение само)  есть движение в  норме и правильности не  исключаюее, а вкючающее, поэтому в ней господствует аутическая, «каузальная» причинность и Единение.  Её прообраз (усовершенствованный) – синез  бозона при первичном взрыве.
Вопрос стоит о снятии покрывала сокровенного и признании духовно-духовного отношения (а не фетишистского, мифологического и не сциентистского, анимистического, или теологического, тотемистического или православного, теоцентрического  отношения) за основное.  Признание всего остального – за производные, вещно-вещные, объектно-объектные, предметно-предметные или предварительные, исторически частные, но—уже личностно-личностные. Они есть особенность (всеобщность) России. Запад есть «обреченность вещам» (Гуссерль, Гейдеггер), Юг – человека природе, общине, Восток – богам, Россия – личности к личности как субъекивности, пока еще больше - субъектностии. Она универсализирует все отношения и создает новый телос человечества – обращенность к личности, к Себе Самому (Мир умир! М.,2009. С.41-43,53.).
Именно Россия в своей сокровенности и через внешние влияния  имела основой и вынашивала сокровенное: духовно-духовные, а не просто духовные, они всегда индивидуальны и иерархичны, частичны и формализованны, но духовно-духовные —  всегда персоналистины  и создают сообщества, личностно-личностные отношения. И не в смысле личности просто как носителя социальных и иных «наведенных» качеств, ролей и персонификаци, поз, (о чем  ниже), а в смысле преодолевателя и свершителя, хозяина и  их распорядителя, воплощения и творца Бытия, основы своей лиКности как пред-ставленности в беспредельном. И в этом призвание России и ее судьба как народа, Руси, в древности последней присоединившейся к всемирной истории (Крещение Руси, 988г.) и призванной на новом витке, после исламского и киевского влияния, (через тысячелетие) всемирную историю обновить и поднять на новый уровень. При этом новый этап призван осуществиться реалистически и субъективно — каждый народ развивается в своей реальности и этим создается единство совокупной личности — человечества. На данном примре мы можем видеть, что основная реалия Русьссии и новой Рос-сии — прежде всего Кто? Несколько более неопределенно – Где? Вопрос о Как не стоит – теперь и только теперь. И Что – Преображение, Оборот России к новому универсуму. Так, в частности, могут быть проинтерпретированы реалии реаль-ли-зма, также сослагательно, поскольку реаль – подоплека реалии.
Если  аспект реаль-изма трактует в основном о кто? Всех реалий, например о где? Тот кто?-где он? Стоит особо подчеркнуть, что начало рассмотрения с реаль-измов связано с общим философским характером исследования. Другие стороны могут быть положены в основание (и даже действие) при изменении аспекта  рассмотрения или даже существования — так получаться религиозная (вообще объективистская), эстетическая, этическая (научная – науку определенной моралью считал Пуанкаре) дискурсии. Однако ни одна  из них не лишены четвероякости и от этого зависит массив бытия, приращенный к уже существующему. Это зависит и от социального  места человека, однако суммарно прирост бытия подлежит максимуму в совокупности, совместности или универсальности (всеобщности), хотя для отдельного индивида его доля весьма важна и никогда не  сводится к нулю. Любая реалия имплицирует в себе все остальные. Поэтому он всегда субъективный. Субъективность, хотя бы в виде субъектности, неотделима от всего сущего, реального хотя бы как движение. Без движения ничто нереально и не субъективно, а без субъективности нет и самостоятельного существования и, даже если и может быть представлено, никакого значения не имеет и может быть элиминировано из рассмотрения. Оно не имеет ни движения, ни времени, ни пространства, ни качеств. Это – пример небытия негативного, ничто, укона в отличие от небытия позитивного, всегда с чем-то связанного, меона, потенции бытия. Если Парменид говорит об меоне существования, то настала пора говорить об уконе, небытии в существовании не только в положительном смысле истока творения (Булгаков), но и его свершения в грехопадении. Небытия нет в отрицательном смысле, его не то, что «нет», что придает определенные качества, но оно вообще не существует. Не обладает сутью, а значит, и влиянием на существующее существование, а не бытийствующее бытие. Небытия не то что нет, его просто  несть. Это что касается реаль-лизма, бытия реалий, покоряющих мир. Из них важнейшей является «кто» не только в персонаЛИЧстическом смысле, но и в смысле собственной субъективности, аутономного движения  — деятельности. Кстати, это по-русски можно прочитать как «Я де в тельности» Иные бытие и его ре—альность в реалиях раскрывают и созидают. Иные потребляют только и растрачивают, искажают. Так складывается четвероякое отношение к бытию и его реалиям, и им самим. Элементарная реалия – «Что», есть одновременно «это» как ответ. Вообще реалиям вопросительности соответствуют ответы у-словности и условий, очень часто социально ограничивающих.  Бытие в поле общественном возводит до без-условности, что раскрывает условия как лоно и средство свободного деятельного бытия и человека, и общества, и самой природы. Гегель в «Феноменологии духа» в начале добавляет еще «то», но его «то» — просто другое, еще не связанное  с этим. Это, всё же есть самое то, ели не растерянный человек. Это есть ядро этоса, способа жизни человеческого существа как родового существа, только выходящего, и до сих пор до конца не вышедшего, свидетельство чему – разноречия социального и общественного в его жизни. – из царства чрезвычайно специфичной этологии (Лоренц). Только творчески-деятельный, то есть бытийный пойэсис деятельности  освобождает человека, делая его всё более субъектом, возводя свободу на абсолютную вершину бытия. И  форма такой деятельности — пойэтос. Аристотелева данетика как научение составляет средний член предварительного ориентирования в реальности. Что, выходя в основания деятельности, становится важнейшим для откровения сокровенного как в мире, в обществе, в природе и человеке самом себе, выводит его  по другую сторону непосредственно животного царства. Но об этом подробнее  в специфически русьссийских формах взаимодействия и противостояния этих сторон как существования и бытия общественного и социального — в другом месте (кн.4.). Как будет показано ниже, минимальный список реалий в реализмах и без них, врозь, мы рассматриваем четыре. При строгом и экономном подсчете их шестнадцать, обобщая до них и классические категории «первой философии», для царствующих ныне частнонаучных природоведов  — «метафизики», — вплоть до реализмов духовного, ценностного, опирающихся на общественное и социальное, укорененное в веще-стве как существо его. Мы будем отмечать использование реализмов, ног подробное рассмотрение их в полном объеме как реалий представляет собой иную задачу, уже выходящую за рамки данного предмета. Но реалии не вполне совпадают скатегориальной системой, они , включая ее, её преодолевают, «ре», оборачивают.

                2.   Ре—ализм


Второй по значению стороной реализма является ре-ализм, учитывая что ре – означает поворачивание, оборачивание, оборот, лежащий в существе всех уровней бытия  и, в особенности на бытие деятельности. Для деятельности в целом «Кто?»  ориентирован на «Как?» и отражает ту сторону реальности, которая изменяется и развивается, хотя и не всегда при усилии высокоразвитого «Кто?» «Как» встает важным вопросом перед делателем и способно существенно повлиять на его «модус операнди».  В чистом случае «ре» означает оборачивание процесса, но оно довлеет над поставленной «Кто» целью не в смысле неисполнмости, а в смысле необходимости времени для осуществления цели, которая, в чистом виде, есть, коечно, совершенство. Особенно это- «как» — раскрывается в наиболее близком к процессу роде деятельности – эстетической, в которой процесс совершенствания средств и сам процесс творчества есть бытийные процессы. В других доменах онтологии вопрос «как» обычно техничен и вызывает мало  внимания к себе, например, в науке, где приборная база обычно не выставляется напоказ. Но следует  отметить, что реалии «Как» и «Когда» тесно взаимосвязаны при доминировании одной из сторон — в науке красота эксперимента играет не последнюю роль, а в искусстве техника исполнения играет важную роль для результата. Однако «как» развертывается динамичнее, требует навыков и таланта и определяет время. Именно не  только то время, что требуется для осуществления процесса, но и время мира, в котором субъектность становится (может стать) субъективностью. Время огранченно не только субъективно, но и субъектно, определяется последовательностью событий и каждый  акт деятельности есть определенное событие, переводящее, чаще всего, нечто субъектное, возможное в поддающееся процессуальному оформлению как новое содержание.. С этой точки зрения «как» есть содержание деятельности, производящей в новом бытии. Но и «что?» становится содержанием деятельности, включаясь в процесс. Поэтому «как» не относится к реалиям, а есть форма бытия «Кто». Но в конечном счете все реалии сводятся к «как?» и есть его конкретизация.  «Как» определяет всяческое существование как бытие и именно в аспекте ре—альнсти, всесторонности, всвозможности, пути к  совершенствованию, по крайней мере, в дюнамейе.
Но «Как?» слишком многообразно и динамично, что поддается исследованию лишь реалиями другого уровня, раскрывающими его — и не только его — содержание в деятельности как бытии. Вопрос «как» относится уже к собственно бытию, к основному вопросу философии – «Как Быть?» и без человека бытие само по себе в существование не входит.  И существование не возвышается до полновесного бытия. Остаются вопросы «где?», «когда?», «что?», но как непосредственно относится к ургической деятельности, ургическому в деятельности, к творению, как первые три к её обстоятельствам —гении, средствам, гении, процессами гееннии, результатам, в том числе и природным гонии. Вопрос «как?» - вопрос о реальнейшем и он аутономен, как аутентичны и автономны и номны другие вопросы. В них в разных объемах присутствует гетерономия, хотя и отказ от энтелехии, целевой причины Аристотеля поставил человека (особенно в гуманитарной сфере) в весьма затруднительное положение. Единым ответом на вопрос об энтелехии может быть ответ – «для бытия». Энтелехия  раскрывается с деятельностью («что») и есть утверждение присутствия человека и других субъектов в мире, без чего мир не был бы миром. И даже универсумом. Как античники считали, что звёзды водят взгляды людей, так и ныне можно сказать, что планеты водимы человеком в ургическом аспекте – он мог бы и изменить их орбиты. Для того, чтобы Быть, а не только бы-ть, необходимо определенное «как», связанное с «где», «что» и «когда», открываемым только «Кто?», как бы ни трактовать, кто это(т) «Кто» от единицы до совместного, совокупного, всеобщего субъекта. При этом во внутреннем плане, плане собственно акта деятельности, будет торжествовать целесообразность, а вовне – свобода. Целесообразность оказывается «осознанной необходимостью» (Спиноза, Энгельс, Каутский, Ленин), осознанной необходимостью свободы внутренней. Она есть воплощаемая в субъективность мудрость, софос, как беспредельное, абсолютная свобода. И это постольку, поскольку внешняя свобода всегда направлена на увеличение свободы внутренней; существование используется для бытия. Бытие, малые и слабые потенции в существовании деятельностью складываются в Бытие и, прежде всего, в Бытие человека из его бы—тия; Бытие это превыше бытия всего существующего, если не разменено на него. Именно поэтому зародыши бытия в низших уровнях существования ре-волюционизируются в процессе ре-эволюции в высшее из возможных состояний. Задача человека, и задача экзистенциальная, даже бытийствнная  — поскольку он хочет быть, а не только существовать, и это, по свободе, по субъективности его видовое качество — совершенствование универсума до последних возможных его пределов, субъектвно, сущностно, человечески, бытийно. Человек соизмерим с универсумом, он универс-ален. Такая пропорциональность может стать основанием Новой Классики как соразмерности человека с миром (другие классики прошлого соразмеряли человека лишь с отдельными важными аспектами мира). Без этого он не может совершенствоваться сам, полноценно, а не только субъектно быть, быть  субъективно. В этом его квинтэссенция. И субъектное – абсолютный минимум такого совершенствования. Оно должно быть преодолено, как обреченность предельному, в беспределное, субъективное. Здесь субъект субъектален, то есть проявляется как собственно субъект и переворачивает субъектиальное, субъективное и субъектное, внося в них сознание и формируя сознание как предел объектного и субъектного, двуслойную, двустороннюю границу внешнего и внутреннего миров в универсуме. А совершенствование это всегда ре-ализация. Здесь невозможно прямо поставить вопрос о «кто» - он ставится самим реальным течением реальностей. Лишь недостает определённой субъективности, которая, не будучи перегружена объектностью и субъектностью ситуации, осуществят решительное «ре». Им может быть любая из реалий. Тогда она принимает имя «кто». Но остаётся открытым основной вопрос – «как Быть?»— не просто осуществлять «ре-формы» и «Ре-волюции», но восходить к вершинам бытия, недоступным универсуму самому по себе. Следовательно, сам универсум должен быть ре-ализован,— в него должна войти полная субъективность, восходящая из частичных, и преобразовать универсум в уни-версус-ум, умное преобразование, мудрое устроение, тоесть в бытие, которое не может пребывать, а должно постоянно субъективно развиваться, самому становиться в пределе и на основе промежуточного иным. Другими словами, само субъективное оборачивающееся деятельное бытие и есть ре-ализация в—селенной и человека, рода человеческого в ней, во всем универсуме. И вопрос «как» есть тайна «кто», его мудрость, софос, выраженный логосно. чем и отличается человек и человечество в качестве совокупного субъекта. В его лице Универсум должен делать вместо «сальто-мортале» его  постоянно убывающего в существование бытия, субъективность, «сальто витале», то есть ре-ализацию дюнамейи и оживотворение танасического.
Именно таким образом в деятельности как бытии, целостной деятельности или даже деятельности совместной, целокупной, аспект «когда» оказывается процессом, формой для-себя активности, хотя её для-себя неизбежно подразумевает и собственное в-себе как акт, отличный от единичного факта и разворачивающийся в универсум деятельности, самопроизводящегося бытия. Нет ничего только для-себя; в деятельности это — средство, «где», поскольку средство всегда определено и опредлеЁнно. Вопрос о «где» — вопрос о масштабе творящего субъекта, и его в-себе оказывается для-себя, раскрытия потенций собственного бытия в процессе деятельности. Если «что» тяготеет к гееннии, развитию существующего, то «когда»- к гении, воспроизводству созданного. Именно поэтому оба они есть и для-другого. Всеобщее творчество, творчество универсального субъекта, универсума, включается в деятельность субъектов меньших уровней как Иное, то и Иное испытывает воздействие данного акта творения, совершенствуясь само.
Вопрос о результате часто ставится однобоко, исходя из результата обработки объекта. Однако надо сказать,  что для универсального субъекта, например, универсума или общества просто объект не существует – это — результат истекшего движения, предмет. И если не учесть этот фактор, фактор вписанности предмета в иное, в совокупные и совместные субъекты как предметы,  с подчинением вещного, то процесс деятельности окажется антидеятельностью, деградацией, плодом рук деграданта.
Результат или «что» довлеет к в-себе, но его существование раскрывается как бытие (пусть частное) для-иного. В то же время и «кто» оказывается делателем для-иного, для результата, и традиционное для предыстории положение заключается в том, что чаще всего Иной оказывается Другим (хотя бы «Совсем-Другим» Левинаса). При этом происходит не столько опредмечивание деятельности, переход ее в результат, а ресификация, овещнение, обеднение, искажение, нисхождение невещественных уровней предметности предмета исток всяческого отчуждения, результатом которого является устранение творящего субъекта из всей системы творящих субъектов (совместного, совокупного, универсального) и превращение его в «говорящее орудие» (Аристотель), в в-себе-Другого. Распадается цельность его личности, распадается целостность  деятельности, распадается целокупность творящих субъектов,— все они теряют системность, свободу и впадают в структурность, необходимость внешнюю. Элементарной формой свободной системы является  цельная саморазвивющаяся оборачивающаяся субъективная человеческая деятельность. То есть бытие. Таким образом, путем нескольких эволюций, нарастает структура отчуждения, и только ре-альность способна вернуть всё на свои места. Отчасти это и происходит в прЕвращеннной, превращеннОй в отличие от возвращенной формах общего «вращения», а не «обращеня». Но оно всегда на пользу отчужденных структур, а не свободно обращающейся системы свободных субъектов. Одним из результатов ре—ализации должно стать обращение вещей и объектов в предметы, свободные в своих пределах  элементы системы так, что экстенсивное становится не внешним, а внеположенным, экстенсиональным и интенсивным.
Как видно, оборачивание, «ре» - сердцевина бытия. Оно имеет и более широкое значение – оборачивание данного, субъективизация его. Обнаружение движения за экстенсивным и эссенциально неподвижным, оборот отношений, в том числе общественных, оборачивание собственного мышления для рассмотрения его предпосылок. И, в целом, оборачивание всего существующего и сущего в сторону преображения в бытии. Словом, можно перевести как «пере»-реализация. «Как» же требует для своей формы конкретного содержания. В любом случае «ре» открывает новую, более субъектную, в будущем субъективную (а без деятельности нет настоящей субъективности) сторону, то есть более близкую бытию, скрытую или сокрытую. Для человека, в  частности, - сокровенную. Субъективность — сокровенное движения, его и нет без субъективности. Так бытие приходит к реализации как субъективное начало, как движение. А движение всегда – «ре». Когда происходит «ре» - наступает «где» О ее механизме будет сказано ниже.



                3.    Ре-алия-зация

Другим аспектом субъективного реализма является ре-али-я, ре-алия-зация. Вообще «алия» - отстранение, передвижение на дистанцию и здесь нередко присутствует значение отчуждения. Первоначально юридического отчуждения собственности, что и будет использоваться в соответствующем контексте при проясненных обстоятельствах. Сочетание с «ре» особо подчеркивает, что дистантирование осуществляется с возвратом если не того же самого.«Вечного возвращения того же самого», как выражается певец отчуждения Нитче и его подголосок Гейдеггер. Но качественного, магнитьюдного и, в принципе, малтитьюдного эквивалента, становление мОжества из немОжества. Иными словами, в главном различии реалия-изма ре-алия-изм отвечает главным образом за «где». Ситуация обостряется тем, что «где» - элементарная форма отчуждения, поскольку для минимального субъекта «кто» так возникает разобщение с субъектами других уровней. Это есть один из самых тяжелых исходов отчуждения, дезинтеграции личности. В цельности своей  личности, включающей не только целостность совместную – народ, целостность совокупную – общество, но и целокупность совокупную – универсум. «Где» всегда дислоцировано в одной из целостностей, но отчуждение эти целостности разрушает так, что они распадаются в лучшем случае на подсистемы, в худшем – механизмы, интенсивности или даже вещи, экстенсивности. Так что большие субъекты оказываются в рабстве, отчуждении от меньших прежде всего, и не способны полноценно действовать как системы – свободные совокупные личности. В результате возникает иллюзия, что существует только отдельный человек и мир вещей, отдельный народ и недочеловеки, общество и косная природа и т.п. Так образуется однополярный мир, мир замкнутостей, алиенации (англ. –alienation-отчуждение), неизбежно приводящей к формированию резко отчужденного мира – эстранжмент( англ.-estragment), миру странностей. Субъект впадает в своей активности в энхаустед – опустошене. Лучше всего он заметен при взгляде абсурда. Абсурд заключается в управлении миром человека, что, бесспорно, в малой мере существует. Но утверждать, что «вещь важнее человека» (Подорога)-крайняя степень абсурда. Бесспорно, по природе то или другое принадлежит разным регионам реальности и должно ему соответствовать; бесспорно, в каждом из регионов критерически принадлежит другой. Но действовать необходимо в соответствии с собственной областью реальности, в чем и заключается реализм. Природа и общество породили человеческую субъективность как собственное бытие и потребность. Действовать, следовательно, необходимо, субъективно, подчиняя ей иные  онтологические слои своего бытия и, тем самым, остальной реальности. В этом смысле человек – «перевернутое» существо, он Ре-альность. Однако иные реальности захватили домен человека, все еще господствуют в его царстве, и в большинстве своём (меньше – в России, где вещецентризм слаб) предан идолослужению иным реальностям. Поэтому он в большинстве своём не субъективен, а субъектен, способен воспринимать внешнее и служить ему и заставлять служить его своим низшим реальностям, а не реальности высшей, субъективности как телу бытия. Отсюда же происходит повальное недоверие субъективному, понимаемому как субъектное. Субъективное в качестве субъектного подвержено произволуискаженного субъектным как внешним воздействием, а не интеграции в себя иных регионов реальности,  оно не доменально. Онтологически (мы отличаем ее от деятельности  как частности) большинство не оторвалось от  иных, очень могущественных, но субъектно производных реальностей. Не вошло в своё царственное звание по отношению к природе, обществу (социальности), народу (общественности), что только усиливает произвольность субъектности и затрудняет субъективность, преграждает путь Бытию. Делает его быванием немногих и не всегда. Царствует алиенация, извращенная форма ре-алиена-ции – остранение, превращение, прИвращение, совращение (переворачиваие). Тем самым только затрудняется проявление реалии «где» и усиливается её алийная, отчуждения, которого не лишены и иные реалии. Следует отметить, что и отчуждение имеет реальность, но заёмную, исходящую из остранения, превращения прИвращения и переворачивания реальности аутической, аутичной, аутентичной и тетической; — они  не системе, а сами себе, господствуют в-себе и для-себя. Но бытийная реальность, реальность как таковая, осуществляется наперекор им. Они – как остановка, реальность как Быте, субъективное и часто только субъективно в течении динамичном оборачивающейся, субъективной творческой деятельности, бытии. Отчуждение – структуры, долженствующие быть подсистемами свободной системы и системы свободы, обособившиеся и выдающие  собственную частичную и частную реальность за общую, всеобщую и даже за единичную. Как  таковые они создают не Урганон творящей деятельности бытия, не органон свободной системы, не канон сотворенного в бытии, а механизм, «механон» самопроизводства за счет бытия,  раздробляя, расщепляя, минмизируя его в собственных интересах (а не ценностях), угашая бытие.  Тем самым ре-альность человека оказывается низведенной к реСальности, вещности ре—ифицирована и  оторвана от других доменов реальности. Здесь он должен быть не рабом, а принцепсом, творить принципиально, бытийственно, что и есть критериум, без которого невозможна субъективность. Всё это превращает ре-алию в вещь, в запутанное соотношение и замыкает человека, постоянно низводит его к нереальному состоянию «вещи среди вещей» (Экхарт), хотя такое положение его – самое несущественное. Положение оказывается тем, что «где» обнаруживается свернутой улиткой обывателя и рядоположенного вещного.  Действительность — область  действия — для реального человека – во всём универсуме чего требует неоспоримое разноречивое единство миров и возвершает ее. Но единство мира (любого) невозможно без иного или Иного. Без субъективности, а не одной только прагматической делячести. Поэтому происходит грандиозный оборот и оборачивание, преображение человека в субъективную реальность – а субъективность и доказывается, и существует только в деятельности— в ре-альность универсума, не только которая должна ему служить, но и которой он должен служить. Во взаимности всех регионов реальности, онтологических доменов, налаживании их связей свободных — суть бытия , и человек его решающий рукводитель. Здесь ре-али-альность оборачивается свободной системой мира, а не рабством отчужденных частей, сочетанием  свободных элементов.Ре-алия-ность оказывается оборачиванием отчуждения, возвращенной предметностью человека и человеком, обернувшимся к себе из самоотчуждения, вернувшейся из отчуждения деятельностью и обернувшимся к нему обществом, родом, поскольку, по Марксу, в отчуждении происходит отчуждение от предмета и процесса труда (вся деятельность превращается в труд), самоотчуждение от себя самого и отчуждение от рода человеческого (в том числе и как части природы).
Поэтому каждый акция деятельности — а в действительности, неотчужденно, она  непрерывна,— есть акт для всего универсума. Включая её Вселенную, и её «хронотоп» (Бахтин), реализмическое единство, не всегда случающееся наглядно и непосредственно. Но хронотоп — «везде» и «всегда».  Такие масштабы невозможны без субъективного отношения, и действительная реальность, реальность, понятая как результат деятельности, (всё равно чьей), как целое возможна только как субъективная в конечном счете и основе. Объективное всё более раскрывается в более общем случае – в случае предметного и как ноша субъекта.. Субъект – носитель предметного, среди которого – и объективное, которое скорее следует понимать как объектное Окулос, глаз, окуляр уже почти начквозь пронзил объективное и всё более признает его как объектное. И их соединяет предметность того и другого, их присутствие в универсуме, уже – во Вселенной. Только предметность, внутренне разноречивая, дает основание говорить о «где». Оно неизбежно связано с «кто где?» Если действительно философски понимать движение, то неизбежно возникает ассоциация с «кто», вовсе не означающая присутствие живого волящего лица. Как будет видно ниже, «кто» производно от «что» и наоборот, что облегчает задачу рассмотрения движения как элементарной субъективности вообще, субъектности данного движущегося как конкретности движения в частности. В любом случае верно обратное – кто – деятельствующее существ. И так сформулированное суждение позволяет его обернуть: деятельствующее – это кто на каком-то этапе его развития. Другое дело, что абсолютное движение — неизбежно захватывающее нечто как движущееся – есть субъективность, а абсолютный объект – неизбежно захватывающий некоторое движение как своё существование _ есть объективность. Если отрешиться от наивного разделения на субъект и объект, то неизбежно возниает субъективный объект и объективный объект. Вместе это можно определить как предметность. Пропорции, конечно, разные. Но критики корреляционизма, соответствия бытия мышлению (Логос 2013 №2, Мейяссу и др.) не замечают того достаточно очевидного факта что, даже если рассматривать человека как единственного субъекта мышления, то надо признать, что он есть порождение всего универсума, и ветви не могут не знать корней. Кроме того, здесь традиционно извращено, перевернуто отношение мышления и бытия. Мышление есть функция бытия, а оно в полной мере принадлежит лишь человеку как высшему субъекту. В ином присутстствуют лишь искры мышления, регулярности движения, сродные и по происхождению, и по существованию самому человеку в его полноте. Мышление входит в бытие человека, но далеко его не исчерпывает; иные отношения к  существованию пополняют представление о нем и позволяют мышлению постигать иные регионы реальности, кроме него самого. Становясь фактором  деятельности, мышление воплощается в действительность, наличное бытие Бытия которое, впрочем, никогда до конца с ним не совпадает. Поэтому можно согласиться, что корреляционизм упускает главное  — полную субъективность реальности, доступную лишь человеку для которого мышление представляет лишь внешнюю «кору» субъективности, субъектность, господство формы над содержанием, субъективностью, да и то далеко не всю. Отсюда следует, что «преимущественный доступ мышления к бытию» есть внутреннее дело субъективности, когда мышление в плане субъектности конструирует новую реальность, тогда как  существующее может им не соответствовать в данном отношении, да и субъективность в бытии превосходит мышление на дистанцию проекта, в котором конструируется новая реальность. Именно этот «зазор» и не позволяет универсализировать  реальность тотально, не трактуя ее как субъективную реальность. Поскольку проект, а именно нечто, как частность бытия, строится на специфической «субъективности данного. Мышление о реальностях не данных связано с их наличной реальностью где-то «там и тогда», что и ставит задачу об этом как задачу ре-алие-стическую, не только дистантированную во времени и пространстве и присутствии, но и искаженную отчужденными формами, что не учтено критикой корреляционизма, да и всем спекулятивным реализмом. Непосредственное познание «здесь-теперь» древних артефактов уже ушло в небытие и надстроилось новыми слоям бытия как высшей реальности. В России же присутствуют как актуальные древнейшие пласты субъективности как явные, субъектные, н часто скаженные субъектным. Этот факт, наиболее характерный для РусЬссии и развитый здесь, существует повсеместно (кроме США), что  и позволяет развиваться мифу о «повсеместности и вездесущности России»




               


                Ресализм

Наиболее очевидной реальностью является отдельная вещь. Обычно реализм и определяется как главенство вещи, хотя вещь по-латыни всё-таки – «рес». Поэтому все аналогичные — прошлые— типы реализма будут называться реСализм, дабы подчеркнуть их редукционистский характер. Но существование вещей как простейших реальностей, впрочем, всегда входящих в механизмы (в отличие   от отчужденных машин), структуры (способные отчуждаться в  самозамыкании) и системы, вполне очевидно и представляет экстенсивный уровень бытия, существование. РеСализм в крайности есть крайняя форма отчуждения, овещнение, ресификацию. Ресификация — прямое наследие сущностения, но которое направлено уже  на использование существующего для существования собственного,чужого. Так существующее сущее уже не представляет собой простую вещь, но организм, входящий в механизм существа системы. В этом его  отличие от механистического существования.  Ресифкаця же есть взгляд с более высокой точки так, что всё существующее заведомо представляется частью, условием существования сущего, без него значения не имеющее. Для сущего существующее — развалина или заготовка сущего, некий результат. Именно так представляется отдельная вещь, вырванная из системы предметности. Для субъективного реализма вещь всегда включена в некоторую связь, и это выражается в понятии ресализма. Ресализм означает непременное понимание вещи в системе предметности, хотя бы одной из региональных онтологий или онтологий тематических, охватывающих вещи  по их общностям. Конечно, не существует совершенно отдельной региональной онтологии, все они вписаны в деятельное бытие, поскольку их общим признаком и является отношение к бытию, в целом — энслогии, усиясофии. Не существует и чисто тематической онтологии, поскольку признаком хотя бы минимального бытия является качество, но ничего абсолютно бескачественного не существует. В крайнем, случае в роли качества может вступать простое свойство.
Включенность предметности вещи, что делает ее вещью, в более широкую систему делает ее сутью, а данный слой базовой онтологии после существования и сущностеня сутью, сутьностением. Чаще все  именно эти качества, особо прочно связывающие вещь с её предметностью, и принимаются за вещь. Но присущность этой подсистеме (иначе становящейся структурой) делает вещь отдельным, нисколько не нарушая обычные связи, делающие  отдельным, то есть особенное не перестает быть особым. Особенное и особое, присущие практически всему, что будет рассмотрено внимательно, особенно и особо в аспекте «где» и «когда» единичного еще  более ресифциируют наличное, превращают унверсум в скопище вещей. Как Маркс за скоплением товаров капиталистического производства как богатства открыл отношения людей, отношения человека  надо обнаружить и за   скопищем вещей. Причем это скопище будет не только субъектным, собственно данного человека (субъекта вообще) отношением, но и  объективным и объектным отношением системы вещей, при  чем сама  вещь может оказаться не самой главной. Наглядная прочность вещественного «в-себе» не должны затмевать  глаза тех, кто имеет «умные очи» (Платон). Однако всё «В» ином, внутреннее ему, может быть рассмотрено как разного уровня «в-себе», имеет касательство к веществу. Так и всякое, имеющее отношение к «В» ином может быть рассмотрено как невещественное. Вещество, «что», имеет отношение ко всему существующему вплоть до  квинэссенциального. Вещество «веще», сказует именно о невещественном, превышающем вещественное и его облекающем.  При всей даже минимальной связи с веществом, вещь не обязательно вещество, она есть именно «что», результат, страдательное начало. Реальное включает всё мыслимое  и немыслимое. Мыслящее и немыслящее. Поэтому присутствует и минимум – вещество в его самых одиозных формах. Это и есть вещество  как таковое. Но оно необходимо для завершения универсума рельнстей до  логически завершения, как идея на другой стороне. Универсум мыслимо включает и никем еще не помысленное, как и никем еще не воспринятое, но все они соотносимы с реалиям, поскольку реальны в любом смысле реальности, вплоть до отрицательного. Субъективное охватывает всё мыслимое; немыслимое только открывает новую область для субъективного. Но субъективность вещества вносит новое качество — качество субъектного, несубъективного и его ограничивающего. Его субъективность иная, «в-себе» Поэтому можно сказать, что всё субъективное объективно, хотя, может быть, недостаточно вещественно, объектно.
Укрепилось ошибочное мнение противопоставлять субъективное вещественному, идеальное материальному. Субъективное противостоит вещному, такому субъективному, в котором объектное достигло предела  своей малоподвижности, несубъективности. В этом заключается одна из трагедий России — малосубъектвная природа противостоит глубоко субъективному народу. Идеальное же противостоит  материальному как его реальная форма  существования в реальнейшем. Тонкая вещественность идеального источнается до нереальностии, не переступая этого предела; оно становится идеально, независимо от уровня носящего его субъекта
Основным результатом движения, а любой процесс есть движение разного рода есть само движение. Изменение характера движения в ходе процесса само есть результат, однако решающим является сохранение движения, субъективности, и даже ее преумножение. Результа движения можно назвать ресальностью, поскольку непременным условием многообразной целостности мира является  соучастие всех реалий в существовании, включая в существование и бытие, поскольку оно тоже существует, касается существования, то есть ресально. Субъективная сторона единой предметности, а именно то, что налично действует как субъект, как «кто» должно в результате прибывать, поскольку развивающийся универсум умножается богатством форм, господствующих над содержанием, а субъективнсть и есть абсолютная форма, форма до такой  степени, что исчезает само представление о форме. Ресальное всё более подчиняется субъективно реальному, предметности, не смотря на то, что реальное всё более обнаруживается как система свободного движения на всех уровнях реальности. Особое и особенное оказываются важными моментам реального постольку, поскольку уникальны или редки, без чего (система)реального бедна и не содержит достаточно субъективности. Так Россия ресальна как страна именно в качестве особого, как иные страны ресальны в качестве особенных, что есть результат исторического развития. В то же время самое тяжеловесное «что» может не быть ресальным в точном смысле слова, выполнять функции «где» или «когда», а в исключительных случаях и «кто»,— факт, в абсолютизации приводящий к реСализму. Движение вообще, по своему характеру, субъективно и ведет к прибавлению субъективности, особенно если она соприкасается с носителем бытия; чем выше уровень субъекта, с которым соприкасается нечто, тем более субъективности в нее воплощается, опредмечивается, тем более предметной становится ресальность. Ресальность по самому своему  всеобщему характеру есть результат какого бы то ни было процесса, и она всегда включается в систему, которая вообще немыслима без движения, процесса. Потому ресальность никогда не остается той же самой, она подвижна и движется, что придает ей черты субъективности. Иное дело что субъективность всего  реального может обнаружить только факический субъект. Фактическим же субъект является лишь настолько, насколько он актичен. Большая факичность субъекта налагает черты ресальности, что для человека выступает как объекность субъектности. Субъективнсть и объективность оказываются в-себе развитием сторон предметности. Всё, что бы  и существовало, есть некоторый результат хотя бы самого себя. Реальность в целом есть результат собственной реальности. И в том отношении, в каком нечто  есть собственный результат, оно субективен. Но всё есть до известной степени результат самого себя, ресальнсью, частным случаем чего является его самопричинение, бытие причиной самой  себя (causa sui Спинозы). Противное предположение  разрушает реальность, поскольку лишает нечто возможности влиять  не только на самоё себя, н и на другое и  становится чисто иным, без всяческих свойств. Свойство есть элементарное отношение к самому себе, и также отношение и есть элемент реальности, есть квант действия, обеспечивающий хотя бы наблюдаемость существующего, что подставляет собой не только факт, но и непрерывный  акт существования, сам поток существования, минимума реалности. РеСализм обычно ограничивается этой страной дела, утрачивая саму природу реальности. Поэтому он концентрирован на единичном и вещественном, а также из движения – на отдельных действиях, утрачивая системность реальности (невозможной без субъективности и субъекта). Особо характерно это для прагматизма, пытающегося овещнить, реифицировать системность универсума в знаках, но в частном случае реальности – вещи — утрачивает ее саму и сводя всю систему движения и деятельности к отдельным и единичным актам активности, действиям, минимуму деятельности с вещами, не замечая при этом самой актичности реалности. Заинтересованность проявляется только в результате собственной активности, вне широкого контекста универсума. И, поэтому, результат понимается чрезвычайно заужено, как прагма. Творене неизвестно прагматизму. Господствует единичное или его вырожденная, редукционистская форма – конвейерный поток. «Кто» жертвуется «что». Одному толко существованию  жертвуется вся целостность «Кто», и существованию прагматическому, вещественному. Таким образом прагматизм, позиционирующий себя как «философия действия» приходи в противоречие сам с собой, становясь философией вещ. Действе, бытие, жертвуется фактическому успеху, отчуждая, коверкая и угашая актическую сторону реальности. Вся многоуровневая активность сводится к деятельности мифической деятельности, а последняя – к экономической. Вся деятельность становится экономикой и теряет свой творческий характер, оказываясь только реакцией на потребности (фон Мизес). Бытие предается ради существования в прЕвращенных и прИвращенных формах. Само движение жизни кладется на алтарь умирания в противоестественных действиях. Так отдельный человек жертвуется от целостности деятельности атому действия, результату.
Человек (как и реальность) — существо не столько фактческое, результат, сколько актческое, деятельность, процесс. Процесс можно считать состоявшимся  состоятельным, если прирастает «кто», прирастает субъективность как творчество и творение, раскрывающее существующее в быте. Всякая деятельность (как и его потребляющей атом – действие) осуществляются как бытие и за счет бытия.  В России при всем разделении (нередко доходящем до раздробления) труда сохраняется связь с исходным, земледельческим, и позволяет сохранять  целостность деятельности, хотя и в искаженных формах. Именно это, видимо, подвигло Блоделя выделить  Россию в отдельную «мир-систему», не подозревая, что этот «мир» является сохранившейся формой наиболее древнего мира и мира как такового (не смотря на извращенные формы существования), что может стать фундаментом возрождения не только самой России, но и всего человечества. Важно определение  как «системы», такой организации, в которой свободная деятельность каждого элемента есть условие свободной деятельности самой системы. Для России это со стороны часто представляется как агрессивность, хотя и ставит вопрос  ее мощи, принудительной структурности иных регионов мира. Если Уиллер формулирует необходимость наблюдателя для внесения быта во Вселенную, то с не меньшим снованием можно заявить, что бытие есть результат существания Вселенной. В любом случае существование Вселенной необходимо для полноценного бытия субъекта, включая универсум-субъект. Поэтому акцент следует перенести на содержание бытия – субъективность. В Человеке существующая во вселенной в разных объёмах получает своё наиболее чистое завершение, а значит — универсум —целостность. Бытие — свойство человека, сублимированное из вселенной (шире – универсума), а не появившееся неизвестно откуда и «Внесенное» во Вселенную, поэтому само существование бытия, совпадающее с самим бытием, есть движение и преображение движения существующей и существования в качественно более высокие стадии. Три предыдущие формулировки антропного принципа (таков мир, таково его состояние, таков наш регион) удачно описываю области бытия, достигают бытия (в том числе, напомним, воображаемого) при вмешательстве наблюдателя. Так реальность обретает реальность, а деятельное субъективное бытие сочетает разные роды и виды реалности в наилучший результат, реализует. Это невозможно без бытия, способом существования которого является субъективность. Именно раскрытие субъективности дополняет естественнонаучный («где») принцип до всеобщего, универсального принципа уиверсума.
Особую трудность составляет то, что употреблённое в формулировке beeng при всей важности никем не замеченной процессуальности (continious)  , в европейской традиции намертво связано с  сознанием. Между тем сознание не вещно, а предметно. Даже наиболее глубокий исследователь сознания, Гуссерль, ограничивает сознание сознанием вещи (что, между прочим, реифициует и реСализрует понимание Вселенной в сильной формулировке). Между тем есть сущность более широкая чем сознание, — субъективность (в универсальной пред—метности, пред-ставленности всего всему). Она способна воспринимать и существующее, и сущее, и сутьшее, и саморезультироваться,— но остается сама собой. Она допускает субъектное, включенное как результат всесоставности субъекта (единичного, совместного, совокупного, всеобщего), включения в себя  «другого». Вещь, например. (Хотя не только). Сознание есть субъектное, субъективное при этом проставляется как воля, свобода, творчество. Они принципиально невещны  и составляют основу урганона бытия. А на другой стороне, принятой в  данный момент за объективное также существует как объектное, принятое в себя как субъектное. Его фоном являются смерть, несвобода, неволя, необходимость, что также есть элементы субъектности. Ни актуализуются в реальном акте деятельности как номинальная его сторона. Бытие уже существовало во вселенной как сторона  движения; зрелый субъект актуализирует предметность вселенной как универсума, заявляет о всемогуществе субъективности как содержании свободного оборачивающегся деятельного бытия. Здесь «кто» побеждает «что». Появляется существо не столько фактческое, ограниченное некоторой областью «где» и «когда», а актическое, в доминанте существующее, сущее, сутьное от своей деятельности, возглавляющей его как квинтэссенция, бытие. Это — предельный пункт, где крайнее, практически стоящее на обрыве несуществования «что» становится могущественным «кто» и сводит воедино реальности. Объектным ему в особом и особенном становятся «где» растительного царства и «когда» царства животного. Доведение до края — насилие над бытием. Бытие само есть край  крайность, которую субъект сам полагает себе, переживая свою обреченность объектному как край объективации. Бердяев считал даже Бога таким, ограничивающим свободу творчества, Объектом. Актическое бытие реально на всех уровнях реальности, поскольку оно еще и ресально. Но  в наименьшей степени.
Субъективность традиционно сохранилась и развивалась в России от возникновения. Русьсию смело можно назвать фундаментом человечества – на фундамент всё давит и он на всё оказывает влияние. РусьСсия — ресальнейшее рода человеческого, а не только человечества. Настаёт Иное время, когда в основном завершаются работы человека по преимуществу на своё существа-ване. Человеческое достоинство на выработку духовности, в которой  ранее бы-вало Бытие. И осуществление деятельного творческого бытия.  Наступает время потрудиться в первую очередь нами, волю, правду, добро, истину, красоту, софость универсума в первую очередь. И утвердить тем веру, надежду, любовь, имя каждого субъекта, номину. При этом произойдет оборачивание доминировавших ранее работы труда, (что в многом произошло). И работы в гегемонию (гемонию) творения как наиболее чистого начала свободной субъективной  предметной человеческой деятельности. И тут фундамент неизбежно обернется вершиной. «Камень, который отвергли строители, стал во главу угла» (Новый Завет). Во всей ойкумене ресальность раздробилась, распылилась, отчуждается, прЕвращается и превращаЕтся: сохраненный стержень субъективности, которую облекает субъектнсть, неизбежно будет востребована для совершенства и полноты целокупного, целостного, целого как побеги цельного. А последнее сохранилось с развитием только в Русьсии, что было замечен еще старшими славянфилами. Такова судьба Руссии независимо от ее границ, разделений и соединений в общности, связанной с расколами географической (которую евразийцы, например, определяли тремя равнинами – Восточно-Европейской, Западно-Сибирской и Туранской, — Евразией), экономическим, политическим, духовными. Это — целостное ядро человечества, восходящее  «Средимирие» по меридиану.    От   Вавилона и Египта — к Иерусалиму, (Мекке), Афинам, Константинополю, Киеву, Москве. Что отличает чисто политическую параллель – Нью-Йорк-Лондон_Париж,Берлин, Москва, Пекин, Токио.  На  Меридиане некогда обозначился начало самой по себе (с Крестовых походов) Всемирной истории (распространяется до Руси 1238). Здесь начнется её новый виток. Но русское – это временное или постоянное стояние сознания многих народов. Сообществ и людей, особенно связанных с бытием в перспективе Бытия, когда всё в универсуме, не исключая и рес—аьность, раскроет своё бытие по собственной, совместной, совокупной и всеобщей субъективности и рухнут стены, так долго разделявшие единую предметность на субъектов и объекты, будет преодолено Коренное отчуждение. Где есть земля, где есть широта и долгота — там возможна Русьссия, точнее, ее состояние людей и дел. Уже говорилось, что на сегодняшний день Русьссия  — надежный  материк (а не «остров», как считал Цимбурский) среди дрейфующих континентов и плавающих островов. В Этом смысле Русьссия — «Средиземлие», как это и есть в проекции обычной карты.







                2. Реалистическая онтологика.

Реальность охватывает решительно все виды существования, ¬- существующие, что они существуют, несуществующие, что они не существуют(Протагор), но тоже в своеобразной форме. Поэтому субъективный реализм, поскольку субъективность также реальна в разных масштабах  в различных  регионах  реальности может быть прозван «философистикой», хотя точнее его можно назвать «фил-не«о»софией», поскольку ее  неотъемлемой чертой являются суждения не «о»,   а по существу, а существо всего, его сокровенное -  его субъективность.  Минимум субъективности – движение, а без движения нет ни отношений, ни существования. Стоит говорить – «высказывание  по поводу». Субъективное и есть, собственно, «софос», постижимое лишь постижением, как до известной степени и вся реальность. Она не вмещается целиком ни в одно сказывание знаковой системы, скорее, их высказывает. Таким «философистским мудрецом» для Земли является Россия.  Чрезмерная активность некоторых народов свидетельствует не столько об их особой субъективности  сколько, в большей мере, об их большей субъектности, обреченности внешнему, не мудрости, а интеллекту, общему всем приматам и сводимому напрямую к тропизмам. Не случайно столько возни вокруг искусственного интеллекта, лишенного деятельной мудрости. Мудрость же не действует, а деятельствует  не как существование, а как бытие, высший вид существования, без которого существование теряет реальность,   поскольку реальность взаимосвязана и низшее зависимо от высшего. В этом смысле РоУсия есть страна высшей степени субъективности (в ущерб, часто, субъектности и объектности) и в ней заключается её онтологическая свобода, не нуждающаяся в субъект-тивациях и мало (но нуждается) — в раздроблениях на политизированные «свободы». Последние необходимы для проявления субъективного в субъектном, но не могут от них зависеть. Поэтому именно Россия –сложнопересеченный материк, а не «чистое поле по которому скачет лихой человек»(Чехов), которым и представляется мир четырех сторон света, неустойчивые континенты существования и смертности. Софо есть высказывание, которое высказывает одновременно условия собственной реальности и само есть реальность по себе. Он  есть голос зовущего Ничто, Никто, Нигде и Никогда, реальности нереального, и поэтому онтологически есть во-первых, реальность универсальная, включающая и собственное иное и Иное, а во-вторых перекрывает писк, рычание и рев кто-то, что-то и даже все. Такая онтологика только и делает возможным в восходящей линии что-то, где-то, как-то и кто-то.  Реальности, подчиненные реалиям. Поэтому такая логика есть речь в наиболее широком смысле слова, включая голос и тембр  (гомилетика), она есть бытие, ибо творяща как у богов, так и у людей. Движение творения, выражаясь субъектно в творчестве (часто и оно есть творение) не только соединяет онтос и логику, но есть цельное явление субъетивности, обеспечивающей творческую деятельность, то есть движение в наивсшем роде, бытие. Россия есть подземелье бытия (хотя есть и другие ее субъективности), ноо она основана на онтологике, по  частям лежащим в онтологиях региональных и частичных; их полное воплощение как бытия, пока  оно еще не перешагнуло границы предыстории и не манифестировалось Бытием .Речь здесь приобретает окончательность субъективной манифестации, как и вы-сказывание – казание не только своей субъективности, но и субъективности «другого», Другого, иного  и Иного. Для Анонсенса и Авангарха Другой – прежде всего «Друг», и они — друзья друг другу. Иными словами, онтологика есть «логос» не круговой связи существующего в высказываниях,  в равнодушной множественности, экстенсивности. А интенсивное проникновение в субъективность, в само бытие как сокровенное наглядной реальности  от «реального», всегда мелкого что, краткого когда, ограниченного где и собственнического кто к   реальнейшему. Где софос в логосе встречается с «энс» (бытие) в отличие от  всегда реалистичного «онтос», потому раздробленного и мелкого. В наивысших своих формах онтологика проявляется у творящего, то есть творца бытия, творения-бытия, существа, нагляднее всего представленного человеком. Он энстатичен по самой своей природе, в которой субъективная реальность, предметность как роды движения и существования создают лишь времена, регионы и объект-субъективности  бытия. Онтос следует поэтому понимать как разного рода проявления субъективной реальности, предметности в бытии, а не зависимое чаще всего от него существование; в  точном смысле слова  этот подход есть энслогосный подход, выводящий к субъективному как  высшей реальности.

\
                Онтология однозначных логик

Реализм субъективный, а именно он наиболее подходит  для анализа и прогноза судьбы России, поскольку судьба (а Россия —по преимуществу страна судьбы) есть реалистически-субъективное образование так, что даже субъективное имеет свою объективность, а объективное — предметность как иное, субъективное. Таково принципиальное строение предметности, существа реальности и реального. Однако человек, еще периантропно не обернувший до конца своё субъективное в сознание и в сознательное,  склонен рассматривать реальность со своей узко этологической точки зрения. Принципиально она включает не только склонность к формальному приложению ума к разнообразным конкретным и абстрактным явлениям реальности, но и проведение линии, что нечто — неизбежно истинно, нечто — неизбежно ложно. Существует, видимо, и логиика ложного. И логика неформальнологичного, но истинного принципиально Логика формальная касается не реальности как таковой, а некоего объектно  абстрактного, фактически отвлеченного, наличного, по существу — реСальности. Вещи как открыто реального в  реальности так, что  разноречивая  предметность скрыта, сокрыта, сокровенна. Проблема заключается в том, что применение формальной логики всегда частично, частно и содержание вывода не всеобще по содержанию. При этом ложное не исчезает, но меняет форму существования или предмет приложения, вещно ложное может обернуться в становлении истинным, вчера истинное – стать ложным. Поэтому особый интерес имеет однозначно истинное и однозначно ложное наряду с доказательно истинным и доказательно ложным. Чаще всего формальная логика описывает процесс становления, в котором утверждается истинность чего-то конкретного, его истинность в соприкосновении с сущностью. Так логика проводит однозначность некоторого особого, содержания. При  этом игнорируется менее заметный процесс прехождения, не говоря уже о зоне устойчивого,  тождественного и нетождественного. В тождественном истинно само тождество более, чем содержание того, что утверждается как тождественное. Если тождество распадается на две импликации первм второго и второго первым, то такая однозначность в условиях содержательной логики означает истинность любого содержания постольку, поскольку оно включено в становление и имеет в нем место. Данное становление есть, собственно, кеносис осуществления деятельности, привлекающий в своё нетождественное тождество спирали всё новые явления и утверждающее тождество всего как сущего и как бытия. В этом случае генезис, проект, проективизм, как назвал это Ортега, ест отрицание отрицания, отрицание уже отрицанного, на чем строится всё развитие, отрицающее старые собственные формы и потому противоположное кенозису, скапливающему бытийные достижения. Отрицание как логическая форма, связанная с содержанием, связна с содержанием отрицающего, но всё, в нее попадающее, полагает неистинным, кроме последнего уровня отрицания и сохранившегося в нем от предыдущего отрицания. Подобная логика в становлении как деятельности выражается как торждественная ложногсть, но в развитой деятельности, в которой торжествует бытийность, происходит преображение и исходного, и оно сохраняется не как ложное, а как существующее, иногда имеющее отношение к сущному, сущему и даже сущеЕму. Однако подобная тождественная ложность, исходящая из негации нечто со стороны (Ср.6 Негативная диалектика Адорно) позволяет обнажить более глубокие слои существующего, но при этом переходит в содержание тождественного, утверждающего истинность истинного тем, что накапливает ее вплоть до не просто истинного, но самой истины. Таким образом, истина скапливается и преобразует ложное в истинное, при посредстве-соседстве двояких дизъюнкции и коньюнкции как соучкастников (в пространстве и времени) становления-деятельности. Но их истинностные и ложностные выводы попадают или в отрицательное сохранение, либо в тождественное преодоление, если только содержание не отчужденно и не призвано сбросить свою отчужденную форму. Тождество деятельности тождественно истинно как тождество тождества, хотя сама деятельность не тождественна себе, постоянно содержательно меняется, что выражается в пополнениии бытия к всеобщности.Дизъюнкция\коньюнкция обычно отражают время\пространство развертывания деятельности и оборачиваются так, что чаще всего время становится пространством деятельности, пространство – временем его. Но ложные варианты, в отличие от истинных, которые восходят к бытию, обращаются к ни чтот так, что при новом творческом акте могут послужить «что» длдя негг в негативном, ре-активном смысле, как и несущнествующее, несущностящееся и небытие. Следует отметить, что в генезисе деятельности именно ничто некоторого что, его иное во всех слоях оказывается антецендентом развития. В Кенозисе же роли обращаются, и деятельность сбрасывает неистинное в ничто, оставляет его в стороне. Так что взаимность следований раскрывает тождественность всей целостности деятельности, то есть ее тождественную истинность. Хотя, однако, ложные решения дизъюнкции и коньюнкции могут ответвиться и стать ложными подсистемами, подсистемами отчуждения и повлиять на всю архитектонику оборачивающейся творческой бытийной деятельности, искажая и замедляя ее, но никогда полностью не уничтожая. Собственно, коньюнкция и дизъюнкция описывают то в следовании, импликации, что Юм определял привычкой, а Кант _ простым протеканием врменени. Но в деятельности как становлении – генезисе и кеносисе _ они друг друга компенсируют отрицанием, по известному правилу де Моргана, что отрицание дизьюнкции тождественно  коньюнкции отрицаний. Оно справедливо именно потому, что влияние средних членов, боковых путей становления, нередко прерываемых ложностью, ведет к ложным образованиям в совместной и совокупной деятельности, не говоря уже о конкретной, что ослабляет верность в субъективном реализме. Пространственная связь частей импликации и их врменная непрерывность означают лишь точку обращения становления, которое всегда истино — известно, из лжи вытекает что угодно. Таким образм негация истинная как негация дает основание консеквенту – тождеству, которое нарастает как истинное тождество и вместе они опосредуясь связью\различием образуют деятельность как оборачивающееся и превращающееся бытие, то есть субъективную реальность, способную вернуться к истоку воздействия прямо или косвенно и только в примитивном минимуме «зеркально» («теория отражения»), но и обогащенные иными влияниями и субъективной деятельностью, и охватывая значительные объемы, времена и реальности. Впрочем, как дюнамейя пре-вращения танасического (объектного), другой стороной чего является эросическое (субъектное) это тзаложено в самом последнем предмете универсума, в котором только мерцает свет субъектного, и субъективное способно охватить немало подобных «что» всех уровней и воздвигнуть до уровня бытия, с которого, в кеносисе, одновременно орзначающем энзосис всеобщего (всегда всеобщего по определению в свободе) бытия осветить существование новым светом, обернуть  детерминизм в преображение его собственных результатов, а значит, и самого детерминизма через детерминацию свободой, в которой вновь воплощает простейшее определение свободы – движение, ничем не останавливаемое и не влияемое, не препятствуемое, как световой луч.Но;в отличиеот своего существовательного прототипа, светового луча, свобода неотделима от своего осуществления – деятельности, и деятельности предметной. Но, по инерционному парадоксу, невозможно отличить изменение инерции от гравитации. Субъект же способен, на основе свободы воли и выбора, избрать или не избрать действие с данным тяготеющим предметом, массой, и изменить ускорение своего движения в собственной судьбе и судьбе универсумаЭто можно выделить как принцип – свободное единство предметности и свободы творчества с этой предметностью, на что не способен световой луч..
 В действительности действуют аналогия и гомология. Это – тоже некоторое однозначное содержание, однозначное хотя бы в самом своём содержании. Иными словами, реальность реального  многослойна и многоразлична, и формальная логика может охватить  только один  пласт и одну связь (чаще всего даже не отношение). Поэтому формальный вывод касается чаще всего одного слоя и одной реальности.  Принцип соответствия дейст—вительности  касается только высшего уровня реальности — духовного. Поскольку по самому смыслу слова действительность связана с деятельностью и больше с ее результатом, чем истоком. Или истоком и устьем как путем к результату, что выражает высший вид становления\прехождения,  генезиса\кеносиса. Без этого эросического и танасического нет бытия, стасиса как основы энстасиса, некоторыми фанатиками определяемым как экстаз. Шопенгауэр отметил как весьма интересную связь действительности и воли,  хотя их не развивал эту мысль. Поэтому предметом настоящего раздела является однозначность действии—тельности как результата деятельности, истинности\ложности в предметном и их соотношение с  изменением истинности и ложности в субъективном и объективном  (где они предметно, как крайности и закрайности, взаимодействуют в субъективном и реальном) с целью углубить найденное в толщи реального. При этом выдерживается принцип субъективного реализма — «Всё реально! Реально всё». То есть реальна и ложь, хотя эта  ложность может быть не касающейся вещей,  невещной. Как и истинность. Однозначная ложность в выводе имеет два измерения — идеальная дистанция к иным пластам реальности формальность — и отчуждение (содержимость), замкнутость в этих  пластах, где «горизонтальная» формальная логика (с особенностями для доменов) обеспечивает отчуждение, тождественную ложность, хотя и она реальна, но иначе, не одинаково. Только субъектность под влиянием субъективности может охватить их как некоторую реальность. Поэтому реальность (противоречиво) субъективна. А субъективное невозможно без объективного, предметного. Таким образом, вопрос стоит о предметной логике. Здесь ложность надо строго отличать от обмана. Ложность обычно есть  перенесение (вывод) принципов самой примитивной прагматистской, вещной и замкнувшейся в себе  и формализованной логике. Замкнувшейся от соответствующих слоям реальности корреспондентской,   конвенциональной и когерентной  истинности, истинности открытому, скрытому, сокрытому и сокровенному, но даже не откровенному. Это — некритическое поклонение внешней стороне человеческого существа и человеческого существа как единственного домена реальности, обладающего прикосновенностью предметностью (самым примитивным пониманием объективности, хотя она может быть и идеальной, в зависимости от полярности пред-метности). Обычно жесткая, однозначная логикааа есть экстраполяция референтной концепции истины на другие слои реальности как реального — когерентную, конвенциональную и интуитивную, если оставаться в зоне человеческого, а иного и не существует. Хотя бы по суждению. При восхождении по ступеням типов истинности происходит изменение формы истины так, что облекающий созерцатель меняет содержание и, тем самым, обнажает всеобщность любой истины, первоначально скрываемой под региональной и доменальной частностью. Всеобщность же всегда духовна, то есть деятельное творческое бытие. Только предварительный и наивный взгляд может всеръез основываться на открытом, внутри открытого, объектного он ищет откровенного интуитивно так, что его взгляд становится бытийным, что только и оправдывает частично признание существующего бытием самим по себе, что ложно в гомилетическом смысле слова. Но интуитивная истина,  характерная для духовного на предварительной стадии его развития, сменяется также открытостью, откровенем духовного. Раскрывающего его ядро ¬ софос и деятельное оборачивающееся творящее бытие. При восхождении меняется субстрат, расширяется (как увидим)  значение, но истина оказывается однозначной в экстремумах (не в середине), поскольку она оборачивается, пополняется тем, что с узкой точки зрения одного уровня есть ложность. Поэтому истинность субъетивнна, поскольку именно субъективность осуществляет самый решительный поворот,  если не переворот, в связях, что есть крайний случай отношений
Бытие открыто как творческая поступающая оборачивающаяся деятельность общности, в минимуме — человека, так обычно и рассматриваемая, хотя нетривиальной задачей было бы рассмотрение деятельного бытия с точки зрения других общностей –отличностей, как минимум — четырех доменов. Но движения (даже как покоя) не лишено и простое существование, которого в  подчинении не избегнет и бытие. Да и существование не избегнет бытия, что для него неистинно, как для первого второе  истинно .В соответствии с принципом субъективного реализма, где субъективное особенно существенно для деятельного бытия — «всё реально» ложь в смысле несоответствия региональному\доменальному предмету также реальна, как и заблуждение и прямой обман в отчуждении. В этом случае в полноте четвероякой реальности (интенсивно и экстенсивно) их объединяет: значЕние в минимуме, знАчимость и значИмость (для этики и эстетики, социального и политического, души и душевного) и знАчение в области бытия, которая в тенденции и как правило (в преистории и предыстории — в тенденции) интегрирует их все в единстве творчества.    Это – принцип философистики как зоны, вмещающейся в фил-не-«о»-софию. Отметим для последующего, что даже при восхождении (точнее, движении) к знАчению общность суждений не меняется. Но при  этом происходит поворот – вопрос стоит о соответствии бытию оборачивающей творческой деятельности, а не знака, проекции на плоскость онтологического региона. В этом знАчение сходно с сим-волем – в отличие от знача, он соотносим не с реальными, а реальнейшим. Они реальны, но не одинаково. Если простая доменальная структура реальности сочетает реального, реальное, собственно реальность и реальнейшее, то истина на вершине ее содержательного как содержание, влияющее на форму, развитии, оборачивается и самообоснуется истина — через отсутствие, отсутствие – через присутствие.; открытое—через сокрытое, сокрытое – через открытое, что и есть манифестация иного через тождественное (открытое). Их несовпадение может быть трактовано как ложность истины и истинность лжи (в логическом смысле слова). Однозначность логического развертывания с перерывами собственно субъектного вмешательства, волевого установления связей как однозначной логики приводит к логике однозначности и обоснованию субъективности как субъективности реальности как ее реального иного. Таким образом, в логосном (сердцевине логического и его преодолении) развертывания вскрывается нелогическое, содержательное значение реального. Его онтологика, значение и в смысле открытости и в смысле сокрытости, выморочным случаем чего является «неприсутствие», (Деррида, Делез) и скрытости, непосредственно представляемые (в обращении в другое) как ложные. В пределе движения, соприкосновенности с ЗнАчимым значение оказывается универсалиистскиим, безграничным, (что связанно с категориями, существо которых — творческая деятельность),  что открывается только сознанием и другим данного как сознания, и сознанием как другим данного (химера), демонстрации его значения. Логическое развертывание нелинейно и всегда связано с поворотом,  оборачиванием и   обращением. Поэтому коснемся формальной логики еще раз в ее однозначности по отношению к предмету. Поэтому и Россия имеет универсальное значение, как и любая другая страна и любая страна имеют уникальный путь, хотя укорененость в регионе или домене  реальности определяют  значимость страны.  Если страна не потеряла универсальность, нашла её, не исчерпала уникальный путь и не утратила своего призвания.  Россия в этом отношении универсальна, укоренена  во всех  доменах и регионах реальности. Её духовность  соприкосновенна с реальнейшим, сознанием как реальностью, как таковым. Иное дело — воплощение  идеального (содержания сознания) в иных слоях реальности  и ее регионах. Но невоплощенное действует как софос, потенция и сознание, значимо.


Можно в логиках, так или иначе соотносящихся с наличностью, выделить не только истинную и ложную, то есть приводящие к ложным или истинным выводам, но и две промежуточные — как первые две соотносимы с существованием и бытием, так две вторые – с сущностью и сутьностью. Одна исходит из ложных посылок и пытается вывести к истине, что, по существу всегда остается видимостью истинности, реальностью преодоления субъективности в пользу объективности, а в действительности – субъектности ради видимости объектности, подтверждающей субъектность, что выражалось (в справедливо критикуемой спекулятивными реалистами) идее корреляционизма. Здесь идея однозначности распространяется на объектное и субъектное. В обществе это выражалось в идеологии националистической.  Примером является развитие науки. На другой стороне разрабатывалось соответствие объекта субъекту в политической и общественной связи, что выразилось в искусстве и  выражалось в  идеологии либертарной, что составило второй исторический период развития общества. Оба эти случая хорошо изучены, только не с точки зрения содержательной логики и логики содержания. Обе они восходят к идее «двойственной истины» и замкнуты узкими реальностями  социального  и политического. Однозначность логик этих легко может быть нами объяснена с точки зрения теории предметности. Здесь действуют недвойственные логики, хотя их и пытаются пустить в ход. Опыт этих  подвижных соответствий может быть раскрыт и  послужить материалом для  двух более жестких однозначных логик – либеральной и социальной.
Россию не первое столетие считают страной лжи, поскольку высказывания и дела соотносились с элементарным существованием фактов, самым выморочным, мертвящим типом  реальности. Все другие совокупности считали себя странами истины, соответствия дела и последствия. Иными словами, если преисторию можно считать торжеством тождества, предысторию в истоке — торжеством дизъюнкции, в зрелых формах — конъюнкции, то  наступление истории следует понимать как господство импликации, причинности.  Однако хорошо известно, что причинность лежит в основе всей логики и это — её глубочайший онтологический факт. Однозначность, ранее выражавшаяся в корреляции вторичного- в открытом Марксом законе эквивалентности обмена стоимости рабочей силы и предлагаемых средств, затем —в открытых различными теоретиками и сформулированной Беньямином связи в «ауре» искусства и товара, каждая из которых может быть рассмотрена как логика однозначности в науке и искусстве –адекватности и аутентичности. Третью (И, по существу, вытекающую из нее четвертую) логику простой комбинаторной однозначностью определить невозможно.. Они возникают между бытием и существованием, их конечной несоединимостью той частной профессиональной деятельностью, как первые две. Они определяются логикой следования, импликации, «если-то» Если одна сторона, прежде всего англосаксонские нации, стоят в материальной импликации на стороне «если», производства, то народы преимущественно земледельческого комплекса, а первая  из них – Россия, стоят на стороне  бытия, «то» В импликации известно, что из лжи вытекает всё, что угодно. Хорошо известен парадокс импликации — следствие не содержится в предпосылке. Это и создаёт однозначные логики, отличные от первых двух. В них однозначность опосредована непосредственным продуктом, «средним членом» как взаимной дедукции жизни обеих (опосредованной научной индукцией) и индукции друг друга, опосредованной дедукцией развития течений.  Реалии их существования вполне совместимы с субъектностью обеих, в которых просвечивает и субъективность. Или объектностью. Каждая из которых хоть и унифицирует, делает существующей субъективность другой, но дает глоток бытия в ситусе существования. Последнее две, опосредуясь промежуточными, становятся уже собственно однозначными по логике. Юм заметил, что утверждение причинной связи явлений основано исключительно на привычке. Привычка-понятие относительное, оно может быть привычной ссорой или привычным добрососедством. Но одна сторона, сторона «обитателей», существователей, занятых вязкой отдельных действий в успешные технологии (прагматизм) строит свои отношения с другими на основе угрозы существования (в том числе экономического). Она, находясь по преимуществу на острие антецендента, занимает самые простые и малобытийственные позиции, близкие к преисторическим, прелогическим (Леви-Брюль) и существовательным. Здесь человек — всего лишь живое существо. «Животное, делающее орудия» (Франклин). И чем дальше, тем больше – делающее оружие.  Основывается на преисторическом цикле отождествления как круга отношений — тождество, как известно, взаимная причинность. Она позволяет ему для людей, в большинстве недалеко ушедших от преисторических оценок быть мерилом успеха и «городом на холме», В это время как сторона консеквента, основанная на диалектическом противоречии бытия и целостной деятельности объявляется «империей зла».  Указуется на недостаток у нее средств существования, хотя именно за счет бытия разных субъектов они и существуют. В целом неразрешимый симбиоз заключается в том, что немало людей в «империи зла» воспринимают свою противоречивую (но нераздельную) бытийственность-духовность без необходимости деятельствовать. Возникают в мире в ответ на логику прагматизма-наркомана «всё истинно» роли террориста – «всё  ложно» . Возникает между ними взаимообратимая причинно-тождественная связь жизни (на стороне бытия-субъективности) и смерти (на стороне бытия-субъктности). Всё это и обеспечивает непрерывный ряд выводов, в которых либо все истинно, либо всё ложно. Как будет видно в своём месте, именно так закрепляется деформация человеческой души, на этот раз рассмотренная на субъекте совместном – человечестве. Субъективность обитателя сосредоточена в оруд(ж)иях, субъективность кочевого; «жителя» — в вещах (См.: Мир умир! М.,2009. С.30-31.).  В обедненных эйдосах  в лучшем случае, но в отрыве от других сторон предметного. Лога эйдосов как эйдосов  логика «жильца» (См. Там же, С.31-34.) в целостности предметного, реального и субъективного составляет однозначную логику творчества, но должна быть объединена идеей. Логика вещей составляет субъектность обитателя, но должна быть объединена технологией. Поэтому логика  первого технологична, производит вещи, второго – технична, производит логии, вещности. Житель в консеквенте живее, по мнкеанию многих, на стороне не-реального, нереального, нереСального (невещного), нереаль-ного. Его трудно уловить вещами. На его стороне мышление, как на стороне обитателя – холодный интеллект. Так окончательно оформляются линии однозначных логик. Однако, тождество себе жителя нередко связанно с государством, не всегда выдерживающего равновесие дифиниенда и дифиниендуса. Причинные связи, часто проявляющие негативное тождество, взаимность, разрушаат исторически и логически посредующие  звенья производства и творчества, «привычки» которых разрушаются под напором антецендента явно в пользу консевента, в котором складываются на основе Новой Архаики черты Мельхиорового века, о чем в своём места. Действенные усилия антецендента без подпитки людей бытия заметно истощаются. Однозначные логики, пренебрегающие средними звеньями (обе) испытывают заметный перекос в сторону многозначных. Однако для бытия и субъективности ее это – только новое поле творчества,  для существователей – крушение их технологии. Поэтому о суждениях бытия речь будет ниже. В любом случае существование – самая бедная онтология из всех возможных. И это – «однозначно» Субъект логики однозначного существования неизбежно остаётся в одиночестве. И это – полное отрицание его субъективности и даже субъектности, объективация.
 В однозначных логиках всё связывается субъективностью. В частности, любовью, верой, надеждой, мудростью так, что субъективность доминирует над с субъективностью\объективностью, то есть предметностью. То есть специфической реальностью в которой встречаются объективность и субъективность, (см. подробнее: Дроздов В.С. Проблема предметности в человеческой деятельности. Диссертация на соискание… На правах рукописи. М.,ИФАН.,1991). То есть в однозначно логике, и создает  совместный субъект для дел более грандиозных, бытийственных, а не опосредуется субъектностью. Как и в других случаях это – смысл однозначной логики. Это элементы традиционной рУссии хороводной культуры, хореографический вариант полифонии и омилетики в мышлении.Другой вариант однозначной логики вводит субъектноекак цемент вполне произвольных чисто логических умозаключений и способен обосновать любые пичины и последствия частного случайного успеха. Первое — торжество конкреции, целостности, второе — абстракции, «разлиШания» (Деррида), даже и потому соединяемые абстрактно и насильно.



                Суждения существования и суждения бытия

Традиционная формальная логика  выявляет три формы   суждений, — сущствования, отношения, и присущности. Иван существует – экзистенциально в смысле существования (а не прикровенного), Иван – муж Марьи, выражающий сущность (данную сторону воплощения сущности) и Ивана, и Марьи, их отношения. Иван прекрасен – выражение сутьности Ивана, предикация. В целом они соответствуют существованию, откровенному, сущности, прикрытому, сутьности (способу формирования\проявленияя  сущности), прикровенному. Однако вовсе не обращается внимания на важный род суждений, прямо противоположный (хотя и связанный) -  суждение, раскрывающее сокровенное Ивана: «  существует Иван». Так проявляется онтологосное содержание суждений,  в предыдущем прикровенное и связанное с деятельным реальным бытием Ивана. Лишь в минимуме сводящееся к его существованию — необходимому, но раскрывающемуся в уровни свободы как выражения субъективности Ивана, его бытие. Назовем это суждением бытия. Со всей определенностью можно сказать, что такое суждение суммирует все остальные и само существование невозможно без некоторого минимума движения, субъективности. Ряд перечисления суждений есть анагогически восходящий ряд к суждению бытия, которое и наполняет их  своим содержанием. В них раскрывается когда, где  и что бытия. Иными словами, суждения обнаруживаются как сторона реалии, будь то терм(инал) одушевленный или неодушевленный, но, главное, соотносимый прежде всего с именем и составляющим сокровенное, как имя России (не просто фонетическое) сокрывает разные стороны ее бытия, а не только сущностения, сущности и существования. Иван в том числе и бытийствует, проявляет творческую реальную деятельность, хотя творческая компонента не всегда напрямую духовна, может рознится от его личности а не только проявляет свою сущность или развивает ее (сущностится). Существование чаще всего средство, как тело является человеческим телом  именно как средство. Целью оно может стать только в регрессивном случае, отчужденном, регрессивном обществе, так манипулирующем человеком. Человек в бытии — предельное, интегральное содержание. Суждение о его существовании (без конкретизации способа существования) — минимум содержания, просто констатация. В этом отношении Россия с ее «микрочеловечество»-сим характером является наиболее сложным содержанием человечества в целом. Существует Россия – существует человечество как неноминальная общность (к чему стремятся принципиальные номиналисты и позитивисты). Но и номинус – не имя в собственном смысле слова, а этикетка, словесное выражение, которым можно пользоваться как угодно – именно в последнем полагается свобода над другими (ложная логика, безосновательная).  Здесь торжествуют исключительно  суждения существования, не распространяющиеся дальше действия  (подчиненный и примитивный момент целостной деятельности) на основе ближайшего и произвольного успеха. Действие не может быть содержанием суждения, оно только им описывается, номинируется. Суждение существования не связывают два существования ничем, кроме простой констатации – нечто есть. И даже неизвестно, как оно реально. И нечто есть. Единственный выход – массовое производство, унификация и глобализм. Собственного содержания и касательства к бытию он не имеют и имеют  своим условием отчуждение и раздробление, перекрываемое насильственными связями. Содержание  заменяет этикетка. Поэтому интернет есть форма, содержание которого ему уже не принадлежит, в тенденции  духовное явление по функции бытия (во всех вариантах духовности).
Суждение существования может пополнится отношением существующего — суждением связи (сущности как самостоятельности связанного). Суждения отношения нередко охватывают ряд существующих и раскрывают способ его существования и потому сущность здесь есть реальность не просто «оно»-реальность, а он—она реальность, реальность различий и  как таковая прикрыта. Простейшее такое суждение – связь «есть» отсылает к существованию, но оно вскрывается затем уже содержательно
Сказанное выводит проблему суждений в онтологику — отметим здесь еще раз, что онтос касается регионального логоса, собственно, речь идет о бытии как таковом –«энс», энлогике, и именно она имеется ввиду. Россия, — добавим наперед, — в принципе  — страна энслогии, субъективное её нет, хотя это — ее сокровенное и до конца не проявленное и использованное из духовного и разных типов духовного бытия сокровенное.
Несмотря на всю критику Нитче грамматичнности категории субъекта и объекта, остается существенным, что реальность грамматики, речь, есть реальность. Её пласт и далеко не самый маловажный. Поскольку философствование ( и не только оно, но и само наличное  непосредственное существование мысли) есть речь, то и субъект\объект оказываются существенными компонентами мысли и не взятыми с потолка, а порожденными всеми слоями реальности и их выражающими, поскольку речь способна коснуться самых потаенных уголков реальности. Различия субъекта и предиката логики и грамматики  свидетельствуют об особности человеческой субъективности и объективности. Во всем объеме субъективности\объективности, его предметности. Что еще усугубляется при двусторонности предметности. Не только нечто пред-метнное представлено субъекту или объекту, но и последние представлены в тотальности предметности и субъективности, что делает все реальное внутренне и  внешне предметным. При этом субъект и объект наполняются содержанием, которое включает и собственную субъектность и объектность, субъективность и объективность так, что это касается всего существующего, хотя и в разной степени (вплоть до бытия).
Для времен Нитче справедливо выделение человека из субъекта, указание, что тело не менее интересно, чем душа. Но, во-первых, это означало зауженное понимание субъекта, связанное только с человеком, а не со всякой общностью как его стороной (и человеком как общностью) и, во-вторых, недоучетом того, что субъект также объективен, объектен, что есть другая сторона предметности, субъективной объективности, реальности. Поэтому в суждении существования, хотя  объект, естественно связанный с существованием, и субъективен, но интровертно, как реОНОлистический, поскольку его существование не дифференцированно и включено в общее предметное. Существующий объект субъективен в минимальном смысле, он оказывает низшие типы влияния на иные объекты своим простейшим движением. Для страны это означает простое существование границ и ограниченность ее как существующей, что в некоторых случаях оказывается камнем преткновения для другой, особенно глобалистской. Существование, даже при минимальной своей определенности, экстенсивно распространяется как, например, своим выбором, по Сартру, человек выбирает всё человечество. Но это отношение общности меньшего порядка к общности большего порядка как уже определенным, а не просто существующим. Простой факт существования говорит об универсуме)множестве как просто существующем суммативном множестве, без экстенсии реальности и потому может дать основания только универсалистским законам минимальной реальности, что соответствует первой формулировке антропного принципа. Это — исходная, так сказать базовая, наглядная позиция. Здесь существующее и элементарно субъективное ) подвижное есть объект как материальнааяя сторона реальности. НО, в зависимости от конфигурации предметности и по универсальной природе предметности как таковой, объективным может оказаться и субъективнейшее, хотя субъективное доминирует, но имеет свои общие константы и закономерности, подчиненные субъективному. Оно также существует, но скорее как реальность и иная сторона предметности. Поэтому субъективность, наиболее присущая России, в отличие от протестантистского произвола, есть объективное ее качество. Существование вообще есть субъектное свойство всего, поскольку само существование есть движение, во внутренних характеристиках субъективное хотя бы по минимуму. Поэтому суждение существования, имея субъектом само существование, определяет нечто как объективное в предметном. Если не совсем только как объект по преимуществу, что выражает определенный слой предметности и реальности как предметности, к которому прикосновенны все  другие если нее веществом, то иначе—так субъектом существования является и субъективное для вещественного. Субъектом существования для человечества является «малое человечество» — Россия.
Суждение и реальность существования, а мы постоянно рассматриваем логические высказывания в контексте реальности, их реальности и реальности как таковой, связаны с неограниченным. То есть представляют некоторое «оно» в тотальности реальности самого широкого домена экстенсивно. Существование связано с иным или Иным, или с тем и другим в разных  соотношениях (божественном и человеческом), но в любом случае есть всеобщее (единичное логически рассматривается как всеобщее), но взятое в суждении существования как единичное прежде всего. Интуиция в открытом как откровенном  может раскрыть лишь  всеобщее — категориальное, да и то уровня «первой сущности» (Аристотель), хотя не все существующее демонстрирует эту сущность непосредственно; она может быть прикрыта, прикровенна, сокровенна. Существующее есть универсум и вся реальность, хотя закономерности существования могут реализовываться в них  ослаблено, побочно, опосредованно связями с  непосредственным. Поэтому суждение существования непосредственно. Оно опосредовано иным. Как универсальная предметность, существо реальности, существование есть максимальная объективность.  И связанность с объектом, что бы им  ни выступало – идеальное  или  субъектное. Здесь, как  и везде, под движением понимается разного рода изменение (в зависимости от существования, региона или домена), то есть ре—альность как изменение, без чего даже существование разрушается, что тоже есть некоторое движение. Существование наиболее медленное движение и потому соотносимо только с иным и Иным. Пантеист сравнит его с вечным, а Иное, истолкованное в качестве Бога, интегрирует в реальность как мир, хотя он пронизан как минимум столкновением существующего в различиях за существование, и определит его как Неиное (Николай Кузанский). Поэтому Аристотель, редукционистски, а не продукционистски рассматривающий вещь существующую как ее преимущественное свойство в качестве первой сущности, приписывает ей неизменные всеобщие категории, тогда как они ( в пополнении) присущи именно иному как высшему типу движения — деятельности, то есть бытию. Это касается уже категориальных суждений — суждений бытия, где существование оказывается изменчивым и ре-альным в зависимости от бытия, субъективного как такового. Вообще существование как движение также есть субъективное, но касающееся тождественного, насколько оно возможно, а не столько иного. Для человека существование есть деятельность — работа, труд, действие, творчество. В условиях общностей. Жизнь, посвященная существованию ущербна, если это не есть существование в качестве и  с о свойством и в бытии, только последнее достойно человека как наиболее субъективной общности, способной субъективно относиться и как Иному – Богу. В соответствии с Катехизисом Бог неизменен и существует по преимуществу; человек ( его образ и подобие («Быт»). В суждении существования все различные по регионам и соответствующим доменам способы существования редукционно сводятся к простейшему, к существованию. Как таковому (чаще всего) или ступенью низшему так, что вещественное (чаще всего подчиненное существенному) оказывается парадигмой существования, ходя в доминировании существование различно, а простейшее оказывается в раздвоении формой, а идеально- содержанием этого существования, подчиненного в идеале сущностению, сущности или  бытию. Подчинившаяся некогда науке философия мыслит редукционистски, полагая свои заботы вокруг вещи, простейшего из реальностей. Субъективный реализм не чурается и эстетического, субъективного взгляда и, соответственно, существования какк реальности. Следует различать реальность существование реальности и реальность существованиия, первая богаче и многогранней. Любое существование включает другие в качестве содержания и формы, имея собственное содержимое. Так что определение субъективного реализма неточно и плеоназмично — субъективное есть  реальность, а многообразная реальность есть ре-альность, оборачивающееся существующее. Но суждение существования редукционирует неявно все существующее к простейшему  существованию. Сушествует А только приписывает А к существующему, при чем  существование распространяется и на нереальное, воображаемое и т.п., придавая им реальность. Так существование оказывается в стандартной ситуации краем реальности. В принципе реальность может и не существовать в прямом смысле — быть просто реальной, и реальным может быть существование, как и нереальным. Слой реального (номинального, количественного) – только одна из взаимосвязанных реальностей, и количество, как переменчивое, в ней прежде всего субъективно. Однако этим субъективность существования не исчерпывается. Субъект большей реальности может признать существование не за реальное,, а за поминальное и подвергнуть действию. Существование изменится. Но при полном обороте и обращении, при доминировании бытия, как А существует оно означает производность существования в полноте реальности (как существующей) и оборачивается суждением бытия, что А, бытием полагающее реальности (не номинально, но реально по преимуществу) существует, что есть минимум бытия. Но тому есть два оборачивающие опосредования. Впрочем, существующее, но не реальное, может просто не иметь значения. Реальное, как минимум, имеет значение. Это в пределе выражает связь реальностей в реальном. И не имеющее значения остается реальным только в своем круге реальности. Реальность всегда многозначна, многослойна; однозначная реальность ущербна и ведет к отчуждению, регионализации или деградации, номинализации (распадению на разобщности), выпадению из реального единства. Реальность подобного замкнута в себе, то есть упадочна. Но нереальность есть тоже форма реальности, отрицательная, «реальность—не». Она если и не значительна, но имеет значение для реальности. Россия реальна и там, где она не существует фактически; там она существует актически, своим действием. Поскольку  начала, которые заложенные в основание реальности России повсеместны, то могут проявляться с разной силой в тех или иных общностях как торжество бытия.  Россия, как страна бытия по преимуществу, определяется «сверху», если не обращать внимания на уменьшающееся отчуждение верхов ее. Её реальность хоть и имеет влияние элементарного существования как вещного. Но она определима оборачивающимся предметным деятельным бытием различных составляющих её общностей. Они, конечно, в конечном счете должны быть связаны с существованием и сами полагают своё существование по форме и уровню. Поэтому наибольшее значение имеет суждение «Россия — существует» во всем многообразии её бытия. Россия есть планетарное, а не только евразийское явление; через своё универсальное сознание, не пригнутое к господству существования, а основанное на бытии, она есть универсальное явление, если только не отступает от него, за что расплачивается различным образом. Господство существования для России пагубно, поскольку, как земледельческая страна, она определяет своё существование как бытие.

Содержание существования как формальности раскрывается на втором уровне предметности. Здесь крайность объективного, поскольку именно объективное склонно, скрывая своё субъективное, подчиняться существованию как минимально связанному тождественному соседству, раскрывается в связях объектного. Отметим, что само субъективное не чуждо объективного как своего предела, но господствует над ним. Объективным может быть и идеальное, если оно  взято как форма, и субъективным – мате-риальноое, если оно  взято как содержание. Предметное как пред-ставленное, пред-метное отдельной общности сочетает черты мате-рЕальногоо и ид-деЯльного, объективного и субъективного вообще, полагая своего субъекта на дистанции — элементарное действие.  И он обосновывается на фоне объективного, что характерно для деятельности такой общности как человек, частичной по факту, хотя и всеобщей по существу, по бытию. Всеобщий поскольку и насколько он вписан и описан общностями. Предметность как тотальность универсума включает как объектное и субъектное объективное и субъективное, осуществляющиеся как взаимная представленность регионов и доменов, объектов и субъектов, субобъектов вообще, предметности субъективное имманентно. И как общую объективность субъективности всего ре—ального. Именно такими имманентными связями выступают суждения, определенные в своем значении, ЗнАчимости, ЗначИмости и значительности. Их стороны взаимно предметны. Предметность — способ существования реальности. Сам знак в существе есть связь слоев, регионов и доменов предметности, отдельного предметного. Суждение есть частность знака. Поэтому обращение суждения, возможное  только при полном, как  известно, совпадении субъекта и объекта, или их различии. Либо означает стороны одного предмета в их соотношении субъективного и объективного, либо различные предметные, впрочем, связанные предметностью так, что само оборачивание оказывается обнаружением отношения (сутьностного, предикативного) в суждении связи при подчинении одного из них как несущественного, хотя и существующего. Само же оборачивание (поворот) выражает важнейшее качество предметности, ее многомерность и неоднозначность. Подобное не слишком удачно названо «складкой» Делезом у Лейбница. Взаимно и существование и бытие, но если существование (одно из) фактично, то бытие, в принципе включающее все слои, регионы и домены актично, есть бытие как субъективная деятельность по полаганию существования, через иное как субъективноеи предметное.   Существование субъективного и предме6тного, реальности не поддаются опровержению актически. Актическое оказывается существом и главой, основой и истоком фактического. Существование есть частность бытия, субъективного, предметного движения во всех его формах. Более высокие виды суждений возводят содержание из  откровенного в сокровенное, бытийное, приближают к нему как скрытое и сокрытое. Таково, например, суждение отношения. Оно раскрывает существование как пласт предметного. Проведенные последовательно до  конца суждения связи открывают собственное, непреходящее предмета, его сущность, соединяющую его в онтологический регион аналогичного и поддерживающимся движением для-себя как минимум. Это в-себе существования, сквозь которое оно вплетается в существование, но имеющее собственное движение, затрагивающее для-другого, что в следующем слое, отношений, раскрывается как более самостоятельные, как для—Другого. Поэтому первые суждения связи можно назвать сущностением, поскольку они более разобщностны (социетальны), вторые — сутьностением, поскольку они более общностны.
Суждения отношения обратимы так, что субъект первого становится объектом второго. , Поскольку они существуют, то это есть взаимное полагание их так, что простое существование как предметов друг друга становится полаганием сущности друг друга. И субъективное, неотменимое от существования, окружается внешними влияниями.  Его собственное существование становится внутренней предметностью, отношением с самим собой. Самодвижением не только вследствие неотделимой от предметности субъективности, но и следствием проявления последнего в объектном, оборачивающегося так субъектным. Однако обратимость в действительности, содержательно, должна пройти ряд опосредований (даже если сама она касается самой связи). Это — рассматриваемые ниже оборот, поворот и обращениие. Что касается содержания суждений связи то известно, что оно законно только если понятия целиком входят или целиком не входят один  в другой. То есть являются целиком субъективным или целиком субъективными один в другом. Их тождество означает только существование. Более распространенное неполное вхождение\невхождение означают субъектное или объектное присутствие одного в другом, что, месте с предыдущим, очерчивает региональные онтологии, не только соседствующие, но и взаимопроникающие и выражается второй формулировкой (уровнем) антропного принципа — региональными вариантами констант, что открывается только субъекту. Однако сохраняется и регион базовых констант, как существует мегамир по сравнению с макромиром, областью вариантов базовых констант, если следовать логике базовой метафоры антропного принципа. В реальности, в этом пласте реальности, связи чаще всего не взаимны, что раскрывается как ее многообразие, наиболее наглядное в живом мире социальности (общественности). Здесь существование раскрывается как способ самодвижения сущности и негативно, объектно определяет свою вершину — социальность как необходимость в отличие от субъектной, внутренней стороны — социетальности, формы и выражения сутьностного.  Россия,  как «малое человечество», сочетающее в себе все способы существования исторические и логические, социальные и политические, также , будучи сокровенным человечества,  входит в него в той форме, как она  понимается не  глобалистски (по логике земли, аа не моря, если вспомнить Мечникова и Шмидта), а по логике планетаристской, логике равнины и гор материка.. Частью же оно не входит, составляет, специфическую человеческою общность, регионально-центральную, как Востоко-Запад (Бердяев). Это характерно для народов-стран, где внутреннее, социетальное, максимально приближено к сущности человечества, что бывает в разных аспектах их существования. Впрочем, целиком страны-народы (большей частью национальные) практически не существуют или существуют как единичности. Так существование в его предметном минимуме (где не оговорено, берется простейший, исходный порядок слоев) есть по существу единичное существование, субъективное за счет внешнего движения и ограниченности поверхности. Так простейшее проявление субъективности, движения как простейшей субъективности, а значит, и деятельности есть акт, а акт есть сущность факта и может иметь сколь угодно большой объем во времени и пространстве, гравитация, есть наличное бытие простейшее существующего в единичности прочего его существования и формально создает единство существующей предметности. Его материальность так, что содержание его в универсуме, его собственное содержание, предстает элементарным идеальным, в котором  форма подчинена содержанию. В ином отношении материальное воплощение идеального-субъективного может оказаться вершиной бытия как деятельного бытия субъективности, что не снимает с него черт, присутствия элементарно-существующего. В разной массивности оно преследует все другие слои реальности, ак субъектвиное коренится в самых глубоких его  слоях. Существование даже как акт единично. Иное дело что этот единичный акт в разных слоях различен и существующее внутренне может быть многообразно. Этот факт ¬— только частность акта, его опора и действие. Так Русьссия в первое тысячелетие своего существования была страной более единой и открытой внешнему (что возникло не сразу). Современная Россия, в начале второго тысячелетия своего существования как целостная страна существует больше за счет собственного многообразия и внутреннего движения. Начальность современного этапа выражается в доминировании Новой Архаики, новых форм движения и фактичности и сохранении наследия предметно-субъективного. Перспектива поворота — развертывание связей, по преимуществу господствовавших прежде, в отношения новые. Не только полагающие сущность другого по большей мере негативно (объектно) и лишь в меньшей мере позитивно (субъектно) как содержание связи. В  господство дополнительного, «перекрещивающегося» типа отношений человеческих. Отношений более общественных, гуманных.  Отношений присущих для России с тем условием, что в ней оживится ее традиционная духовность, субъективное как деятельное бытие. Об этом ниже — здесь доминирует политическое. Не как обреченность существованию (и угроза ему), а как политейное, реальность проявленная социального, общественного. Социальные связи необходимо, субъектно определяют общности и разделяют их так, что связи сочетатют прямое движение труда конкретного, обратное — труда абстрактного (двойственность товара, открытие которое Маркс особенно ставил себе в  заслугу). Социальное (социетальное)  непосредственно возникшее со становлением человека и подчиняет себе общности общества, социальное подчиняет себе человека и переиначивает. Но социальная субъектность порождает уровень отношений, компенсирующиий их так, что политическая система регуляций и предпочтений как «отношения», что есть суждение присущностии, предиката, оборачивается. Оборачивается влиянием этой субъектной присущности субъективно так, что сущность углубляется до сути и способна создавать отношения «политейныые», сообщественные, свободные.  Преображенное субъектное преображается в новую сущность, сутЬнощение, суть, экзистенцию, поддерживаемую отношениями взаимности в сообществе. Их содержание(только) выступает уже как бытие, по форме и, отчасти, по содержанию — духовное,  — как ментальное отношение, предикат. Если провести квантово-полевой дуализм как аналогию, то должно проявиться доминирование полевого (субъективного) даже в кванте (предметности). Как волна (реальность),  как в «пакете поля», Это есть  неизбежное следствие и предпосылка четвертого уровня антропного принципа. Он сформулирован как внесенное во вселенную «сознание» (неточно), но означающего, что способ существования человека есть  субъективное реальное деятельное бытие. Даже в форме созерцания, его средства в частности, укорененного в самые основные пласты существования.  Существования, могущего внести единство универсума уже самим собой в-себе и в-себя, но как существующего на дистанции своего существования. Здесь элементарное существование приближается к форме, никогда с ней не совпадая (как материал). Вещное существование есть максимально единичное, и потому бедное содержанием на простейших слоях. Но оно повсеместно и нет ничего, что в идеале не проявляло бы себя через единичность, если его не утратило.  Существование есть максимально  общая разобщность. Хотя бы во вселенной, по координатам.  Созерцателю, далекому от деятельного бытия, актичности, хотя и созерцание есть деятельность, часто искаженная  и вписана в тотальность деятельности, приходится довольствоваться тощей единичностью. Для Аристотеля, легко логически было отождествить единичное со всеобщим, тогда как способ существования его прямо противоположен,— последнее есть одноовременно единственное, уникальный элемент, акт. Впрочем, античность знала лишь два слоя бытия — в пределе материальное и в пределе идеальное — «вторая сущность». Она по существу принадлежит другому слою существования в обществе, чаще всего отчужденному, как «человек вообще» с улицы – отчужден, но античность его не знала. Сущность же по преимуществу актична, что преодолелось неоплатонизмом и схоластикой в единственном и неподвижном перводвигателе как вечном акте. Но акт это такая форма движения содержания (удаленного от поверхностного  и ближайшего), которая своей субъективностью дает существование (при посредстве субъектного и предметного). Дает бытие как существование существующему как актическому, движущемуся, создающему фактическое. Существование человека и общества лишь в незначительной мере дано непосредственно, и уже поэтому к нему до известной степени присущи суждения бытия (в разной мере к различным сферам и доменам). Существует человек,— значит, он своей деятельностью положил своё существование в качестве некоторой общности своего состава (четырехсоставной, и отношения составов во многом аналогичны отношениям общества и, соответственно, компонентов деятельности и, как увидим, сами есть деятельность). Полагание низшего уровня, уровня существования, а компонента существования необходима для всех уровней, в том числе компонента материального и идеального существования, хотя она может вступать, как и другие, в разноречия и даже противо—речия с ними. Последнее есть отчуждение. Минимальное существование полагается в веществе (и его производном сущностном — материи) различной формы, преобразуемой из форм природы, но есть низший уровень деятельности по преимуществу, хотя включает все аспекты деятельности в специфическом виде. Это распространяется на все домены субъективной человеческой предметности, но в норме они должны составлять систему в развитии, включающей другое. Сартр определил деятельность исключительно как обладание, но оно лишь поверхность действия, в существе оно есть опериование над формой (хир—ургия, Урганон), содержание же действия есть использование готового, что есть одна из опасностей существования человечества. Здесь суждение существования преобразуется в другое по содержанию суждение существо—вания. Операция как действие, в противоположнсть  Делезу, не открывает  поверхность содержания объекта. Объекта,   положенного как объект в предметной, всегда предметном действии. Поверхность поддерживается глубиной. Надрез вскрывает не столько содержание, сколько содержимое, а не внутреннее движение предмета, который в действии меняет своё для-себя на для-Другого. Для социального отношения производства, только отчасти и не всегда принимающего  превращенную (обернутую) форму экономики. Двойная связь произведенного предмета — формальная (эквивалент) и конкретная (что тоже есть «измена» формы) пополняется производством человека. Производством более древним (общественное и социальное). И конкретная взаимность обмена существующим есть элемент вещественного (в формальности — материального или иного содержания) производства и отношение несуществования подвергнутого действию. Становление (генезис) неотделимо от прехождения (кенозиса). При этом накопление танасического само может служить новому акту энергейного.
Уже элементарная трудовая деятельность порождает суждение бытия, которое в марксизме называется общественным бытием,  хотя в своём существовании оно еще очень слабо и ограничено отдельной структурой, подсистемой предметной человеческой деятельности. Действием подобные акты являются не только как потребляющие по преимуществу например, природу, но и вследствие  разделения, паче того, в отчуждении, раздробления труда. Так что их внешняя (отчужденная, не внутренняя, содержательная) связь (акЦивность) становится главным механизмом отчуждения от природы, общества, человека от самого себя и от своего будущего. Если не компенсируется целостностью деятельности общества в ее распределении и обмене, что составляет внутрисистемные процессы. В них общество, а значит, и человек существует, что раскрывает существование общества как два суждения существования. Внутренняя сторона социального, как оно организовано в материале и материи есть труд, обратным током обеспечивающий исторически исходное — социетальное, общественное производство человека как не только социального существа. Но он — не только социальное существо, как полагал Лакан. Его производство есть и самопроизводство (пойэсис) на основе предметного. В этом смысле человек, будучи предметным, антипредметен, поскольку не только опредмечивает, но и распредмечивает в своих  интересах, а это и означает базовую форму субъективности субъекта и свободу как причину\следствие субъективности. (Человеческое в человеке, в противоположность вещи. Маркс). Иным общностям эти процессы даны в зависимости от него, как он есть носитель абсолютной свободы (если не отчужден), подобно скорости света являющимся в свободе постулируемой формой движения и изменения объектов, к ней приближающихся — деятельно. Поэтому Феория (не разделяющая мысли бытия общества и философию, философистика), и Мефод, не разделяющий бытийное движение общества от взгляда на него, нераздельны. Так что само существование предметного не есть константа, а изменчиво даже под влиянием сознания человека релятивистски, хотя на вектор, направление свободы влияют «тяготеющие массы» — предметы. Свобода человека — высшее проявление универсума как, в минимуме, отношений существования\несуществования. Сохранение существования, его инертность, но не тождество, поэтому, никогда не бывает полным. Существование претворяется деятельно. Как и суждения существования нетождественны сами себе.  Существование, хотя бы вещество (или существование пресловутой Сикстинской капеллы), есть область пространства, осваиваемого и осваиваемого как этос в данном случае человека и общества. Социальное есть область этосного, морального, времени, особенно рабочего времени и его воплощения в предмет — абстрактный труд, стоимость. От которого оторвалась экономика особенно в лице Австрийской школы, чем породило не только самозаконность денежного рынка, но и произвол в телесном производстве человека, сделав его предметом произвольной рыночной оценки полезности. Социальное есть область суждений отношений и качеств. Оно есть связь существований как свой—ств и бытий Его содержание — предметная творящая человеческая предметная деятельность. И суждение бытия, если выражаться кратко, означает, что некто готов к творческой бытийной деятельности и занят ею.. Политическое есть область причинного с внедрением и доминированием индивидуальной причинности, и это область суждений предикативных, суждений свойств, выработанного существования. А духовное — есть область свободы в конечном счете, детерминируется духовным как субъективным над идеальным, и потому они подвержены суждениям бытия (существует Спиноза, то есть его творчество и т.п. духовное). Суждения бытия не всегда достаточно сильны, чтобы определить свойства и связи кроме того, что они существуют, точнее, есть. Это — предметная сфера в собственном смысле слова, по сравнению с другими сферами жизни общества. И она призвана гегемонировать, хотя часто, в условиях предыстории человеческой и универсума, не говоря уж о судьбе человека, не доросшего в отчуждении до личности. В лучшем случае игемонирует или гемонирует. А бывает, что и монирует, становясь пасынком — но в существе, а не отчужденной кажимости, Основная система сохраняет своё влияние как предварительное, предысторическое. Обращение и оборот отношений, и суждений, их составляющих, в первую очередь, которое особо проявляется в России с принципиированием, гемонией и монией духовности(гегемонирующей в России издревле и другим образом), должно привести к обороту и обращению вообще и повести за собой другие страны, способные на это — если такие еще существуют. Суждения  существования, отношения, свойства и бытия составляют систему, входящую и в анагогическое умозаключение, и в трансдукцию. В конечном счете суждение существования «Существует Россия» говорит только о факте существования среди других способов субъективно-предметного бытия. Суждение «Россия существует» оставляет место для других видов суждений и наполнений существования содержанием.
Уровень суждений как связей еще близок существованию и является особенным и особенно проявляется на региональном уровне. Не случайно страна, более всего связанная существованием и (временно) выделяющаяся особенностями (США) культивирует различные роды существования среди вещей, приобретенные, аскриптивные свойства, суждения существования; за ними и Западная Европа (второй мир) прилагают столько усилий чтобы особенным преодолеть особенное. Здесь господствуют свойства, чаще всего прескриптивные, врожденные или приобретенные массовой культурой. Здесь доминируют суждения предикатов. Мир третий всё еще остаётся в суждениях отношений, особенно собственности на власть. Только Россия («мир номер ноль») способна мыслить и деятельствочввать, творить в суждении бытия.
Однако восхождение от простого существования не только не позволяет уничтожить общностное. Этого не может это и сам глобализм, нивелирующий и единичное, и всеобщее под особенное (атлантическое), под свою особенность. Преодоление этого неизбежно станет  основой нового общностного как отдельного и всечеловеческого (на чем, а не общечеловеческом, стоит Россия). Так связи неизбежно оказываются ниже и подчиненными отношениям, дополнительной и создающей более высокий слой реальности способ суждения как конструкции реальности. Именно суждения отношения уже в самих отношениях (а не только взаимодополнительных субъекте и объекте суждения) создают оборот, поворот и обращение, нередко и превращение отношений, которые уже устанавливаются более свободно, менее обременены существованием в простейших формах и создают многообразные общности. Всё существующее в предметности как реальность есть общность, даже единично существующее — предметно различных, поскольку предметное есть не столько разлучение предметного, сколько форма их связи, в принципе, в существе — универсальной. Наиболее богатая, развитая и многогранная связь есть деятельность и потому она есть бытие как универсальное движение по полаганию существования иного. Именно поэтому можно сказать, что бытие реально и существует, хотя существование есть процесс прежде всего как развертывание субъективного в ином, а в нем самом — идеального как субъективного, которое оборачивается ид—деальным во всем ином, материи (данном не только в ощущении) и оказывается матер—ре-альным, прочным и неприступным в любом слое реального. Хотя существование духовного, охваченное бытием есть край предметности,— субъективное, и потому — максимальная свобода, здесь с особой отчетливостью проявляется смысл существования — существо—вание. Оно имеет существо, прообраз и минимум бытия, и есть некоторое существо до известной степени.  За объектным имеет субъектное, самостоятельное, и элементарное субъективное, без чего  оно несовершенно как предметность, поскольку нее имеет  той меры реальности, что по существу невозможно Эпикур даже приписал своим атомам самопроизвольное отклонение в движении, чтобы обосновать свободу и моральную ответственность. Ущербные, заемные, отчужденные реальности, обладающие подавленнной или испорченной свободой не-реальны, то есть реальны—не, не способны целиком оборачиваться и  творить. Они пользуются чужим бытием. Искры творчества-бытия нарастают в слоях реальности как движение, преодолевающее устойчивую вещность ради вечности. Но на уровне субъективного  и свободного  в деятельности становится устойчивым бытием и охватывает само себя (самовозгорает) и охватывает низшие сферы предметности реальности как стороны и аспекты деятельности в ее наибольшем охвате. Бытие субъективное и предметное преодолевает и изменяет ветхость ветхи поэтому оно ре—альнейшее. Оно является неотменимым субъектом суждения бытия, поскольку оно само в принципе и целом поддерживает существование. Если политическое в своей развитой и обернутой форме есть знаковое существование общностей, то содержание знакового символично.  Оно есть бытие, форма которого в сообществах — духовное. Духовное может быть понято субстанциально, фактически, как религиозное, функционально, как этическое (научное), динамически, как отношение взаимополагания в эстетическом  и актически, гуманистически как момент основной в деятельности человека. Все они составляют содержание сообщественного как активного изменения субъектного субъективным и  обратимого отношения его как объективизированного предиката с другими (в принципе — включая все слои реальности). Каждый из сторон духовного соотносим прежде всего с определенным слоем реальности, исходит из него  как вектор и, в этом смысле есть отношение ккк творящее движение, в принципе — творческая деятельность, творение, и для целостной деятельности  необходимы все четыре аспекта. Проводя аналогию с фундаментальной наукой — физикой, в слоях корпускулы, вещества, поля, энергии, духовное есть энергия, понятая в классическом и точном смысле греческого слова — деятельность. Но сама она взята в движении, как энергейя, раскрывающася в и из дюнамейи. И, в этом смысле, есть ид-деальное в любом слое, и собственно идеальное как содержание, господствующее над субстратом. Она становится (а иногда и бывает материальной) матер—реальной, матерой реальностью, но в восходящем ряду существования, добра, красоты и истины истина оказывается четверояка, духовно сочетает не только эти доминирующие в разных слоях ценности, но и их духовное выражение, религию, науку, искусство и философию, хотя часто в разных соотношениях. В своей автономии, корпускулярно, идеальное как содержание духовного, его предметное и реальное содержание. В некоторых случаях духовное оказывается содержанием идеального как иного. Оно есть идея, но не изолированная и самозваная Абсолютная идея Гегеля, а определенный комплекс содержаний в слое субъектного в восхождении к субъективному и субъектиальному и содержит идеал как другое и  движущий мотив деятельности. Духовное есть способ существования деятельности как самостоятельное бытие и основа всей  системы деятельности, включающий другие формы движения (чаще по нисходящей, но не только) в качестве всепроникающего бытия и реализации иначе (без деятельности, бытия) нереального. Бытие — из—быток существующего во всех слоях и потому есть универсальное другое, а творящее существо, общность любого рода, от универсума (вселенной в частности) до Бога (общности ипостасей, не исключая не ипостась,но ипостасную, ипостасность Софии) есть иное, инакое, иной или Иной или все они сразу. Они полагают существование не-реального с точки зрения отдельного слоя или региона, также другого, а в самодвижении, как внутренне  разноречивая предметность уровня (как и другие уровни в своем движении)— другого как иного. Идеальное и идея субъектны по существу, но уже под влиянием субъективного, которое одновременно в том движении самовозрастает как бытие. Энгельс оказался пленником своего времени, выделяя в формах и уровнях движения  — материи, что сразу ограничило понимание реальности— мало различимые химическую и биологическую и не выделяя центральную к социальной  субъективную. С другой стороны, если Нитче отрицал субъекта только потому, что он затмевал человека вследствие неразвитости исследований человека. И воспевал тело.  Следует избегнуть аналогичной ограниченности, отказа признания субъективности за различными (всеми) общностями при условии выявления специфики движения, как и объективности самого субъективного  в сообществе реального как реальнейших. Этим грешат особенно объектно ориентированные онтологии, да и, в явной форме возвращающиеся ко временам до Нового времени спекулятивные реалисты (материалисты). Последние, в поисках спекулятивно раскрывющегося объекта, абсолютизируют логическое. Недостаточно обращая внимания на онтологическое, не только содержание, но и опосредование спекуляции в качестве реального. Онтологика — реальная и реалистическая логика. Именно поэтому она особенно необходима для исследования разноречивой реальности России, которая еще очень во многом в бытии как таковом. Россия центрична в отличие от других стран и народов, региональных по существу по  отношению к ней, Исторически и логически в перспективе преодоления новой Архаики нового временни и региональных ей духовно. Её  традиционно бытийно-духовное существование пока что остаётся по-прежнему в достаточно отчужденном состоянии отрыва верхов и низов. Разобщенности слоёв и регионов, народов Материка, что приводит к искаженно-идеологическим омертвлениям и насилиям и перекосу в духовном в одну сторону (религиозную).  Следует отличать элементарную форму истины – истинность – как он взята в качестве фактичности во многих вариантах (особенно редукционистских) частных наук от четырех всё более богатых. Включающих не только другое или Другого. Например, вносящего себя в научное суждение, как это  предложил делать Ло, фактически включающий в свою колонию бактерий себя самого. Это уже приближение к суждению бытия. Мы живем в перспективе творческого преобразования, а творчество всегда есть преобразование как  творение, бытие субъективное. Чаще всего включающего как непосредственный предмет идеал и порождающее\реализующее идеальное как иное, без которого движение, минимальный способ существования реальности и как поворот, невозможно. Субъективным можно быть и в максимальном приближении к объектному, поскольку объективное есть предметно—иное субъективному как иному, способность двигаться под  внешним влиянием, то  есть внешняя определенность содержания. Но всякое субъективное подразумевает разную меру  субъективности как  в-себе (в отличие от для-себя субъективности) движения. Но и для-себя есть почти объект и подразумевает объективность и потому вписан в материю как сферу предметного. Она есть другое сознания как переплетение субъективного и объективного в  субъективно-объективном предметном,  а  сознание есть другое  материи и духа как переплетение другого и объединены\разделены разноречивым единством многообразной реальности. Но без объединения всего его сознанием  единство несовершенно и неполно. Об этом и говорит четвертый уровень антропного принципа в его обобщении до реальности вообще — формулировка о внесении в принципе человеком сознания. А сознание — противоречивый, аналитичный и синтетичный и каталитичный комплекс всего предметного (вещества и существа, сути, например) не только в различии, но и общности так, что краями становятся объективное и субъективное как таковые, вне пределов и внутри их.  Интенсивно сознание  воссоединяет и пласты реального, делая его реальностью за счет иного — углубления в субъектное и субъективное как идеальное. Связанное генезисом, кеносисом и стасисом (созерцанием) и энстасисом (интуицией), основой интуиции мирской и надмирной, иномирной — экс-стасисоь, своей мате—реальностью в качестве  бытийной вершины  человеческой деятельности, творчества во всём его, в том числе потенциальном, объеме. Реальность сознания, основанная на его субъективности, создает тотальность реальности из реальностей и реального. Внутреннее различие идей отражает полноту разноречий предметности и их специфик. Это создает внутреннее движение сознания наа основе субъективности и предпосылку формирования проекта бытия, постоянно расширяющего предметность как реальность. В том числе — деятельно расчлененную реальность.
Любая идея есть сочетание всех четырех доменов предметного в их разделении\связи как  предметного и самостоятельности как регионов, доменов и областей предметного. Она сама не лишена разной силы сочетания со всем предметным. Она есть высший тип движения, подчиняющий другие виды движения в деятельности как бытии, особенно в творческой части деятельности как творения, собственно деятельности. Как творении, в деятельном бытии, где она становится предметом для себя самой. Идея есть идея творческой деятельности при осуществлении любого ее аспекта, составляющей, по могущество ее и область деятельности ограничены регионом или доменом. Предметным является и Бог (Франк и Ильин и определяют его как Предмет), поскольку в себе он есть нераздельная и неслиянная нераздельность ипостасей. Поскольку идея как предметное в бытии, хотя и сама предметна к деятельному бытию, ее домен наиболее независим, но, кроме бытия как возможного в низшем существовании, раскрывает и своё присутствии в высшем существовании, которое в низших доменах, областях и регионах реально само по себе. Помимо Другого как принципиально  иного, ее самоотношение, самодвижение  оказывается не только касающимся частичного, но и  регионального и доменальноого и себя самого так, что в нем осуществляется  и в-ином, и в-другом (Другом), и для-себя и в-себе, что в наиболее  простом, максимально формальном (лишь привлекающем содержание  как отчужденное), логическом как онтологическом, а не енслогичеком, усиософном виде исследовано Гегелем. Духовное есть самостоятельная форма идеального для субъективного предметного. Так Русьссия по всеобщему, длительному и устойчивому мнению отличается духовностью сначала как православная страна, примкнувшая к Православию после Седьмого Вселенского собора, а Православие Седьмым вселенским Собором («Торжество Православия») замыкает развитие мировых религий, а затем, особенно, принятием «политического исихазма» («Принятие Троицы в Любви») (св. Сергий Радонежский) становится народом-богоносцем (Достоевский). Особое мирное развитие внутреннего цивилизационного, культурного, национального и религиозного многообразия она становится народом-мироносцем на духовных и прежних в том числе  основах. Мир во всех отношениях (при условии разнообразия) есть существо духовного, как и предметный мир в иных слоях предметного, творческий, творящий в бытии мир. Как творческий мир он привносим в целостности человеческим сознанием (четвертый уровень антропного принципа, уже соединяющего сознанием частично, но в потенции предметность как тотальность). Выражаясь библейский языком, это — мир Божий, понятный и подвластный человеку, им возделываемый и охраняемый (именно такой смысл имеет земледелие и войско в Русьссии), а не мир грехопадения, поверхностный («откртый») и чуждый человеу, несмотря на его усилия и обороняемый гонкой вооружений, отчужденный, а не предметный. Как будет показано ниже, Русьссия сохраняет свою целостность в предметных слоях искони, в отличие от Запада, где предметные слои по большей части разобщены и отчуждены друг от друга, не в последнюю очередь за счет экспорта низших доменов в третий мир. По существу идеалом третьего мира выступает Америка с концентрацией на вещном существовании и угрозе несуществования (вооружения) (антидеятельность) при  фактическом отказе от духовного. Это вытекает из общепротестансткой доктрины Предопределения, прямо и фактически противоположной Православию, и социальным индивидуализмом. Обычно подаваемым под видом (имеющей частное значение) американской демократии, что есть не только торжество отчуждения, но и образец Деграданса (см. Кн.4). Наука в Америке имеет интеллектуальный, а не духовный или разуиный характер, не возвышающийся до мышления, духовного, философии. Под философией (с заявленной претензией на философию как таковую в аналитической философии) подразумевается исключительно логический (низший тип познания и предметности) анализ внешних ей высказываний, ориентированный на внешнее отношение к эмпирии, открытому, а не откровенному. Единственной заботой является успех в меркантильных делах во что бы то ни стало. Это  тоже есть форма отчуждения и его абсолютизация, утрата духовных и иных высоких отношений. Паническое избегание деятельности (на фоне бессистемного активизма), человеческого субъективного предметного творящего бытия. Избрано «not to be», вполне в духе Деграданса, но с условием всеобщности его осуществления. По существу американское общество стоит ниже первобытного не по технологии,  что само по себе есть ориентация исключительно на успех во что бы то ни стало, без внимания к другому, что присутствует в первобытном обществе как вера в духов, активность, действие (а не цельную деятельность), на акЦивность как таковую.
Суждения бытия выстраиваются в систему — Иван не только просто существует — «существует Иван» — но находится в отношениях, имеет свойства  и способен как субъективный духовное существо к деятельности творческой, бытийной. В разной мере (вплоть до минимума или анти) последние характеристики присущи всему предметному, субъективному, в том числе и движущемуся.
В духовном слои и домены предметного, структуры предметной реальности, достигают целостной системности и само духовное в идеале есть система, целостность. Её стороны соединены энергийно, действием духовного, максимально невещественным, словом, в котором действие минимально связано субстратом.  В разных своих ипостасях слово составляет сторону отношений всех доменов реальности, но автономии оно достигает в духовном и ккак домене, и как для-себя уровне субъекта любой степени общности и в общности любого уровня как его «самоговорящее бытие» (Маркс). Слово в целом, если не касаться его внутреннего строения, сочетает действующее и сделанное, энергейю и эргон и действие есть его существо, почему оно и образует в сочетании содержание бытия деятельного, его идею. Будучи предметностью духовного как ид—деЯльное, идея сочетает в содержании и иные уровни реального как предметного в их отношениях и самоотношениях, что и есть предмет как устойчивое. Любая идея сочетает все четыре слоя реальности, ее предметности. Что касается общности, то наиболее фундаментальный её элемент есть человек, индивид, индивидуальность, личность. Все они сами есть субъекты субъекта определенного уровня общности и своей деятельностью осуществляют их движение как субъективность. Но и их субъектность есть необходимое начало деятельности человека в его определенных общностях, без которых человек неполон. Его предметность соотносима со всем универсумом и без него ущербна. Поэтому духовное, возникая во всем универсуме предметной деятельности — материальной во взаимодополнительности с идеальной — составляет ядро полноценного существования не только человечества, народа, нации, но и отдельного человека, составляя личность не только его самого, но и совместных личностей. Универсальное духовное составляет собственно дух, такое Иное универсуму, которое составляет идеальное универсума и идеал и реально уже потому, что в Бога верят, как и не верят, что составляет также отношение, свободно относятся к его бытию или даже отрицают, что в духовном предполагает некоторое утверждение некоторого содержания. Соответственно выделяются, в частности, социальные институты. Их четыре и они необходимы для самого существования общества вообще.  Здравоохранение (с пенсионной системой). Образование, Наука, Культура (с искусством и культом).  Они основаны на сущностной принадлежности верования — существованию, науки ¬— собственно социальному, искусства — собственно политике, философии — собственно духовному так, что они реально соединяют эти сферы человеческого как домены и пластыи сферы в качестве собственных слоёв в обществе и человеческом роде. Суждение существования опирается на элементарное существование, но включает в разных сочетаниях всяческое существующее , так, что можно говорить о существовании разных регионов и доменов и в них — специфических по доминированию предметов (субъектов и  объектов как сторон предметности). Однако в духовном как таковом, само существование принципиальное становится духовным фактом, что не отрицает имманентно его существование трансцендентно, в другом как для-другого и для-себя, что присывает\описывает  его предметностью. Поэтому элементов бытия не лишен никто, но в одном случае как духовного, в другом — как содержания в его превосходстве над формой. Как отдельный объект не лишен иного, так иного не лишена и в-селенная в целом, что увеличивает ее свойства объективные и структурные, не уничтожая системные и субъективные, как совокупного субъекта — такая точка зрения существует. Поэтому духовное как бытие в его аутономии и автономии относится к существованию в последнюю очередь, что описывается суждением бытия его. Хотя в аутономии (Кант доходил только до «автономии», не делая следующего шага, аутономии) оно есть идеальное и проявляется как ид—Деятельное, творящее, чего не лишен и универсум, способный во внешней объективности выступать внутренне субъективным, создающим. Поэтому субъективное как движение призвано завершаться некоторым результатом. Но само по  себе существование в своей минимальности предметно ограниченно, для разных предметов и разных доменов в разном объеме так, что непосредственная предметность существования составляют круг существования, как, например, непосредственно открытое в минимуме живого. Его существование как живого обеспечивается более высокой реальностью. Суждение  бытия поэтому всеобще, поскольку существование оказывается подчиненной, а нередко и самополагаемым началом и само существование бытия есть факт творчества, полагаемый как деятельность творческая во всех ее сторонах. Нетворческая или разобщенная деятельность низводит духовное начало до понятия  или суждения  и искажает их содержание, что есть отчуждение. В то же время суждения бытия могут быть и двуместными, когда нечто подчиняется не столько региону или домену, сколько духовному. В  известной мере неотчужденное имеет такую связь, которая во всей полноте раскрывается как движение и результат в творческой деятельности, существо которой — духовное, выходящее за  пределы данного, наличного в реальности и вводит в нее не только нее существующее, возможное, возможного, но иначе не-реальное. Бытие как сущее духовного всегда относится с небытием и преобразует его. В соотвесствии с принципом реализма, небытие также есть некоторое бытие, и к нему применимы суждения бытия. Поэтому суждения бытия, хотя и ограниченно и частично, применимы ко всему предметному, хотя обобщение его в бытие некорректно. Суждение существования, осуществляясь по всему предметному и предметности, не только как связанное с единичным, но и по содержанию, включает несуществующее, несущественное, неявленное, но  всё это как содержание предметного, выражает в бытии как суждение бытия — бытие существует. России, Русьссия существует, при всех своих региональных и доменальных совершенствах, как бытие мира.  Уроссии мало данного, много заданного. Как его духовное начало в разных степенях проявленности духовности различных ее сторон и форм. В любом случае, базовым является факт, на который обратил своё внимание еще Вл. Соловьев,  — веры в существование внешнего мира, в том числе вещей и других общностей. Можно добавить, что существую — потому, что верю в своё существование (в том числе мышления), что есть база и основа для «мыслю, следовательно, существую». (Декарт). Для мышления чего-то необходима вера как антецедент следования. Такое верование есть уже вера, включает веру, поскольку существование распространяется и на иное, чувственно не данное, не данное заранее и мысли. По крайней мере, вера играет важную роль в существовании непосредственно не вещных, субъектных и субъективных сферах. Неотчужденный, нечастичный и нечастный, бытийный, деятельный человек есть существо духовное, то есть творчески-бытийное деятельствующее системно, а не только структурно (в одном домене ) или регионально (в одном, даже духовном , объекте), что неотделимо даже от отчужденного человека, субъекта по преимуществу, до конца. Но таков человек предыстории. Вера в мышление само по себе склоняет мысль к только человеческому. Оно не дает развиться воплощенной в нем гармонии совокупных, совместных и всеобщего субъекта. Не обоготворение себя, а божественное  или богоподобное возрастание к иному или Иному к универсуму есть мы—шление. Верование в иное во всех  четырех формах и ведет к тому, что, например, мышление оборачивается и служит возрастанию человека до бытия, до личности, которая существует беспредельно многими способами и потому является основой субъективного ккак в-себе иного, результата активности сознания, сознательного, и основы его духовного обращения и деятельного воплощения. Таким образом, суждение бытия — суждение о том, о чем сейчас, никогда, нам, вообще… судить нельзя.  Это — откровенное в самом высоком его смысле и открыться оно может только в других сферах существования, как их нечастичное существование, бытие. Оно сокровенно и в этом частичном как имманентное в-себе, так и трансцендентное для—иного, Иного, инакого, «иначего». Это – типично для суждений Инака (кн.4). Так сокровенна Россия и как тайное для человечества. отсюда столько фантастических вымыслов о ней. Тем более и как находящейся в стадии  Архаики второго тысячелетия своего существования, не манифестировавшая еще своё оборачивающееся бытие. Сушествование же России более всего и всё еще подчинено духовному, хотя всё ещё стоит вопрос о снятии отчуждения высшего и низшего в социально-политическом плане. Именно это — существо вопроса об обороте и обращении в Русьссии. Вообще же духовное есть оборот и обращение, поворот восходящих линий детерминации сфер существования, раскрытия этим внутренней, иной стороны существования. Именно отражению этого служат суждения бытия .В простейшей форме существование распространяется как доминанта в природе в восходящем ряду пребывания, существования как такового и борьбы за существование (миры растительный и животный) так, что собственно мир сущности, сущностения и сущего уже собственно человеческие, а человек в принципе не может ни бороться за существование (действовать), ни существовать как таковой  — гения и геенния, труд и работа, вигетативное  и органическое расширение. Ни создавать собственного царства (ургия, творческая деятельность) без духовного, хотя бы искры его, невозможно.

В духовном слово доминирует как над грамматикой (даже в форме «грамматологии»), так и над логикой, впрочем, и над семиотикой — нисходящем рядом суждений .Суждения образуют выражение связей, отношений, взаимодействий и взаимопорождений (духовное) предметов в качестве объектов в ряду от объективного к субъективному как отношению к духовному в постижении сязей духовных начал. Здесь идея есть слово в его самобытии и сама возможность слова как движения духовного. Если затронуть вкратце (подробнее это будет рассмотрено в других местах), то можно заметить, что структурирование слова на эргон и энергию (сделанное и делаемое) Гумбольдтом не только не затрагивает внутренней структуры слова, но и не подразумевает его оборачивания, когда весь массив слова отдается на услужение тому, что оно сделает. Это выделяет слово из речи и из его бытия идеей, поскольку один только эргон, без связи с содержанием слова в иных сферах, не может наполнить слово бытийным содержанием и низводит его к звуку. Необходимо пополнить слово как таковое смыслом (при чем вовсе не исключительно как эгоистическим потребностям человека, но и иных общностей, где слово может иметь и иной субстрат и иное отношение к универсальной личности) и значимостью, которая отличается от простого семиотического значения еще и действием через слово на другое. Но этим слово определяется еще как нематериальное (не считая субстрата), ид-деятельное и образование, в разных аспектах действующее в разных доменах-сферах. Собственно сферой предметного как духовного слово выступает в качестве идеи-предмета. Как таковое оно соединяет\различает другие представленные идеально слои и домены предметности ( в существовании, сущности и сути) как прикосновенные сущему. Если говорить о духовном как общности, то оно связано с зрением, не смотря на то, что барочный художники считали его самым наивным ощущением. То есть с изображением\неизображением идеи. В существе духовное связано со звуком, как существование с осязанием. Вкус и обоняние, по существу — одно ощущение, различающиеся дистантно  связанно — с социальным. Зрение в двойственности со звуком — с политическим, то  духовное ¬ по преимуществу со звуком. Даже переписывание священных текстов сопровождалось считыванием знатоком и оформлялось чтением в богослужении, не говоря уже о внутреннем проговаривании. Именно представленность доменов предметного духовному позволяет говорить  не только об ощущениях, но и об органах чувств как душевном. Представленность вещественного, понимаемого и объясняемого, воспринимаемого в низшем дополняется  неощущаемым, иным в частности, а также недействительным (ни-что), не-реальным (невещественным), несуществующим. Все они входят или не входят в предметный универсум; все они предметны. Духовное же постигается. То есть раскрывается во всем универсуме вообще, в духовном слове в частности как предмете – идее, в которой гегемонирует идеальное  над телом слова. Слово неслужебное в социальном, политическом и действенном в высшей мере выражает сущее существования (свойства) и отношений\связей в творческой деятельности, то есть по бытию. Духовное есть раскрытие сокровенного (через скрытое и сокрытое) различных предметов, и, как таковое, есть предметность , максимально независимая от существующего и включает в универсум несуществующее, невидимое, сокровенное. Только слово может быть идеей существующего как такового, а речь — способом бытия предмета в другом и ином, без чего он неполон в предметности. Именно поэтому четвертый уровень антропного принципа, о внесении человеком (только он окончательный) во в-селенную (шире — можно сказать,  в универсум) завершает целостность предметности, снимая ее ограниченность.  В этом смысле слово как единичное бытие духовного (слово как таковое, вне его предметной системности) есть предмет духовного. Словесно выраженное сознание углубляется от субъектного к  субъективному, субъектиальному и субъективности (от которой разворачивается собственно субъект в утверждении осознанности и собственно сознания в субъектном), уже способной постижением раскрывать сокровенное (часто и отчасти конкретное у нечеловеческого). Таким образом, духовное есть связь, в которой гегемонирует самовозрастающая идея универсума, его субъектность и субъективность, и в этом смысле оно есть отношение, внутреннее идее по существу, но  охватывающее реальность и саму себя. На это не способно объективное, допускающее различия нее только в предметности, но и противоречия в разноречиях (различия и даже «разлишАния, что есть результат разобщения и, видимо, привиделся Дерррида исходя из предысторического социального. См.: Дроздов В.С. Зраки и призраки. «Русский журнал»). Хотя противоречия и есть форма связи, но нередко необходимо сознание для  их опосредованиия даже предметных противоположностей (сквозь границу как связь) как, например, субъекта  и объекта. Этим, собственно, и должно заниматься четвертое направление в философии, субъективный реализм, утверждая не столько субъективность всего реального (что верно), но единство предметности, единство разноречивое, включающее субъективное как необходимость существования,  не смотря на специфику его проявления. Вещественное существование не менее сокровенно, чем человеческое или общественное, и нее сводится к существованию чувственно данного, оно в сути самостоятельно, то есть субъективно в-себе. Различно в-себе, не говоря уже о для-себя более высоких уровней. Материализм, к сожалению, не поднялся до взаимодействия с сознанием, остался «объективным реСализмом» и не смог даже поставить вопроса о реальности как таковой (Ленин говорит об «объективной реальности»), сугубый идеализм, гуссерлианство, рассматривает «чистое» сознание, то есть относится созерцательно, вне деятельности (хотя и признает чувственное «гюле»). Маркс, в молодости утверждавший деятельную природу человека, в противоположность умственной активности  идеализма и созерцательности  материализма, утверждавший предметную природу всякого человеческого существа (Тезисы о Фейербахе, Экономически-философские рукописи 1844года) впоследствии ограничивается одной компонентой деятельности, трудом, и одной стороной предметности —товаром (и его «иным»— деньгами). Ленин затрагивал субъективное только по отношению к классу, но отдельный класс может быть в социальном только субъектом революции или контрреволюции, он частичен, взаимно отчужден в производство или потребление. То есть остается в рамках того, что просветители называли общественным материализмом — имущественными интересами. Как будет показано в другом месте, марксистская философия второй половины ХХ века нарастающее внимание уделяла деятельности и опредмечиванию, первоначально особенно в психологии (Выготский, Рубинштейн, Леонтьев, Гальперин), что, несомненно, подготавливало научную революцию и обобщение марксизма в более общую теорию (Кун) деятельности. Однако ему не хватало развитой теории сознания имманентно, которая в созерцательности гуссерлианства вообще феноменологии в частности, оставалась умозрительной. И даже в своих формах осознания активности не выходило за пределы сознания как  такового, оставляя сознание и философию в изоляции.
Доминирование над отдельным человеком, отчужденным, отдаленным от совместного и совокоупного субъекта порождает гегемонирование предмета, вещи, объекта так, что сами отношения совокупного представляются предметом или вещью  и часто с ней отождествляются (отчуждение опредмеченного). Тогда как в совместном субъекте (что часто не закрепляется, выражается актически с совокупным) отчуждению может быть подвержена не форма а содержание предметного отношения. Так, Дюркгейм в качестве максимы социологии  утверждает, что как социальным явлениям надо относится как к вещам, то есть прямо впадает в редукционизм- относиться к социальным явлениям как к вещам. (правильно: вещи в специфической форме — посредники отношений социального). Обратной стороной это имело исключительное и несколько удивленное внимание Дюркгейма к самоубийству как социальному феномену («Самоубийство»). Подобные примеры могут быть умножены. Всё это говорит, что редукционизм в объяснении должен быть пополнен и преодолен (как господство продукции) трансдукционизмом (в котором редукция есть субъективный прием в действтельности возвышающегося к абстрактно-конкретному). Напомним, что в онтологике отрицание одного есть одновременно утверждение другого. Смертность Сократа в категорическом силлогизме только подтверждает смертность всех людей. И не только их, а индуктивность (ослабленный вариант продуктивности, трансдукции) есть при обобщении доказательство исходного частного человеческого. В восхождении сложности предметности человека к  пониманию (Дильтей, Вебер),  — она должны быть вписана в постижение как трансдукцию (о чем ниже). Однако и Вебер, обобщает лишь начало социологии деятельности, в действительности — социально ориентированной, на основе  социального понимания, действия, как и его последователи — структурные функционалисты, например, Парсонс. Начинают с социального действия или Шюц, относящий социальную сторону деятельности к переживаниям, исходят не из самой по себе деятельности, а деятельности уже социальной, заранее ориентированной в социум и, по существу, являющийся его функцией. В советской философии такая деятельность  определяется как «социальная активность» (Поликанова, Арефьева.) Деятельность шире социальности, и сама социальность к ней производна, хотя и существует репродуктивная социальная активность. Это касается всех слоев реальности. Сам факт (минимум существования) существования предметной реальности, не исключая поворот — существование того, кому предметное  дано как  предметности. А также факт чувственного влияния (в  целом, если не брать в расчет культурные  различия восприятия) подтверждает укорененность субъективного по роду его в самих глубинах реальности;  само существование (как и несуществование) есть  акт субъективный. Только акт дает основание факту, а также динамическому и функциональному соотношению предметных, полагаемых как объекты, в противном случае просто существующих хоть и в универсуме реального, но реального потенциально, а не фактически.
Дильтей справедливо различает науки о природе и науки о Духе. Однако науки о духе касаются главным образом формы, науки о духе направлены на  раскрытие содержание ощутительно данного, воспринятого. Следует пополнить  эту резкую бинарность промежуточными формами — социологией и политологией (внешнее), с внутренней стороны они несут иное, первичное — социетальное и терминальное, граничное, лишь приближением к чему, слабой формой  которого является маргинализм, окраинность без трансдукции — особенно в варианте постструктурализма. Отнесение к природе вообще, без факта присутствия человека делает закон о природе неоткрываемым, отнесение к ценностям, которые только «значат» делает дух бесполезным в целостно\разноречивой предметности. Ценности описуемы суждением  духовного: оно существует как вершина социальных институтов, посредник политических идеологий и идеал состояния предметности, что также делает их предметными. Равным образом номотетический метод, метод установления закона в природе универсализирует природу, которая в предметности не подчинена полностью тождеству, а гомологична, что подразумевает различие через аналогию, в том числе и за счет кенозиса, вхождения законов идеографических, в частности, деятельных. Нельзя преувеличивать единство природы как существования; каждый предмет лишь аналогичен другому, что не отрицает гомологичности их способов существования, в природе в частности и в производстве к облекающем социальное. Идеографический метод ценен признанием идей в жизни людей, но людей по большей мере разобщенных (Наторп) и не воодушевленных. Идеи имеют свойство и для них чрезвычайно характерно (гомология) соединять людей вплоть до интериоризации и экстериоризации общностей от личности до универсума по аналогии отношения к идеям. Отношения при этом, восходя от предыдущего внешнего отношения (косвенно выражающего\полагающего суть) становится сутью. Так духовное становится символическим.


Прежде, чем приступить к анализу символического как высшего рода духовного, «реальнейшего» для младших русских символистов, необходимо определиться со словом, бытийствующим здесь наиболее свободно, хотя оно сопровождает человека повсеместно и определяет его «не-здесь-теперь — этим и этаким – бытие», есть элементарная форма субъективности. Если обратиться к древнейшей традиции, живой до сих пор и достаточно авторитетной, то, по книге «Бытия» ( 2:18-20) еще в состоянии грехопадения Адам назвал, нарек, наименовал (дал имена) всей твари. Она была непосредственно открыта для  него во всех своих поворотах и сущностях и служила ему, а он — властвовал. Именно поэтому отсутствовало четвертное, внешнее, наиболее грубое отношение — семиотическое, которое впоследствии, особенно в ХХ веке стали считать основным и особенным, даже в пику мягким отношениям слова. Слово тогда было подчинено знаку и резко противопоставлено как означаемое и означающее. Видимо, после грехопадения, когда пришлось трудом добывать хлеб свой от природы, Адам еще и о-значил, «на-значил» мир как жертву его трудам. О-значение стало греховной стороной предметности, средством манипулирования ею исключительно в интересах значащего — человека и в его частных целях как объект удвоенный в объект. Его природа в лучшем случае меоническая. Она соотносима с тем ничто (небытия), из которого, по авторитетному и многочисленному мнению, Господь сотворил мир.  Слово, будучи существованием— посредником и, в зоне бытия, определенной идеей, а также идеями идеятельностяи. Слово может быть речевым опосредствованием  каждого слоя предметности для низшей, как мате-реальностью для высшей. Это вполне обратимо и именно обращенная форма является важнейшей, интенсивной, стасийной, бытийной в максимальной мере и формально есть суждение бытия. Слово слабо в своей знаковости к  веществу, в существовании, и укрепляется в сущем. Мы называет зону бытия как духовного в отличие от искр бытия в другом сущим и существующим вслед   за старой традицией самоопределения Бога —«Аз есьм Сущий» (Исход 3:14), что вошло и в иконографию Иисуса Христа. В любом случае словесное   другое всегда шире и мощнее просто семиотического, с помощью которого Пирс пытался организовать иначе неорганизуемые отдельные (вне деятельности) акты действия и символически (выводя символ напрямую из знаков как их «пучок») оправдать принципиально внеморальные последствия прагматического действия. Но слово в существе есть логос, закон деятельности, в том числе и существования и, кК таковой, соотносим с присутствием истины в-себе ( в отличие от истинности, частно называемой истиной в науках). Если продолжить рассмотрение исторически и логически исходного, то это есть — Бог—Слово, хотя бы потому, что логос истинен в духовном и в бытии вообще. Свобода, реальный субстрат  бытия, в знаке имеет только указание на существование иного, и, поскольку ничего в нем не означает непосредственно, это суждение есть суждение бытия. Иное дело, что знак усиливает влияние существования внешнего и системой своей жестко детерминирует общности, которые преодолевают (или меняют) семиотичность своим движением. О-значивание как деятельность имеет также зону изменения, но она, хоть и под влиянием деятельного бытия, остаётся в рамках идеологий. Номиналистическая условность знака оставляет номинус на уровне политического, значения\смысл (искаженный) на уровне социального\социетального, а предмет — по преимуществу на уровне вещественного, само которое есть ме-он в самых минимальных рамках. Как признаки. Однако признаки в развивающейся деятельности играют важную роль и семиотическая структура как каркас, содержимое языка интенционально и экстенционнально может служить средством развития  речи, неотделимой от любых отношений, производственных и действенных вообще.  Хотя природа семиотики, как показывает семанализ (Кристева) имеет черты эгоистические, а не орфические, склоняющие все существующее к человеку как законному главному субъекту, мельчайшему по существованию,  но величайшему по сознанию  и мышлению, что есть, собственно, автономное движение сознания. Поэтому элементы знакового, часто предваряющие деятельность, имея иной субстрат и структуру, входят в слово как элементарную  идею в качестве «иного» «снизу», что при оборачивании исторически (преисторически отчасти) отношения может совершенствовать предметность и предмет.
Сами же внутренние отношения слова как онтологосное начало, точнее, начало энслогическое, поскольку онтологическое — региональное, доменальное, пластовое  и слоевое бытие снимается в духе бытия, сочетает имя, на-звание (зов в деятельность, см. Кн.3.) и речение, внешнее движение слова в пределах духовного.  Речение сочетает все роды деятельности. Очищенное от небытия знаковое, таким образом, происходит из системы слова ¬ имени, значения, смысла и зова, что вовне выступает как чисто существовательное отношение. Логос же окружен софосом, субъективным, и гюле в широком смысле  — всем, охваченным  этим слом предметным, не исключая и его само.
Сотворение мира Богом, если взять наиболее древний вариант, вариант субстанциальности духовного, произошло через творение из небытия (наиболее авторитетный вариант) так, что случаи распоряжения по произведению одного из другого как низший вид творения можно оставить в стороне. Небытие чаще всего мыслится не по-античному, как меон, отрицание, не уничтожающее возможность возникновение бытия. Традиционно это называется бытием как нечто, более важное, чем человек, просто существующий наравне с животным, а не обладающим высшим бытием по отношению к миру как существованию и условию существования. А как УК-он, ничто, что Булгаков сравнивет с  бесплодной женщиной. Как мы уже видели, сотворил означает создание во всей полноте разноречивых предметностей, но небытие отрицает такой вариант, что можно понимать как возможность дальнейшего творения внутри сотворенного. Творение касается мира, душ животных, человека и, поскольку бог сотворил человек по образу и подобию своему, то творением без творящего является он сам. Творение их максимально внутренне, есть  субъектное, то есть свобода и способность к творению, как, видимо, и следует понимать «образ и подобие» Это — максимальная (хотя и различная) аутономность, раскрывающаяся в автономность. Это — развертывание в-себе вовне в принципе в безграничный круг отношений и связей, что характеризует  первоначально символ в падшей семиотике, имеющей идеальное  только по  отношению к субъекту. Другой, дополнительный вариант — сказал да будет. Если существующее производится из бытия, то генетически его можно с натяжкой называть бытием и «да будет». Формы будущего времени в русском языке, как и прошедшего с «будет» особо подчеркивают «есть», существование как  область творения бытия и в бытии. Но во всех случаях присутствует творящее слово или слово «сотворим». Очевидно, оно отделяет творимое от ничто кК полного небытия, УК-он, ничто и, если провести аналогию с творением человека, предполагает образ  чего-то и подобие чего-то, пусть не Бога. Проще говоря, они имеют образ самого себя и подобие себе самому,  истекающее из слова, которое было сказано.  Раскрывающее его как эйдос и сущность, как сущностью для подобия было творчество, а праобразом для эйдоса человека — свобода. Но само представление об образе и подобии подразумевает нечто от слова и дистанцируется словом от «ничто». Само слово поэтому подразумевает пресуществование слова, по крайней мере того, что с-казывается, показывается. Очевидно, бог имел определенную пре-мудрость, чтобы мудро творить. Бог должен иметь мир в Себе, чтобы он стал для-себя. И это для-себя есть некоторая мудрость Божия. В Библии есть точное указание на такое начало, причем индивидуализированное. В сущем, это идеальное предметное в духовном, содержание бытия. Гейдеггер, как ни странно, называет еще не реализованный проект непредметным. Обратимся к первоисточнику. «Господь имел меня началом пути своего, прежде созданий своих,—пишет Соломон,—искони: от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовало бездны, когда еще не было источников обильных водою. Я родилась прежде, чем водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он  проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основание земли, тогда я была при нем художницею, и было радостью всякий день, веселясь перед лицом его все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сыном человеческим.» (Притч. 8:22-31).Утверждая образ существуюего и подобие ему самому и  некоторым  другим, София, художница, соединяет слово с ничто внутри  и осуществляет это с  присутствием Духа Божьего. Ибо творящее слово не может быть без духа как зиждительной основы и движения созданного. Таким образом формируется фактическая сторона духовного как основанного на духе над ничто так, что ничто становится нечто. Доминирует дух  творящего слова, под руководством которого Премудрость становится мудостью сотворенного. По существу, это софос существующего, но он еще полон творящего духа. Но грехопадение низводит софийность сотворенного с уровня бытия субстанциального, на другие уровни ¬— проникновение ничто прикрыает бытийные глубины сотворенного и,  падшему человеку требуется определенная созерцательная действие для раскрытия мудрости  существующего, раскрытия в нем бытия как бытийного замысла Божьего, подобия как содержания «да будет», предназначения существующего. Творение продолжается вседержительством Божиим, поддержанием существования. Русские софиоллоги,  однако, не учитывали повреждения сотворенного, полагая, что просто премудрость как таковая воплотилась в материю, идея которой также имелась в планах, идеях творения. Поэтому Булгаков называет свою концепцию «религиозным материализмом» и, по существу,  обожествляет мир, что оборачивается идеей об Софии как четвертой ипостаси. София, несомненно, ипостасна как четвертый объект божественной любви, но не является лицом троицы, ипостасью, а только участником творения. Премудрость сама по себе не есть лицо творения, но только его  посредник, одна из тварей. Так что с  фактической стороны духовное софийно, мудро, но в прикрытой форме грехопадения, и потребуется духовная деятельность по раскрытию софости. Она уже скрывается и в слове, как в него вступает и ничто, объективое  и объектное, объектность, падение, дух которых скрыт как субъективность под формой, неизбежно открывающейся как сторона предметного только многосоставному человеку. Попытки разделить Софию земную и горнюю, простонародную и «пистис» (Карсавин) только усложнили задачу софиологов: по существу они обожествляли мир («святая плоть» Мережковского).Здесь возможность духовного появляется лишь при предметном связно-противопоставленном явлении субъективного в объективном как глубина объектности (субъктивность) объективного в данном слое предметности. Почему и субъективное начало реальности плохо различимо. Такое соединяююще\разделяющее отношение, в данном его виде, есть духовное, которое вполне могло бы удовлетворить верующего к вере как «естественная теология», самый прямой путь к религии. Духовное здесь существует в наибольшей из духовного мере и может выразиться как бытие (движение в том числе и в глубину) мира, его нехаотичное развертывание. Само существование подводит к мысли о существующем как источнике существования, о существовании духовного субъектного. Софос здесь двойственен по сущности и существованию. Это и позволяет говорить о софийности, хотя с точки зрения бытия здесь доминирует первый уровень существования., двигающийся действием. Свобода здесь есть движение без помех (как выразился один из аналитических философов –«Логос 2016 №5.). Подобную религиозность, а это есть религиозность в самых основах, Достоевский выразил «я и клопу молюсь». Духовное отношение здесь односторонне, требует культа, вполне удовлетворилось бы идеей Булгакова о Софии как Душе мира и само  отношение выражается в религиозном отношении. Особенно важно явление иконы – к связи здешнего и иного миров. Подобную философию во многом развивал Сковорода. Не  случайно видный софиолог Флоренский считал центром культуры не деятельность или бытие, а культ. Субъективны здесь чувства верующего, а субъектное — вечная жизнь. Подобная фактическая духовность, ее объект-объектный, субъектно-субъектный минимум достаточно распространена и имеет множество вариантов по предмету и форме отправления, служения религиозному отношению. Особенно она развита в Западной  Европе и Америке, современных и означает далеко зашедшее отчуждение превращенного типа, где вещь становится источником  духа и жизни. Но как минимум такая духовность необходима, но только в системе и только в виде (редко встречающемся) как призвание — чем отличается от прямо противоположного предназначения. Подобное религиозное отчуждение хорошо описано Фейербахом. Оно есть в принципе однонаправленное действие и способно обслужить только его, почему и развито  в  протестантских странах. Вебер сделал широкий жест, говоря о протестантской этик. Это — только производственная дисциплина. И у капитализма нет духа, как не может быть духа у обоих этих низших способов существования.  Есть воодушевление. В   Советской России была схожая ситуация, но теперь она обернулась – доминируют верхние слои   существования, что позволяет надеяться на их воплощение вниз. Либеральная идеология говорит вовсе не о свободе человека (фреедом), а о выгоде распоряжения своим имением (и даже именем) для дохода, успеха, большей аудитории (либерти) и т.п. Человек же исключительно субъектен, обречен своему, а не освобожден  для-себя и в-себе. Его для-другого не ради Бога, а ради выгоды продать или успокоить совесть. Не случайно у Гуссерля другой – просто стоящий рядом, а не Другой. К нему возможны лишь либерально избираемые отошения господства, гегемонии, или подчинения, монии. Взаимность не признается, как распадаются любовные, гендерные, дружеские связи (становясь гомосексуальными). Характерно, что в России искони собственность не то, что я имею, а то, что дано и гарантировано другими, чаще всего в искаженной форме иерархии. Например, до их пор говорят не о частной собственности, а о приватизированной хотя лучше было бы в сохранении — о «личной». В этом смысле даже образование получено. Дилемма Фромма «быть или иметь», в отличие от Запада, решается в стону «быть». Нередко социетальные связи резко альтернативны социальным, как общественне и не достигаются извращенным путем. Даже понятие «олигарх» (ограниченный) имеет смысл приближенного к власти,  хотя покупается капиталом.
Россия, с ее множеством внутренних различий и редкостью поселений, весьма персоналистичная, личностная страна. И  должна стать систематически более персонаЛИЧстичной. Здесь слово, речь менее оторваны от других сторон жизни и более коммуникативны, чем информативны. Поэтому даже незначительный разговор может иметь духовое значение и даже недуховные слова имеют часто духовное значение — или антидуховное, например, поматерные выражения, хотя и  они имеют  смысл отсылки к социетальным, половым отношениям и ко всей личной истории говоримого. Отчасти — это результат  русского православия с его нерегламентированной ответственностью  перед Богом и сообщественным (древле — еще и «соборным» и вечевым, что не исчезло) строением  отношений, покрываемым духовными силами в любви и свободе, не либеральной,  а фриберальной (о чем в третьей книге).
Слово сочетается с софией на уровне логоса так, что  в нем разноречиво сочетаются образ и подобие, подобие – бесподобное (индивидуальное),- духа, который по содержанию есть свободное влияние общностей большего масштаба и меньшего масштаба (вплоть до личности). Под духом Божьим можно понимать содержание универсального масштаба, если не предположить иного — в универсальности заложена единичность. Энергейя и эргон, действующие в речи, диалоге, хоре хоровода, полифонии, могут меняться местами, но их содержание – энергия, цели, и эргоническое, средства напрямую ведут к деятельному осуществлению идеи в бытии, в человеческом деятельном бытии. Отметим попутно, что присутствие небытия в софийном может стать средоточием нехваток и возможностей в их осуществлении идеей а точнее — деятельным бытием, в частности, творящей силой молВитвы, поскольку ничто сочетается с нигде и никогда, а если к никто приступает искренне верующий, то образуется реалия, влияющая на весь универсум непосредственно. Идея — наиблее богатая содержанием реалия, но ее форма также реаль-листична. Если снизить уровень обобщения и общности, то можно обнаружить, что редукционист Аристотель приписал движение («причины», а изгнанная энтелехия, причина целевая, возрождается из предпосыло деятельностьюкак направляемойму смысловым бытием движением) только вещам как «первой сущности». Он не потрудиился рассмотреть более общий случай обратного соотношения причин в деятельности, от деятельности, а минимумом действия, не только механического движения, обладает и вещь (предмет, пополненный обработанностью, об-лад-данНием) и объект, в котором хотя бы спит или находится «в обмороке» (Лейбниц) субъективность — способность  к ее причинению. Одностороннее причинение характерно для изолированного действия, но напомним — причина материальности, формальности,  движения  и изменения иного. Последняя, зеркальное отражение  движущей причины, энтелехия, напрасно было  просто отброшена в Новое время,  что породило массу трудностей не только в гуманитарных науках, но и системно построяемой физике. Уже  она есть проявление субъективного в вещи. Но это – обратная сторона  реалии как способа бытия предметного. Её «кто». Опредмеченное субъективное тоже объективно, хотя особенности предмета  могут не дать ему проявиться в полной мере. Конечно, данное фанатично действует однонаправлено и, в этом смысле, не является духовным. Духовное в тенденции охватывает всё и всему дает место, время, существование. И сущее его не минует, особенно сущее в духовном как «религио» (отношение, связь), многоместное (бесконечноместное в символе) отношение с доминированием идеального как ид—де(а)ла. Именно поэтому о существовании духовного можно сказать лишь, что  «существует духовное», поскольку простейшее существование в нем представляет исчезающее малое начало. Собственно религиозно это есть поклонение, молитва, обряд, вера. К предметам нерелигиозным такие отношения,отношения веровательные, имеют свою специфику и разворачиваются так, что особое отношение к предмету ослабляется вплоть до признания и того, что было изначально — себя предметом, но уже не  только объективным, объектным (в сознании), субъективным, но и субъектным. Все эти начала присутствуют в духовном как идеЯтельности. Для простоты рассмотрим эти аспекты в нарастании их духовности от фактичности к динамичности, функциональности и актичности. Напомним, что и самые атеистические авторы не отрицали духовного,  см., напр. коллективную  моногорафию «Духовное  производство»М., 1979, советских времен.
Вторая, динамическая сторона духовной деятельности, а духовность есть деятельнсть, даже бытие Божие как основы и источника творения в софийностти есть деятельность, как и вседержительство, есть источник движения в особенности и духовно оно объяснимо с точки зрения объектной. То есть  принадлежащей субъекту как объекту, но в  особенности обернутой  в сознании к другому. Отчасти, в гуманитарных науках (которые скорее относимы по предмету к эстетическому)—к Другому. В первом случае — и до предела а втором—под предметом рассматривается часть объекта, обобщающего все сущее, и выделенное в качестве предмета науки или, уже,  исследования. Предметная сторона познающего подлежит элиминации, хотя это  и вызывает множество затруднений, особенно с точки  зрения духовного существования мира как объективного, что невозможно объяснить вне контекста  иных сторон духовного. Обычным ответом о существовании  результата научного является изоморфизм объекта и его знакового выражения, по отношению субъекту и объекту — «третий  мир» (Поппер). Впрочем, этот «третий», «Объект-субъектный» мир предполагает и  нужен для существования четвертого  — «субъект-объектного».  Последний порождает предыдущий и оборачивает его  уже в нем самом как духовная деятельность. Третий мир» не  исчерпывается наукой, динамиической по отношению к существованию стороной существующего. Поскольку миры эти разнятся между собой, между ними возникают отношения такие, кие номинализм называет отношениями именования. Однако номинализм (за исключением отчасти Ло) не замечает обратного движения именованного к имени, что в духовном плане, чтобы не касаться собственно научной стороны, в частности рассматривается имясавием и имяборчеством (с1909г., Афон). (Вопрос детально рассмотрен Флоренским, Булгаковым,Лосевым и современные взгляды — митр.Иларионом Алфеевым). Это возводит к вопросу Платона—по природе ли имена или по установлению? Не касаясь формы самих имен, обратимся к их сущности. Если «Имя Божие есть Бог, но Бог не имя Божие) (Булатович, Флоренский, Лосев), то следует обратиться к вопросу о проявлениях, который св.Григорием Паламой решался в  том смысле, что божественные энергии, действия есть не сам Боог, но Божество. Догматически, в соответствии с решениями Седьмого Вселенского собора, икона должна быть надписана. Такой иконой имяславцы вообще, Булгаков в частности, считал Имя. Соответственно, Существо Божие, его Бытие проявляются в имени как иконическом знаке, насколько он правильно понят. Насколько почитание взошло к поклонению. Что касается динамической стороны духовного, то энергии, действия духовного, духовные действия всего существующего касаются его стороны как сущего, что, в конечном счете, есть тварность в положительном смысле, особенно как тварность всеми или некоторыми (что абстракция) общностями. Поэтому все существующее (сущее в том числе) имеют имя и  и имя (« имяние») есть они сами, не смотря на их общность, особенность  или единичность. Если в чисто религиозном отношении (и даже максимально широком — религио) знак означает  также и наз(н)ачение, то имя сохраняет скрыто это свойство и проявляет его в прагматическом использовании зна(к)ния. Иными словами, всяческая наука и другие виды объективности в субъективном субъекта есть знание имен. Знание истинных имен, по сути, означает всесилие (Розеншток-Хюсси, Бергер, Луман, Лосев). Если под именем подразумевать не только звуко-номинальную форму, но и содержание (определение, развертку) имени, не только номинальное, что вновь отсылает к именам и т.д. В особенности имя есть именованное постольку, поскольку последнее есть результат деятельности, творения либо фактического, либо актического. Чаще всего познавательно-оценивающего.  Во всем своём объеме охватывает универсум. Поэтому в имяславческой перспективе Имя Божие не является знаком, но символом. Тогда как все остальное есть в разных аспектах¬—материальном или идеальном что дополняет друг друга и потому неотделимо, в исследовании — неразличимо хот и противоположно направлено,— божественное как  творимое. Последнее же предполагает  субъективность самого объективного, если не впадать в крайности субъективного идеализма с его вечной  проблемой (так и не решенной Махом)—каков механизм отнесения элементв нейтрального к физическому и каков — к психическому? Он и не разрешим, если не поставить его субъективно-ре-алистически, во всеобщем контексте предметности. Наука как таковая касается  не истины («научной истины»), а истинности некоторого множества высказываний. Это подтверждает анализ  всех четырех концепций истины научной, тяготеющих к разным началам духовного, а истинности. Поэтому понятийный ряд, по недоразумению названный именами, всё-таки именами является, но  не в научном, а духовном плане, как определение особого рода объектов, имеющих специфическое действие (энергию в широком смысле как действие). Недействующие  и безсиловые объекты не существуют, хотя несуществование составляет задачу скорее иного плана,  динамического (дЮнамического, возможного). ЕмяслОвие, по  существу,  в широчайшем смысле, есть конструирование в деятельности нечто, имеющего черты ни-что, нового и, как человеческое творчество, ничто. Так или иначе оно включает ничто как внетелесное начало телесного начла предметного. Мир вписан в ничто. Мир пронизан небытием. Всё сущее вписано в ничто. И знание как знание творения есть знание  творения из ничто (неканоническая кн. Маккавеев), в минимуме ни-что, ни-кем, кем-то, еще это нее сотворившим, ни-где, еще не имеющим места и ни-когда, времени не имеющем. Слово как существо понятия в имени обретает дюнамическую силу, силу действия, то есть перетекает в движение с именем и творит именованное заново, творит имя. Сходное, как увидим, происходит и в функциональном с той разницей, что динамичское касается более поверхности и объективного начала, а функциональное — внутреннего и субъективного начала (и в том и в другом случае — любой общности).
В конечном счете знание есть некоторая мораль определенного сообщества не только ученых, но и пользующихся их результатами людей, которая сочетается с релиджио исходного духовного отношения, которое может быть собственно религиозным, свободомыслящим, безбожным и а—теистическим. Очень часто именно ориентация на  знание связана с безбожным образом мысли, поскольку в массиве связана не с раскрытием мудрости (в основном — дело философии, но и всего духовного), тайны творения (в любом варианте), а с прибавлением изооморфных словесной системе (содержание имени) знаний. Хотя имя включает и  другое, другие стороны духовного. Как чаще всего, но не всегда, и именно это «не всегда» делает духовное духовным, самодвижным, внимание  ориентировано на недуховное. Первым его преодолением, выходом за пределы собственно меркантильного интереса и вторым слоем этоса деятельности является объективное, в котором открывается субъективное, как движение, как развитие. Но наука  — далеко еще  не всё знание, оно  присуще каждой общности и отдельному человеку как знание имен. Как свидетельствуют некоторые лингвисты  (Топоров, Успенский) в русском языке практически все слова — имена,  за исключением глаголов и отглагольных форм. Поэтому язык обладает определенной этикой, не только  ритуальной, а  слово в качестве идеи имеет имя и  поэтому имя идеи различает идеи по общности, связи с общностями. Динамический характер имени свидетельствует: его непустое содержание обретается только в деятельности и на деятельность направлено Тот факт, что знание направленно на идеальное постижение предметности означает только, что оно должно преобразиться в духовном, соединиться с общностью и предметным, и обернуться действенным изменением, творением немысленной действительности, в которой общности обретают дейст—вит(а)ельную предметность. В реалии духовного, в духовном слое реального, это есть «где». На основе  знания — и в этом его значимость — разворачивается трудовая  компонента деятельности  как  целого. И познание, объяснение есть труд, требующий от соответствующего сообщества определенной морали, влияющей и истекающей из  общего этоса деятельности. Объясняется и план   действия. Именно вместе с моралью знания  и действия этого является компонентом, средством  духовного и — существует. Он обеспечивает существование духовного как движение, динамическое начало. Но общая цель ему не принадлежит. Таким образом раскрывается духовный смысл отношений связи. Именно они в мире — главный предмет в динамическом плане  исследования (хотя их не исчерпывают). Вопрос о существовании ставится здесь прежде всего  в аспекте связей. Отношения же — скорее вопрос нравственный (отношение к чему-либо).
Если говорить о богочеловеческой (в разной мере) природе падшего человека ( с божественным содержанием), то нравственность относится скорее к  вопросу о божественной природе, хотя и познание есть проявление божественного всезнания через ничто грехопадения. Для неверующего можно сравнить его с дихотомией Бергсона – инстинкт и интеллект, непосредственное и опосредованное. С той разницей, что именно инстинкт породил интеллект, способный объяснить природу глубже  инстинкта. Суждения существования, которым ограничивается животное. И Агамбен приводит пример  бытия в открытом на случае львов, что недостаточно для такой общности общностей, как человек, сам Универсум с телом. Тем более оно должно обращается в суждение бытия. Бытие, собственно, есть существование во всех возможных и невозможных смыслах и прежде всего смыслах (не всегда осмысленных) и существование по максимально возможному масштабу для данного существующего. Тем более оно масштабно для бытия, которое в том числе и существует (что не очевидно, но должно быть хотя бы как субстрат).
Углубление «где», от чего зависит регион знаемого, пересекается с «когда» и они часто подменяют друг друга. «Когда?» в реалии онтоса (скрещения реалий, реализмов) бытия скорее отвечает за нравственную сторону его.  Бытие на высших уровнях свободы доступно высшим уровням общности—этике человечества, морали знания социального, нравственности политического и этосности собственно духовного. Как универсальной деятельности в свободе и основы свободной оборачивающейся предметной деятельности. И первый из оборотов – идеальное в материальное в субъективной реальности деятельности. Для собственно духовной деятельности предметом оборота является она сама как дух и идеал. Для области понимания именование, может быть, более характерно, чем для объяснения, но оно является продолжением наименования в более высоком плане как расширение названия в качестве определения уровня, степени и значения существующего. Но понимание — план функциональный, и собственно имя здесь выражается скорее в образе энергии в изначальном смысле (древнегреческом) действия вообще, а область объяснения и фиксированного именования — область динамейи и в смысле движения-возможности. И-Мя, как видно будет позже, даже в образе им-мени, есть проявление энергии в образе некоторого движения, осуществления дюнамейи и есть свойство, присущее не только человеку, хотя по совершенству и уникальности — имени заслуживает только он. И собственные имена общностей, и его собственного имени. Поэтому божественная энергия (действие божества) в полной мере касается именно человека, а уж он именует (дал имена).
Как профессиональное знание должно сочетаться со знанием других людей (кризис европейских   наук Гуссерль и видел в отрыве абстракций от жизненного мира) и создает определенную мораль как осознание  социиальнных\социетальных связей, так и отношения понимания вписаны в политически\политейные отношения. Утверждения обратного (Файенберг, Ги Дебор) спорны.  Направленность на объяснение — скорее внешнее отношение предметов и их сущностей овнешненных внутренностей. И, как таковое, более ориентировано на объективное, Это не исключает субъективное, как в субъектах, так и в субъективном в объектах.  Понимание (эйдос, образ) ориентировано более на субъективное, чем объективное. Хотя оба они есть две стороны одной предметности и ее  внутреннее разноречиие. В то же  время существуют более  выраженные субъекты (в том числе общности) высокого уровня движения  и способные самостоятельно инициировать бытийную свободную деятельность. Деятельность осмысленную и сущностносоздающую,  не только формально-эйдетическую, сутьностную,  преображающую сущность изнутри. Если познание  ориентировано на предмет и сущность, скрытые как ничто, то понииманиие  ориентировано на образ (творчество)  и  смысл (свободу), искажаемые грехопадением и  восстанавливаемые усилиями общности, чаще всего конечной — личности. Это  объектные свойства предметного, господство внешнего.  И оно основанно на предстоящем (и уже постепенно развертывающемся) торжестве внутреннего, господстве внутреннего. Смысл в совместных и совокупных предметах есть значительность деятельности. Необходимо подчеркнуть общее свойство имен собственных (о них здесь) и нарицательных (о них выше) — они выражают то, что имеют (имЯют), то есть ту энергейю, (эрос в противоположность танатосу) к кой определены. О в любой деятельности заключены разнообразные другие по влиянию (предметному, сущностному, эйдетическому, смысловому) и различие заключается между предметным объектно и предметным субъектом в уровне и объеме воздействия. Носитель имени собственного, субъект по природе и производные совместные и совокупные субъекты способны действовать во всей полноте, свободно и творчески, чего не лишены и сами по себе субъекты производные, иное дело, что их основа, человек, всё еще занят сугубо своими делами. А субъекты иных порядков обладают субъективными свойствами лишь   в пределах своего способа движения, без которого они не существуют, что тоже способ движения. К полным субъектам относится сотворенное – мир как целое, души животных, человек и, видимо, сам Бог. Если они существуют.
Функциональное духовное относится прежде всего к субъективному и субъектному, как динамическое — к объективному и объектному. Как уже говорилось, различие это — различие сторон предметного и строго не закреплено, хотя имеются и предпочтения и тенденции. Но нет субъекта без объекта и объективного хотя бы, как нет объекта без субъекта, субъективного хотя быть, то есть предметности. Прежде всего эти отношения не внешние, как полагают критики корреляционизма, а внутренние некоей целостности предметности, раскрывающиеся либо динамически, либо функционально. Если в динамическом говорилось об имени, то это об идеальном начале, действующем во всей дисперсности предметных аналогичных, гомилетически. В функциональном объединяются гомологичные и объединяются по типу, как соединяется предметное в разноречивых началах, хор-хороводно, контрапунктически и полифонически(гомилетически), словом в целом и уже затем связывается именем. Иными словами, динамическое в некотором смысле (имяславческом) функционально; функциональное в некотором смысле (исихическом) динамично. Но стороны связи этих сторон  противоположны, разноречивы. Особенно очевидно это в искусстве — скульптуре, живописи, театре (кино), музыке — по восходящей. Не случайно, исихия — сторона правильно понятого имяславия, не абсолютизирующего духовное содержание имени-иконы. Имена множественны, потому духовны по-разному и само слово есть некоторый предмет, имеющий иное. Гомилетически — значит, неким посланием связи так, что может быть некоторый центр. А центром может быть и есть каждое предметное,  что осущетвляется в известной мере всегда, даже если центром является некоторое Я. Такое послание  предметно  и воздействует как другое или Другой. Подразумевает предметное взаимодействие даже в ранее положенном предметно так, что оно есть другое, а не простое отрицние исходного. «Не—Я» и «не—я» Фихте, что вполне соответствует усеченному из полноты деятельности лозунгу  его — «Действуй!», отрицающие целиком предметность опосредований Я и я, непреодолимо разводящих Я и я в идеалистических спеквуляциях. Предметным является и духовное, поскольку оно существует или не существует, хотя способ его предметности всеообщ. И неизвестен. И есть доминирование содержания над формой не только формально, но и ре—ально. Полифоническое, как будет показано в другом месте, дополняет гомилетическое как обобщенные роды диалектики. Омилетика, по существу, низшая часть полифонии. Поэтому и наука как знание вообще соотносимы скорее с поверхностью, вскрывают ничто существующего. Вплоть до раскрытия падшего (хотя бы отпадшего от человека, или человека, отпадшего от натуры, в том числе, может быть, и своей, или своей как природной, или как «существо нехватки», Жижек) существования всего существующего вообще. Или Его мудрости «сотворим», «да будет» в с сочетании с «да произведет», за которыми скрывается уже некие обрза и подобие мира, живого, человека, Бога, их эйдос и сущность, в другом глубже скрытые. Призвание искусства, нравственного  вообще как  зоны субъективных  по преимуществу отношений, именно поэтому имеет содержанием объективное и объектное как непосредственное содержание и функционирующее в функциональном.  Как в динамическом объективное и объектное было субъективным, активным, часто даже своей пассивностью. Также и здесь, некто может быть пассивным даже своей активностью, особенно если она не автономна и не аутономна. Древнейшим образом такой функциональности служит исихия, «молчальничество». Оно связано с «умным деланием» во внутреннем плане и «умной молитвой», самой известной из которых является «молитва Иисусова», в связи с которой и разгорелись имяславческие споры на Православном Востоке. Как и имяславие, связь слова и дела характерна и для религиозных практик, она характерна для нерелигиозных практик также. Она подразумевает осознание себя в мире внешнем и, главное и что является задачей всей современной России, переориентация, оборот и обращение во внутреннем мире (Мvр),  молчальничество. Собирание составов тела (с плотью, душой и духом) в более широком смысле, собирание субъекта для проявления его субъективных качеств более всего является задачей. Затем требуется собирниие души во всех случаях — моливой или внутренней или внешней моЛвитвой, то есть где слово не расходится  с делом ни  в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Осознание и сотворение имени и имен, имеславие. Короче, осуществление конкреции в цельность в лучшем случае, или (условие) целостность из низших связей и связей с внешним, насколько это возможно, освобождение от скрытых привязанностей. Нетрудно видеть здесь аналог динмического в духовном, собирание содержания имени в его форму, оформление содержния, преодоление формальности и склонности к содержимому и внешнему. Далее в исихазме следует собирание ума («сведение ума в сердце»), то есть подчинение ума высшему. Наконец, идет стяжание духа, в котором уже происходит сотрудничество («синергия») Бога и человека (высшего, ценного, ценностей)  Человекаиз в-себе  для-себя в для-Другого  для-Иного, иного, инакого и ино-го. Все действия эти есть энергии восточном Православии, и Хоружий говорит, что человек есть связка энергий. Он не различает структуры, направления, цели, виды и истоки энергийи. Не отличает современного их понимания. Не понимает их существо как действий и как дюнамей (возможностей) — сил, и печется только об одном, только о энергиях, а не о цельной деятельности (энергейе), для  которых действие (энергия) да и всё множество акЦций деятельности – частности для деятельного бытия. Существовании  иначе сущего, но понятая  функционально, как имяславие. На помощь выступает символизм, мир в преломлнии  всего иного (другого) сущего. Слово (идея) функционально как идея деятельности соединения тел (объективное), чувств (объектное), мыслей (субъектное) и духа (субъективное) и субъективно- предметного разделения их внутриреального. И всё это — на фоне аскезы, воздержания, особенно вещного на основе вопроса -  «а надо ли мне это? Справлюсь ли наилучше? ИМЯние ли это моё?» Имя (идеальное) динамично как конкретность объектного вне него (или с ним как содержанием) как движение тел, объектного, субъектного и субъективного и соединения их внутри предметности на основе субъектиального под катализом субъекта как аутономного как ихоборачивания. Оба эти начала соединяются в в цельной деятельности-бытии,  оборачивании ее предметной стороны как творчества. В деятельности в целом, и в Идеятельности слово обретает имя как идея в конкретности сочетания с другими идеями-словами-действиями-именами (символ). А имя раскрывается в своём идейно-словесно-деятельном содержании (значительность, сочетаемая с символом). Само функциональное соединение (предметное) тел, субъектов, может быть разного уровня и конфигурации (композиция, сюжет, сцена, акт, явление и пр.) и ведет прежде всего к субъектному и субъективному, к «когда» и реализмам; в этом отношении, есть отношение как в искусстве, так и в самой политейной (глубже – ее истоке – общественной) жизни. На основе и в развитие (иногда — в преодоление) актичности духовного рзворачиваются начала «объяснения», довлеющие признанию данного в контексте возможного другого. И, далее, в рамках совершения «понимания», довлеющего изменению человеческого в людское в контексте желательного. И фактическое (частное от четвероякого актического, вкл. далее идущее), и возможное, и желательное и действительное группируются вокруг некоего целого. (Четвероякость истины) Движение фактического (пребывающего как движение), динамическое и предметное (как движение, оно всегда есть движение)   вместе образуют духовное  как движение — а способ существования духовного есть именно движение, предметная деятельность, свободное бытие,— достигает бытия в вышей  стадии — символе. Если отношение фактичности есть суждение духовного существования Иного (или иного, инакого в крайности); если динамическое есть  суждение духовного другого: Если функциональное, имя (чаще всего поверх дюнмиичекого и в   его преодоление) есть суждение духовного о Другом, то символ в духовном — суждение о некоем для-Себя. Символическая система, собираясь в четверицу, проникает все субъективностью предметное вплоть до своегоядра -бытия. Оно и есть ядро, связка(среди прочих) суждений бытия неявно, поскольку здесь особо важна свобода и будущность. Одним из высших символов является Россия. В принципе суждению бытия может быть подвергнуто всё. Иное дело, что сами суждения бытия рознятся в своей динамике и достоинстве по отношению прежде всего к сущему. Поэтому суждение бытия внутренне разнообразно и всесвязно и  относится прежде всего к  духовному. Как и существующее относится к бытию через отношение к сужденям бытия, если не напрямую, как существование, как такового, в-себе и для – себя. Это касается и другихсуждений. Хотя роль духовного может выполнть и объектное (фетиш) и выполняет как объектное, но в любом случае духовное субъективно даже в объективном, а символом является и объект (идол) как субъект изменения. Но в содержательном плане духовное есть субъективное, а символ — субъект над субъектами, имеющий объективной оболочкой в пределе (четверице) весь универсум, если брать символ как таковой. С точки зрения существования символ сочетает четыре стороны. В высшем символе – ипостаси, с прибавлением ипостасной (по свойству) софии. Что касается динамической (дюнамейя) и функциональной, деятельной (энергейя) сторон духовного, то они более всего соответствуют  человеческой и божественной сторонам вместе но в разных отношениях, и даже общему – следу божественного творения в человеке, богочеловеке без креста. Потому для него высшее — свободное бытийное творение. Здесь ¬— с одной стороны как Ипостаси, с другой —  как спасенного им человечества. Динамическая сторона во многом аналогична всему движущемуся, живому, функциональная сторона — человеку в разнх  их состониях творческого бытия. Творческое бытие — функция (призвание и предназначение) человека во всём универсуме.
Четвертая сторона духовного — отношения актические, собственно деятельностные  (после других форм создания в частности), творческие,  собственно творение (если не считать «Творения» Хлебникова), от которых происходит творчество других бытийных-со—бытийных сторон деятельности. В соответствии с собственно сотворенными началами можно выделить четыре высших символа — мир между небытием, землей и (софийность, подобие и образ у всего) с небом. Мироздание. Затем сотворена душа живая, а затем — и животная, характерная землей подвижностью и своеобразием, и, между землей и небом вдунута душа живая -человек, сочетающий земляное, образ Божий, подобие Божие и небесность, волей, разумом свободой  и творчеством — соответственно акциям творения и и их символам — существованию. Сущности, сутьности и сущему. Компонентами (по нарастающей) творческого деятельного бытия. В символической форме присущих человеку. Все эти символы составляют  стороны одного, символа Иного, как сам символ не принадлежит универсуму как определенный предмет или вещь,  существует, но не только «лищь «значит» как ценность у неокантианцев, а есть субъективнейшее. Как и вещь есть объекнейшее из здесь-теперь возможных. Лишенный бытия человек ищет в ней надежной опоры. В вещи всегда господствует вещество, даже под маской материи. Жизнь человека разворачивается в свете  (более или менее ярком) символа, постоянно присутствующего как общее направление движения. Нечто существует — значит присутствует существованием в бытии символов, неподдающихся  именованию в силу разнообразия конфигурации их посюстороннего присутствия. Отчужденный же посторонен. Его будущее существование, означенное суждением бытия, в лучшем случае, входит в предварительные. То есть другое или иное. Таким образом, суждение бытия — суждение связи с символами. Оно означает «аскезу» в существовании, собранность в себе и в отношениях, определенность и бережение и развитие имени (в делах) — если рассматривать ступени суждений как мефод, путь к бытию, отражаемый в суждении бытия. Существование в подобном суждении означает всю полноту бытийной деятельности, свойств и качеств (отношений), существования без отягчающих, отчуждающих, уродующих излишеств в универсуме его предназначения и призвания. Отчужденный, частичный, изолированный от мира человек обретается не в мире, а по его сторонам, в том числе азимутно. Он небытие.  О нем нельзя сказать «он существует как творец Парфенона». А квалификационные определения существования только углубляют отчуждение, превращая его из формализма в содержизм. Бытие содержанкой невозможно.  Символическое есть существо бытия как полная свобода не только вынужденного движения, движения обусловленного (даже у первых двух символов, да и у третьего тоже), но свободы безусловной. С точки зрения семиотики такой символ не столько вступает в неограниченное число отношений знаковых, но может и не вступать, в зависимости от уровня предмета, как и в любые другие отношения, внесемиотические. Символ может инициировать изменение предметности, ее региона или онтологического домена, а также отдельного предмета или его отношений в предметах-опосредованиях. Поэтому существование символическое актично.  Полноценное, связанное с ценностями как содержанием  основных четырех символов существование относится к одному из четырех  (точнее, одному из них по преимуществу, сочетая все). То актично любое творческое существование. и связано с бытием. Но актичность следует отличать от акЦичности как аспекта деятельности в отличие от активизма американизированного деляги. По существу всё существующее имеет символическое   измерение, большее или меньшее, специфическое по конфигурации, — это его «в-себе». Символ всегда в-ином (или в-Ином). Здесь разворачивается обратный путь, оборот к Иному, но в каждом случае он специфичен и часто затруднен. Необходимо содействие человека, субъектов, к чему человечество приблизилось вплотную, но еще довлеет попечение его о себе. Символическое же имеет в-Ином как для-себя, а иногда нередко  и себя как в-себе в человеке. Фактическое дюнамически и функционально (Поскольку энергейя всегда связана с определенной целью и выполняет функцию и всегда есть субъективное предметное бытие) восходит к актическому, в том числе — чуду как высшему проявлению духовного. Бытием является само существование  символического. Актическое порождает фактическое, обратное – преступно в существе и есть насилие и активизм произвола и прагматизма. «Акт» называют немецкое искусство то, что французское — «ню», обнаженную натуру, в частности, натурщицу. Натура же есть рожденное.  Просветители слишком концентрировались на уже  рожденном, а не факте рождения (сотворения) и считали мир законченным. Кроме Кондорсе с теорией прогресса. Даже Жоффруа де Сент-Илер считал, что возможны лишь усовершенствования природы. Натура рождает и поныне и будет рождать, это — противоположность деградантам (кн.4.), избирающим смерть. Даже без воскресенья. И образец деградантов военщина, особенно американская. Мельхиоровец всегда натуралист, поскольку бытийное творение есть подобие «наталя» натуры, по крайней меры субъективного или «субоекта». Лакан демонстрирует,  что при  произволе символическое по  содержанию произвольно  и  частично. Произвол же вообще есть результат\причина отчуждения и  распада, против связи и вызывает плохое отношение, как и всякий произвол по сравнению с волей творческой. Символы же выражаются друг в друге в восходящей иерархии к Иному, высшему, коль скоро наша В-селенная, Универсум (Уни-Версум, что надо понимать и как Вайси Версум) по меньшей мере, находится в стадии развития. Тем более что сознание человека имеет природу к улучшению существующего, если не повреждено энтропией. Поврежденность энтропией следует отличать от сознания периода Архаики, переживаемого Россией в начале второго тысячелетия своего существования и направленного к иному, то есть символически высшему среди всех стран. Бытие России максимально символично и стягивает землю, живое, человеческое, ценностное, насколько землиста земля, живо живое, человечно человечное, ценностно ценное. А иное и есть ценность, как бы его ни определять.Как область человеческой творческой деятельности, Россия есть область бытия,  деятельного бытия, непосредственной связи человека с ценностями (Иным,иными…), то есть бытия как такового, тогда как в иных символически настроенных сферах ценности скорее словесные, совместные, а не всеобщие. Бытийная творческая деятельность, предметная и оборачивающаяся (если бы ей ничто не мешало) для России — сердцевина ее существования, и в творчестве отношение бытия совпадет с отношением существования в значительной мере. Творческая деятельность идеально может преобразить и в в-себе, символическое бытие частичного предметного. Но для этого человеческая деятельность должна быть творческой, то есть бытийной. Но этой тенденции, присущей России, еще немало препятствий, в том числе — отчуждение верхних и низших доменов существующего, сущностщегося, сутьностящгося и сущеЕго. А им соответствуют символические комплексы, поэтапно восходщие как  ценностному (или ценному — Богу). Поскольку всему существующему до известной меры можно обернуть суждение существования ( они различаются и существование может включать элементы творческой деятельности) в суждение бытия во  мире, точнее — предметности (мир—срез и область предметности),то все имеет ценность некоторую или, если хотите, прикосновенно Богу. Но всё казанное отличает правильное строение,  универсум, но он искажен. Будучи же прикосновенным безусловно ценностному (а не  конвенционально), что  связано  с  непрерывностью существования России от возникновения общества, ее бытие выражает в деятельности бытие наиболее адекватно. В этом смысле РоУссия есть РосСИЯНИЕ. Ценностей. О присутствии которых в душе российского человека будет говориться ниже (Кн. 2). Если использовать древнегреческое обозначение сущности как присущности — усия.  Россия – РоУССИЯ, страна сущности, никогда не изменившая древле созданным и избранным ценностям  бытия и только пополнявшей их. Первая и сквозная для всех остальных ценность, начиная и восходя от существования и как  основа существования в восхождению к бытию в истине и единстве — Любовь (Преображенный Эрос, Вышеславцев). Основа ценностей и их, не только их Единства и единства существующего с ними (См. Гл. VII. Кн.1.)
Символически земля, мир, жизнь (душа живая) человека   стали именно иными, отчужденными, выставленными поверхностью как их собственным небытием, граничанием с ничто, по отношению к человеку и  по отношению к тому, что называется Иным, а он остался Тождественным, вследствие грехопадения человека, существо которого заключается в мышлении прежде всего о себе и для себя. А не для иного. В этом смысле грехопадение продолжается, или не прекращалось с начала очеловечения, как не прекращалось и его преодоление. Хотя мышление человека для себя и  себе является не только неизбежным, но и необходимым моментом, если оно включает иное, самотвАрение человека, служит его свободному превращению самого себя в предмет преобразования и преображения по подобии и по образу (по сущности и эйдосу), то есть по творчеству и, по свободе. Поэтому и земля, и живое, и человек должны стать иными, как и понимание им соответствующих ценностей существования, красоты, добра, истины (как ценностей бытия.) И творческой является только деятельность, так или иначе связанная с ценностмяи, она и есть существо и бытие общности-субъекта — человека, народа, человечества,  универсума. Поэтому всё существующее, еще внутренне, есть бытие, но необходимы усилия по раскрытию этой потенции бытия, всего – себе как для-иного и для-другого. Этим должно стать для-себя, поскольку для-другого и для-иного скрытно присутствуют в в-себе как возможность\действительность бытия. А бытие есть действитель—ность саморй себя и по себе, результат предметной деятельности творческой, открывающей сокровение и прикровение для-себя и в-себе предметного и в предметности. Расширяющего предметность как предметного существования бытия человека, при этом возрастающего в субъективности и бытии. Если бы земля и небо были бы  обладали бы воплощениями разума, а религия есть естественное порождение разума как подчинение большему, более важному и более сильному, и то люди имели бы нужду в постижении существования как первичной  ценности в форме софии (Софии), премудрости существования, восходящего к Бытию. И не только идея торения мира  дело обстоит дело. Софийность только ипостасное качество творящей воли Бога, хотя Булгаков расширяет ее присутствие во всех энергиях Бога. Софийность, как проявление тайной, скрытой небытийной, отрицающей другое корой грехопадения, полагающей другое за ничто есть проявление некоторой мудрости, скрытой в существовании — как бытие, софость в любом случае. В этом убедились всем своим творечеством старшие русские символисты, много внимания уделившие науке и положившие начало младшим символистам, в мощном течении софиологии в Классической русской религиозной философии. Однако отрыв софиологии  от науки (уже у Вл.Соловьев, трагически отождествившего науку с позитивизмом, а философию — с религией) привел к трагическому разрыву. Он обозначился в дискуссии о природе стоимости у Маркса. Те, кто прочитал её как «ценность», повернул к абсолютизации религии. Кто — как «стоимость» — к революции.  При четвероякости истины, гипертрофированы и, поэтому, абсолютизированны две разорванные стороны. Разрыв героизма и подвижничества («Вехи»,1909) оставил революционные и нереволюционные слои без теории и метода, адекватных условиям России. А не внешнему взгляду на неё (как и сейчас) в результате новый режим особый упор делал на героизм, как «сверхновый — на аскетическое подвижничество, делая мало усилий для создания адекватного метода жизни России, атакже  и её имманентного понимания. Если первые делали упор на самом низшем слое существования и стремились обеспечить его высоким — идеологическим, то вторые подняли планку еще выше, но идологизируя веру, подгоняя ее непосредственно под религиозность в узком смысле, следя за непосредственным существованием по крайней необходимости. Посильной попыткой   направлении целостного и разноречивого, полифоничного взгляда на проблемы является данный труд. Здесь делается попытка воссоединения низших уровней существования — производства средств существования и существования самого такого производства во взаимодействии социального\социетального с политическим\политейным (культурным по большей мере) и духовным. В этом отношении  суждения существования, экзистенциальные суждения, касающиеся непосредственных обстоятельств наличия, существования предмета при опосредовании суждениями связи и отношения, оборачиваются более сильным по реальности совокупной истинности суждением бытия. Где простой акт существования подчинено существованию  богатства других, а также по преимуществу общих и всеобщих  взаимодействий и\как действий данного предмета предметности, более связанных с глубиной его субъективности. В них обнаруживается связь с ценностями, наилучшими как таковым, то есть с мОжеством, магнитьюдом, и малтитьюдом, немОжеством, и первые  с бОльшим бытием, творческим масштабом. Хотя само бытие неизмеримо как качество наивысшее.
В России ее предметное деятельное бытие (во многом потенциальное еще и часто искаженное, нередко прескрибированное) ближе всего Бытию как таковому. Особенно в связи с доминированием здесь личностных начал, что связано с особенностями исходными, и самой жизнедеятельности. Ближе к Бытию как таковому, а не инакому,  отданному грехопадшим, миру. Живой личности, по возможности цельному и целостному человеку, ценностям. То есть духу (если хотите – субстанциальному или функциональному, или другому) в-себе и самому по себе, сокровенному и открывающемуся не всем, что выражает   бытие человека не только для себя и в узких границах потребного ему  (или что потребно ему). А во всем предметном униерсуме по своей природе, то есть свободно и творчески (а не только твАрЬчески). Таков его исходный этос, его «ифика» в словоупотреблении Вл. Соловьева как ядро морали, нравственности, нравов. Опираясь на фактическое, она охватывает динамическое и функциональное и восходит к актическому, деятельному. С этой точки зрения и рассматривается целое человеческой  деятельности в её многомерности предметного, многогранности его бытия, не обязательно распределенного по многим объектам. В  том числе предметного-ид-деального в доминировании и предметного-мате-реального в принципе. Что касается слова, то именно это Адам «нарек», имея отношение сразу ко всем ценностям и сторонам, граням бытия так, что речь имеет тотальное наполнение и сочетается с осуществлением деятельности, деятельной идеи, проекта в частности. Идеи же имеют бытие в идеале, в идеальном и прежде всего животворятся ценностями. Именно ценности, не смотря на иерархию, явлются целями. Именно к ним восходит ориентационная деятельность, отличающая человека от животного и дающая ему возможность открывать скрытое в первую очередь, например, связи и отношения, признаки и влияния.Именно цели определяют связность суждения бытия, не сводя его к одному только основному – «Иван бытийствует», что комплиментарно, хотя и противоположно, и включает «существует Иван» как суждения незаконченное, суждение бытия, не заканчивается существованием, например, элементарное и само входящее в суждение бытия при обращении (учитывая его логические правила) — «Иван существует», хотя есть спектр возможных существований Ивана, включая мифические и вымышленные. При этом те ценности, к которым стремится Иван оказываются соотносимыми с  общим бытием Ивана, соотнесены в суждении, если его продолжить. Хотя под видом ценностей могут быть вещи, цены и пр., в случае отчужденного состояния Ивана. Совершенно неприкосновенным к бытию он быть не может, поскольку само существование соотносимо с уровнями бытия, хотя и внешне и частично, раздробленно, плюрально по большей части, если не считать ихсвязью с универсумом, сами ценности в котором составляют определенный порядок ¬ ментально-реальный или духовно-реальный, принципиальной разницы не имеет. Впрочем, бытийные суждения соотносимы с существованием затронутых человеком вещей только им самим, даи не удивительно — логика человеческое предприятие, субъективное в ядре. Такое суждение бытия выявляет готовностьнечто к бытию в любом качестве, не толькоего субъекта в деятельности.Это открывает, что подобные суждения имеют в себе много сокровенного и интуитивного.
Последнее отсылает к вопросу, выходящему за рамки логики и касающемуся самой природы предметной реальности как реальности взаимно пред-ставленного. Отмечалось, что отношения такой представленности даже в дистантировании, например, органам  ощущений, есть отношение, и каждый предмет включает в разной мере, в различной степени все возможные (минимум-четыре) отношения так, что даже отрицание есть изначально некоторое утверждение и существует в отрицательной форме. От доминирования слоя отношений зависит характер той стороны, какой повернут предмет к другим, а также глубина его объектности и субъектности, поскольку «чистый» объект и «чистый» субъект предметно существуют идеально и всегда нуждаются в конкретизации абстрагированного (что не значит отрицания абстракции). Сказанное касается самой природы реального, которая вмещает, как это видно из постулата «все», поэтому онор связано с «реально Всё», то есть реальность как целокупность. Но конкретное предметное отношение, за исключением, видимо — и это не очевидно! Но берется предельный случай — соотносим всеми возможными видами. Меньший уровень реальности означает низкий уровень господствующих отношений как предметности, высокий ¬ означает большую реальность в отношениях и в предмете предметности самом по себе, хотя это не обязательно вещь. Чем больше объективность, которая никогда не может быть полной, тем меньше и слабее предметные отношения и его влияние в предметности, например, ее контингенте или в структуре дистингентов. Они могут быть связаны, в конце концов, сознательно-идеальными актами субъективного существа. В нем, существе, реализуется егго высшая способность как сущЕЕства. Просто существо открывает много, но в ограниченной области, носитель сознания универсален в принципе. Что касается подобных отношений, как в односторонней форме преимущественно связей, так в  двойственных и множественных взаимно дополняющих\преодолевающих отношений, так и отношений в смысле преимущественно позиций, то они подводят к обобщению вболее общем виде не только аристотелевской логики, но и вообще формальной логики, включая (как в последнем случае отношений, связанных собщностью\различием естеств ) модальной. Эта попытка была предпринята, например, Поварниным (1915г.). Хотя сам он больше склонялся разнообразию геометрических и физических отношений и в сравнительном ключе, тем не менее, шаг в сторону всеобщности самого факта отношения, сочетающего многие и различные особые отношения в различных аспектах, шаг сделан как предметности, сочетающей «всё» в разных пропорциях. Такой подход открывает дорогу несиллогистическим выводам, ав рассматриваемом случае — свидетельствует о потенциальной всеобщности, актуальной для свободного субъекта. Который тоже есть отношение, каким является, несомненно, всякая деятельность, и прежде всего рефлексивное отношение  к самому себе, что выражает движение-становление субъекта в новых перспективах.  Это касается и субъектов в совместном субъекте. Здесь в пределе суждение понимается как идея о двух предметах, соединенных\разделенных отношениями. В суждении бытия эти отношения – отношения творческого преобразования, преодоления старого в направлении к определенной (хотя и не всякой) идее .В ценностях их единое начало подчинено как правило содержанию ценности, если оставаться в рамках духовного, то есть в рамках собственно бытия (куда вступают, в том числе, и явления культуры как таковое, и науки, религии, философии, часто сильно формализованные цивилизационными рамками (подробнее см. Кн.3.). Отношения оказываются опорой предметности, хотя предметы сами имеют отношения в общности многих черт, что выявляется, как мы видели, в понятиях-термах. Напомним, что одной из важнейших сторон определения понятия оказывается его генетичность. Однако генетичность от деятельности (в том числе логической) оказывается направлением к их истоку – бытийным суждениям, по общности превосходящим категории, поскольку категории определяются одна в отношении к другой, ценности и цели (как и символы) – из самих себя. Если в начале познания мы строим отрицательное суждение о неприсущности чего-то чему-то, то само отрицание определенного открывает место отношению отрицания, которое тоже реально в особенности потому, что оно открывает простор исследованию отношений следующего уровня. Даже абсолютный разрыв есть отношение разрывания и как таковое утвердительно, хотя бы в отношении соседствующих отношений. Даже абсолют физики черные дыры», как доказал покойный Хокинг, дают определенное излучение, а не только  поглощают. Несиллогистический вывод, как будет видно ниже, может касаться связей или состоящих из них взаимно – отношений разные по своему естеству, что открывает путь логике творчества, а значит, и суждениям бытия. Отметим особо, что в бвтии изменяется само существование взятого из данного, что возможно только из экспликации дюнамейи – либо прибавлением (геенния) либо изменением самого естества, неданного имманентного. Можно сформулировать, что в нашем «падшем» мире, мире различий, разноречий и иногда даже противоречий в коре собственной скорлупы внешней формы своего небытия, «всё трасцендентно всему». Эту-то сторону вопроса интутивист Н.Лосский не рассматривал, и его интуитивизм попадает в круг доказательства — его тезис, что «всё имманентно всему» не оставляет места не только для терминально вскрытых генетически определяемых отношений общности, но и различиям, даже самой грешной «самости», как ее определяет другой спиритуалист (В.Лосский). Интуиция строится на абстракции от предметной конкретной деятельности и есть трансцендирование трансцендентного, конкретного всегда по своему существу и имманентно имеющего некоторое самостоятельное содержание, не изуродованное формальностью низких уровней отношений. В них высшие только открываются как дюнамейя, внутреннее движение и путь к их превращению в энергейю, переход на более высокий уровень в существе, что эросично по существу.  Путь же от высших слоёв танасичен, сходен с «трудом скорби» (Деррида) прошлого и уходящего, наступающее танасическое будет воспринимать как воздаяние по бытию, станет моментом радости бытия и от бытия. Для животного его интуиция инстинкта бесполезна в отношении творчества, она строго определена и в отношениях, и в целях, и не способна к свободе — свободной ориентации в преодоление (но и используя подчиненно) свои инстинктивные способности, бесконечно их преодолевая, чем делают их крайне низким уровнем отношений, сохраняясь и преображаясь в отношении к бытию и его софости, первый, абстрактный и четверояко всеобщий уровень которых в духовном самобытии универсален(См. Кн.2) — ценности, подлинный исток всякого бытия и всякого существования. Поэтому суждения бытия имеют в беспредельном массиве отношений и существование как подчиненный, но связанный с бытием момент. Чтобы быть лучше существовать, но существовать надо так, чтобы быть. В любом случае логика описывает суждение отношения как «есть» и «не есть», что и есть глагол быть, отношения которого с бытием уже рассматривались. Грамматическая форма глаголав философском ракурсе рассмотрения по содержанию, раскрывает свою форму как вместилище разного рода отношений, несомненным признаком которых является хотя бы минимальное или негативное присутствие деятельного предметного бытия. Еще в большей степени это распространяется на будущее («будет-щее») время и касается следов прошедшего в форме «бывало». Двойное быть (было бы) относится к условиям совершения некоторого действия или даже некоторой деятельности и касается даже деяний. Момент деяния всегда присутствует в творческой (а вовсе не творческая деятельность не деятельность, а отчужденная активность, хотя и она связана со вниманием и усилиями некоторых мышц, а иногда и сообразительности) акцивности. Суждение любое изображает соучастие относящегося в бытии. Их, особенно если говорить о людях, «не-алиби в бытии» (Бахтин). Суждения всеобщности — постулаты субъективного реализма — самое прочное основания для «не-алиби», присутствия даже в отсутствии и всеобщности сути, которую пытаются ограничить, приблизить, присоединить через «при-». Необходимо независимо от пространства и времени суть-ствовать, быть субъективно-акцивным, движущимся и меняющимся независимо от глаз. И на-личие не зависит Личие, свойство недвуличности, от на-хождения чьих-то на-ходящих ног.Существование значительно богаче наличий и присутствий, в том числе — «отсутствий».Свобода — признак субъекта, и она связана с беспредельностью главным образом нетривиальной, нелинейной. Беспредельная только деятельность и осуществляющее её бытие в целостности. Субъективное начинается там, где есть первые признаки свободы, а именно, как уже говорилось, в кванте действия. Восходя по уже отмеченным ступеням свободы к свободе как беспредельному, субъективность становится сознательным субъектом, сознание которого и трансцендирует пределы, в том числе коры ничто и небытия (у людей и сообществ), тем самым реализуясь как бытие конкретное. Таким образом, суждение бытия в конечном счете заявляет — «бытие быть», но как и каким — это вопрос уже содержательный. Тогда как суждение существования более говорито «что» данного, а не «кто» и «как», что относится к суждениям бытия, принципиально неединичным, как в существовании. Они уже неединичны, что включают обернутое суждение существования, которое также неодномерно. Поэтому суждение бытия свидетельствует, что существуют по крайней мере люди, которые не есть «одномерный человек» (Маркузе), пробавляющийся суждениями существования своего и единичного как данного. Данное надо уметь взять, и не на основе более или мене мучительного (см. классификацию страданий у Гаутамы Сиддхартхи Шакьямуни) «о-пыта», а опытом «рождения2 как «радости» «!(мессимист», см. Кн.4.), а не страдания и смерти, соединения и любви в единении, а не отделения и смерти. Бытие есть высшее соединяющее начало (даже в связке «есть»), поэтому для него обстоятельства и условия — лишь малая расплата за собранность его как человеческого (и человечественного) мудрствующего субъекта. Сознание и его бытие —  творческая деятельность сами являются важнейшими условиями существования и в-селенной, и всего универсума как такового, во всей его сложности. Глубина, в которой таится исток субъективности, не открывается трансцендентально (Ego Гуссерля или единству апперцепции» Канта и т.п.) а как ответ на всеобщность субъекта и ее гарантию — как бытие в житии, через деятельность творческую как творческое начало. Поэтому суждение бытия лишь отчасти формально, в фиксации, оно ведет к духу в любом смысле. В обратном случае, если доминирует существование как таковое, то речь идет о челУвечи. Но свободным может быть только нечто, некогда, негде, с нечем с подкладкой «никто», «нигде», «никогда», «ничто» — идеализированная ситуация максимально творческого акта деятельности, осуществимой лишь через это. Здесь и обретается беспредельности свобода, хотя чаще это – ведущие аспекты самого бытия, несущего эти начала через обрастание в «положительной»  (слово Вл. Соловьева) деятельности в мир.Отсюда следует, что фундаментальное содержание суждения бытия – по ту сторону этих не (См. выше мысль Карсавина). Бытие есть до отрицания, как плерома, и после отрицания, в оттолкновении от конкретно отрицаемого и отрицанием утверждаемого, кенома. Мы возвращаемся к исходному генезису (к плероме, полноте) и кенозису, самому трудному содержанию творческой деятельности душевно и в душе, но их превосходит радость генезиса бытийного. Ему содействуют стасис, устойчивость всеобщего в субъекте, универсального в нем, энстасис, имманентное преображение и экс-стасис, внешняя, трансцендентная деятельность в имманентном творчестве. Поэтому тезис Н.Лосского «всё имманентно всему» имеет смысл только к сотворенному и участникам творения. Впрочем, если им считать только Бога и ограничится «Шестодневом» ( в нем Василий Великий затаил ряд мыслей о творчестве), и не считать человека подобием и образом Божиим, то подобная максима окажется никчемушним упражнением в каллиграфии, а не «руководством к действию», как у поклонника одних только действий, мало обращавшего внимание на деятельность и труд. Как и сам Н.Лосский. Деятельность сама включает отвлеченные от нее и переназванные моменты «имманентности» в себе и «трансцендентности»  в обстоятельствах. Но важный аспект афоризма не замечен самим Н.Лосским — «Всё имманентно самому себе» (см. Принцип). А значит, исключая, трансцендентен себе – в движении и деятельности, творении.
 Цели непосредственно связанны с ценностями. В противном случае цели отчуждены и искажают систему, включающую и диастему для мефода деятельности, предметности человеческой  жизни, саму ее тему и ее ремы, и ее саму. Сами ценности тесно взаимосвязаны и одна без другой немыслимы. Иное дело, что одни составляют устойчивое  в плане бытия в существовании, другое  — сущности, третье — сущностении, четвертное — сущеЕго, то есть собственно бытия как такового. Поэтому для суждений бытия к всеобщего логично применить выражение — суждение сущего, если учитывать его иерархическую природу и генезис. Но существование человека в большинстве своем есть результат производства, производства предметов существования,  человека человеком и им самого себя(что не гарантировано успехом), и оно представляет массив, материк онтологический действия по преимуществу. Но его цели должны быть ориентированными на сущее, подчиняющее себе существование, поскольку же само существование как ценность есть ценность существования земли и неба и человеческого мира между ними, что больше относится к существованию, но имеет касательство и непосредственное, к ценностям (ценам) целям деятельности, к бытию. Однако  как к бытию, так и к существованию они имеют касательство через деятельного человека. Именно он осуществляет сущее, духовное, бытийное в дольнем мире, созидая его как мир между предметным и предметными, как универсальность миров реальностей в реальности. Поэтому универсальным суждением будет не экзитенильное суждение «А существует» а, на основе суждения бытия «Существует А», а обобщающее – «А ре—Ально», суждение реальности, которое применимо ко сему, к нему самому так же. «Всё — реально!». Так звучит реалистическое суждение в наиболее общем случае, общеутвердительно. Хотя характер реальности может быть  бесконечно разнообразным (сводимым к четырем — собственно реалистическому, материальному, идеальному, символическому) и даже нереальным — даже последнее есть, в соответствии с онтологикой, некоторой реальностью. Поскольку «Всё—ре-ально», то отрицание лишь отсылает к иной реальности в этом же самом «Всё». Нет ни одного места, идентичного  другому, времени, совпадающего с другим, причинности, однообразно вытекающей из небытия, лона причинности, свободы, повторяющей другую  Предметность как содержание ре—(обораивающейся)альности нигде не тождественна, и о ней можно говорить либо по аналогии, либо по гомологии. Поэтому суждение бытия никогда не совпадает с другим, хотя по объему могут быть не только различными (до всеобщего, универсального), но и по содержанию. Не только нельзя дважды сказать одно слово, но и при однократном его произнесении акцентируются разные его стороны. Нельзя определить суждением, можно только назвать. Терминализировать.
Как  видим, в суждении бытия проводится идея всеобщности, всемогущества творчества так, что оно может положить,  создать себя как бытие, центр деятельности в логике иной, чем онтологический аргумент (Ансельм). В реалистическом аргумене. Что хотя бы в кошмаре может соприкоснуться с бытием, реально.  Деятельность всемогуща, потому что создает саму себя как бытие субъекта в пре-вращение субъекта в собственный предмет преобразования творческого, и создает не только конкретно, но и как такового человека как человека (и иные общности). Суждение бытия имеет истинность в себе и даже истину, поскольку включет символическое бытие истины и истинности, хотя конкретный субъект может  исказить и образ свой, и подобие. Суждение бытия различимо как подлоплека всякого не только истинностного, но истинного суждения.Сужде6ние бытия обычно множественно, в принципе беспредельно по отношениям, но в ограниченном мире конкретно, предельно, что и дает простор для переведения в бытие деятельностью, прирастанию деятельности, а значит, и самого бытия, что есть его имманентное качество.


Суждение бытия как правило не зависит от другого существующего, хотя в его бытие и входит существование (поэтому аргументация Ансельма — частный и очень ограниченный, непрямой, исторически и логически ограниченный и только случай суждений бытия), при чем существование в самых разнообразных родах и видах реальности. Но оно также не беспредметно,хотя предметность не исчерпывает его содержания однозначног. Подходом и,одновремиенно, выражением его являются суждения оценки и, далее,оценочные суждения. Посколькулогика, хотя бы в истоке,есть человеческое предпрятие,она не лишена оценочного содержания, даже помимо грубого»истнно» и «Ложно»; она всегда прилагается к какому-то содежанию. Простое логическое содержит хотя бы равновесие, никогда в реальности недостижимое. Тем более оно недостижимо ву мизни пусть истерильно выхолощенного аналитика, если рассмотреть его хотя бы социологически. Поэтому логическ5ую безупречность можно считать минимальным достижимым в данных условиях паралогизмом, но с логичнымуч5етом е5го неизбежного оценочного характера, нарастающего до оценочных суждений, суждений оценки,оборачивающихся содержанием ранее рассмотренных суждений бытия. В этм смысле все суждения имеют касательство к суждениям бытия. Россия жеесть стрна бытия уже втом, чтодуховное многообразие является основой еёцелостности исстари и идеальной основой земледельческого общества, массовый представитель которого не пртендует на большую землю, чем ему надо для труда и личного бытия (начиня с его Православных форм,заанчиваясь намечающимися философскими). Поэтому в России так важны оценки (включая и матерные, что естьнегативное свидетельствуо высокой духовности и ее криптичности), но это ивызывает особо много оценочных суждений по тношению кРоссии в привычыном для оценивающих ключе — чаще всего существовательном (или несуществовательном – военном), тогда как точная оценка её можеет бытьдана (если может,если сейчас) — по её бытию. В концежизни иНитче, иВебер, и Фрейд, и Манн, и Гейдеггер, и Роллан, и Юнг выражали надежду, что русские догадаются не «расколдовывать» мир, не онаучнивать егог. Даже приток в учебу сельской молодежи некоторыми рассматривался так. Но это была точказрения европейской, внешней научности.Для большинства россиян дакже научныце знания сохраняютчеловечось природы, в этом —  особенность земледельческого склада ума. Он воплощается и в технике. Для европейца ркасколдовать мир (вместе с сожжением колдуний, «топкой»нового естествознания) мир расчеловечился. Его связьс человеком оказкалась достаточноповерхностной, что проявилось особенно вживописи начиная снатюрморта (особенно битойдиычи младших голландцев). Отчуждение обнкажилсь от своихотчужденно-ласковых форм и дажестало ласковойформойотчуждения дальлнейшего расчеловечыения в технологиях как таковых (В России если говорят « технология», то «технология производства»). На Западе ценности всё более абстрагируются и обобщаютсябезконкретизации и, потому, всё меньше действуют в активности— общече5ловеческие ценности превращаются влучше5м случае (в лучшем!) в интерактивный абстракт толерантности видахомо  сапиенс. Похоже,эволюционируют вещи, а не люди в своём бытии,оставаясьтолько людьми с повышенной самооценкой, деградируя даже по сравнению с индивидуальными и индивиднымисвойствами и не восходя на их основе кличностному, тогда как Россия постепенно наращивает этисредние члены, наполняя новым содержанием ( ак здесь содержаниепревалирует, в отличие от средних форм) бытия.



                Анагогическое умозаключение

Традиционная логика, имеющая дело с формами, а потому в  существе софистическая, а не философистическая, основывается на давно уже подвергающемся критике (Гейдеггер, Деррида) принципе тождества индивидов (логических) объема как не имеющих единого собственного содержания, что очевидно в обычном представлении о понятии. Над индивидами возвышаются понятия (Эйдосы), над ними – виды и роды. Онтологика исходит принципиально из отказа от принципа тождества в пользу принципа аналогии, на основе которой возможно формулировать термы.  Традиционная логика говорит о терминах как об отдельных, тщательно поделенных полях (и термы – камни – создают границы). При этом оказывается, что каждый индивид определен некоторым термином и имеет онтологическое поле, нарушать которое не имеет права. Естественное стремление так субъективированного индивида выйти в  поле субъективности превращает его в крайнем случае в «терминатора», самостоятельно полагающего пределы.  Аналогии же у каждого индивида безграничны и он оказывается терминалом, в отличие от индивида, обреченного терминному — личностью в своей многогранности.. Он стоит на границах, не принадлежа ни одному полю, хотя его ведущая аналогия —  для России, например, поле как  самой земледельческой страны — и не разделен границами, а разделяет, прерывает границы. Для него субъективность – не гипертрофированных нарост на субъектности индивида, рассеченный ближайшей границей, а преодоление субъектности, свобода от субъектности и, далее объектности и объективности, существование во всей реальности сразу, что делает его объектность подчиненной. Эта личность – не слепок индивидуальный,  а универсальность, взятая как таковая (Ликность).
Экстенсивно, в регионах бытия терминал не крадется вдоль границы, как шизовизированный маргинал Деррида, а находит ту естественную грань, которая пролегает там по существу. Он находит тот разлом (пустота в котором есть толщина границы, поверхности, отрицаемой Делезом) и осознает их как содержание терма. Онтологические регионы реальности оказываются терминалом субъектно  осознанными как существующие, что еще не значит признаны. Интенсивно терминал находит тропы и мефоды для деятельности и энстатически  через экс-стасис восходит в них до бытия субъективного. Центрально-радиальная  система координат аналогий и гомологий опирается на полярную систему, двустороннюю. Иными словами, где есть широта и долгота, там есть дух России, поскольку широта экстенсивна, а долгота интенсивна. Сама же Россия, в своём обращении к Бытию – энтенсивна – что включает и ее углубленность в почву. Именно поэтому она самая земледельческая и земная страна — что не значит земляная и подпочвенная. Не вдаваясь в подробности анагогической системы ( Климент, Дионисий Ареопагит, Григорий Богослов, Иоанн Кассиан, пелагианец) обратим внимание  на ступени анагогии, восхождения (что значительно шире обобщения и богаче его) и противостоит демос-гогии, обращению к индивидам парцелл (типичных для Запада). Надо сразу сказать, что вольно или невольно происходит разделение на терминалов, термов, терминирующих и терминированных (индивидов), что значит только что то, чем одни заняты непосредственно, другие совершают  побочно или время от времени. Но система  каждого изоморфна, она связана с доменами реальности (которые аналогичны регионам онтологии). Если Сократ делил свой космос начетверо—геометрические фигуры, изображения, люди и вещи, идеи и распределял по принадлежности к ним людей, следует напротив, спасать людей из бездны объективности (движения), объектности, субъектности и субъективности, что тоже может быть тупиком в отрыве от изложенных сторон, соответствующих регионам и доменам реальности. Только вместе они составляют полноценную субъективность, которая доминирует над  объективностью, не могущей даже существовать без движения. Таким образом терм представляет собой символ, точнее, — «сим-воль», отправную точку воли в деятельности как бытии, реальности субъективного. Четвероякость сим-вола – существо всего сущего в реальности, иное дело в крайностях их приходится понимать по аналогии. Аналогия  основа онтологики. В  России  объектное и субъектное встречаются в тенденции непосредственно, освобождая субъективное и объективное как эростатическое-вертикальное, мессимическое, такова ее роль как центра розы  ветров мира.
Терм как символ (в том числе и как терм в речи и тексте)  становится сим-волем, включается в   деятельное бытии тем,  что обставлен  другими символами, которые можно прочитать как знаки, если  огрубить их. Он апостолирует, посылает в мефоды знаковых доменов реальности  или предметности так, что они рассыпаются по реальности и обеспечивают  большую зону акции деятельного бытия. Они связаны с  с самим сим-волем по аналогии и сами являются сим-волями для деятельности и бытия. В каждом из них открывается бытие, не только собственного, но и другого. И это – в прямую противоположность прагматической теории знака, где знак важнее символа и его чужд. Символ – связка знаков,  и единственное его проявление – иконизм,  понятый как прдъявленность самого этого символа  и более  ничего. Сим-воль репрезентирует не только других, но и вплоть до Иного. Поэтому прагматический символ сводится к отдельному действию, сим-волЬ же связан с универсумом деятельного бытия и реальности. Он – воплощенная субъективность. Терм аналогичен по преимуществу, а не гомологичен (подчиненый момент), и им является в разной мере интеграции в предметность и единичное, и отдельное, и особое, и всеобщее. В соответствии с регионами, доменами реальности, а иногда и соответствующими им реальностями жизни и царствами природы (Соловьев, Н.Лосский, позже Гартман) или формами движения материи (Энгельс). К сожалению, он игнорировал субъективную форму движения и выделял излишнюю (из физической -химическую) биологическую. Достоинством его является акцент на движении, субъективности — две вещественные, физическая и химическая, две — социальная (общественная, социетальная) и субъективная по уровням и регионам онтологическим. Но отягченность материей (специфика только сущностного) снижает его значение как посредника в иерархии существующего.
Анагогически строенный терм,  если  распространять предварительные уровни, выделяемые Иоанном, позволяет раскрывать целое по части и часть по целому. Это заметно и в применимости системы суждений. Это распространяет связи предметности термов вплоть до беспредельности  как её целостность, включая связь объективного и субъективного, связь, в которой проявляется основное – деятельное бытие во всей полноте его слоев, уровней, регионов,  доменов и сфер. Именно Россия с ее границами,  не столько пресекающими, сколько облекающими почти  стала социальным образцом такой универсальной предметности и субъективности. Вообще в России субъективность скорее облекается, чем пресекается. Анагогия же есть бытие как живая человеческая (любая) деятельность, всегда связанная со всем универсумом. Прямо или непрямо, непосредственно или опосредованно. Вольно или невольно. Намеренно или ненамеренно.  И это есть бытие. Если субъективность есть выход из субъектности к другому, Другому, Иному, то переживается человеком он не только как смертность, но и телесная ограниченность, ситус, статус — этос и другие формы Иного. Иное же реальности есть также реальность. Субъективное есть иное, объективно—иное иного. Они подвижно связаны предметностью (человеческая компонента которой неотменима) и составляют реальность, врашающуюся вокруг общего центра тяжести – деятельного бытия. Именно творящее деятельное бытие и есть этот центр  тяжести, хотя и несколько эксцентричный – сам деятель должен быть не только деятелем, но и существовать. Его деятельное бытие есть высший род движения и есть самоподвижная и самоприрастающая субъективность, тогда как для низшего бытия в-ином, субъективность может быть вынужденной, хотя аналогичной анагогии. Только бытие может утвердить нечто как реальность – или переделать его. Бытие, в конечном счете, — источник реальности как его собственная и несобственная субъективность. Но высшие  роды бытия скрыты за низшими составляют прикрытое, прикровенное, сокровенно. Про-из-вести в наличное их  может только деятельное человеческое бытие, что касается и религиозной, и научной, и эстетической и философской стороны – последняя становится фил-не«о»софией. Не случайно Гейдеггер, Барт и Фуко в конце жизней приходили к анагогии, но как «молчаливой философии». Анагогия восходит по ступеням от низшего к высшему.
Восхождение в анагогии (если брать ее как меФод в целом), заключается в последовательном принятии регионов, доменов, слоев, уровней, сфер через интуицию, объяснение, понимание и постижение —  как терма. Наиболее совершенным термом является человек в его возвышении над существующим и восхождении по сотворенным уровням человеческого бытия по ступеням — общим субъектам, опосредованным отношениями и совместной и всеобщей деятельностью, максимально творческой. Функция терминирования оказывается, выделения частных и особых терминов . Де—терминизм как раз и выполняет функцию установления терма, «де» —  то есть вскрывая ограниченность предметов термина, их связь с предметной реальностью как таковой, включающей то, что в частных науках определяют как предмет ее в виде стороны объекта единого, который, впрочем, есть предел  опредмеченности предметности. Пред-ставленность пред-мета субъекту познания — далеко не самая главная пред-метЬная сторона предметности среди их предметных отношений друг с другом и должна соответствовать закономерностям последней. В конце концов, обнаружится в сознании субъектность   субъективность, субъектиальное, субъект  субъективной предметной реальности. Поскольку терм не занимает всей реальности в целом и это дает простор движению, движению специфическому, деятельности, бытию. Каждый (поскольку и он сам есть) кто признает существование (как минимум) реальности с необходимостью согласиться с приводимыми доводами и рассмотрениями. Онтологика тем отличается от формальной логики, что рассматривает саму реальность в терминах логоса, который представляет собой производимое субъективностью начало в преодоление субъектности\объектности и\или объекивности\субъектности. Обратной стороной логоса является голос такой, который неотделим от деятельности и сам есть деятельность, то есть внутреннее и осуществление бытия. Ниже будет рассмотрен «разговор» как социальное взаимодействие, уже более близкое логике, софистике и демагогии. Поэтому наше краткое рассмотрение терминала как сред(ств)остения между объектом и субъектом, не смотря на его многообразие, не может обойтись без рассмотрения его анализа и синтеза как мефодов Мефода предметной деятельности (а непредметной, даже идеальной деятельности, не бывает) его существования, сушностения, сутьностения и бытия (сущеестения в сокровенном). Безразлично, что подвергается различению — субъекта и объекта, а именно – стороны предметности как  тотально-множественной реальности. Для  реалиста вообще, субъективного в особенности, принципиальных  различий материального и идеального нет – они предметны. Всё может быть ид (Оно) ид—деа(те)льным, то есть творящим разнообразие или матер-рЕальным, матерым,  изменяющимся в данных условиях. Ид-деальное находится в процессе творения, которое обычно непосредственно органам  чувств не дано, дано как некий матер-рЕальный процесс; материальное же задано, что нередко затрудняет его осознание как ид-деального в творении – безразлично, божественном, естественном или человеческом. Материальное и идеальное чаще всего подчинены субъективному и объективному как сторонам предметности, хотя  связь нее однозначна: субъективным может быть и материальное, объективным может  быть и идеальное  - что может быть понято как взаимодействие иДеятельности и матер-рЕальности в предметности.
Традиционно рассматривается и исследуется лишь одна сторона  анагогии – генезис, что соответствует традиционному генезису мысли и обычен ход «снизу вверх», оставляя другие «-сисы» ( о которых упоминалось выше) в стороне.. Он связан с культом наивности, с культом откровенного, непосредственного, существующего как существующего. Так обычно строится обобщение для выделения предмета мысли – от наглядного к роду (двояко – своему и другому) и виду. Ход мысли по существу силлогистический, что и дает для реальности регион достаточно  узкий – 24 варианта терминов, из которых устойчивы 19 (как модусов категорического силлогизма) из 24 вариантов отношений доменов. В отличие от этого терм может и принимает не существующее, а и суть-существующее, сущностящееся  (прикрытое и скрытое) на пути к сущеему (бытию, сокровенному) так, что их сочетание в вертикали может быть самым разнообразным. Терм есть внутреннее сочетание утверждения  и отрицания, жизни и смерти, такового  и иного. Терминал – если говорить о человеке – переживший и знающий свою смерть,  своё другое и своё иное и принимающий это как своё. Обычное понимание «своё» как раз и противоречит своему как свойству, есть отчужденное «присвойство». Типичный пример  понимания анагогии на Иерусалиме (пример Иоанна Дамаскина) можно применить к России так: страна – держава-Святая Русь—страна Духовности. Можно выделить четыре основные компоненты, составляющие реалию России в таком, первичном плане:  что — где—когда—¬кто. Как мы увидим, это элементарная конструкция реалии (как реальности, онтоса, любой, уловленной в тотальности) и соотносима с простым  наглядным существованием. Речь об этом  впереди. От реальности реалия отличается только тем, что какая-то  из  реалий довлеет и доминирует, что  составляет конкретность, с которой часто реальность и путают. Напомним, что  если первая часть нашего рассмотрения посвящена реалиям и идет от что к кто, то вторая – реалиям и идет от кто к что.
Реалия простая, существования и наглядности, отличается от того же в аспекте сутьностения, сущностения и сущего (сокровенного), чему соответствуют домены универсума как они понимаются. Так полная анагогия включает кроме генезиса, анагогическю,  входящую в нее сторону термального – кеносис, нисхождение. Когда сокровенное становится основой, сокрытой основой, бытием – источником, то есть деятельностью-творением для сутьностного, сутьного и существующего. Творение восходит в обратном порядке и является также анагогией. Деятельность становится основой существования и оно хранит ее в себе как бытие, способ существования которого – субъективность. Это сокровенное в его откровение есть деятельность—бытие, на высших ступенях  достижимое по преимуществу лишь общностям небольшого объема  но большого содержания. В них субъективность достигает значительного напряжения и делает творящую деятельность продуктивнее и  масштабнее. Но нет существования без субъективности, иного. Поэтому следует становить, что даже самое элементарное существование есть общность, то  есть терм, как бы он ни разбирался на термины и терминологические поля и логические вертикали – то есть регионы и домены. Самый субъективный обладает наибольшим духом, поскольку есть принцепс регонов и  доминус доменов. С точки зрения логики такой процесс  не совпадает с силлогистикой – он  есть трансгрессия. То, что извне представляется равнодушной, материальной тотальностью изнутри оказывается идеально, «идеятельно» деятельной общностью, субъективностью  в отношении более широкой к материальности объективностью, то есть самопорождающейся предметностью. Субъективность — есть объективное свойство всего. Она есть общность отношений, а не связей (хотя в деятельности ущербной, увы, отношения могут стать связями). Единичное – лишь гипертрофированная сторона общности, как всеобщее (за исключением категорий, о чем речь ниже) ¬ гипертрофированная сторона общего. Однако такая гипертрофия (принципат и доминат) есть необходимые стороны реальности как бытия. В анагогии полной, четвероякой, они составляют экстасис и энстасис. Так формируется терм  как общность четвероякая, такой общностью является и индивид (Душа дух, тело, сома), так и универсум в целом — включая человечество, народ, личность. Каждая из этих общностей обычно представляется изнутри объективной, извне  - субъективной, действующей, бытийствующий как субъективность, хотя наивному взгляду  всё представляется наоборот (Не говоря уже о сложных процессах внутри самой по себе предметности). На уровне отдельного объекта, взятого изолированно, четвероякость реальности часто заметна только  как признак или иное. Так Харман, справедливо ставя вопрос о четвероякости объекта, по существу исследует четыре разных объекта, поскольку исследует их вне объективности и предметности и не субъективно. Объект может быть и мысленным, а идеальность — внешней, как реализм признает реальность и за  кентавром, и за Химерой, и и за юным Вертером, и за Богом. Поэтому у Хармана всё  оказывается «Равно реальным» (как ему подсказывали, по его свидетельству), то есть, по существу, тождественным. Реального за реальностью как свойством у него нет.
Экстатическим и энстатическим субъективностям  в их деятельности (более конкретной, и направленной вовне или внутрь общности) более присуща первым – индукция, вторым – дедукция как средним членам целостного онтологического процесса (процесса, постижимого логосом и выражаемого в логии голоса как речи). Терминал используется нами как логический способ выражения того, что «поперек» индукции и дедукции на основе традукции идет в трансдукцию. Терминала как существа (общности), группы или  человека в чистом виде совпадает с реальностью, не только реальностью универсума (как обычно это толкуется наивно, то, что «есть»), а и с трансуниверсной реальностью. Будучи по аналогии терминалом, человек, например, субъективно выбирает судьбу доминирования поля и гегемониирования деятельности в соответствии с ориентацией на регион онтологии и доминион  общностей.  В своей деятельности, в которой он минимально существует, имеет соприкосновение с реальностью, раскрывается его бытие бытия,_обычно бытие деятельности (основное) подменяется бытием как существованием, что связано, но незаконно обернуто. Даже логически. Конкретность терминала энстатична, бытийственна, хотя  и терминологическое и терминологическое поле должны вести к терму, то  есть разграничителю\разграниченному и потому конкретному. Терм постижим как  сокровенное (the innermost). Для человека среднего уровня общности путь к нему – через уровни формирования им своего «абсолюта» решений и установок, что может быть последним и сделает общность частичной и частной, а может быть ступенью к термальному, что включает далеко не только мир идей. Абсолют действует на общность как совокупность «аб-солютум» — решенного, и здесь субъектное чаще всего оказывается решающим как частичное, лишь для пополнения  своей частичности. Терм для терминала в любой его неотчужденной, не выброшенной в одно терминологическое поле и частично определенного терминологически, оказывается гарантом целостности, что встречается чрезвычайно редко, но нарастает как потребность-целЬостность, которая и есть только терминальность.


реальность как реальность—пред—метность, пред—ставленность, что включает и связь через представленность в предметном непосредственно,  может ухватить и совершить как акт (даже в универсуме) лишь субъективность. Даже трансцендентальность сознания (Гуссерль) или «трансцендентальное единство апперцепции» (Кант) оказываются лишь «вынутым» слепком субъектного. Реально только движущееся, действующее, в реальность же как целое попадает то, что также движимо, действуемо. Так реальность из зародышей бытия может стать бытием как таковым или даже Бытием, что невозможно без участия минимальной, а потому наиболее субъективной и разнообразно (универсально) деятельствующей общности рекального, как человек. Именно он, в  конечном счете терминал и заслуживает слова, слово это – имя. Реальность невозможна (даже в своей ячеистой структуре существования) без движения, которое есть способ связи единичного в реальность . Это есть проявление иного – субъективного. Поэтому реализм не может не быть субъективным. Поэтому и исследование бытия Русьссии и в Русьссии невозможно иначе, как на основе теории бытия. Поскольку бытие в явном виде принадлежит людям, люди (не явсякий человек — людь) и другим общностяим, то именно человеческого субъективного деятельного предметного бытия. На основе энсологии-усиологии (онтологий) и методологии (меФоде) субъективного ре-ализма. Тем не менее так расширенный, истолкованный и обобщенный метод анаагогии является привлекательным, хотя точнее был бы метод исхождения из сокровенного и нисхождения, но он ангажирован религией и, хотя дискурсия нисколько не отазывается от своей религиозной стороны, требует другого ракурса, основанного на непосредственности откровенного,— он скорее, аксиологичен. Впрочем, в трансдукции некоторые спектры этого генезиса реального будут затронуты, что потребует поставить вопрос о реальности  реального. Впрочем, рассуждения пока ведутся в дотермальной форме. Здесь и  далее терминальное мышление – преодолевающее разрыв, транстермальное. Термальное – связанное с концом окончательным, что неверно называется в медицине терминальной стадией или в электронике – терминалом, в логике – термином. По существу это явления термальные. Здесь же восстанавливается аутентичный смысл – связь через разрыв. Так внутренняя связь терма – это не простое противоречие, а разноречие. Без этого о реальности, а не простой реальности чего-то, говорить невозможно. Кроме того, ана-гогия обнаруживает различия шагов на меФоде-тропе метода – восходящий как наиболее простой и главный, нисходящий как более религиозный и сокровенный, путь от – как более изолирующий, индивидуализирующий и путь к – как более генерализирующий, вводящий в более узкую общность в отличие от предыдущего, выводящего в область более широкую: дедукция и индукция, средние члены которых осуществляются в традукции и есть опора в трансдукции. Оба метода термальны, имеют внутренние границы развертывания, не говоря уже о внешних. Терминалом (человеком или другой реальной общностью)  может быть всё – личность, сообщество, народ, человечество, универсум, всё реальное и само всё (как и ни—что). Каждое имеет соприкосновенность и собственную  общность – единичную, особенную, отдельную -  для номиналов и номиналистов, общую и всеобщую. Но всеобщее не рассматривается ни термально, ни терминально, оно есть сам их ход, непосредственно связанный с высшим типом, деятельностью твор(ч)ением, то есть бытием и в самом предварительном виде, без раскрытия существа дела – деятельности как бытия . обобщается категориями Аристотеля, хотя и беспорядочно, бессистемно и неполно. Но это позволяет поставить вопрос об генетичеких уровнях, пластах (а не только регионах и доменах) реальности. О реальнейшем в смысле более широком, чем его понимали  русские младшие символисты (Вяч. Иванов, А.Белый и др.). Это подводит  к проблеме трансгрессии, и её существа ( сохранении в  трансгрессии исходного ядра)—и традукции. И наконец, трансдукции, осуществление которой – надежда не только России (Царство деятельного духа), но и всего человечества. Но предварительно необходимо рассмотреть два промежуточных вопроса, скорее относящихся к трансгрессии прогрессии и возможности регрессии катастрофической.
Россия имеет все данные быть страной-абсолютом, она есть «малое человечество», включая народы всех известных стадий развития, всех мировых религий, всех форм производства. В дальнейшем будет рассмотрено, является ли она терминальной страной, а именно — что понимается под именем Россия. Её анагогическое существование во всех четырех вариантах очевидно — экстенсивно это есть собирание\переступание (Игорев человек), сменяющийся переступанием\собиранием, Живаговский человек, причем переступание не границ, а на границах, существование на границах, многочисленность которых есть терминальное преимущество России. Решающие события происходят в узлах границ, поля терминологические есть зона существования и обеспечения проницаемости границ. Анагогически это есть зона облического движения мефода по самообоснованию.
Терминал в качестве общности, терм вообще как анагогически определенное бытие (и бытие по преимуществу) есть разграничитель, источник терминальностей, границ в частности. Они сами имеют «толщину», предметность двусоставную так, что стороны могут быть обе субъективные (объективностью направленные внутрь), одна —субъективная, другая — объективная и так далее. Предметность сама есть граница, но такая, на которой только и возможно существование. Это — удвоенный Янус, покровитель границ, имевший лишь два противоположно направленных лица. Неграничное не имеет отношения к бытию, в лучшем случае оно лишь существует и имеет сущность и сущностение (близость к сущности и творение ее) и, как творение  бытие лишь в потенции. Терм, как и терминал, общность, в том числе и специфический человек, как правило, сокровенны и есть носители субъективности, часто не доходящей до сознания, которое, как и вещность, есть лишь связь субъектного и объектного — здесь и лежит граница границ, пограничье. И граница существует нейтральной территорией, что  отличает ее от поверхности, не имеющей толщины Делеза. Сама поверхность есть глубина. Поэтому субъективность есть поверхность, проникающая в абсолютную глубину; явленность глубины поверхности и поверхности глубине. Поверхность же есть средостение предметности, ее глубина.
Поверхностно Россия есть край Ойкумены, населенной земли. И именно поэтому она термична, есть грань всех сторон света, «Великий Востоко-Запад» (Бердяев), сочетающий, в том числе, в характерных чертах преисторических народов Севера черты и преисторческого Юга предысторические черты Востока и Запада. Анагогически она есть «Средиземлие» и «Средимирие» и конечный пункт исторического меридионального восхождения религиозной духовности от Иерусалима (из Месопотамии и Египта) через Афины, Константинополь, Киев в Москву. Политически она есть широтное средостение Запада и Востока. Но эти явленные зоны в целом прикровенны и прикрыты и, в целом, сокрыты, сокрыты как терм планеты и русский человек  как терминал человечества, а российский народ — терминал наций. Переход от простой бинарности генезиса и кенозиса к терминальности означает восстановление границ и их торжество над терминологическими ровными полями глобалистики — таков отправной пункт планетаристики. Россиянин как терминал исконен — русский всегда жил на грани конца света, смерти, немилости, голода, набега. И на грани начала. Анагогически это значит укорененость в основах, в ином и Ином, что делает россиянина непоколебимым, принципиально — терминалом, а не «терминатором» других. Сокровенное может быть открыто, но не откровенно, и анагогия есть восхождение к сокровенному, принципиальная зона которого  субъективное. Но сокровенное делает целостной реальность.  Без него реальность распадается на реальное, но  не имеющее отношения друг к другу и к себе самому. Реальное всегда принадлежит в некотором отношении (не целиком) друг другу. И потому не-реальное вне субъектного формального обобщения, а не субъективного охвата. Последний связан с субъективностью в сущем и сутьном и есть естественная целостность как реальность, тогда как субъектная обобщенность есть обобщенность лишь объектная. Поэтому анагогия должна опираться на объективное (Или субъективное) и восходить к субъективному (или объективному), но главное — междусубъективным и реальным, в своей необходимости являющееся реальнейшим.
Путь анагогический к сокровенному (а сокровенное –   целый и цельный мир) лишь в самом примитивном понимании пути (просёлочном) ведет от открытого (Гейдеггер, Агамбен). Он идет от откровенного во всех вариантах откровения энстатического (род первичной интуиции, опирающейся на первичное знание себя как исходное и делание для себя как базовое), в котором присутствует исток субъективного как истины  объективного в предметности. Через нее первично открывается и субъективное самого субъекта  как некоторое наличное. Эту стадию проходит  современная Россия. Анагогически это вовсе не вертикаль власти, а власть вертикали, духовного (во всех смыслах — традиционном, индивидуальном, народном, государственном). Так, что избрание одной из них за доминирующую есть судьба ближайшего будущего, поскольку есть восхождение одного из уровней; но все они действенны и соприкосновенны с сокровенной Россией, ее будущим. Анагогическое умозаключение основано на утверждении восходящего и утверждении нисходящего, — оба они движутся вокруг энстатического, центрального, терминального, то есть определяющего все не отрицательно, как ограничение, а как основу бытия деятельного, дальнейшего творения. Поэтому терминальность – не ограничение, а открытие новых просторов, новых возможностей субъективного человеческого деятельного бытия. Сама творческая субъективная реальная деятельность терминальна. В анагогическом умозаключении при восхождении изменяются одновременно и объем, и содержание, но в разных отношениях, что  и отличает его как мефод. Так действует и формируется его опора – терм, одновременно преодолеваясь и возрастая в сим-воль, имеющий неограниченное  (не значит безграничное) объем и содержание, порождающем знаки и символы, связующем означаемые и означающие. Происходит не столько изменение общности, сколько значимости. И это – механизм трансдукции, поскольку она осуществляется конкретно, всегда конкретной субъективной творческой деятельностью, а деятельностью  в целом, как тотальности и тенденции — всего реального в реальнейшее как его завершение и преодоление, поскольку налично реальное (вещественное и невещественное) ограниченно и слишком конкретно. В этом  смысле судьба России – не долларовое обобществление человечества, а преодоление его частностей в новом значении. В том числе для универсума и всей реальности. Приведение субъективного к торжеству как вершины анагогии.
Ангогическое умозаключение восхождения связано не только с путями от откровенного к сокровенному, но и на его основе – гризонтальном, экстенсивном суждении генетического и кенотического при посредстве стасического и вертикального—энстатического (в разноречивых вариантах опосредовния). Так что на уровне не откровенного (реально-субъективного), но открытого действует обычная логика, частный случай логосности откровенного, в предварительном (до трансгрессивного как субъективно-реального). Так что  онтологика в существе является онтологосностью как манифестацией софоса из бытия (дух — его содержание). Характерно, что традиционное понимание анагогии связывает ее ступени (обычно четыре) с любовью, надеждой и верой. Видимо, можно пополнить еще и мудростью, софией. В  простейшем случае ступени связаны с местом, временем, действием и творением так, что собственно анагогия – высший этап. Но он укоренен в низших. Отметим, что подобная система соответствует структуре-системе реалии и терминал всегда включен в реалии, как и терм вообще, что делает их универсальными реальностями, если только не происходит доминирования стороны принцепса. Термом может быть многое, в принципе — все реальное, но только терминал порождает термы и термальное. Это – путь трансдукции, совершить которую может только терминал творящей деятельностью субъективно, осуществляя бытие. Вещное достигает только трансгрессии, перехода к ближайшему пласту реальности; трансгрессия соединяет их все (как минмум четыре), обретая сокровенное и откровенствуя его. Но прежде следует рассмотреть отологосические урганизмы существования и бытия (обычно бытием некритически называют просто существующее), и преодолеть однозначность связи антецедента и консеквента в вульгарной логике. Юм, например, определяет её как простую «привычку».






                Трансдуктивный метод

Аристотель выделяет умозаключения с уменьшением степени общности вывода по сравнению с посылкой — дедукцию, и с увеличением степени общности ¬— индукцию. Также он упоминает вывод без изменения степени общности — традукцию. Философа может  заинтересовать вывод без изменения общности, но с изменением формы вывода, наиболее общим случаем может служить переход от объективного к субъективному в предметной реальности и обратно. Такой ход мыслей подразумевает категориальность самих выводов и устойчивость степени общности содержания в ходе трансдукции. Трансдукция и есть изменение характера исследуемого без изменения общности его. Степени общности, как известно, четыре — единичное,  особенное, общее, всеобщее. Логично предположить, что трансдукции, как продолжению,  завершению и преодолению традукции, во всеобщем могут быть только ценности. не  затрачиваемые, а  только прибывающие в ходе деятельности вообще, движения как такового. Ценности относятся к субъективному, субъекту, но они же воплощаются в объекте либо по характеру самого мира, либо, что выше, творческой (ценностной)деятельностью, как возведение в Бытие. Бытие здесь именовано, как именовано всякое, причастное ценности, хотя бы в возможности. При этом происходит восхождение от абстрактного  единичного  и аналогичных динамичностей существования в объектном  к конкретному, То есть. выражению реальных взаимосвязей предметности не только в наличном, не только в возможном (виртуальном), но и в идеале. Это и отражается как субъектное, субъективное, субъективностное и субъект. Иными словами, восхождение — пребываниие объектного  и объективного (может быть, в том же самом предмете) в ином. И не обязательно идеальном — может быть как материальное идеальным для  иного, что и выражается в деятельности. Но присутствие в ином — условие бытия нечто, но отделенное, абстрагированное от него. И в целом для субъективного иное есть абстрактное, абстракция, требующая конкретНизации хотя бы для выявления особенностей уровня существования. Это включает и сознание, и субъект, поэтому они существуют. И способны к самостоятельному движению, что делает их аналогичными существованию вообще как наделенному минимум субъективности (но сознание  принадлежит только человеку). Но абстрактное в ином раскрывает гомологичности существования, различия в его массиве, в предметности. Сама логичность позволяют преображать связи, отношения предметного и трансмутировать его в нечто новое, существующее в абстракции. Предметно-практическя деятельность, в отличие от предметно-теоретической, позволяет воплотить новое как предметное бытие в оборачивании от конкретного  к абстрактному, при  чем конкретность оказывается плодом субъективной деятельности, преображения субъектно-абстрактного и субъектностно-конкретного. Иными словами, обратный путь, поле оборачивания, также идет от абстрактнго к конкртному, но в целом — как конкретизация абтракно сформированной конкртеной предметной цели. Поэтому и цель, при всей ее идельности,, предметна,  хотя еще не имеет объктивного соответствии в рельности, в предметности как целого  и существующего.Духовно конкретное, то есть прошедшее горнило ценностей, становится фактичным в цельной деятельности, что не исключает конкретности разных уровней ценностей, начиная от существования; они также входят в трансгрессию, хотя на другом уровне и онтологосически, пополняя свою общность аналогичной общностью, что не изменяет общности ни реально, ни номинально. Абстрактное и конкретное были известны издревле в отношении абстрактности идей и конкретности вещей. Фома Аквинат перевернул это отношение, превратив вещное существование в абстракции от конкретности идей. По существу такой концептуалистский переворот был осуществлен в  ходе спор об универсалиях (точнее, аристотелевских категориях, которые  имеют и иное и есть одни из реалий). В действительности спор велся перипатетиками против проникшего вместе с иммигрантами-греками неоплатонизма. Он и составил неявно четвертую сторону. Ее можно назвать в пику концептализму абстракционизмом. Она означает  существование реалий в произвольном (материальном) порядке на земле, в человеческом порядке — в сознании человека и ценностном  порядке выше. В таком случае концептуализм Фомы пополняется дополнительным движением (у Фомы – универсалии существуют в сознании бога, затем в вещах, затем в сознании человека). При этом реализм оказывается описанием категориальном того, чем они и есть — универсальности деятельности творческой, а номинализм — описанием уровня действия в цельной человеческой деятельности. Основные категории Аристотеля (их недостаточное число) хорошо описывают всеобщее — бытие, его реалии в реализмах,  то есть творящую деятельность субъекта, человека, например.
Онто—логически  трансдукция еще не рассматривалась. Сам термин одномоментно   без общего анализа  процесс употребляется Апухтиным и Библером, первым — для анализа оборота от доминирования материи к доминированию Бога во времена поздней Античности, что привело к синтезу античной философии (на Западе — перипатетизма, на Востоке – платонизма) с христианской теологией. Второй рассматривает переход в Европе от теоцентризма к индивидоцентризму в ХУП веке, что привело к зарождению точных наук как светских. И то, и другое, как можно видеть из контекста, сопровождалось коренным переворотом, оборотом в отношениях первичного и вторичного. В целом же степень общности не меняется, хотя сам характер обращения остаётся  за пределами сознания как философов, так и их исследователей. Если традукция разворачивается в традиционном линейном порядке вывода, то можно сделать вывод, что два традуктивных умозаключения уже несут черты возврата к исходному положению на новом уровне. Не смотря на ряд возможных трансдуктивных, пере—меняющих основании, умозаключений, анагогическое восхождение требует укрепления в своём ходе оснований, и оборачивание основанного на нем трнсгрессивного и служит таким самообосновнием. Хорошим, хотя далеко  не совершенным и не до конца осмысленным примером традукциии является содержательная диалектическая логика, частично рассмотренная (Ильенков, Кумпф, Оруджев, Копнин) как логика абстратного и   конкретного, хотя в недотаточном различии объективно кконретного и абстрактного и субъективно конкретного и абстрактного, что взаимодополнительно в предметности реальности. Не различая объективного и субъективного, рассмотрим трансдуктивное в двух этапах — традуктивном и собственно трансдуктивном.
Конкретное в единичности есть абстрактное, выделенное  во множестве, поэтому возьмем  за основание минимальное множество, и не два, поскольку они зависят только друг  от друга. А четыре — по традииции, восходящей к натурфилософам  античности в суждениях о элементах. Можно сказать, что именно четыре стороны и представляют элементарную субстанцию, самоподдерживающееся начало. В разных (четырех) отношениях одно является активным. Другое развивающим активность, третье осуществляющим активность, четвертное удерживающим единство. Поскольку мы пока что рассматриваем существование в движении трнсдукции, то именно последнее становится субстанциальным так, что кладет границы бытию субстанции в пространстве и времени. А поэтому, как единично—конкретное (что не мешает  ему по аналогии быть сходным  с некоторыми другими предметными и иметь общее название) в пространстве и времени, что в содержательной онтологике есть две стороны общего члена, быть претерпевающим. Либо пассивно, либо активно. Это подтверждает равенство его общности как субстанции и обеспечивает традуктивный поворот, трансдукцию к основанию предметного, субстанции, в существе остающейся «причиной самой себя» (Спиноза). Простое  противостояние противоположностей не может обеспечить устойчивость этого основания становления.  Оно неотделимо от прехождения, вместе это и есть существо восхождения от абстрактного к конкретному в данном сверхрегионе универсума, чем обеспечивается расширенное воспроизводство преходящего. Субстанция есть и следствие себя самой. Для России это значит, что ориентироваться она должна на регионы становления,  а не ресурсного нисхождения (Кн. 3.) Здесь она оказывается «следствием самой себя» Связка же заключения в содержательной логике имеет две связанные, но разноречивые стороны Так субстанции, опосредуясь на одной стороне временем, на другой — пространством (или наоборот) сама оказывается либо претерпеванием, либо субстанцией как четверица и может служить суждением о пространстве и времени. В действии пространства и времени, субстанция претерпевает из исходного или  восстанавливается из претерпевания, что выражает подсистему предметного, относящегося  преимущественно к существованию. И в четверице становящийя основой подсистемы-системы души живой, населяющей изменчивый  мир между  землей и небом. Их Гейдеггер особо подчеркнул в своей единственной в философии и поздней для него самого четверице как бытия. Не считая эпигонского подражания ему Хармана. Последний утратил связи, подчеркнутые Гейдеггером, в однообразии объектов. И утратил вопрос о бытии. Поскольку вопрос о массиве существования не стоит, то он, массив, может  меняться и разниться внутри себя. Хоть существование охватывает все роды предметного, оно  рассматривается как единичное и как нечто одно и как всё в целом, поскольку логически единичное рассматривается  так же, как всеобщее. «следствием самого себя» же в полноте является ценность, всеобщее. Претерпевание же есть исток субъектного, без которого не возникнет субъективного, источника претерпевания иного в овладении и пользовании объектом. Это — решительное размежевание субстанции внутри нее. Субъективное как источник движения, изменения раздробляет, размежевывает субстанцию предметно, вместе с разноречиями сохраняя разного рода связи. Однако они предметны и в предметности. В этом отличие субъективного (субъективное – вовсе не всё  и не обязательно идеальное), реализма от «реализма идеалистического» Н. Лосского, который считал одно — реальным, другое, их соединяющее, напротив, идеальным. Отсюда возникает его тезис «всё имманентно всему», что преувеличивает единство разноречивого и не замечает, что «всё трансцендентно всему», то есть имеет и собственное существо. Существо, сформированное как иное его внешними отношениями по аналогии с субъективным и субъективностью, как и объективностью. Человек в общности с человечеством, использует механизмы подсистемы существования для обеспечения своего существования, охватывая его более высоким уровнем активности. А именно — душевным, социальным. Хотя его душа в существе свободна, как и существование. Существование осуществляет поворот в движении как основу существования, некоторое «отклонение» (Эпикур) как свободу в сторону своего подобия. Субъектное, впрочем, может остаться только воздействием, если не разовьется в самостоятельную силу, движение, что требует развития. Без этого более высокие уровни трансдукции останутся абстракциями без бытия, — даже без существования. Для человека свобода  есть существование, хотя  серьезно стоит вопрос о форме свободы и ее содержании. Если содержание свободы не своё собственное, а, например, собственность — такая свобода (либерти в отличие от фреедом) неорганична и отчужденна, ведет к отчуждению себя от себя, от других, от жизни и даже от предмета собственности, вещЧи. Поэтому символом свободы для человека является не только его объективность, объектность или субъектность, а субъект и субъективность,  исходящая из него самого и субъектального и субъектиального (что есть однеовременно объектное, объективное и объектиальное в сознании) как всеобщего, особенного, особого и единичного существа без противоречий этих разноречивых начал. Что касается собственно логических начал, то формальнологический закон о противоречии содержательно утверждает некоторое иное содержание отрицаемого. Но мало того, само это содержание отрицается не целиком, а в некотором отношении (принцип предметности, всеобщности связей предметного). И само это общее предметно, то есть противоречиво. В результате возникает элементарное разноречие – четвероякость всякого существовния, что проявляет в нем некоторое присутствие бытия. Умозаключение трансдуктивное   сущестования раскрывает существования (а одновременно и пространство, и время и детерминизм-каузальность) как беспредельно разноречивые, что и служит  содержанием бесконечному означению символа существования. Но это — еще только поворот в восхождении конкретного к абстрактному; существование содержит определенное единство в связи, даже если это связь разрыва. Как некоторое существование оно  тождественно само себе, как существование как таковое оно противоречиво внутренне, поскольку имеет некоторый объем — реальность раскрывает свою предметность. Субстанция открывает свою пространственность и, как пространственность — различия в темпах существования — временность. Ограничения не могут быть абсолютными, что вскрывается во всеобщей связности предметности, но они создают предметы как взаимодействия, в которых каждый из предметов претерпевает влияния или претерпевает от влияния. Так возникает система отношений и связей, пополняющие друг друга до всей полноты предметного, хотя отношения более относятся к пространству, а связи—ко времени. Но субстанция есть отношение во времени. Здесь можно видеть уже рассмотренную структуру реалии в первом её слое, как существовании и элементарную структуру деятельности, в которой субъект, претерпевая в  связях идеальное влияние, в пространстве присоединяет орудие (отношения), использует его во времени и получает результат — претерпевшее. Как более глубокое, отношения, он влияет на идеальное, но и собственным   изменением меняет ид-деальное, как претерпевание (взаимное) идеального изменяет этот слой предметности, что неизбежно выражается в мате-реаль-ном. Отношения зависят от устойчивости отношения и предмета. И от  выбранной позиции. Изменяющимся, изменяющейся стороной субстанции в предварительном плане обычно выступает изменчивое, в плане результата — устойчивое. Субстанция, как причина самой себя, есть и следствие самой себя, если приложены иные причины. Тождественные ее главному характеру (средства) или нетождественные (иные). Тождественные открывают пространство, нетождественные — время. Вместе всё результируется в изменении формы существования, для деятельности — ее конкретизации, что и есть результат взаимного претерпевания первоначально двух противоположных предметов, тождественных (если говорить формально-логически) в своей предметности и как минимум тождественных и различных в зоне взаимодействия и в ней же отличных. Но это невозможно без полного тождества и полного отличия по существу. Последнее касается вписанности их в предметность, что, кстати, расширяет принципиальную структуру предметности до всеобщей, как единичной и как всеобщей.
Тотальность существования может и не существовать, но несуществование тоже есть реалия и означает онто—логически не—существование, некий другой вид пребывания. Однако существо—вание предполагает некоторое существо и, видимо, во всех смыслах — от существенности до сознающего существа; всё это заложено во всём существующем. Поэтому суб-станция как полагающее само себя предполагает время и пространство этого полагания, некое для-себя этого в-себе и претерпевание от полагания. Одновременно субстанция предполагает бытие следствием самой себя, что полагает в ней самой нечто иное хотя быыы как другое. Таким образом, сама субстанция предметно распадается на противоположности, этим и связанные, и сами связи есть также противоположности. Иными словами, идея глобального тождества в корне порочна, он не учитывает сами основы существования всего, чего бы то ни  было, например, человечества. Оно неизбежно полиполяно. Человек, по авторитетному заключению Радклифф-Брауна, основанному на собственных и чужих этнографических социально — и культурноантропологических исследованиях, существо «упругое, но твердое». Поэтому и Русьсия может быть только одна, поскольку новый этап её развития разворачивается на основе исчерпанного как задела и основы, впрочем, преобразуемой. Предметность сочетает объектное и субъектное как претерпевающее более и претерпевающее менее, активное, , в этом смысле, как активное движение, субъективное. Но и претерпевание пассивное (объектное) есть субъектное, поскольку субъектность предполагает внешнее воздействие и в очень значительной мере. Поэтому существование предметного в принципе четверояко: имеющее основу в себе, что субъект существования, его существо, но никогда невозможное без опоры на другое хотя бы в пределах одной субстанции движением (а движение всегда таит в себе субъективность). Оно имеет объект-субъектную природу, — материально-объективную или идеально-объективную, по вкусу. Второй уровень существования имеет объективно-субъектную природу так, что субъектное обретает аутономию и преображает свой объектный субстрат; так существует «душа живая» сама по себе, но в низших формах есть обратное движение объектного (влияния) на воздействующее. Субъективное воздействует на объективное в следующем аспекте существования, после трнсдукции ее. Существо не только существует, но и полагает существо  другого. Здесь возникает фон небытия и бытия, универсальности существующего как существа, проявления его не только для-себя, но и в другом. Всё существующее представлено во всём. Всё — реально!». Именно с этой стороны предметности, как с предыдущей — животное., подходит человек Как тоже, но особая, одухотворенная «душа живая», проникает человек и он  тоже предметен, но в нем субъектное развито до субъективности, аутономии субъектного, в перспективе, а может быть, и обладании субъектом, аутономным, символическим, в перспективе четвертного спекта  существования предметного в предметности, коль скоро она существует. Но оно предполагает открытость объектного иному, то есть присутствие субъективного (хотя бы как внешнего) в объекте, тогда как иное в качестве небытия, ни-что,  ничто и т.п. может не-существовать, то есть только быть, например. И существовать в качестве предметного в этом особом смысле. Для человека как субъекта (носителя субъекта) это есть не-объектность, в онтологике подразумевающая некоторое не-объектное в сути, существе, сущности, сущем существование в предметности или на ее границе. Если существует объект как ядро объектности и объективности, то существует и субъект, как ядро субъективности и субъектности и, как полярности предметности, они имеют связь и влияние друг на друга уже потому, что субъект и объект каждый в противоположных смыслах есть субстанции частичные, движущиеся (субъективные) покоящиеся (объективные.) Короче, субъект — объективное свойство объекта, объект — субъективное свойство объекта в предметности, в которой эти свойства по—разному проявляются. В простом существовании и как его предел — в качестве объекта; в субъекте — как символ, идеальное выражение существующего как существование. В этом смысле один из вариантов высшего символа – Бог — выше человека. Но это уже трансгрессивный переход, третий из наличных, поскольку традукция от пространства ко времени в субстанциальности существующего только подготвливает решительный переворот в сознании (форма которого — материальное, а  содержание — идеальное и идеальное идеального) к человеческой субъектности и субъективности. Впрочем, идеальное может быть матер-ре-альным, а материальное ид—деятельным, но это мир после трансгрессии, мир тотально деятельный, каким он и является прикровенно и к какому он развивается в человеческой предыстории в том числе.
 Слой субъектности и объектности в вещах только зародыш сознания, существующего только  в собственном движении. Четвертая составляющая предметного — субъектно-субъектное, разноречия в его всегда многообразном и разноречивом существовании как внутреннем, так и внешнем, что свидетельствует о его внутреннем и внешнем существовании. Поэтому богатство политических и социальных отношений в стране (многие из которых просто не замечаются — культурные, цивилизационные, религиозные) создает при  творческом взаимодействии, взаимодействии полиморфичном, полифоничном, устойчивое существование страны. Иное дело что РосУссия, новая Россия, находится в архаическом периоде своего развития, периоде предварительном, и гипертрофирует имущественное (денежное) и электоральное (а не политическое) единообразие в аспекте количественных, а не качественных различий.
Первичный уровень деятельности, связанный со субстнциями, сам субстанциален, поскольку претерпевание взаимно и относится обычно к в-себе так, что одна сторона предмета воздействует на другую («объект»), но она по преимуществу охвачена действием, элементарным и исходным актом деятельности, непосредственным воздействием на субстанцию (любого уровня) и потреблением её. Поэтому её бытие как  реалии ограничено, хотя субъект в кеносисе нисходит до претерпевающего как в пассивном, так и в активном смысле, в то же время обнаруживая время и пространство и своё иное. Для человека иное субстанции — ее глубочайшее существо, а все единичное (как и всеобщее) строится на ничто. Для человека это ничто вследствие его эволюционного (если хотите) или грехопадетельного (если хотите) существования всё ещё облекает субстанцию данную непосредственно, органам  чувств, поэтому открытое (Гейдеггер, Агамбен и др.) находятся на ложном пути, подходя со стороны открытого, как на ложном, редукционистском пути находятся философы жизни (напр., Бергсон с абсолютизацией инстинкта, хотя он и послужил выработке интуиции у человека) и философские антропологи. Только целостное восприятие во всех аспектах может дать основания восходить от существующего к сущему, и творческая, а не прагматичная деятельность, Хотя в основе действие всегда потребляющее-потребляющее по преимуществу; творческая и в смысле самого человека, и его иного, имеет смысл неотчужденный, а значит, не калечащий всё сущее до просто существующего, не говоря уже о сущностном и сутьщем.
Итак, первичный акт традукции, средним членом по отношению к чему (причинному движению) служит хронотоп пространства-времени, а заключительным — претерпевание (свобода даже как случайность)(в двояком смысле) не изменяет единичности-всеобщности существования чего бы то ни было, но раскрывает его предметную природу даже в крайностях небытия,— это касается и частичного предметного в предметном, и его субъективно-объективных полюсов, и объектного с символическим также. Традукция оказывается элементом трансдукции и в плане хронотопа, экстенсивно, и интенсивно, в восхождении к деятельному бытию, содержанием которого являются символы. Но и сами символы предметны и друг по отношению к другу и к их реальности — творческой деятельности. По существу сказанное касается эйдоса, образа (образа действия, причины и следствия, времени, места, причины, и т. П.) субстанции. Её «следствия самой себя» в претерпевании другим ее для-себя и только обращает к внутреннему от внешнего, что продолжает традукцию на новом уровне, уже повернутом другой стороной общности, внутренней. Путь к ней — от внешней, от «для-себя» субстанции, манифестирующейся  еще абстрактно и по отношению к абстрактной объективности, начала которой, взяты единично и всеобще, То есть уже конкретно. Деятельное вмешательство человека в первичный уровень реалии не  разрушает картину саму по себе, хотя и может быть варварским по существу, как и творческим. Причем тождество единичного и всеобщего в логике  может означать и означает влияние изменения единичного на весь универсум предметной реальности, и влияние изменение всей предметной реальности на единичное (не в последнюю очередь в трактовке  его). А также — номинальное ограничение единичного (Всегда предметного, четвероякого!) непосредственным «для-себя», что ограничивает понимание нее бросающихся в глаза влияний на это «для-себя» как всеобщего для данного. В-другом, в-Другом и в ином всегда присутствуют. Единичное есть опора всеобщего и универсального. Поэтому существование  и символично, что дает основания для его традукции. Поэтому такие явления, как Роуссия, нельзя рассматривать в сравнениях. Она слишком конкретна.  Имеет всеобщий в своих характеристиках принцип, который иногда принимают за всеобщность ее глобальных притязаний. Единственность России толкает  к ограничению её образа собственными измышлениями насчет ее влияния, существования, пространственных притязаний и сроков существования. Её средний уровень не только неразличим извне, ааа часто и ей самой, но и находится, будем надеяться, в становлении, что только позволит говорить о ней также и конкретизируя высказывания. Поворот, начатый Россией в ее судьбе неизбежно станет оборотом в ее новом тысячелетии существования. Она последняя присоединилась к Мировой истории (889), она и должна замкнуть цикл ее развертывания.
Изложенное более всего касается физической стороны универсума как наиболее фундаментальной и «объективной» (будто только она может служить объектом, а не всё существующее в любом смысле, что вовве не означает, что другие регионы онтологического есть физика и не имеют качественных отличий от нее). В физике эти стороны проявляются с наибольшей простотой и отчетливостью. Последующее можно отнести к «метафизике» (как и предыдущее как «неконкретное»), но на основе физической в-селенной возникли иные слои реальности, как показал опыт «физикализма», несводимые к физике, как и логике и лингвистике. Тот факт, что трактат «Первая философия» лежал поверх «Физики» в момент их обнаружения и назван неудачно метафизикой, нисколько не может служить отрицанием своеобразия других областей знании во-первых, противоречии их математическим абстракциям, во - вторых, и выражению реальных состояний отчуждения человека и общества в-третьих. Математическое абстрагирование служит не истине самой по себе как символу и ценности, а научной истинности, соответствия фактам, да и не всем наукам; она есть язык объективированных фактов, утративших связь с актами познания и существования. Сами метафизические категории могут служить примером общих имен, но их задача иная — описание становления в наиболее развитой форме (человеческого) творчества. И математика как формальные языки первых двух стадий традукции, особенно первой, могут служить их образцом, если дело касается объектного как такового — а в целостности предметности оно его н может не касаться хотя бы краем. Поэтому корпус знания в целом мета—физичен. Данное замечание необходимо в предвидении последующего. Необходимо отметить, что в деятельном аспекте естественные науки также рассматриваются не столько фактично, сколько актично, акционально, что подводит основание под их развитие, формирование и смену парадигм (Кун), то есть способ действия и действия по научной революции. Теория деятельности обобщает («оборот») научные революции, как и другие ре- в ре¬алистическом подходе, делает их рефлексивными. Поэтому, так может свершиться последняя из возможных научных революций, поскольку полагает метод смены парадигм ( как способов деятельности — научной в данном случае, что частное) не только вообще (более широкая теория), а и конкретно, как определенную деятельность имеющую смысл в определенном отношении.
Всё предметное реально, даже несуществующее. Непредметное реально как непредметное. Так, для Гейдеггера, неопредмеченное в мире непредметно, поэтому у него были трудности с трактовкой мышления. Предметны и безразличие как отношение. Предметны связь, отношение, а именно как материально-материальная отношение (во взаимности) и связь (идеально-идеальное отношение во взаимности) как одно содержание другого (не говоря уже о субстрате и посреднике их). Связь производная – материально-идеальная. Отношение основное – идеально-материальное. Уже говорилось, что по прочности ид-деальное может служить матер-ре-альным, а материальное — ид-деятельным. Это необходимо учитывать, переходя ко второму уроню традукции на основе первичной. Если обобщением первичной является образ-эйдос, то существо второй лежит глубже, во внутренней структуре эйдоса, как она проявляется первоначально вовне, это проявление ведет к самому центру эйдоса, внутреннему содержанию, сущности. Предметность уже имеет минимальное количество, сущностное обособление умножает его и делает количество не только числом, но и величиной. Небытие, внешняя поерхность многое может  сказть о внутреннем, но поверхность есть граница и имеет собственное существование, глубину (в противоположность Делезу, абсолютизировавшему поверхность в единственном числе). Сущность есть движение движущегося при чем  такое, что субстанции явлется прииной (уже не следствием) самой себя; следовательно, субстанция имеет внутреннее содержание, имеющее «для себя», но последнее не замкнуто поверхностью, и для-себя осуществляется также вовне. В целом от равновесия этих движений, их дополнительности зависит качество предмета как проявленная сквозь границы сущность. Границы же проявляют внешнее вовне. Это делает предмет особенным, при чем он не теряет всеобщности своей сущности при сей ее специфике. Особенность заключается в том, что качества разнообразны и некоторые способны делать субъектное  в предмете активным так, что сущностное движение способно ориентироваться по субъектному, в котором присутствует объектное извне. Такая граница двойственна и избирательна по отношению к объектному объекту. Для-себя разделяется на внешнее и внутреннее так, что сохранение собственного существования зависит от состояния предмета, его субъективной активности. Иными словами, это особенное есть «душа живая» — животное, и такая живая душ есть, видимо, и у человека в его существовании от праха.
Количество качественных особенностей животного делает его более приспособленным к и для существования, качество количественных особенностей делает животное особым предметом. Предметом, способным ориентироваться в пространстве и времени (претерпевание идеальное) и оборачивать его себе на пользу (претерпевание материальное). Хотя эйдос его неизменен, оно обладает определенной свободой движения, что говорит о влиянии зачатков субъективности на субъектность и объективность предмета. Сущность раскрывается в количестве, в количестве популяции, что высвечивает уже не аналогию, а гомоморфизм как основу общности вида, рода и т.п. Особенность предмета пополняется субъектностью как развитым свойством. Свойством, порождающим субъективное, которое способно дистантироваться от простой объектности субъектного. Появляется способность идеально пополнять материальное, прежде всего в ощущениях. Дистанция предметного возрастет и становится предметом активности. Это выражается в психическом (еще  не психологическом) состоянии, что и завершает «душу живую» до ее знакового (а предчеловека — ориентационного) существования, а само состояние подводит к следующему этапу, (именно ориентационному). Высшим  ориентиром является символ. Прежде, чем перейти к нему отметим, что воспринимаемое органами деятельности чувств не превышает всеобщности влияния предмет на предмет и посредующие количество\качество есть стороны одного отношения, но в нем происходит оборот — часть предметности оборачивается к другой особым отношением и особой связью, впрочем, производным от уже существующим, но дифференцированными и усиленными. Поэтому общее здесь выступает как особенное, точнее, особое, но и оставшееся на прежнем уровне становится особым; вместе они составляют общее; степень общности не изменилась, но трансгрессивные начала нарастают, подготавливаются: в частности, состояние есть такое свойство «души живой», что привнесет ей в человеческом обличье душевную свободу, «душу живую». Но у животного «душа живая» еще  больше зависит от факта жизни, существования, его предметность разделена так, что сущность осуществить оно может только достигнув цели. Но цель весьма ограничена. Субъектное выступает как зависимое и только дает ростки субъективному. В некоторых пределах этот уровень конкретизирует предыдущий уровень реалии, хотя его составляющие общи и животным, и неживому. Именно это делает живое особенным, особым в общем массиве общего, по объему совпадающего с предыдущим. Одновременно здесь становятся ясными реализмы реалии следующего уровня, субъективного над субъектным. В целом уровень общности сохраняется, хотя внутри  общности перераспределяется. Книга «Бытие» намеренно выделяет «душу живую», видимо, имея в виду субъектное и  субъективное как реакцию на объектное и объективное в предметном. Не порождающее жизнь, своеобразную «неживую душу». На синтетическом уровне, уровне бытийственной творческой деятельности. Деятельности, воссоединяющей часто разорванные ходы от абстрактного  к конкретному и от конкретного к  абстрактному («теория» и «практика»), в этих узлах происходит их разноречивое воссоединение.  И материльная, например, деятельность (если брать наиболее глубокую деятельность, хотя в любой деятельности затрагивается вещество,  основа  материального) переплетается с идеальной, целеполагание связывается с целеосуществлением, общности их совпадают за счет реализации в единой вещественно-ценностной предметной реальности как реальных, связно, но по-разному. Именно деятельность творческая связывает  плою—реальности предметной — субъективное с объективным и ценностное с вещественным (в норме), что и придает ей не только субъективное переживание духовного бытия, но и характер духа творящего. Тогда как материальное соотносится скорее со средствами производства средств существования и средств существования производства средств существования.
В простейшей структуре деятельности как процессуальной реальности этот уровень, вслед за предметом, занимает место пространства, связи предмета с человеком и ег средством, это конкретизирует деятельность, но принятие пространства расширяет на всякий аналогичный предмет (вещественный, духовный и т.п.), делает гомоморфным. Так и для животного основной задачей является пространство, отделяющее его от средства; время для него ¬— нечто субъектное, конкретно переживаемое — голод, жажда, период спаривания, нападение врага; два последних поворачивают пространство и время особым ракурсом, сказывающимся, например, в социетальности (общественности), хотя и по-разному. Как мы видим, если один из секторов предметной реальности, остается во власти потенциальной субъективности, скорее субъектности как объектности, то вторая способна оживотворить душу, сдлать ее «душой живою».  Хотя растения нередко возводят до вегетативной (по Аристотелю) души и неживое (Аристотель различал душу вегетативную, животную и разумную, удаляя богов в разумные сферы космоса). Конкретизация существования на этом уровне у животного его объективности идет  за счет некоторой (некоторой!) абстрактности — в поведении. И некоторой отвлеченности его в ощущениях, выделении особого  предмета в их содержании,  сигнальных для акта. В неживотном мире этому соответствуют определенные качества и количества добычи. Этот двусторонний посредник умозаключения традукции имеет выход на трнсдукццию в неполном выражении сущности в эйдосе и эйдоса (идея порождается эйдосом и порождает его), в сущности. Это часто связано с состоянием предмета и предметного, даже предметного  в человеке. А «непредметное существо есть невозможное, немыслимое существо» (Маркс). Всё это выражается в автономии субъективного по отношению к субъектному.  Реализующему его через сознательную предметную бытийную деятельность объекту
Третий уровень ре-альности, реалии вообще, уже разворачивается после трансдукции. Состояние животного-человека раскрывается предметно не  только во внутреннем, в содержании, но и выражается в отношении, в отличие от природных связей-отношений вариативных и не всегда взаимных (что есть уже у животного).Человек же своей животной (объективной, материальной) и просто предметной-вещественной силой, влекомой внутренним (добавим, забегая вперед, общностным: по меньшей мере он сам есть общность четырех  составов предметного), уже субъектным, более глубоким, изменить в меру сил другую сторону предметного, мало меняясь сам. Так сущность он может обратить в нужную ему суть. Она существует в отношении к нему. Но не только к одному индивиду. Его объективное существование как средство и его существование в качестве души живой опосредовано многими отношениями среди себе подобных и тем большими, чем гетерономнее оказывается его душа, чем более она включает абстрактных моментов связей жизни в свою пока абстрактно-всеобщую (сравнимую с универсумом идеально) душу. На уровне сущности можно с оговоркми согласиться, что «сущность человека не  есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений».(Маркс К. 6-й Тезис о Фейербахе). Здесь важно отметить слово «действительность», то есть то, что сделано человеком вообще, общностью, данным человеком. Оно может быть и асоциальным. Во-вторых, всех общественных отношений испытать нельзя, неизбежны абстракции (классы в социальности, группы в политичности) и их конкретизация (присоединение, аскриптивное, дескриптивное или прескриптивное или рескриптивное, см. Кн. 3.). Человек имеет одну заранее данную сущность, которая существенна (хотя и не есть сущность в точном смысле слова) — творчество, в том числе и общественных отношений. Это проявляется в политейно (политесно)-политическом, где свободно собравшаяся сообщность («сообщество»,:Батай, Деррида, Фуко, Агамбен, Подорога, Петровская и др.) по отношению (хорошему, плохому) вырабатывает суть.  Суждение отношения.  СутЬнощение, экзистенцию человека и общества, из которых может сформироваться индивидуальная\общностная сущность как эйдос. Иногда подобное, если следовать за Фейербахом — отчуждению в Бога свобод, отчуждению и работе. Но свобода искажаема, но не устранима. Но Бог вдохнул в лицо человека «душу живую» от себя (а не сотворил), то есть душу, способную саморазвиваться и преодолевать себя, делая себя предметом самопреобразования. Это — третье, субъектное в человеке, его автономия и результат гетерономии его общностей. Это формирование мира — никакого мира в предметности нет, связь свою между предметным и собой в реальность вносит человек как реальный. Действительность человека обеспечивает ему и существование, и пространство, и выражается во  времени. «Время есть пространство развития индивида» (Маркс). Время (в социальности – рабочее и досуговое) — третья реализма простейшей структуры деятельности как формирования действительности процессом. Предметность предполагает не только связи и отношения между некоторыми, но и их передачу (предметную) — процессы и реальность сама есть процесс существования. Реальность во всей предметности складывается из процессов, движений, высшее из которых – человеческая бытийственная деятельность.
Человеческая душа возрастает усилием и жизнью из социальной определенности извне как душа собственно человеческая, носитель свободно образованной общностями политейи (обратная сторон политики, свободная, субъективная) — сути человека и сообщества. На её основе онспособен в принципе творить свою судьбу, если не отчуждается до рока социального или фатума существования низшего. Душа, дистантировавшаяся от животного, преодолевшая его, способна развиваться свободно, и ее стихия —¬ восхождение. Что касается реализмов реалии на этом уровне  и уровне предметности, то отношение как связь, так и позиция вырабатывают действие на его высшем уровне — не в разбросанных подсистемах, а деятельности общности человека, сообщества (Батай, Деррида, Бланшо, Бадью, Петровская), народа или нации, человечества, универсума в целом. Не для себя только, а и  в системной целостности, чуждой отчуждения. Для этого необходимо об—лада—ние, действие с предметом в лад  с замыслом и природой  предмета, отчужденной  и  искаженной формой чего является частная (в отличие от личной, о чем — в Кн. 2 и 3), собственность. Результатом всей системы деятельности от простейших является сам человек, способный к новому предметному подвигу, То есть  творческому бытию.  Произведенный результат не должен отчуждаться от человека, составлять его действительность даже в широчайшем развертывании её. Он становится целостным субъектом, для которого  созданное — только предмет дальнейшей деятельности и целью является он сам во всей полноте своих спобностей. Как и другие, в том числе единичные, целостности— четвероякой развитой всесторонне (или могущей быть такой) целостности добился только человек, да и то в развитии — далеко не каждый. Результатом деятельности становится свободное оборачивающееся, пре—вращающееся предметное деятельное бытие «над» всегда ограниченным действительностью предметным миром. Он становится ему иным, другим, а может оставить для-себя или, если предмет духовный и индивидуальный  — в-себе. Всё зависит от выбора человека и его ориентации на тот или иной аспект предметности и бытия.
Именно на этом уровне происходит окончательная трансгрессия, пре-вращение нисхождения духовно-конкретного и восхождения вещно-абстрактного. Человек стоит уже по другую сторону оборачивания, деятельно полагая свою действительность и устрояя мир между вещами и между вещами и собой главным образом. Это новый, вещный слой предметности, впрочем, интегрированный в нее самим фактом человеческой деятельности. Эйдос и сущность  творения надстраиваются образом и свободной деятельностью во всей своей полноте. Если бы не было отчуждении результатов труда, работы, деятельности и действия. После трансгрессии человек обретает, насколько может и насколько возможно, себя, свою конкретную  вещную и иную действительность — во всех сферах предметного и, на этой основе, становится человеком как таковым,  конкретным человеком. В нем начинает действовать  глубокий слой его естества – субъектное, как и в других общностях, также прикосновенных предметного и действия, вещества. Его особенность как особого — быть всеобщим, хотя бы в качестве всеобщего —человечества не только наличного (что было тупиком у Конта), но и прошлого, и будущего, и близкого, и отдаленного, и занимающего другую социальную или политическую позицию. Это всеобщность конкретная, подготовленная видовой общностью предыдущего этапа. Творческая личность пребывает в бытии, и бытию (на разных уровнях) прикосновенна любая деятельность, если онна целостна и системна. Реалия, и реальность пополняется реализмами отношения и бытия  (реализованного отношения в частности) и двояким средним членом действия и обладания. На этом, предварительном уровне традукции после трансдукции человек переживает всё еще не окончательную укорененность в бытии, вещи занимают слишком большое, объективное место в его мире. Активизируется еще один пласт, сфера субъективного — собственно субъект, основа осознания и понимания символического как всеобще — универсального, соотносимого со всем универсумом, к чему он готов на уровне субъектного. Этому соответствует в космологии четвертая формулировка антропного принципа, преодолевающая принцип замкнутых вселенных. Если формулировка Уиллера звучит: «наблюдатели необходимы для обретения Вселенной бытия» (1983), то этим констатируется как то, что бытие  присуще только человеку, так и его роль во Вселенной и как свойства наблюдателя и, видимо, как наблюдающего, как созерцательная и целостная деятельность. Оставляя в сторонне плоскосность формулировки как относимой к одной только Вселенной, можно сказать, что бытие ¬ необходимость всего универсума.  С наблюдателем — в минимуме, сознанием,— Вселенная обретает бытие. Это ведет к продолжению формулировки Дорейком: «отправители необходимы для привнесения  сознания во Вселенную». Поскольку сознание есть устойчивое в бытии, а привносящие и отправляющие — делатели, то можно сделать вывод, что человек как носитель высших способностей субъективности есть плод, вершина и оплот существующего универсума реальности, а потому и сам реален по себе, поскольку биологически он есть вымЕршее животное. Он в-мирившееся животное. Дух, производящий\ся всей и  всякой деятельностью, которой подлежит всё предметное, и  отношения  как предмет, словом, вся   реальность, не исключая его самого  по себе, любым движением, то есть существованием как его элементарной формой, облекает сознание как наиболее подвижное в себе, хотя подвижность эта ограничивает его предметным, но вписывает это предметное  в универсум. Сознание есть граница субъекта, включающая и субъектность, и субъективность, и субъектное, и сам субъект. Поскольку каждое из них есть результат взаимодействия, то оно охватывает предметность и ее глубины, тоже относящиеся к предметности — прЕдметное, предмЕтное, предмет уже могущий трактоваться как объективное и объект при желании. (Гуссерль называет это «гюле» вслед  за  антиками). На границе как нейтральном пространстве, о-граниченном с обеих сторон, происходят решающие события предметности как реальности. Таким образом, обе формулировки   утверждают Вселенную (в четвертом и всех предыдущих уровнях) как предметную реальность. Взаимно пред-метЬную, а не просто объект представленный субъекту, как трактовал это Гегель, откуда он начинает одномерную  цепь  логических  выкладок вместо того, чтобы рассмотреть многомерность отношений, одновременно представленную в каждом из них в рамках общей предметности. Он решительно  не признает  субъект за предмет. (Гуссерль признает только наличие тела у сознания, ничего из этого не выводя, кроме ракурсов рассмотрения разных индивидов одного и того же. Сартр выводит из этого, ракурсного, — различия в мировоззрениях, что убого). Сознание никогда не ограничивается открытым; напротив, в открытом оно улавливает весь универсум открытого, сокрытого, скрытого и сокровенного как явление духа. Будучи высшим порождением сознания (духа) оно  постоянно действует, преодолевая само себя. Поэтому, в частности, оно способно производить и более чистые явления идеального — идеал, сочетающий ценность как содержание и символичность как форму. Если только если основания идеи не частичны, что невозможно для подлинной идеи, или конкретны только враждебностью другой идее, что делает их политическими идеологиями или доктринами вообще (к. 2.). Именно поэтому сознание  — иное для аутономного и автономного(идеографического в терминах «наук о духе», см., напр,. классификацию наук Вундта), отчасти и просто номного (номологического), хотя и глубоко выражает их как их в-ином.. Идеал же может касаться  любого субъективного и любого объективного, и любого их сочетания, доступного движению и его высшему роду — деятельности. Но прежде, чем коснуться этой стороны вопроса, отметим, что нисхождение абстрактного и есть откровенное в отрытом. Нисхождение, делающим его вещью и вещью для человека (тогда как отчуждение не только сдирает один или все слои человеческого присутствия его. Но и искажает, делает ужасающим, самым ужасающим — открытым, почти непредметным «сырым»«объектом», объектом хаоса, истока отчуждения-странности (estrangment). Кроме отнесение к ценностям и символам (всегда опосредованное по   их природе) — дело  самого созерцателя. Если признать существование субъекта как такового и объекта как такового, то их надо  признать аутономными, самозаконными, одного — в принятии и преображении, превращении, обращении всего существующего, другого — в закрытости от всего существующего, от изменения своего в-себе. Их внешнее и внутреннее —- ничто, творческое начало, но ограниченное некоторым нечто — их облекающей предметностью, дающее некоторую форму открытости или закрытости. Первый является абсолютным делателем, поскольку не связан с объектами, второй — разрушителем, поскольку прИвращает в ничто все окружающее. Но это — скорее космологический вопрос их обнаружения как признака присутствия подобного в предметности или в ее слоях. Или, если хотите (поскольку космология есть «дно» предметности)— вопрос теологический.  Одно было бы абсолютно для-иного (и, видимо, и иным), второе – абсолютным в-себе. Но, поскольку всякое предметное содержит в себе субъект-объекта, то оно содержит конфигуративно определенное ничто, что и позволяет надеяться на  творчество как творение. Как и никто, нигде, никогда, никак и так далее в аспектах реализмов реалий.
Возвращаясь к сознанию отметим, что принципиально возможны четыре идеала (кроме производных, особенно идеологических) ¬— объективное бытие (которое есть содержание и существования и описываемых так для простоты картины), сочетание субъективного с объективным при доминировании первого  — красота, сочетание объективного с субъективным при доминировании первого — добро и субъективное как таковое (отражая и всегда частичный субъект) — истина. С точки зрения содержания они есть ценность, а формы ¬ символ, выражаются в беспредельном числе предметов. Они,  безусловно, взаимосвязаны, ¬ по меньшей мере, существуют, хотя бы не так субстанциально, как полагал Сократ у раннего Платона, а в ином. Их сочетание может быть разнообразным и разнопропорционльным. Так добро, понимаемое как ценность (валью) на уровне вещи определенного периода и труда Маркс определял (переводы) как «стоимость», что верно лишь с одной стороны ) субстанции реализма  рабочего времени.  По красоте этот предмет, по своей погруженности в вещество называемый «вещь» Вообще слово «вещь» излишне абсолютизирует неизбежность существования также в аспекте вещества, что затрудняет откровенное отношение к ней. Вещь может значительно уступать другим, и у Маркса возникли неразрешимые трудности с анализом товарного отношения к произведениям искусства и т.п., относимым им к «аукционным». Другую крайность, плоды которой мы пожинаем в беспределе «экономики», где даже деньги стали аукционной вещью, заняла австрийская школа «предельной полезности», представившая максимальную полезность даже бытовой вещи предметом незримого аукциона. Затраты труда в конечном счете станут регуляторроом крайностей аукциона (Некоторые  аспекты противоречий школ и самой австрийской школы «предельной полезности» см.: Бухарин  Н.А. Политическая экономия рантье М.,1925). Но это касается  частностей.
Нисхождение духовно абстрактного означает не  потери им в содержании. Оно означает воплощние в пространстве и времени. Трансдукция означает самообоснование (и самоприроастание, в частности, через круг существующих сторон достаточного основания) существующго.  Как и связь символическая вещества и материи с ценностями только укрепляет  существование и делает его более определенным, связным, одухотворенным. И оно становится порождающим ценностные определения, суждения и умозаключения — преддверия идей, не последнее из которых — поэтосное, деятельное, бытийное. Другие же порождают нравственное и моральное  отношение, в котором присутЬсвуют сущность и суть. Это  же сочетается с бытием и порождает новую деятельность. Произведение искусства имеет имя, и не одно, что выражает мистическое отношение к искусству. Видимо, «вдунутая» «душа живая» означает способность  рода  и  развития души до  собственного иного — духа, в чем человек энергийно-субъективно, если исследовать нетварные энергии подробнее (См. сочинения Г.Паламы) о том, кто соприкоснулся с Богом (синэргия) или иным, инаким, инаковым. Впрочем, энергейное начало может быть и вещественным, если встречаются святой и Бог (чудо). Сочетание соответствующих и разнопорядковых сфер предметного в субъекте порождает ценности и символы (либо более как ценности, либо более как символы) иных сторон реальности. Отметим только, что композитные ценности — красоты и добра — имеют два лица. Красота бывает внешняя (объектная), большая, чем внутренняя или они расходятся, лдибо внутренняя проявляется, либо скрывается,  так же как и добро часто расходится на вещное и невещное, более человеческое. Внутренняя, ценностная, часто вырождается в отчужденные формы цены, товара, массовой популярности и по природе  гомоморфны (иногда – гомоексульны) и связны с веществом (или вещным) и угрозой (безопасностью) абстрактного существования. Гомоморфизм доходит до глобализма. В противоположном случае гетерономии добро связывается с человеческой нравственностью и духовными символами, с воплощением в них целей и ценностей. На этой стороне ¬— гетерономия и планетаризм. На первой стороне ,как средство,  —¬ разделение для властвования, на второй — соединение для торжества ценностей ( и для этого власть). Вполне очевидно, что в первом случае ещё не произошла  трнсдукция с низшего слоя бытия, на втором — затруднен второй, противоположнный акт трансдукции «сверху», то есть самообоснования трансдукции в традукции. Существуют разные народы и нации (не  все) имеющие собственные ценности, часто не возведенные в символ (или эмблему), но они связанны с коренными. Существуют потерявшие их. Исчерпавшие их. Или не нашедшие. Россия является символом гетерономного  единства разноречивого в гомоморфии, своеобразный серебрянновековый андрогин. Единственности как единения в различии, в том числе и основных ценностей.
Завершая трансгрессию, высший уровень (и тип, поскольку реалии ,не утрачивая связи со всеми, могут сворачивать некоторе реализмы; утрата их означает крайнее отчуждение и уродство типологизации), реалии в реализмах бытии(любви как проявления бытия в существовании), красоты, добра, исть—тины (отличной, но не всегда расходящейся с  истиинностью), просветляет, сколько возможно, вещную действительность человека, обращая его самого в символ человечности так, что действительность становится не только результатом деятельности, но и сама действует ценностно, символически, как уже существующее. Деятельностью человек выдвинут в несущее, и опора ему — только бытие. Ценности универсальны, следовательно, по общности (нетривиальной, духовной) равнообщностны универсуму и есть предметное во многообразных связях и отношениях с другими   пластами, разноречивыми и взаимодополняющимися, и поэтому, в чем-то противоположными. Нисхождение деятельности идет каскадами, обогащаясь и проходя сквозь домены онтологического вплоть до соответствующего (а может –субтанцильно остаться в-себе) вплоть до вещества. (Хараман путает объект с вещью, поскольку не  рассматривает деятельность в её четвероякости вещественного, существенного, сутьвещественного и сущеевественного). Как вещество деятельно восходит, придавая прочности средствам существования общества и самого производства, общественности, политесности    (человечности  гетерономной) и ценностям, хотя может остаться в—себе или оставить самостоятельным что—то из  уровней, автономным или аутономным. Это – дело во-первых,  и огромная задача во-вторых, для многих, если не для всех, всего человеческого рода. Отметим попутно, что свобода может быть тоже гомономной, одинковой для всех и различающейся только средствами и, соответственно, возможностями её реализации, либерти, и быть гетерономной,  различной для всех хоть бы по целям, личностной, фреедом, и минимально общей в пределах человеческой природы. Фромм называл первое «иметь», второе  ¬«быть». Несомненно, второе прочнее и ближе к бытию. Оно есть способ и цель трансдукции, да и обобщаемой ею скачкообразной «трансгрессии» (постодерн и постструктурализм).  И житию (отголосок духовного), в отличие от просто жизни или даже жизнедеятельности, еще существующей среди людей. В отличие от жизни как существования (что абсолютизировал Сартр). Но последний акт описанной нами трангрессии относится уже к переходу от предыстории к истории, то есть бытию Бытия как творчества ответственного перед прошлым и будущим, и всеобщее, универсальное,  как сокровенное (смысл) откроется в каждой вещи, в каждом человеке, превращая первую в предмет, второго — в личность. Хотя таковые, да и её начатки  и встречались и встречаются и теперь. Впрочем, отметим,  забегая вперед, личностью может быть и человек, духовно воплощающий универсум, И индивидуальность,  кроме того принимающая всё общее, и индивид, принимающий всё человеческое ¬ всё это личности, но существуют и личность, гармонически сочетающая все сферы бытия. Она традиционно характерна для многих в Русьссии исторически, социально, и личностно (в частности, в связи с редкостью населениия), но и персонаЛИЧстически. Русьссия традиционно страна личностей, это в самих основах ее существования, хотя приводит к отчуждению верхов, «властей предержащих» (Савлтыков-Щедрин) и крайних слоев и окраин, к страданию в частичных условиях самого целостного существа. Но целостность — главный урганон свершаюшейся трансгрессии. РоУсия страна не прогресса, а трансгрессии, и уже в целом она означает такой близкий  лейтмотив ( в условиях Архаики  своего нового эона, тысячелетия её существования, да и самого Третьего тысячелетия),— и это уже время жития и бытия в Бытии, в Ином врмени. Все они, кто личность по-разному целостны, по-своему пережили свою трансгрессию, но только он еще и целен бытием в существовании. Что отсылает нас к идее цельности знания, неуклюже, отчужденно сформулированной русской философией еще в   Х!Х веке.












        IV. Движеие как основа субъективного реализма


Особенностью субъективного реализма является его естественный характер. Ошибкой всей предшествующей философии вообще, да и не формулируемых явно философических направлений, выявляемых лишь со стороны, философоведами, было эгоистичное утверждение философии своей как знания знаний. Субъективный реализм, как ожидается, способен породить целый ряд философий. Не говоря уже о религиозной, десакрализованно-эстетической, агностически-научной и собственно фил-софской перспектив. Для всех для них должно быть характерно сплетение с самой жизнью. И подъём не столько теоретический, сколько самой жизни до жития в широком смысле слова, а его самого до бытия как деятельного осуществления человеческого вообще, каждого народа и нации в частности, призвания и предназначения, которые они свободно избирают сами, то есть осуществление своей судьбы как творимого дела и зоны собственной свободы. Без свободы нет деятельности. Свобода нарастает и аккумулируется в истории и генезе, естественной детерминации социальной системы от простой свободы действия (Планк) к свободе воли, свободе выбора и свободе творчества, использующей предыдущие и предварительные как свои свободные средства. Как утверждается в постулате субъективного идеализма, творческая свобода — сама есть предел движения; более совершенного и всеобъемлющего двуижения быть не может. В ней универсум достигает (еще не вполне достиг) расцвета своего развития. Иное дело, что она сама и непосредственные плоды ее ещё остаются для большинства сокровенными как в действительности, так и в самих себе, что делает действительность, зону действия, неуниверсальным средством для дальнейшей деятельности в реальности, а преградой как для творчества, так и для самого сознания (как это случилось, например, с Гегелем). Так расцветают отчужденные — превращенные, искаженные, проецированные и извращенные формы сознания и творчества, бытия, используемые, канализируемые в формализмах структур как содержимое для них. Человек же по-прежнему чаще всего ощущает себя изолированной единицей, поскольку его совместное и совокупное противостоят ему как отчужденные структуры и частичные подсистемы, а не раскрывают его целостность и цельность как свободная система. Всё сказанное подводит к мысли, что человек находится перед лицом не только открытого — оно не столько открывает, сколько скрывает своей общностью всю глубину существования,— сколько откровенного в существе. Откровения сокрытого, скрытого и самого сокровенного, самого человеческого деятельного бытия и его объемов, возможность которого заложена или приложена к самому существованию и требует не только пред-ставления, но и понимания и объяснения с глубинами постижения именно в силу его человеческого удела, его рожденности и связанности с органическим и физическ4им. Впрочем, само строение человека дает возможность интуитивно, на основе опыта собственной жизнедеятельности и в преодоление её  постигать основные сферы существования как преддверия и средства бытия, постигать четвероякость истины, отличающую ее от одномерностей истинностей более низкого порядка, двойственной научной истинности в том числе (предметной и философской). Как и все прочие истинности, связанные так или иначе с четвероякостью деятельности и воплощающиеся в ней самой с изменением собственного и собственно предмета как манифестации ранее объективного в предмете и субъективного (сокровенного) в субъекте.

            1. Поворот. Откровенное .Существующее.

Откровенным является, прежде всего, все, что прикрыто от органов чувств, хоть  и может  быть открыто именно им. Открытое само есть определенное действие и , как действие, предваряет всю деятельность в её полноте как её поворот в отношении немногого, что может, таким образом, быть откровенным, в конечном счете, немногим. В пределе — отдельному существу существования. Но откровенность открытого делает его вписанным в целостность пред-ставления, совместность восприятия, — и единичность ощущения входит в эту совместность через чувственную интуицию отождествления и различения существующего с самим собой и совместным. Существование, прикрытое и прикровенное, есть условия задачи, заданной ощуПлением, и которая имеет опыт своего решения. Особенно если заданна она намеренно, не в ходе открытости открытого, бесцельной по существу и тождественной себе в существе, а ориентировачной деятельности, наивысшего из откровенного, поскольку привлекает иное в зону собственного существования, например, человека. Таким образом, некто, в сокровенности сокровенного уже входящего в зону существования субъекта как единичное и, из него, — особенное к сокрытому и сокровенному, осуществляет поворот в своем существовании, входит как другое в для-себя субъекта как такового. Субъективным может быть и отпечаток (взаимный, обычно) неодушевленных объектов, становящихся так взаимно пред-метами в этой частности. Иное дело, что они не просветлены обратным действием самого само существующего (вообще и в частности) — сознания. Оно и есть решительный поврот, разделяющий внешний мир и мир внутренний.Само существование сознания объективно постольку, поскольку существует заведомая дистанция со внешним, что и есть откровение само сознания, поворот предметного в обоих направлениях, что есть опосредование деятельности. Без сознания невозможно различить объективное и субъективное во взаимодействиях, пред-ставленности пред-метов. Глубинные уровни объектного и объективного при условии наличия сознания оказываются субъективно – приприкрытыми и сокрытми, вплоть до сокровенного.  Прикрытое (прикровенное, сокровенное) нуждаются в субъективном для своего раскрытия. Но не меньше они нуждаются и в инаковом, существующем ступенью ниже, как опоре своего существования как таковых и дальнейшего расширения в существовании, особенно в восхождении\раскрытии их сокровенности в бытии. Оборачивающееся ( и первый шаг – поворот, неизбежность взаимо-действия) предметное деятельное бытие есть точка всеобщего поворота как минимум, поворота к собственному бытию и собственно бытию, существованию в бытии. Оно таится уже в повороте, который осуществляет объект-предмет, входя в сферу, откровенствуя с предметом-субъектом. И в понимании их как ре-альностей, вступающих в отношения или просто существующих. И в этом смысле всё просто открыто наблюдателю. Открытость недостаточна и есть результат господства обстоятельств откровенного, данного в деятельности и через деятельность, главное – через деятельность и ее главенствующий фактор – ориентационно-исследовательскую деятельность. Но иное дело — делатель. Для делателя появляется возможность проникать за поверхность наблюдаемого и приобщаться к сокрытому, что доступно, по существу, всякому живому существу в соответствии с его природой и для нее.  Однако только человек способен обитать в сокрытом как таковом, что и делает в конечном счете само открытое откровенным. Открытое только праздному взгляду обнаруживается как «присутствие» (а не интуиция «сутЬствия»), поскольку в действительности оно есть при-суть-ствие, бытие по существу которое способно безличный мир превратить в действительность, зону деятельного осуществления человека  как личности (что невозможно без деятельности), а не только индивида и индивидуальности. На проблему необходимости связать открытость с трудом (а не только с работой, как, мимолетно, у Гейдеггера и неуклюже у американских его прагматических интерпретаторов) обратил внимание его непосредственный ученик Маркузе, хотя и неявно. И  разработал ее в «принципе производительности» в неофейдизме. Однако фрейдизм избегает проблематики деятельности человека. Маркузе сводит производительность к сексуальности, деструкции, агрессии, то есть отчужденным формам. Он не обнаруживает поворота этих латентно и этологически присущих тенденций к человеческой деятельности. Это формы, в частности, прямого действия, открытого, связанного с открытым потребления без поворота к производству, пополняющей и углубляющей существование деятельности. Существующее для изолированного субъекта (субъекта как такового) часто выступает как вызов его собственному существованию (скрывающему сокрытое), и у него пробуждается стремление элиминировать, понизить уровень существующего помимо него. Это вообще часто в характере отчужденного, «прямолинейного» человека. Понимать свободу в минимальном уровне отсутствия препятствий. И своё существование, если оно не просветлено интуицией откровенного сокровенного, скрытого и сокрытого (то есть существующего не только по внешней необходимости) — как враждебное существованию другого, понимаемого как враждебное. Поэтому часто «голое» существование связывается с садизмом и мазохизмом (Сартр), с деструкцией во всех её видах и суицидом, нарциссизмом, некрофилией и паразитарной симбиотностью (Фромм). Работа и производительность (и не только в крайнем случае Маркузе)  касаются еще только труда, но не свободной деятельности, в которой от отдельного индивида, (не как личности), -  крайний случай наличного бытия - еще предстоит путь к обществу и истории. Иными словами, от прямого потребления с этологичными деструктивностью, агрессивностью и сексуальностью должен быть совершен поврот к  конструктивности, миролюбию и любви. Что невозможно при прямом отношении к открытому — срабатывает открытость этологичного, — но при откровении скрытого, сокрытого, в конечном счете — сокровенного, доходящего до глубин существующего. Оно же обеспечивает полноту творчества оборачивающейся деятельности. Особо эта проблема важна для России, где непосредственно дана именно социальность и её личностность, и сквозь их преломление – иные аспекты предметности,  природные, политические, общественные и духовные. Именно это заставляет поставить вопрос об откровенном  в  открытом и  об открытом как откровенном. За плечами личности - человечество,  общество, народ, история. Открытое исторично, идеологично, социально и политически определено, зависит от характера  и знаний и убеждений человек. Деструкция  (Гейдеггер) и деконструкция (Лакан, Деррида) всё же осуществляется конкретным человеком. Как заметил еще Гегель в  «Феноменологии духа», действовать приходится в условиях, когда себя знаешь не до конца, что порождает всю проблематику иррационализма и антисциентизма, включая и весь марксизм во всех его ответвлениях. Это ведет и к необходимости метафизики. Никакое исследование языка (особенно у аналитических позитивистов), что ведет не к его развитию, а упрощению и сциентизации за счет терминологии, не облегчает положения человека. Еще Мах заметил, что в повседневности мы должны вести себя не по-философски, а как кухарки (на что делал упор Ленин в управлении государством). Однако подход последнего оказался верным лишь отчасти, отвратил от революции интеллигенцию и перевел ее в режим насилия, а не всеобщего освобождения от классовой ограниченности, на чем делал упор ранний Маркс (до революции 1848года).
Событие бытия конкретно, происходит в определенных обстоятельствах. Тупик, в который зашла «философская антропология»  к тридцатым годам двадцатого века (и из которого она не  выходит и после Второй мировой войны), связан именно с излишне философским, абстрактным, несоциальным, неполитическим, неконкретным, априорно-гуманистическим рассмотрением человека.Но всё-таки не «событие бытия» руководствует человеком (с чем согласен и Агамбен), а бытие события,творческой, по условиям, деятельности. А условия эти расширяются, преодолеваются стремительно в последние столетия.
Простое присутствие не чуждо откровенному.  Но в последнем проясняется и осуществляется бытие человека как реалии, онтома, конечного носителя предметного деятельного бытия, а не только  отвлеченной реальности. Оно в разных динамических пропорциях сочетающей откровенное, прикрытое, сокрытое и сокровенное, базовой структурой которого является сочетание (неразрывное, но динамичное) вещного, телесного, душевного и духовного, лишь на заре человечества распределяющегося от вещного – к духовному.  Ныне мы наблюдаем закат антропологического человечества, сочетающийся с восходом человечества гуманологического, наконец становящегося на собственное основание – дух как внутреннее и человека, от нации/социальности, и человечества, причем их дух опирается на дух отдельной личности. Дух и душа здесь используются как термы, разделение, открытое терминалу, по ту сторону рождения, жизни и смерти. Откровенным становится  для индивида – телесность, тело, душа, дух;  последний определяет саму данность как откровенное, откровение духовного и иных пластов предметности.  Отличие это от первичной данности телесного, позднее Рабовладение) – тела, еще позднее- (феодализм)- социального, затем – национального (капитализм) и, наконец, в преодоление этой предыстории, духовного. Не номинально общечеловеческого ( и природного, как дара, требующего ответа) во всем его многообразии как откровенного,  далее, в непосредственной данности и дар-ности. А это значит, что преодолевается присутствие и в нем на первый план выходить суть, неповторимое осуществление человеческого духа как свершившегося (по-разному и в разной мере) в отдельном индивидууме бытия всей истекшей и прозрения будущей истории. В этом смысле можно сказать, что человек впервые восходит ко «всему» как отношения себя ко «всему» сущему и существующему. «Всё» стало не только словом, но и конкретной реалией, а не только предметом «настроенности», по Гейдеггеру. Во всем человек (не антропологический, а гуманологический, способный не только на частности, а и на отношение к целому, что весьма характерно для России) открывает собственную суть (в отличие от антропологической сущности) и встает в отношение к самому себе, а не только внешнему. По существу впервые открывается принципиальное единство внешнего и внутреннего в субъективно  реалистическом единстве откровенного. Эта сторона субъективного реализма, субъективное отношение к себе как к субъекту весьма важна для субъективного реализма как признание себя реальностью предметной. Такое отношение, хотя и перекошенное в сторону данности, характерно для Русьссии.
Откровенное не открыто или дано, оно задано как судьба, что характерно для России в отличие от западного рока,  восточного фатума или мифологической фортуны (удачи в охоте). Судьба не довлеет над человеком или Россией, Здесь она определяет лишь коридор возможностей, из которой надо выбрать наивысшую (мессимизм, см. Кн. 4.), а не наиболее «сподручную» (Гейдеггер) и удобную и близкую (пассимизм). (Мир умир! М., 2009). Мессим России – проявить идею судьбы как делаемого и деятельного перед всем миром; в этом случае она осуществит свой исторический мессим в отличие от региональной судьбы – ее пассима. И это – откровенное для России; не видеть его может только духовно слепой а телесно слишком зрячий человек. В откровенном – осуществление духовной зрячести человека, его прежде часто скрытая, а в последние десятилетия всё открывающаяся способность для массы людей.
Откровенно не только открытое и данное непосредственному человеку. Напротив, данность отдельному человеку означает только необходимость в случайном осуществить неслучайное. В зауженном «здесь-теперь» (Гейдеггер) – реализовать эпохальное или всеисторическое, трансдуктивное. И в этом смысле «обернуть» здесь-теперь  и «вот» в значимый только для действия момент всеобщего и идеального, идеал – сокровенного, в бытие человеческой деятельности как свободной субъективности. Субъективный реализм потому и субъективный, что в нем субъективное раскрывается как свобода в реальности, а воплощенная в деятельность субъективность — как свободный предел свободы.. Поэтому откровенное откровенно не как таковое, а как реализация особенного и общего. Задача России – в своем особенном обнаружить (это уже есть! это нельзя утерять! это надо совершенствовать!) общее, всечеловеческое и через свою уникальную — но все еще (до известной степени) потенциальную ; всеобщность стать образцом для всего человечества. Открытое всегда было до известной степени откровенно; замечали это немногие и чаще всего не в осуществлении своей предварительной антропологической сущности. Современность настойчиво требует обернуть антропологическую сущность в частный случай гуманологического существования  существа среди сущности вещей и людей как собственной сути каждого человека. Откровенно само бытие человеческого существа; существование в откровенном есть бытие его не по частностям обстоятельств или его видовой сущности, но преодоление существования в бытии, в котором должна свершаться судьба всей вселенной и всех времен. В частности, это может привести к пониманию природы в единстве с даром, как из-делия. В каждом деятельном акте осуществляется беспредельное, все времена и все люди. Бытийная сущность человека не столько находится в «забвении» (Гейдеггер) – что справедливо,; сколько она еще не стала осью бытия большинства и везде. Она в значительной мере утрачена многим и во многом. Её необходимо обрести (а не о-брести). Другое дело, что данность как откровенное появляется лишь с человеком, но она изменяет его самого с объекта антропологических штудий в субъекта гуманологии – первой науки, которая не только изучает человека, но и меняет его в «хумануса» гуманологии, способного в ходе свой жизни самому оборачиваться и обращаться в высшее существо откровения мира.
Простой акт существования создает лишь концентрические круги действия, чаще всего мало различающиеся от элементарных взаимодействий физической природы и, как действие, сводящиеся к взаимному потреблению встречающихся объектов. При этом в них образуются объектные следы, что можно прочитать как субъективные отпечатки таких столкновений. Законы природы запрещают полное уничтожение чего-то существующего, но действие ведет к повышению, в зависимости от их количества, субъективных (для субъекта — сознательных) отпечатков и ведет к субъективизации универсума, поскольку отпечатки наслаиваются друг на друга и индивидуализируются в связи с единичной траекторией существующего. Тот факт, что встреча принципиально существующих ведет к субъективным отметинам во взаимодействии их на каждой из них и выражает характер первичного поворота, для живого связанного с неизбежностью рождения зачатого и неизбежностью его смерти. Поэтому для животного открытое открыто с фактом рождения, поскольку оно не5 пользуется сознанием и не способно обернутьсвои действия в лоно собственного внутреннего мира, повернуть свои действия к истоку и преобразить себя без ущерба собственному существованию. Именно поэтому непосредственно данное откровенно, открывается человеку с разных ракурсов не только в пространстве, но и во времени, в котором только и можно за внешней поверхностью существования разглядеть сущестЬ вование, существОвание и сущее, сокровенное того, что внешне дано только в наименее откровенных выражениях, а не сокровениях. И первичному впечатлению содействует интуиция сравнения\отличения данного от себя самого, как наиболее целостного образования существования, в котором оно преодолевает само себя в движении деятельного бытия, то есть субъективном раскрытии своего субъективного, движущегося, в раскрытии его наиболее подвижного – субъекта. (Древний мудрец на вопрос «Что быстрее всего?» ответил:»Мысль»).Иными словами, открытое еще нуждается в открытии, в открытиях, сравнимых с Великими географическими открытиями, и это осуществляется специфической деятельностью, деятельностью широко понятого откровения (не обязательно религиозного), но исходящего от сокровенного в сознательном субъекте, то есть, как минимум, в осознании. Осознание же включает сравнение\противопоставление, разборку\сборку, индивидуализацию\обобщение, формирование представления\непредставимого. Последнее особо охватывает предыдущие, поскольку превращает в пред-ставление данного как пред-мета пред-метному, субъекту как таковому; поворотом и оборачиванием обогащается и субъект, его способность в оборачивании субъектного, субъективного и субъектального как субъектициальное формировать радикальнейшее в универсуме – сознание, хотя он сам радикален в пределе возможного. Субъект — тот, кто действует, даже в созерцании откровенствуя открытое.Без субъективной откровенности откровенного универсума нет. Он деградирует к физикалистскому и космогоническому вакууму.


                2.Оборот. Прикровенное. СущНее.         

Непосредственность восприятия, уже освоившего ново-чувственное, отличает данное от всего множества окружающего обычно, даже если окружающее – того же типа, что и дланное, что, чаще всего, есть результат проекции абстракции разума. Разум же вообще ищет сходства и редуктивен по самой своей природе, что особенно сказывается в различных вариантах физикализма. Ум же восходящ, трансдуктивен, то есть восходит к умственно конкретному, соединению различного или даже многого. И, прежде всего, под влиянием субъектиального и субъекта как такового, то есть не ограничивается просто данным, но и задает задачу, чтор есть главное для человека, и задача эта тем ценнее, чем меньше в ее формулировке участвует потребность его собственного естества (хотя и оно не устраняется), естества творящего. Так восприятие восходит к представлению, обратной стороной чего является пред-ставление, результат креативной способности субъекта в сознании.Поворот  ощущаемого в восприятии при соприкосновении с представлением создает проект нового, невиданного и неслыханного, «никто» и «нигде», что вовсе не означает, что продукт деятельности как пред-ставленный не будет виден или слышен хотя бы опосредованно. Однако реализация пред-ставления пред-метного (и субъекта, и объекта, еще не затронутого деятельностью вообще или данной) требует обнаружения принципа существорвания существующего, что возможно лишь двумя  способами — одним, который до времени оставим в стороне, методом понимания, и другим, методом объяснения. Объяснение есть выведение к ясности не только  воспринимаемого окружения данного, от которого оно непосредственно зависит в своем существовании, но и самого его существования как такового, как его движения как самодвижения, как субъективного, а не только субъектного, воздействия более или менее отдаленного внешнего. Таким образом, за непосредственностью данного, и данного именно потому, что нечто внешне воспринимающему, скрывается нечто прикровенное, тайная субъективная, самозамкнутая жизнь данного нечто. Деятельность субъекта, а она есть непрерывное в принципе самопреодоление как саморсохранение, представляющее собой предварительную, субъектиальную стадию конкретного субъекта, рода человеческого (иных кокретных субъектов мы пока что еще не знаем). Следует вновь подчеркнуть, что конкретное существует и как единичный экземпляр среди других экземпляров, в абстракции от них, и как конкретная множественность связанного даже отдалением, что есть чаще всего разного уровня (зависящего как от природы, так и способностей человека) абстракций. Эти два уровня, как было показано, соединены реалиями. Реалия непосредственно данного не открывает возможности деятельности иной, чем отвлеченное созерцание, в котором поверхность созерцаемого (как многостороннего) обнаруживается прикровением его самостоятельности, что на научном языке обычно называется сущностью. Сущность, впрочем, раскрывается при проникновении за прикровенное как определенное пред-ставление пред-мета, в котором и познающий открывает в себе как субъектное и, далее, субъективное, определенную сторону своей собственной сущности, субъективности в данном случае. То есть его целостного (в зависимости от обстоятельств) самоопределения.Субъективно-идеалистический, по существу скрытый во всяком другом, но не осмысленный и не очищенный взгляд позволяет заметить под существованием, данным, заданное как прикровенное, то есть такое средостение, которое не только скрывает как поверхность, но и дает знать о сокровенном, поскольку поверхность принадлежит данному, хотя и составляет его наиболее объектное, субъектное (как влияние на внешнее), облачение. Сама по себе граница есть самостоятельное явление и имеет минимум две поверхности (сознание, как психическая граница, имеет больше, имеет максимум, четыре границы) и решающие события откровения прикровенного происходят в их толще. Здесь внешнее взаимодействует с внутренним так, что одно из них доминирует или же они находят форму взаимодействия. Это и есть прикровение. Само же прикровенное оказывается оборотом данного от внутреннего к границе как самоутверждения в существовании и потому трактуется обычно как сущ(н)ествование.
Внешние воздействия, объектное в субъектном весьма разнообразно, но это не значит, что конкретно данное сплошь конкретно, единично. Пред-метность реальности позволяет говорить о бесконечности возможных форм взаимодействия и, следовательно, о бесконечности возможных форм существования. Следует признать, что это так. Но в универсуме, наделенным носителем сознания, их, как минимум, четыре. И прикровенное представляет вторую по силе форму взаимодействия. Первая, внешнее объектное воздействие только пробуждает своим движуще-субъективным воздействием субъектное и получает ответ. Ответ взаимодействия не всегда и нечасто попадает непосредственно источнику, что создает целую систему предметности и обеспечивает её реальность. Кроме того, система, рассматриваемая в простейшем случае как сеть, не обеспечивающая точность ответа всякого (есть и иные) воздействия. И создает определенную неопределенность в воздействиях на данное (и не данное), что выражается в определенной субъективности их, произвольности.Субъективный реализм, что его принципиальное преимущество, позволяет судить не только о данном, но и не данном, что и видно, в частности, в представлении о прикровенном. Природа прикровенного хорошо иллюстрируется античным софизмом «Покрытый». Ты не знаешь своего брата, если не узнаешь его под покрывалом. Но прикровенное как раз брат реальному субъекту в том смысле, что реальный субъект совмещает, кроме сознания, все качества универсума. Поэтому объяснение как раз и заключается в выяснении особенностей прикровенного от реального субъекта, что и есть основание интуиции, только для ограниченного сциентистского познания противоположного рациональности. Рациональность вообще ретроградна — переносит в познаное сам результат познания. Только интуиция, сродство\разнородство, позволяют корректировать вакханалию разума, субъективного. Субъективного, не просветленного целостным умом и, желательно, цельной субъектиальностью, собственно субъектом, покоряющим объектальное, проникающее (через прикровенное и прикрытое) к сердцевине субъекта как такового.Если субъектное — обратная сторона объектного, то и объектное — обратная сторона субъектного, что лишь у реального субъекта доходит до сознания.
То, что прикровенно, по существу есть в-себе нечто,— а чет-то являются не только тела, но и другие формы существования,— есть нечто, но обернутое стороной внешней. А не наружной, как данное. Внешним может быть и скрытое глубоко в пред-мете. Но это в-себе раскрывается в первом приближении, не в сокровенности, а в результатах существования и предпосылках его. Поэтому то, что прикровенно, есть для-себя движение нечто, его аутосубъективность полагания себя через собственное пространство, поскольку любое нечто имеет или выражается в пространстве. Этого не избежал ни Декарт с непротяженным мышлением, взаимодействующем в шишковидной железе, ни Отцы Церкви, утверждающие бестелесность и непространственность души, но вынужденные угнездить её в теле, либо в земном, либо в потустороннем. Иными словами, это в-себе есть грань с в-другом, связи с существованеием; иное дело, что существование чаще всего не ограничивается ближайшим, что особенно характерно для реального субъекта, для которого это отношение принципиально подверглось оборачиванию. Отмеченная частичность связи существования как процесса существования с непосредственным окружением, средой, и требует для обнаружения того, что прикровенно, обнаружить аналогии (которые сменяются гомологиями у реального субъекта) в реальности. Так обнаруживается нечто, что составляет неизменное и активно движущееся в существующем, сущность, что требует оборота созерцания к самосозерцанию, обнаружения его ограниченности и проявления в аналогичном подтверждения того, что данное существующее существует не только субъективно (как не только субъективно существует субъект и не только объективно — объект), но и по силе (движению) его самого.Сущность поэтому составляет ничего большего как определенное сохраняющееся при самых различных внешних воздействиях, в тенденции — любых. Устойчивость ей создает именно способность более глубоких уровней реализовывать себя как опору для сущности, и она является средостением между прикровенным, прикрытым и сокровенным. Так в России её данность, проявляющаяся в природно-экономическом выражении, к сожалению, абсолютизируемом не только извне, но и ее собственными власть предержащими, есть выражение прикровенного — народа и его всё еще несовершенных социально-общественных отношений, во многом выражающих реакцию на внешнее — пространственное и временное. Это, скорее всего, характеризует период начальный, архаический к новому тысячелетию её существования, но он же выражает особенность этого периода, во многом заложенного прежде и нуждающегося в модификации — переноса центра тяжести с пространства и времени на то, чем Руссия была славна искони — политико-культурное единство (правда, политическое затмевало культурное) и духовно——этическую мощь. Можно сказать, этосную, как опирающуюся на самое глубокое (понимавшееся как широкое) — землю. Солоневич делает экстраполяцию от власти аристократии родовой к власти аристократии финансовой — к власти аристократии моральной. Это верно только в той части, что этосная аристкратия выражается в этике, затем — морали, наконец, нравственности. (См. Кн.3.). Традиционный перекос, которого не избежал ни один деятель Русской классической религиозной философии — уклон во власть духовенства, хотя бы в виде «симфонии» властей. Но неизбежная «идеократия» (евразийцы) должна основываться на естественной для плюральной страны плюральности идей и не переходить границы всечеловеческого, включающего кроме прав человека — худосочной основы— права личностей, совместных, совокупных, единичных, всеобщих. Именно так сквозь ясность человечества проступает прикровенное —различия и многоцветье, и каждый делает оборот к своему, коснувшись иного не как совершенно скрытого, но прикровенного. Этим подчеркивается еще один аспект  прикровенного — необходимость известного трепета при отношении к нему в любом аспекте реальности, поскольку именно системность реальности не дается выродиться ей в структуру жесткую или вырожденную «сеть» (Латур). Именно этим объясняется, что в отношении к данному Иному, иному, инакому и инаковому (а их моменты прослеживаются на всех уровнях, вплоть до «в-себе», как последнее в разных масштабах предполагается в ином) требуется некоторая степень сакральности, благоговения. Это проявляется с особой ясностью в сокровенном, которое и манифестирует, и концентрирует сакральное,особенно в отношении к его центру – человеческому существу. И эта сакральность к данному  иррадиируется от реального субъекта. Как его отношение (часто превозносительное, иногда – преуничижительное) к себе.
Что касается того, что традиционно называется сущностью, то на неетакже распространяется система реалий, прежде всего базовых. Они и распространяются в порядке, составляющих систему  — от что?, чем определяется поверхность, прикрывающее прикровенного — к когда?, прежде всего выявляющееся во внутренней субъективности движения самополагания, стремящегося к всегда. Затем может быть определено где? — тот образ, «чтойность» Аристотеля, которая, впрочем, в решающих доменах и рнегионах реальности определяется в отношении прежде всего внутренней определенности наличного, хотя и существуют артефакты. Наконец, определяется кто? В широком смысле — источник устойчивости наличного, вовсе не обязательно живое существо но, так сказать, «эн-телехия» (Аристотель). Вообще же это смысл существования, дискурсияивно раскрытый человеку и человеком раскрываемый как отношение к всеобщему, бытие. Хотя могут существоватьи внешние энтелехии, но решающее значение они имеют для живого царства, в котором просто с ясностью проявляется всеобщность некоторой более или менее устойчивой, более или менее общей «самости», судьба которой,например, в Православии — подчиниться, как и всё, Воле Божьей. Если «что» относится к ощущениям и откровенному, то когда ? — это уже прикровенно. (Последующее — забегание вперед).
Сущность есть, таким образом, существование что во врменени. Не случайно Платон убирает сущности, называемые им идеями, в «умное место» и наделяет вечностью и неизменностью. Но как нечто сущность раскрывается  через нечто другое — и тождественное в другом, в случае обобщения. Именно интуиция раскрывает объяснимость этих что, поскольку они составляют достаточно целостную реальность, а субъективность, способ существования которой — язык (дискурс ограничивается этим слоем), как у субъектального — значение и субъектиального, собственно субъективностного — смысл. Логика стоиков, базирующаяся на единственном нечувственном — лектоне — смогла подойти к прикровенному ближе всего со стороны созерцателя — со стороны чувственного, правильно, но излишне преувеличенно выделив за второй его стороной — временем — смысл. В нем — лишь начатки и некоторые проявления смысла. На абсолютизации смысла в лектоне строит свою концепцию становления Делез (плоскость-слово с одной поверхностью).Время все ещё сохраняет позицию созерцателя, но в становлении, в котором слои его, имеющие каждый (В отличие от «поверхностей» Делеза) две стороны в своём массиве производят оборот и, когда мы вернемся ко времени-эону (пока что речь о времени-эпохЭ, частичном, от чего-то отказавшемся). Это  будет уже и само оборачивание, контрапунктически-гомологически меняющее сами основы существования в направлении к торжеству Бытия через реальное Обращение и Превращение.Но жесткой последовательности ступеней нет и быть не может. Очень многое оказывается прикрытым, не будучи прикровенным,сокровенным, не будучи откровенны, но решающую роль, например, в обращении раньше оборачивания, играет многообразие человеческой деятельности, путей достижения бытия или  Где определяется как поле созерцания, тогда как когда? Есть уже переход от отношений провеприкосновенности к бытию, не говоря уже о Бытии Времени Иного. Но на уровне прикровенного время имеет ещехарактер системы структуры где?. Это вообще характерно для промежуточных уровней ) они взаимопроникаемы. Пребывание в пространстве объектальное-субъектальное, обычное для низших, фундаментальных родов реальности обращается тем, что само субъектальное, проложенное объектальным, выступает как объективная сила в субъективном исполнении. Поэтому центром прикровенного где? Оказывается время, которое данное существует как таковое (как инакое оно может существовать и дальше), существовать как на—личное, если иметь ввиду и сокровенное за прикрытом. Прикрытым является, собственно, пространство «где», но оно ограничено временем. Поэтому диктат более высокого, прикрытого, в прикровенном как пространстве определяет внутренний механизм обращения времени в структуру пространства и  пространства в структуру времени так, что каждая из них является системой для другой. Суммативно сущность зависит от того, как долго учёные будут придерживаться наблюдения за данным родом действия природы. И переходить дальше при исчерпании объяснительных принципов данного научного предмета. (Между прочим, до середины XIX века «предметом» в России называли исключительно предмет воздыханий и любовных томлений).
Прикровенное есть «при» именно вследствие откровенности данного. Данного постольку, поскольку реальный субъект (как и совместный, совокупный и т.д., реалистические) есть бытие в реальности и рядом с ней – в субъективности осознанной. Откровение во всех и любых смыслах есть кеносис, нисхождение с вершин бытия и прозрение зачатков бытия в на-личном как нечто личное. Нисхождение может быть с любого уровня, с любой сферы, но оно всегда просветлено сокровенным как высшим,— по крайней мере, из достигнутого субъектом. Откровенность позволяет в прикровенности просвечивать кровенному, а на-личие – дает возможность отделить более глубокое, близкое личному от наружности «на» и, при усилии интуиции, и «кровенного». Однако, при всем многообразии интуиции,— а оно беспредельно, как и формы отношений с данным, хотя основные из них четыре —, на первый план выступает связанность «при» и «кровенного». Что делает данное «при чем-то», при сходном, как подсказывает интеллект, что и делает возможным выделение за различиями сущностей, данныцх условиями и обстоятельствами, увидеть сущевтвенное, саму сущность данного рода и вида. Номинализм обычно этим и ограничивается. Как ограничивается и связанный с ним прагматизм, удовлетворяясь умением оперировать (и только) с данным. Именно прагматистски-номиналистическая установка диктует Америке столь примитивное отношение к миру и России. Обобщение либо проводится фактически, глобализацией, поскольку прагма более всего действует на уровне одного человека, либо концентрируется на низших, хотя и фундаментальных (ничто из высшего не может не касаться хотя бы негативно прикровенного). Для сенсуалиста прикровенен весь мир и сам мир, раздробленный на отдельные вещи. Мир же есть, при всей вариативности мировоззрений, первое прикровенное и первое откровенное, которое только и позволяет обреченному быть внутри универсума конкретному субъекту конкретно поставить вопрос об отношении к нечто. Таким образом, прикровенное прикровенно не только со стороны данного. Оно заданно прикровенно, есть условие откровенности и, в этом смысле, проистеает от конкретного субъекта. Именно — быть субъектом значит, быть в необходимости раскрывать прикровенное, будь оно хоть совокупным или совместным субъектом (эти слои предметности Харман списывает к свойствам объекта). Для живого человека (ас не гносиологизированного субъекта) прикровенно прежде всего общественно-социальное, хотя в определенных аспектах оно манифестирует себя откровенно, иногда — слишком откровенно. Это касается и «абстрактных» свойств откровенного, если пользоваться терминологией политэкономии Маркса, различившего абстрактный труд и труд конкртеный, хотя и абстрактный труд есть труд над конкрециями. Поэтому область прикровенного чаще всего связана с оборотами, не только денежными илипоколенческими, но и ре-волюционными.Если откровенное в ядре связанно с действием (операцией) в целостной деятельности, что  традиционно называется производством, хотя имеет значительно более широкий спектр отношений, например, комплиментарный экологический и выражает в непосредственности связи с природой, то прикровенное более соотносится с общественно-социальным.  Оба они связаны с первичным уровнем, и гипертрофия этой связи, унаследованная от этологического прошлого и использующего часто общественное в пику ему, ныне выразимо как экономика, особенно макроэкономика. И её подчинение общественному, всему спектру человеческих отношений как человеческих, составляет важную задачу для всего человечества. В частности это связано с обузданием замыкающихся в сеть технологий и подчинение их человекоразмерной и природоразмерной технике (всегда характерной для России) и оборачивание цикла от потребления тебя и тобою в производство тебя и тобою, в том числе и природы. Здесь открывается естественное, пока что диспропорциональное, соединение\отделение, выражающее интуицию, служащую осью другого чувства – чувства социальности как общественности (социетальности). Выражением этого и становится отношение к сущности всего существующего — её изоморфности независимо от пространства и времени, что составляет предел рациональности и самого разума. Гетероморфность насильственно изгоняется или резервируется за некоторыми областями акцивности. Прикровенное часто прикровенно именно вследствие того же фактора — постоянства во времени и пространстве, что есть иногда трангическая услвоность функционирования её не как подсистемы, а структуру, самозамкнутой и центрической на одном или немногих.Сущность же, при самых негативных коннотациях субъективизма, всегда имеет, как увидим, вариативность в осуществлении как субъективно-устойчивого, но субъект здесь становится более прикровенным, специализированным в социальности, хотя, в нрорме, это компенсируется общественностью. Которая, впрочем, не может существовать без различий, хотя их источник в значительной мере, лежит в иной плоскости.Но это требует поворота уже в другой плоскости. Сказанное распространяется не только на человеческий мир, но и на мир существования, когда услвоия так или иначе «лепят» сущность и заставляют ее окаменеть, хотя субъективное, движение и есть сущность нечто для-себя.Движение для-себя нередко толкает внешнее и наружное даже слишком далеко (и тогда возникают уродства) с естественные границы данного, хотя и позволяют взаимодействовать различному, о чем ниже. В социологии последнее обстоятельство было камнем преткновения структурного функционализма. Оно нередко порождает крайности цивилизационных концепций (напр., Хандингтон), о чем в кн.3.





3. Оборачивание

Затрагивая вопрос оботкровенном, говорилось о пространстве, которое прозрачно и дает развернуться не только ощущениям, но и их внутреннему — интуиции. Последнее особенно важно постольку, поскольку здесь пространство имеет ещё несобственный характер дистанции, прзрачно-существующей среды так, что тотальность универсума предметности, реальности вообще создает как бы пропасть между реальным субъектом и данным. Именно эта пропасть как неощуПлимое дает дистанцию для от\личения с данным. В то же время им гарантируется некоторая прикосновенность данного субъекту. Именно конфигурация и трактовка этого пространства, его понимание определяют «мир», проникают и в отношения предметов и пред-метов. Время здесь также имеет характер пропасти ничто, как дистанция ) пропасти никто. Время обеспечивает внутреннее движение существования нечто как предмета, пространство — внешние, объектные, в отличие от субъектных, условия. Все человеческие ощущения непременно дистантны – зрение, обоняние (его вариант – вкус), слух, даже осязание опосредствованно кожей, органом, наиболее ответственным за переживание факта присутствия в мире. Но интуиция, обратной (второй) своей стороной дает определенную трактовку этой дистанции и длительности (Бергсон), чем и обеспечивается многомерность мира человека и субъекта вообще (субъект столь же объективен, как и объект), по меньшей мере в  пластах (четырех) универсума. Поэтому на втором пласте, где возникает коллизия не только существования\несуществования (если хотите, из подобного несуществования и был возникнут мир, как и многие другие), не только его явленности внешнего (в отличие от наружного, которое, вообще-то есть небытие данного но бытие предмета другому), отмечалось проявление времени (в частности, «рабочего времени» и «прибавочного времсени» Маркса) как комплиментарного длительности существования общества и континууально, как такового, и дискретно, как длительности жизни. Такое время уже требует пространства, поскольку решающим является сокращение дистанции с данным, с пред-метом пред-метного.Одновременно изменяются и ощущения — как ранее изменилась интуиция— они ориентированы не только на опору в бездне, но и на ранее несущественное, приобретающее существенность лишь при переходе в общественное и наоборот. Здесь происходит переход центраотношений с ощущения и, затем, восприятия, в представление, которое требует от субъекта определенного отношения к существующему многомерному, выделенному из универсума, миру, как опре—делеленному. При этом обнаруживается, что различия в социально-общественных позициях имеют смысл и в пространстве, а сами эти различения имеют временное значение. Аналогичное сочетается с гомологичным так, что время есть развертывание в пространстве. А пространство — остановившееся время. И время — ограниченность в пространстве, а пространство — безграничность времени. С точки зрения прикровенного пространство оказывается прикрытым (о чем ниже), то есть зонированием протяженности на определенные плоскости и объемы, процессы существования в которых разнообразятся и разнонаправливаются, как минимум, по четырем вариантам ощущения\интуиции.Но это есть и расчленение времени. В подобных условиях возникают разные миры, например первый, второй и «мир номер ноль»(Шевчук), Руссия, где мир в целом соответствует базовому строению универсума (о чем ниже). Данное положение дает проявиться тому, что прокладывает себе путь с самого «что» - становлению. Разнотемпность времени в различных пространствах дает простор становлению, существо которого – оборачивание. Как увидим, «что», так или иначе, вследствие своей погруженности в реальность и пред-метность, имеющее скрытую субъективность, которую можно трактовать как искру бытия, «кто», оказывается этим «кто» над реальным субъектом. Само универсальное строение которого дает место для его бытия «что», и именно это его «что» (минимум – тело) дает возможность и даже делает необходимым высший тип становления — человеческую (за неимением другого) деятельность.При этом сам акт деятельности выглядит как нисхождение от становления, кеносис «Царя природы». Однако сам характер оборачивания заключается в том, что с определенного момента происходит  превращение времени в некоторую универсальность, объединяющую длительности пространств, а пространства – в многообразие времени. Подобное оборачивание идет до самых корней существования, хотя и не способно, в конечном счете, по-видимому, подчинить его целиком. Но выделяется «что», которое уже прошло процесс становления и населяет мир, организуя его как таковой, как человеческий (в зависимости от характера этого сделанного «что») мира. Оборачивание пространства деятельности в кеносисе,также подкрепляемым генезисом субъекта временем его оборачивания иным и времени деятельности пространством мира (а миры многообразны, и даже миоредукционист Гуссерль, берущий его в скобки вынужден ввести «жизненный мир») означает лишь, что исходное «что» орбретает новое пространство «для-себя». В оборачивании свершается и оборот низшего, и поворот исходного. И сами они оборачиваются иной стороной, что обеспечивает, обычно, рост становления в деятельности. Само становление, развитие, развертывание, изменение превращаются в средства обращенного субъекта,для которого движущей силой становятся не только этосные потребности или социообщественные интересы в них, но мотивы и ценности. В зону кго  субъектальности входит посильно весь универсум, и его цель – освобождение бытия в нем и торжество его деятельным бытием Бытия. Оборачивание раскрывает субъективное во всем в основу творения «Кто» и способствует ему. С тчки зрения социальной это значит, что « срединный мир» социально-общественный со свободой воли (как ранее была свобода движения) пополняется уровнем политико-политичным, свободы выбора (просто – один более социальный, другой – более общественный, что есть трагический перекос), возможной лишь во вполне определенных услвоиях, как социально-общественный мир возможен лишь в определенных обстоятельствах.
Таким образом, становление, обратным движением которого была человеческая деятельность, стремящаяся за «несущественным», прикрытым, оборачивается торжеством деятельности, но движение это опосредуется оборачиванием времени труда в пространство работы, где главенствует субъектиальное. И время оборачивается пространством разноречия работ, что делает «что» в «кто» устойчиво «кто», хотя субъектиально этот «кто» должен кенозировать к «что» (или паоложенному как «что») и пополнить, модифицировать свою субъектиальность. Оборачивание направлено на полагание новых оснований становления так, что преобразуются сами предшествующие стадии, а последующие оказываютсясходными с ними, но преодолевающимии их в выделении бытийного, ранее бывшего побочным, сокрытым, откровенным и, наконец, даже открытым, но теперьоткрывающимся по-другому. Оборот есть свершившийся поворот и его преодоление как взаимодействие «середины» с самой собой. Характерно такое оборачивающееся взаимодействие и для «Средимирия» - Русьсии. Оно незаметно вследствие непрерывной игры статусов регионов и социально-политических групп, тем большей, чем больше они внешне устойчивы и внутренне системны. Это приводит к устойчивости (к сожалению, нарушаемой архаикой нового этапа — вывозом сырья). И верхушки, к сожалению, подменяемой неустойчивостью опосредования разноречивых идей, а несменяемостью лиц). В этом смысле Роуссия – «бродильный котел» мира, щедрый поделиться закваской.






                4. Обращение. Прикрытое. СутЬщее

Что касается откровенного – то это есть область предметного, где только представляется, что откровение есть свойство, присущее наличному самому по себе, а не качество их присущности реалиям. Первая из них – реалии целого, например, планетарного; а наличное и данное – лишь одна из сторон реалии, всегда соединяющей предметное, —  Виитальное (вещное), телесное, социальное и духовное — как способ данности целостности. Существование и сущность даны, бытие задано. Она, целостность, по существу, первее частностей и им предшествует хотя бы в человеческой деятельности как высшем типе реальности; в  ней реален, более того, действителен, сам человек вместе с преображенным до бытия человеческим родом. На сегодняшний день задача  обеспечения телесного могла бы быть решена для перехода к осуществлению духовного общественного и социального как целостности человека, если бы не везесущий дух капитализма, заставляющий постоянно удерживать человека на грани неудовлетворенности витальных потребностей ради манипулирвания и использования его как рабочей силы. Иными словами, за поверхностью наличного лежит область прикрытого, относящегося уже не к витальному, а к тому, что первоначально переживатеся как телесное\душевное. Прикрытое – область социальноего в его непосредственной данности человеку и, в историческом развитии. Оно все более разобщает людей, чем более совершенствуются средства производства и чем более они становятся совместными. Производство подменяет все прошлые способы связи людей и выводят его в одиночество присутствия; реальная связь людей оказывается не только прикровенной, но и отчужденной, навязываемой им со стороны и именно нечеловеческим образом. В европейском образе жизни это выражается как фетишизм приписывания окружающему человечности. Не только в соответствии с его потенциальной человечностью как продукта человеческого труда. Но и как иное человека, его продолжение в неодушевленном и исток его собственной одушевленности. Это характерно для отношения предмет-человек-предмет. Но и на Востоке отношения всё более отчуждаются: это проявляется как фундаментальный тотемизм, приписывание вещам и отдельным людям спосбостей выражать общую сущность непосредственно  в отношении человек-предмет-человек, где люди – разные индивиды. Поэтому ваххабитская борьба за очищение ислама ; если бы осуществлялась без насилия, борьба с  фетишистами ,а не с фетишизмом — имеет смысл. Юг полнится отношениями фетишизма вещей и превращения отношений социальных в их прикрытости не как отношений, но и вещей, отношений вещь-вещь. Для России, с ее исходным теологизмом, последние отношения оказались чрезвычайно значимыми: часто и очень часто вещь перед российским человеком вырисовывается в ее приоткрытости, прикрытости ею социальных отношений как конкретных. Абстрактное  здесь и везде есть сокрытое, осуществляющееся, и неуклонно осуществляющееся через конкретное, но все еще в антропологической форме родовой сущности (Фейербах). Для России  в существе главное отношение – человек-человек, часто слабо опосредованное иным. Здесь происходит кристаллизация нового типа человека как не антропоса, а гумануса; в нем претворяется во многом процессы, происходящие во всем мире. Это – двоякие процесс преображения присутствия в откровенное и преобразования прикрытого  и сокрытого в откровенное же. Как это выразил извращенно Фрейд, «где было «Оно» должно стать «Я»»
Прикрытое прикрыто именно потому и для того, чтобы выступать всеобщим и необходимым, хотя его прикрытость практически всегда есть дело рук идеологов и идеологически мыслящих людей. Идеологичность неизбежна, поскольку и насколько в мысли  человек конкретен и он никогда не способен отказаться от  открытого и провести линию сокрытого, родового во всей ее чистоте, ; да и родовое всегда осуществляется в конкретном не только отдельных индивидуумов, но их конкретных обстоятельств. На этом и держится исчерпавшийся телос, посыл человечества, ; что осуществляется всегда родовое человеческое, ограниченное своим онто и филогенезом настолько, что постичь суть свою и иного способен лишь частично и ограниченно. Поэтому над ним тяготеет низшее – конкретный он сам и, тем более, данное органам чувств. Но в жизни конкретного человека (не всегда) онто(индивид) и фило(род) генез претворены во взаимодействие фена и гена ,сознания и его, сознания, иного. Геном и феном отдельного человеческого индиида преломлялся ни в вособенное, как в этом существе  становятся подчиненными фенотип, онтогенез, и генотип, филогенез, что стало трудностью для  философии жизни у  Нитче. И тем более над ним господствует духовное. Поэтому  переживаемый Россией период и ход дел во всем мире (массовые выступления людей) подводят к тому, что ведущей стороной станет не телесность (вещи), не сменившая ее социальность в трех ипостасях (непосредственная, социально опосредованная, национально опосредованная) а единичность, в которой воплощается всеобщее, – в логике, к сожалению, единичное рассматривается наравне со всеобщим, (на что обратил внимание Киркегор) ; здесь произойдет оборот и оборачивание всей прошлой истории вместе с ее телосом «обреченности вещам» (Сартр). Всеобщее ( как идеальное, идеальный тип, а не американизированное всеобщее как общее), а не последнее прибежище частного – общее,- станет непосредственным даже в чувственном восприятии как откровенное и при(от)крытое, частичное на основе опосредования человеческого вещами, продуктами и, глубже дарами и изделиями.
В прикрытом прикрыто, прежде всего, отношение людей, сообществ по сутЬности. Что и есть существо прикрытого, — человеческих отношений как отношений политических и политесных, в отличие от социального в собственном смысле слова,  сокрытого. Но тем боле здесь, в душевном, сокрыто отношение человека к самому себе. Отношение не только как вещи среди вещей, не только как человека среди человеков, но и как носителя духа, что относится уже к порядку сокровенного. В последнем преодолевается антропология и раскрывается гуманология как прозрение человеческого во всем и всего – во всем человеческом. В частности, здесь преодолевается глобалистика как трех перспектив модерна – товарного (либерального),  социального и национального, что было ядром противостояния глобалистических сил ХХ столетия. Так намечается переход не к тупиковому либертарианству (четвертая модернистская идеология), а к фриберализму (уже больше, чем идеология),  перехода к планетарному мышлению. На подобное  не способен человек враждующий, то есть не вышедший из своей антропологической зашоренности внутривидовой борьбой, а только человек преображенный, гуманологический и поддающийся рассмотрению только с точки зрения гуманологии, ; человек, живущий  так, как может жить только он  ;  в конкретности мироздания,  планеты. Здесь конкретность данности рассматривается им не только и не столько с точки зрения «здесь-теперь». А во всей полноте планетарного места, времени, их «широты и долготы», истории бывшей и предстоящей, в том числе личной и личности как истории. Это — путь от открытого и прикрытого – к сокровенному. Сокровенному как сути и бытия по сути, через что просветляется и «оборачивается», «переворачивается» «к себе» человек и  мир до откровенного и открытого, как скрытой ранее за феноменами, явлениями и сущностью сути пребывания в ней. Существа жизни и смерти.

Прикрытое есть область разнокачественных пространств, и некоторые из них прикрываются искусственно и намеренно, что создает некоторую зону принятия срытых решений, в частности, государственных. Вообще пространство каждое и все они объединяются\разделяются по центрам силы и здесь сила берет верх над собственными силами конкртеного субъектаю Сакрально практически каждое пространство, что определяется наличием в нем некоторой деятельности, но разделение деятельности поэтому уменьшается по сравнению с раздроблением на предшествующем уровне. Многообразие пространств  и родов деятельности в них приводит к тому, да и истекает из того, что необходимо распредление фрагментов единой деятельности. В наследие и как способ осуществления противоречий и безусловностей прикровенного, прикрытое оказывается полем свободы выбора. Но два фактора влияют на него кардинально: политико-политесное должно опосредовать разноречия и противоречия низшего уровня, при этом и для этого обеспечивать любым способом (в преистории —государственным) осуществление безусловных социальных институтов, их четыре —, науки, культуры,  образования и здравоохранения (с пенсионной системой). В зависимости от политического влияния и избрания в выборе, исходя из самой свободы воли как базы свободы выбора, происходит более или менее свободное распределение политических идей, но традиционно они тянутся к осуществлению преимущественно одного из социальных институтов, но часто с перекосом в выборе единообразного метода их решений. Соответственно этим  политическим идеям формируются, как правило, четыре идеологии в недрах избранных пространств и распространяются как обращение в них субъектов. При этом следует подчеркнуть, что обращению подлежит и сами взаимодействия институтов, их взаимовлияние, хотя и существует более или менее ясная последовательность их старшинства. В своременной преистории она именно та, что было изложено выше. Но в действительности порядок обратный, и последующие должны обеспечивать первые. Таково требование свободы выбора, поскольку безвыбирающего растворяется в объектном сама система. Таким образом, предстоит обращение не только в убеждениях, но и политическое сил и способов деятельности (что и есть институт), изменения взгляда на сам ход истории с доминирования макроуровня на приоритет микроуровня, которому макроуровень должен обратиться в служении конкретно. История должна восходить от судьбы отдельного человека к  общим субъектам, тогда и они обретут нетривиальную судьбу-историю, а не то, что есть «череда преступлений, бедствий и безумств» (Франс). В этом случае и судьба всего рода человеческого (как высшего) окажется судьбой универсума. Но это требует массового обращения, включающего и оборачивание к самому себе, формирования личности, а не только «одного и того же везде и вовсех обстоятельствах» по мысли Локка, который так описывает всего лишь европейского индивида. При обращении к себе естественно доминирование субъективного (только предпосылкой которого является разум) начала. Но подобное обращение в условиях политики оказывается телесным самопожертвованием, убежденностью,а не обращенностью. Соответственно этому четыре политические идеологии — национализм, социализм, либерализм и либертарианизм (соответственно — образование, здравоохранение, наука и культура) в искаженных формах противодействуют друг другу и сами обращаются в соответствующие сообщества. Вообще же обращение ) это для-другого, хотя в условиях предыстории он выступает скорее как Чужой. Так оформляется единство «от противного», когда недостаток «харизмы» (зауженно понимаемой Вебером и верующими) компенсируется внутренним для-себя. В целом же, на основе выбора, сущность, претерпевшая гипертрофию или увнижение для-себя пополняется и компенсируется как вновь обретенная, обернувшаяся сутЬность, заранее не заданная и возвышающая в пойэсисе. Она уже многообразна, и, именно этим многообразием демонстрирует возможности су3бъектального как свободы связи с Другим и другим, что уже подводит к обратной стороне политического — политесному, в XVIII веке лишь формальному, но приобретшему еще более формализованные формы в толерантности, широко пропогандируеме на Западе без реального образования сообщества. Многообразие, особенно характерное для науки и искусства, еще несет формы обращенности к сутьщему как прикрытость от других, и для-Другого ограничено по существу политически, хотя политейные рамки обеспечиваются еще достаточно жестко, за счет политической ангажированности. Такое политическое действие не вообще,а в механизмах является тем, что Бадьб признал как политическое действие как самостоятельную ценность. Выбор обращения и содержания обращения ещё недостаточно богат (Подорога, «Апология политического»). И для-другого чаще проводит политическую грань между лидером и зрителем\слушателем. Собственно, еще недостаточно ориентации на собственно Другого, он отделен обращенными. И в этом смысле политейная (часто сравниваемая с предшествовавшей богемой) жизнь осуществляется для другого, либо для обеспечения политического влияния на более низкую подсистему, либо в восхождении выше.Влияние первичного существования двояко проявляется в для-другого – и как агрессия, и как его преодолевающее сотрудничество (Кропоткин), но структурная самозаконностьполитического часто подменяет выбор выборами в одномоментности и большой формализацией политейного. Именно этологическая сторона государственности (особо проявляющаяся в коррупции) характеризует предысторическое состояние политического с перекосом в решение всяческих проблем неполитейными средствами. При этом страдают сами основы политического — институты,ради которых формируется государство. Но многообразие пространств невозможно формализовать — остановится сама жизнь,и политейное часто выражается как для-Другого и само оно нередкооказывается фрондерски-другим. Однако всякое для-другого имеет свои негативные корни, как и корни позитивные, в для-себя, что и характеризует палитру политейного как формирование сутьности в направлении к высшему, так и наполнение её в направлении к низшему, что неизбежно при существующей в социально-общественной подсистеме диспропорции интересов. В норме для-другого оказывается таким для-себя, которое восполняет (а не наполняет себя однобоко)однобокости другого и формирует восходящую в становлении линию, которая, опираясь на истинно существующее (связанное с бытием) и используя силы истинно-становящегося (идущего к бытию) бытийной деятельностью содействует разноречивой целостности универсумаЮ а не разрыва его на отдельное и изолированное, даже в слоях универсума.Эти аспекты не были замечены последними чистыми философами Европы (кроме ведущих попятное движение) — экзистенциалистами, исходящими из свободы выбора, но только ею и ограничивающимися, что привело европейскую философию после Сартра в тупик текстлогии и в кризис. Сутьщее восполняетискажения сущНего и дает повые разнообразные возможности, по обращению к  культуре (или что от нее осталось),политесному, восполняет зияния и разломы основы (ранее бывшей результатом) – социальной цивилизации, при ее доминировании над общественным. Это есть эрос соединения, по сравнению с танатосом распада и разобщения. Что тоже есть деятельностьили антидеятельность. Выбор осуществляется, в конечном счете, каксутьшего,на основе душевного и взывает к духовному, иному, либо для компенсации, либо для реализации, либо для  совершенствования, либо для консервации несовершенств. Это – иной поворот для-другого.Душевное (как в своёвремя сущнее-душа)¬ обращается в дух.Надо отметить, что для-другого, обращение, имеет смысл лишь возвышаясь в для –Другого. Другой же есть неразрешимая проблема западноевропейской философии начиная с Нитче, Гуссерля и Сартра. Это связано с кошмаром солипсизма, преследующего индивидуалиста. О мефодической роли солипсизма в деятельности еще речь впереди (Кн. 3). Но пространственные ограничения мало влияют на обращение тех любдей и сообществ, для которых харизма идет от самого существования какотзвук бытия. Всего же можно выделить четыре типа сообществ культуры – дюнамические, сотворяющие новые формы, эросические, прилагающие новое содержание сторонников, дюнамические, иррадиирующие влияние и танасические, поддерживающие связь с существованием. Соответственно к первым относятся философские направления, достаточно цельные, чтобы взрастить человека, эстетические, выявляющие носительность нового, научные, сохраняющие новое и вписывающие егов в иные области и религиозные (если только в них доминирует вера), обеспечивающие связь нетолько верования, но вообще веры (и религиозные в широком смысле слова),воплощающие обращенное в саму ткань существования. Такова принципиальная структура в-Другом, хотя очередность сообществ может меняться и даже обращаться, когда группа верящих указывает на новые области несовершенств. В целом же в-другом есть влияние субъекциально-объекциального, поскольку оно прирастает собственным движением,¬— а движение всегда есть минимум создания. И распространяет его на другой предмет, восполняя его предметное несовершенство. а предмет всегда несовершенен, связан в предметности,— поэтому полностью замкнутый объект есть абстракция не очень удачная. И при этом в плане реалистического взаимодействия даримый отвечает даром — собственной особенностью, что, кк пополнение субъектиального, преломляясь черезобновленную субъективность становится субъектиальным, пред-ставленным, пеодолевает дистанции отношений именно обновленными отношениями, обеспечивает эросность, которая всегда совместна. Энергейичность же системна, есть положительное другое реального и, в своем становлении, становится другим по мере развертывания его сутьности. Поэтому само пространство есть питательная среда эросичности и дюнамичности реальности, лоно его субъективного прибывания и подтягивания инертных дюнамей, а также – спасение танатосов, их возможное обращение. Прикрытость естественная есть зона роста сутьного не только извне, но и от обновленной своей сущНости так, что от него прибывает, не искажаясь, и само бытие, глубочайшее, сокровенное.В существе это есть обернувшаяся, сама себя раскрывшая и умножившая деятельность так, что ее субъективно-субъектальные свойства становятся окончательно ведущими, сочетая материальное и идеальное, субъективное и объективное. В обращении она оказывается способной даже раскрыть жизнь в танасическом так, что тв реальности при ведущей роли субъективного в ней, изменяется всё, всё развивается, становится, творит, хотя и с разной степенью и при разных ведущих сторонах. Расширяя контингент до универсума, можно сказать, что «Всё реально». То есть обращение раскрывает глубины своей реальности от тусклой, граничащей с несуществованием поверхности — к явленности сущности (сутьности). И, с помощью субъекта во всей его бытийной полноте и в его прибытке иным, раскрывает бытие. Даже минерал находится в элементарном движении-изменении диффузии частей, внутреннего напряжения сторон и силы своего утверждения в существовании. И он, как и всё существующее изначально – Для Другого. Разделенное пространство дает возможность воссоединится времени и осуществить в нем мноообразие длительностей. Как длительность различает классовые половины двумя прослойками, неграмотно называемыми «средним классом» (и в индустариальном, и традиционном обществе – купцы и ремесленники). Ленин в конце жизни («Великий почин») особо выделил в качестве классового признака «способ получения» доходов, то есть саму деятельность, что позволяет поставить вопрос о «разно-чинном» обществе (См. Кн.3). социальные  перегородки оказались способом связи различного, а различия времени – способом занятости разно-работающих. Но это по преимуществу остается прикрытым и прикрываемым.

5. Превращение. Сокровенное. Сущее

Сокровенное – прежде всего, не обязательно скрытое. В определенной онтологической области (особых областях существования) и в определенные времена оно открыто (и, этим же скрыто). Как суть телесного и его производства, социальности, труда. В извращенной форме – экономики. В существе это – промышленность, хозяйство, экономия,  в т.ч. политическая.  Суть здесь  в минимуме  социальности (скрытого) – обмен деятельностью и совместная деятельность.  Тогда как существо общественого (сокрытое), в частности, политического — обмен идеями, все еще  вырожденными до идеологий. Тогда как существо, суть  и духовного – созидание всеобщей, общей  и единичной судъбы. Последнее — сокровенно все еще и главным образом. Оно прежде всего, и касается свершений или падений (что не всегда можно различить) перед лицом иного. Можно сказать, что сокровенное открывается за явлениями (дотрадиционное общество) сущностями  (традиционное общество)  и феноменами (экзистециалами )(индустриальное общество) и онтомами (постиндустриальное общество) как область их,«онтомов» (в познании — онтоменов), реалий и «реальнейшей реалии», единственной универсалии – человеческой деятельности, универсально иным. Она превращает существующее в его иное, тем смамым раскрывая бытие как иное существования. Выделенные моменты охватывают не только отмеченные здесь исторически и логически частичные, производные способы данности, но ее саму так, что выделяется, суть их в реализации не только как человеческого (что всегда частично), но все-общего (что касается универсального субъекта, например, рода человеческого). В их сокровенности, существующей не только в последовательно предолевающейся частичности человека, но и том, что эта частичность всегда осуществлялась нечеловеческим образом, в чуждом мире, а не в его «сподручной» действительности. Да и сама действительность осуществлялась подневольно, под давлением обстоятельств, а не была способом выражения человеком существа бытия. И самого человека  как единственно способного на полное,  — а не частичное , как в других частичных, но имеющих искру бытия онтологических регионах существующего — бытие и, поэтому, являющегося отчасти и в возможности «сущим», как  как говорил о себе Господь Бог ( Исход 3:14 ) в качестве его «образа и подобия» (См.: Бытие 1:26). Способ бытия сущего заключается в осуществлении потребностей, ценностей\ идеалов и целей , в которых человек парадоксальным образом осуществляет и свою веру, надежу\надежду и любовь; свои мир волю\волю и правду, свои красоту добро\добро и истину. Здесь осуществляются  в снятом виде его телесные, родовые способности как плоти, мощи\силы и воли, не говоря уже о социальных (отмеченных выше как инетерсы), политических — идеалы и духовных (выраженных выше как цел(ь)носи). Именнно на основе этих универсалий, реалии деятельности как творения, охватывающих всю историю человечества и природы и все роды сущего, будет построено наше исследование. Это – всё более проясняющееся и проявляющееся, всё более набирающее силу сокровенное. Суть и существо всего сущего, что сокровенно осуществлялось в истории и осуществляется в регионах общественной жизни — материальное, социальное, общественное, общественное в узком смысле (политическое), политесное, духовное как явлениия бытия. Центр тяжести между ними переходит именно в этом порядке. И осуществляющееся по регионам планеты как материальное (юг) социальное (восток). Наконец, политическое (запад) духовное (и, соответственно, общественное) — Россия. Единственный по существу оставшийся материк среди плавающих в существовании континентов. Только последняя на сегодняшний день может просветлить все предшествующие формы жизни своим духовным опытом и сама на этом возвыситься. Поэтому Россия есть сокровенное всего человечества не только территориально, но и по существу, и к часу этому она готовилась и должна быть готова во имя всей ее собственной истории, — не только истории всего человечества и всего сущего.
Сама субъективная предметность дистантирует существующее от существующего на всё большуюдистанцию, одновремненно обогащая\сь их взаимодействием как других. При этом само субъективное, то есть факт предметного отношения существующих само есть существующее (некоторыми трактуемое как сознание). Но всякое тождественное содержит иное, поскольку саамо тождество есть некоторое предметное отношение и в пределе самообогащения тождественного и через другое его собственнная субъектиальность\объектиальность обнаруживают собственное иное вовне, вовсе не по причине слишком глубокого разлома субъективной реальности _ а субъективное всегда глубоко укоренено в нем самом, - а по определенности своего в-себе, своей объективальности\субъектиальности. Это ядро существующего сокровенно и не поддается непосредственному созерцанию, если не уклоняться в сторону слишком большой собственной энтелехичности ¬ — «что есть для меня». Последнее не проникает к сердцевине, к иному данного, но оставнавливается на объективизации субъектиального, отбрасываая его собственное иное. Собстивекнное иное существующего не может представлять собой только нечто, оно субъективно в смысле любого движения и концентрирует субъективности всех слоев существующего, но и преодолевает их, выходя в другое и даже за его пределы. Этот выход за пределы и естьиносуществование, предметно вписанное в предметную реальность именно потому, что данное существующее остается определенным нечто, хотя в нем таяттся некогдаи и нЕгде. В ином тождественное и его иное раскрывают мощь в-себе на уровне даже некоторого «некто», хотя могут принадлежать отдельному слою реальности, и невысшему. Хотя и высший слой универсума, слой Иного, не может реализоваться без низших, вплоть до существования как такового. Этот слой Иного, подобно иному низшего существования, включает иное в своё существование и есть его сокровенное, таит его сокровенное как определенного и стремящегося к общему и всеобщему начала. Это – определенность смысла. Смысла не только существованя данного ограниченного вне пределов его непосредственности, что выявляется в деятельности, но и самой деятельности как иного всякого иного, как бытия в образе иносуществования. Поэтому деятельность, как высший тип движения и сознательной субъектвиности, суммирующей все другие и направляющеая их есть, в существе, превращение существующего, и само пре-вращается в ходе осуществления и в его преодоление. Сокровенное даже для положенной в существовании (другое) сущности раскрывается как собственное сущее, отношение к общему и всеобщему, как энергия самого существующего, синергирующая с энергией человека, субъекта с помощью последнего. Это есть предметное отношенире со стороны но такое, которо не способно ни объектно, ни субъектно проникнуть до усии, такого слоя сущности существующего, которое определяет его само перед лицом иного. Открытость иного позволяет в определенных условиях ему самораскрываться, манифестировать свой смысл, собственное значение своего существоваания, хотя и не всегда до уровня, соответствующего действительной усийной силе его самого. Как предмет предметной реальности, собственная реальность существующего безгранична перед лицом универсума, но безграничность эта чаще всего имеет субъективный характер объектного выражения, поскольку усия, конкретная сущность существующего, должна превратить и объектальные, и объектные слои и выразить свою субъективный смыс, данный его вещной определенностью как предметный, во всеобщем универсума. Это возможно только за счет реализации его собственной ценности в универсуме.Кстати, этим всё существующее проявляется как существо, а не презрительно определяемое человеком «низшее».
Как уже говорилось. Ро-уссия (усия – древнегреческая сущность, не чуждая человеку) – возможное состояние каждого народа, каждого человека; в России она – исконное существо и сокровенное её  самой. По существу, вступая в откровенность сокровенного и во времена, когда это становится насущно необходимым не только для самого сокровенного, но и для прикрытого, сокрытого и открытого, их спасения/преображения, человек становится Собой. Его собственная родовая сущность – становится всегда частичной для других родов, как частичны они сами,; становится лишь пупом, культей вида, и не более того. Можно сказать, что из времен, когда его бытие  сокровенное было лишь искрами во мраке  существования, человек переходит к временам, когда искры эти становятся неугасающим огнем бытия. Всё внешнее ему есть лишь способ осуществления Сущего,— творца-человека как сущего, обернувшего существование в зону осуществления как действительности не только своей, но и всего мира и ее собственного мира, как осуществление Бытия. И огонь этот становится не только путеводным маяком на горе, но и светом, озарящим потемки мира и существования, его  трансдукци в область беспредельного как преодолевающего все барьеры. Беспредельное — первое приближение в понимании иного, но само сокровенное раскрывается как таковое, как определенное в собственной иности нечто, как иное в тождественном, не покидая тождественного.И здесь надо особо подчеркнуть, что Всё — это не простая констатция тождественности в предметности, но и различия в них. Всё ) иное всего иного. В этом отношении Роуссия, имеющая непрерывный ход развития и детерминации в себе, часто представляется Иной, хотя иными, обосоившимися и саморазвертываемыми являются другие народы. Россия должна с честью принять роль Иного, поскольку в существе она есть Тождественное во всечеловечности, и относится к иному не как к противнику, а как к вариантам реализации Тождественного, но не только наличного человечества, но и всего рода человеческого. В этом смысле предстоит превращение из Иного в Иное как тождественное. Сходный процесс происходит с самим универсумом — в нем сущее, сокровенное по большей мере, сокровенное, откроветельствует и оборачивает универсум на основания самогго существования как элемента сущего, основы раскрытия сокровенного, а не простого существования в контингентности.
Гейдеггер, по существу, неточно интерпретирует «несокрытое» — с точки зрения логики, отрицательное определение не есть определение — в перспективе «алетейи». Алетейя – несмертное, неумершее и потому, соприкосновенное со временем настощим, а  с вечностью. Так в дереве мы видим род деревьев и отдельное дерево – как еще не ставшее бревном или дровами. Это выражается в термине «летальный исход», отрицание которого и есть алетейя. Но все данное так или иначе относится к заданному. Именно существование дано, бытии задано. Заданное есть трансгрессивное, переступающее  единичность как пред-становление рода как пред-мета. Однако общее   не столько несмертно, а бессмертно и, поэтому, бессмертно не только как прикрытое и сокрытое как данное во множестве человеческому роду.  А также и как относящееся к сокровенному в качестве такого, которое делает бессмертным всё самое беспредельное, бесконечное и вечное («кесарево сечение») , лучшее в существующим и возводит его в бытие, поскольку именно оно, лучшее, сокровенное удерживает лучшее в единичном и особенном и позволяет ему существовать достаточно долго, не смотря на внешние воздействия. Поэтом сокровенное сокрыто самим существованием от внешнего наблюдения и внешнего использования. Сокровенное — массовое предметное творческое бытие — уже   возвеличило бы существующее до сущего. До Само—стоятельного. (См.: Мир умир! М.,  2009 С.53.). В этом смысле скрываемые атомные бомбы — полный антипод сокровенного. Да еще и вещественный. Сокровенное дорастило бы субъектов до Бытия целостного и цельного.  Гейдеггер озабочен выведением человека из безличного – но не к личному, истина которого есть сокровенное. То есть не фактическое бессмертие единичного и совместного, а все лишь к «здесь-теперь», безразличного к «не-здесь-теперь», то есть ко времени и прстранству, к самому сущему, на фоне которого затеряется любое «здесь-теперь». В России общественное, — а не социальное, превращенной формой чего является политическое, — чаще всего и всё чаще становится обращенностью к людям (в чем тайна большевизма и коммунизма, его преходящих форм), и не всегда есть безличность. Как и естествоиспытание в России – личное отношение к природе, в том числе – человеческой, а не индивидуалистическое умерщвление природы ради самоутверждения. На чем разошлись, в частности Нитче и Достоевский, и чего бы не было, если бы Достоевский, как намеривался, написал бы «Преступление и наказание» от первого лица, от «Я» Раскольникова.
Бытие – выведенное к вечному и бесконечному, свободному, то есть беспредельному, пребывающему всегда даже через конец света, — сущность существующего, и существо сущего, их сокровенное. Точнее, их суть. Поэтому зло, безобразное, ложное, рабство, отчаяние, ужас, страх, безысходность, – дело сиюминутного и обреченного внешнему. Обречен7ное формализованному, если они не увековечиваются в частичном или частном интересе, отчуждении. Тогда как вера, надежда, любовь, добро, истина, красота, мудрость (софос) всегда трансдуктивны, переступают узкий круг данности.  Являются заданностями человека и его самопреодолением, актуальным бытием-Самими.  В крайности – «Совсем-Другим»,  (Левинас). Богом (Иным), если хотите. Но тоже – личностью но, реальным, фактическим бессмертием. «Смертные боги»,— определяют восточные Отцы Церкви людей. Это есть и в Евангелии.
Сокровенное в существе часто и очень часто осуществлялось бессознательно, просто по интуиции человеческой природы,  (её личностного начала), существования, сущего и  бытия. Настали времена, когда человечество просто не может выжить, если многие, если не все, не станут прозревать сокровенное, личностное, действовать в соответствии с ним. Необходимо осуществлять в падшем и всегда саморазрушающемся мире действительность сокровенного, то есть, по существу, свою, ;  то есть, то, что и есть действительность от слова действие. Человек – кормчий сокровенного. Ему при-суть-ще суть-ществовать как суть-щему даже в при-суть-ствии. В сокровенном меньше всего вещественного – но оно есть! И нет вещественного, не охваченного реалиями сокровенного. И больше всего идеального как существа духовного – не говоря уже о конфигурациях социальностей и политичностей. Поэтому бытие при сокровенном – всегда работа для их общей действительности и деятельность по возведению идеального к вершинам духовного и духовного к вершинам идеального. Идеальное же есть то в духовном, которого ничто не лишено хотя бы в малой мере, что раскрыто и создано человеком не только для себя, но и для иного (и Иного)  и для мира иного, ради чего трудились бесчисленные поколения людей.
По существу реалии уже не термины, разделяющие и разъединяющие реальность на роды и виды; напротив, это –  термы терминалов, соединяющие разграниченное и являющиеся, в этом смысле, дополнением и преодолением терминализации, ведущей к раздроблению предметности. Прежде всего реалии как терминалы гомилетически соединяют идеальное и материальное при посредстве  и в преодоление композитных реальностей, материально-идеального (социального, в случае человеческой реальности) и идеально- материального (в случае реальности общественной, в том числе — политической). Терминалы – это состояние стояния на границе, а не «внутри», например, «мира» (как у Гейдеггера). Это отличает зарождающегося «живаговского» человека (см.: «Доктор Живаго» Б.Пастернака. Подробнее — Кн. 3.). Не только от «фаустовского» человека (Гёте, Шпенглер), но и человека  прошлого тысячелетия (до 1988г.) России, человека «игоревского» (см.: «Слово о полку Игореве») — суть которого «собирание для переступания и переступание для собирания». Для живаговского человека главное – врачевание живого (Живаго — в частности, Бога Живаго), терминального и отведение от крайних, пограничных состояний, «стояние на границе», «действие на границе» за жизнь против смерти (мессим против Деграданса (Кн.4.)).  Это — борьба за мир человека, против вражды нашествия паразитов, деградантов и пассимистов. Это – опыт терминальности, и люди и народы в частности, стоявшие когда-либо на терминальной стадии, —  с таким опытом, да и все человечество с таким опытом ядерного оружия становятся новым творческим «со-словием» — явное соединение, соглашение людей. Сообществом, «терминалами» в отличие от  «маргиналов». Живаговский человек переступает, от мИртвого к живому, живому\ым творческим бытием.
Работа с терминами – предварительная работа для науки для всего человечества, как работа с цветом, линией и границей – предварительная работа искусства всего человечества. Настает пора терминальности, не только в каждой данной науке, но и именно на их границах, «водоразделах мысли» (Флоренский) с межевыми столбами — терминалами вместо границ. Это должно выявить человеческую, сокровенную суть науки как человеческого предприятия; в искусстве наступает пора преодоления линейности, а не только рисунка, — работа предстоит не только в границах, но и поверх границ искусства, не говоря уже о границах внутри родов искусства. Так сказать, «поверх барьеров» (Пастернак) Содержание начиает господствовать над формой. Всё это должно породить новую духовность – духовность трансдуктивного, пополняющего, преодолевающего и использующего регрессивное, уходящее и прогрессивное, замкнутое в данном времени.»эпохе» в отличие от эон,а в раскрытие сокровенного и работе человечества по его воплощению как прямой задаче, которую призвана формулировать гуманология. Без этого наука и искусство так и останутся уже побочными предприятиями прошлого – времен доминирования прикрытого (социального по производству) и сокрытого соответственно и обреченного фетишистскому поклонению вещам, тотемам, анимам, мифам и богам (а не Богу), где форма господствует почти безраздельно. Наступает период нового «оесвого времени» (Ясперс), связанного с преодолением господства вещественности и вещи (вопрос, к сожалению, не поставленный ни Гейдеггером, ни Подорогой) и производными ирреальностями и всему внешнему. В целом история и распадение на различные азимуты в народах ведет к нарастанию, обогащению сокровенного и ничто не может быть определено как полное «забвение» или «эпохе» сокровенного,; идет прирастание бытия и без бытия  невозможно ни одно существование. Грядет царство Бытия. Однако в России, о чем подробнее речь ниже, задача обращения  к сокровенному является наиболее откровенной, и ее историческое призвание. Оно есть – проявиться как сокровенное человечества, природы и самого человека. Россия, как прежде Русь в общественном (а не социальном) бытии,  обязана свою обращенность сокровенному пре-вратить в свою непосредственную задачу. От её разрешения   зависит уже незавтрашнее будущее всего бытия в переходе к Бытию, на ступень его доминирования. К этому Россия сокровенно готовилась всю свою историю.

Сокровенное, конкретная усия существующего, его конкретная сущность, выражается в эйдосе, виде данного сущего так, что оно не замкнуто на себя, а открыто универсуму и слоям универсума. В этом первый исход смысла в преодоление объектного влияния на предмет. Но здесь она раскрывается как другое не только для другого, но и для себя самого, только если его собственный смысл, усия, не сталкивает  в одно тождественное и иное в-себе. Эйдос вовсе не обязательно должен совпадать с внешним обликом существующего,— он способен преодолевать и границы для-себя, на этот раз как субъектное воздействие на объектное не только в узких рамках непосредственного взаимодействия, но и тотально. Именно поэтому образ России вызывает стольь многочисленные интерпретации и крайнее непонимание,— он исходит не из объектного взаимодействия стран, а из нее самой, из её сокровенной усии. Россия есть — РоУссия. Её эйдос понимаем, но необъясним, поскольку сущность, связанная непосредственно с существованием, оказывается ниже того уровня энергейи, в данном случае – идеальной, к которому Россия призвана. Поэтому Роуссия — страна сущего по преимуществу, и в этом её призвание. К сущему же относятся ценности, которые, уточняя мысль неокантианцев («ценности не существуют, но значат»), можно расширить как имеющие непосредственный смысл перед лицом иного. И именно как смысл они иррегириируются, манифестируются в существование и, превращаются в существовании в бесконечное пребывание пре-вращенного универсума («вайси-версума»).
Иное дело, что некоторые предметности на основе особенностей своей организации могут выступить как урганоны, субъекты в максимально доступном (полносью это недоступно) смысле и к собственным смыслам не только познанием, но и постижением, добавить смыслы существующего, уже как сущего, персонифицировать сущее не только субъектно, но и в собственной деятельности как бытии, что и есть осуществление усии существующего. Очень может быть, что деятельное бытийное бытие и есть усия универсума, его четвроякая истина как существующего, красивого\прекраного,доброго\доброго и истинного (а не только истинностного), что и есть «интенсивное» другое политейи, включая и превращение неживого в живое. Такое иное есть взгляд с беспредельного, а не погоня за ним, хотя и расширение зоны иного необходимо заложено в его прирноду. Никому и ничему иного не миновать.Что касается места сущего в универсуме,— а мы рассматриваем строение универсума пока что на примере общества,как позднее это будет касаться человека,— то сущее охватывает область духовную, где субъективное приобретает многие черты объективного и, поэтому, поддается  более предметному рассмотрению и обработке, оставаясь субъективным в субъекте.Но и здесь прослеживаются слои сущего — отверящего (хотя бы в существование мира) — к мир объясняющему (субъектально-объектальному), — к мир понимающему субъективно-объективному и, наконец, к мир постигающему — субъектиально-объектиальному, собственно субъективному только в том случае и насколько оно порождает осознание других слоёв и само сознание, в котором внутреннее (может быть, и совместное, часто знаковое), встречается с внешним. Но существует Иное, как бы его ни трактовать, по отношению к которому предметно-субъективно-реальный универсум сам выступает предметом. И именно эта целостность (разноречивая) реальности предметной позволяет говорить о ней как о субъективно опосредованной, что не значит ни субъективной, ни сознательной.


Следует подчеркнуть, что откровенное и сокровенное в своей аутономии могут расходиться вплоть до противоречия (контрапунктуры).  Это выражается в серьезных проблемах цельности человеческого деятельного бытия, вплоть до отчуждения его элементов и противопоставления сторон. Подобное может создать и создает структуры окостенелые, затрудняет действие, но может разрешиться и в доминировании одной из сторон и принципиировании  другой. Они опосредуют\ся сокрытым и прикрытым, каждая из которых может быть ; и бывает — гегемоном или игемоном так, что ведущей становится одна из частей, составляющих (эссенциальная или — экзистенциальная, постигаемая феноменологически). Так опосредуют/ся крайности откровенного и сокровенного.  Само опосредование может привести к крайностям, противоречиям, к чему часто и приходит при отчужденно-паталогическом состоянии  деятельности, ее прагматичности или спиритуальности. В конечном счете доминирует сокровенное, без которого не может быть не только работы, труда, но и человеческого первоначального действия ; потребления, в том числе  символического и знакового (рационального),  а также и сенсуального. Именно сокровенное все более приходит к доминированию, завоёвывает постулирование, что традиционно характерно для России. В ней обычно регулятивами выступают мистика и реализм (Штайн), в прошлом часто политизировано-отчужденные и зауженные ограничениями свободно развивающейся деятельности, творения, в лоне которой раскрываются ее основы как деятельного бытия, Бытия сокровенного. Собственно, наиболее напряженный путь исследования идет от сокровенного к откровенному, что в разной мере неотъемлемо от человека, как неотъемлемо от него деятельное бытие, творение; здесь предлагается путь восхождения, генезиса, а не нисхождения, кеносиса или стасиса, аутономии сокровенного  или инстасиса, бездеятельного созерцания откровенного как «открытого», что характерно для Агамбена, понимающего открытость как праздное созерцание, а не ориентационную деятельность ( в психологии - Гальперин), основу и условие освоения среды, введения её в универсум, обращения в мир..
Между тем генетический путь достаточно необычен для современного прочтения, он весьма напоминает путь теологический, богословский, тогда как обычный путь восхождения от откровенного к сокровенному как иному (гония) и Иному, — путь традиционно философский, — предполагается более очевидным. Действительно, следовало бы пройти всеми четырьмя путями, включая этический (научный, гении\\гееннии) и эстетический (гееннии\\гении). Однако в задачи данного исследования полнота подобного синтеза\анализа не входит. Скорее, входит задача понимания катализа (энсим), — раскрытия сокровенного как основы Деятельности, Творения-Творчества. Для задач непосредственных, постижения  в отличие, в дополнение и преодоление ощущению, пониманию (Дильтей, Вебер), объяснению (Кант), реалий реальностей (четырехсоставных) необходимо иметь ввиду путь от  абстрактного к конкретному. От «что» к «кто», путь философский, рассмативаемый имплицитно. Для постижения реальностей (что осуществляется позже) необходим именно «обёрнутый и обращенный» путь от иного к данному, в наибольшей мере путь деятельности как творчества, творения, ургии, от «кто» к «что». Традиционно он отдавался на откуп теологии. Необходимо предпринять попытку философского постижения этого пути, при чем — не вмешиваясь в область собственно богословскую, что само может быть самостоятельным предметом рассмотрения. Как и пути научный и художественный, начинающиеся с ранье опосредствующего. Назревшие «оборот, оборачивание и обращение» требуют возвращения из отчуждения в теологию собственно человеческих качеств. Последнее не покушается на богословие, поскольку трактует обобщенно о Личности как истоке и результате творения, творческой деятельности, Ургии. Последнее ведет к формированию представления уже не столько о методе, сколько о «мефоде», формировании на основе обновленных мефодом Каноне и Органоне, их предпосылке — Урганоне. Общем учении о творении как методе-меФоде, о творческой деятельности личности, субъекта любой степени общности и её преодолевающей в деянии перед лицом беспредельного лиКности. В этом случае под субъектом (системным) может быть понято всё существующее, имеющее хотя бы зачатки движения\деятельности, то есть бытия. Традиционно же выделяется отдельное – живая природа или общество, а также неживая природа или божество так, что другие оказываются отчужденными, а не собственными, — превращенными, извращенными или остраненными — структурами. Что гипостазированно, в частности, структурализмом и постструктурализмом. Поэтому дальнейшее рассмотрение, после выяснения «кто» России (Кн. 3) идет по пути реальностей, ее реализмов — сочетания реалий.  От «кто» к «что» (Кн.4.), к трактовке современной эпохи, культуры и «русской идеи» в новом тысячелетии. Как расширения (оборачивания и превращение) традиционного ее существования.       



*                *                *

Абсолютное большинство людей и большуючасть врменеи ощущает себя как тождественными с миром,особенно со своей действительностью, помимо рамок своей непосредственной активности. Нетождественность воспринимается как запрос заполнить его тождественным своему (напр., «бытие» у Сартра). Избранные и в избранное время переживают себя иными, ИнАками в мире.Всё зависит от избрания доминанты – большинство пока что не обращают внимания на то, что и делает их людьми и сохраняетв качестве таковых среди людей – интуицию как существо ощущений. Но это – ложный путь следования не себе, а чужому. Другой путь – акцентирование на откровенном как интуитивной данности себе и, в себе, универсуму, всего частичного. Первый путь повторен и исторен, он есть ист-тория, отчуждение и замыкание в себе. Второй путь ведет на  любые вершины через бытие и есть исть—тория.  Они воспринимают мир как откровение сущего и задачу его воплощения. Конечно,и ИнАк обращен к чувственному, но проницает его слои до сокровенного. Первого же сокровенное тащит. Как говорили древние стоики, «мудреца судьба ведет, глупца – тащит».Иной должен пониматься предметно, в отношении к некоторому предмету, к предметности как таковой, что и открывается в созанании.Здесь свобода, аккумулируя предыдущие его формы – движения, воли и выбора – восходит на уровень свободы творчества, деятельного бытия и бытия как о-смысленной деятельности. Уже была предложена аналогия свободы  со скоростью света, изменяющей при приближении вес, размер, скорость, время предмета. Если перенести аналогию на Общую теорию относительности, то возникает дилемма, известная в физике, но разрешимая философски. Человек для-себя изменяет ускорение своего движения-деятельности в зависимости от тяготения объекта. Человек как ЧеловеЧесть изменяет ускорение своей деятельности в зкависимости от наличия предмета. Но суть обща – свобода оказывается в реальности предметной ¬ и вне предметной реальности ее нет, поскольку и движение должно произвольно отклоняться (Эпикур), предметной деятельностью в послноте смысла как бытия. Но человек как тождественв в своей нетождественности универсуму, так и нетождествен в тождественности, и это обеспечивается и выливается в бытие – предметную творящую деятельность. Одни идут от тождества к тождеству, другие – от нетождества к нетождеству. Наиболее продуктивны пути — связь пути от тождества к нетождеству и от тождества к нетождеству. Это — путь сущего. Его касается всякий, даже погруженный в иные слои универсума, как всякий соприкосновенен с существованием. Наличное – лишь намек на сущее, его несовершенная поверхность, то «мутное стекло» (ап. Павел), сквозь которое мы созерцаем универсум и тем более мутное, что мы мало замечаем его многослойность и множественность взирающих сквозь него конкретных и абстрактных (общих) субъектов, хотя иногда случается и кому-нибудь взглянуть на него сквозь общее (абстрактное), связанное со слоями универсума, и осуществить пустьчастичное превращение аднного. Полное превращение данного в заданное может стать лишь задачей истории, но онан начинается уже в тождественной нетождественности субъекта, когдаон создает новую субъективность из себясамого, способную рискнуть вмешаться в универсум.  И осуществить в нем торжество сущего, в чем, в целом, и состоит смысл бытия человеческого рода. Тогда это будет не просто человек, а Сущеество.



      
            

               

               


               
Предметность  как реальная система
Отступление для профессионала

В-себе. Что
(Единичное. Связь-связь. Часть-целое)

Субъективный реализм в основе своей лежит на неочевидных очевидностях, интуитивнео не постигаемых под давлением господствующего до сих пор сенсуалистически ориентированного восприяия. Оно сподручно для достижения утилитарных целей, целей индивидуального преуспеяния и телесного потребления. Чрезвычайно размножившихся в последнее столетие, в эпоху Декаданса и Деграданса (Кн. 4.). Чувственность, точнее, ощуПщательность, поскольку чувство выражает три направления человеческого отношения и синтезирует в себе интуитивное и ощуПительное, доминирует чаще всего в самых примитивных и непосредственных формах. Поэтому мотивом социального успеха и преуспеяния остаются дистантирование от непосредственных стихий природы, общества, совести и творчества. Последние для российского человека всегда означали ближнее, непосредственное. Иное дело, что в условиях всё еще сохраняющегося отчуждения верхов и низов, характерного для России (что не ставит между ними преграду, но извращенно переворачивает отношения), власть оказывается еще одним компонентом в этом отношении, и чаще всего, излишним. Но такое отношение легитимизирует её и толкает к решениям произвольным, как бы субъективно стоящим над обществом, что искажает сознание. Всё это заставляет коснуться проблем, связанных прежде всего с самой предметностью и связью с ней субъективности как теле человеческой творящей предметной деятельности. При прочих равных условиях любое отношение субъекта включает, кроме восприятия, интуитивные моменты, дающие целостное сомысление реального как реальности: объяснение ( в том числе и прелогическое, напр., Леви-Брюль), понимательное и постижительное,— предшествующие два еще во многом зависят от восприятия и только представление, ставшее пред-ставлением, проектом, открывает постижению сущее данного, а онотеснее всего связано с разноречивной целостностью субъективной реальности как предметности. Но, как условия предыстории, так и связанного с ней отчуждения, отчуждения от своего предмета, от себя, от рода человеческого, от природы сводит многообразие первичной связи (всегда вписываемой в систему и «сырой» только отчасти) к элементарному, телесному и даже вещному. Тем не менее, цельная история идет вперед, к своему торжеству, даже через отчужденные, превращенные, искаженные, фетишизированные и извращенные формы. Сами они не могут осуществиться безсоучастия в целостности человеческой деятельности, совокупной, хотя она оставляет желать много лучшего и нуждается в обороте и превращении, хотя бы в первоначальном повороте, который и осуществляется самим ходом событий. Отмеченное требует сосредоточиться для завершения анализа мефода на корпускулярной стороне дела. Восходить от единичного, всё еще остающегося бельмом на глазу всеобщего сознания. Ощущение прежде всего полагает свой предмет как объект, как нечто замкнутое, какк «что», хотя и в нем прозревает некоторую субъективность как особенность его движения.Оно прежде всего отчужденному глазу выступает как «для-себя» этого «что», его отделенную самоподвижность в собственных интересах и как себя самого. На поверхности это выступает как общественное или даже социетальное (при обращении к основаниям), но в действительности оно социально, то есть ассимметрично, что составляет сокрытое. Особое разворачивается как общее, как эквивалентный обмен, и особенности регионов скрываются за завесой этого общего. Хотя в действительности, при пренебрежении гуманологической составляющей, этот уровень предстает как совместный в тенденции к обобщение в совместное, разворачивающееся уже на следующем слое. Сфера производства, в-себе, опосредована первоначально слоем социально-общественного, при чем в предыстории первично-общественное подавлено и часто презрительно называется «личной жизнью», что, впрочем, можно рассматривать как уровень более высокий, чем социальное.


Для-себя как определенное нечто, как «что» имеет существование, что, несомненно, есть некоторый процесс, в частности, движение, в частности, труд. Как определенное нечто оно есть тождественное, но как определенное, оно имеет и «иное». Чаже всего это «иное», как «ничто» в грехопадшем мире у вещей, есть внешнее или полагается как внешнее. Но отношение тождественного и иного сами есть грань и связь, в которой осуществим переход одного в другое и составляет отношения тождественное-тождественное, тождественное-иное, иное-тождественное и иное-иное, также в тенденции распределяемые в пространстве и времени но так, что наиболее объектное (полного объекта существовать не может) и наиболее субъектное взаимодействуют как стороны предметноси реальности Вплоть до того, что тождественное оказывается субъективным (движущим) иному и наоборот. Поэтому всякое существование имеет иное; человек же вообще — обитатель иного. Хотя и есть опредленная сущность и вписан в общие субъекты, и описан ими, поскольку нечто осуществляет развивающуюся, творящую активность. В любом случае, цельный предмет сохраняет собственную цельность только как разноречие, разноположенность в согласие (полифония, Кн. 4.) которого больше, чем у его контингента. Если исходить не из пребывания, а из отношений этого пребывания как самополагания и смопреодоления, то можно выделить четыре типа отношения-перехода, которые одновременно есть связи данного как данного так, что в наиборлее удачных случаяхоно есть не только целостное, целое, но и цельное. Не теряя уровень движения, даже паовышая его, им может быть только разветывающийся, превращающийся без помех объективный субъект. Конечно, если не считать основу «в-ином» его цельности, пополняющейся за счет этого — предметную бытийную оборачивающуюся деятельность. Итак, отношения могут быть тождественно-тождественными, тождественно-иными, ино-тождественными и ино-иными. Всё их многообразие обеспечивает дюнамическую и эросическую устойчивость в-себе, оборачивает и превращает танасчические и ретроградные тенденции, сохраняя его как таковое. Харман, несомненно, в анализе бывшего материализма (а Ленин неоднократно называет материю «объективной реальностью»), в противоречиях объективного реализма, дойдет до последнего предела. До отмеченной четвероякости цельного, из которого и истекают разноречивые характеристики «объекта». Мейяссу, избравший другую сторону, по его же признанию, материалистическую, реавлистическую в этом смысле, может выделить несколько контингентностей, но упрется в проблему «иного», контингентность облекающего и на нее воздействующего в существовании. Спекулятивно субъективное невыводимо, оно есть предметное свойство реальности как реальность движения, без которой реальность либо непроявима, либо просто констатируется, без последствий. Такова принципиальная позиция субъективного реализма, включающего в реальность и субъективность. Субъективность реальна. Нереальная субъективность тоже субъективность, и потому реальна, поскольку предметна, хотя, может быть, без взаимности. Ирреальная субъективность ( с которой чаще всего сталкивается предыстория) также реальна, хотя её реальность заёмна и гипертрофирована. Соответственно с иными слоями универсума, субъективная реальность выделяется как  собственное иное, опирающееся на  сутьщее, существующее, объектное. Каждое может быть избрано главой реальности (и бывает ею в своём слое во взаимодействии с другими). Но субъективная сторона, сторона движения всё равно остаётся лидирующей. Это ридно уже в для-себя, основе всякого существования, будь то предмет-вещь, или открытая иному универсальность. Важно отметить, что всякое определенное нечто есть иное для другого и в себе, особенно для образований более высокого слоя универсума, но есть и его бич, и опора. Ни один слой (их минимкм четыре) универсума не миогут существовать друг без друга, хотя бы в вирт-реальной форме.
Уже в основногй предметном действии (а именно им и ограничивается позитивизм, пытаясь остальные уровни действия сконструировать чисто семиотически,субъективно) раскрываются дюнамейи предмета как предметного и слишком резкое выделение танатизирует контекст. Реалии не существуют исключительно порознь, как это было видно. Прорсто одна или две гегемонируют, игемонируют, гемонируют, монируют. Наиболее простым и завершенным действием было бы прямое седение его к «кто» — субъекту потребления. По существу Пирс и  абсолютизирует эту сторону «активности», заявляя о том, что структуры человеческого действия определяют структуры понимания этого предмета. Понимание сводится к преобразовакнию предмета в предмет потребления и именно потребительскаое действие, а не творящая активность до конца постигают предмет не только в его случайности и изоляции, не только с точки зрения действия,Ю существо которого – производительное или непроизводительное потребление. Именно предмет определяет способ действия с собой, при чем наиболее продуктивный, и чаще всего повернутый не к «кто» первоначально, а к «где» и «когда», в структурах производства про-из-ведения средств существования и средств деятельности. Таким образом, прагматизм видит «кто» в подставном зеркале собственной активности, а не глубинного смыслового бытия предмета и его самого как субъективной предметности предметного. В деятельности (и исторически в производстве) первоначальо затрагивались отношения иное-иное, присвоение, затем тождественное-иное, трудовое обладание, отноршения иное-тождественное, конструирование потребного. Самым трудным, и общество подошло к нему во все более значительной мере, отношение тождественное-тождественное. Говоря языком физики, выделяющей четыре типа взаимодействия, первоначально научились обращаться с гравитацией, затем – с электромагнетизмом. Потом (ядерная энергия) — со слабыми взаимодействиями в ядре. Но сильные еще сохраняют многие свои тайны.Что касается деятельности внутри первичного уровня, то он соединяет элементы в структуры (время) и инфраструктуры(Пространство) в связит с об-ладателем (кто) на основе некоторого в существе не изме6нившегося «что», что и состаляет агрегат техники с тем дополнением, что формируется электронная ультраструктура, непосредственно связанная с «кто» и расширяющая масштаб днеятельности. Попытки соединить ими различное в «технологии» имеют пределы в агрегатном ядре техники. Агрегатном и в смысле агрегатных состояний вещества, и агрегатов, как образований центрадьных тезники. Ориентация на него столь характерна для человекоразмерности (особенно в прорсторах и климате) России. И эти пределы уже достигаются. Поэтому «кто про-из-водства есть всё-таки преображенное «что», сохраняющее своё ядро так же, как сохраняется галактическая система. Сохраняется сущность и усия. Парадокс состоит в том, что при любом повороте данного (не только вещественного, любого), раскрывается наименее стойкая и наименее жизненосная сторона — иное-иное, поскольку сам делатель есть иной. Так что и реалии что и где раскрываются относительно этой стороны, а не в глубине данного, и что в лучшем случае обращается другой стороной, созданной «над» нею. Таков характер действия пари любом производительном потреблении его. Или потребительном производстве, и действие, татальная «активность» прагматиста не идет дальше первых слоёв существования и изменения  не модуса, а конфигурации существовани. Тем более, что прагматист, например, в лице Пирса, сам же отказывается от мощных средств проникновения в «предмет» (прагматист обычно понимает вещь из беспредельности материального и идеального и композитного паредметного). «Исправление веры» для него означают отказ от интуиции и рефлексии, которые могут(!) дать ошибочные результаты, подразумевается – дают, коль скоро критериев этого не дано. Действительно, их оршибочность связана с отчужденными, превращенными формами активности, характерными для «горячих»! (Леви Стросс) обществ активизма.ю Исчерпав наглядно видимое, такие общества обычно замирают в своём развитии. Интроспекция же и интуиция, подкрепляя друг друга (вперед идет такая интуиция как интуиция) раскрывают новые слои существующего, уже не просто существующего,— в-себе оказывается неполным (или противоречивым, по теореме Гёделя). О противоречивости мы уже говорили. Неполнота же есть раскрытость в-себе к пути и опосредованию для-себя. Пополнения себя и окружающей свреды. «Иное» здесь есть интериоризированное «ничто»творения тождественного, хотя, если тождественное конкретно, то конкретно и иное.ю Оно может быть на расстоянии, во времени, у другого, но связи самотворения не прерываются именно в силу тождества тождественногог и самоотрицание иного как иного только придает мощи его тождественному в тождестве и инаковости с ним. Одно есть субъектиальное другому, другое объектиальное первому, и вместе они в конкретности вписываются в разноречивую предметность теми связями, которые порождены ими и не ушли на в-себе.Воздействие разных сторон друг на друга (а всё существующее имеет рекалии) субъектиально-объектиально и наоболрот. То одно есть источник движения в иное, то иноге есть источник тождесчтвенности толждественного, которое, в реальности, по счодержательному тождеству, чаще прибывает, как отрицание по той же реалистической содержательности меняет своё содержание так, что стороны оборачиваются в общем превращении единичного как уникального. Но ядро уникальности лежит среди отношений разноречивых сторон и относится уже не только к внутреннему эйдосу предмета, но и к сущности и усии. Где предметная уникальность пребывает у-себя и в-себе для поверхностного взгляда. Но в действительности соотносится в принципе (хотя и не всегда) со всем универсуморм. Хотя может быть и отчасти замкнутым особым, отдельным слооем отношений по пареимуществу, ограниченной отчуждающими воздействиями ближайшего — сети, в которой пребывает единичноре или даже структуры как частичной по содержанию подсистемы. Поэтому в точном смысле слова, если отрешиться от отношений, единичное сочетате тождественное тождественное, тождественное иное, иное тождественного и иное иного(Хотя и оно есть отношение, особо важное для интуиции). Эти начала во взаимном субъект-объектном проникновении, как говорили Отцы церкви, «нераздельны и неслиянны».
Если исходить из единичного, а всякое существующее, если не полдвергнуть его физической или умственной вивисекции,единично, то оно ближе всего прилегает стихии земли, хотя само может составлять к ней крайнее иное, крайне субъективное. С подобной точки зрения (развиваемой физикализмом) всё есть движущееся вещество, хотя и они признают, что определенные явления других царств существования необъяснимы непосредственноо движением и вынуждены признать за землей определенную спонтанную активность, «квант действия Планка», в конечном счете отклонение движения от прямой по внутренним причинам. То, что обладает меньшей свободой, свертывается (подобно самоотносящимся суперструнам) в самодетерминирующиеся до известной степени образования. До известной степени, поскольку их неединичность и определенность открывает простор иному, другому в точном смысле слова. Подобное положение первично и выступает как изначальная предметность реальности. Как зависимость существующего от другого существующего как пред-меченного. В познании – пред-метьного, в своём отличии от него и потому (И почему) оно вступает с ним в определенную связь, первоначально, компенсации. Даже самоопределяющееся с наименьшим, минимальным содержанием, относимое к веществу, имеет его и оказывается тем более универсальным во вселенной как абстрактное (общее) ее начало и имеет влияние, лишь в знакчительной мере негативное, на высший уровень универсума, абстрактного (всеобщего) конкретно. И эта возможность реализуется как реальность предметно, как предметная и субъективная (в связи с высшим) реальность связи единичных между собой. Именно в силу их различия – как различных (предметных) и сходных (реальных) в сети связей, восходящей к структуре, подсистеме и системе целого как некоей реальности, в которой субъективные (в существе) отношения создают определенность так, что данный универсум сам оказывается предметным, несовершенным, и допускающим иные вселенные и ходы развития (принцип неопределенности Гейзенберга).Универсум также единичен, что вовсе не означает автоматически, что он единственен. Видимо, прав Джордано Бруно, трактуя о о беспредельности (но в другом смысле), вселенных. Вопрос об универсуме стоит еще более остро — предме6тная соотнесенность\противопоставленность вселенных как универсумов, их некоторая связь, позволяющая познавать другие вселенные, свидетельствует о единстве разобщенного хотя бы субъективном, что только и позволяет субъекту прониать в их тайны через преграды, которые и есть различающая субъективность вселенных. И, что менее вероятно, универсумов.Тождественное противоречивор, иное неполнео. И нет возможднорсти определить, что именно в существующем то или длрпугое. Но тождественное, самоотносясь (и, может быть, прибывая в этом), составляет прикрытое и сокровенное, сущность и усию (смысл). То, что ближе сейчас к иному – скорее сокрытое и откровенное. Поэтому э1дос-образ России вовне хотя и испытывает влияние сокровенного, но скорее скрывает его, заставляя гадать о действительности самой России, ее собственной для-себя и в- себе деятельности, что особенно касается людей и сообществ в стране, известной своим обществоцентризмом, опертым на  гумус, человеческий слой ландшафта.
Связь единичных осуществляется также опре6деленными переногсчиками, и предметность, определенность-ограниченность одного предмета компенсируется\усиливается предметностью другого так, что во всей сети связей осуществляется, в конечном счете и не сразу, не везде, компенсация конкретности предметного как разноречивое (полифоничное) единство предметной реальности  так, что сама её предметность компенсируется субъективностью, проявляющейся, как минимум, в качестве избыточного движения предмета или предметновсти в целом, отдельных её регионов и, в конечном счете очевидно ¬ домена, человеческой реальности как носителя сознания (в общем субъекте также).Сознание есть осуществление субъекта как такового (у3 Канта сведенного к «трансцендентальному единству апперцепции», у Гуссерля — к необъяснимому «Я») в слоях-границах, а они имеют собственную реальность, субъектально-объектальную двойственность, как такую двойственность имеет и субъектоообъект и объектосубъект при осозновании разнообразно проведенных границах субъектного и объектного, включая общие субъекты и, если хотите, выделяя Бога как субъект.Традиционная корреляция, что «нет субъекта без объекта, нет объекта без субъекта» заужает и искажает положение дел. Субъект берется только в отдельном, специально организованном теле, лишая предпосылок — субъективности — все другие тела. С другой стороны, объект берется вне своей объективности, в которую (Как и объективность в субъективность) вплетена субъективноность. Субъективность движения, изменения, развития, становления, деятельного бытия всего существующего, то есть сущее. Корреляционизм не изживается уничтожающей критикой (Мейяссу), а рассматривается ограничительно при условиях проникновения некорреляционного и встречи его с субъектом. Поэтому факт надо расширить до акта, акта существования (в котором скрывается бытие), и в подчиненном деятельности смысле познавательному.Следует отрешиться от взгляда на субъекта как нечто только субъективное, искаженно-отчужденно-своекорыстное и мстящее за это. Даже это осуществляется в рамках общего, хотя и затрудняет его восхождению к Бытию как Единенному всего универсума; фактически новой стадии космогенеза. Сознание (не «собственническое» Шпет, но не исключающее его), а расширившее своё до собственно сознания и есть воплощение единенного как единственного, хотя ему может быть немало носителей-тел, в том числе, как сказал бы постмодернист, «коммунальных тел». Поэтому единичное как существующее данное необходимо рассматривать не только физически (сенсуализм), а во всей тотальности его связей, из которых преимущественно выделяются четыре, и по ступеням их восхождения ясная интуиция (вплоть до постижени его всеобщей значимости как конкретного смысла в бытии) становится всё могущественнее, хотя физически — слабее (но не исчезает). Подобное можно наблюдать не только во внешнем мире, но и в мире внутреннем, а также во взаимодействии индивидуаьного и общего в сознании. Проявлением этого служит всегда конкретная дейст—вительность.Не человек есть мера всех вещей. Полное сознание, н6отчужденное есть мера всего, существующего и несуществующего. И это только результат развития и становления (генезиса), что оног досталось человеческому рподу с неизбежнцыми выариациями его принадлежности. Вариациями, которые должны расширять сферу общего и совершенствовать ее, а не порабощакть или искажать человека (род людской в целом этому не поддастся как совокупный субъект). Даже совместный или совокупный объект (или объективное) составляют лишь форму, которая должна следовать за содержанием, в пределе тсодержания – субъективным и субъектом, который должен превращать «хвост», дюнамическоре и танасическоре (чаще всего объектное) в основу собственного бытия, предметной оборачивающейся творческой деятельности. Отсюда ясног, что только внешний, физический взгляд видит одни только объекты (как крайногсти прпедмета для науки). Единичное и частичное должны уже в себе, пусть частично, нести жизнь целого, а целое обеспечивать жизнь частичного, единичного. Целое становится Единственным и в наибольшей мере проявляет черты не объекта, а субъектиального, роль «трансцендентального субъекта» без трансцендентальности в котором выполняет животное и человеческое цартство, род человеческий.Целое проникает в частичное как его бытие, точнее, как вестник бытия, порскольку и самоо конкретно, формирует его усию внутри конкретной сущности. Это – явленность минимум р6еалий как таковых, неконтингентных , и реалий минимум шестнадцать вплоть до истинного бытия данного как такового.Иными словами, в реальности частичное частично лишь для поверхностного взгляда; оно соотноситсяф с целым, наделяя его всё новыми, в принципе бесконечными, и бесконечными структурно свойствами, что делает целое целостнгостью на пу3ти к цельности в творящем бытии. Но последнее у4же выводит нас за пределы обозримого эона, тем более егог частности — эпохи завершения предыстории и пробуждения истории, которая уже должна руководствоваться эональным, а не урезанно-эпохэальным, временем.Отсюда становится очевиднео, что сеть невзаимных отношений в целом складывается в структуру взаимности (опосредованной), подсистему конкретныйх взаимностей, уже полимерную, и в систему (целостногсть) в принципе всеобщих связей с внутренней взаимностью)— и всякая связь должна оцениваться соответственно, частична, случайна она или восходит к всеобщему. Ничто внутриуниверсальное не дано н6епосредственно, оно раскрывется слоями и начинается тогже с откровенного, манифестации сокровенного, которое само есть постижение различных слоёв универсума и его самого как целого. Усия, универсальная (а не только не запвисящая от времени, пространства, взгляда, но даже взыскующая его) сущность сущности и есть сокровенное, и одна из форм его мангифестации, ограниченной, и есть для-себя существующего. Единенное, насколько и поскольку и как оно достигнуто, есть бытийная сторона существующего. Включая и его собственное бытие, сокрытое за поверхностью существования. И человек, освободитель бытия, ориентируясь, главным образом, но не исключительно на свои интересы, тем строит, хотя со многими отклонениями, себя как носителя Единения. И к настоящему времени, времени перехода от аналога к гомологу, что непосредственно возводит к анагогии и трансдукции, готвоность многих единичных и со-общественных субъектов в-себе для задачи бытия достаточно велика. Но это требует оборота связей в со-обществах, общественных субъектах, как они нередко существовали до сих пор, их превращения. В некотором (только некотором, ограниченном!) смысле человек должен сделать для-другого то, что уже сделал для себя. Но еще не доделал, ориентируясь в массе на типичное, стандартное, массовое, на собственное и «длясобственное» существование. Мир, в котором господствует существование как таковое подобен перчатке наизнанку; задача исьтории — деятьельно вывернуть её налицо бытия, что возможно только бытийным способом, оборачивающейся деятельностью.Мир всё ещё конфигурирован однобоко, достаточно эгоистично и разнобоисто. Мир, где торжествует единение – в действительности мир неслучайного разнообразия, пи необходимости производящего гомоморфическую анагогию или трансдукцию в нвоое качество, непременно без утери старого. Это – мир изнутри, а не как «примировая сущность»-человек (Гейдеггер). Подлинный мир – господство обновленного универсума как средстав мироращения каждого – человека и со-общества. И это с особой остротой ставит вопрос об для-себя.Вопрос стоит радикально – как для-себя в наивысшем синтезе раскрывается в иное наверху и внизу и по соседству.


Для-себя, как форма выражения существующего как существующего, его существование в ином и через иное, позволяет открывать сокрытое в существовании, но делают это тоже сокрыто,— так, что значение предстает приписанным самому предмету, как его скорее объсубъективное свойство, а последнее — предстает качеством. Эта «весть» обратным движением создает «вещь», и она оказывается изолированной от предметнОго как своего для-себя и представляется существующей изолированно от других слоёв-пластов предметности, ее массивов и глыб. Теряется как его содержание и конечный смысл существования, смысл-для деятельности и деятельностью раскрываемый как бытие в бытии, как усия в энергии: они свертываются до разобщенных посредующих сущности и существования. «Весть» вещи теряет опору о логос-голос её, абсолютизируется в немой чувственной данности, т.е. ощущениях, чувственности, страстности, эмоциональности и интуитивности, теряя заданность даже на уровне первичной интенции при ее двунаправленности, что обычно не различается в «интенсиональности». Форма всё более сводится не только к формальности, но и к внешности, а внутреннее – к  инертной массе, веществу без существа. Детерминизм здесь уже ограничивается не только «извне», с  трансценденции как трансцендентальное воздействие, выступающее как необходимость произвольная, свободная от, но и имманентно, как собственная свобода для так, что посредующие звенья движения оказываются свободными через отношение к имманентному как сторона его самодвижения и свободными «чрез»,— более, чем этого позволяет его трансцендентальное в качестве трансцендентного. Перерыв цепей детерминизма свободной причинностью одновременно детерминирован имманентными качествами в-себе. Они обнаруживаются как развертывающиеся в для-себя. Как его свойства, и как свободная причинность, полагающая детерминизм в качестве своего иного как другого. Это позволяет поставить вопрос о преодолении в таком аспекте всех четырех антиномий Канта в деятельности, имеющей качественные и количественные переходы между почвой\слоем\пластом\плитой предметности, что только отсылает к наиболее  очевидному её распределению, но оно в неочевидности, сокровенно\прикрыто\прикровенно разворачивается и в иных порядках. Хотя в-себе есть, собственно, аутономное, но его аутномия такова, что, как фюсис, распространяется без предела и определяет логосом номосы всего в тенденции, но и само обретает номос. Предельный голос (например, «внутренний голос») раскрывает его в-себе в для-иного и для-Иного; Иное определяет номос (номинус, имя как внутреннее иное символа) как своё для-себя, для-другого и для иного. Можно сказать, что нет ничего внутреннего, есть только внешнее,— так осуществляется откровение сокровненного; но нет и ничего внешнего, всё есть внутреннее,— так сокрывается сокровненное. Одновременно и сокрытое есть одновременно и раскрытое, а скрытое есть одновременно раскрытое.
С точки зрения аутономии в-себе сокровенного любого слоя\пласта предметности вопрос заключается не в пребывании. Он заключается в становлении\прехождении пребывающего в пребывшее. Вопрос в  взаимодействии, процессе, становлении \прехождении, генезисе\кеносисе всего как минимум существующего, высшим родом чего является деятельность, способная в обращении сделать своим предметом всё. Оборачивание не означает простой переворот отношений\движений, но качественный переход, обращение, при чем исходное становится для-себя по отношению к в-себе как его частный случай, свойство. Так раскрывается метафизическое значение, аутономное описание в глагольных формах, основы имен нарицательных, в потенции собственных, категорий залога и  вида. В-себе неизбежно распадается на страдательное и действительное, действующее. Но подобное  распадение не абсолютно. Действующее также имеет страдательное начало, поскольку взаимодействие всегда означает, что доминирующая деятельность,  процесс, есть преодоление принципиирующей составляющей деятельности, что связано с претерпеванием действительного. Страдательное уже самим своим страданием отвечает на действие причиняющего как самостоятельная причина, есть, до известной степени, действующее «на» начало.  Оба они реальны и есть проявление четвероякой системы реалии, реализма. При иссяконовении, прежде всего в силу сопротивления страдательного, необходимого именно для осуществления в-себе действительного в в-ином, энергии\ энегейи действительно, происходит оборот, содержащий переворот, ре-ализацию отношения как взаимной, бинарной связи в качестве отношения. Так осуществляется ре-ализация ре-альностного и самой ре-альности, что содержит элемент «алии», отчуждения (алиенейшен) и может существовать только через переход реальности в действи(е)тельность, в конечном счете, субъектного, в пределе — субъективного и через «ре» возвращающегося. При этом открывается объективность как подсистема действительного, обычно понимаемого созерцательно ( чего не лишено и традиционное разделение теории и практики в марксизме, снимаемой в «праксисе»), как действующее, хуже того, деятельствующее, на человека, хотя в действительности отношение прямо противоположно — активность в конечном счете, органов чувств, ощу(п)щений, раскрывает реальное прежде всего как зону непосредственной деятельности субъекта, всегда ограниченную, поэтому полагающую реальность, в действительности подчиненную де(я)тельствительности; тем более это касается объективного, полагаемого как таковое именно в аспекте  актуальной или потенциальной преобразовательной деятельности. Именно « праксительность», субъективность, определяет и полагает действительность как действительность, она, в свою очередь, определяет реальность как реальность, которая, в свою очередь, определяет объективность как таковую, как бытие объекта деятельности в её актуальности и потенциальности. И все они реальны. То есть имеют субъективное начало. Сказанное непосредственно относится к существованию в-себе, даже на уровне бытия как деятельности, изводящей из возможности бытие иных уровней предметного, что невозможно иначе. Объект в свой субъектности потенциален. Субъект же потенциален в своей объектности. Действительное и страдательное перетекают друг в друга в действии; первое переходит в нем, истощается вплоть до потенциальности, страдательное становится реальностью большей, чем действительное как бывшее действительное; его субъектность достигает всего возможного предела. Сам процесс отношения как взаимности оборачивается так, что совершенное действительного как время его реализации переходит в ре-альность и принципиирующее становится доминирующим как  несовершеннОе еще действие, а совершенное действие действительного делает его реальность меньшей, чем реальность еще несовершеннОго. Совершенное показывает свою ограниченность как завершенного, совершенного, связанного определенным содержанием действия. Совершенное оказывается несовершенным, за счет чего обратное действие оказывается обладающим по содержанию бОльшей реальностью. Реальностью бОльшей, чем бывшее совершенное, — действие  последнего обогащено не только собственной страдательностью бывшего страдательного, не только его собственного содержания, но и изменившегося действия бывшего действительного, совершенством его действия. Следовательно, реальность неоднородна именно как действительность. Особо это заметно в том, что залог выступает именно как действие; оно в тенденции и в конечном счете перерастает в деятельность, в которой движение генезиса и кенозиса, опосред(ст)вованные стасисом и энстасисом, достигают своего  любого мыслимого предела, и отношения действительного и страдательного оказываются подчиненными в процессе деятельности, — как реализация совершенного и несовершенного вида деятельности. Как совершОнного и совершАемого.В-себе, втянутое в область, домен человеческой деятельности, раскрывает своё для-себя как «что», уже обращенное и к иным реалиям своим собственными соответствующими сторонами — оно определяется как имеющее отношение к некоторой вещи (пусть минимальное), как относящееся к некоторому пространству поизводства, времени труда и определенности действия, его организации. Последнее обычногосподствует и выражает отношение  данного к другому, как и первые два. Оно выражается в языке как организации производства, но все они еще связаны с «что» и составляют только предпосылку «для-себя» его, они как бы неотделимы от его для-себя, хотя оно уже изменяется и находится в процессе изменения Так он7и составляют внешнюю форму действия, в котором изменение в для-себя в нечто, что определимо не только собой, что распространяется и на нечеловеческие регионы. Здесь нечто определяет себя извне, хотя его определенность, выводимая из его собственного в-себе, ограниченна этим в-себе. Здесь преддверие социальности, социетальность, как наиболее близкое к «что» опосредует социаьность и исходную общественность так, что они находятся под руководством гуманологического, «кто», в целом доминирующего в истории при разных степенях гегемонии, гемонии, игемонии и монии. Язык здесь выступает наиболее совершенным орудием среди других орудий и процессов, имеющих отношение к любому, положенному как «что».Язык вырастает из раздвоения предмета на прЕдмет и предмЕт, на противоположенное и нечто определенное противоположное. Если в зоне «для-себя» доминирует, и в языке тоже, предмЕт, его в-себе определенность, находящаяся в процессе раскрытия для-себя, его собственных внутренних дюнамей, то в зоне более высокой, в зоне для-себя, язык становится соотносимым с прЕдметом, что, впрочем, обедняет его понимание в-себе, хотя и актуализирует его область откровенного.В-себе, таким образом, составляет поверхность существующего, «кору» его существования так, что внутреннее ее движение обеспечивает это существование, и производство вмешитвается в это в-себ в строго смысле слова с тем, чтобы изменить его внешне как для-себя в направлении человеческих потребностей.Так производство, очеловечивая предмет, утверждает его бытие предметом, «что» и выделяет единичногсть, если бы не взаимосвязанный процесс производства. Единичное находится в сети связей, поскольку отношения, взаимообратимые, не совпадают по предмету, и предметность раскрывается как предметность «вообще» во всеобщности, хотя и ограниченная в каждом данном случае непосредственными связями данного предмета, определяющими его специфику. Орудие и процесс действия, вместе с «кто», наделенном уже и языком, способным организовать сложное производство, вписываются  в для-себя предмета, поскольку не в должны считаться с его сущностной определенностью.
В-себе отличается замкнутостью, наличием внешнего, чего не лишено и предельный уровень деятельности, как открытого не только иному, во внутренних слоях и пластах предметного, но и вовне, в Ином. Внешнее выражается скорее как связь, потенциальное отношение; в ней присутствует и потенция обратного, отношения «голосов» логоса в-себе. Они реальны как содержание взаимо-действия. Уточним, — как будет показано ниже, логос оказывается содержанием номоса в-себе, внешней поверхности в-себе; внутреннее же обнаруживается как фюсис, растущее вообще. Проявляясь вовне, в ином, в-себе становится по содержанию голоса софосом, мудростью в-себе как открытость и взаимо-действие с иным и Иным.. Логос же, как внутренняя динамическая система в-себе ( в его ограниченности определенным слоем предметности) оказывается в этом отношении структурой системы, что и определяет конкретность формы выражения в-себе как выражения содержания (балансирующего в неустойчивом равновесии на краю содержимого) как план смысла, потенциального в его развертывании как идеального по содержанию (но не по субстрату) как субстанции взаимодействия потенциального и актуального во в-себе. На высших уровнях предметности оно доминирует, при принципиировании мате-рЕального как «иДеятельность». Соответственно, голос здесь становится «вестью» для в конечном счете вещного, обращенной ей в формах деятельности как наивысшего бытия, попечительствующего как совершенное в тенденции над бытием потенциальным его иного, как Иного в его ре-альности. Бытие оказывается реальным не только само-по себе, но и в ином и Ином именно как деятельность, работа, труд, действие в их разноречивом единстве.
После исторического прямого диспута Варлаама Калабрийского и  и Акундина с Гргорием Паламой по поводу Божественных действий в миру произошло резкое расхождение Запада и Востока, не пошедшее на пользу ни тому, ни другому. В концепции восточной мистики произошло резкое разделение («различие») усии («сущности, но не совсем точное выражение) Бога и его проявлений (энергий) в миру с утратой фактической посредующих звеньев – сущности и существования; Запад же утратил по существу сущность и существование (не только Бога), посчитав их не различающимися (особенно сформулировал Фома Аквинский). Восток вообще склонен считать сущностью всего Бога, творящего существование-мир. Юг более склонен отождествлять сущность только с эйдосом, внешней стороной существования. Исходу из предложенной выше трактовки в-себе и для-себя (различие, Сартром абсолютизированное в традициях европейских), необходим синкретический синтез, особенно возможный в России и необходимый России как «Средимирия». Необходимо рассмотреть полярности Усии и Энергий, опосредовать их двусоставной поверхностью в-себе как для-себя, для – другого и для-иного как опосред(с)твование средними членами — сущностью и существованием ( начисто утраченными, например, в онтологическом доказательстве бытия, точнее, существования, Бога Ансельма-Декарта), что в своё время было трудностью как для Платона, так и для Аристотеля ( проблема «третьего человека»), не говоря уже о глубинном споре схоластов. Но нельзя не признать определенных резонов Востока (особенно ислама и индийцев), что  Бог и мир категорически различаются, хотя  дискурсивно и  «дискурсияивно» (Флоренский) это не проведено (исключая «философА» в исламе). Бог опосредован с миром непрерывным актом творения всего мира и человека в нем. Это отрывает сущность мира от существования Бога, Брахмана и Атмана, Дао и Дэ.. Южное, премифологическое воззрение слишком отождествляет сущность мира с его существованием, что особенно заметно в философии, взглядах Возрождения (Античности). Здесь (в обоих случаях) резко противопоставленны Усия и энергия, тогда как в православной мистике через действия, энергии усии при опосредовании эйдосом и фюсисом возможно постижение повсеместной Божьей благодати и снискание общения с Богом, Обожение. Однако, такая позиция (особенно распространенная на Руси в ХIV-ХVI веках и сохранившаяся у Заволжским старцев — Русском Ниле, Новой Фиваиде, Булгаков, и у хлыстов) вдет к погружению внутрь человека, слабо проявляясь вовне, что стало особенностью православной культуры. Что касается рассматриваемой проблемы в-себе. То здесь необходим синтез этих реалий, признание — разноречивое единство — как отличия  Бога от мира (ислам) и  мира от Бога (индийские системы), так и связи ( а не неотличия) сущности и существования (Запад) и проявленности их в эйдосе как форме вещей («голосе») народов преисторических. Так проявляется различие усии (в четвероякости духовной жизни) и сущности как, собственно, «фюсиса», существования, как «номоса» (что было особенно остро переживаемо софистами, сократиками и, позднее, стоиками) и голоса, разворачивающегося в энергии как осуществление логоса (содержания деятельности). Усия в качестве смысла в-себе проявляется в софосе; голос – в вести (в минимуме — «ве(сть)щи»), как разноречии со словом (с логосом). Здесь наглядно может быть представлено откровение, открытие,— которому открытое (Агамбен), «непотаенное» (Гейдеггер) — лишь абсолютизированные частности,  через осуществление Сокровенного усии в-себе, его смысла, а не только внешнего номоса и непосредственно с ним соседствующего\разобщенного фюсиса. Открытое, непотаенное есть результат открытия, проявления сокровенного в в-себе через В-себе. Оно есть результат\следствие\исток\устье деятельности как Бытия. Именно открытие, раскрытие в разных уровнях предметности их связанного\различного предметного, что осуществимо только в целосной творческой оборачивающейся поступающей деятельности есть осуществление В-Себе как критериума всего прочего, а не только его доминирования, что не различается (различие не проводится) у Гуссерля («Я сам») и у Ясперса («Будь самим собой!»), — последнее есть становление, регулятивно беспредельное в перспективе иного и Иного. Но и Иное осуществляется через его аутономию В-Себе.
Всё сказанное выше позволяет рассмотреть общую систему оборачивающейся в мефоде и методе деятельности ( и других движений различных царств существования — минеральном, растительном, животном, человеческом, — последовательно надстраивающихся и оборачивающихся друг в друге, что заметно не только в аристотелевской структуре души, правда не знающей духовного, четвертоо, но и в самой структуре деятельности. При этом непосредственная структура деятельности оказывается ее подсистемой, имея ввиду объект, средство, субъекта. И  результат. Все они объединены процессом и выступают как  дюнамейи в этой энергейе. Так раскрывается четвероякость предметности – в четвероякости объекта, четвероякости средства, результата и субъекта, чему особенно посвящена вторая часть данного исследования. Человеческой деятельности в России ( и во всем мире) как собственно бытия






               
Для-себя. Когда / Где
(Особое. Связь-отношение. Структурные уровни  бытия)

Для-себя есть такое движение самополагания, которое, на основании основной свободы движения как неизименного и изменяющегося лишь внутренне, как собственное движение движегния, выходит за рамки внешней «коры» существования и воздействует  на внешнее не только замкнутостью в-себе, но и властью для-себя. Оно распространяется на иные предметы, подходящие по созданию или, точнее, изменению связей так, что сама эта связь в-себе в существовании и с существованием вообще вызывает некоторое отношение. В простейшем случае движение тождественного преломляется в ином в такое обратное влияние, которое создает новое отношение, отношение по тождеству, различию, различию-тождеству и тождесмтву-различию. При этом если в этом движении создания себя для себя случиться некий предмет, то он также может быть втянут в общий предмет и приоьрести свойства, диктуемые качествами того, что для-себя. Оборачивание движения в для-себя ведет и к изменению для-себя встретившейся реальности, и если их несколько, то создает структуру, в которой реальность одних предметов предметности оказывается бОльшей, чем других, хотя субъективно дело обстоит как раз наоборот, наименее вещественный, реалистичный момент оказывается окраиной сети субъективности. Таким образом возникает опредлеенная структура, состоящая минимум из двух доминирующих пластов, в пределе – вещественной и субъективной.Связи взаимодецствующих реальностей внутри них мамих переплетаются во взаимодействия с иными реальностями так, что все многообразие отношений создает новое структурное образование, но оно контингентно по своей природе и не осуществляет всю полноту реальности как таковую. Здесь главенствует принцип единства когда при подвижности где, и то «что», которое вплетено в сети отношений (в структуре всегда ограниченных, чаще всего двойственных!), имеют связанные когда. При этом принцип разноречивости реального приводит к тому, что нечто обретают и другие как элементы своего для-себя. Впрочем, либо сохраняя, либо пополняя их для-себя или просто в-себе, совпадающее с для-себя. В конечном счете возникает неизбежная бинарность структуры. Так, вещный центр ее обычно отличается от субъективного, и присвоение одним роли другого ведет к серьезному крену, замыканию структуры, препятствует ее существованию в качестве потенциальной или актуальной системы-подсистемы единенного. Когда переворачивается в где, и потенциальный контингент реальности субъективной как цельного оборачивается стороной «где», выстраивая границу онтологического региона с собственной онтологической главой (ею может быть и не субъект, хотя субъективное). Так пинцип для-себя распределяется по субъективному прежде всего принципу, когда субъектное стремится к компенсации-сверхкомпенсации собственной предметности – до объекта, насколько это возможно. Вообще превращение в объект и господство над другими объектами по минимальнысм связям — идеал отчужденного, танатического, втягивающего вво в-себе для-себя. Однако структура существует динсамически, и «когда» неизбежно размыкает «где» в многообразное движенире, раскрывает структуру как особое.Особое же для простейшего существующего есть его соединенность с иным как торждественного, сколь бы ничтожным это иное ни было. Без него невозможно самополагание, то есть существование во времени и проространстве. И это орзначает первое полагание его субъектности не только как предметного в предметном. Но как предметного в-себе, чем им воспроизводится его тождественное как тождественное-тождественное. Выход же в особенное означает до известной меры обогащение своей предметности, чаще всего субъективное и реальное через вступление в  золну иного как суммативнорй тождественности, торже предметной и в себе и для-себя. То есть тождественное нечто пополняется уже не толдько субъектальнро\объектальными свойствами, но и субъективно\объективными качесвами в пределах, возможных для свойств его существования как такового. Если первый слой траскрывается как что (не обязательно вещное или же положенное как что) и действие, направляя объектность и субъектность, раскрывает его субъектные качества как объектные в опредленной форме тождественного\иного так, что они вступают в действительность, то второй слой ужекасается более глубоких пластов. Он вводит нечто в облаксть особого, где связи между предметами раскрываются как новые отношения, при  чем двояко – как результат усилий (а действие мождет быть достаточно сложным) и как новая предметная форма, что создает дополнительную область тождественного, отношения-связь. Когда эти сферы размежевываются, то обнаруживается, что результат усилий создает условия отношений, а связи предметов создают материю существования. Особое обнаруживает себя как новый уровень сети существования – связь ткак отношение в структуре. Так из основ существования возникает двоякое, внешне-внутреннее особое, социетальное вообще. Оно способно своей особностью создать мир, более богатый, чем исходный, материальный, в котором скрывается вещественное. Но особенность требует вырменени и оно (им) ограничивается пространство особого, хотя оно и стремится расширится (торговля). Здесь существующее для-себя становится иным, чем в тождественном Но оно остается для-себя, вещью, хотя и вступая в социетальное оно становится для-себя и для  определенных субъектов, чаще всего единичных или раздробленных между собой. Сама социетальность, как третье социального и общественного, обнаруживает это для-себя как эгоцентрическую речь (Выготский), но вовне, организуя само это социетальное особое. Поэтому при рассмотрении данных сложных проблем особое внимание будет уделяться семиотике и языку, в своем тождественном выражающее социУсальное, универсальность социетальногго особого. Оно здесь особенно сильно, поскольку абстрактное «для-себя» господствует еще над для-другого, господствует как обращение тождественное-иное-тождественное, и для-другого – лишь достаточно досадное условия движения для-себя вовне торждественного. Субъективное здесь и значит присвоение субъектом, и оно тобъективно.При этом следует учесть что действия, превращающиеся в труд, направленные на иное затрагивают и тождественное, формируя в нем не только субъектальное, но и субъективное. То есть требующее в компенсацию опредмеченному и, может быьть\.отчужденному иному как его в-себе с прибытком, количественным или качественным, не мостря на то, чтьо здесь господствует время и игра им является одной из любимейших у господствующих классов, в чем они отличаются от сословий, неплосредственно связанных с вещесьтвом, с что, с тождественным и даже прибывающим субъективно на данном уровне «что». Язык же, как гибчайший продукт того, что психологи называют «первичным манипулятором», создает социетальное. Видимость и услвоия тождественности, что охватывает особое как таковое, хотя само оно может быть разделено на несколько «онтологитческих регионов» с разными лидерами. (Пример – т.н. «миры» в человечестве. Между ними также происходит обракщение в-себе и для-себя. Представляется, что человеЧасти вступают в отношения взаимные. Лишь в перевернутом мире социУсального (тождественное-тождественное) оказывается, что отношениях (для-себя) с приращением состоит одна часть, другая находится лишь в связи с ней, и его для-себя часто подрывает дажеего в-себе, искажая субъектное и порождая, как и у первых искаженное субъективное.


В для-себя доминирует где, поскольку в нем данное раскрывает себя внешнему для обнаружения предпосылок своего более совершенного существования. Бесспорно, это где связано с подчиненным когда. Но деятельность оборачивает это отношение и когда становится более значимым, чем где, поскольку в производстве господствует время, а где связано с торговлей. Для предмета вообще это ознает, что его единичность в связях обнаруживает в пространстве неоторое отношение, к которому относится, и оно достатчоно устойчиво. Зона подобного региона (контингента) может быть разнообразной, но она составляет особое в универсуме, хотя движение предмета как устойчивая (отношение) связь осуществляется им для-себя, замыкается на себе и видет либо к прибавлению его существования, либо к его уменьшени. Сходным образо, в облсти для-себя, пордчиняющего в предыстории общественное, мотивом является это для-себя. Тогда как изначальный мотив общественного – для-другого, что изначальнее и вновь проявляется на следующем пласте. Поэтому в социетальном как основе противоречиво сочетаются эти начала вокруг продукта, и в-себе вынуждено осуществлять подчиненное для-себя для собственного формального роста, затрачивая для-другого как содержание отношений. Часто форма отношений формализуется и подчиняет себ содержание, даже превращая его в содержимое, но условие потребности (пусть искаженной) остается решающим. Здесь еще доминирует тело вещества, как измененное для-себя, как материя социальных и социетальнцых отношений, отношений общественных, хотя человеческие, гуманологические отношения находятся от первых, особенно от «что» в серьезной зависимости. Именно поэтому когда оказывается (оборачивается) зависимостью от «где», от факта торговли. Здест происходит раскол общества уже не на сословия, касающиеся в-себе, а на классы, как правило два крайних, непримиримых, и два промежуточных, ремесленников и торговцев, поэтому их отношения компенсируются производственными связями, и связи выступают как первичные. Производство, чтобы быть производством, дробимтся на особенное, что только в целом (с обменом) составляет «коммунальное тело» (как сказал бы посмодернист) общества, но только на предварительном уровне его существования, хотя уже проявлояющегося в свою очеред как для-себя и как таковое господствующее над предметом, и в опредленной форме. Предмет приобретает новую форму, появляются промежуточные предметы – орудия и техники.



В  режиме для-себя появляется не только язык, но и речь как необходимое господство в деятельности по организации. На уровне предмЕтного, как для-другого, в большинстве случаев абсолютизируется речь как таковая, опосредующая социально-общественные отношения, еще не сводимая так к политике (для-другого), и политике, сводимой к ре—торике,  против тенденции к демагогии. Отрицающая общественность как свою цель и наличное ее бытие в качестве ее структуры\существования. Поэтому семиотика, в частности, в виде грамматологии, в которой костяк синтаксиса не только отчуждается, дистантируется от своего содержания, но абсолютизирует свою частность как науки и частность науки. Наиболее отчетливо это видно в догме структурализма и постструктурализма как «теоретического антигуманизма» (Альтюссер), в контру зарождающейся гуманологии. Но часто в пользу и вещного и несубъектного, не человеческого, а поэтому антиобщественного и антиполитичного, этосоциального. Это проявляется в понимании знака, как происходящего из семантического процесса, по существу истолкованного как называние, означивание, и прагматики, то есть осуществления знаковой деятельности, как прагмы. Этим абсолютизируется близкая этимология дефиниенца и дефиниендума в смысле соотношения формы и содержания понятия. Перекос в сторону формы, формальности, что зависит от тенденции онаучить гуманитаристику, тогда как обратный процесс, связанный с развитием дифиниенса, означаемого, содержания понятия, традиционно закрепляемого в науке в форме термина, осуществляется скорее политически, эстетически, как развертывание содержания, означаемого. В структурализме и пост абсолютизированого в своей  независимости. Видимо, формализм и фигуратизм (критикуемое всеми формалистами «прошлое») должны раскрыться во взаимодействии, кон-фигуратизме (что присутствует у Малевича как соотнесение супре(С)матического и абстрактного в генезисе мира, как опосредованно раскрытая абстрактность его, что высказано им философски (Соч.:, «Мир как беспредметность или Вечный покой»), но вырвано из целостности частичностью абстракционизма), деятельно пополняемого де-фигуратизмом (разложенного и обособленного в деструкции Гейдеггера, деконструкции  Дерриды и иной деконструкции Лакана). Фигура есть оболочка формы. Поэтому на комплиментарном и взаимо-дополнительном уровне связей, в их тенденции, часто отрицаемой,  к отношениям в системе\подсистеме предметности как способа деятельности, осуществляется иное отношение, комплиментарное, иное толкование семантики. На уровне социально-общественного оно связано с облеканием отношений, опосредованных предметно, потребтельной стоимостью, в своей наглядности составляющей материю предметного существования. Она соотносима с семантикой, Не как «мантики» «вопрошания мертвецов» из семы  - «могилы», что раскрывает скрытую преданность ей в семиотике. А как более базовой прагматике «наоборот», в оборачивании порождения прЕдметным премЕтного как своего иного и, в конечном счете, для себя, как первоначально всякое иное (в том числе Другой, Другое и другие) есть определенные для-иного, и только поэтому и потому только, есть для-себя. Это глубинное Другое оказывается предмЕтности для-Другого «в-себе», и его семантика как оказывается порождающей, предстааляемой прагматической основой семантики семиотической, как \полагания – оборачивания\ семантикой \ положенного, воздействия\ на в-себе и как иного. Фигуративность выражения, обернувшегося содержанием, обнаруживается не только в его отношении к собственно семантике. Во внутреннем отношением к прагматике, далеко превосходящей «прагму» даже в кантовом смысле «прагматического императива» (кантов термин, присвоенный прагматиками), но и в собственном произрастании и прорастании-прирастании семян-сем. В определенном виде это исследуется в  семантике как стороне деятельности, праксеологии. Отношение знака оказывается двухслойным, это не только форма, но и содержание, разноречиво связанное с выражением, или опосредо-средство-ванное формой. Содержание и выражение могут быть содержательными и\или формальными, что часто ведет к отношениям мате-реального и фор(с)-мального, что нередко абсолютизировалось в отношениях содержания и формы вообще, вещества, содержания, отождествленного с материей, и формы, идеального, отождествленного с идеей. Их безудержная критика со стороны крайнего формализма – постсруктурализма — только обнажает справедливость системного подхода к двум пластам, уровням существования, семиотического, знакового, что есть содержание, но не выражение, латентное в первом. В московско-тартусской школе «вторичных моделирующих форм» раскрываемое, справедливо относя, хотя и не вполне последовательно, семиотическое к моделирующему и вторичному дополнительно, как иное первого. Таким образом от  формы содержания необходимо перейти к содержанию формы, что обнажит истинное лицо семиотического как средства\посредства совместной деятельности и совместной деятельности людей, ее пласта как работы и метода труда. Знак есть воплощенный труд иного как другого и работа для иного как в-себе. Но, вписываясь в систему деятельности, он, хоть и имеет определенный материал,  предмЕтен, оказывается беспрЕдметным, подчиняющим себе тело, хотя и это  имеет определенный интерес в конечном счете. Это изобличает область вторично-инакового как сферу интересов, то есть эмоций и политического, эмоционально соединяющегося\разделяющегося, от сферы потребностей, чувственности, чувств, социального. Так семиотическое оказывается лищь структурным  средством, опосредованным\опосредствованным специфической деятельностью как работой внутри общественного по существу и в тенденции, преодолевающего в идеале ограниченности в-себе, социального (что просвечивает в правильном переводе названия книги Лиотара «Постмодернистский удел»)и способом его существования в Ином как ином именно потому, что это иное соотносится  с (И)иным, сокровенным. Но это скрыто как продолжение сокрытого как способа открытости, и как работа по скрытию открытого и его проявлении\ вовне в качестве «откровенного» в качестве формы, но именно вовне, как внешности, а не наружности. Последнее существеннее для для-себя. В этом слое предметности – деятельности именно последнее оказывается средством об—наружения сокрытого. Как предыдущее легче всего обнаруживается в знаковом, дискурсивном, так и второе —  дискурсии, их живой разноречивой связи (от  дискурсии, Флоренский), в способах существования формы, довлеющей над содержанием.  Содержимым и содержащим, трудом, что пред-стает как полная оформленность, лишь частично выражаемая в знаковости и, потому, ее подчиняющая в его нередуцированной, как в семиотике, формы, как способа аутономии, автономии и гомоморфизма семантики, исходно — использующей синтаксис. как  экс-стасис. Так эта семантическая аутономия (относительная к откровенному, аутономная) обнаруживается как себя как разделение, раличие\отличие в качестве материи прЕдметного, его структурности. Если говорить отвлеченно, то здесь господствуют отношения материальное-идеальное. Это более воплощенная форма в прошлом с преувеличением во-плоти, телесного, с порождением фетищизированного (Маркс), чем фомализованное «тело», даже «коммунальное тело» и тело формализации. Что отчасти относится и  хозяйству как «мистическому телу Софии» (Булгаков), что, впрочем, вершит аспект конкретизации и специфичен более для России ее ограничениями на денежную форму, доминирование содержания вещных отношений. Семантическая автономия с особой остротой подчеркивает, что знак-средство мефодологии ( как и всякой его стороны - знания) и мефодики (как и всякой его стороны, умения как работы, что отсылает к искусству), средства и посредства целостной деятельности через их осуществление\осутьществление в предметно\вещном. И вечном именно потому, что оно ( и вещь) прЕдметны. Но это означает, что уровень сокрытого сокрыт именно потому, что более безграничен, чем пространственное скрытое, предмЕтное. Он связан с непосредственность посредством непосредственной интуиции, средствами которых служат исходные чувства, обращаемые и автономизируемые в чувствах, в смысле ощущения, о-щупления. Поскольку последние есть иное чувств прЕдметности, они откровенны. Здесь знаковое – всего лишь средство существования\проявления, откровенное своего-иного, предметного, вовсе не сводимого к вещи, что есть европейский редукционизм (без дедукции, уничтоженной индукцией), а к предметному как элементу предметности, могущей быть лишь отдаленно связанным с вещество, даже не оформленным до конца в вещь (Гуссерль, Гейдеггер, реалистические феноменологи), но уже предметному как предмет упований, анализа (наука), синтеза (искусство, в их взаимодополнении и взаимоотрицании),трансдукции (удержанию неисчезающего) в философии. Поэтому именно деятельность, как высший тип движения, пре-одоления и становления, есть предмет именно философии и философия как предмет, мысли прежде всего. Как область семиотического есть способ самодвижения пойэтоса деятельности и подчинена ему в аутономии ему и ей как в частности, так и в целом, что отсылает к его осуществлению, а не только существованию — к Иному, так и область семантики есть только формализованный, формальный, в отличие от морального, способ проявления этоса человека, своеобразной его сущности, связанной с потребностями и чувствами, в том числе вторичными, производными и первичными как их извод до потребности. Что есть цель преодоления в духовной практике восточнохристианского исихазма, обретения «умных чувств», в отличие от мистики западной, преодоления ума в чувственности, экстатичности, чувственных видений и чу(в)дес вплоть до самобичеваний и телесных стигматов, что изобличает телесность, и вещей как тел, как предела и истока их мышления, Так что и знак понимается как «второе тело», а не «другое». Отношение-преодоление к ойкосу, окружению непосредственного этоса, как иного для этоса  (во всех обобщениях и конкретизациях, отдельностях и единичностях) и как способа   о—существ(ов)ления в-себе, как для-себя, откровения сокрытого и, в конечном счете, самого сокровенного как представителя более высокого в общности и цельности пласта бытия как глыбы предметной деятельности, предметность которой есть массив, связанный и с ее активом, и с ее пассивом.
ПрЕметное в собственном смысле слова «стоит перед» и это стояние само есть определенное действие, является результатом определенной деятельности и имеет смысл только как исток определенной деятельности в её целостности. Как откровение целостности системы (как сердце в кровеносной системе) в систоле, собственно эргастуле (действия её как такового) и темастуле, действие  «в».  как определенной «через» и «чрез» свободы. Свободы, пополняющей и обеспечивающей её, системы, «от» и «для» в деятельности и для нее как её диастоле, свободе вовне. Как такая деятельность, она опосредована опосредствованием, в котором  пространство вновь под-чинено времени и под-чиняется ему, выступая как при-чиность (См. Кн.3.),, терминизм в де-терминизме. Де-терминизме каузальности (свободы как самооснованности) как форме\способе\приеме\методе пре-одоления и полагания границ и пределов и их использования\преодоления.  Необходимо отметить, что причинность эта есть содержание\выражение того что в системе предстает как «идеальное» на одной стороне. Стороне, где содержание подчиняет форму через отношение подсистемы к системе, а на другой, как материальное, как подчинение содержания форме через выражение его смысла, логоса через голос., связанный уже как полагающее и «идеальным» как полагаемым. В для-себя осуществляется связь в-себе как для-себе и для-себя еще а - себе, для – другого, способ осуществления себя в ином, через иное и для иного. Осознание при-чиной связи в их явленности как отношений для мышления как автономии и раскрытия автономии всего существующего. Существующего как раз-вертывания его разнообразного и целосЬтного соотношения субъективного (подвижного) и объективного (пребывающего) осуществляется в форме как границе, преломляющей отношения содержания и выражения, что позволяет целостно выявить стороны предмета как квантового в полях предметности. Можно, по обоснованной аналогии, сказать, что проявление пред-мета в поле предмЕтности осуществляется через и как «квант действия» (Планк), что предполагает действие как квант (деятельности), квант и действие. В плане мефода, творения его содержания в себе и для себя он оперирует знаком как формой и способом сущностения содержания и его о-существления.
Необходимо отметить, что человек — здесь, по существу – еще только индивид как представитель вида, развивающегося в род,  индивидуальность — в своём для-себя находится в отношении обратном, даже опозиционном иному для-себя. Так, что его для-себя оказывается ведущей стороной по отношению к источному в-себе, хотя и наследует, развивает до иного свои свойства как изначальной свободного, что есть его видовое свойство, а потому и деятельного и свободного потому, что деятельного, существа, что достигает своего наибольшего развития с оборачиванием в для-другого. Его в-себе есть для-себя и раскрывается именно как для-себя в наивысшей мере. Простое для-себя есть неизбежно некоторая определяющее влияние внутреннего самодвижения, аутономии. На движение, внешнее ему, автономное. Невозможность целиком осуществиться ему в исконном внутреннем самодвижении, поскольку оно есть движение нечто, что означает внешнее ему ничто как преодоление его чтойности, как замеченного еще Аристотелем минимума, предпосылки реалий в трактовке четырех причин. Хотя они и рассматриваются в разобщении и отрыве от более высоких родов деятельности, хотя и с пониманием движения как простого изменения, что только констатируется. Платон вплотную подошел к пониманию иного, но ограничил его только уровнем «мира идей», «умного места», «хребтины неба» что характерно для античности с её неразвитой социальной и политической системами, и составляющими вертикаль. Которые вытекают и развивают иные уровни, слои предмЕта и прЕдмета, что заставляет гипостазировать идеи в диалогичности как минимальной социальности (что восходит к методу Сократа) и отчуждать эти стороны прЕдмета\предмЕта в мировую душу, в мировой ум и в единое без единства  как разноречия в основе, что трагически сталкивает и Платонизм, и аристотелизм ( в прерывистом характере изменения), и русских метафизиков всеединства до Лосева включительно с проблемой аритмологии  исследования которой начал проф. Бугаев и Московская школа математического интуитивизма, напр., Яновская.  Решить её можно только рассматривая с точки зрения иного. Высшей формой которого является деятельность. Тождественный, просто человек, человеЧасть, обречен полуритуальным действиям, зависящим от духоф и фортуны. В пределе-чудо, связанное с харизмой, в полноте присущей только человеку, как разнообразно толкуемая «благодать», точнее, «инодать» вообще. И потому для-себя раскрывается именно как отношение  к себе как к иному, манифестации Иного и другого и  их истоку., как другое, в частности другое суть-щество и сущест-во, в пределе – существо. В нем суть в тенденции определяет и его вещество, и вещее – слово, что особенно важно в данном рассмотрении, в значительной мере ориентированное на кто? (целевая причина по Аристотелю). Но его характер как связанного с предметом и скрытость и сокрытность предметности. Во многом предмета, с сокрытостью прЕдметного, да и предмЕтного, скрытого часто и тенденции, в отчуждении превалирует над осуществлением для-себя в восходящей линии, а обрекается линии нисходящей, не сокровенному, а откровенному, понимаемому как открытое, что делает пред-мет изолированным и гипостазирует его в-себе. Поэтому суТщностное превращается в сущность, сУшность, что только есть проявление доминирования для-себя как главного способа существования в-себе. Одновременно что выявляет двойственность сущностения – в инаком и в тождественном, их взаимополагание. Они только опосредованы и опосредствованны определенным движением. Которое часто (особенно в предыстории) оказывается некоторой формой, превращающейся в способ движения для-себя (эгоизм как «социальный характер», Фромм). В котором сокрывается и часто искажается суТьщество – которое есть для-Другого и требует раскрытия в для-Другого на другом уровне, в другом слое предметности, как доминирования его над для-другого, что не всегда очевидно и скрыто. Ограниченность доминирования формы всегда ограниченной внутренне, создает противоречия в тождественным, которое просто внутренне разноречиво именно потому, что форма обретает собственное движение через другое, обреченное, как форма, своему содержанию, им оформленному, превращаемому в содержимое. В социальности, опирающейся на часто гипостазированное для-себя, это проявляется четверояко. – как гегемония, игемония (позволим такое прочтение), гемония и мония, соответственно – подавление, господство, господиНство и «мономахию», «самостоянье человека» (Пушкин). При чем, их вещная и знаковые пласты не всегда совпадают (что замечено, например, Грамши). Поэтому для-себя как развивающееся самополагание в  инаковом, опредмечивании и распредмечивании, опосредованных «предмечиванием», но лишь в крайних случаях переходящих в реСификацию. Что целесообразнее всего рассматривать в  крайности деятельности, по формальности становящегося трудом, в крайнем случае инаковости – языке как наиболее отвлеченной, абстрагированной форме среди других форм, форм деятельности, по формальности становящейся трудом, часто в противопоставлении трудом над содержимым (материалом) и трудом над формой, в доминировании последней нуждающейся в принципиировании для-Другого, хотя детерминистски их отношение обратное принятому нами каузальному. Такую форму детерминизма можно назвать «волюнтаризмом».
Язык здесь существует, собственно, в практически не рассматриваемом аспекте «лингваж», при отнесении «лингве» к предмету в его матер-реальости как в-себе, раскрываемом для-себя (системы) и для-себя, восходящего к иному, для-Другого, «парле». Речи, что отсылает к четвертой стороне – аутономии как, в частности, внутреннего голоса, внутренней речи (Выготский) и внутреннему диалогу (Библер), что уже есть выход в автономию, генетически и генерически исходную. Условно это можно назвать «парлаж». Здесь не столько речь руководит означаемым, сколько, напротив, означаемое означает речь как язык (в себе, как предмечивание).(См. Кн.4.). Здесь важнее голоса (не всегда сочетающееся с логосами). Что дает основание рассматривать эмпирически рассмотренное представление об психических недугах как регрессиях проходимых в становлении личности этапов, вплоть до только констатируемой «полифонии» голосов (Цапкин, «группа как личность, личность как группа», что также отчасти исследуется в возрастной психологии Эриксона). Без рассмотрения её содержаний, речений, которые, в существе, и определят опосредованно голоса речений. Именно из содержания возникает и автономное самополагание системы взаимополагающихся, взаимополагающих, полагаемых инаковым и полагающих иное (Другое) формальное отношение причинности, до известной степени формирующее всю систему языка как структуру, что есть частность в системе предметного и предметности как специфическая о-формляющая деятельность. И она есть другое для для-в себе как собственное для-себя, чего, почеркнем, не лишены ни для-Другого, ни для-Иного, то есть для-себя прежде всего есть для-иного и, в продолжение\преодоление. В крайности – переворачивании (переворот всего как метод крайних левых, если существующее само есть предшествующий переворот), для инакового (Другого) в прогрессии. Здесь, не генетически, но логически, как содержание в иной форме, господствует этическое, научное, индуктивное (особенно в форме расширения теорий), но оно сокрыто (мефолодологично), как в Для-другого господствует. В эстетическом как актическом, под обликом индуктивного, – дедуктивное, особенно в смене эстетических концепций. Что на среднем уровне комплиментарно, но четверояко по отношению к внутреннему и внешнему, предполагает самостоятельность границы и ее оборачивание. Добавим, что, если для в-себе  генерирую формы трансдуктивные (с прирастанием всеобщего нового), то в-Ином кратируют (властвуют) формы также транСдуктивные, неизменности всеобщности с изменением низшего, что характерно только для деятельности самой по себе, как бытии, в ее самопо-(до)-стижен-ии, философски в противпо—лежании ре(С)лигиозному, тоже в тенденции трансдуктивному, но догматически, и потому традуктивному.
В пласте, не случайно осмысляемом Марксом, в преувеличении, точнее, в редукции, в геологических терминах, подобных этому,¬ — взаимодействие внутреннего и внешнего, отношения также двойственны, разноречивы, но взаимодополнительны. На основе «плитного» (геол.) реализуется пласт, связанный со слоем, выражения смысла действия по отношению к вторичному в пути к третичному. Как о-смысление в мысли (в редукционистской феноменологии редуцируемого к сознанию, что стало тупиком для Гейдеггера) как деятельного проявления номоса в-себе, его фюсиса в изначальом смысле «растущего» или воз-делываемого, в частности, в из-делии. В для-себя и реализуется иное как полагаемое-полагающее голос-логос иного, в качестве  своего другого, как оборачивание голоса-логоса в опосредствованиях взаимодействующих фюсиса и номоса. В этом смысле сущность неприменима напрямую к в-себе, оно предстает как в его смысле, бытии, внутрене ином, а Иное, смысл, как значение предельно иного. Как сущность, что видно из диалогизма Платона, скорее соединяющего со-общество в его отличности или в этическом монологизме Аристотеля (Перевернувшего платнонизм) в первых сущностях его разделяющего, прочитывается именно  сущность, лишь формально-усия. Так и для в-себе это – не собственно сущность (сокрытое), а именно усия, бытие как сущность. Энтелехия, подробно Аристотелем не разработанная, дает первое приближение к раскрытию деятельности как о-существления цели и всего становления как о-существления единенного. Поэтому в абстрагировании, отвлечении, выделяется материал и сущность как «предмет», логический, в языковом знаке (форме).




Если рассматривать этот уровень предметности, предметного в наиболее развитой форме, в форме языка (и в его осуществлении, как лингваж), то прежде всего бросается в глаза вертикальная и горизонтальная составляющая знака в собственном смысле слова. Если вертикально можно выделить, как основу, определенный предмет, часто в смысле прЕдметного в смысле прЕдметов по общему признаку, выделяемый как для-себя из тотальности предметногО, в-себе, проявляющегося как многоразличный «голос» логоса, прежде всего чувственный как основа, то это выражается в значении знака, соединяющего чувственное и нечувственное. Последнее и служит основанием разделения значения на о-значающее и о-значаемое (См.: Кн. 2.), при значительной не только трасформации, но и деформации самого значения. Поэтому последнее нуждается в выражении не только для-другого, но и в ином, максимально нечувственной (функционально прежде всего) форме чувственного, в имени. И прежде всего, в отличие от производного (в предМетном) имени нарицательного, в имени собственном. Голос становится самостоятельным, становится именем, «реком» и «роком» для предметнОго. К имени нарицательному, по крайней мере, в русском языке не относятся глаголы и производные от него формы, поскольку они прежде всего есть действия в материи предметнОго и им, чаще всего, обусловлены., в его мате-реальности, но определяют, как и в случае своей мате-реальности, самое действие (глагол) и изменение им  формы материального как мате-риального в соответствии с его логосом, при учете, что мате-рЕальным может стать явление любого слоя или пласта предметного, что превращает «массив» в «глыбы» произведенного в деятельности и деятельностью. Поэтому само прЕдметное значение есть в сути ид—деальное. Как содержание деятельности, конкретной, в отношении к в-себе как к собственному для-себя. Превращая и оборачивая голос в логос собственного значения. Никогда не отделенного от операций с именем и находящемуся под влияние этого иного как логоса. Логоса собственно человеческого, субъективного чаще всего и по преимуществу. Это не отменяет субъективного, как для-себя выделенного как и объект, и неизбежной объективности субъективности, как результата\ способа деятельности, стороной которой здесь и является субъективное. Но здесь оно приходит к господству, гегемонии, что выражается как «гемон» в имени, часто находящемся в разноречивых отношениях с собственным этимоном слова, который, как известно, по происхождению, есть выражение способа действия с прЕдметом, сущность (логос) прЕдмета, его существенное качество и, наконец, отличительный признак. Если два  -первое и последнее, есть по преимуществу, со способ выражения прЕдмета, то вторые, в отличие от голоса и значения первого, есть основа внутреннего, в-себе, в отличие от для-себя, своеобразные гЕлос логоса комплиментарно оборачиваются внутренним светом, который, и сама конструкция в деятельности оборачивается и выступает в деятельности как раскрытие в-себе и для-себя в их для-другого и по преимуществу, как для-иного, то есть в бытии предметнОго в прЕдметном и премЕтном, вплоть до осуществления в Предметном, Ином.
Из изложенного явствует, что данная, вертикальная структура знака (а вместе с ней - доминирование одной из его составляющих) в принципиировании раскрывается в обычно не затрагиваемых его горизонтальных компонентах. Чаще всего они раскрываются через стороны значения. Но значение господствует над преметОм, по крайней и в минимальной степени в его для-себя, ведущего к в-себе (чего не лишено, по крайней мере и Иное), при чем значение зависит от в-себе предметнОго и призвано раскрыть его логос, в-себе, и, как содержание, выражается в имени и его автономного движения в текстуре лингважа, как его разноречие, аутномомия, основанная на  автономии как для-себя. Всякая аутономия связана в дополнительных движениях как обратимый процесс в становлении и прехождении (генезис и кеносис) с  автоНомией (для-себя) и аутономией в-себе, что раскрывается как в-ином как предельном для-себя. Раскрытие знака в-себе, как значения, осуществляется в горизонтали, как знАчимость и значИмость. Первое раскрывается как для-себя значения, второе – как – для другого значения.  При чем для-иного есть по преимуществу, имя, хотя и  это обратимо – в отношении имени к предметнОму как к иному. В лингваж, в отличие от автономного лингв и лингва (относящегося к внутрипрЕдметному как его другое) и лингве (как его Иному, определяемому, по существу, именами собственными), осуществляется  предтеча независимого парле ( как лингве), что и значит существование знАчимости в процессе\отношении с знчИмостью знака в системе лингваж, что, безусловно, опосредовано в-себе знака, его значении. Но, собственно, это есть выражение Предметного в прЕдметном и предметнОм, как его зародыше, как его исходное семя (семема). Для аспекта работы в деятельности, тогда как знАчимость и речевая деятельность более относится к труду в деятельности, а предметное – к аспекту действия, мате-реально—мате-реальному отношению, в пределе и в неизбежной, как угодно опосредованной слоями (предмЕтного) и слоями (прЕдметного) отношении к исходной материальности как веществу.
ЗнАчимость относится к  для-себя знака, как имя со скрытым, подчиненным ему значением – как для-иного знака, как тенденция (обратимая) доминирования премЕтного над прЕдметным Хотя, в конечном счете, именно последнее определяет смысл выражений первого. ЗнАчимость объединяет все три слоя\пласта вертикали знака как выражений содержания\смысла знака в его знАчимости как цельного выражения массива прЕдметного в целостно\разноречивой\противоречивой системе предметности. Как сторон и аспектов деятельности как раскрытия смысла (за номосом, как основу фюсиса) логоса, а в для-другого и в-себе, в тенденции, для-иного, в голосе и производном знаке, в котором доминирует значИмость в перспективе для-Иного, независимо от его природы, Предметного. Это и есть выражение структуры, раскрывающейся в системе, деятельности, — действия, труда, работы, творчества как бытия иных. Здесь, в для-себя, доминирует труд, и его критерии и принципиирования, в отличие от критерИйности, критериума для-иного. ЗначИмость соединяет\разделяет массив знакового в «глыбность» производных общностей, по доминированию определенного имени, что вовсе не отменяет связь между глыбами, что особенно заметно на уровне предмЕтного с доминированием плюрализма над монизмом прЕдметного, что особенно заметно у Нанси (бытие единое- множественное, с  особой тенденцией к последнему, что более последовательно и с другой стороны раскрыто Бердяевым как «моноплюрализм»). Значимость более тяготеет к области выражения, но связано с содержанием, часто и в определенных тенденциях, в минимизации к форме и содержимому; первое есть раскрытие сокровенного в откровенном. Здесь связь, в последним становится более формальной.  Доминируют отношения, а связи выражаются в формальных связях, часто оборачивающихся в содержание, а не форму, подчиняющую содержание до формальности. Это есть абсолютизация содержимого, редукция индуктивного к более изначального индуктивного (и исторически, в методе Сократа), прЕдметного к предмЕтномому, более дедуктивному, в истончении трансдуктивного к традуктивному, как, в тенденции, единства\различия индукции и дедукции в подчинении традукции (не изменяющей в умозаключении общности, как, например, в математике). Трансдуктивное, деятельное, превращается, искажается и извращается, что приводит,  к регрессии к реСификации, госпосдтву фетишизированного, предметного, над Предметным. При таком переворачивании происходит персонификация Иного в божества, в частности, как Предмет или Объект (Ильин, Бердяев), Другого (Бубер, П.Барт, Трёльч) – в вождя\лидера;  не случайна редукция харизмы до одного только политического лидера у Вебера. Или в собственника\хозяина, уже не прсонализированном, знАчимостном, в своём смысле имени собственного, а имени нарицательного. В превращении единства\различия предменОго до изолированной вещи как формы пре-метности из предметнОго. Особенно это характерно для позитивистской социологии. Она больше ориентированна на формализации, исходя из догмы «относится к социальным фактам как к вещам» (Дюркгейм). Он всё свел к труду(и к нему только) и его разделению, компенсированному формами религиозной жизни, асолютизировав один пласт отношений как связи, и другой слой, выражающий иное в связях как отношениях в отчужденной форме тотального единства, к реСлигии, отказываясь от цельной деятельности, в том числе деятельности общества\системы как субъекта в пользу абсолютизации формального. Но это -  абсолютизированные, то есть отчужденные формы слоя\пласта социального. Таким образом, знчИмость есть та функция (в отличие от роли), которую осуществляет данный знак, исходя из его знАчимости, при посредстве значения в виде содержания\выражения (редуцируемой часто к форме\содержимому в отчужденных структурах при их доминировании в системе)  в системе\структуре прЕдметного. При этом знАчимость оказывается смыслом языковым, выраженным и опредмеченным, как внутренней формой содержания, а значИмость —  его содержанием, как выражением. При чем содержание (значИмое) часто подменяет собой выражение, функцию знАимого, подменяет и, нередко абсолютизирует, отчуждает его, что есть функция определенных преисторических и предысторических общественных форм, довлеющих над деятельстованным содержанием то как трудовые отношения в разделенности (господство прЕдметного, социального). То как работнические отношения в разделенности (отношения предмЕтного, политического) в тенденции доминирования. Иного как важнейшего, содержательного как бытие, элемента деятельности в свободном содержании её. Содержании, лишь опосредованного, как содержание и выражение над содержимом и формой, структурами и их формами. Обменом и обменом дискурсами, преодолеваемых в пренебрегаемой (Лиотар) наррации «большом рассказе», даже дискурсии, одновременно освобождающей «своё иное», субъектов, очень часто редуцируемых к персонажам, «пред-сон-ажам». Поэтому очень часто форма отношения оказывается формой связи, формализация редуцируется к ней. Далее, переносится на отдельные вещи так, что отношения между людьми понимаются как отношения между вещами» (Маркс, «фетишизируются»), что есть форма реСификаци, отчуждения, в отличие от ре-ификации (ре-этика, в другой транскрипции древнегреческого) как момента опредмечивания деятельности. Причем деятельность критЕризирует, а не только критрирует или критеризирует. Именно поэтому оказывается весьма значимым «что?», а не «когда» и «где». Это отливается часто в форму ренты и стоимости в выражении ее трудовой природы, что часто выражается в потреблении, действии, взаимном, на слое «где?». С особым упором на торговле и экономике, перетекающих в финансы. Так может господствовать и одномерное дискурсивное, содержимое, часто довлеющее в формализованным, в идеологиях, подчиняющих себе свободные идеи. Последнее тщательно анализируется неомарксизмом. В лингваж этого уровня особенно заметно влияние фетешизированной\мифологизированной структуры, исследуемой как таковая, структурализмом (особенно—Леви-Строссом), где методика анализа подчиняет, заменяет собой методологию, хотя лингваж и доминирует\порождает лингве, как внутреннее многоголосье, (о чем речь ниже), подчиняет\вырастает из квадрофонии политических идеологий и дуализм идей на уровне прЕдметного, как выражающееся в форме\оформленности выражение значимости и знАчимости, предыдущее подчиняющее, нетождественности взаимопологаемого\щего смысла и выражения. Именно доминирование предыдущего  (не только и не столько господство), есть принципиирование для-себя.
С точки зрения лингважа, даже при учете подчиненности их пред-метному, выражающемуся в разобщении\связи с прЕдметным, как вещь (что пытались преодолет, неудачными способами Гуссерль в «жизненном мир», Гейдеггер и Сартр, в застывшем соотношении бытия и ничто, без становления и признания субъективности\объективности как бытия, так и ничто, как процесса\становления — что признавал (одним словом — «становление», что и слишком крайне, и односторонне, уже Гегель - их, необходимо признать доминирование знакового отношения  как в предмЕтности собственного имени над означаемым\означающим и доминирования  труда над прЕдметным, над действием как существованием и потреблением. Для-себя раскрывается в цельности прЕдметного как лингваж. Паролаж же связан с более общим, выходящим за лингвистического—«речью». Однако необходимо довести дело де Соссюра до конца. Различая противоположности лингве и парле, и именно парле исследуется как дискурс, аргументация, слишком заужено по сравнению с «дискурсией». Дискурсия, имеет дело прежде всего с означаемым в лингве, с веществом, и с народом, и с другим, и с речью, от которых Гуссерль, Деррида и Гейдеггер открещиваются. Последний – как от формы безличности, «Дас Ман». Необходимо в лингваже найти  структуры, соединяющие всё в систему. Это — многоголосье, целостное в разноречиях построение дискурсиии. На другой стороне обнаруживается  симфония, как связь многоноречивого уже от единственного в принципе, собственного, лица (личность). (Карсавин, «симфоническая личность. Хотя он не учитывает другие формы построения полифонии). (Подробнее — кн.4). Именно поэтому в нем раскрывается пред—метного, вовсе не данного автоматически, а как откровения в-себе направленного, «взятого» в частности ,  и от прЕдметного, и от, премЕтного, и от Предметного иного, от предметнОго — со всех слоёв и пластов предметности как их воплощение в предмете как материи – и предмете — потенциальных — и актуальных — возможностей любого пред-мета, всех аспектов предметности, которая раскрывается и существует в целостной деятельности и деятельности как целостности, что означает, что каждый уровень существует как подсистема, в пределе — структура, которые могут автономизироваться и доминировать, а не только принципиировать. Так раскрывается для-себя как полагание в ином. Во всех его уровнях, не исключая и уровень в-себе, как самополагание его, последнего, во времени и пространстве. Это есть, по существу, причинность, лишь в крайности сводимая к детерминизму автономизированного, в крайности — аутомеханизированному детерминизму, что раскрывает его не только со стороны детерминации, но и со стороны де-терминизма, как прерывности, как де-терминации извне и де-терминации изнутри, в соответствии с исконним смылом «де» как отрицания и разделения. Это и сесть функция иного любого уровня, включая детерминизм каждого из них и, одноврменно де-териминация со стороны другого пласта\слоя, что особенно проявляется Де-термин-изме. Деятельность как каузальность саморазвертывающегося есть при-чин-ность (со-чин-ение) в точном смысле слова и руководствуется широко понимаемой эн-телехией, пред-(на)мечен-ностью. Детерминизме И(и)ного, инакого, иначего и т.п. как его конечном терминизме, терминальности его преимущественного носителя, человеческой деятельности, проявляющейся как его деятельно-бытийственная «харизма», обратной стороной чего (или прямой) является «чудо», «фаум», в  отличие от фатума, рока и фортуны исходного понятия для де-терминизма. Поэтому, в отчужденной форме, они проявляются как внешний детерминизм, внешнее причинение. От фетишизма к его опосредованию своеобразным политеизом. —  анимизм-тотемизма на Западе и тотемизм-анимизма на Востоке, что проявляется также при «вбрасывании» монотеизма, который, однако, меняет формы последних, приводя к индиви- дуализму и индивидуалЬизму. Всё это надстраивается мифологизмом как исходной\венчающей форы нарратива. Смысл детерминизма - разделение терминированного, разделенного, преодоление их границы и ограниченности. Но граница есть бОльшая реальность, чем терминированное и детерминированное, она имеет соответственно внутреннюю\внешнюю сторону, что выступает как терм, что и соотносится с терминалами, в том числе, как личностью — скрыто или по преимуществу, так и диперсными (в противоположность дис-персонализированным) группами и со-обществами. Терм, первоначально, разграничительный камен, не более (лат.) Детерминизм, каузальность, причинность в целом (как в последствии и строение разно-чинного общества, Кн.3.), как частный случай, детерминизма, включающей терминальность, в пределе, в Ином, связанном с никто, а в минимуме, с ничто, тесно взаимодействующем как обратимый\необратимый процесс становления\прехождения  нигде и никогда как генезиса Иного и способа его осуществления в ничто, то естьтворчество как деятельность, логично начинать,  с наиболее абстрагированного, с языка и его внутреннего, содержания (тесно свзанного с логосом, внутренне выражающем смысл), то есть знака. Знак в структуре, как подсистема (систему преодолевает лишь Иное, Дугое, Инакое и Ино) — последнее относится, в данном случае, к имени. Впрочем, как форма выражения, оно составляет и разворачивающееся содержание своё в лоне Иного как Кто, подчиняющего/осуществляющего Где, Когда и Что в перспективе того, что Ничто, Нигде и никогда творческой (а иной и быть не может) деятельности. В этом — его бытие и существование как бытия; и Бытие никогда не тождественно просто с Иным, а всегда нетождественно себе, в чем только его тождество.
Пред-метное, кроме противоречивого тождества себе (в-себе, логос) и для – иного имеет главную особенность — иметь в качестве пред-мета то, что ранее было обозначено как голос, представленность себя в голосе, что и составляет во взаимодействии внутреннюю, собственную через это иное, предметность знака. В этой наиболее общей и абстрагированой форме предмет осуществляется  с наибольшей силой как пред-мет, и входит как в полноту прЕдметности, в том числе – в смысле развёртки именования в имя. Собственно говоря, этим последним и ограничиваются номиналисты, тогда как реалисты в обернутой, редуцированно, форме выражают то, что реалиями являются лишь стороны деятельности, например, отношение, процесс, становление и генезис. Причем исторически, филогенетически и онтогенетически и генерически (создано сейчас) предыдущее преодолевается в последующем. А оно, в автогенезе, что и понимается под генезисом, ориентировано на аутогенезис. Это представляет собой определенную аутономию. Она развертывается затем как раскрытие генетического в реальности не столько как реСальности, сколько РЕ-альности. Она оборачивается в деятельности к своему бытию в действительности не столько в выморочном смысле. Смысле действующего на человека, сколько в откровенном – деятельности человека, деЯтствительности, что, в целом, то же, что и реальность в традиционном понимании редукционистского, реифицированного (а не опредмеченно\распредмеченного) понимания реальности. Попытка снять противоречие реальности и действительности в «мире» (ХХ век) низвелась к их внедеятельному отождествлению. Именно генезис составляет, в лидирующей части, трансдуктивное.


 Структура знака является наиболее абстрактным проявления «для-себя». При принципиировании имени как смысла, глубочайшей сущности, сути, раскрываемого бытия пред-мета и предметного. Рассматриваемого в имени и Имени как носителе его смысла и смысла себя самого, отрывается, с учетом свободной причинности последнего, его ауто-де-терминизма, терминальности терминала. Вертикальная и горизонтальная структуры в системе деятельности как наиболее высокого «для-себя», и его горизонтальная составляющая, структура в узком смысле слова как подсистема. Следует отметить, что обычно сис-тема понимается лишь как структура структур, а не их преодоление в более высоком классе существования как свободного бытия, что особенно и высшей мере проявляется в деятельности как бытии и собственном, и структур. Поэтому тайна структур знАчимости и значИмости в языковой деятельности как наиболее высокой здесь виде ее, зависим от соотношений пред-мета и имени через раскрытие их в общем посреднике\опосредовании — значении. Собственно, именованное осуществляет для-себя как собственную свободу, по-тецию в эс-сенцию, вплоть до квинт-эссенции в ином и Ином, не только в И-ном, но и инОм, в номине. Сам предмет как пред-мет, отличное от тождественного (всегда внутренне условного), как пред-мет и пред-метное (взаимно с пред-метами) есть сослагательное наклонение глагола, субъюктив по отношению к нему, по существу, как «объективу», философски необходимому, но в автономии языка не проявляющемуся наклонению. Его лучше назвать суждением существования в взаимодействии с бытием, «эсситив», в соответствии с представлением о связи отношений логических суждений (отношен количества. качества, изменения, существования, бытия) с глагольными формами. Соответственно, его Пред-метнмы, Пред-метом как иным, в которого он не только открывает глубочайшее для-себя во всей действительности как ее зону реального в реальности первой, оказывается повелительное наклонение, индекатив, исходящий из определенного имени и осуществляющий\ся в существе как взаимосвязи сущности и существовании, трудовой по преимуществу, через средства в наклонениях (от общего минимума — существования бытия, эссентива).  Качественная сторона неразличима обычно от количественной в предикативе изъявительного наклонения за  редким исключением времени. Особенно в поглощенной форме имперфекта, собственно трансдуктивного. Она связанна со знАчимостью самой по себе,  в  определенной мере относится с ессекативом. Точнее, объекатива в качестве предметного соединяется с обратным отношением взаимодействия  с количеством, значИмости. Собственно говоря, грамматические категории находятся в сокращенном и обратном отношении с их философским, собственно категориальным, содержанием, которое только оформлено в автономные формы грамматических категорий как их аутономное содержание. Следует учитывать мнение Аристотеля («Об истолковании») о  необходиости перехода от грамматического анализа к категориальному, метафизическому, хотя он, как представляется, излишне их противопоставил. Теперь от категориального анализа надо переходить к реалистическому и субъективному в смысле бытия как его (субъективногсти) содержания.  Не рассмотрел как во многом оборачивающий переход от частного к общему, что породило, в условиях «лингвистического поворота» видимость только языкового, текстуального существования категорий, которые сами были отторгнуты от своего лона, делающего их универсальными выразителями и основой универсалий как всеобщностей – от деятельности как высшего способа бытия. Поэтому, в условиях «деятельностного», «праксеологического переворота», постепенно нарастающего в философии и приводящего философию скрывающуюся, услужающую, борющуюся и, наконец, плененную, к аутнономии как теории деятельности, деятельного бытия и бытия как деятельности, к торжеству. «онтологический поворот», о котором столько говорят, его проблемы, неразрешимы и ограниченны без праксеологической реалистической (одно без другого невозможно, ибо учитывается реальная деятельность) ре—волью—ции, пере-оценки в частности. Собственно, это уже есть не столько теория, сплошь ставшая (что неизбежно при негативности), феорией и не простая вера, ставшая в реСлигиозных ухищрениях голой Ферой, а теория в собственном смысле, по необходимости и вынужденно называемые здесь феорией и ферой.
Что касается уровня наклонений, то субъективным в собственном смысле слова является именно повелительное наклонение, императив, что проявляется в этнически-сословно-классовом-элитарном  распределении, условно могущем распределиться как гегемония, игемония, гемония и мония, при всей условности этих термов. Им и соответствуют, видимо, иператив, повелительное наклонение, субъектив, сослагательное наклонение, в котором повелению противопоставляются обстоятельства, условия, дополнения и определения. В этом смысле можно говорить о пассивности предобъекта в единстве предметности  объекта (противоречивом) по отношению к индикту, указанию и произвольности последнего в изъявлении, неизбежной относительно самой самостоятельности языкового знака, и это справедливо в пределах лингвистики, но не ее функционирования в качестве высказывания, по отношению к принципиированию, конечному, предобъекта и объектпреда. По-видимому, в высказывании как элементе  речи, что и отличает ее от «речевых практик» уровня дискУрсивного (для нас важнее дисУргивное развертывание, проникающее),  а не дИскурсивного, речения как лингважа, «речь» самого предобъекта, его «голос» еще не оформился как весть. Тонет в вещи и конструирует ее именно по доминированию как вещь, а не только предмет и предметное. В случае утверждения связи, взаимо-зависимости речи как речений, плетения высказываний, если понимать весть вещего вещества (материи, ткани, текстиля, нити и основы иного), как откровенного в разноречивом единстве данного и заданного (что тоже входит в данность), заданного и данного (что тоже входит в задание). То в этом случае следует неточное определение индикатива (указания) как изъявления в русском языке. Это связано с из-явлением, пополнить грамматически невыразимым «атрибутивом», «сапопоказом», вы-явлением сущности, точнее, содержания как выражения. Это часто подменяется, во вполне определенных условиях простительно, — при перенесении сущностного-социального, прЕдметного сущностью в смысле смысла для деятельности. Это в из-явительном наклонении сведено к одному слову, ему можно противопоставить «из-сущее-вительность», эссенциальность. По отношению к экзистенциальным суждениям индикатива, сводимым, в существе, но скрытно, неявно к суждениям существования, хотя по сути – последние есть существование сути (единства сущности и смысла) в суждениях бытия, эссенциальных. Последнее особенно выявляет специфику уровня прЕдметного, который опирается на предметность как предметнОе. Его большую связь проявляет с «квантами», а не коплиментарными им «полями» и «волнами». Даже скорее — с корпускулами, частицами и атомами. В их оформленности (не сводимой к формальности) к проявлению в принятии полей-излучений в «кванте действия» (Планк). При таком действии «на» повышается уровень внутреннего, содержания, не сводимого к формализму содержимого, материала, и — способность выразить\ся; изъ-явление в этом смысле отражает активную функцию языка по раскрытию,явлению неявленного, сутьщностного, правда, часто относимого к простой «сущности как «внутреннему» просто. Изъявленное в языке есть его содержание как деятельности особого рода, прЕдметной деятельности на уровне ее следования за предметом и подчинения предмета, обращения из объпредмета в предобъект, с привнесением определенного повеления, «творения», и субъективности в его собственное движение, как со-слагания, его своеобразного «слогоса». При этом и слово живет в своем «слогосном» этимоне, корне, который жив только четверояко – действием (существо специфическим признаком (предметом  действия, труда)), деЯтсвием, способ деятельности сним) Работа) — отличительным признаком и выделяющим (изменчивым, творчество). [  ? ]э
Таким образом, с этих позиций причинность выступает как объектоориентированная. Ориентированная во взаимодействии его  атрибутивных и индикативных свойств и качеств.  Первое, по-видимому, более относится к количественному аспекту, что выражается не только в множественности распро-странения сходных свойств, но и встепени выраженности качеств.  Второе отражает создание у объекта как предмета новых свойств. Они исходят из имеющихся у него качеств и приобретении им новых свойств. Ранее лишь потенциальных не только и не столько для удовлетворения смыслов для человека, субъекта вообще, но и для раскрытия его собственных возможностей, потенций как дюнамей. Это осуществляется как манифестация его бытия, а не только существования; на стороне субъекта это оказывается способом его деятельного ( а другого и нет) бытия. Свободного как иного и по отношению к узко понятым смыслом, здесь тесно связанным с переживанием, порабощенном интересами его существования в низших смыслах, а не только существованием-осуществлением как  бытийствующего начала. Пассивная, сопротивляющаяся сторона объекта как предмета часто оказывается его активным началом, элементом субъективности его, его субъектности, неотделимой от существования, неизбежно связанного с процессом, движением, становлением, генезисом. На стороне о-сваивающего, наделяющего (выявляющего) свойствами оказывается как бы пассивной, хоть и прикосновенной субъективности-движению. Длящаяся, именно субъективная сторона деятельности активна — это устойчивое, в пределе — универсальное, творческая деятельность, проявляющаяся как универсал (содержание реалий), универсалии деятельности. Присущие только ей, и другому — в зависимости от нее. То объект оказывается пределом субъективности и субъектности. Проявляется это  на дополняющих сторонах наклонения глагола, то есть действия, полагающего имена нарицательные у его истоков, средств, процессов и результатов, в повелении и сослагании. В точном смысле полагание есть возникновение из небытия к бытию, из возможности бытия в существовании предметного, предметнОго, в его крайнюю форму бытия. В минимуме оно есть ничто предметнОго как объекта, его непроявленная, не ставшая «чтойность». Императив есть субъективное как свойство субъекта, его субъектность, генерирующаяся в превращении субъектом себя в собственный объект, субъект-субъектное становление так, что оно  становится необходимостью даже большей, чем объект; на другой стороне сослагание выступает как презентация объективности, субъективация деятельности как реальности при обращении ее из действительности в  пересозидаемую реальность. Но именно сослагание, как слагание элементов деятельности оказывается объективной составляющей, становится субъектным. С стороны пред-мета, понимаемого в минимальности и редукции, как вещь, вполне применимы представления о причинах Аристотеля – причине материальной (но шире — содержательной), формальной ( способа выражения, а не только формы), движущей – как деятельность в акцентированном к труду, а затем — и работе аспекте) и целевой, связанной  с собственно осуществлением, «опредмечиванием» бытия как цели и «распредмечиванием» (Маркс) объекта деятельности, что подчеркивает его природу как пред-мета, его таковую «натуру», порожденность предшествующей — с стороны метода, подчиняющего и создающего мефод деятельности, что взаимно и определяет качества и свойства, положенные методом. Именно так может быть преодолен гносеологизм, присущий европейской философии и проникающий — через устойчивое о отождествление всего существующего как бытия, и даже, в пределе (спекулятивный реализм и  материализм) как объекта, за счет выявления методологической и мефодологической составляющих деятельности как детерминат и  одностороннего гносеологиязма, и во-многом, сменяющего его онтологизм, чего не ожидал впервые отметивший эти крайности европейской и русской классической религиозной философии, сущностно онтологической философии для начала ХХ века, (Бердяев). Небытие и ничто (меон и укон в понятиях Булгакова) оказываются крайними сторонами пред-мета. Полагаемого как су(О)бъект данного процесса деятельности, лишь в крайней, идеализирующей, а не только идеатизирующей, абстракции. Отрываемой от предметного в его полярности — мате-реального и иде-реального, независимо  часто «поперек» от слоя\пласта предметности, даже материально-идеального (пласт) или идеально-материального (слой), редукции и абсолютизации. Это часто приводит к представлению об Абсолюте. Ничто и никто на этих полюсах оказываются взаимо-связанными и опоср(ед)ствованными где и когда, а не только предварительным — становлением — что вынудило Гегеля признать чистое бытие тождественным чистому ничто, что и стало камнем преткновения всего экзистенциализма (не исключая и Гейдеггеровский).
Данный уровень опосредования, связанный с неименными, глагольными формами (включая и причастие, и наречие), определяет  способы деятельности как способа раскрытия вы существовании бытия как процесса. Более высокий уровень, слой, относится к собственно лингважу как диахронии (в сравнении с «синхронией») предыдущего и «хронии» и «ахронии» «хроносного» в хронотопе, более глубокого. Относится он к уровню непосредственно синтаксической, вливающейся в переплетение речей (что, по Франку, есть «материк» сознания, его совместности). Но никогда не утрачивающему окончательно признака непосредственности. Это — затруднение, поставившее в тупик Сартра, признававшего «тотальность», неразличимость исторического «бытия», что неизбежно при отказе полагания  качестве бытия предметной деятельности, не только бытийствующей и со—бытийствующей, но и прирастающей в бытии, без чего бытие — чистая абстракция на уровне изящной словесности. Однако это имеет определенные основания — автономия речений представляется самоподвижным предметом не только в конечном счете, но и по существу, что в инверсии нередко представляется обратным отношением — язык «есть наличное бытие обшества, к тому же, самоговорящее его бытие» (Маркс). Или, в еще более радикальной форме — «человек есть существо не мыслящее, а мыслимое, не говорящее, а говоримое» (Деррида), что есть только переведение в слой пласта более исконного слоя языка. Но это подводит к вопросу о способе существования этого (не окончательного, предварительного к «гумусу», «почве») слоя — он основан на производных формах существования  речений — и основаны они именно на местоимениях как по форме, так и по существу — а именно, я, ты, вы, они (не считая родовых вариантов и возвратных, зависимых непосредственно, а не только опосредованно, через нарицательные имена), пополняющие принципиальную структуру пластовой де-терминации, разрыва континуума существования. На это обращают внимание Франк, Розеншток-Хюсси, Бубер, Поршнев. Но связь с прЕдметным и предметнЫм сокрыта, как, тем более, на уровне предмЕтного и, особенно Предметного, не только скрыта, но и сокрыта и даже сокровенна. Поэтому в-себе само оказывается сокровенным и требует откровения, постижения, а не только открытости сенсуальной в любом ее аспекте, в том числе Безмолвия. За пределами сокрытого и скрытого также таятся скрытое и сокрытое, вплоть до сокровенного в линии к Сокровеннному. Сокрытая ткань прЕдметного и предметнОго представляются как связь достаточно свободная отдельных чувственных единиц в доминировании речений, как в произволе предмЕтного кажется произвольной наррация Предметного как Объекта, что методологически допустимо для исследования переплетений дискурсов в общей дискурсии, но что должно иметь ввиду и план нар-ратио, нар-рации в перспективе его подчинения Иному.
Для-себя представляется как потребность и чувство. А не чувство, потребность (включая и чувственность сенситивного и сенсуального), выражающих чувство акцора и его чувство интегрированности\дезинтегрированности с Другими. Что превращается в чувство интегрированности\дезинтегрированности с предметом. Делающим подчиненную сторону реифицированности предмЕтного в отчужденно\отчуждающую реСификацию. Это заставило Маркса особо  высказаться, что надо считаться с «человеческом в человеке, в противоположность вещи». Французские материалисты выразили эту сторону человеческого общества как «материальный интерес», но только в одной лишь связи, не в отношении. Это было углублено до отношений потребностей (сенсуальных) Марксом. Хотя он и мало говорит о идеальных, сенситивных и Сорокин обобщил все три. Здесь сущность представляется целиком (а не лишь отчасти) внутренним, при-сущим как существо, то есть именно как сущность, определяющая существование, и для-себя обнаруживается как господствующее, доминирующее, а не только принциипирущее, начало, что омертвляет содержание, в-себе, до простого содержимого, материала. Если в текст(иле) предмЕтного определяются дискурсы, доминирующие над принципиирующими речениями местоимений структуры  вопросительного, утвердительного и отрицательного, при простительной для грамматики пренебрежением повествовательным (восклицательным), то в пласте прЕдметного, в его ткани главную роль играет именно речь – прямая и косвенная, безличная и личная. Последняя доминирует, что сокрывает, оставляет в ослабленности, все остальные повороты детерминизма, терминизма и де-терминизма, каузальности в причинности в целом. Однако причинность опирается и выражается именно в хронотопе как его содержание, становящееся формой выражения. Так прЕдмет соединяется и выражается в предмЕте, хотя часто отношение обратное, предмЕт выступает как прЕдмет для более высокого уровня, то есть пласта предметности.
Хронотоп определяется со стороны в-себе как его инобытие, бытие через иное, поскольку его собственное тождество неосуществимо только в-себе. Поэтому его для-себя неуклонно раскрывается в иное, хотя на поверхности, как поверхности формы, представляется разобщенным с его  внутренним, как  иное к для-себя предстает своим, а не столько иным или другим. Особенно отчетливо прослеживается такая тенденция в стремлении занять позицию гегемона по отношению к любому в-себе. Причем собственное в-себе представляется самостоятельным, проявления его в ином оказываются императивом для иного. Словом, оно предстает в искаженной форме, как «другое», что особо выражается  в позиции монии как крайности. Когда негегемонные положения выступают как лишенность, тотальное внешнее  и внутреннее отчуждение, а на позиции гегемонии — как беспредельное утверждение себя, подменяющей самость субъектностью и оторванного от нее, в тенденции неостановимое именно потому, что внешнее оторвано от внутреннего, подменяет его собой. В монии внутреннее оторвано от внешнего, что особенно заметно в социальной жизни, где более выражен часто разноречащий с социальным, как выражением для-себя в человеке, способ доминирования и принципирования, опосредованные отношениями критерия (критики) и критериума (утверждения), идущего уже не столько от пластов социальной критики, критериума, сколько от слоя-гумуса, почвы, от  духовного как утверждения непреходящего и нарастающего ценностного как цел(ь)ностного и цели, своеобразный аорист, но, в отличие от древней грамматики, прибавляющийся, а не только присутствующий.
Хронотоп в для-себя раскрывается как самодвижение, самополагание в-себе в и через иное, но никакое в-себе не может охватить весь универсум существования, существующего, сущности и сущего, подчинить его себе как в-себе для-себя. Даже Иное как в-себе и для-себя требует существования собственного иного, а не только Друга (Анонсенс, Авангарх), что есть тенденция для-Другого и регулятивная цель, ни другого как отчужденного Чужого, что есть тенденция превращения, в отличие от искажения, в отчуждениии для-себя. Но иное нетождественно себе принципиально, что и превращает топос (в том числе и типологизации теории множеств в ее типологическом, а не имеславческом, варианте) в подчинение хроносу. Хронос способен поглотить даже собственных детей, по античной мифологии, чтобы пережить их. Олимпийцы потому и бессмертны, что Зевс убил, низверг, для его детей, Хроноса. Так выражается перевернутая (отчужденная) форма в мифологии за счет утверждения топоса над хроносом, за счет утверждения отделения богов, по крайней мере, на Олимпе. Но в близости  для-себя к в-себе хронос господствует над топосом именно постольку, поскольку этим только и обеспечивается существование в-себе как таковое; существование же при доминировании в-себе оказывается простым движением неподвижности, свертыванием хроноса в себя, и страдательность по отношению к зависимости  к близкому другому. Человеческая деятельность способна не только овладеть (соединить\разъединить), но и раскрыть\сокрыть в-себе в его ограниченности в для\себя, как всякой формы по отношению к формальности, что и выражается в эйдетическом представлении о данности в-себе, хотя и оно задано как путь к бытию. Только деятельность как высший класс, универс движения (и не простого из-мене-ния, как это описывал Аристотель) именно потому есть бытие, что в нем принципиирует Иное, реализующееся как иное собственного иного в более глубоких слоях предметности. Можно уточнить мысль Маркса, что непредметное существо есть невозможное, немыслимое существо (Рукописи 1844г.) более сильным утверждением, что предмет вне существа, сущего, есть только возможный в бытии, возможность в существовании, только возможный, не объективный, поскольку не действительный, предмет. Он реален своей деятельной недействительностью. Франк различает реальность от действительности как от Бога, который и есть реальность. Но он, по Франку, непостижим («Реальность и человек», «Непостижимое»), хотя и открывается в отношениях диалогизма. Однако такое постижение и есть доказательство реальности Бога, хотя действительность превращенно сводят к тому, что действует на человека, а не то, на что действует человек, позволяя своим откровением, как откровением Иного и иного, быть откровенным и иному, как методологически, так и мефодологически. Акцентуация на непосредственности открытого (Агамбен) есть гипостазирование для-себя в ущерб иному и в-себе. Серьезным упущением теории фреймов акторно-сетевого анализа является преобладание побуждающего характера фрейма, тогда как неизбежно господствует действие по превращению вирту-реальности в реальность как таковую, раскрытие возможного в дейст-вит(а)ельное, витальное, что скрыто за перекосом информатики в однонаправленность за счет  ущемления принципа кибернетичности, интерактивности, обратной связи, отношения.
В пласте прЕдметного доминирует именно редукция к отдельному, а не единичному, что является, по-видимому, фундаментальной трудностью феноменологии в восхождении к особенному и всеобщему, при опосредовании отдельного общего — особым и особенным. Но нет не только одного прЕдмета без прЕдметного, но и его без другого предмета, что особенно проявляется в том, что содержание таит вне деятельности не раскрываемый смысл ее как содержание бытия — в плане выражения; абсолютизация формальноти формы приводит к абсолютизации поверхности, количественного над качественным, что особенно выразительно в   системах обмена опредмеченным языком, формализованными вещами, данью, рентой, прибавочной стоимостью. Последние нередко отрываются от языка, что\чему способствует его автономное движение, приводящее к возникновению слишком абстрактных идей и, соответственно, идеологий. Как формы местоимения и глагольных предложений в предмЕтном скрывают противо\зависимость означаемого и означающего в «горизонтали», не только слов,— часто отрывающихся от собственно знаков, имен, здесь уже собственных, — но и горизонтальности их как отношений знАчимости/значИмости в значительности\незначительности. С их инверсивностью, например, у Пруста и неинверсивностью у Кафки.   В зеркальном отражении значЕниетельная двойственность знака речений распадается на формализованные системы  потребления, присвоения, обмена, накопления (что переходит уже в слой) и деформализованные структуры (по преимуществу как таковые) и их формализация  в первичные тексты, связанные с появлением письменности, а значит, и истории (Леви-Стросс).






Для-другого. Сокрытое как скрытое. Где / Когда.
(Особное. Отношение-связь. Структурные уровни бытия)

В элементарном, реСдуцированном плане (вещественном) Иное как Кто и реальный  Кто как иной  есть повелитель и времени. Он способен не только как Бог, особенно  в понимании Шестова, сделать (деятельностью) бывшее не бывшим, но и бывшее иным и будущее превратитвь в иное. Другое время есть бытие Другого (для Анонсенса и Авангарха Другой — прежде всего Друг) ; прежде всего, занимающего другое место, место в  в том числе в ситусе (местоположении) и в статусе, в и иерархиях и профирархиях совместного этоса. Другой предстает ничем не схожим с тобой самим в существе, но в сути он есть просто иной. Для постижения этого требуется время и понимание, способность объяснить себе инаковость другого вообще. Время оказывается не простым следованием иного, но расшепляется на время тождественного и другого, что требует осознания времени как такового, синхронизации. Для  исследователей России обычным является представление о её отставании от Запада (Карташев, Свечин), но в действиельности это – не время Другого, а Иное время, время непрерывности в преемственности развития как развертывания в связи с праистоками в отличие от прерывности западной и неподвижности восточной истории. Если для Европы наступило «другое», Новое и Новейшее время, то для России (и для всего мира) назревает время Иное.
Проблема Другого обострилась с Модерном и Декадансом как попыткой преодолеть сначала религию (начиная со свободомыслия Декарта и Бекона), затем и мораль как отношения к ближнему. Исходя  из символистских подходов— Бодлер, «Цветы зла», сециссионизм и критический реализм, в целом пытавшиеся  показать противоречивую связь добра и зла, —  перелом наступает с Ницше (Декаданс), с его отказом от любви к ближнему, как вырастающей из животного (Этосного) начала подражания и  устрашения и примирения как «слишком человеческого» (социализированного), но перенесенного им в видовые свойства рода человеческого, что верно лишь отчасти, в их преодолении в искусстве, творимом «сверхчеловеком».  По существу, в новом виде, даже не социал-дарвинистски (Спенсер), а совсем дарвинистски, что выражается в «Любви к дальнему». Но Нитче не учитывал политическую, образную (что проявилось в вождизме) и безОбразную сторону эстетического, вписанного в своё политическое как форму искаженную общественного. Форму, связанную в Европе с превращением этносов ( совместных социализированных этносов) в нации, в систему Других, а это основано на господстве собственности (обладания) в собственность и классы, что привело к абсолютизации политики внешней и внутренней, к идеологизации идей, в пылу и преувеличении борьбы (а не преодоления) с которыми постструктуралисты от-казались от нарраций, повествований («метарассказов», Лиотар), с одной стороны, и нарративных персонажей, в том числе и по умолчанию (человека, автора, и т.д. — Фуко, Барт). Сведения их к опосредованиям, а не опосредствованиям. Иными словами, вместо того, чтобы увидеть Другого как Иного, уничтожается Другой и Иной вместе с ним. В дискурсе, в отказе от «дискурсии» (Флоренский), и сюжета, о котором весьма заботился, хотя и со стороны их движения, речи,  почитаемый постструктуралиствами Бахтин.  Именно в дискурсе как критике идеологиий не только имманентной, дискурсивно-текстуальной, за которую ратовали и неомарксисты, утратилось начало творческого. в дискурсии как  речи, не сводимой к письму, в котором потеряли как опору сверху, идеально-идеального, ценностного, так и опору  снизу, материально-материального (как уже говорилось, по субстанции, а не столько по субстрату), но и материально-идеальное сводили к абсолютизированному «дискурсу власти», а не идеально-материальному в условиях «отложенной Реальности» (Деррида). Опосредование становится опосредствованием, вариантом этологической среды, способом социализации в условиях политизации социального, что только  разжигает разгул политического уже не основанного на преодолении\совершенствовании социального, раскрытии в нем общественного. Вслед за Иным, теряется иное и Другой. Другое становится «отложенной Реальностью». Положительная сторона этого оторванного от  пластов реальной предметности слоя общества сводится к общению в произвольных по существу «сообществах». Они  не преображают социальное, «для-себя» в Иное, в новые формы содержанием нового дискурса, дискурсии, элиминитруют даже людей и ввергают их в одиночество и мелочность раздробленной фактически работы, имеющей значимость лишь в структурах иерархии, подменяющей общественную систему. Политическое, не смотря на сопротивление (напр., Подорога в «Апологии политического») отрывается от эстетического и они разделяются по разным  где?, так что статус определяется ситусом этосического «где?» Иерархии, в отсутствии фактическом экономических прав и свобод, разлагаемых в организациях социально основанных,  теряющих их политейную, политесную, солидарную составляющую связи с другим как иным. Она все более строится за счет негативного «где?» — экстенсии врага  гетерономии, врага внутреннего как гостя-хозяина (алжирская школа Деррида-Барта), обеспечивающего своей общинностью и этничностью социальность как труд, понимаемый как  неквалифицированную работу, и где врага внешнего, особенно в «где» как источнике сырья или другого в рынке сбыта. В том числе текстов. Дружба и любовь заменяются ЛГБТ сообществами как более устойчивыми и гомономными и любовь – сексом в условиях феминизма (вплоть до утраты удовольствия, Кристева), как начала гетероморфного, освобождающего от  социальности вплоть до потери культуры в далеко зашедшем «мультикультурализме», политичности в далеко зашедщей политкорректности, и ндивидуальности в далеко зашедшей демократии и цивилизации, к которой все более сводилась культура как свобода и право как права и правда. Особенно это различимо в далеко зашедшем «гостеприимстве». Всё это как раз свело «Когда?» политики и искусства в «где?» От лженауки геополитики, которую неизбежно постигнет та же участь, что и расовую теорию, пытавшуюся собой подменить Утопию и создавшую тоталитарно-вождистские массы большевизма и фашизма как модернистских идеологий, список которых пополняет либерализм с «автоматической конформностью» массовой демократии (Фромм), «боязни  (бегства от) свободы» и пределом — либертаризмом. Когда политики превращается в последовательность смены идеологий, отрывае от социально обоснованных партий, да и при них, идеологии. Идеологии, сознании упрощающем, частичном и ложном, что показано еще Марксом. «Когда» превращается в «когда» войны и «когда» конца, смерти. Декаданс избрания зла в ценностях, побеждает в Деградансе (Кн. 4.) распада культуры и социальности, в выборе смерти вместо рождения и порождения, потребления, а не творчества.  Пойэтосное развертывание деятельности во времени так, что его собственное время («длительность» у Бергсона) изменяет, творит все времена, превращая время настоящее в настоящее время и время настоящего, как реальности, разворачивается в пространство пойэтоса, деятельности как пойэсисе, преодолевающее всякие границы и ситусные ограничения «здесь-теперь» и «присутствия-неприсутствия».  Они — формы наличного в редуцированной и упрощенной форме единства деятельности. И внещне, негативно определенная целостность личности. Так она раскрывается в индивида в целостность, в том числе традиционалистски построенных нетрадиционных сообществ, внутри тотальности массовости воспроизводящих безличность индивидов. Для-Другого – это прежде всего обнаружение во времени определенного предела, связанного с многозначностью «Кто». Он есть не столько изолированное человекосущество, но вписан в совместные и совокупные существа,   является личностью и включает подобные  существа, целостности в связи с чем они являются личностями в свою очередь. Другой так или иначе является Иным, поскольку где-то состоит в иной целостности. Но  это расширяет свободу деятельности, следовательно, ее творческое содержание и умножает резонанс этой деятельности, давая своим временным настоящим настоящее совместным и совокупным личностям, осуществляя их как личности, что предполагает и основывается на свободной деятельности, свободе как деятельности и деятельности как свободе. Без этого личность дегдрадирует из бытия в существование, обреченность другому, которое тоже необходимо и имеет  свое движение, прежде всего – самополагание как такового, но подчинено деятельности как своему бытию. Бытию-деятельности как высшему движению. В Бытии каждое – иное иному, но в существовании оно – другое другому. Другой открывается как иной и иное, как движение, в котором тождественное, аутономное (идея)  осуществляется не только в ином собственном, но и ином как открытая автономия. Поэтому дюнамически в-себе всегда укоренено в ином и есть возможность себя в развертывании в своё иное. Это обратное, комплиментарное движение, дополняющая деятельность, процесс, вводит тождественное не только в другое, но и в Иное, в осуществление его в человеческой творческой деятельности как свое и ее бытие. Существование как движение, в котором всегда есть элемент свободы, полагает сущность в-себе как ее облик,  развивающийся в образ, как ее эйдос, в свою очередь, как  другое, оказывающееся другим для в-себе, сущности, полагает  иное в тождественное, своё тождество. Без различий нет тождества, как без тождества нет различий.
Как мы увидим позднее, движение опосредования между эйдосом и сущностью в-себе  раскрывается в принципе дополнительности.  Но с той особенностью, что отношение внешнего\внутреннего, господствующее в физике, на других уровнях существования, вплоть до бытия, опосредуется средним членом, в пределе эйдосом, поверхностью, за которой в-себе переходит в для-себя, а для-себя – во в-себе и, далее, в для-другого, в идею и образ в для-иного. Таким образом, обнаруживается из скрытого, что это есть пространство как лоно осуществления в-ином через связь его средств и мефодов и между собой, и внутри их самих как предметности, сторонами которого являются  деятель и делаемое, а также из-делие. В аспекте деятельного процесса, его истока, как манифестации иного, в  момент неподвижности, они предстают как другие друг другу. Но, охваченные деятельностью, процессом, всегда неизбежным со стороны воздействия иного, они сами становятся иными друг другу, что и заставляет их соединиться в нечто новое, порожденное временем не только как настоящим, но и как будущим. Их связь как иных преодолевает друговость и сохраняется как внутреннее движение в-себе. Рз-общенность иных в замкнутом пространстве другого времени, свернутого в другое как время, обнаруживает внутреннее измерение, самообщение, что приближает  тождественное к личному, на-личному в своей внутренней опосредованности как самодвижении, имманентном присутствии иного. Раскрывается пространство в его связанности со в-себе как своеобразном движении, нетривиально обратимом процессе и деятельности, как его бытии. Последнее преодолевает отчужденную в тенденции рядоположенность, рядопоставленность другого в иное как деятельная личность, лишь из иллюзорной ограниченности «внешним» впадающей в отчуждение «другого» и «Другого». Они есть проявление принципиально неограниченной деятельности как иного всему, лишь в кеносисе, нисхождении представляемого как  внешнее иному время. Бытие и деятельность как бытие преодолевает другое как друговость иного и разноречиво связывает друговость в тождественное, как иное Иного, как его реализацию, а потому и реальности, соединенные их предметностью для деятельности как бытия. Иное есть не простое существование, но соединяющее\разъединяющее его с тождественным бытие,  Лишь абсолютизация в-себе полагает иное как другое, что превращает их связь не в со-бытие деятельности и деятельности как со-бытия, чем они являются на самом деле. Это есть лишь уклоненный в существование момент деятельности. Момент, уклоненный в мир как соединение «вещей», хотя в действительности он есть разноречивая предметность и связь предметов в предметности, также разноречивая и тождественная поэтому в различи. Так оказывается, что для-другого доминирует вплоть до господства, что выделяет момент существования, минимального движения в лучшем случае, как действительное бытие, что и берется за аксиому традиционной онтологией. Доминирование экстазов в понимании другого вплоть до Гейдеггера, как «выступание  из себя», редкого и часто болезненного, есть «недомысел» (Малевич) деятельности как основы и формы\содержания бытия. Их разделение  и абсолютизирует Другого в том числе как Бога, и другое, в том числе как присутствие\отсутствие, мир как пространство, а не подвижную, полагаемую связь деятельно-иной предметности. Это часто сами вещи, а нередко и человек, оказываются миром, а тождественное оказывается другим (отличным, нетождественным), скорее в пространственном плане, реже в его основе – временном, реже в деятельном как ином. Тождественное больще раскрывается и опосредствуется (а не столько опосредуется) другим, чем им и не им в для-себя.  И это скрыто не столько и не только в пространстве, скрывающем мира как преодолеваемый в деятельности, но самим этим другим и Другим. Оно настолько другое, что остается только стать другим этому другому, что разворачивает только момент времени в его воздействии в тождественном как иного при внутреннем разделении в темпе как темпоральности, во взаимное отчуждение других и самоотчуждение себя в другом. Так для человека таким отчуждением становится обреченность телу и телесному  и плотскому его души и духа, которые оказываются в конечном счете самопреодолением и оборочиванием исходного. Оказывается переворачиванием, переворотом, как крайность, отношения к себе, полагающим самость. Самость, способную критеировать и доминировать над низщим  как особой деятельностью восхождения к вершинам бытия как личности как бытию. Ближайшим образом в принцип, идеятельность является здесь, в предметности другого, стороной, Доминуса, Идеятельности, как вещественное в минимуме, но мате;реальное (с оборачиванием другой стороны как другой), составляющая также материю в смысле «ткани»  отношений предметностей и предметностью, реальностью ее регионов , что часто приводит при смешении к огульному приписыванию всем им и извне, и изнутри статуса онтологии.


Особное связано с другим отношением, посокльку более независимо в своей предметности от него и может пополняться предметностью другого в большом объеме. Здесь отношение нередко приобретает значение позиции, которая и определяет связь с другим. Она менее зависит от врменеи и больше – от пространства во всех смыслах, в том числе языковом и семантическом.Если особое определяется в оппозиции совместное-совокупное так, что второе более тяготеет к общественному, то отношение для-Другого как слой политического направлено не только на поддержание порядка в социальном, но и в преодолении его противоречий. На основе преодорления таких противоречий совокупное всё более подчеркивает свою особность,так же как и политические партии, связанные с опредленными идеологиями, также подчеркивают свои идеологии и объединяются особным, ситусным. Но внутри ситусного проявляется статус, как формальный, что есть проникновение социального в зону особного, так и неформальный, что связано с со-общественным, самостоятельным объединением. Именно последние, как будет видно, позволдяют общности, начинающейся единичным при условии, что им усвоены все другие уровни общности и они обеспечивают его интуицию при встрече с другим единичным, становится оплотом человечески-всеобщим, собственно гуманологическим как «живым органическим» целым, а не простом обобщении антропологических признаков, неизбежно нагруженных этологией. Именно гуманологическое вводит в оборот универсалистское «когда», историю не как простуюсмену ограниченных эпох, а эон скапливающегося времени, что, в частности, позволяет поставить вопрос о судьбе, особо присущий России как ее особность. Политическое-гражданское-культурное-политейное есть слой, уровень универсума и в отношении к любому предмету как его собственное развитие под влиянием другого, так и универсума, в том числе — общества, на примере которого рассматривается целостнгсть универсума как всеобщего и предмета как единичного, сфер существования. АПри вступлении единичного в для-себя, оно раскрывает свою дюнамейю как особого; вступление особного в для-иного, оно раскрывает свою энергейю как всеобщего. Ко всеобщему субъекту трудно отнести только наличное человечество (Конт, Спенсер), но только род человеческий во всей его полноте как эоническое явление, имеющее некоторые черты и внутренней инаковости, хотя его универсальность сравнима с универсальностью самого универсума. Человек в своей единичности есть восе не единичный, но особа, представитель различных по объему общностей-субъектв. Субъектов, коль скоро внтуренние отношения которых не концентнрированы вокруг более низкого, отдельного или особного, единичного, но использует их для влияния на универсум. В этом деятельность человека обернута и обращена, что комплиментарно исходному. Влияет на универсум и воздействие на единичное, поскольку  оно вписано в универсум; влияет на единичное и действие со всеобщим (например,духовное), поскольку оно невозможно безединичного, хотя в преистории это отношение часто носит ритуальный, отчужденный характер, особенно денежный или абстрактно-гражданский (Гражданское общество). Гражданское общество как инобытие гумануса не поднимается выше прав человека, тогда какследующий уровень универсума (сфера) связана больше с правами личности, о которых еще предстоит позаботиться.
Поскольку Другой и другой, в смысле человека и нечеловеческого определяются практически абсолютно, то здесь господствует «Где?», пространство, раскрываемое как иное времени, как конкретность и  конкретизация деятельности как абстрактной и деятельности над абстракциями, конкретизируемых, воплощаемых в конкретности, которая нераздельна\неслиянна с абстракциями как автономное с аутономным, идеями как образами, восходящими к символу. Конкретность означает неполную вовлеченность средств, целей и акцора в пойэтос, опосредованный дианоэтосом (в связи с дианетикой, научением, прежде всего собственным, а не «дианетикой»  Хаббарда) в творческую деятельность. То есть в их автономию, гетерономию по отношению к гомогенности деятельности, что раскрывается во влиянии деятельности как процесса на обстоятельства не только времени, но и места, далее, причины и следствия как образа деятельности. Обстоятельства производны от процесса и полагаются им, что, с одной стороны, при конкретизации,  раз-общает абстрактное и конкретное, с другой – позволяет расширить деятельность за счет вовлечения другого в деятельность. А также вовлечение  деятельности в другое. Другое, превращая её в иное и создавая в качестве акЦионеров более широк их, совместных субъектов. Одновременно —  и в более широкие, конкретизирующие абстракцию объекты, создавая новые средства и новые методы. Символ также расширяет зону своего действия, становясь не только символом предмета, но и символом сообщества, предметного и как предметное, что отсылает уже к для-себя и проникает в него, превращая себя в свое иное другого и Другого. Всё это требует отношения идеальное-материальное при ведущей стороне идеального, что генетически восходит к существованию для – себя, но логически, точнее – логосно, оборачивается и обращается, переворачивается, превращается до влияния на для-себя и для этого порождается как его иное. Иное, восходящее к Иному как основанию не только разноречивого единства бытия как деятельности, но и сообщества. Этим и определяется возможность превращения Другого и другого во взаимное Иного и иное, что становится основанием для ведущей стороны деятельности – соединения разноречивого, что есть основание для восхождения его через деятельность к бытию, как в том числе и своему бытию, в обращении пре-ображающему сообщество. Но отделение, как сторона деятельности, ее конкретизация, проявляется здесь  с большей силой как абстрагирование, что возводит работу как форму совместности, которая здесь доминирует, к труду над абстракциями. В  частности, тогда как базовая деятельность включает труд, господствующий в для-себя, в момент, всеобщий труд. Труд над абстракциями времени понимается Марксом как абстрактный труд («Капитал»), а конкретизация труда (потребительская стоимость) как для-себя в сообществе, правда, сведенном, в частности,  к труду материальному, не вписанному в деятельность, что есть ограниченности марксизма. Они  снимаемы и обобщаемы, как увидим, теорией деятельности. 
Вещное, другое, выступают в сокрытом как  отвлеченный посредник, способный, в регрессии, привести к отчуждению, доминированию не только для-себя, но и в-себе, конечному содержанию деятельности, тогда как абстрактным становится не только потребительское, что всегда абстракция из предметного и  опредмеченного и предметного. Абстрактное  способно взаимно противопоставить себя Иному как образу, превращаясь в господство формы над содержанием, гипостазированием идей как аутономного и эйдетизации сокровенного, что отделяет одну сторону в-себе. Для этого для-другого должно быть рассмотрено не только как конкретизация общего в особенном, но и обобщение конкретного, иначе превращающегося в частное. В противном случае Другой превращается в Инакового, что враждебно сообществу, но, приводя к отчуждению, превращает его во врага, хотя, как иное, есть способ влияния на внутреннюю, как момент и условие, тождественность Других как Иных. Оно способно, обеспечить их деятельное развитие как своего собственного иного. Все сказанное означает воплощение\развоплощение Другого\Иного, и их для-себя и в-ином в формах взаимной связи, различенных\личенных как структуры, стороны системы, вписанной  в систему реальности, которая сама есть  до известной степени подсистема по отнрошению к Иному.  Но и человек — иной в универсуме, хотя и глубочайше связан с ним. Он, в принципе и последовательности позиции, есть Инак в мире наличном. (См. подробнее Кн.3).Их разобщение  ведет к функционализации, тоталитаризации и изоляции либо Других, либо другого.  В регулятивном отношении они должны действовать друг на друга как стороны в подсистеме «для-Другого». Сокрытого в скрытом от непосредственного восприятия. Однако оно часто остаётся как его скрытое, обратной стороной открывающее откровенное. На уровне для-другого и Для–Другого доминирует как скрытое  проявление критериальности Иного, противоречивого единства критичности и критериума,  над принципиированием другого так, что другое становится содержанием, гомоморфизмом связи, часто абсолютизируемой, отчуждаемой в разобщении  Других и другого по различным полюсам, превращая живое, действенное разноречие противоположностей в полярности так, что даже Иное может предстать как Абсолют. Или, что тоже полярность, есть содержание другого, выражающееся  в  содержательности тождественного\различенного. Отрывается он него, становится другим, пре(к)-вращаясь пре-вратное, самостоятельного, воображаемого Другого, что неизбежно ведет к огульной критике, вплоть до причинения смерти Богу.  (Нитче), но который реален, пока кто-то в него верит, человека, ( Фуко), но который реален, пока есть, автора (Барт), но который реален, пока пишет, наррации (Лиотар), но которая реальна, пока излагают дискурсияивно, (Дроздов), о умИре мира, но миры реальны, пока создаются деятельностью — другие только имИрают не совсем (Мир умир! М,. 2009. Сост. Дроздов В.С.) и т.п. Наррация как единство отличается от Целого как проявления разноречивого единства четвероякого Иного. Она предстает как произвольный миф (что отчасти исследовано Леви-Строссом, Лосевым, Мелитинским), как выдумка, хотя миф есть  исторически и логически\логносно содержание всякой наррации, особенно ее высшей формы – романа (См., напр, Лукач), выражение\выражаемое в квадрологе для-себя как по преимуществу знаковое, тогда как в его внутреннем-ином оно выражается какв нутреннее знака (символ), как доминирование речи над сказыванием (миф) и высказыванием (для-себя). «миф есть чудесная история жизни личности» (Лосев), личности не только единичной, но и общей. Поэтому уровень речи, хотя и близок к письменной речи (а не к «письму» Деррида), но не может к нему быть целиком редуцировано, как сингулярность Делеза, отражает воздействия для-себя, но смешивает «сингл», единственное с сингулярностью, как его  подчиненного соединения. Из конечного содержания в формализованном языке —  как формализован в конечном счете, аналог постструктурализма — лингвистический позитивизм, сама лингвистика. Так можно понять отнощение означаемое (дефиниендум) и означающее (дифиниенс) в пределах языка (что скрытно подразумевается, но не выявляется, «откладывается» как реальность, постструктурализмом). И это отсылает к структуре понятия, связанного с определенным предметом и с определенной абстракцией, идеей, восходящей к образу-Иному и Иному. Этим определяется структура нового аспекта мефодологичности деятельности. Для определенных целей можно представить непосредственную связь означаемого и означающего, хотя редко, почти никогда, не рассматривается обернутое их отношение, со стороны иного, как и прямое редуцируется к Другому и редуктивно рассматривается но отношению к Иному. Иное — вечный изгнанник, даже Иного — Иисуса Христа — распяли на кресте. Будущее откроется только тогда, когда иное будет принято в лоно «тождественного», станет Неиным (Николай Кузанский), даже в отчуждение как инаковость к себе будет ре-алия-зованно (alienation-отчуждение), как момент тождества индивида («идентида», что вытекает из взглядов Локка). Это возвышает его до личности, за счет его преодоления, поворота связи в отношения свободные. Это его гомогенизирует до господства структурного, что и выражено в постструктурализме и структурализме и приводит к поляризации бинарных оппозиций(Леви-Стросс) и их знаковом, часто редуцированном из символического, опосредовании (а не деятельностном). Или не их «неразрешимостям» в деконструкции (Деррида) без деятельного основания и самого содержания различения, различия как опосредования, деятельности, процесса, движения. Деррида не считает деконструкцию деятельностью, поскольку первая неповторима. В действительности, реальности, как реальность и основание реальности, реальнейшее, полагающее Иное, всякий акт деятельности неповторим, что отличает ее от частности – «деконструкции». Из него проистекающее начало как реализация — крайности опосредования различного как различенного, что есть частичная деятельность, сторона для-Другого. Деятельность, не повторяется и неповторима не только в содержании и, но и в системе, как создающее отношения  системны начало, связанное непосредственно с Иным. Деконструкция не повторяется как акт, но повторяется как прием в материале,  который, не смотря на разно-образ-ие (точнее, разнофигурность), ограничен и кем-то уже создан, возможность деконструкции кем-то заложена в ее предмет. Деконструкция есть частная деятельность, ее вид. В этом заключается парадокс плюрализма — его плюральность ограничена вариантами мнгообразия и возможностями внутренних отношений как взаимных связей в связях. Связях, выступающих к гетерономному как господствующее, гегемония, а по отношению к гомономному как произвол, оформленный хотя бы в качестве игры игры произвола. Однако с  устойчивыми  бинарными оппозициями, понимаемыми как «неразрешимости», по существу совпадающими с «сингулярностями». Вопрос о гетерономии часто решается редукционистски, так Барт в «Мифологиках» абсолютизирует структуру нарратива как миф, не различая его преодоление в нарративе. Преодоление в том числе и со стороны непосредственного знака как содержания его содержания–означающего\означаемого, выступающего в наррации, опосредованного дискурсом и дискурсией (Флоренский).  Она предполагает не только антагонизм а а-гонию, но и деа-лог (раскрывающийся в квадролог) - предполагающий не только дискуссию как его форму, но и диспут, и пред-полагающий персонажей его, включая Персон, персонификаций. Даже автора, как предел, другой стороной полагающего кого-то как героя в антагонизме ему (ср. «автор и герой» у Бахтина),  и персонификации. Как мы увидим, здесь речь  как средний член и ее воплощение в знаке как ее собственное иное как тоже средний член, восходит к языку как способу автономной и аутономной деятельности на стороне деятельности – методическое в методологии мефода, самого «способа». Деконструкция же обнаруживает себя как прием (Якобсон, ОПОЯЗ) и способ исследования оснований приема, его элементарности. Как конструкция, что есть способ основания деятельности – соединения несоединимого, что  выражается во времени, длительности, и раскрывается как одновременность, пространство, хотя за счет Иного.  Например, сообществу, объединенному конкретным языком или определенными текстами («Безымянные сообщества», Петровская), его инобытия. Они оказываются разновременными по отношению к длительности деятельности на основе ее внутренней целостности и как ее проявления, инобытия в пространстве, выражающемся во временнОм несовпадении сторон  длительности. Несовпадении, полагающей ее как прошлое, настоящее,— что есть абсолютизация их опосредования и вводит представление о настоящем\ненастоящем,— и будущее, не всегда связанные непосредственно в пространстве, а для в-себя, также и во времени. Деррида подходит к пониманию иного структуре. Структуре, всегда социальной, но понимаемой как полититесно (политейное) с доминированием ещё политического, — цивилизации (См. Кн.3.), её структуры. Структуры  как ино-бытия системы, но он останавливается на маргинальности, абсолютизируя пространственность структуры, в том числе и географически (что извращено в геополитику). Структура  («саморазрушающаяся машина», Делез, Гваттари), всегда пространственна, в отличие от временности\вечности системы Он не решается ступить за границу и увидеть бытие во временнОм многообразии, как это делает терминал, и мыслить границами, а не только одной стороной, поверхностью (Делез), что превращает его существование в безграничное номадологизирование и территоризацию\детерроторизацию\ретерриторизацию.  Поверхность двойственна, интерриторизированна, как неформально понятая граница, терминальна, имеет собственную реальность, в пространстве более близкую ко времени и предметности предметного, автономно-знкового, поэтому понимаемогоне исключительно как слово, ; то есть остаются либо внутри структуры, на окраине, либо совершенно вне ее, в безграничном, тогда как терминал оказывается в автономной системе, для которой структура – ограниченная сторона, в лучшем случае ; «подсистема». .Гейдеггер же полагает свою структуру здесь-теперь и присутствующее, онтологизированного в противоречие его существу – как присутствие в отсутствие, - бытию деятельности и основе, выраженную в превра(т)щенных, в расчлененных формах как работа и забота) как региональное, частичное проявление деятельного  как усии бытия, единства бытия и сущности, как региональное, то есть «онтология». Он боится деятельности, боится, что она разрушит его «бытие» («Письмо о гуманизме»).Таким образом слово (явление более общее, чем знак), и имеющее собственный предмет как тело и предметность, выражаемую в фонемах и их сочетаниях (Русский Пражский кружок фонологии, с опорой на единство речевого жеста    как жеста, Якобсон, что тоже действие), есть плоть, соединяющая предмет, внешний означаемому(при всей его условности к означаемому, способности их оборачиваться, и становится символизацией предмета, любого уже как элементов деятельности), так и отношение к иному и Иному как смысл деятельности, а значит и всего, которое поэтому реально не только само, но и для-Другого, субъекта и человека как субъекта (узкое понимание смысла, распространяемого/ распространяющегося как осмысленность и порождающего\ся мысль, основанную на взаимодействии с Иным. Смысл полагает\ся  в человеке в частности, как его внутреннее другое\иное\Другой, в-себе как самоизменение (развитие\преодоление), и собственное для-себя, соответственно, к душе\плоти (тело, плоть, душа, дух).
Возвращаясь к автономии  и аутономии отношений идеальное-материальное (как сторон оборачивающегося мате-реального и Ид-деального, Ид в  определенности их связей, пополняемых в для-себя обратными связями в подсистему, коснемся строения знака в его аутономии, часто преувеличенной. Как, например, у Лакана, в бессознательном, структурированном как язык, разрывающем символическое и реальное за счет интериоризации, гомогенизации гетерономного, воображаемого как только воображаемого, А не стороны, элемента деятельности как деятельности, реализующей воображение (во—ображение), полагающей так реальное как реальное и подчиненную символу реальность символического, понятого редукционистски, как только означающее (без слоя означаемого в нем, подчиненного), хотя об этом речи им не ведется Можно сказать, что это ; пример новой ситуации эпохи, века ХХI как архаики Третьего тысячелетия. Если средние века (краткое в России, практически отсутствующее Средневековье)  как проявление Подавления, гегемонии со стороны В-Себе (Бога) как отвлеченного и абсолютизированного. Оно стало Эксплуатацией в ситуации для-себя, игемонии. Перешедшей и развернувшейся в Ис-пользование для-другого (обернувшего и   уже не только форму продукта, товарную, от содержания, рентного, но и форму самой занятости, знакового соучастия в продукте, век XX),  и  моно-махию с символами отчужденными (век ХХI).  ХХ век стал на основе автономизации ранее критикуемой (Маркс) идеологии в систему прежде всего знакового подавления - использования-опоcредования, его принципиирования. ХХ! век все более переходит (в виде информатики, оторванной от  кибернетики, господства цифрового) в символическое Домнирование за счет его (символа) многозначности, оборачивающейся симулякрами, пустыми знаками (Делез, Бодрийяр). Немногие способны вступить и принять неизбежно необходимой для как минимум неутраты персональности моно-махию. Оно включает спекулятивность денег, оторванного от сязанного вещно капитала и оторванности продукта в оторванности от товарной формы, но так, что осуществляется гетерономная и социализирванная (за счет сообщественной и общественной, единящей природы символа), идолизации символов, часто в в форме популярности и сверхобеспеченности, что отрывает форму от вида и делает символ практически  гипостазированным знаком. То есть идолом. Об этом ; речь впереди.Глобализм как таковой «россиизирует» человечество, делая все более важными мифологические истории (чему «от противного», весьма послужили постмодернисты и постструктуралисты борьбой с «метарассказами»), что характерно в особенности именно для как форма отчуждения её специфическая «верхов» и «низов». В частности, как увидим, это выражается в опасности для личностного, мелодического лада в разноречивой, полифоничной реальности, что делает мелодию личности  изолированной как изолирован индивид, а потому и абсурдной и, в пределе — какофонической, что есть сторона и способ единства  абстрактного, в попытке воссоединить абстрактное и абсурдное, — что у Малевича было лишь стороной надвещьного, суп-Ре(С). (См. Кн. 4.). В личности как личном и личной целостной деятельности. И личностности совместных и совокупных сообществ, в преодоление социальному, потому и свободной деятельности как бытие свое и основа личностности ее бытия, целостности и цели как основе роста/становления в смопреодолении в иное и Иного. И в Ином и для него как деятельности, смысла в смысле и деятельности осмысливающей, без чего нет не только духовного\духа\мудрости как их увенчания, но под угрозу ставится само существование сущеЕго и просто существующего.
В знаке как элементе, предметности предметного,— слоя, стороны предметности взаимо\действуемой с деятельностью цельной как ее компонент, работа в частности, из—готовление из¬—делия — центральную роль играет скрытое, значимое, как предел значительности/незначительности. Символическая мония покушается в символе уже на форму самого Сокровенного. А именно — проявление и  выражение значения как противоречивого единства знАчимости, знакового предстояния, значИмости, внезнаковой ценности в значимости для предметности в исходном знаке для-себя. Часто значение называют смыслом,в чем проглядывается общая отчужденная культура позитивизированной науки. Смысл есть вещь-для себя и в-себе как сторона её уникальности и предназначения, для человека — призванности. Четвероякость sens ( как минимум) есть отличительная черта активистски-комфортно-комформного общества, целой цивилизации, очень склонной в своем переломе могущества к Деградансу и деградантскости, пассимизму, что разносится,(и ими тоже) кроме России, по всему свету (Кн.4.). В целом для англосакса вера и верование совпадают и выражаются в его самоуверенности, что есть в чувственность и субъективизм. Значение есть содержание знака, не столько как тело его, а как плоть, в себе имеющая душу, выражающуюяся как дух, и выражение как внешнее формы содержит в себе сущность в качестве смысла. Сущность полагает смысл, без которого она бессмысленна, как сущность здесь, где доминирует ее Другой должен доминировать как существо других и Других, сущих, над принципиируемым другим, есть сущность, полагаемая из существования. Последнее  что осталось скрыто для Сатра, (который считал сущности «отбросами») не сделавшего вывода из ситуации выбора и превратившего его, как и Камю, в абсурд. Но сущность аутономна в ядре, и только в отличие от в-себе, где сущность (а не эйдос существования) полагает существование.  В синкретизме  Востока, часто протиовопоставляющего сущность, сущность Бога, его усию, существованию, сводимую к его энергии в мире и Запада, считавшего сущность и существование неотличными, (Фома). В действительности торжествует точка зрения, в которой сущность есть выражение усии, аутономии сущего, проявляющейся в существовании, которое продолжается действием, энергейей  усии и способом бытия всей системы так, что энергейный человек сам обладает усией и способен превращть усии другого и Другого в своё действие, поле деятельности, энрегейю — и\или синэргировать с Богом  (Хоружий). Подобный подход был намечен в православном исихазме, но развивался в нем узко-религиозно и, по преимуществу, монашески, как «умное делание», в устном наставничестве и традиции по преимуществу. Усия имеющая значение, раскрывается в сущности и существовании,  формах знАчимость и значИмость как содержание, в пределе — смысл  энергии\энергейи. Так происходит в личности, в человеке в частности поворот\оборот\\оборачивание//обращение/превращение во всей полноте (неполной в иных случаях и дополнительны обратным) преодоления мертвого в живое и творящее. Значимость, полагающая смысл как сущность человека в частности, как ре-ализацию и реализ-ацию его врожденной свободы и средства ее реализации в обратимости и нерасторжимости средства и цели. Смысл жизни полагается именно как ее значение и значимость, смысл деятельности своей в Другом, других, другом, Ином и для них, а не просто в факте жизни, жизнедеятельности.  Исходное неизбежно ведет только к Богу (Франк, Бердяев, Е.Трубецкой), а на долю принципиального (ц)елов-ека оставляет только жизнедеятельность, оторванную от ее осуществления и осуществования и превращающую их в самостоятельное, гегемонизирующее начало. Значимость выражается, а нередко принимает форму, способную обособляться и отчуждаться в оформленное и бес—форменное, что тоже может стать предметом одухотворенного (модерн например, в понимании Джойса, Кандинского, Пруста, как  теофании, духовности, поиска её). Одушевленного (часто понимаемого, представляемого как осмысление, но сводящего автономию его в творческую игру «сущностных сил» и сил приобретенных). И, в перспективе Новой классики (Кн. 4.), основанной на деятельности человека и человеческой деятельности как бытия, полагающего сущее и существование существующего (что в абсурдной форме было выражено Протагором), в смысл, как способ  целостности бытия как его цельности. Человеческая деятельность в качестве бытия есть мера всех вещей и предметностей, в том числе общностно-человеческих. Последнее, цельность, старшими славянофилами сводившегося к знанию  основанному на религиозной вере только и соборности, вне мира,  хотя последнее-есть непоследнее для человека (Кн. 2.). Смысл есть выражение цельности  бытия и как проявлении, для поддержания цельности требуется его восстановление и развитие, условия самим собой полагаемые — целостности бытия во всем как основы реальности всего и реальности Всего как Иного в деятельности через деятельность и в деятельности как максимуме и критериуме движения, процессов, их обобщающей. Критериум этот становится постулатом,  превращающим творение (деятельность) в средство\сверхцель  возведения к их собственному бытию что и превращает человеческую деятельность не только в деятельность для человека, но и для другого и Иного. В этом  как «всё во всем» (принцип метафизики всеединства) не только и не столько единство,— оно разноречиво до противоречий\границ, преодолимых и преодолеваемых терминалом, но и не только Одно, — оно «моноплюрально» (Бердяев) и плюральномонистично. Шеллинговский Абсолют; кантовская вещь в себе, противоречащая через отрицание, а не преодоление и несамополагаемая, по существу отчужденная от деятельности как таковой; действие отчужденное Абсолютного Духа Гегеля, и «одно во всем» всем романтиков и «всё в одном» всеединцев, — разные стороны выражения многообразия деятельности в её целостности, но потому нецелостные. Крайность монизма метафизики всеединства, например, – принцип Н.Лосского, что «все имманентно всему», приводит последнего, заставляет его абсолютизировать интуицию (чувственную, рациональную, мистическую и, пропущено иррациональное, то есть эстетическое) так, что его духовные «делатели» в «Идеал-реализме», отрывающем одну сторону предметности от всех других, оказываются в ситуации беспредметной деятельности, беспредметности. Поэтому представленностью реальностью в-себе как тела, — минимум живого вещества, минимума плоти, как   увидим, доминирующего в России над телом как предметность, деятельность и действительность, часто общественная, основа реальности всего и тела тоже, — ипостазированного в его автономии знака (иД-деально¬—Мате—ре-ального) как двойственный смысли осмысленность  для -себя в-и(И)ном, определяется о-значающим и о-значемым  (что есть  специфическая деятельность)  (Кн. 3.) с разных сторон, как минимум другого и для-Другого бытия знчИмости (так превращающего («преображающего» в частности) господство знАчмости в пласте «в-себе», сводящего его к только предмету предметного). Тем более это важно для для-Д-Ург-ого, для Урга и для эросичности «ургазма» в радости (см. ниже) и есть способ его для-себя, особый и особенный, хотя, возможно, и частичный, вплоть до частного. Именно значимость становится основанием Тождественного среди Других и другого, тождество которого опосредовано различением ( а не только различием и разлишАнием, что есть не опосредованные крайности Деррида) как раз-Личного в осуществлении всегда нетождественного себе, опосредующего, в частности, действенно в-себе своё и своё для себя в-Другом, в другом и и(И)ном как соответственное иное так, что его тождественность есть не простое тождество(как у Фихте в его абсолютном Я против эмпирического «я»), но полагается как действие, здесь полагаемое и полагающееся как деятельность, в ее оборачивании от деятельности вообще, здесь дейст-витель(вита) действует как собственная реальность, а не только как аспект реальности. Этим, скрытым, тож-де(й)ственный отличается от отождествленного, в минимуме — в типичном варианте идентификации, идентичности (о чём подробнее в Кн. 2), и от персонификации, внешней, формальной, а потому неподвижной и выражающейся в частичности роли, «ролевого набора» с неизбежной «путаницей ролей» (Эриксон), отличной от персонаЛИ(Ч)зации как средства олицетворения, выражении личности в ее воплощении как лИкности для Иного. На что способен лишь терминал, а не просто терминализируемый (даже не определяемый). В урезанной от пойэтности, этносности (в преодоление среды) человеЧасть. Даже в символе Иное не-о-значено и не-на-значено, что проявится позднее в системе разночинного общества будущего (Пред-стоящего) как его средство-посредник, «чен» в не чин и му-чин-ник и «чел» (Кн. 3.)., не смотря на не вполне приемлемые  разговорные коннотации, Они связаны с творчеством, как высшим про-явлением деятельности и ее цельности, которому должны быть подчинены ее роды, виды и стороны. Поэтому противоречивость тождественного предполагает как идеал полифоническую разноречивость (что Цапкин утверждает на основе анализа паталогий как незавершенных актов строительства многосторонней личности, «Личность как группа, группа как личность»). Это упускает Локк в своей идее идентичности. Правда с кризисом симфонизма как гипертрофированной цельности в полифонизме, в противоречии\единстве нетождественного и тождественного, додекафонизма (и верлибризма), какофонизма, видимо, возникает новый мелодизм. Как вершина сходящихся и расходящихся ладов и доминирующего  лада мелодии, о чем (как о гомилетике) еще будет речь (Кн. 4.). Это существенно, поскольку основой выражения знаАчимости как существа роль играет не только морфология, разворачиваемя в синтаксис и прагматику, в цельности деятельности, существе идентичности  богатейшей, а не просто «пешеходной», как у Локка. Цельность (редкая раскрывается\скрывается в целостность (в системности субъекта общего) и состоит в обратном отношении становящийся и основой семиозис как содержание семиозиса, что, как и фонетика, не случайно Малевичем предметно соединенная с буквой и нотой в своеобразную музыку, в поэзии проходящую стадии массива, пластов, глыб, утесов что пополняет  и дополняет развертывание изобразительной стороны, как веса, скорости, траектории, оси,— видимо, связанной с мелодией. Единство при опосредовании и опосредствовании (акцивном) значимого,— сердцевины знАчимости и значИмости на уровне для–себя, отсылающего уже к В-себе, значению, преходяще, а господство означающего, как принцип, утверждаемый пстструктурализмом при условии «отложенной Реальности», (Деррида), лишают реальности, даже голосовой, звуковой, само означающее, сводят его к графам, невыявленному началу графологии и «графанализа» (Дмитриев). Раз-личие, разрыв конечно же, есть вариант границы, любовного соития, разлома, трещины, ; всего того, что начала исследовать фрактальная геометрия, что, видимо, скажется на развитии тензорного анализа, понимания матриц не только с точки зрения сохранения тождеств, но и динамики различий, противоречий. Но о традуктивности и ее переходе и подчинении её трансдуктивности (и ее варианте, ослабленном и искаженном отчуждением, трансгрессии и транс-цендентном, как редуцированном к прецедентном от беспрецедентного, уже говорилось). В традуктивности всеобщего — цветов, музыки, геометрии, математики заложены основания для их деятельного, всеобщего использования в деятельности как трансдуктивном  как таковом, в Ином. В минимуме – другом и Другом как их реализации как общезначимого в Ином как Нетождественном, тождественном исключительно самому себе в его нетождественности. В этом Смысле оно есть В-Себе, Для-Себя раскрывающееся в Ином и в ином. В инаком или инаковом в конце концов,  как откровенное (в смысле откровенности), то есть  откровение сокровенного. Оно именно мате-реально в конечном смысле и общезначимости.
Так возникает некая «вертикаль», которую можно понимать и как религиозную, и агностически  (эстетически и культурологически), то есть и свободомысленнически, секулярно,  деистически и регулятивно, то есть  вообще этически (научно и социологически) и фило—софски. То есть а—теистически, как  исток и основа, средство (посредство и мефод) и результат, становящийся вновь целью  в становящейся целЬНости деятельности человека. В критериуме, и других со-общественных и общественных субъектов в их разноречивой и противоречивой целостности. Вырождающейся в частичные цели и отчуждающейся в частичность и частность, в участь при абсолютизации и отчуждении каждой из сторон. При осуществлении  бытия в их существовании и сущносЬтении при посредстве деятельности как высшей форме движения и становления, его виде и содержании. Неосмысленная деятельность бессмысленна в себе, бесцельна, бессмысленна, немотивированна и незначима, обе они ведут к пропасти отчуждения, искусственно покрываемой бессмысленности, паталогиями личности лоюбой степени общности, «спаутанностью ролей» (Эриксон) и ведет к реальной дезориентации, хотя абсурдно могут быть предложены (выводимые ложно) здравые ориентиры. И ведет к абсолютизации одного из уровней общности как средств и оснований (что его и гипертрофирует, уродует) для деятельности, что ведет к антагонизму, эксплуатации, гегемонизму и деспотизму, к крайностям. Эти  разрывы, полярности,  ведут к столкновениями катастрофичности или застою предыстории, часто как специфическим формам активности горизонтальной, что, при попытках оправдать их вертикально, «зенитно».
На что очень надеялся Гегель и его последователь, как и Вл. Соловьева,  евразийцев, один из главных идеологов Европейского союза, Кожев-Кожевников в образе  сословно-представительного государства (Брюссельских и Стратсбургских институтов) и регулирующих бюрократически-чиновных образований создающих социально-политическое равновесие. Но оказалось, что оно неизбежно ведет к «надирности» вертикали вниз, как они считали сами, к «животному царству» (Гегель, Кожев). В лучшем случае — к тайному, мистериальному, сектантсткому, еретическому, к подпольности, андеграунду, неформалитету. Вообще «подпольному человеку», свободе и личности за счет отрицания слишком общего, к сокрытости как крайности скрытости, — или (кто и случилось с ЕС) упрощению и ослаблению культурной, политической и социальной жизни. Это достаточно верно, но однобоко, выражено Достоевским как «подпольный человек», в отличие от  «человека из подполя». Но скрытое ведет и к скрытости «горизонтальной», пограничью,  закрытости, корпоративности, элитарности, что также разрушает абсурдистстски (Кафка, Беккет, напр.) и абстракционистски единую ткань существования и сущего, самого универсума, но что преодолевается не только на уровне пред-метного в-себе, что связывает разобщением в идеальном, не только на уровне пополняющего его, материально- идеального  и идеально-материальным уровне предметного, не только на материальном уровне, но прежде всего на уровне конкретического в предметности их сущестЬвования и сущностЬения, как охваченных/охватываемых,  результатов—истоков, все более становящихся средствами целостной человеческой свободной оборачивающейся деятельности, ее как бытия и ее самой как бытия человека, захватывающего всё другое. Именно в этом контексте и необходимо рассматривать структуру для-другого и для-себя в системной целостности предметности, что есть гарантия её реальности и реальности их самих. Значение, как разноречие знАчимости и значИмости в для-себя, проявляясь, есть иное знака, его тождественное. Тождественное, положенное и переходящее в другое, — из значения в скрытый смысл. В расширительной и конкретизированной форме слова, оно определяется Гумбольдтом как «внутренняя форма» слова и расширенная Потебней до всего произведения словесности, что и есть речь, есть связь, правда у него односторонняя, поэтому метафизированная, и  она упрощена, как эргон и энергия; в оборачивании эргона в энергии, для чего необходимо в-себе слова, знак, он не рассматривает, поэтому знак по преимуществу (в его иконически-образном отношении, как данно-заданный в частности, в слове), также относится к его внутренней форме, к опосредующему содержанию как его выражение с одной стороны, и смысла на  внутренней стороне. Тогда знак как предметное и его элемент действительно становится элементом системы и связи пластов системы, и ее глыб, а не частицей, элементарной или фундаментальной, которой надо при-частиться так, что она становится центром и осью системы, низводя ее до структуры и оппозитно положенных различий, в частности, людей. Именно так можно понять Фуко сего смертью человека, не способного жить только в плоской структуре, за счет частичных, профессионально и социально-отчужденных людей, «человеков». Бессильных перед дискурсом власти (ядро знаковой системы преистории), а потому к знаку здесь  сводится и речь, и всегда частичная идеология, частичная всегда в чьих-то интересах и засчет чьих-то интересов. И к  аргументации, дискурсу сводится все многообразие «речевых», производных от литературных в широком смысле, включая речевые, жанров у Бахтина. Не считая его абсолютизации речи и невнимания к языковым образованиям. К таким языковым образованиям, как жаргонам, диалектам, арго, фене, слэнгу, социально-групповым, профессиональным, терминологическим, официальным.  Наконец, национально-идеоматическим языкам, не уделяется достаточного внимания, что ограничивает и его исследования. Ограничивает героем, автором и персонажами, не выводя в  реальность  языковую век дискурсий и жанров их. Это — его профессиональная ограниченность в стране, где очень часто простой диалог или монолог является литературным в смысле соприкосновения с духовностью, литературным в смысле признанного нравственного содержания русской литературы, что делает сами речения русских людей духовно-литературным фактом, дискурсией, а не просто «текстом» изолированный индивидов, общением личностей в разной мере. Однако внутренняя форма слова расширяется первоначально до внутренней формы произведения Потебней, а затем, до внутренней формы сознания Шпетом. Хотя последнее не проявлено до конца в его работе, что позволило бы не только ограничить всесилие посредующей структуры в  постсруктурализме и феноменологической социологии (Шюц, Горфинкель). И дать Тождественному понимание его опосредований  в форме  оформленного смысла как основы его выражения во внутренней речи и внутреннем диалоге, внутреннем голосе (даймоннии-гении), стать основой для для-себя в для-другого.. И осуществило бы  понимание взаимодействия для-Другого и для-себя, его понимания как по по преимуществу для-другого, опосредуемого до Для-Другого как  две стороны связей, структур, отношения единой подсистемы (без чего и подсистема, и отношения очастнизируются и отчуждаются, формализируются и содержимируются) совокупной общности социальности-общности и общности-социальности. Часто понимаемого исключительно как сообщества (Батай, Деррида, Агамбен и т.л.), до которых надо разложить общество, прежде всего на меньшинства (которые, несомненно, существуют и необходимы), в его нынешнем промежуточном состоянии понимаемого как  исключительно социальная тотальность. Хотя и как подчиненная обществу со-циальность, а не исключительно как его абсолютизация, со-цивильность в неизбежном соотношении силовой составляющей, полиЦезированности и милитаризированности, превращения Другого в Чужого. Чужого, подлежащего не праву и нравственности, а подверженного закону и нравам. Это  особенно характерно для Франции с ее культом цивилизации, что выражается в проблеме «гостеприимства,» особенно развитой Деррида — «гость важнее хозяина». На другой же стороне общество маргинализируется за счет окраинных сообществ, а не-со-обществ. Утрата, критика, разрушение, законничество в общественном и социальном, приводят к необходимости принимать иммигрантов. Всё сказанное позволяет ввести аспект для-Другого в конкретные рамки. Так знак-означаемое-означающее, односторонне рассматриваемое со стороны независимости и взаиморазличий означающих, плюрализируется и отрывается в отдельную, часто частичную, нереальность. Но подчиняющуюся ее  сущности как предметного, положенной на нее ее существованием и источностью из значения, так, что целостность из-делия любого направления само должно иметь значение, отношение к предметной реальности. И смысл для другого как иного, в принципе — означаемого, что неизбежно из двусторонности языкового знака, создающего и реализующего его как иное, что иной стороной имеет его превращение уже и не столько в  Так и оборачиваемый означаемым (дефиниенц), порождает иную субъективную реальность, не гостя (большего, чем хозяин), а в Друга (Анонсенс)и друга\подругу (в любом смысле) (См.: Кн. 3., Мир умир! М.,2009., С.48-51). На это, в несколько преувеличенном смысле указывал Соловьев («Смысл любви») ; это восходит негативно к «Анне Карениной».  И позитивно ; к «Крейцеровой сонате» Толстого. Взгляды эти обратилось в массовое целомудренное («белый брак») и многосторонние брачности Серебряного века: Мережсковские-Гиппиус, Бердяевы,  и др.). С острой постановкой проблемы плоти — «святая плоть» Мережковского и Розанова, в кругах невозрожденческих, не проникнутых  синтезом с язычеством, религиозного модернизма, весьма осуждалась. Дружбу, ее отношения, положил в  основание Флоренский («Столп и утверждение истины»). Другая сторона эмансипирующихся от  социальности ее собственных отношений, проявилась в движениях Шестидесятых: борьбе за самостоятельность молодости и молодежи, женщин, цветных и имеет обратной стороной эмансипацию старших, мужчин, белых от необходимости запрещать. Как мы увидим, именно первые социальные отношения есть основа социальности, этологической ее стороной вытеснив\шиеся за предел социума и составляющие человеческую, творческую сторону общественность в отличает от социальности общества и особенно нуждающейся в символическом более, чем в знаковом. Именно этот аспект позволяет рассмотреть знак как признак человеческого осуществления свободы в деятельности, деятельной свободы в ее необходимости дистантироваться от необходимости. Свобода есть осознанная необходимость свободы. Осознанная свободно. Но для этого вовсе необязательно разрушать культуру, приняв ее как тоталитарность —постструктурализм с идеей «центральности» культуры «молчаливого большинства». Как и природу и подражать ей в обособленном искусстве и литературе, как технологии против природы. В законническом праве, прирожденных (по рождению каждого), а не врожденной по роду (права личности, а не только человека), в котором преодолевается вид, видовом  качестве человека, уже не только приспособительном или только приспосабливающем. Что характерно для предыстории и абсолютизируется Миграняном, например, в понимании культуры как «адаптивно-адаптирующем» начале в пику В.Межуеву, считающему её «уровнем развития субъекта».  Не только приспосабливающем но и преодолевающем А не только отрицающем просто, Кожев, Сартр, Шелер, не только в свободе и деятельности, но в свободе как деятельности. Знак позволяет получить относительную свободу от необходимости, символ—от мира (особенно это важно в России ,с ее искаженной и разобщенной, часто перевернутой иерархией «миров»). Сим-волЬ, аутономия , что есть в ,точности смысл, освобождает не только от мира, но и человека для самого себя, как личности. Личность укоренена в родовой свободе и есть основа свободы, и эта основа не утрачена за правами человека вообще только в РОуссии. Это концентрируется в утраченном образе и фигуре внутренне нетожественного Тождественного. И этот Тождественный особен тем, что он всегда Иной, и углублен/укоренен не только в-себе, но и для-себя, то есть несет в себе беспредельное как всеобщность (всё-общность и т.д.), обращен в лиКность.  Он предметнее не столько как предмет, каким он может представится Другому, особенно если он для-себя, но поскольку его деятельность плод анализа, понимания матриц не только сточки сохранения тождеств, но и динамики различий, противоречий. Но о традуктивности и ее переходе и подчинении трансдуктивности и ее варианте, ослабленном, трансгрессии и транс-цендентальном, как редуцированном к прецедентному от беспрецедентного, уже говорилось.   В тадуктивности музыки, цветов, геометрии и математики заложены основания для их  деятельного, всеобщего использования в деятельности как трансдуктивном, Ином. В минимуме – другом и Другом как их реализации как общезначимого в Ином как Нетождественном, тождественном исключительно самому себе в его нетождественности. В этом Смысле оно есть В-Себе, Для-Себя раскрывающееся в пред-стоянии Ином и в ином. В инаком, в конце концов, как откровенное (в смысле от—кровенности) откровенное и откровение сокровенного. Оно именно мате-рЕально в конечном смысле и значимости, и потому — и-деЯтельностно. Исходя из этой вертикали,  которую можно понимать и как религиозную, и агностически (эстетически и культурологически), и свободомысленнически (секулярно), в частности, деистически и регулятивно, то есть  вообще этически (научно и социологически) и философски, то есть а—теистически, как  исток, основа, средство(посредство и мефод) и результат, становящийся вновь целью  в становящейся целЬНости деятельности человека. В критериуме и других со-общественных и общественных субъектов в их разноречивой и противоречивой целостности. Вырождающейся в частичные цели и отчуждающейся в частичность и частность при абслоютизации и отчуждении любой и каждой из сторон. И преодолевается при освобождении и осуществлении  бытия в их существовании и сущностении при посредстве деятельноти как высшей форме становления, его роде и содержании. Неосмысленная деятельность бессмысленна, бесцельна, дезориентирована и бессмысленна, немотивированна и незначима, обе они ведут к пропасти отчуждения, часто искусственно покрываемой бессмысленности, паталогиям личности любой степени общности. И к абсолютизации одного из уровней общности как средств и оснований деятельности, что ведет к анта\гонизму, экс\плуатацио\гемонизму и дес\потизму, в крайнем случае. Эти  разрывы, полярности, ведут к столкновениями катастрофичности или застою предыстории, часто как специфическим формам активности горизонтальной, что, при попытках обосновать их вертикально, «зенитно»,


. Он предметнее не столько как предмет, каким он может представится Другому, особенно если он для-себя, но поскольку его деятельность одновременно предметна и свободна от предмета. Он всегда связан с другим в смысле иным и Иным и мира, конфигурации другого, и Других, Полагающих свой мир и определяющих мир другого как общезначимый, как неизменное,  как мир другой, не только для себя, но скорее в-себе, через Иное и иное как иное, что и подвигает его к деятельности в работе и труду, производящем действии, которое должно доминировать  над традиционным потребляющим. Но ,господствующая в технологическом (а не техническом) обществе активность неизбежно оборачивается активностью потребления, что регрессирует и общество, и природу, и человека.
Именно поэтому  значение знака должно стать доминирующим и узурпирующим в плане выражения над планом формы, что соотнесет его прежде всего с Иным более, чем неизбежная (в чем, как  увидим, покоряется необходимость в причинности и причинении как деятельном), в веществе более, чем в отвлеченной, абстрагирванной массе (физикалистски-сциентистский уклон), в том числе и в массах  «народных», что есть либо из изначальное, либо конечное существование, либо просто в более общем – в массах людей, характерных для тоталитаризма не только автократического, но и элитарного отчуждения, отчуждения элит что в законническом и масскультурном, массинформационном и масспотребляющем состоянии есть выражениегосподствакрайней,нивелирующейбо масс и массивности  Одинвида, а не Единвида, что создает элитарность как принцип, что восходит родоначальнику теории элит, близкому к итальянскому фашизму Парето, пытавшемуся соединить элиты органические, традиционные и политические, интеллектуальные и экономические за счет гомономизации общества до элементарной милитаризации. Он всегда связан с другим в смысле иным и Иным и мира, конфигурации другого, и Других. Полагающих свой мир и определяющих мир другого как общезначимый, как неизменное, как мир другой, не только для-себя, но скорее в-себе, через Иное и иное как иное. Что и подвигает его к деятельности в работе и труду, производящем действии, которое должно доминировать  над традиционным потребляющим. Но господствующая в технологическом (а не техническом) обществе активность неизбежно оборачивается активностью потребления, что регрессирует и общество, и природу, и человека.
 Для нашего исследования важно, что происходит разрыв вертикали предметности, а значит, и знаковой системы, в которой слои предметности среднего уровня генеалогичечски восходят к означающему и нисходят к означаемому при обратном влиянии и взаимодействии, в взаимоотношении. Но в условиях отчуждения и как его результат и предпосылка, особенно с точки зрения доминирования пространства, происходит их разобщение вплоть до того, что их отношение переворачивается в ситусах или имеет характер ладшафтно-географический, чем воздушный или водный. Не говоря уже о вписанности в космический универсум, поставщик смыслов и значений, в соседство по ситусам. Порождающие собственные статусы, субкультуры и контркультуры,  по отношению к потерявшей во многом единство (в которой зарождалась целостность) культуры, специализированными сторонами которой должны стать наука, искусство, религия и философия. Их взаимодействие осуществляется не столько орг-анически, сколько функционально, на уровне знакового взаимодействия, даже взаимодействия знаков по преимуществу, что абсолютизирует отчужденную цивилизацию. И отрывает творчество в элитарное занятие и занятие элит, обратной стороной чего оказываются массовая «культура», т.е. искусство, средства массовой информации, т.е. наука, массово общество, подчиненное прежде всего равенству масс, т.н закон вместо права и религии, и массовое потребление вместо философии и как философии, подкрепляющие и заменяющие в постомодерне четыреосновных  в раздельности идеологий, т.к. сознания как такового, напрямую подчиненного замкнутым идеям, сознания упрощенного, частичного, манипулирующего массами, в том числе элитарными, например, либералами. Всё это нередко отрывает слова от знаков, создает не только симулякры, формы без сущности, но и сущности без форм, неосмысленные, неосознанные и общественно не понятые. Всё сказанное можно суммировать в представлении о для другого и Для Другого. Для Другого всё более начинает служить для другого, вещного, к чему деградирует предмет, а для Другого разворачивается в «различение друзей и врагов» (Шмидт) как элементарный факт социальности, что неизбежно ведет к доминированию вражды и созданию политтеологи и политрелигий в безосновности отчужденного, абсолютизированного политического, изначально — в Западной Европе понимаемого как войну всех против всех как естественное состояние (начиная с Рима), хотя доказано, что социальность, просветляемая и сдерживаемая общественностью, «горизонтальная солидарность» (см., напр., Кропоткин), их начальнее. В социальном больше давление инстинктивного, этосного. Впрочем, в своей крайности и влиянии на развитого человека преувеличенного Лоренцем. Из массивов и слоёв в таких условиях не возникнет глыб и утёсов,  больше песок и пыль.
Знаковость есть автономия и аутономия предметного на определенном уровне предметности и как таковая есть предметная сторона деятельности в аспекте работы, надстраивающейся, осуществляющейся и выражающей труд и деятельность как таковую. Поэтому в знаке выделяются(об этом,в частности,  будем говорить позже, Кн. 3.) сторона означаемого, не имеющего непосредственного означающего, означающего, не имеющего непосредственно означаемого,  двойного означаемого и двойного означающего. Их реальности сплетены с телом значения, представляющего, и это надо подчеркнуть, смысл условия в-себе, выступающего в форме  имени, имен, сохраняющих совместный смысл знака, в котором господствует предмет, в раскрытии ее, формы, как способа выражения на уровне предметного, то есть отношение имен нарицательных в связи с именами собственными. Здесь проникает уровень для-Другого и  для другого на уровень для-себя, осуществляется на уровне для-Другого и для-другого, точнее, сущнстится он в предыдущем, поскольку в предыдущем сущность в целом предшествует существованию, если выражаться в европейском, латинизированном, усеченном варианте. Тогда как сущность должна быть поднята до усии, связи сущности с бытием, а  существование – распространиться в энергейю, действие и деятельность, в зависимости от доминирования  сущности или существования и распадения на слои, аналогичные осадочным породам, неорганические и органические, опирающиеся на первичные массивы или вещество (как частность). Само становящееся опорой для гумуса «антропоцена», в сочетании ноо)сферы (Вернадский) и пневамтосферы (Фдоренский, с промежуточной стратосферой, сферой страт наиболее устойчивого  стратифицированного общества (Сорокин). Через слои предметной деятельности реализуется в нем глыбы предметности. В предмЕтном доминирует речь, письменная и\или устная. В своем основопологающем различении феномена и голоса, Деррида неточно указал уровень голоса; он относится и относим прежде всего,  к откровенному, у предметному относится  скорее фонетика (как к прЕдметнсти господствует слово, как форма и\или выражение знака, предмета  как знака и дикция высказываний и вы-сказываний, переплетенных в текстуру, в еще несвязный текст (текстиль). Внутренне текст, как материя, связь вещей и веществ в качестве первичного объекта, а объектом как пределом, положенном в предметности деятельностью может стать элемент в любой выделенной области, слое предметности, методологически и методически ( как конкретный план действия-деятельности в качестве акции, что сочетается с с вещественным, как прЕдметным в качестве орудия и объекта), выражена как материя , связанность материала. Отсюда следует, что в прЕдметном, в отличие и кенозисе к предмЕтному, осуществляется слово скорее как звук, содержащий знак, а во втором наоборот, знак, содержащий звуки и не только, но и содержание в отличие от содержимого и со-держимого. Но речь построена текстуально, а текст как таковой может быть построен, точнее, сконструирован иначе и имеет способность преодолевать голосовую ограниченность речи в пространстве и во времени. Хотя и лишен риторических преимуществ в демонстрации, эксперимента в первоначальном, риторическом смысле, непосредственного жеста и невербальности (если не иллюстрирован). Поэтому литература оказывается точкой соединения разных аспектов знака, включая и вещество как вещь, но в прямую противоположность вещи и прЕдметности отсылает к ним как персонажам, героям и авторам, что приводит к отказу от них на уровне дискурса. Опосредствующее пререворачивается экстремально в опосредующее. Так роман, как наивысшая форма литературы (литература традиционно не относится к искусству, обычно так и говорят – литература и искусство), «и есть жизнь» , ее образец, как полагали романтики. Серебряный век изменил точку зрения, жизнь надо прожить как роман, не обязательно и скорее исключая написанный. Знак в своем цельности-разноречии-противоречии, как целостный и цельный в своей нетождественной Инаковости и связи с Иным, как и с иНым и иНыми (в-себе), как содержательное имя собственное,  и только Бог ведает имена (Лосев, Розенщток-Хюсси, Лукман и Бергман) и др., что, в частности,  связано с основаниями православного Имяславия, связанного с именованными числами и множествами, в отличие от типологизма Запада, позитивизма. И попытками  Флоренского создать социологию имени только на основании его, фонетической и слоговой формы. Раскрывается скрыто или скрытно, как двойное означающее, идея, в которой тело еще пред-стоит и часто совместное тело создается или превращается в вещь, предстоит ре-ализация и реС-ализация как предел. Это означает кеносис, прехождение идеи, ее аутономи в гомогенное и гетерогенное, но становление, движение и процессы, осуществляющие\ся в связях и отношениях, количествах и ситусах предметного и в качествах и статусах прЕлметного слоев, до предмета в фундаментальном смысле, материального как наиболее мате-риального, хотя исходно мате-риЕальной была сама идея как ре-альность в ре-альном. Кеносис, вообще прехождение идеи ( в отчужденной и абсолютизированной форме политического – идеологии) оборачивается, а не просто переворачивается, генезисом ее цельной предметной реальности, и  без нее, в отдельных слоях, ее реальность нецельна, искажена, часто отчуждена. Без опоры на материю как способ существования вещества, как показал опыт Платона, ничего, кроме отвлеченного и существующего только в диа-логе созерцающих мира вечных идей, гипостазированных и отчужденных, ничего создать нельзя. Хотя Платон в обобщенной, потому и в упрощенной форме и ухватил слоистось предметности, ее раз\о\деленность в разных существованиях, как в диалоге диа-логоса, элементарной форме общественности. Она в условиях еще нерасчлененного в политике слишком резко политии полиса с сильной социально составляющей, компенсируемой свободой свободных, именно в сообществе диа-логоса в минимуме можно удержать идею как отличное, даже противоположение наличному, что понимал отец индукции и публичных диалогов, как овод, извне тревожащий полис (Апология Сократа),  в отличие от богов, его успокаивающих Что скрывало тайну идей  — их общественность, , двойственность как минимум созерцающих, как и идеологий. Их элементарная, простейшая социальность, прЕдметность, что делает их не аутономными, а автономными в смысле идеолога и идеологических тестов, выражающих не только дискурс власти, но и автономного действия, не более. Не доходящего до аутономии индивида, как элементарной частицы (а не лично-элементного, весомого атома) в основе и обращенности к частицам фундаментальным, даже не вещам, а потребляемым предметам как потребляемым для массивности и для\вследствие участия в масс. Он скорее скалярен и относится к типологическому, а не именованному множеству, хотя номинализм и готов давать имена, в векщниеконечно, как вариант наименования.  И элементам, поскольку единичное логически не отличается от общего, чего нельзя сказать о всеобщем и даже о поминае обобщающего их понятия. Так что даже почувствует себя микробом среди микробов своей лаборатории. Скалярность его зависит не от скорости и траектории и веса, а от массы и инерции. Здесь надо отметить, что у Эйнштейна масса слишком связана со скоростью, а вес — с притяжением, тяготением, то есть с гравитацией, что разводит его отождествление инерции и гравитации достаточно далеко.  Это позволило Флоренскому, через геометрические мнимости, доказывать — слишком радикально ¬— геоцентризм, о точной форме которого как не только мире малых скоростей, но участвующего в обобщениях первого закона Кеплера в обобщение Коперника, и связи его с гравитацией Ньютона, как здесь притяжением, уже говорилось. Поэтому даже знак, даже как способ реализации собственного имени в своей форме, опосред(ств)ующий содержание и выражение  имеет эксцентриситет в направлении Другого и другого, осуществляющий\ся в предметной деятельности и придающий тексту некоторую эсцентричность у-себя, к другим, к Другому или у иному, что становится риторической, речевой стороной даже письменного текста, даже если это текст есть писание, а не только письмо писание о Боге как откровение  основанное обычно на откровенном— Боге, Тождественном, тем более о тождественном в ином, и в частности как иное и в другое, другом, предметно действующее существо любой степени общности. Характерно, что имя Бога обычно тайно, пишется согласными и авраамитстве и есть различие\соединение Имени Бога и самого Бога, особенно характерное для имяславия («Имя Божие есть Бог, но Бог – не Имя Божие», осторожно сформулировал вслед за Булатовичем Флоренский и Булгаков). Имя поимается как звуковая икона, но имя это играет еще одну роль (при различии имен и метонимий) – оно оставляет Богу возможность не прейти целиком в мир  что есть опасность в эманациях неоплатоников, но возвышаться, в частности, воскресать и дышать «где хощет» (Дух Святой).
Двойное означаемое есть становление, встреча двух сторон, крайностей, полярностей, опосред(ств)ованная их общими внутри себя свойствами и качествами, где происходит оборачивание означаемого в другом и ином, в незнаковом, но предметном. Делёз, исследуя становление, упрощает ситуацию, говорит о некоем моменте, просто различном с двух сторон кардинально. Но этот аспект означения подчинен означаемому как идеальная, идейная сторона становления, что справедливо, но недостаточно, смешивает генезис его с кенозисом, несмотря на их взаимно-дополнительную, взаимообратное как процесс, отношение, взаимо-связь, но не отождествление. Они особо  выражают еще один аспект знака, значение как значенное, в отличие от на-значенного в иерархии статусов, где текст имеет характер документа. Но это относится уже к синтетической форме тождества, различенного в статусе как тождественного в политическом. Часто препятствующего, отчуждающего даже вытесняющего политейное политического, со-общественного как сообщественного и общественного. Хотя оно и способно выполнять общественные и социальные функции, но не столько как власть или руководство, сколько как у-правление, своеобразная редактура, в противоположность цензуре и цензовому строю общества. Знаки определяются также и по горизонтали, во взаимоотношении – значимое-незначимое (что есть раскрытие ЗначИмост на уровне сокрытого), и это имеет непосредственное отношение к формам как формам статуса – состоянию и степени (научной), вообще к призванию таких исходной формы, отчетливее всего различимому в искусстве.онор вырастаетиз сокрытого как предназначения и его преодоления в фатальных формах детерминации и необходимости. В причинности, их преодолевающей, как деятельная свобода  работа свободного их-делателя. Поэтому означающее, не имеющее означаемого, точнее, непосредственного, как терминальное в смысле предела, соотносимо в конечном счете с мате-реальным, и в том числе, с материальным, наполняется материалом, в частности, веществом как содержимым и содержанием, вообще и выражается как энстатичное, стасис, выражение  статуса, в-себе, как его дюнамейя, внутреннее движение вплоть до становления, фюсиса стасиса, внутреннего. Как постоянство, изменение через иное, внутреннее для-себя, возможности, в том числе потенции в отличие от экстеций, выражающиеся не столько в акте, сколько в акции системы, связанной и с ре-акцией. Но это в-себе содержит, оформляет и выражает всю полноту всех других и иных пластов и движений  предметности, его процессов, обратимых непосредственно, опосредованно, структурно (как в структурализме и, больше, в постструктурализме), и системно, как в раскрывшемся из них и ими становлении как становлении иного и Иного. Это выражается как содержание означаемого без означающего. Экс-статического (в отличие от отчужденной формы экстатического) в стасисе. Если в энстатическое вообще есть прообраз символа в-себе, то экс-статическое как постижение выходом в иное и Иное есть реализация становления как беспредельного,  от которого познание неотличимо и неотделимо, как деятельность, универсальным содержанием которого и есть становление через прехождение, в других слоях прЕдМетноГО, как о—значение означаемым, в том числе и означаемого, и это есть всеобщее утверждение содержания как системы уни-версума, вайси-версума в абстракции. Это и есть стороны стасиса, действительного как  результата деятельности и ее истока, средства и метод, реальность которого – в преодолении деятельном, утверждении и реализации в Ином и как иного. Такова принципиальная система любого текста, как письменно\устной речи и текстуры языка как их реальности и в отношении горизонтальном, и в отношении имяславческом, полноте чтения, и в отношении существования прочитанного в знаковости других слоев предметности, ее прЕдмЕтного. Таково скрытое в себе и в отношении для-иного ,к  иному, сокровенному(в том числе и в будущем, несводимому к предстоящему как выражению сушествующего и сущего предметного, тождественному сокрытому в его отношении для-себя, откровенному как в-себе. Оно часто скрыто не только в смысле не наличного, не данного непосредственно и часто в этом отношении зависит от расстояния и открывающегося в нем ландшафта, географической одновременности как стороны осуществления времени, но и скрыто как определенное экстремальное политическое действие скрытности, подполья, что есть крайность политических прав на тайны личной жизни и т.п и автономии политических объединений. Тем самым обнаруживаются трансцендентные границы политического, идущие из его долженствующих быть преодоленными и осуществленными в позитиве предпосылок отношений идеальное-материальное, оборачивания исходных, связанных в этом   с их имманентными ограниченностями, трудностями преодолеть рядоположенность Другого\другого, опосредованного и способного у отчуждению отношения Дугой\Другой при засилии другого как посредника и даже его влияния через отношение другой\другой как другого, что открывает другой слой, пласт предметности как прЕдметности как ощелочивании, выражаясь химическим языком, по трудности взойти к «кислому», критерийно\химическому, трансцендентальному, из имманентного, ко времени и отношениям идеальное\идеальное как их предмета и посредника. Это делает трансгрессивность субъективно-иллюзорной, разобщающей прежде всего в пространстве, а прогрессивные (и прогрессистские) тенденции, ограничиваются чисто политическими границами, внешними и внутренними, социальными и партийно-элитарными. Это выражает склонность к регрессии, если не фактической, что присутствует, то к политической, как попытках избежать этого критическим в-себе уничтожением основания как ограничения, а не средства свободы, что есть отчетливая тенденция либерализма. Поэтому в целом современная элитарность ведет и выражается в, как будет показано, в продолжении и углублении Декаданса, Деградансе и выражается в Эпохе Вро(д)ждения, утраты  свойств в количествах, а качеств (магнитьюд) через ослабление\ослабленность часто непрочных, политически данных, свойств, в количествах (малтитьюд). Обратное отношение основывается на сокрытом  пласте\слое (первое относится у геологии, второе – к археологии)), более непосредственной прЕдметности, которая выражает\ся как условие предмЕтности ( в смысле быть предметным, а не только вещным, трудность различения чего пронизывает и отягчает всю культуру, философии искусство в особенности, века ХХ-го.



    



В;ином. Кто.
(Всеобщее. Отношение-отношение. Качество. Единство универсума)


В Ином, как четверояко преодолимая дистанция, раскрывается четвероякость личности при доминировании духовного как целостности ее, что само есть некоторая деятельность и осуществление деятельности для деятельности. Как метод по  отношению к делателю, средству и цели\результату. Поэтому Иное есть результат и цель, и исход к нему — метод и средство. В конечном счете Иное раскрывается только в свободной деятельности как деятельно возникающая свобода, и как свобода, основа деятельности. Каждое из них может быть и в-себе, аутономным, но целостное в-себе требует иного, и Иное, как и иное, раскрывается только целостной личности, совокупной,  совместной, со-вместной, индивидуальной, как внутренне единых через свободу и деятельность, что раскрывается через не\зависимость в деятельности, сочетающей связь взаимную и отношение независимости. В разных отношениях проявляется четвероякость личности, при ведущей стороне ее ЛиКности, как отношения к Иному (в минимуме – на-личности) ; существования, отношения, свободы и деятельности как их реальности и реализации. Иное не существует, как не существует и Иное, они реальны, и это лишний раз подчеркивает критеирование реального над существующим, его постулатный характер. Как для христианина только смерть определяет содержание жизни и смысл ее – отношение к персонифицированному иному как Господу в смысле Бога (Трубецкой, Франк), так и в обращенной перспективе рождение есть смерть для непосредственного существования, терминация, что, как мы увидим, совершенно  вывернуто наизнанку в деградансе, выбирающем смерть как таковую, как декаданс был избранием зла как такового (Кн.4.). Но Иное в День Восьмой творения – вовсе не обязательно Бог или, точнее, Бог как я – иной, а не только иное меня, что было узурпатом по отношению к первому, которое должно по крайней мере, принципировать. Поэтому иное и Иное открывается только целостной личности в ее четвероякости как ее деятельное завершение и продолжение в преодолении, что само есть деятельная свобода, деятельность\идеятельность как освобождение от уз существования и приведение иного и Иного в существование, сущность\существование и существование\сущность, связь которых различается по разному типу явления, гносеологическому или феноменологическому. Это и есть квинт-эссенция всего сущего, и она не столько существует, сколько реальна, а не рес\альна, хотя затрагивает и это. Это сокровенно именно потому, что в предыстории торжествует фетишизм мира наличного, утверждается зависимость от него мира  межчеловеческого, понимаемого поэтому в гипертрофии его момента ; как социальный, необходимость, а не свобода, как мир (в смысле не неизбежной в социальности этологической вражды)  между людьми. Он оказывается независимым от этнического как продолжения этологического, гипостазируемого как война всех против всех (Гоббс, Руссо). Подобный мир превращает свободы ; в политические права,  их вменяющие в обязанность(тотемизм) и опять же подчиняет как момент свободу как личностное начало человечества как сообщества, как совместной личности. Поэтому  происходит фетишизация необходимости,— господствует истина в ограниченном понимании научной правильности, со времен Просвещения представляемая как основа этики, ее необходимость и своеобразная этика, что искажает идеальное в политизированную духовное, в миф. Духовное оказывается мифом а не преодолевающим его миф, как проявление деятельного мира в основе и как основу совокупной личности, просветлением. Оно свободно внутренней деятельностью как свободной сис;темой универсума в диастоле творческого его пре-ображения, а не гипостазирования,— овеществления и овещнения, подчиняющего восходящую свободу опредмечиванрия\распредмечивания. Но это относится к отношениям к другому, по преимуществу отношении как настрою и позиции, подчиняющему отношения как факт и акт, и отношением к себе, как для-себя, как порождение и  господство по-родителя, как торжество и отчуждение связи над отношением. В результате  происходит отчуждение, принуждение, и принужденное, неистинное, остающееся в предпосылках отчуждения, фетишизация в-себе, превращение ее в замкнутость и дистантированность (вещный мир). Торжествует отчуждение, даже в духовном за счет розности, господствующей над «сродностью» (как метафорически  выражался Сковорода). Господствует, гегемонирует  отчуждение и его крайность – овещнение, реификация, что отражает только взрослость, но не зрелость человека. Здесь еще торжествуют прерсонализированное, а не личное начало, торжествует потребность, а не ценность, торжествует среда, а не мир, не номинальный, а реальный, мир как реальность, с пониманием, что всё реально, как реальна и розность. Однако она существует за счет сродности, вообще как элемент и структура существуют в системе и для нее так, что ситуация постепенно оборачивается и должна быть обернута так, что пойэтос, творчество, должен доминировать над животным, хотя  у человека и специфическим, свободным для деятельности этосом животного. Мирная деятельность над всегда враждебной, — что неизбежно вытекает из дарвинизма и неотъемлемого от прогресса социал-дарвинизма и политического рес-ализма, — средой. Она должна стать средством, посредством и посредником и поСродникогм миру. Поэтому крайностями представляются мнения  Кожева и Сартра, что животное начало должно быть в человеке просто отрицаемо; оно должно сохраняться в смысле преодоления  человеческим и осуществления в бытие, реализацию его сокровенно личностного начала как Иного. Простое отрицание приведет к неизбежному восстановлению отрицаемого как перегибу в отчуждение, восстановлению этосного, «животного царства». А также — «прирожденных прав», а не прав врожденных, связанных с деятельностью, что есть свобода творчества прежде всего, и свобода по отношению к животному и над животным в-себе. Об этом вскользь упоминает Гегель, и что упускает из виду Кожев, экзистенциализм вообще.
Свобода как деятельность и целостная (и цельная) деятельность каксвобода, как самодвижная и самополагаемая\самопреодолеваемая реальность. «Всереальность» есть сокровенное человека как личности и личности особенной и личности как отдельного, единичного человека. А также совокупной, всеобщей личности, не сводимой к человеку, но в нем ее обретающей. Уровни подобных личностей есть слои предметности и составляют взаимно иное как опору и средство для своего осуществления и проявления. Это ; иное реифицированному, овещненному и, исходя из этого, отчужденному миру и миру как способу и проявлению отчуждения, что постоянно взрывает его распадом сверх единения. Это иное присутствует как дюнамейя, возможность, несводимая к  к толкованию как «динамики», что немало, но редуцировано к низшим формам движения и процессов, по отношению к господствующему воззрению на существование как статику. Дюнамейя сокровенна, и проявляется как содержание деятельности, которая сама есть содержание всего, обеспечивающего реальность всего другого, далее — иного.  Реализуется она из сокровенногов  прикрытое и скрытое, откровенное  за счет деятельности, энергейи ( редуцированной впоследствии до физических энергий и даже энергетики и энергоносителей), о чем ниже.
Сказанное подводит нас к кардинальному вопросу, некогда в богословской форме, форме понимания Иного как Бога и, в альнернативе, Бога как божественного Ничто  ( Ареопагитики, Экхарт, Беме, Бердяев), расколовшего Востоки Западв непосредственном споре  Григория Паламы и Варлаама Калабрийского (будущего наставника Петрарки). В частности, вопрос ставился как вопрос о том, отличен ли Боги и его действия? Действует ли потусторонний Бог в мире? Присутствуют ли в мире его знергиии (действия)? Исихасты, паламисты, а затем и те в Православии, кто принял исихазм, отвечали положительно. Хотя это были не все мыслители, другие приняли скорее неоплатоническую тенденцию, как Запад – скорее перипатетическую, до проникновения неоплатонической мистики, породившей спор о реалиях, а не реальности бога  сверхего существования. Онтологическое доказательство ложно выводит существование Бога, но по существу, доказывает лишь его реальность. Поэтому оно должно быть заменено Реалистическим, трактующим о Боге не как «Другом» совсем миру, а об Ином. Реалистическое доказательство и  говорит об Ином, связанном с миром, на что намекает уже исихазм с признанием реальности действий Бога в мире.  Реальность всегда предметна и разноречива в полифонической мелодии так, что Ильин определяет Бога как «Предмет», а любитель крайностей Бердяев признает его как «Объект». Исихасты признавали присутствие энергий, действий Бога в мире, прикровенно и – во внутреннем мире человека, что Хоружий в крайности определяет человека « «связкой энергий». Он не замечает, что собственно «энергиями» можно назвать только действия человека (и Бога). Однако, человек способен аскезой, но подчиненной «духовному трезвлению» и самонабдюдению (самосознанию) обожиться, содействовать, но по-своему, по-человечески (что  также не учитывает Хоружий) содействовать Богу. Бог, как «иностазированный», что только первое преодоление гипостазированности как внешней персонификации. Она преодолваема во взаимном общении и его содержании – любви,  — как сторона богословствующей персонификации более, чем олицетворения, личности, и лица как личности без ее составляющих. Однако это осуществляется и под критериумом, сторон —  Бог не отличен от своих энергий, проявляющихся в мире. Это – точка зрения Востока. Надо отметить, что именно от-личен, а не раз-личен. И это его от-личает. Запад же (сформулировано Фомой Аквинским), считает, что сущность и существование Бога к чему были сведены его усия и энергии, более широкие и включающие их слои предметности, не различаются. Последнее привело к неизбежному разделению мира и церкви и абсолютизации иерархии церковной (двоякое причащение). Оно  и вылилось в юридическое, азатеми экономическое — протестантизм с его идеей преуспеяния как предназначенности к спасению — отношение к вере. Исихазм, как,  в существе, сокровенное принятие Иного и себя как иного, вылился не только в развитую на Руси идею Богочеловека и Богочеловечества, человечества, принявшенго Бога, но и в идею православного народа-Богоносца на основе политического исихазма, зародившегося в Византии. Он был принят,  развит и осуществлен на основе православной традиции «любви выше веры» (ап. еванг. Иоанн) св. Сергием Радонежским. Политический исихазм стал как  принятие русскими Бога как исихию в развитие традиционного понимания любви, но любви по типу Троицы. Последнее выражено в Троице Андрея Рублева. Лицезрение её позволило Флоренскому сформулировать самые начатки Реалистического доказательства – если Троица Рублева существует, то существует и Бог. Многие другие православные церкви не приняли исихазм и политический исихазм, что получило выражение в ложных обвинениях еп. Варсонофия (Кипрского) на Всеправославном совещании на Крите (2016) Русскому православию в ереси  этнизма как ереси. Однако, когда Русь (уже Россия) была единственным православным царством, русские преодолели этнизм именно как народ (что преодолевает этнизм). Как народ – богоносец, и это стало преодолением этнизма, в котором погрязли бывшие в угнетении другие православные народы. Народ рассматривает иные этносы именно как иные, а не просто как «другие». Он способен принимать в своё лоно самые разнообразные этносы и нации, что и стало основой судьбы России на  фундаменте особенностей русского этноса.
Конечно, верующие могут принимать или не принимать богоносность, но существо России, в  секуляризированном, постсекуляризированном и  и десекуляризированном плане  — что она ; народ иной и Востоку и Западу, а не другой, что часто смешиваются, и это остается сокрытым и скрытым, все еще сокровенным.
Исходя из сказанного, можно утверждать, что Иное не само проявляется в «падшем» (о чем была речь выше) мире как фундаменте отчуждения  и реификации, реСификации,  точнее, а в мире  «преображенном». Шире ; пре-ображенном, то есть уже взощедшем к образному бытию, Бытию, что есть результат многосторонней человеческой  деятельности как бытия живого и непосредственного, образ-ующего. Она есть деятельность внутренне определяемой свободой личности в ее образе действия, шире — образа деятельности, модус операнди, определяющем другие образы и обстоятельства, ; места, причины ( в общем случае – кто?), времени — как образы действия (как что?) в  морфологии.  Для русского человека, — человека православного по преимуществу, но не во всем демосе, а в религиозной, подчиняющей этническую составляющую России  как для народа, что вовсе не выделяет русских как национальность из ряда других, составляющих российский народ национальностей , но отличает его национальную особенность. Особенность - быть народом в своём существе. Для русского человека  характерно понимание мира как «Мира Божьего», как и его, мира, основы, — земли Божьей. Особую связь русских с землей утверждает и Хомяков, и Гейдеггер. Как мы увидим ниже, это расширяет понимание народа-богоноса до существа христианской проповеди, что блаженны миротворцы, ибо они детьми Божьими нарекутся (Нагорная проповедь). И в этом можно увидеть переход Руси в своё иное, в Россию как не столько мирское, сколько мирное (и не обязательно всемирное, но всечеловеческое) начало, в российский народ ; мироносец. Это отличает его от мира как «слова», «договора» ( игра английским ворд-ворлд) как динамичной «невойны» (новояз Оруэлла), от «Пакс Американа» за счет глобальной  гегемонии.  Она поднялась только до Другого, всегда замешанного на выделении врага, но не до Иного. Даже Бог остается на Западе только Другим миру, а не Иным. Например, так он трактуется Левинасом  — «Совсем-Другой». Поскольку исследование, как отмечалось, ориентировано не только на верующих, но   свободомыслящи,  неверующих  и а-теистов, необходимо пополнить и обернуть суждение «Иное есть Бог» в более логически   правильное ;  «Бог есть Иное», что не исчерпывает  частным  более общего, и преодолевает превращенную форму. Её Фейербах свел к более общей форме отчуждения, — Бог есть другое, сведенное к Бог есть Другой. Это осуществляется как в позитивном смысле, абсолютизированном, фейербахианском ; «человек человеку бог», так и в отчужденном смысле, ницшеанском, в смысле враждебности Другого. Нейтральный случай ; гуссерлианский,  реСифиципующий, что другой – просто в «другом месте». Это у Деррида стало попыткой  преодоления в представлении о «гостеприимстве» изоляции, так, что гость важнее хозяина, что отчуждает человека от самого себя. Но  относится сказанное уже к последующему. Это есть аспект Иного как от—Личенного во всем тварного всемогущества, вечности, бесконечности, невещественности, нечеловечности, но понятого как Другой, а потому лишь догматически личного начала. Оно бросает весь на-личный мир в безличность, а значит, в отчуждение. Это ; трансценденция как проекция термимнального в разобщенности начал личности и абсолютизация в Единственном, что зеркально отражено Штирнером. Иное может быть понято и исходя из переосмысления этих догматических предпосылок, предполагая и существование «Пятого царства» (Соловьев, Н.Лосский) как царства божественного. Это квинт-эссенция, превращенная в эссенцию. То есть низведение творческого начала деятельности к акту сотворения ,обычно подменяемому понятием «Творения», хотя в книге Бытия употреблено именно «со-творил».  В со-творчестве ему пребывает всякий творчески действующий, то есть деЯтельствующий, включая творение своего Я. Я творит не «не-Я», противоположное (как у Фихте), а иное. Даже творение из «ничто», (что точнее формулировки Иренея «из ничего»), предполагаемое Бердяевым и  характерным для любого творчества, полагает Ничто негативно, ке «не», а не позитивно, как «ни», что в отношении к реальности чтойности.  Добавим попутно, что именно «чтойность» Аристотель полагал «первой сущностью». Я,  собственно, не тварь, а со-тварь, начало «сотворяющее» уже не действующе-действующий, как раб, потребляемо-потребляющий, а творяще-творящий. Он не просто потребляет ничто как никто, что есть характерная черта рабства во всех его поворотах исторических типов отчуждения. Наблюдение за рабом приводило к выводу, что он расточитель и его надо в этом пресекать, поскольку и поэтому он не может быть хозяином и должен его иметь. В этом неточность трактовки Гегелевского понимания диалектики господина и слуги, сводимого к отношениям хозяина и раба у Аристотеля. Последнее бросает негативные коннотоации на понимание «экономики услуг»  в их, услуг, взаимности. Однако в диалектике господина и слуги Гегеля  («Феноменология духа») почему-то забывают диалектику возвратного движения, когда слуга научается господствовать над вещами, природой, науками, техникой,  распоряжаться  своей жизнью и, в конечном счете, жизнью «хозяина жизни». То есть, господина, живущего в культуре, пользующегося услугами художника, принуждающего науку и ученого «услужливости». Превращающей технику (характерную  для России) в западные «технологии» (характерные для Америки). Оставляющего всем прочим только культ, иерархию и культ вершины иерархии. Это – полнота отчуждения, взаимоотчуждения, самоотчуждения, господство связей и структур, частичного, над отношениями (всегда деятельностными) и системой как взаимо-отношениями. Господин – всегда мертвец и собственник мертвого (пленного как «живого уюитого», Египет), земли, машины, денег. Это – культ Танатоса, Деграданс, склонность  к выбору смерти и мертвого (плотоядность). Поэтому ритуал, как формализованная структура деятельности, возносится к «Живому». То есть к Яхве, к бессмертному, к  «Живому». А не «Доктору Живаго», в молитве, а не к мертвецам. Так низведенное до другого иное теряет даже возможность Другого и приводит к низведению мировосприятия до отчужденного понимания мира как мертвого окружения, другого и Другого, утрачивает даже намек на существование иного и Иного, сутьностно связанного с Тождественным и тождественным. На другой стороне тождественное низводится к формальному тождеству, одинаковости даже в развитии, что утрачивает даже возможность диалектики противоречий, не говоря уже о гомилетической полифонии и контрапунктуры.
«Другой», «другое»,  в формализации не столько «обращенный» из отчуждения,, сколько «превращенный» и «искаженный», «извращенный» реифицированной по отношению к человеку «мир», искажает образ универсума. Он должен (что и происходит в предыстории)  Повернуться Обратиться, Обернуться,   и Превратиться, что особенно отличает «ре» в ре-ализме, в отличие от рес-ализма. Последний есть мир в абсолютизации в особенных исторических условиях превращающихся в насильственно-однозначную ре-волюцию, скорее – реС-волюцию, всегда связанную с изменение режима собственности на вещи, людей, землю, артефакты культуры, мир. Последнее особо отличает империализм, где деньги являются лицом искусства, науки и религии, не говоря уже о хозяйстве, сначала превращенного в производство, искаженного в экономику и извращенного в финансы. Современной задачей вляется именно культурный переворот, поскольку массовая культурв есть символическая эксплуатация и угнетение, как в ХХ веке было идеологическое, семиотическое, знаковая эксплуатация и угнетение. Так формируется подход, что Бог в пределе Иного и как иное и своё иное есть Ничто, к выводу чего неоднократно подходили мистики, универсальное в-себе, имеющее для себя как Ничто. Его откровение есть превращенное постижение в-себе. Пантеизм превращает Бога в Никто. Поэтому существование и неналичного, не на-личного и Неличного есть откровение сокровенного, его «присутЬстви», а не только присутствие «отсутствующего», как у Деррида. Подводя итоги традиционного понимания сокровенного как Бога, отметим, что возможно и обобщение на основе опыта католических экспедиций вслед и впереди  антропологов ХIХ века и впереди и культурологов века ХХ христианских богословов в поисках прамонотеизма как исходной для всех религии. Они пришли к выводу, что для всех мифологий характерно хотя бы краткое, следовое, упоминание творца, хотя у него либо отсутствует, либо беден культ, за его ненадобностью (как у Брахмана в индуизме или Урана у эллинов). Таким образом, творение абсолютизирует высшую стадию творческой деятельности как выражение деятельности как бытия со стороны бытия.


Вполне возможно, что четыре рассмотренные отношения в истоке связаны с четырьмя физическими взаимодействиями — слабым, сильным, электромагнитным и гравитационным, но как с опорой  и стороной. Общность их действия разная, но вездесущность достаточно равномерна, что позволяет говорить об универсуме различных взаимодействий – в-себ, для-себя, для-другого и для-иного. Иным может быть и Бог, и иной, и инакий, и инАк (филосф- а—теист). Тем не менее, не смотря на избрание точек зрения на универсум, его взаимосвязь как между сферами и пластами, так и горизонтально, между регионами даже в отношениях отрицания, несомненна. Она выражает господство отношения-отношения, двойных взаимных связей. Именно они выражают\ся в качестве, как предыдущие выражались в свойстве, мере, количестве. Всеобщность выражает субъективное свойство универсума, ядром которого является род человеческий, человеческое сознание, синтезирующее, анализирующее, катализирующее, спонтанизирующее. Так может быть истолкован четвертый вариант антропного принципа, хотя он затрагивает только один слой универсума — вещественный. Логически всеобщее совпадает с единичным, поэтому и свойства всеобщего (универсума) должны коррелировать с единичным, за исключением предметного своеобразия и вытекающих из низ особных и особых свойств. Но и последние суммативно восходят к всеобщему и выражаются в единичном (что Штирнер использовал в своей идее Единственного).Появление сознания как противостояния внутри одного образования объективного и субъективного возвершает весь ряд четырех антропных принципов и суммирует их, становясь основой субъективного реализма, его внефилософского (одного из) обоснования.



Иное  связано именно  с творчеством и творением как деятельностью  на высшей стадии ее  бытия как Бытия. Оно  до сих пор остаётся сокровенным.  Направляя неискушенный взгляд человека на откровенное ему как на всего лишь открытое. Последнее приводит к тому, что как открытое и только в этом аспекте на скрытое и сокрытое (прикровенное и прикрытое). Настает эон (эпоха, сопряженная с вечностью), сочетающий иные эпохи. Эпохи торжества производства, понимаемого как материальная деятельность, общественного, понимаемого как производство, сокрытого, — и прикрытого, политического, понимаемого как политесное на пути к торжеству духовного. Уже не только и не столько  скрытое и сокрытое начинают открываться, откровенноствовать, но и сокровенное все более  становится откровенным. Последнее меняет и взгляд на прикрытое и прикровенное. Их процессуальное бытие как моментов совместной деятельности и деятельности совокупной – труд, гения, и работа, геенния, все более раскрываются в необходимости нарастающей не только игемонирования, но и гегемонирования творческой деятельности. Обозначенное выявляет в целом переход не только  принципирования, критерирования\доминирования и игемонирования\постулирования, но и гегемонирования к творчеству. Деятельность всё более становится (чем, в минимуме, была всегда) творением. И уже не статическом смысле сотворенного, а в динамическом смысле движения как процесса – эволюции и революции, а уже — свершения. Бергсон в «творческой эволюции» поднялся лишь до  уровня процесса, движения  что и является ограниченностью всей философии жизни. Разнообразные революционные концепции, марксизм и экзистенциализм в частности, поднимаются лишь до третьего уровня. Необходимо взойти на высший, уровень ре-ализации творчества, уровень творения как высшего процесса. Но здесь возникает вопрос о доминировании, гегемонии «кто?», хотя в любом процессе на любом уровне в минимуме возникает вопрос о «кто?». Здесь же он ставится радикальнейшим образом. Сокровенное начинает манифестироваться, становится  откровенным в максимальной мере, и раскрывает искры сокровенного во всем сущем как сущем, а не просто существующем, определяет его максимальное проявление. Вопрос стоит об именах. Характерно, что в русском языке практически все части речи (кроме глаголов) есть имена (Преображенский, Топоров). Имя свидетельствует о сосуществовании Иных и, в целом, Иного как иного, а не только как разобщенных Других и другого. Таким образом, В-ином и в-Ином свидетельствует о существовании всеобщей, а не только совокупной и совместной целостности, Единого как Иного, что и есть искомый, в частности, спекулятивным реализмом, для них спекулятивный Абсолют, как и Абсолют идеалистический (Шеллинг) и материальный (Хиннкс). Для него действие в потенции есть бытие, что делает его существование неотделимым от существования единичной и промежуточных целостностей-личностей и личности-Целого. А существование личностей – от существования Единого как реальности. В Едином само элементарное движение есть минимум творчества, без которого нет единства Единого и целостности Целого. Последние включают в себя не только мир наличный (все наличные миры), но и мир возможностей. Включая иначе невозможное в иерархии к высшей – человеку, что позволяет обобщить принцип неопределенности (сосуществования всех возможностей) Гейзенберга. Без творца в любом смысле мир не целостен и не завершен в Единое, Единый, точнее. Творческая деятельность не только включает ни-что (а не ничто, Сартр) в существование (и только через него – в бытие) как всеобщую возможность творения. Она  сотворяет Бытие -  включающим не-бытие и Целостность – включающей свою нецелостность. Человек есть по преимуществу ни-что, ни-кто, ни-где и ни-когда (вместе, поотдельности и в любой комбинации) этого мира, хотя он есть и некто, нечто, где-то и когда-то. Поэтому он есть вождь Всё Всем Всюду Всегда. Название таких целостностей, личностей в творчестве и творящих личностей, – есть имя, развернутое не столько в других именах (в том числе и грамматических), сколько в неименных.  В глаголах и производных от них формах. Глагол есть бытие в деятельности, процессах вообще. Обернутость никогда не завершенных совокупностей и совместностей как в материи, так и в сознании  соответственно уровням общности (от высшей до низшей). Это позволяет говорить о реальности общего, осуществляемой в творчестве как  выдвинутости в иное и Иное. Последние реальны именно потому, что находятся в творческом процессе. Их реальность в значительной мере сокровенна. Она раскрывается в средних уровнях общности – во в-Другом, в-другом, в для-себя и  для Себя как пути к в-себе и в-Себе. Аналогичным образом соотношение слоев, пластов реального позволяет говорить о реальной материальности  идеального и идеальности материального, их совместной — но разноречивой, что контрапунктически опосредует противоречащее, — матЕреальности. Акцент на этом снимает трудности, неразрешимые для «спекулятивного материализма» (Хинкс). Одновременно подобный подход, подход «кеплеровский», позволяет  говорить о разноречивном равноправии субъекта и объекта вокруг и в центроа тяжестиь их самих и их отношений, существования и бытия. А именно, о субъектном в объектном, субъектном в объективном, субъективном в объектном и объектном в субъективности. Сказанное  позволяет избегнуть характерной для европейской мысли экстремальности,  если не сказать — экстремизма чураюегося хорового и хороводного начал, предпочитающего монолог диалогу,  полилогу и полифонии. Они очень характерны для русской мысли и русской, российской философии в частности. Экстремизм объективизма особенно различим в различных вариантах «объектно ориентированной онтологии» (спекулятивный реализм их обобщает), наример, у Лятура.
Человек есть освоитель небытия как ничто, никто, нигде и никогда. Это его дела  как вида вообще, в особенном, в особенности и в единичности. Он —  преследователь ни-кто, ни-что, ни-где и ни-когда. Именно он переводит нарастающую в эволюции царств существующего бытие в действительность как деятельность, сокровенно и по существу творчество. Он революционно порождает ре-альность как ре-альность не только в словах, понятиях, категориях, идеальном, возможности, но и как творчество, деятельность, реальность ( снимающую реСальность), реализует дюнамейю ничто в энергейю творчества. Он тождественен себе в инаковости и в ином, порождает творца как Иное, И Имя творцу любой степени общности —  Иной. Бытие всегда откровенно в перспективе инобытия, сокровенного. Первому послепотопному человеку имя не Ной (Быт. Гл.6), а И-ной, хотя это есть  И Ной, и-Ной.



Разобщенность социальная и политическая, распыленная средственная и методическая деятельность, — извращают отношения деятельности, превращая цель – становление цельной творческой деятельности как бытия личности человека в активное начало, переход ее в полное существование, то есть Бытие — в побочную задачу. Она абсолютизирует только единичный акт,— именно как акт, сквозь что просвечивает его потребляющее  – действие, минимум деятельности,— творения. Она  гипостазирует акт по преимуществу во внешнее, а самого человека — в объект среди объектов, в лучшем случае – в один из предметов их движения. Но сокровенным всей истории, политической (социетальной, общественной) и социальной ( производственной, общностной) структуры является сам человек как личность в динамике, ролях, персонификации, в глубине – в дюнамейе, сокровенном, часто бессознательном, творческой деятельности. Для ее становления в целостности как осуществлении цельности по-знания (что абсолютизировалось в Классической русской религиозной философии), действия по знанию  только пассивному, внешнего. Его пополняет знание интериоризированное, знание прикровенного, сокрытого и сокровенного в предметности не только доменов, регионов реальности (региональных бытий, т.е. онтологий),  интериоризированного и эго-териорного ,эгос-татического, результата и процесса творчества. Оно приводит к знанию активному, к идеальному содержанию предметной деятельности как внутреннего предмета. Как сокровенного как бытия в деятельности в целом;  сокровенное (ургия) должно становится  содержанием  сокрытого (гения), скрытого (геенния), и откровенного (гония), манифестироваться в нем. Это таже требует времени (когда?) как способа бытия деятельности совместных субъектов, объект-субъективности и субъект-объективности, становящихся в личности. Происходит это и в их подавлении, в крайности и крайностях отчуждения – личностях и личности как реальностях, оно и само есть основание времени (когда?). Итак. Можно сказать, что время – в сокрытом, и сокрытое есть время. Оно отсылает нас к Кто никто и Когда никогда, в пределе, критериуме – все, как ничто отсылает через ни-что и к Всё. Из Ничто проистекает небытие, а через деятельность (а в ней – другие формы движения, частные), а из никто — некто и все. Каждый во Все – Иной, каждое во Всё — иное. Поэтому можно сказать, что  Все — реальны, поскольку логика единичного  совпадает с логикой  общего как универсального, деятельности-бытии, часто и чисто логически отождествляемого с общим и всеобщим. Все-общее — лишь превращенная форма всереального. Последнее включает и реальность бытия, как бытие делает бытием в том числе и реальное. Но реальность бытия и бытие реальности ( в минимуме-существовании) полагается и снимается. Она есть сутЬществование, Переворачивается в деятельности как оборачивающемся единстве двух пропорций, лишь в крайностях – оппозиций, тем более – бинарных (Леви-Стросс), что редуцирует их к минимальному нарративу-описанию, – метода-мефода и средства-действия.  Это в целом полагает стороны предметности, их взаимопереворачиваемость цели (целостного). То есть творящего, взыскующего целостности как цели, хотя бы в целостности не только потребления как акта, но как единства с потребленным. Цель имеет единственную цель, не смотря на ее разноголосицу – целостность, точнее, (все еще и лишь становящуюся) цельность творящего как преодолевающее его развертывание бытия как реального и реализующегося, в том числе и в существовании. Так соотносятся ре-альное и реаль-ное. Реальнейшее  ; бытие как истинная, то есть целостная, а не только цельная, жизнь и творение. Целостная не только как  знание у ранних славянофилов,  правда, о чем ниже, сводивших все к познанию вполне в духе ХIХ  века, а деятельность – исключительно к общинному труду, но и как Реальнейшее, Бытие  опирающаяся на цельность разноречивая целостность, обращая ее, не только  жизнь, скорее, жизнь в истине, мудрости, не только правильности. Сокровенное есть кто и есть время и  сокровенное времени бытие, а сокровенное бытия – творческая, оборачивающаяся, поступающая деятельность личности. Личности человеческой (индивидуальной), совместной, всеобщей, или, если хотите, абсолютной. В зависимости от выбора центра тяжести в уровнях личности возможны четыре философские перспективы — опирающаяся на всеобщее, в тенденции – теологическая; опирающаяся на совокупное, в тенденции сциентистская, модернистская и струтктуралистская; исходящая из совместного, эстетическая, в пределе постструктуралистская и постмодернистская.  Исходящая из индивида антропологическая как частность, гуманологическая частность второй. И абсолютная, «неоклассическая», актическая, исходящая, при опоре на деятельность и в ней самой, из динамических соотношений всех четырех, не исключая и рассмотрение отчуждающих крайностей как гомилетики средств\целей. Последняя требует не только праксологического поворота, но и оборота во всем прошлом ради будущего, переворота от статики к динамике и обращения всех в творцы, хотя бы в разных отношениях и масштабах.  Также она требует, как неспекулятивный реализм, переворачивания отношений бытие\существования, регрессивно рассмативавшихся как подчинение второго первому, что и главенствовало откровенно в преистории и сокрыто в предыстории. Настал перелом к подлинной истории, когда необходим переворот к адекватному – подчинения существования, существующего, досубъективных реальностей реальнейшему, бытию как творению, снятие с  мира и мирского в качестве открытого, звания бытия, поскольку оно есть только существующее и пре- и предбытие. Так Сартр зачисляет в бытие данное, а человеческое – в существование, что есть извращенная форма отчуждения человеческого, человеческого бытия и бытия как человеческого творения. Гейдеггер пытается уравновесить существование объекта и субъекта (онтическое) в их абсолютизированном равновесии и тождестве как бытии, что есть форма отчуждения превращенная. Ранее Платон трактовал бытие как идеи, что есть форма  отчуждения отвращенная. Аристотель – как «чтойности», что есть форма отчуждения остраненая. Исторически перебраны все варианты абсолютизации отчужденных форм. И сама философия, и реальность требуют преодоления,  как высшей формы «снятия» (Гегель) отчуждения; необходим бытийственный анализ  онтологического во всем динамическом многообразии содержаний.
Отношения деятельности в аспекте ее как бытия будут подобны отношениям вектора и скаляра, причем именно вектор складывается и поддерживает скаляр. А также как отношения структуры, связи к системе (отношениям). А система должна пониматься не только в систоле, но и в диастоле. Что есть вхождение крови в сердце и распространение ее из сердца, в большом — совокупная личность, – и малом круге обращения — личность актическая  И не столько как личность (целостность, система, индивид) фактическая и актическая. И не только персонально, что есть только персонификация роли в условиях широкого произвола, связанного с неполной ответственностью ее за действия именно как ограниченные пониманием, статусом, этосом и ситусом, последнее в расширенном, не только социологическом смысле, как круг пребывания, «где, но и роли. Роли есть иное персонификации, подчиненные  частичной  структуре, что оборачивается в ро(знь)ль. Влияние последней  велико, но может проходить через стадию различия именно как раз-личия на-личного, чего не заметил Сковорода в преувеличении роли  розни и сродства. Но это сокрыто и скрыто, а нередко — и скрытно и скрытно. Именно вес (вещество\существо), а не масса статуса проходит направление (вектор) и скорость (ускорение) и силу, и траекторию, что определяет  всю «мелодию» деятельности в ее полифонии, лежат в основании становления аутономной личности и ее деятельной реальности. Поэтому деятельность есть бытие и сокрыто как во времени, так и до времени, — а именно, сокрыта ее транстерминальность. Здесь и далее мы будем понимать терминальность в щироком смысле, по меньшей мере двояко, не только как терминальность (граничность) конца, но и начала, не только как ограниченность термина, но  прежде всего как граничность разъединяющего соединением и соединяющего разъединением терма. Будем понимать как своеобразную ре-альность и реаль-ность, оборот и оборачивание, как непустую транстерминальность ограниченного, термального в отличие от терминального, в существе — транс-терминального, транс-дуктивного (в преодоление традукции), в частности, транс-грессивного, транс-диктивного (о диктах разговор будет в своем месте) и даже как о трансе, обычно сопровождающнегося ясновидением и яснослышанием. Будем говорить о терминальном как существе и созерцания, и откровения созерцательного, что есть превращенная форма умственной деятельности — небесные голоса, видение умными глазами идей и тому подобное. Терминал, перешагнувший через терминальность, ограниченность смерти и рождения, ситуса, статуса и этоса деятельно, причем не только жизнью в смерть, но и смертью в жизнь (как было в видениях Малевича),  разворачивает Деграданс назад, к факту не смерти, а рождения и порождения.  Кардинальные переходы, прежде всего в понимании и объяснении, с опорой на интенцию интенсивности постижения, восходящего к образу отношения к существующему как на-личному в глубь его в-себе через  постижение сокровенного, — и есть терминальность деятельности. Деятельности как процесса, сокровенного времени, его бытия, основанного на деятельности, возвышающейся и охватывающей процессы и движение, её прото и предбытие, и — бытие как таковое. В терминальности встречаются кто и что в отношении никто и ничто (не делал\не существовало) и  пре-творяются через не-все и не-везде во нечто и некто, наконец  — во «всё всем всюду всегда» (Лозунги Авангарха. См.: Мир умир!. М., 2009). Это  возвращает к реальным не-реалиям никто, ничто, нигде и никогда. Часто вместе и в одно время. Как у реалий не встречающиеся, но сходящиеся в деятельности  при опосредовании процессуального – мефода и средства. Последнее  часто ограничено по средствам, например, — по средствам ли Вам осуществить свободы? Или – для чего Вам такие средства, как права? в их не ограниченной при-стьствующими средствами посредственности, ограниченной только уровнями где? И когда? Таким образом, в деятельности как процессе, главное – терминальность (двоякая по меньшей мере) между ни-что  — им может быть все что угодно реальное, взятое «в-себе» как крайность или, в пассиве, в нее превратившееся. А также и ни-кто, что не значит отсутствие кого бы то ни было, а просто никогда, что и есть основа времени, его деятельная термальность (как существо темпоральности, темпа). Данное  отсылает к где нигде как терму-существующему, её средств от метода\мефода, подчиненных, Идеятельностных сторон реальной цельной деятельности. Она есть опора, условие, средство и следствие его бытия и его как бытия. В бытии деятельность и только она становится универсальной. И ее составные слои и стороны ( воплощающиеся в предметности) – универсалиями универсума, а не простой логической абсолютизацией, как в споре об универсалиях в страхе перед мистикой Востока. В целом время – переход небытия в бытие процессом. Именно он и является бытием, поскольку именно бытие осущесЬвляет энергийно различные уровни дюнамейи (движения) как небытия в его воз-можностях, воз-можных в можестве и неможестве конкретной, конкретизирующейся из  абстрактной, деятельности как абстракции и деятельности над абстракциями.  Которые объемлются и направляются бытием деятельности, ее реальности как реализации, затрагивающей неизбежно и как минимум, рес-ализацию. Поэтому понимание существующего как бытия, хотя и  отчужденно и реСифицированно, но это имеет корни не столько в гипостазировании, но и  в зависимом от него ипостазировании, как элементарной форме персонификации редукции Например, это видно в приводимом Агамбеном примере открытого как созерцания льва во время покоя, что совершенно оторвано от его жизнедеятельности и охоты как ориентировочная деятельность; созерцательность этого акта отрывает его от деятельности  и скрывает откровенность открытого. От нее оно, созерцание, целиком зависит, хотя и играет свою роль, если  транс-дуктирует, обретает не только где и когда открытого в никто и ничто развивающейся их жизнедеятельности деятельности, из которой и в зависимости от которой и происходит ориентация. При этом с отчуждением и замыканием в где и когда. Вообще отчуждение, о котором будет еще сказано много, всегда опосредовано абсолютизацией где и когда, средних уровней реалий и их, реалий, предметности.  Преодолевается отчуждение в деятельности и деятельностью, что и становится ее  Бытием. Поэтому мир, в существе, есть небытие, а  не только, как говорит русская народная мудрость, «во грехе лежит», что выявляет его существо как небытя человека по отношению к благодати. Деятельностью это небытие восходит к  реальности и реальности ее самой, к бытию как полноте и целостности (а не простому единству, как в метафизике всеединства), существования, сути, сущности, существа. И это есть – Иное ступеней существующего. Поэтому бытие есть иное существующего и существующее как иное. Переход из небытия к бытию. В основе он есть переход от несуществования к существованиию его бытийной дюнамейи, раскрытию его эроса через «для себя» и «для другого», с критеированием и доминированиеи для-иного. Поэтому время  всегда иное и есть способ осуществления иного (хотя Кузанский и отрицал иное в «неином»), хотя иное есть неиное как свое неиное; но его нельзя сводить к ступеням иного, его нисходящей, апофатической, кенотической реализации – для-другого и для-себя. Существование для-иного есть существование для бытия, хотя его осуществление в реальности, реализация, есть деятельность. В этом смысле вопрос Кто это всегда вопрос об Ином и ином как активном начале, активность которого не усекается в сектантскую. Это неизбежно в принципиально сектантском протестантизме, образце социальности и антиобщественности, сводящейся к денежному успеху любой ценой  и разжиганию у других потребностей, сведению к ним интересов и ценностей образцу капитализма (Вебер).   В осуществлении субъективного как акЦтивности в реальном. В цельной деятельности, подчиняющей разделение  и раздробление труда, и работы. Они принципиируют как критериум (критерий критики) над ними, не позволяющей сводить жизнь к гегемонии продукта, товара, вещи как оторванных, обособленных, отчужденных, а потому и вырванных из деятельности и чуждых бытию, формальных сторон предметности как средства\метода деятельности в действие потребления. Кто реальный и как реальности есть всегда Иной. Он ИнАк. Поэтому на изломе времени, то есть самой деятельности как бытия, обнаруживается образ, прежде всего будущего, поскольку образ всегда в ином и через иное, что ведет к принципиально и критериально Иному, к иконическому, как иНоническому. К образу, как обратной стороне видимой явленности незримого, невоспринимаемого, проявляющегося в своем непосредственно ином – в пред-мете своем, главным образом как преодолеваемого прошлого тоже изменяющего своё обличье в деятельности. Он предметен именно потому, что пред—метен и со стороны Иного, есть его явленность в ином, в пределе-в  другом как преддеятельности, предметной деятельности; на другой стороне Иное проявляется как символ, в пределе связывающем все предметное через образ, инаКону вединую предметность. В критеировании первые две подчиняющие, как принцип и доминус., в конечном счете – гегемус,  в-себе, хотя именно поэтому Иное соотносимо с В-себе как его для-себя в качестве Другого. Он отличен, от в-себе, что есть конкретизация Иного кактакового и ведет к другому. Так осуществляется на среднем уровне предметность Иного; в – себе реализуется как реальность из Реальнейшего, как инаковость. До известной степени таковой является все иное, но идеятельная сторона, в противоположность веществу как содержанию, проходит стадии  идеЯально\матеРе-иального и  мтеРеально (матеро)\ИдеЯального, — их соотношение может оборачиваться и пекреворачиваться в деятельности, особенно по-стижении и до-стижении. Но всякое Существо хоть минимально затрагивает вещество, делая и его вещим, что раскрывает Иное в   знаке, слове, сущности. И это – сокровенное, всяческое во всех и всё во всяческом. Оно делает все не столько единым, что есть проявление Иного, но и реальностью Иного во всем. Всё реально и всё-реально. Вещее. Предметность осуществляется деятельностью как иное ее, бытие. И в нем сокровенное инако, что постигает и достигает человечность как Инак. И это раскрывает другое как скрытое за существующими, связанное через суть\сущность и  сущность\суть, комплиментарно-разноречивые стороны сущего, прежде всего как другого и Другого, что сокрыто и требует раскрытия, в частности, как средства\мефода и мефода\средства.



                V.О действительности

С вопросом о реальности соседствует вопрос о действительности. Действительность, по самой своей этимологии связана с действием, наиболее простой деятельности, более всего связанной с потреблением либо некоторого предмета, либо некоторых сил при воздействии  на объект. Действие также понимается как отдельный акт деятельности и абсолютизируется западным активизмом (в отличие от российского акционизма) в пользу прежде всего наиболее характерного для нее — оперирования с вещью. На этом стоит американский и американизированный прагматизм, поскольку прагма в переводе означает вещь. Другая сторона деятельности, как правило в нашем мире человек непосредственно или опосредованно технологией (техникой в России) обычно не принимается во внимание. Несколько более легкую форму прагматизма можно рассмотреть в американизированной аналитической (логической и лингвистической) философии, наследнице позитивизма и атлантического эмпиризма и сенсуализма. Проверка истина («правды»,truth) а не действительной научной истинности, которая есть её цель как духовного образования, заключается сверкой, «как есть на самом деле», с «фактом», хотя такая сверка сама есть акт, как актом является то действие предметной реальности, с которым сравнивается высказывание. Поэтому логичнее говорить об акционизме акта, который соединяет созерцание с реальностью, одной реальности с двумя другими. На это обратил внимание неогегельянец Джентиле, который полагал важнейшим соединение теоретического и практического духа в определенном акте, хотя это положение осталось им не развитым достаточно. Однако вопрос об акте как элементе неотделимом от акции деятельности в целом подводит к вопросу о природе действительности.
Обычно, в повседневном языке, под действительностью понимается «то, что действует на нас в целом», в особенности — на определенные органы, органы чувств. Такое созерцание чаще всего относится к  действию, потреблению существующего. Поскольку созерцание и познание можно выделить из цельной деятельности лишь в абстракции или абстракции социального разделения или даже отчуждения, как и другие три стороны деятельности, различающиеся лишь по акценту и стороне её ориентации — вещно-реСлигиозной, познавательно-научной, гееннической, эстетически-художественной, генической, собственно умственной, чаще всего имеющей, как творческая, философски-бытийный оттенок, ургической. Для целостного организма все зависит только от дистанции к веществу, как мотив для многих — также как можно более отдалиться от стихии, и не только природной. Тем не менее, дистантное отношение к действительности само есть определенное действие и даже специфическая деятельность, а именно — предметное определение реальности (в развитом случае не только реальности пред-мета, но и своей, и общества). Она состоит в определении предметным образом реальности противолежащего и состоит обычно из создания представления ¬ пред-ставления предметного, что связано с действиями, исходящими из него восприятия и ощущения (чувства самого разного рода), точнее, оЧуШения. Чувство действует прежде всего интуитивно, выявляя в восприятии, достаточно целостном, ориентиры нового и новые ориентиры, цели, сознательно, целенаправленно или неосознанно (что абсолютизировано Гейдеггером, Бисвангером и Агамбеном), тогда как и свободная интуиция имеет целенаправленный характер, что становится предсуществованием цели в деятельности как основе действительности. Пред-ставление как предметное отношение формирует на основе интуиции-откровения («мистической», бытийной, открывающей, вырастающей и оплодотворяющей эстетическую, рациональную и чувственную, каждая из которых включается в первичную как по меньшей мере восприятие — и на своём уровне подчиняет\использует ее) — цели представления, в преодоление\использование которого возникает определенная идея как содержание субъективного как целого субъекта и данная сознанию, осознанная в качестве цели как проекции ценности. Иными словами, действительность есть результат определенной деятельности некоторых, а значит, и всех, органов конкретного субъекта, который в идее и цели достигает своей абстрактности, необходимой для свободной произвольной деятельности. Поэтому и созерцанию предается достаточно абстрактный субъект деятельности, что только и позволяет получать общезначимые результаты, что распространяется и на всю деятельность (даже если она раздроблена на операции), а значит, и на действительность. Действительность в действительности есть такой регион в предметной реальности, который уже преобразован человеком в его достояние или находится на грани такого преобразования. Поворот действительности как результата действия в то, что действует связан с общей структурой деятельности, ее, скорее, микроуровневнем как энергейи, преобразующей дюнаимейю в результат эросического, восходящего за счет танасичности другого реального, средства. Что связано с пространством взаимодействия), при содействии эросичности со стороны некоторых сил (что связано со временем) в целях получения некоторого результата, не бывшего ранее и порожденного из ничто частичной определенности средства и усилия силы. Таким образом, следует скорее говорить о человеческой реальности, чем о действительности, или же можно говорить о деЯтельствительности, чтобы охватить предметную реальность в целом ее самодвижения. В равной мере стоит скорее говорить об актичности, чем о фактичности, которая от актичности главным образом отказом от активности органов субъекта, индивидуального или всеобщего (поскольку универсум в данный период находится в стадии творческого становления) и активности причин, более широко — реалий, его породивших и сочетающихся в этом нечто очно или заочно. Поэтому актичность есть элемент акционичности, рассматривающий не только непосредственен, но и опосредованно участвующее в существовании единичного или со-бытия многого, не говоря ужео про-из-шествии Вселенной как таковой.
Четвероякость нарастающего в обобщении антропного принципа лишь фактически подтверждает вывод Гуссерля о четырех слоях «чистого» сознания — от предмета (Особенность констант) до сущности (особенности сторон вселенной) до эйдоса (особенности вселенных) до смысла (особенность вселенной сознательная). В последнем происходит самообоснование сознания, что означает в нем реализацию в превращении и обращении субъекциального, не поддающегося внешнему воздействию, а именно — смысла. Можно предположить, что смысл — присутствие универсума в данном в связи со специфической конфигурацией данного. Гейдеггер считает, что мыслят смыслами. Представляется обратное – мыслит смысл, именно он на экране созания располагает обернутые, субъективно-объективные воздействия так, что в его плоскости отражаются все четые слоя универсума.Однако, «чистое» сознание нуждается для себя в очистке (редукции), что ведет к редукционизму, а, во-вторых, действующее сознание, из которого оно возникает и в котором реализуется, бытийно, то есть обычно имеет восходящий статус. Путь от предмета к его сущности и внутренне-внешнему образу и смыслу сменяется путем от сконструированного предмета как прпед-ставлени смысла – к представлению в виде эйдоса (пространство) и полаганию его сущности (время). В завершение осмысленным предметом, при чем ядром его является его собственный смысл. Смысл в первом акте помыслил сам себя и соединился со смыслом субъекта, который в принципе, универсален (если не искажен отчуждением). Это уже действительность. Мышление Гейдеггера скользит по паоверхнности действительности, субъективно не проникая в реальность как таковую. Обобщение социологических и психологических моментов  второго акта деятельности осуществлено Элибайером и Мише. Они выделяют проективность, не различая его мотивов и механизмов, практическую оценку, по существу — сравнение в пространстве и времени с другими актами деятельности, что осуществляет обычно сознание в своей «горизонтали», и достаточно таинственную «интерацию». Сознание же, как носимое конкретным (даже в своей организованной или стихийной всеобщности) субъектом не только синтезирует, но и анализирует, катализирует (оставляет без вмешательства) и спонтанизирует, проявляет смысл из глубины субъекта. Из его субъектальности, проходя субъектиальность, постижение себя, субъективность, постижение иного в близком соседстве с субъектным, прямым воздействием на его объективности как, впрочем, и всех остальных так, что сам субъект в глубине есть воздействие субъекта на объек в противоречивом единстве и превращении. Задача созания во всех его органах – обращение реальности в действительность так, чтобы при этом действительной стала и сама реальность, то ест произведение к бытию, таящемуся в смыслах, самом глубоком уровне и объективности, и субъективности, и их неразрывном (помимо субъекта) взаимодействии. Это — путь к оборачиванию и превращению того, что готово к этому. Пока что, в условиях во многом и часто разделенных, отчужденных субъектов, действительность напоминает зоопарк с индивидуальными клетками. Деятельное восхождение без утраты единичного к всеобщему означает торжество бытия и бытийной деятельности, обращения жизни человека в житие. Ядро сознания не поддается внешнему воздействию, поскольку любое воздействие имеет предмет, а сознание само по себе предмет предметов и поглощает частные воздействия в своём универсальном смысле, хотя и в нем выделяется конкретная зона, «смысл жизни», непостижимый часто именно вследствие того, что он есть тот свет, в котором видится иное. Сознание есть иное универсума, как и совместное и всеобщее сознание рода человеческого — иное к универсуму, держит дистанцию к нему как созание, способное в своей двусторонней-граничной толще вмещать и предмерт, и сущность, и эйдос, и смысл, хотя субъективно (осознанно) они распределены между уровнями сознания до крайности — смысла, имеющего субстрат и содержание.Само сознание есть деятельность бытия, имеющая все уровни такого действия и потому оно — действительность. Реальность поддеживается в действительности сознание\ями. В этом отношении деление деятельности на цель, средство, процесс, результат слишком примитивно и не раскрывает оборота и оборачивания, роли сознания в деятельности и, следовательно, не раскрывает ее творческое бытийственное (всесмыслове) бытие. Такое рассмотрение редукционистское и обедняющее. Более того, самой внешней действительсности не существует без дЯтельсмтвительности сознани. Действительность поддерживается сознанием и сама есть не нечто иное реальности, но преображенная, преращенная и обращенная субъективная реальность.
Итак, о действительности можно говорить только в аспекте преимущественно с-деланности, из-делия, вписанного в реальность или книжно ее описывающего. И выражение «реальная действительность тавталогично и использование действительности в расширительном смысле есть определенный плеоназм. Поскольку все стороны духовного постижения также являются активными и абстрактными в смысле охвата универсума в целом, построены по этому принципу как результат определенной деятельности, действия-гония действительности по большей мере, а может быть и целиком, обращает внимание на вещную действенную компоненту акцивности сознательного субъекта—если не говорить о субъектах дисперсно-сознательных, общих. Приметим, что сознание, не смотря на доминанту объединять, способно и расчленять и расчленяться между элементами совокупного субъекта, в нормальных условиях даже приобретая опыт совместности. Действительность накоплена родом человеческим, и в ней доминирует реалия «Кто», особенно в аспекте «Как», то есть в сумме она представляет соединенный\разъединенный труд, работу, потребление цели действия и преображение ее в производную цель, ургию. Но в любом случае действительность есть результат процесса, то есть некоторого самодвижения вплоть до творчества, и доминирование творчества возвышает предмет действительности, чаще всего вещь, но может быть животное, процесс или элемент природы, выше по лестнице ценностей от потребительной стоимости вообще (низший слой деятельности) до стоимости, цены(ценимого) до ценности, точнее, воплощения ценности, что редко и скорее говорит о восторженности созерцателя. Итак, действительность — опредмеченная и предметная форма существования субъекта, наделенного соответствующими органами. Соответственно, как действительность, она может не только опредмечиваться (под воз-действием), но должна и распредмечиваться (тоже под воз-действием). Она может обмениваться (достаточно опосредованно)на предметы действительности других свойств, но может и задержаться в своём движении (что тоже есть действие в совместном субъекте), то есть ресифицироваться, остаться или действовать только как вещь. В последнем случае происходит отчуждение человека, его создавшего, как и человека, его потребляющего без эквивалента и от предмета действия, и от процесса его, и от себя самого, и от человеческого рода. То есть, от всех соответствующих этим аспектам, сторон деятельности. Подобное состояние с разными доминированиями на разных уровнях развития социальности, господствует в преистории и предыстории так, что именно отчуждение от человеческого рода становится не единственной, но важнейшей, ведущей формой отчуждения содержания деятельности, всё еще часто представляющей собой активность, что свидетельствует о переломном характере эпохи, времени. К тому же, деятельная реальность, вписанная в реальность в целом, в предметную реальность, заметно истощило своё ближайшее окружение. Это требует не только изменения характера труда и работы, не только изменения его потребления-действия, но и перехода человечества на преимущественно более высокие уровни акцивности, уже собственно акцивности, а не только не имеющей непосредственного смысла активности. Примером может служить последнее направление в искусстве — акционизм, нередко доходящий до эпатажных и мазохистских форм (Павленский и др.). Современное общество, во многом основанное на действии инфраструктуры и искусстве оперирования «инфратоваром» — деньгами, неуклонно идет к закату, растекаясь в глобализме и валютных гегемониях, торжество работы и существования. Всё более активизируется деятельность бытийная, ранее более всего и у большинства быт-тийная, что связано с новым применением электричества и не зауженной интеракцией, причем не только с другим человеком, но и с неодушевленным предметом, что создает новые условия для старой субъективности и со-общественности. Это, и другие современные явления восстанавливают и умножают отношения гонии в пользу ургии, подчиняя себе посредующие уровни, пространство-средство и силу-времяне за счет их деградации, а оптимизации. Тем самым в действительности возникают условия для целостной деятельности целостного человека, и не только в действительности как переплетении деятельностей специфических разных человечЕстей; сама действительность становится постепенно и в представлении, и фактически (насколько позволяет материал и материя), дЯТельствительностью для субъектов разных степеней общности. Может быть, контактно ¬ и с туманностью Андромеды. Отметим попутно, что действительность развивается и преображается только усилиями делателей; включая и определенное пространство и средства и время и силы, она сама не способна разъединить в действии и сочетать-Преодолеть в ургии ни атома своего предметного тела. Просто человек относится к своей предметной деятельности предметно, как элементу его собственной субъективной реальности.
Одна из самых больших загадок философии была загадана Гегелем, высказавшемся в том смысле, что все действительное разумно, всё разумное действительно. Здесь вновь всплывает ограниченность европейской философии (и теологии), сводящих всё к сущности и её существованию, что особо было показано Аквинатом и с тех пор господствовало безраздельно. С одной стороны, этим характеризуется недостаточное понимание субъективности, не возвышающейся над разумом как познавательной способностью только и способностью «постороннего» миру человека. Человека, вглядывающегося со стороны в явления как явления и делающего на их основе одни только логические заключения, а не только заключения «умные», не сводящиеся к «раз», однонаправленности, а суждения и взгляды, феории «логосные». Это относится к уму как основе бытия и духовного, духа в любом его смысле. Над сущностью, всегда связанной с отдельным или особенным, господствует усия, как сущность и именно этого, а потому и всеобщего (даже в логике единичное рассматривается вместе со всеобщим). С другой стороны, данная ограниченность ведет к абсолютизации действительности в ущерб прочей реальности и ей самой как реальности, к ограниченности ею как созданной умом и при посредстве ума. Поэтому православное представление об энергиях (включая божественные), действиях-деятельности, распространяющихся за пределы непосредственной действительности, действительности нынешней и здешней, «здесь-теперь» существования  в не-здесь-теперь,  по крайней мере, в зону везде-всегда, преодолевает ограниченность действительности ума в его существовании вовне в зону, доступную лишь уму в усийности ( сущности как о-смысленности), в зону беспредельного экстенсивно и интенсивно, что принадлежит уже сферам реальности и предметности следовательно, коль скоро реальность реальна. Осмысленность реальна только если она основывается на духовном и, соответственно, всеобщей акцивности ума, а не сведена к осознанию своей ближайшей, прежде всего телесной, действительности. Вторая позиция, являющаяся неправильным логически оборачиванием первого суждения, поскольку ни разум целиком не входит в действительность (существует его несаморазвитое ядро), ни действительность не входит целиком в разум, поскольку существует действительность, созданная не на основании  разума а, например, чувств, то есть субъект и предикат суждений не распределены, что воспрещает оборачивание. Говорит больше не столько о завершенности разумного в действительности, сколько о действительности самого разума, что отрицает в нем его самостоятельную реальность, например, интуицию, которая подчиняет себе и саму интенсиональность разумного на предмет (за счет обращения не только к сокрытому, сущностному, но и к сокрытому и сокровенному, понимаемому и постижимому). Этим утверждается как последним штрихом панлогизм (основанности всего на Абсолютном духе), так и отсутствие сверх и субразумного в человеке и его деятельности, что составляет серьезный пласт реальности действительности. Поэтому действительность никогда не будет  не окружена реальностью. Все реальное реально как реальна сама деятельность-движение. Даже умственная деятельность как прерванное (Сеченов) и отложенное, интериоризированное (Выготский) и автономное (на основе аутономии) действование, действование опосредованное и опосредованное действованием движение-оборачивание (как преодоление) есть реальность действительная как таковая, а не столько в смысле гегелевском. Расширяя его панлогистскую схему (Разум действительно связан только с действительностью его самого) до панреалистической правды, можно сказать — «Всё умное реально. Всё реальное умно. Потому они есть духовная составляющая бытия.» В этом случае ум возвышается до мудрости, способной  постигать сокровенное — духовное, а значит, и Всё. Везде. Всегда. Всех. Всё реальное и всю реальность, не исключая и субъективную, не ограничиваясь только действительностью, прочно связанной с действием непосредственным.



.(Цель, средство-сила, процесс, результат)













              VI. Реальность цивилизаций. Россия как предмет исследования
       
                Деятельность и цивилизации

Характер, особенности, природа существования народов постигается в предельных качествах, как достигнутое развитие человека определяется уровнем всего человечества, а вовсе не его отдельной части, как полагает оксидентал или ориентал.В Русьссии более всего ориентация идет на преодолевающую цивилизацию культуру, воплощенную не только в культурных артефактах, как в чистых цивилизациях, а даже всамом языке. Поэтому различия предельных жестких структур к системе человечества, цивилизации, очерчивают реальное развитие деятельности входящего в него человека при опоре на исторически исходную форму культуры как уровня развития субъекта (Шпенглер, Межуев) и выражается в адаптирующем влиянии сообщества и его адаптивности к окружающей среде, ответах на её вызовы (Тойнби, Маркарян). Жесткость цивилизационных рамок накладывает свои характерные черты на разделение труда, н, всё равно, само оно связано с характером исходной деятельности, той её стороны, которая (всё еще) доминирует. Культура у народов, способных создавать её не в раздроблении на изолированную религию, науку, искусство, философию (цивилизационный, разъединяющий людей вариант, механизм), при первоначальном органическом возникновении нерасчлененно сочетает эти стороны с малой спецификой (меридионал, «мифологичные»— Леви Стросс). Но способна создать на основе разделения труда урганон (субъективный реализм в воплощении) деятельности, что и происходит в России, никогда не терявшей культурный стержень и постепенно кристаллизовавшей его под давлением необходимости для внутренней свободы в собственную цивилизацию, а внутренней свободы — в Урганистическую культУргу  как воплощение субъективного реализма). Пока что это — долгая её заря, северная долгая заря. Первичная культура (не совсем удачный археологический и этнографический термин) опирается непосредственно на этос человека как свободного (его видовой признак, из нее уже – разумность) существа, который раскрывается как деятельный поЙэтос, хотя часто сохраняет этосную подоплеку. Всё это связано с тем, что всякое в-себе так или иначе проявляется в для-себя (внешнее), в котором прорывается для-другого и выявляется отзвук для-иного. Но доминирует одно, не у4трачивая всего остального. Как будет видно, это серьезно сказывается на характере и судьбах цивилизаций ¬— меридиональной (не совсем еще цивилизации), ориентальной, оксидентальной и рутенической (русьссийской) в наипоследней степени доминирования в их ряду. Характер деятельность как воплощения и способа развитя свободы, если она не есть разрушающее все связи необходимости самоубийство, а пре-одолевающее такие свяи и отношения наращивание их уже для свободы дальнейшей, во многом определяет характер жестких, и потому более очевидных форм деятельности. Деятельности, базирующихся на превалировании той или другой стороны деятельности в предвидении их трансцивилизационного объединения иначе слабой деятельности человечества как целостного совокупного многообразного субъекта. Пока что «цивилизаторская» роль глобализма заключается в экспансии одной из цивилизаций, в принципе, побочной и ориентированной на этологическую «свободу» человека. Её адепты привычно перекладывают ответственность на другие цивилизации и определяют глобализацию как «конфликт цивилизаций» (Хантингтон), что обнажает сущность цивильности как глубоко пронизанной милитаризмом внешним и внутренним (полицейтаризмом). Тем не менее свобода всё более разворачивается в доминирование у большинства аутопойэсиса ( в минимуме – полного овладения собой как осуществление своей целостности и цельности в высшем уровне субъективной реальности), как свободы и от собственных низменных свойств, что должно деятельно и для деятельности возвести человека до уровня Урга, деятельность основать на Урганоне, и вывести ургию в первые ряды различных сторон деятельности, поочердно доминировавших (как сейчас во многом доминирует геенническая сторона). Ургичность связана с личностью, и они обе по характеру ее истории, никогда не прерывались от начала Русьссии, хотя искажались, эксплуатировались, были причиной несчастий как её самой, так и людей в ней.
Деятельность, как известно, есть субстанция человеческой жизниКак движение – всякого существования, независимо от массивности его внутреннего бытия, есть путь её наиболее полного и свободного из них — предметного поворачивающегося, оборачивающегося, обращающегося и превращающегося, то есть свободного предметного, потому и реального, бытия. Как действительность, она есть реальная, содержательная субстанция всего. Обращаясь к ней, можно раскрыть особенности цивилизаций в человеческом совокупном сообществе планеты Земля.
Ядро деятельности — отношения между взакимосвязанными крайностями субъективной предметной реальности, их «общим центром тяжести» (Кпелер), хотя и сами они есть предметные реальности сами по себе и по противоположности — субъектом, актором ( в не5оторой мере) действия, и объектом, страдательной (до известной степени) стороной акта. Из этого акта возникают все стороны и особенности субъективно-реальной деятельности людей и культурно-цивилизационных типов. В самом грубом виде мы имеем (среди других субъектов) человека(воплощенного в принципе6 в предмет) и (среди других объектов) — предметную вещь, не лишенную субъективных свойств самостоятельного движения. Именно в их отношениях коренятся возможности производства, социальной и общественной жизни, духовных представлений,— всего того, что впитывает в себя личность, вступая в деятельность, в мир. Чем она руководствуется в деятельности, что своей деятельностью создает и поддерживает, — нельзя же отношения к миру понимать только как платонические, отвлеченные что, впрочем, тоже деятельность ; созерцание. Бесспорно, было бы глубоко ошибочным попытаться вывести все общественные, природные и человеческие реалии из указанного отношения непосредственно, без учёта качественных  переходов и оборачиваний самих сфер жизни и подсистем. Общество много богаче, но оно не могло бы существовать, не осуществляясь в ментальных, политических,. социальных и вещных действиях, не обретая в их взаимосвязи  динамейи (возможности) и энергейи, (действительность) дальнейшего как минимум существования, если и не связанного с ней бытия. Существование также определяет себя как таковое через бытие. Из них вещные являются важным условием, без них иная деятельность теряет основания, хотя, вполне возможно, что основания эти подчинены более высокой деятельности, но никогда — до конца. Без этих, «производных», других до уровня иного,  ущербна и вещная деятальность, в ней доминирует элементарная подситсема, способная выродиться в структуру, действие. Так может случиться на любом уровне деятельности при попытке ее преобразования — именно вещественная сторона способна оказать наибольшее сопротивление и потребовать наибольшего струда. Только развитие деятельности даёт основание совершенствованию всего общества, его исторического совершенствования (без которого нет не только бытия, но и «общественного бытия» не только в марксистском, но и более широком, включающем и его, как деятельность включает труд, субъективно-реалистическом смысле слова); любое общественное изменение доказывает свою благотворность или разрушительность влиянием на непосредственную деятельность, в которой свершается существование мира как единое и целое, универсум. Мир, опосредующий субъект и объект, в свою очередь, есть обстоятельства деятельности (элементарные реалии где? и когда?). Становящиеся сами объектом деятельности и существующие до тех пор, пока дают простор деятельности, в котором выражается она как бытие Бытие в предметной деятельности отчасти еще потенциально, отчасти уже реально соответствует универсуму во всем его универсальном массиве реальностей, потенциальностей и нереальности. Включая ничто. Которые тоже пре6дме6тны, в пока что рассогласованных реалиях, дюнамически и поддающиеся ре—ализации. В этом заключается многообразие реальности универсума, как и отдельной личности.
Личность опосредует глубинные для нее, прежде всего её собственные, субъект-субъектные отношения на одной стороне,( что соответствует уровням и сторонам деятельности), социальные отношения – на другой политические на иной и духовные, включая отношения к самой себе — на третьей. Это и делает личность единством устойчивого и подвижного, выражением противоречивости беспредельного\, общеисторического и временного. Однако основой в исходном, наиболее простом отношении остаются субъект-субъектные (в-себе) отношения, и их посредник – отношения  с объектом  — все остальные измерения личной жизни, как правило,  вне её отчужденных форм, свободны в пределах, не разрушающих, а укрепляющих этот корень – основу.Но в преисторическом, отчужденном состоянии основой (как это и было в естественной истории) представляются действиЕтельные, объек-объектные отношения. Они не отменимы, но поддаются пре-одолению первыми, последние не отменяющими. Хотя   личностными, на философском жаргоне «субъект-cубъектными» и потому основными, могут быть любые отношения, хотя чаще всего это – отношения по  непосредственной жизни,деятельного в ней жития—бытия, а жизнь производится сама через себя, через субъективность(См. Дроздов В.С. Проблема предметности в человеческой деятельности. Дисс., 1991, М. Ин-т филос), то есть субъективную в узком смысле реальность прежде всего. Так уж сложилось у человечества до сих пор. Собственно говоря, это и есть субъективность, свобода, основные ее условия.  Поэтому можно сказать, что любой вариант общественной жизни и личных отношений, цивилизации, истории, культуры и входящей в историю цивилизации (ургической, качественно изменчивой, в отличие от количественных механических) реальны. До тех пор, пока осуществляется действие между человеком и миром объектов природы. Жизненным нервом бытия человека являются отношения его как субъекта к нему же как к будто к объекту, а точнее-предмету, предметному в субъективной реальности, реальности его же самого. Короче, отношения внутреннего противоречия его предметности. Не случайно на Руси мир природы считался и считается основным,  субъект предметные, исходным, в нем осуществляется предмет-предметно ( с разными полючами,в узком смысле они здесь друг для друга максимально, но предметы, что связывает и придает природе черты субъектности, а человеку— субъективности) отношение. В этом — отличие от других культур, где господствуют объект-объектные отношения так, что объектом оказывается и сам человек. Специфическим но объектом, не способном на интуитивное проникновение в бытие существующего, скользящего по поверхности. Бак уже отмечалось, Бергсон не довел до конца анализ интуиции и интеллекта, приписав интуиции инстинктивное значение ( которое этогогичесвки оно имеет и у отчужденного человека), интелеекту – внешнего созерцания, которое он имеет и у высших приматов, что делает господствующим объектное. Для русьссийского человека интуиция, исходящая из целостности своего существования и бытия, проникает еще глубе, до сокровенного, собственно бытия предмета превращая его в предмет, а постигается глубинным уровнем (субъектальным)— основой бытия и связывает как деятельность и в последующей деятельности разноричиво это тоже предметное начало предметной субъективной реальности. Акт реального, прежде всего мате—рЕ(и)ального преобразования природы, что не всегда на пользу обеим сторонам или же прибыток недоплачивает недостаток. Среди природного необходимо отметить именно отношения человека к самому себе(сокровенное России, хотя пока что не слишком высокое, да и сокровенное мира, не ограничивающееся самосознанием, и восходящее до Само-сознания, (См. Мир умир! М.,2009., С.41,53.), что создает в принципе особую природу, человеческую. В ней сама природа приходит в отношение к себе самой, чего нет в иных  природных явлениях. Поэтому человека нельзя сводить только к его природной (преимущественно меридионал) (как и субъективной) составляющей. Он есть не индивид только, или только индивидуальность, не человек только. Но ( в разной степени и субъективной реальности) личность, носитель вечного, бесконечного, самопричинного, творящего, словом, беспредельного. Тем более важны фундаментальные способы его отношения к иному, тому, что положено как объект, в чистом случае (и особенно – в России, и в ней в первую очередь), понимаемое как личность, как «на-личное» (и общество как «на-личность»).
Особенности связи принципиального субъекта и принципиального, не всегда природного, объекта, — предметной субъективной движущейся оборачивающейся реальности (здесь субъект и объект , в предметности, взаимозаменимы в известной мере и, в частности, в известном отношении, например, к целостности деятельности) воздействуют на весь облик общества вообще и конкретных обществ, цивилизаций, в частности. Не только в качестве внешнего основания, но и как общая парадигма (мефод деятельности) отношения человека к реальности как элемента действительности и способа полагания действительности его собственной  — будь то реальность вещная, социальная, политическая, духовная как самоотношение индивида. В то же время отношения человека в качестве субъекта к объекту не так просто, как может показаться с первого взгляда. Предмет, как наиболее распространенный, объект, как и субъект, (существование которого можно предположить только как замкнуто-предметная самодетерминация,что субъективно, как и субъект-субъектное преодоление, что обычно и объективно. что не решает вопроса о принципиально внесубъективном существовании объекта), предмет деятельности, включен во многие системы, миры, целостности. Это и субъектные и объектные — природные, социальные, политические, духовные. Он отражает и особенности ландшафта, растительного и животного мира, осваиваемой данным народом территории, а также взаимодействует с наследием предшествующих поколений и будущих, с прошлой деятельностью индивида, тысячами нитей с ними связан. Последние охватывают целые регионы и эпохи, определяют образ жизни народа. Само деятельное субъект-объектное,  чаще всего рассматриваемое созерцательно,и оно именно созерцательно, только в одном его аспекте – познавательном, но и здесь отношение целостной, а затем и цельной деятельности, мефод-метод как средствопознания (и других трех духовных актов), его деятельное опосредование, его общие закономерности, являются важнейшим фактором.  Фактором, мучительно пробивающимися к доминированию в истории общечеловеческого (далее – и общеуниверсумного) основанного на деятельности единства, единиения (без гипертрофикации в Единое Платона и Плотина, Прокла) опирающегося на различия в цивилизациях, нациях и регионах. Примем на время субъект принципиальный (входящий непременно в состав совместных, совокупных, общих, всеобщих субъектов). И объект (входящий в состав принципиального, совместного, совокупного, общего, всеобщего предмета), как и предметность субъекта в качестве отвлеченных, абстрагированных сторон отношений в рассматриваемом ракурсе поисков предметного места России среди других цивилизаций, в том числе и планеты Земля.
Обратимся к выявлению некоторых наиболее значимых моделей субъект-объектных отношений, как обособляющихся время от времени сторон деятельности, ею полагаемых и ими опосредствуемых, но конкретизаций мирских предпочтений в связи с отдельными регионами планеты.
Любому непредубежденному взгляду открываются достаточно существенные особенности Запада — Западной и части Центральной Европы, англосаксонской Америки; Востока — Китая, Индии, Индокитая, отчасти — примыкавших областей исламского Ближнего Востока; региона Востока  Европы и Севера Азии, исторически связанных с Россией, и народов преисторических, по преимуществу южных и северных. Границы каждого из выделенных регионов неоднократно менялись; внутри каждого из них могут быть выделены «субрегионы», выражающие собственные варианты и противоречия «ведущих типов», их «размывание» на границах. Тем не менее, в каждом из регионов эмпирически наблюдаются особенности, связанные не только с особенностями территории, но выражающие также неповторимые черты общественной организации, цивилизации, культуры, деятельности, личности.
Что касается региона Востока Европы и Севера Азии, — то есть России,— то характерные черты жизни здесь связаны со своеобразным мирским «равноправием». Параллелизмом субъекта и объекта (что наиболее характерно для субъективного реализма),— не только природы, но и другого человека как иного и его самого как субъекта самого себя,— это и есть существо мира и миров, еще не раскрывшегося целиком в многообразии, но раскрывающегося так в подобной деятельности, деятельности бытийной мира миров, универсума. И их космического пересечения с сохранением самостоятельности  совокупного (человек, народ, человечество, универсум) деятельности. Собственно говоря, это – cвязь субъект-субъектная. Субъективная (в просветлении сознанием) в субъективной предметной реальности.  На Востоке важнейшим моментом является углубление субъекта в самого себя, в социальность, в божественность и осуществление деятельности, поскольку она совершенно необходима, а то и полное даосское «недеяние» в мире,  пренебрежение объектом. Запад — настойчивое утверждение субъекта (субъективности в первичности, самовольности, при подчинении ему субъектиальности и значительно – субъектальности и использовании сознания только как инструмента, т.е. «для-себя») в объективном (вплоть до полной субъективации) и обращение к самому себе, к другим, да и к социальным обстоятельствам лишь поскольку они объективны (доходя до предела его) и вызывают вопросы миропреобразования по себе. Если выразить отношения субъекта и объекта  при полагании мира схематически и. полагая за 1 сложность, а за 0 простоту, то Россия — это 1-1, Восток 1 - 0, Запад 0 - 1 и преисторический Север и Юг 0-0. Словом, это миротворцы, мироуступатели, миропокорители и мирные типы. Типы актуальные, реактивные, активные и трансактивные. Бесспорно, что все четыре аспекта в сознании, а следовательно,   все четыре  субъект-объектных отношения, необходимы для каждого, даже для каждой деятельности как его принципы и стороны, средства.Но не все осознаются достаочно точно и полно, занимают своё место в личном сознании, а целостное сознание всегда многогранно и личностно. Но одно из них доминирует  в то или ином регионе, цивилизации,культуре, человеЧасти, определяет характер их целого и тенденции его развития. Одним из первых на особенности восточного и западного мироотношения обратил внимание в русской философской традиции П.Я.Чаадаев. ( См.: Дроздов В.С. История русской философии. М., 1995. С.197.). Для него тысячелетние основания народной жизни вдруг (и впервые для людей) оказались «странными», что стало свидетельством неповерхностности назревающего в начале девятнадцатого века кризиса тадиционализма. Он пишет в «Апологии сумасшедшего»: «сосредотачиваясь, углубляясь, замыкаясь в самом себе, созидался человеческий ум на Востоке; раскидываясь вовне, излучаясь во все стороны, борясь со всеми препятствиями, развивается он на Западе.». (Чаадаев П.Я. Сочинения. М.,1989. С.145.) И только для российского ума не находится здесь места, — таков удел исследователя, обратившегося к изучению оснований собственного мышления несобственными методами, без мефода; таков удел общества, вступившего в полосу глубокого кризиса оснований  как начала общественного подъема.Именно в наше время, при условии неотказа от положительных составляющих преистории в прошлом, он достигает переломного момента перехода от Архаики к Генезису, к началу собственно Истории, Иной истории.
Будущее цивилизаций — всех — зависит от глубокого осознания чтырехмерности, четырехаспектности лежащей в их основании деятельности как специфического этоса, пойэтоса человека как такового, как существа аутопойэтического. Необходимости сочетания в ней гонии (0-0), гении (1-0), гееннии(0-1), ургии (1-1), которые, конечно, осуществляются, но неявно, побочно, часто даже подавлено всегда, но по большей мере рапределены между частями света, что составляет части совокупного субъекта деятельности — человечества, правда, всё еще разобщенного цивилизационно и цивилизациями и не окрепшего в реальности и сознании себя как «рода человеческого». Он связан не столько этносически возникшими этологичными нациями и этносами, сколько с со-общественными народами и со-общественными творческими общностями ( а не детерминированными «снизу» классами и т.п., хотя и выполняет побочно ихъ функции), то есть народами и со-обществами, свободными целостными личностями и во магнитьюде, и в малтитьюде. Развитие всех цивилизаций и человечества в целом зависит от перехода от принципов различных (вышеотмеченных) типов к доминированию ургии, непосредственно творческой деятельности, отношения 1-1 с «приращением» — поворотом, оборачиванием и обращением, — в самом акте деятельности, до, после,во время него самого субъекта. Это, как действительность, есть ближайшая реалия, онтономен цивилизации на пути господства в ней культуры и личности  российской, ее субъективная предметная движущаяся реальногсть,, хотя часто в ней она подавляется обстоятельствами, осуществляется спорадически, отрывчато искаженно и эксплуататорски. Доминирование творчества над производством, воспроизводством, присвоением и потреблением – насущнейшая задача всего человечества, каждого класса, политической общности, природы и отдельной личности. Именно так, а не декларативно, как у евразийцев, домены реальности становятся личностями.  И это – процесс, и процесс исторический а не географический  для нового уровня отношений между ними. Иными словами, необходимо рассматривать реальность не только синхронически, диахронически, симфонически, но и аутически ( монодиально, но тоже полифонически), с точки зрения ее внутренне детерминированного, то есть свободного в известной мере, развития. Для цивилизаций это означает, что до высшей своей стадии они должны дойти, исходя из внутренних закономерностей, а не только усвоения иного или подавления иного, что касается и реальности и личности в целом. Как будет видно позднее, так происходит разъединение четвероякой истины, — нанаучной на одной стороне, эстетической как эстетика романа самой жизнир – на другой, религиозной на третьей и философской не столько в смысле многообразия доктрин, сколько в смысле философичности самой культуры ) на четвертой. Именно последняя в своем лоне подготавливает завершающий синтез (конкретиз) философий, в прошлом чаще исходивших из субъективного, но так дающей основания для необходимого — становящегося необходимым — философствования. Философствования всех, как конкрЕтиза четвероякой истины всякого реализма, предметного и предметно-сверхпредметного, что выводит за привычные рамки философствования, а её саму — из последнего пленения науками и искусствами. Русская философия всегда славилась своим онтологизмом и конкретностью. Тем временем осногвные стороны света создают слишком абстрактные продукты ) чаще всего в силу их массовости и трудноразличимости в «сериях»(Делез), даже восточной индивидуальности предначертаны немногие сходящиеся пути жизни, как оксидентальному, западному – сходящиеся пути производства. Абстрактность требует конкретизации, достижимой обычно лишь в руках отдельной человеЧасти, но в условиях преистории достижимой весьма трудно, что сказывается и на производстве человека (ориентал) и производстве человеческого (оксидентал), и на их взаимосвязях. Словом, становящаяся в конце преистории главенство — не обязательно страны или народа — начало субъект-субъектное оказывается в то же время  осуществлением конкретности ( в известной мере) уже на уровне производства, и превращения элементарного вдеятельности – действия, потребляюще-потребляемогог, более конкретным и усовершенствованным со стороны ургии фактом, не сводящимся только к неопределенной, а потому расползающейся этологии человеча, а ставящей в центр пойэсис, создание не только этоса, но и среды как наиболее совершенного существования изначального мира. Это требует, в свою очеред, свободной, то есть бытийной аутопойэтической деятельности, аутономии 1-1 в обнаружении путей целостности универсума интиенсивно и экстенсивно, что заложено в усиях, больших или меньших конкретных общностях, Смыслах (насколькоони даны человеку, а даны – насколько он близок, но не сливается с общим и всеобщим) основе сущности существующего и утверждающего иное как собственное продолжение.  Так человечасть, часто — ЧелУвечесть способна стать человеЧестью, людью, основанной на люб-вью, раскрывающей своё самолюбие не только черездля-себя и для-другого, но и для-иного. Оно и рождается, и действует, пока что еще субъектиально, предсознательно, в отношениях 1-1. Которые неизбежно есть замок всех других отношений конкретного или абстрактного (в смысле обобщенного, сообщественного) субъекта с объектом (конкртеным или обобщенным более или менее). И это — в условиях соединяющей их предметности, реальности предметности, ее подвижности, что в действительности означает её субъективность (вовсе не жестко связанную с организмом — напротив, организм в своём существовании связан с ней).И это начало, собственное начало не обреченной традиции или конвульсивной новации деятельности сокровенно еще, и сокровенно оно в России, ккак во многом сокровенно и для самой ее осуществляющей России, сокровенно в деятельности всех людей как следующий этап, Времени Иного. В России, в силу обстоятельств, катастрофичность ее истории оказалась способом сохранения и  постепенного (часто слишком постепенного) развития именно этого, а именно – личностного (и для народа\ов, и для страны, и для отдельной личности) начала, утрачиваемого оксиденталом в постоянных отрывах от прошлого, утрачиваемого ориенталом в связи постоянной с прошлым, но осуществляемого в России с ее сочетанием развития и непрерывности в судьбе личности, ее опоре иногда излишне изолированную цельность, но являющуюся основой ей личностности и вариантв развития внутри ее и среди личностей, этапов личностей и их кластеров. Эту черту заметили самые ранние русские философы, но положили воснование только религиозное начало, что укоротило ддругие основания многогранной целостности, началак четвероякой истины. Именно ее не столь заметное продвижение является основанием ее сокровенности как всечеловечности (в отличие от тоталитаризирующей четырьмя типами общечеловечности) и возможной раскрывающейся её из сокровенного в откровеннного внутренней и внешней исторической судьбой во втором тысячелетии существования Русьссии, в её условиях всегда требующей упорной деятельности, часто и отчасти с превалированием труда. Есенин кратко выразил народное отношение к труду: «Всякий труд, благослови, удача». Но в основании самого тяжелого труда в России было субъективное творение, хотя бы усилие, 1-1, деятельность. Не случайно в народе бытием считалось возвышенное житие.


                2.  Судьбы народов.

Ставя вопрос о судьбах народов, исследование встречается с тайной. Прошедшее как будто известно. Предстоящее — полнится загадками творчества и катастроф, еще не осуществившимися возможностями, пронизано неожиданным. И только осознание присущих откровенно или прикровенно данному народу способов  существования и освоения исторической «целины» может дать хоть какие-нибудь намеки на предстоящее. Может дать почву для прогнозов и предположений. О поворотах, обращениях и превращениях их.
Различия в облике, характере, поведении, приемах организации совместной жизни народов многочисленны; среди них важнейшую роль играют особенности,  связанные с его судьбой не случайно, выражают его историческую специфику, определяют предвечное лицо. «Разделение судеб» народов не в последнюю очередь зависит от сложившихся и веками закрепившихся способов взаимодействия каждого из них со средой своего обитания. С сопредельными народами, с собственным прошлым и будущим, с приемами социализации человека в социальное целое (магнитьюд и малтитьюд), взаимодействия различных сословий, классов, слоев, и групп, моделями самоорганизации целого и личности. Внешние факторы, историческое наследие и предчувствия воздействуют на общество лишь в преломлении через внутреннюю целостность, сокровенное, и составляют вместе способ существования, «этос» жизни, исторического «поведения» народа. Для России сокровенное оказывается важнейшим, сокровеннейшим и для неё самой, и для всего мира, всей планеты.
В качестве решающего принято выделять разделение общественного труда, распределение обязанностей между социальными группами, техническое совершенство и способы связи разноречивого  и т.п. Озабоченные созданием благ, различные социальные группы воспроизводят народное целое. Доказывают незряшность своего существования. Интегрируясь в целостность заслуживают звание народа — наднационального единства. Сосуществование людей, сословий, классов, слоёв, социальных групп в рамках народа, восстановление целостности последнего является немаловажным для социальной жизни. Можно сказать, что существуют два фактора. Именно способ «распределения» народа по социальным группам, «атомизации» его до отдельных индивидов; он  включает состояния в виде «толпы», множества различных, количества, «малтитьюда» (Спиноза, Гоббс) есть одна сторона процесса. И — процесс дополнительный восстановления единства, включая состояния в виде мОжества, многообразия, «магнитьюда» ¬¬ — что составляет систолу и диастолу существования высшего типа общности – народа в русьссийском варианте взаимодействия. Оба они определяют его исторические судьбы. Во второй фазе его, фазе «молекуляризации», группы и индивиды подчиняются необходимостям, навязываемым природой, экономикой, логикой дела. Экстериорны, индивидуализированы (как личности); в первой действует механизм воспроизведения целостности, интеграции разнородного, через идивидуацию, интериоризацию существования изолированного как личности актуальные и актуальной личности — России Её собственное в-себе и для-себя оказывается в значительной мере для-другого внтури и вне страны. И сама она создает впечатление Иного и существующей в Ином. Она вся нацелена на Время Иное, а иное есть принцип существования личности, никогда не замыкающейся только в-другом (как это случается во многих странах и социальностях).
В Европе и вообще в странах атлантической цивилизации долгое время процессы атомизации (для-себя) как экзистенсия превалируют над процессами молеуляризации (для-другого) как эссенция – так осуществляется возникший во времена  Крестовых походов этос индивидуации, «рыцарски-буржуазный» этос телесности: собственность по существу до сих пор остается фактически латами, мастерской, броней индивидуализированного человека. В этом – существенное отличие от «дружинного» и «общинного» («соборного») этоса славян, особенно восточных, поскольку латник здесь – облачение временное, чрезвычайное; в остальное время собственность служит не столько для «облекания» тела, сколько для проявления и умножения своих сил. Тысячелетие христианской Руси этос «собирания ради сохранения» (Игорев человек) был ядром российского общества, и общество это было основой социальности непосредственно, как ценное само по Себе, в отличие от раблезианской телесности европейца, бегущего без оглядки от ужаса «глада и хлада» атомизированного изолированного субъекта. Для россиянина собственность – собирание того, что он может дать обществу, и плотность социальных связей  обеспечена ею, и социальные связи, а не простое избегание «глада и хлада» как кошмара повседневности обеспечивают ему интеграцию в целое.  Как будет видно ниже, целое и, узко, цельность, есть основа бытия российского человека. И не только целостность с природой, характерная для язычества и Киевской Руси. Не только общественность общины,  в отличие от государственной социальности, как основа Руси Московской. И не только иерархизированная «по горизонтали» и «по вертикали» в избе и дворце социальность Империи.  И общественность в доминировании над  социальностью позднейших времен призвана восстановить Россию и обратиться в цельности бытия будущей России. Стать  аспектами ее существования, уже преобразившегося на основе еще невиданной и неслыханной цельностности человека – личности не только как рефлекса его социального , заависимого от природного, положения и его преодоления в восстановлении целого, но и как истока и основы бытия универсума и истории. Как человека цельного в существе и в динамике, в бытийной оборачивающейся деятельности в условиях субъективной предметной динамичной реальности.
Запад характерен отсечением прошлого в стремлении  к будущему преуспеянию, в том  числе географически, отделением и использованием остального мира (тотемизация). Восток характеризуется неотрывностью от прошлого, причудливым соседством и переплетением богов, династий и нашествий (анимизация). Юг тонет в фетишизме повседневных потребностей и духов. Россия характерна тем, что она развивается сквозь все перипетии её нелегкой судьбы без отрыва от прошлого и без отставания от будущего. Её опора – вся ее история и география. Система воспроизводства целостности общественной жизни и в осуществлении высших идеалов при неуклонном, но не всегда посильном (а сейчас эти силы становятся неограниченными) сохранении целостности личности во многих странах является ведущей в России. А также причиной того, что в России господствующее повсеместно отчуждение: фетишизация  анимизация и тотемизация не стали столь жесткими и грубыой стала деспотизация, в преистории выражающая, несовершенно личностность Русьссии в отдельной или единичной личности. Целостность и цельность для России – повседневность и их творческое деятельное взаимодополнение в разности через деятельность ныне вполне достижимый идеал как торжество бытия над существование («просто» жизнью). О поиске его этом как раз и свидетельствуют расколы. Однако для этого необходимо преодолеть мифы России и о России (остранене) и восстановить в  правах и составной части (промышленность, сельское хозяйство) первичную экономику – экономику дара, в первом числе и духовного. То есть дара для Другого (Друга) и для-Иного. Россия жива сокровенным и жива сокровенно.
Иное дело, что целостность в Росси часто (практически всегда) в превращенной форме выражалась не просто как человек человеку не «Другой», а «Друг» (Анонсенс) и  даже «ИнАк» (Авангарх), но и в том, что неизменно вырисовывались тотемизированные образы Большого Друга, иерархизированной вертикально личности, дающей по видимости все блага.анирмизировалосб и сообщество. Были периоды ( и тянутся) частичной фетишизации вещи. Эта тенденция преодолевается  с ростом Само—сознания личности, ; самосознания во всех отношениях как никогда не тождественной себе в житии, в социальном-тоже, рассуждая по-ленински. Он рассуждал так о классе «в себе» и классе «для себя», что сыграло свою историческую роль, но уже её отыграло (может сыграть и вновь!). Личность-субъект как минимальная, а потому и максимальная  и оптимальная социальная единица среди совместных, совокупных и всеобщих личностей сама может дорасти только до осознания своих собственных экономических, социальных и духовных  и политических интересов из дебрей потребностей.  Другие интересы и ценности личности нуждаются в работе всех предшествующих, нынешних и будущих интеллектуалов, интеллигентов, разночинцев по внесении бытийного сознания личности в личность натуральную. Именно она — основное богатство всей истории Русьссии.Но такое внесение происходит и со своеобразной культурой, языком, мио—воззрением. Политическая теологизация, подорванная устранением социальной и экономической теологизации деспотической, характерной для России, ; ослабляется, и на первый план выходят механизмы аутономного поддержания единства и использования государства для того, чтобы «мир не стал окончательно адом» (Вл. Соловьев). Поэтому единство личности, её деятельности, и единое как принцип  реализуется во всех проявлениях российской жизни и есть существо всех ее реалий.
Запад практически утратил сознание и бытие единства различных сторон жизни человека и общества; Восток по существу никогда из него не выходил.  На Юге стороны личности еще не проявились, экстенсиальны и эномичны. Россия на протяжении своей истории поддерживала единство своего бытия в различиях и через различия, однако оно постоянно находит себя в более или менее глубоком разделении. Поэтому именно в России подспудно и постоянно действуют реалии- эномены, энсомены, онтосы, онтмы как единство разнообразных сторон бытия, не оторванных друг от друга, как явления-феномены Запада,  сущностное единство Востока и сенсуальное единство Юга.  Напротив, здесь постоянно и настойчиво осуществляется усийное (сущностное) бытие и существование в перспективе усийного (единично-особо-особенно-всеобщего) начала. Начала, неотделимого  от сущности и её основы. Понимание последней без усийности  во многом отчуждено субъективной предметной динамической реальности и от человеческого начала. Интегрирует его в универсальное, (а здесь не универсальное интегрировано в личность есть личность и включает личность). Оно отчуждено от существования, по существу не гарантированного от овещнения, самоотчуждения человека,  от чувства, мысли и мудрости. Иное дело, что это выражается в заметном пульсе развития России. Крайности сущностения помимо сущеЕства-усии и сверхдолжного единения заметны даже для непредубежденного исследователя. Подвижность взаимосвязанных начал реалий российской жизни,их сочетаний в разных вариантах, реализмов, в конечном счете, является задачей бытия каждого человека. Отпадение, отчуждение человека или класса, сословия, группы, слоя от единого, связующего все реалии начала,деятельного бытия, непременно приводят к частичности и сектантской обособленности такого лица исторического действия. Так было, например, при абсолютизации прикрытого ; классового. Но и «эпоха» в сочетании с большим – веком, эоном (в точном смысле «присоединения с отделением», что создает связность характерной лишь для России судьбы (см. «Риторика, Группаµ»)), в отрыве от нее такой частичности неосознанно действует в общем направлении к возвышению единенного как существа любой реалии и всех их вместе взятых. Однако эти «эпохе» на современном этапе развития должны быть осмыслены в их «коренном» смысле – как  частичности в отношении к конечному «эону» ; внепространственному, вневременному, внечастичному, внечастному. Он доступен только личности и е есть личность как основа и существо ее целостности, кристаллизирующейся\ся в цельность на основе исходного зародыша. Именно этот оборот диктует нам современная история и России, и мира. Сквозь эпохэальное ; историческое и географическое – всё более раскрывается их эоническое, вечное предназначение, сокровенное для России единенное, ее сокровенное и её роль как сокровенного всего мира



                3.  После пещер

Всё человечество прошло стадию первобытную, доисторическую. Её модели сходны у всех народов. Именно особенности раскрытия и освоения наследия этого периода определяют особенности рассматриваемых видов обществ, социальности и мироотношения различных народов. Различия можно рассмотреть на классическом примере — платоновской мифологеме пещеры. (Платон. Государство. Кн.ХП. 514а2-517а7). Символ пещеры моделирует отношения между первоначальным, в данном случае — первобытным ;  и сменяющим его социокультурным и личным космосом, опорой универсума. Исчерпавшее свои возможности прошлое представляется тесной пещерой.  По существу, это  есть  сенсуальное, сенс. Здесь господствует экстенсиальное как ограниченность простирания. В ней сидят спиной к входу люди; они видят смутные тени  существования, отбрасываемые в свете Красоты, Добра, Истины и их существа ; Единого как Бытия. Вокруг них иерархически оформляются идеи существующего сущего и сутЬного, противопоставляемые насыщенному материей (и потому особо требующего предметной деятельности) существованию. Потому и деятельность, забежим вперед, есть выведение к свету, любви, красоте, добру, истине, то есть к благу, деятельность. Освободившиеся люди покидают первичную пещеру и осваивают реальныйпредметный субъективный подвижный мир. Но не до конца – тёмное начало дочеловеческого, материального определима как реСальность.
Способ освоения мира может быть различным. Выделение аспекта Добра  (существования, экзистенциального) отличает европейский тип освоения жизни, особенно в его опосредованности юридическим влиянием римской цивилизации, соединяющей человека теснее всего с его собственностью,  чем с другими людьми. Близость внесоциального раскрывает мир как непосредственно данный, «несокрытый». (Хайдеггер М. Платон об истине.// Время и бытие. М.,1993, С.345-360). Лишь отчасти  прикрытый безличным, социальным. Но и в нем должна светиться истина  бытия, понимаемая чаще всего как «ничто». В целом можно сказать, что Гейдеггер вскрывает не характерную для тотемизрующего Запада остраненную (российскую) форму отчуждения. Но на этом пути сокровенное низводится до ничто (поскольку не «дано, не «присутствует»), тогда как в действительности ничтожествует именно несокрытое, проявляя себя как ближайшее, и потому по-видимости, несомненное благо. Вполне очевидно, что подобная аберрация приводит к абсолютизации европейского «телоса» (Гуссерль), понимаемого как ориентация на вещь, а не на ее вовлеченность в духовное как начало и момент предметной реальности, всё более и более в истории подчиняющуюся единому началу и концу – духовному. Поэтому для Европы все более важным становится пересмотр самого телоса человеческого существования (ртрограден сам лозунг Гуссерля: «Назад, к самим вещам»), подчинения его деятельному бытию,Имеющему здесь ростки, поскольку и насколько существует не только труд, работа и потребление, но и деятельность, не имеющему границ и оборачивающему само представление о бытии (в отличие от бы-тия), к деятельности личности.
Несокрытость как принцип требует выявления источника несокрытости, о чем Гейдеггер не пишет явно. Он придерживается призыва Гуссерля «Назад к самим вещам». Но ни Гуссерль, ни Гейдеггер, ни Сартр не задаются вопросом – откуда  берется интенсиональность сознания? Интенсиональнсть есть  иное выражение экзистенцалности (человеческой  интенсиональности) и продлжает предысторическую экстенсивность одной из сторон деятельности, здесь господствующей. Мы скажем интенсиональность  в действительности — из интенсивности личностной истины. Она обща и Востоку, хотя подспудна России.  Интенсиональность характерна для Востока и составляет ядро ее индивидной жизни. Поэтому для Запада логичнее говорить об экзистенциональности, онсе активнсти личности. В частном случае всякой личности — стремлении к благу, часто занижено понимаемому как наличная истина
Однако личность Европе почти неизвестна, растворяется в автоматизмах персонификаций, поз, ролей, позиций и идентификаций, индивидностей. Европейцу бытие всё еще дано, а не задано; но входит в силу, как уже говорилось, новый телос человечества, всегда близкий российскому человеку – бытие задано. Этот телос, первичный посыл, - вперед, к самому человеческому бытию, бытию человеком, к самому себе. Но человек должен для этого стать личностью позитивной, а не только негативной,реактивной на социальность, общественной, активной, и привести к личному бытию народы, человечество, планету.
Иерархия ценностей  в Европе в достаточной степени конвенциональна, допускает широкое сомнение и личное мнение – лишь бы они вели к  Добру, чаще всего понимаемому как добро вещественное. Космос как бы разделен на «парцеллы». Клеточки человеческого бытия, и центром каждой из них является индивид со своим «добром». Место его обитания — это замкнутая  в-селенная, и целый мир единого, красоты, любви и истины  таятся за его горизонтом, требуют усилия по их достижению. Словом, на Западе под личиной Истины таится Благо, как на Востоке Благом является Истина. Истинное благо и Благая истина – основна Запада и Востока.

                *                *                *
               
Иной аспект открывшегося космоса освоен Востоком. Важнейшая сторона здесь — иерархия сущего к Истине, отчужденной и выродившейся в знание   «откровения» (не как деятельности бытийствующего человека, а как послушания радостного от него), понимаемого чаще всего как монотеистический Бог или иерархия богов, как деспотический царь или запредельный принцип. Высшая истина — гарант жизни человека и успешности его дел; послушание, покорность ведет человека «по дороге тех, кого Ты облагодетельствовал,— не тех которые находятся под гнетом, и не заблудших.». (Коран 1,6-7). Но послушание – существование, действие и должно просветлиться до свободной деятельности, бытия. Ничто не истинно, если не совпадает с волей высшей Истины — Аллаха, Брахмана, Дао, Неба. Любое частичное бытие должно найти себе место в иерархии к Истине, и этим только может заслужить себе место в жизни.

                *                *                *

Россия тысячелетней историей выстрадала своё право на истину другого рода – истину, воссоединяющую  неизбежный источник, движущую силу и существо всего следующего, как живых ценностей Любовь, выявляемой в ней связи мира, Красоту, Благо, Истину ( в порядке принципности и в порядке доминирования) в их внутреннем, деятельном Единстве. Под Любовью можно понимать её высшее проявление – эрос в субъективно-предметной деятельности как доминусе движений, соединяющей разнородное, возводящий их до грани чуда; Лосев считает  им весь мир и теряет отчетливость понятия, теряя его за существованием. Эта истина не временная, вековая, эпохейная, когда за истину принимается более или менее открытое, прикровенное или прикрытое явление, точнее, выступающее в качестве откровенного и несомненного, чем, впрочем, может быть представлено и неэоническое единое, а истина как откровение сокрытого и скрытого, мало относящегося к квинтэссенциальному, усийному. Откровенным, выражаясь откровенно, является не то, что открыто и животному; прикровенное и прикрытое ; несокрыто и социализированному человеку, что характеризует его историческое развитие. Сокровенное – начало синтеза и предназначения человека как блюстителя нечастичного и невременного, не принужденного и не частичного, призванного все существующее направить к сущеЕму и сокровенному для обитателей природной, растительной, животной, социальной и исторической предыстории, обреченности вещам и людям. Сокровенное есть движение к себе как к Иному. Истиной становится полнота ответственности и выполнения призвания каждого, что выражается как просветленность природы, персоналистичность общественности, личностность человеЧести; и такая истина еще не проявлена для каждого, лежит по иную сторону сознания как сокровенный человек, сокровенная общественность и сокровенная природа Она есть основа проявляющегося  деятельностикак бытия его бытия как личности.Бытие пе6реступает порог обыденности, е его провозвестник — подвиг, в какой бы форме и области он ни совершался, пере-ступание, а не преступание на месте или преступление (Раскольников). Они проявляются в мире все еще стихийно, драмами экологии, социальными потрясениями и личностными трагедиями, «бываниями»   немногих свободных и вообще распространено в воображении как «бы—тие». Можно сказать, что и истина вне сокровенного конвенциальна, референтна, когерентна, даже, что есть вырожденное и отчужденное выражение-вырождение истины бцытийной деятельности – прагматична, что низводит вниз, к действию «технологиям» как цепям действий.Это то, что принято считать истиной до тех пор, пока в ней не проявится само сокровенное, которое есть не сенсуалистическая, релятивистская, конвенциональная, а интенЦиональная истина (в отличие от экстенсивной по существу истины «интенсиональности», зависимой от внимания, воли, потребности, а не определяющая их).
Для Руси её мирское предназначение есть проекция в мате-реальность Истины, Блага и Красоты в деятельной любви, правильно понимаемого Платоном как высшее, при деятельном восхождении к Единству. а не просто умозрительному единому или Перводвиигателю Аристотеля и Плотина. Это есть движение и процесс, включающий деятельность человека и ею возглавляемый, в которой, в отличие от подчиненных уровней ее, господствует энергейя, осуществляется и проявляется эросическая природа человеческого деятельного бытия, которая и есть личность, в нее воплощается. Благо как суть и цель Единства, само оно и его движение, способ существования в конечном счете, — любовь, становящаяся основой личной, бытийной деятельности. Всё это проявляется в Руси и России (латентно — в Православии вообще, Византии также), но в Руси и России, Русьссии, на собственной гуманологической (антропологическгой), исторической, природной и этнической почве как разных уровней и сторон мира. Мира, а не сконструированный для пользы, в которую выродилось  добро, работы, в которую выродилась деятельность, wor(k)-ld в поисках своей части — рe(a)ce), как способ бытия и основа его для человека и со-общества. В котором  составляя структуру способа существования, ступени развития и доминирования и происходит важнейшее. И мира как победы в кровавом джихаде, где выявляются индивидуальные, но только храбростные, стороны человека. Происходит обращение восхождения деятельности к  оборачиванию к доминированию мира как универсума. Его свершению в доминировании связывающей субъективности. Превращению его и без того понимаемого как область человеческого труда, в котором, как земледельческом  (как исключительно земледельческое российское общество отмечает и Хомяков), жива и развивается личность и бытийная детельность, деятельность как бытие, свободное Единение всех миров на всех уровнях, слоях и регионах, невозможное без постоянной опоры на эту основу.

                *                *                *

Красота остается уделом народов языческих, не ступивших еще на путь предисторического развития, остающихся в преистории; в красоте усматривается непосредственность жизни, не отягченной отвлеченными ценностями. Суть красоты – вовлеченность\отвлеченность от непосредственной пользы, которой всегда не хватает, что делает предмет её ценным, но и обладание которым  всегда частично по отношению к первоначально-целостному человек, не отдается ему целиком. Необходимо отметить, что долгое время наивысшие завоевания человечества достигались тогда и постольку, когда и поскольку возникала ситуация нехватки, «ничто». (Хайдеггер, Сартр. Лакан, Жижек). Но очень часто не из скрытой, сокровенной полноты бытия, просветления сокровенного единства, скрытой усийности мира напрямую. Частичные откровения в очень большой мере искажались болезненностью эпохэальной неудовлетворенности существованием и взысканием целостности, эоничности и лишь частично ее восполняли, да и не могли не быть частичными, а часто направлялись на частичное преодоление уродств отчуждения. Модерн, связанный эссенциальностью, в отличие от экзистенциального (геенничного) постмодерна,  более ориентирован на геничность, воспроизводство потребленного; здесь нехватка классово распределена и само производсто распространяет дефицит потребления вещей с одной стороны, ценностей – с другой. Постсовременность характерна политикой ничто, организацией нехватки, провокацией субъективности (что нередко ведет к результату, противоположному задуманному — активизации субъектального и субъектиального, сознательного, а не только сознания), нехватки (гонической),  а также субъективности как субъектности, принадлежности достатка и нехватки, что сделало буржуа не субъектом труда, а субъектом собственности (геенния), напрашивающегося на перераспределение. На другой стороне – геенческой – субъект нехватки объективности, социальности, общественности – современный интеллектуал. Будущее, бесспорно, за субъективностью, развернутой вглубъ, до собственно субъектального и субъектиального как основы деятельности ((не только «спонтанной», Пименова). Ургической, интенсивной, творящей от полноты сил и способностей – ей должно стать доминирующей, принципом, подчиняющим иные субъектности и объектности. Всё это отражает  глубокую зависимость от преистории, экстенсиональности.
Меоничность (в противоположность ургической эоничности, способной своим масштабом не только использовать уконичность – Булгаков, Липавский— но и создавать её), «небытийственность» лежит суровой печатью на практически всех произведениях реСлигии, искусства, науки и философии. Ук-оничность, не-бытийственность, более того, скрывает бытие за некоторым существованием как его собственного небытия. Внешность нечто вне пределов её определенного для-себя, в отличие от наружности, и есть  ук-он. Именно из-под него проявляется постепенно, послойно существование определенного нечто. Не случайно догматическим является определение Иринея Лионского, что мир сотворен «из ничего», которое и существовало в условиях непроявленности предметно его внутреннего. Меоничность провоцирует эпох(э)альность и «эпохэ» ( от Пиррона до Гуссерля), что привязывает человека в исследовании к вещам, а не к нему самому во всей истории\ те-ории его незавершенного развития, являющегося ключем ко всему иному в универсуме. Нельзя возводить меоничность (дюнамейю как небытие в смысле существования) в принцип ; необходимо именно обнаруживать за этими отчужденными: остраненными, превращенным и прИвращенными  (искженными) и извращенными формами становящееся в пространстве и времени с помощю творческой человеческой деятельности  универсум (он далек от совершенства) в его бытийной положенности. Без человеческой деятельности, представляющей высший уровень в универсуме, субъективную реальность, субъективную субъективность а значит, способного действовать и в глубочайших глубинах объективной реальности, объективной объективности, достижение этого предела, впрочем, тоже терминально преодолимого в Ином, невозможно. Для меридионала связь  целого его собственной и родовой жизни, слабо расчлененная (как впоследствии) на широту и долготу, определяет соучастие предмета потребного, что определяет его прекрасным как центр целостности (что совершенно противолежит ургическому) и что следует отличатьот красивого. Целокупность причинности (необходимой и свободной), присутствие не только вещей, но и самого человека, его эоничности, что важнее присутствии вещей — это есть, как представляется, ошибка Гейдеггера, сводящего человека к любому наличному бытию – необходимо всё сводить, с осторожностью, к наличному бытию человека, что есть деятельность. Это важнее и как раскрытие единства всего человеческого. Первые ростки которого ощутимы уже в исходном. Еще почти неисторическом на-личии  Любви и Красоты. Любовь же проникает в разной мере, но духотворит все остальные ценности, выходя к истине как мудрая любовь (чем отличается философия будущего от любви к мудрости).
Однако красота, как принцип характерная для народов, только входящих в историю, предысторических, уже свидетельствует об интуициях единства, еще не опосредованных благом и истиной, тем более творчеством в полноте и определенности. Но уже Гераклит свидетельствует, что «всё едино». Иное дело, что единство следует понимать как единство деятельности, всегда творческой и, поэтому, целостной, и тогда — бытийной. Единство деятельности личности любого уровня – единичной, особой, особенной, всеобщей, не отдавая  преимущества ни одной из них.  Это необходимо предпринимать в отличие от Карсавина и евразийцев отдающих приоритет производным (только «симфоническим») личностям, идущего сверху вниз, надо идти снизу вверх деятельности как совместной, не упуская личности совместной, совокупной и всеобщей.Иерархия жива «профанархией». Они должны ценности вращаться вокруг общего  центра тяжести — деятельности всех, вокруг предметности (четырехмерной) как средства деятельности для всех. Но не отдавая приоритета ни производству, ни потреблению, ни присвоению, ни распределению. Это выражается как принцип в доминировании непосредственного деятеля, его интенсивной истинности, в отличие от конвенциональной (политической), интенсионалной (социальной, когерентной) и экстенсивной (сенсуалистической, референтной), часто называемой классической. Хотя подлинная классика еще впереди, в области интенсивной,  (квинтэссенциальной), утверждающей истины, тайны и основы всякой иной ценности и является её завершением в любви, на что потребуется научная революция, ставящая во главу угла саму (твор)деятельностное бытие. Она из отчуждения труда, противопоставленного «твордеятрудности» с господством присвоения  над производством, присвоения над распределением, распределения над производствами соответстующими формами отчуждения – остранения, превращения, искажения и извращения приобретет форму возвращения как необходимую в твор-дея-трудную форму, а не форму тварчества,  товарчества и товарищчестдва.

                *                *                *
.
Четвертая грань жизни послепещерного человека — Единое.Оно осуществляется в разнообразии как образы разно-образного. Оно проявляется для человека в целостности деятельности, в ней выражается как реальность предметная, субъективная и движущаяся, как Единение.Поэтому единство мира как формы, облекающей деятельность (в собственном виде) постоянно ускользает от фиксации, поскольку сама деятельность есть процесс и постоянно утекает от себя. Единение предстает как разноречивое единство лишь во всем универсуме как цельности слоев, пластов, регионов и доменов.Единое есть существование как разъединяющий, различающий, а потому и в конце концов соединяющий эрос, любовь. Существует и подводит как вершина к целостности универсума.. Целостность мира — и в синхронии, и в диахронии, в симфонии и аутии, его слиянность с обществом и личностью, стремление к глубокой противоречивой гармонии. Она окрашивает и постижение истины как согласия этих (и иных) реальностей, и постижение неизбежной иерархичности бытия как предметьностей, и форм красоты (фетишистской, анимистической, тотемической, мифологической) как социального и твардеятельностного (этосического) прежде всего, и полиморфность общественного. Они должны служить предметно-реальному единству мира,— в пределе природы, общества и личности и её самой, видеть в этом свою цель. Посредником между макрокосмом-природой (красота) и  мезакосмосм (общесто: добро и благо) и микрокосмосмом-личностью (истина) должно быть сообщество как носитель ценностей. И действие их на человека — прежде всего и главным образом духовное, идеальное. Подразумевая под идеальным мате—рЕальное как подчиняющее себе вещественное, идеятельное. Посредником между природой и личностью должно быть сообщество как носитель прекрасного, истины и блага. И действие их на личность главным образом духовное, в котором любовь как высшее проявление эроса достигает своего ценностного содержания истины единения. Но история насилия ¬— последний оплот господства царства необходимости, предистории, над царством свободы и её существом  — империей времени, в которой только и возможна личность. Это и есть собственно история.  Дни насилия сочтены - исчерпываются ресурсы насилия, основанного на первичном телосе человечества - обреченности вещам, обреченности богам, обреченности природе, обреченности себе как человеЧасти, индивиду, индивидуальности. Но еще не свободе творчества как личности, их единящей и покоряющей любовью, что проявляется как обреченность, фатумность, — отчуждение человека, его остранение, превращение, искажение и извращение.  Sola Ipse! -К  Самому Себе!  (См. кн.3.). Вот принцип глубокого духовного переворота, который скрытно идет на наших глазах. Солипсизма боится только индивидуалист, в котором солипсизм есть страх одиночества. Но не личность, построенная и глубоко усвоившая, превратившая не в имущество, а в собст-венное и своё средст-во(а) то, что она может сделать и для того, чтобы она могла сделать. Солипсизма боится верующий, перелагающий на Бога то, что способен сделать и сам. Солипсизма боится не вышедшее из предпосылок Я, утверждающее себя за счет покорения , для-себя, и не видящее для-Другого и для-иного, беспредельности, на которую способна только личность, да и то не  всякая, а прошедшая фактический или умственный опыт терминальности (транстерминальности), лиКность (См. Кн.2., Гл.VIII., П. 5.). И, если не удастся, (да и по существу) уничтожения Другого и Других, не понимая и не общаясь с ними как с другими-иными, не полагая их иными как комплиментарными (полифонически) себе. Солипсизм в правильном понимании покоряет экстенсиональность и интенсиональность, превращает  экзистенциальность в основу интенЦиональности, энсологии, общих основ деятельного бытия, опоры на Само как Единое, единство не только  целостное, но и цельное. Оно духовно-субъективно, идеально (а этой стороны не лишено ничто материальное, как и наоборот, что позволяет говорить о веществе вообще) в принципе и бытийно-подвижно (зародыш бытия внутри существования, основное средство для бытийной деятельности) вообще.
Духовное в предистории сменяет свои формы: природную, социальную, политическую, личностную—фило¬софскую. Бесспорно: принятие и развитие того или иного аспекта духовного как ведущего опирается на осуществление всех иных и связано с особенностью условий, в которых данное общество существует. И существует философствующий. Но чаще всего духовная  деятельность в прошлом призвана так или иначе восполнять ограниченность конкретных условий, компенсировать «недостаточность» и конфликтность естественно возникших механизмов жизни. Призрачная «естественность» чаще всего служит отчуждателям и отчуждению для достижения своих частичных целей, делая их самих частичными и отчужденными одержимыми, а отчуждаемых – призраками. Реальность «естественно» возникших механизмов, поддающихся описанию как детерминированные непосредственно условиями деятельности человека (этосное) соседствует и взаимодействует с механизмами, описываемыми в терминах реального-субъективного (пойэтосное),— в целом они и составляют целостную структуру жизни данного народа, при чем она, независимо от ведущей стороны, составляет определенную целостность — реалии\онтосы\онтомены жизни данного народа. Однако именно этосное нуждается в регуляции, как и пойэтосное в условиях господства этосного, социального, нуждается в укрощении. Осуществляется это политически(европейски) и, далее, духовно. Русьссия  безусловно считается страной духовности, но это имеет две стороны – обращенную «вниз» духовность и бытие «свободного духа», как выразил это Бердяев, впрочем, понимающий дух собственно только религиозно.
Исследование специфики истории каждого народа требует раскрытия реалий\онтоменов\онтосов, определяющих способ существования, циклического воспроизведения единства(магнитьюд) каждого народа и его распадения на совокупности отдельных индивидов(малтитьюд). Реалии эти определяют специфическое лицо данного народа (и иных личностей и наличностй; для личности наличность подчинена и она сама сокровенна) и выражают, в  случае Русьссии данную ей историю как судьбу, как нетривиальное разноречивое подвижное единение мира,— природы, общества  личностии ее самой. «Реалии» одновременно служащие и для описания судьбы народа, и как средства его консолидации служат «категориями» только для данного народа (или в зоне его влияния) и, видимо, в известных исторических пределах исследования. Исследование в данном случае не имеет права «изобретать» собственные категории (суть ноуменов, как они – феноменов и сенсов) для исследования интересующих его феноменов (пра-сенсуалий). Первоначально они должны быть порождены самой жизнью и потому носят название реалий. Они должны быть выделены самой социальной, общественной, личной действительностью. То есть, выявлены в неосознанной и неотшлифованной форме стихией жизни, языка, повседневности и лишь затем стать основой, реалией философской «дискурсии» (Флоренский). И его ядра — атакующего, проникающего к усии сикурса—существа интуиции. (Мир умир! М.,2009. С. 44-45). В исследовании они должны  раскрыть свою многогранность и существо. В порождаемых обществом представлениях закрепляется реальный опыт совместной деятельности и социальной активности личности. Длительным и затрагивающим разнообразные обстоятельства действием, несходные социальные и общественные группы и человеЧастей использованием опыт этот очищен от наносного и случайного в существовании.И этим открыт для выявления и обнаружения бытия в жизни как основе жития в превращающемся деятельностью существовании. Главной задачей становится прогноз применимости существующих реалий к будущему, для чего необходимо осознать способы взаимосвязи с основаниями народной жизни и пути изменения этой последней.






 

 



                4. Четыре пути . Историческое отступление 

Уже в древности произошло разделение кочевников Дикого поля, ремесленно-купеческих народов Западной Европы, земледельческого по преимуществу региона Европы Восточной и преисторических народов Африки и Севера.
В условиях обостряющегося недостатка земель и социального напряжения народы Западной Европы вынуждены были искать иные способы существования. Так на принявшем решение о Первом Крестовом походе Клермонском соборе римский папа Урбан П говорил: «земля, которую вы населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, и вследствие того она сделалась тесною при вашей многочисленности: богатствами она необильна, и едва дает хлеб своим обрабатывателям. Отсюда происходит то, что вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите друг другу смертельные раны. Теперь же может прекратиться ваша ненависть, смолкнет вражда, стихнут войны и задремлет междоусобие. Предпримите путь ко Гробу святому; исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините её себе».(Роберт. Иерусалимская история. Цит.по: Стасюлевич М. История Средних веков. Т.Ш. Пг.1915.С.79-80.) Неудача Крестовых походов, других попыток найти новые земли для сохранения устоявшегося способа существования расселением означали кризис цивилизации в Западной Европе. Необходимо было перейти от освоения новых земледельческих массивов к использованию «вертикальных» пространств, «объемов» жизни, к усложнению сословной структуры и созданию способных на сравнительно небольшом участке наладить достаточно продуктивное хозяйство общин, то есть городов, и к укреплению бюргерских отношений. Традиционное общинное земледелие распадается, заменяется структурами собственности, все более подчиненными городу. Восстанавливается и обогащается юридическое наследие римской цивилизации. В целом этот процесс характеризуется кризисом и  загниванием естественного для человечества образа жизни.
В степных пространствах продолжается непрерывно-ритмичное движение кочевых народов. Прочно связанные с кровными родственниками ближайших поколений и почти такими же кровными узами со своими стадами, подгоняемые их плодовитостью и ограниченностью кормов к поискам новых пастбищ, жестко ограниченные иерархизированным «силовым» государством, кочевники представляют на протяжении всей истории источник тревог для народов оседлых. Освоение пространства «горизонтов» жизни отличает скотоводов-кочевников от народов, ищущих места в «объемах».  Не только своих стран, но и иных стран: скитальцев-купцов, бродячих ремесленников, странствующих рыцарей и монахов-миссионеров. Слабая связь с определенным местом отличает от связанных с «пространством» скотоводов, и «простиранием», землей с вертикалями роста — от людей общества земледельческого. По существу и в наиболее чистом виде оно было и сохранилось в Русьссии.
Русь с самого зарождения была страной преимущественно земледельческой. Ни один из сопредельных и несопредельных народов не связан с землей прочнее, чем восточные славяне. Ни один не сохранил её в той полноте, в какой это удалось — вплоть до девятнадцатого века, а если считать и по менталитету и культуре, то и поныне,— чем самым восточным славянам и соединившим с ними свою судьбу народам. Именно связь с землей позволила им выстоять и против натиска кочевников, и против проникновения европейцев. В древнейшие времена все славянские племена,— и южное, и западное ответвления,— представляли собой специфически земледельческий тип оседлости. Однако южное ответвление попало под сильное и прямое влияние Византии, а западное — государств германских (на которые, в свою очередь, влияли романские), что связано со значительной устойчивостью земледельческого пойэтоса, но заметно изменило характер их существования.
Впрочем, земледельческая оседлость — не специфическая этническая черта славянства. Еще во времена Карла Великого германские народности,— в отличие от западных, романизированных, унаследовавших римскую цивилизованность,— в ходе колонизации на Восток (который с IХ века, с 862г.не прекращался) , а затем и взаимодействие германцев с западными славянами наложили на это общество печать, различимую на протяжении все его истории как «тевтонский дух», склонность к «культуркампфу» (Гейдеггер отмечает войну германцев с русскими как войну «воздуха» с «землей») и восприимчивость к европейским новациям.
Земледельческая оседлость характерна тем, что жизнь каждого человека в существе целостна, охватывает почти, что все необходимые для нее занятия и отношения и вырабатывает  свойства цельной личности. Она позволяет даже отдельному человеку жить достаточно самостоятельно, не растворяясь в племени, нации, народе или сословии. Личное начало порождается земледельческим трудом постоянно и упорно, в то время как ремесло индивидуализирует человека, связывает его особенным занятием, а кочевое животноводство — растворяет как индивидуальность в орде, из которой его может вырвать лишь случай или сильная власть. Именно возможность значительной личной и семейной самостоятельности вынуждает в славянском обществе структуры надындивидуальные развивать в направлении средств интеграции людей в целое не только для совместных работ или отпора набегам, для сохранения общественной жизни как социальной, но и общественной жизни как таковой.При этом обе стороны, «верхи» и «низы» получают значительную самостоятельность, хотя «низыы» по большей мере используют ее для ургического развития и, в предыстории, сохранения своей жизни. Часто напоминающей исконним своим аскетизмом житие, а «верхи» становятся подверженны разным влияниям, добровольным чаще всего — норманнизму, византизму, номадизму, бюрократизму. Именно ядро, общественность, стоящая на земле  обеспечивает достаточную широту взглядов и способностей личности, ее социальных навыков, совместных действий в обстоятельствах чрезвычайных и, наконец, поддержания единства страны. Наконец, только совместными действиями возможно освоение новых просторов для земледелия, без чего всё еще невозможна устойчивость данного типа общества и обществ, на его основе исторически складывающихся. Механизмы эти черпают свой авторитет не столько из прямой и каждодневной необходимости — их корни надо искать в свободных («соборных» прежде всего и «вечевых»), в духовных традициях, в особенностях мироотношения, способов понимания реалий природных, социальных, общественных, личных (духовных).
Второй путь, путь кочевания, влияет исторически и на народы Индии и Китая, создавая этос сожительства и соседства ( а не делового, действенного «уживательства» земледельческого общества) нашествий и династий. До сих пор этим странам удается инкорпорировать новации без серьезного ущерба для традиционного этоса обитания коренных жителей.  Даже борьба с колонизаторами или внешней интервенцией велась в традиции – непротивления злу силой или конфуцианского сопротивления несправедливости.  Специфически земледельческий пойэтос России в её существовании под захватчиками-татарами не позволял последним вмешиваться в дела русского общества. Беспрецедентная борьба с Золотой Ордой велась не столько воинскими усилиями, сколько освоением земледельческим государством новых способов интеграции народов и народностей по земельному принципу, что не позволило расширению границ стать в собственном смысле слова колонизацией. Сравнить это движение можно только с испанской Реконкистой.  Наиболее чистым проявлением рыцарского этоса. Впрочем, именно его упадок и представляет собой типично западное явление – отрыв от истоков, как только они становятся меньшим источником благополучия.
Четвертый путь – путь сохранения исконных способов существования  ; избран народами неисторическими, оставляющими за собой право искать в мире первичную гармонию с окружающей средой и выражающие её как принцип поклонения в красоте силам природы и покровительствующим им мифологическим существам, духам внешним и собственным. Здесь господствует принцип удачи, фортуны как проявление необходимого поклонения надличным (если здесь можно говорить о личности) силам и умению правильно организовать свою охотничье-собирательскую деятельность, (если  здесь можно говорить о деятельности), точнее, действие в исходном варианте. Даже скотоводчество и земледелие (Африка) имеют характер простого содействия силам природы при строгой увязке с духами-хозяевами скота и земли. Поэтому даже новации, приходящие из первого мира для таки обществ носят разрушительный  характер. Они  перенаселеяют этос, что  и разжигает межплеменную вражду. Под вопрос ставятся традиционные способы организации космоса (первичного универсума) и поведения человека в нем. Скорее всего, новации эти, так или иначе, приведут к разделению. Разделению на городской, европеизированный этос. И, к сожалению, зависимый экономически от него этос жизни сельской. Это не принесет благосостояния и гармонии ни тому, ни другому. Иными словами, над Западом царствует Рок товарных отношений. Над Востоком – Фатум богов  традиционализма. Над Югом – Фортуна  исконных занятий. Над Средомирием – Россией – простирается Судьба как судьба Личности. Единичной, Единенной во многом,  России как совокупной и совместной личности. Её забота – всечеловеческое, которое она содержит в себе, своём универсальном микрочеловечественном многообразии, не нуждаясь в выходе за границы в глобализации, чуждой ей. Забота России – судьба личностей – Вселенной, Человечества, Народов, Людей, подразумевая порядок возрастания ответственности.



                5.    Единенное России

Человек естественно воспринимает мир разрозненным. Связи и отношения открываются ему не сразу,  требуют опыта и усилий ума. Не случайно в античности Ум отождествлялся с Единым. Единства, связности, что естественно, в некоторой мере не лишены и иные регионы мира, части универсума вообще. Но оно более связано с поисками его и чаще в форме Единого, ; что стало особым предметом  богословствования и философствования. И стало камнем преткновения философии вплоть до полного его отрицания в постмодерне. Как ранее  было  абсолютизировано оторванное в Единое начало Платоном, затем неоплатониками, особенно Плотином и Проклом. Всё это породило многие заблуждения Ареопагита. Но Единое воссияло со слепящей силой как важнейший принцип философии всеединства в России. Однако, преувеличивающей все-единство на основе Единого в ущерб различиям и разноречиям, что нашло свое отражение в альтернативной концепции математической аритмологиии (Бугаев, Яновская). Она явилась еще в одном важнейшем принципе русской и российской жизни от Раскола и реформ ПетраI до теорий революционеров и размышлений над ними Солженицына и евразийцев (Н.Трубецкой). Аритмология  исследования и противоположностей ради всеединстваа, включая и односторонности социальные — расколы, что затемняло  непосредственно данную (иногда частично) мирную природу России и российского духа, но таков был преисторический способ укрепления их в крайностях, хотя он был чрезвычайным. Единство как единое осуществляется  на всех уровнях как начало взаимосвязанной целостности, то есть она может быть раскрыта и в личности как единичности, и в целом как  общественном сочетании частей, и в отдельной общности. И в понимании универсума, мира миров, как целого. Единство есть для-иного бытие существующего. Но для России, как средомирия, это есть и в-себе. Единое есть  иногда переходящий грани разумного принцип и жизни, и политики, и мировоззрения Руси-России, «Руссии». Сказанное можно принять за эмпирический факт. Единенеие России — в её многообразии, как и единство мира, универсума. В этом — проявление ее коренной ценности , любви, как выражения целостности и как пути к новой целостности, с опорой на исходную цельность личности, характерную для (большинства) русьссиян, но подавлявшуюся, искажавшуюся, эксплуатируемую во всю предысторию. И неуклонно возобновляющуюся самим образом жизни их. Такуая цельнрость есть обернувшееся и обратившееся для-иного. Нередко в предыстории цикл оказывался неполным или даже односторонним, что характеризует особенности именно предыстории и Игоревого человека.
Целесообразнее всего начать рассмотрение обстоятельств именно со случая непосредственной данности личности общности. Из нее она, опираясь на свою плоть, в пределе — тело и в них реализует,  сотворяет, возможно, на основе психики (См. Кн.2. гл.I )свою первичную, общностью, мiром(вообще универсумом) (как своё обращение) данную душу (человеческое бытие психического). Дюнамическая целостность души попольняется и скрепляется энергейей существования в мире и единения с ним, что становится результатом\истоком деятельности.При чем деятельности поёэсической, возделывающей по преимуществу и как образец, дарящей, основанной на надежде на результат (урожай, например). И именно поэтому эта ситуация для российской истории является древнейшей, исходной. Она связана с тем, что всё реальное существует в реальном разноречивом предметном подвижном субъективном. Субъектальное всегда другой стороной порождает и субъективное, и субъектиальное и субъектальное, оборачивающееся, в зародыше. Субъективном единстве, что и возможность есть его бытия в цельной человеческой деятельности. Все реальности получают свою реальность от своего некоторого Единства — но не тождества! — но и сами есть единство в многообразии. Доминировать может в-себе, для-себя, для-другого, для-иного, что, например, составляет царства природы, а также скелет человеческого личностного существа в её неотъемлемой деятельности как вершине. Они есть проявление единства, хотя сама отдельная реальность есть не только единство непосредственно, но иное, и движение, в т.ч. деятельность, есть способ достижения Единства как Иного (особенно последнего как рефлексивного субъективного). Это ¬— трагический предел рационализма, основанного на формальности логики, формальности жизни и труда, отношений, основанных на тождестве, перерастающей в массовость  и тоталитаризм. Такого раскола не избежала и Россия, но ее единство побеждало. Иное, выступает  как откровенное в любом, а не только отчужденно-религиозном смысле. И наполняет,  наполняется и исполняется деятельным личностным поступающим бытием как содержанием. Последнее и есть сокровенное как усия, основа сущности, смысл частичного в отношении к целому, к Универсуму и Иному. Все реалии обретают свою реальность от некоторого универсума как относительного Единства в его конкретизации единения – где? что? когда? как?(что есть оболочка кто?), и др. которые ведут реалию к Единству, большему или меньшему (например, соединенной как отношением пространством и\или врмененм) реализму как акту своего существования\бытия ( в реальности – в разных соотношениях), которое есть не нечто пребывающее (как у неоплатоников), а становящееся в бытии. Собственное имя бытия заслуживает лишь человеческое деятельное бытие, по отношению к чему прочее ¬— предпосылки и возможности бытия. Как  в «Идея—тельность» и «матер—ре-альность» существующего и сущего, по отношению к которым человеческое свободное сознательное поступающее деятельное бытие есть становление Иного, то есть актуально Единого как уже актуального Единенного,то есть Бытия и то, как проявления, реальности в реальностях предметных, подвижных, субъективных.. Это есть становление целостного и цельного человека (чему препятствует господствовавшее в предыстории отчуждение, разъединение, танатос), общества, народа, универсума в полноте существования на самых его бытийных субъективных (не только субъектных) вершинах эросического.  Поэтому оно есть бытие в человеческом деятельном бытии и существует, как его бытие, реализация потенций многообразных взаимосвязанных реальностей и ре6альных предметностей и их реальная единая связь, точнее, отношение и система. Это проявляет(ся) в свободной цельной деятельности личности и раскрывает потенциально личностный, свободный (не «вообще», как у оксидентала, а к развитию, совершенству), характер. Это заметил еще Лосев, но он определил это как вещь – «личность внутрь».  Поэтому главный вопрос из определения реалии, от которого зависят остальные и меняются остальные — вопрос Кто? То есть вопрос о деятельном бытии, водителем которого является человек. Деятельность же едина даже сквозь отчуждения и искажения, извращения и остранения. Присущая русьсскому и российскому человеку изначальная сердцевинная цельность (если она не разрушена) делает Русьссию Страной Бытия, которое и есть Единение как опора высшей мудрости. Мудрости любви как  опоры истины (ср.— опоры интуиции и постижения). К этому ведут трансгдукция и анагогия.Загадочность русской души во многом связана (а онтологика неотделима от бытия и деятельности) со склонностью к анагогии и трансдукции, хотя бы, как основа и опора — догматического как исходно трансдуктивного.
На примере малых сообществ, единств общинного( включая артельное, богемное, светское) типа хорошо различимы основные закономерности социальных и общественных реалий, продолжающие действовать и на уровне общенародного, и на уровне личного.И, в разной мере, всечеловеческого. С другой стороны, сохраняющие свою силу в любом другом сообществе, уже утратившем  непосредственную связь с древней (исходный тип единства) земледельческой основой как представителем наиболее неподатливого и устойчивого начала — вещества. Часто именно отсутствие такой связи с основой делает механизмы воссоздания единства особенно деспотичными и даже разрушительными,— оторванность от внешней необходимости, «самостийность» социального может заметно подточить устои жизни, разрушить самостоятельность составляющих его сообществ меньшего уровня и личностей. В конечном счете каждая подсистема имеет собственную необходимость, а значит, и свободу, но все они должны считаться с другим как иным, и именно в Ином и как его оплотнение и контраст живет единенное как разноречивое единство. В противном случае оно подчиняется танатосу, если не оборачивается в творчество. Единенное ) важнейшая основа, результат и цель субъектиальной оборачивающейся подвижной творческой деятельности, и чем болше многообразие и совершенство каждого, тем богаче оно как бытие, что и отличает его от тоталитарного «заединства». В этом — одна из трагических особенностей российской истории, исток господства в ней мечтательных надежд (мифов) и склонности к силовому и политическому решению вопросов, по самому существу не поддающихся силовому и политическому решению. С особой отчётливостью  возможность «отлета» общества от своей основы проявилась при социализме. В нем до предела дошла «социальная самозаконность общества». (Булгаков С. Душа социализма. Новый град. 1932, №3.С.35.). Она устраняет требования личности и личностного смысла, ставшие особо необходимыми в веке ХХI-м, поскольку ближе всего связаны с символами, как и этот век, впрочем, всё еще наполненный символическим угнетением. Но единство следует понимать не  как отвлеченное начало, а как начало предметное, ре-альное, основой существования и предназначенностью которого является  творчество. В непрерывной связи с деятельностью (её моментом), с деятельностью в  непрерывной связи с трудом (её моментом), присвоением (его моментом) и работой (его моментом), которое и представляется целостной деятельностью. Абсолютно необходим предмет деятельности. Возникает ложное представление, что человек не способен проследить пути своей деятельности, бессилен перед тотальностью природы, социальности, общественности, своего мышления. Но в современности и перед лицом будущего вопрос, проблема, парадокс заключается в том, что без такого переворота в сознании  уже не могут существовать ни природа, ни человек, ни общество, ни мышление. Наступили времена нового «хаоса» («Новая Архаика»), и к этому надо быть готовыми во всей ответственности. Цельное, что еще лучше выражает суть Единенного,  как нуждающегося в человеческой деятельности (и ею является сама). И на него на-целенной, полагающее его как цель и ориентир. России проходит и аккумулирует этапы красоты и добра\добра (именно понимание добра как товара заводит в тупик Запада) и наступает черед истины (как таковой, не простой отстраненой научной «истинности») со-общественной, неидеологической и Истины-мудрости. Именно такое понимание – через любовь (основу всего), красоту, добро ,истину и мудрость в их единении – позволит личности взойти на подобающее ей – и исторически необходимое! – место как деятельно-бытийствующего существа всего и справится с тотальностью исторического существования, перед которым отступили и сенсуалисты, и рационалисты, и эссенциалисты, и экзистенциалисты. Условно такую точку зрения и исследовательскую программу (минимум) и программу-максимум (без оглядки на мечту Средневековья) можно назвать квинтэссенциализмом(СущеЕизмом). Бытие есть сущее и, как способ деятельного едининения. И раскрывает бытие и в ином, другом, и для себя, и в себе. Она должна раскрыть тайны позицирования, гипостаризации, персонификации и авторизации, господствовавшие в истории, социальной системе и жизни личности в диахронии, синхронии, симфонии и аутии (монодиаиализме).Человечество впервые становится аутономным, то есть  для-себя, всё более разнообразно единенным, чему, как разобщители – танатоносцы препятствуют безуспешно глобалисты, что и означает наиболее широкое в-ином. Подобное положение издревле принадлежит России и составляет основу е разноречивого единства.Она есть микрочеловечество и микроуниверсум. В  этом, видимо, сокровенная задача времени и сокровенное призвание России.
Иными словами, суммируя и предвосхищая предстоящее, можно сказать, что принцип бытия русских, России и, особенно новой России есть мир во всех значениях этого слова. Мир  как единство и единение, раскрывающие и творящие цельность всего рода человеческого, человека , страны и универсума.. Во-первых, наличие в мире (планете). Во-вторых, бытие в миръе, понимаемом как иное. То есть- как мир, исходящий из равноправия всего, миромъ соединяемого Особенно это важно в перспективе актуальной и потенциальной действительности, откровенной и существующий   в человеческой деятельности и для деятельности. Это – первое единство России. Второе, двустороннее единство России — мiр социальный, прикрытый и скрытый, для-себя и для-Другого, Оно основанно на общественности и по мирности (как отношению между людьми) чуждающемуся насилию, чаще всего выражающемуся как насилие социальное, что противоречит двуединой задаче труда и воспитания.. И в существовании человека сразу во всех сферах универсума. Это — целостность России, и миръ в своём бытии служит существованием второму, что характерно для периодов торжества православия и проповеди характерной для него любви. И сокровенной любви в сомневающемся, колебающемся, неверующем. Третье Единое России, бытие на основе общественного существования, сокровенно, духовно и выступает в двух ипостасях. Мvр  — доминировании внутреннего, что приводит  часто в предыстории к отчужденным формам духа, духовности, их редукции, но оборачивание в этой области есть важнейшая задача начала второго тысячелетия русьссийской истории, Живаговского человека (См. Кн.3.,I, п.2).И становящегося сейчас мiра внешнего, на основе и при условии «разночинного общества» (Кн.3, II, 6)  что противостоит извращенно-отчужденной форме власти и сваязей и освобождает внутреннее от  отчуждения от миров, превращения в «одномерного человека» (Маркузе) и одномерного мира при всем бесконечном богататве универсума. Свобода есть не только пресечение причинных цепей, но и создание новых взамен, иначе будет самотёк. Развитие России идет по восходящей, но и здесь присутствует Иное – мудрость, подготавливаемая сейчас духовно, личностно. Мир обеспечивает это единство как разноречия. Ранее, в предыстории, господствовала мирная деятельность, мир представлял основное содержание деятельного бытия; сейчас нарастает оборачивание к бытию в мире деятельному, мирской деятельности и бытийственному, руководствуемому иным, в котором иное обеспечивает совершенствование Единенного, не истекающего из некоего центра, а как эманация человеческой деятельности. Единство мира(всегда определенного, в отчуждении – господствующего и слабого в многообразии) основано на мирной деятельности (часто поглощаемой трудом) и для мира. Отсюда мирный труд (как форма деятельности) — а самый мирный во всех смыслах — земледельческий. «Мы»-р как обществоцентризм и негативность к насильственной социальности  и мир как основа творческого деятельного человеческого мыслящего бытия. То есть деятельно существующей целостной (мvрной, на основе мышления — мудрости, пока еще часто дремлющей) и в человеке. И всё более – в зреющем обществе личности как цельного и целостного разносторонне развитого человеческого  поступающего бытия в его наибольшем развитии и максимуме прав по отношению к миру и ответственности за него, в максимальном выполнении бытийного призвания. Единство России мирно и деятельно. Второе нарастает как свободная разноречивая полифония, гомилия (См.; Кн. 4. III. 2).. Деятельность всё более становится служением не себе самому, а миру, прикрытому и  прикровенному в лучах сокровенного, мира миров, универсума в отношении к-иному (и, часто, к челоВеЧу как Иному, ИнАку). Россия в точном смысле мировая держава, средомирие и средоземлие.
Но именно сильное единое российского народа определяет тот факт, что оно позволяет отдельным социальностям и личностям далеко от него отстранятся и вести собственное существование, часто мало связанное между собой. Единство древнего космоса позволяло людям созерцать не только единичное – до чего Западная Европа дошла только к периоду наивысшего подъема феодализма, при переходе к абсолютным монархиям как принципу связи отдельного и единичного, - более того, русский взгляд на космос позволял различать единственное в частично. В  том числе – и бытие отдельной личности не только из стремления «выделиться», что спровоцировало и привело к активизму западного европейца в противоположность акционизму россиянина. В социальных отношениях, все более господствующих в России после принятия христианства в трех ипостасях и сменах социальное как таковое как единство жизни,— как единство работы, государства и как единство производства (Московская Русь, Российская империя и СССР),— единство общества обеспечивается как раз через особое усиление общего внешнего единства составляющих его.  И, с исчерпанием ресурсов классового деления общества для дальнейшей жизни и накоплением определенного потенциала мирного их сожительства, центр тяжести переходит уже с «личности»-класса на собственно личность, что весьма выделяет Россию среди других капиталистических и буржуазных государств. И здесь связность различных, атомизированных, находящихся еще во власти предисторических предпосылок личностей обеспечивается единым механизмом социетальности. Этот механизм действовал практически во всей истории России и его, как гаранта  сердцевины теперь уже наднационального, народного (становящегося таким!) единства, отменить невозможно без утраты всего исторического наследия России, не только промышленного, но и социального и политического. Если Христос оставил свой мир верующим, что сделалось опорой Святой Руси и русских как «народа-богоносца» (Достоевски), что началось с возвышения Св.Троицы Сергием Радонежским в политическом исихазме, то во втором тысячелетии всё отчетливее проявляется характер русьссиян как народа—мироносца во всех смыслах, что шире простой богоносности и захватывает вневероисповедные моменты.
Единство универсума для российского человека проявляется не только во взаимопроникновении – на условиях предельной независимости самодовления – человеческого, природного (сущЕети) и социального (собственно социального и политического), сущностящегосяи сущностьящегося начал. Но  также духовного (существенного) как их высшего выражения и средоточия, но и в том, что принципом и способом существования единства этого есть и исходное ¬— любовь (эрос), красота (дохристианская эпоха) и добро (в двоякости досоветского и советского), так и истина, к доминированию которой всё более приходит современность. Прежде  всего истина личности как особы, так и сообществ-личностей по свободе, и, наконец истины история универсума во всем переплетении его реальностей и предметностей, (часто упрощенно понимаемы как объекты, вещи). Основываявь на единстве всего (Реально всё!), а не радикальности оставляющего возможносто для тоталитрзирующего истолкования «всеединства» (классические русский философы от Соловьева до Шестова), см.: Дроздов В.С. История русской философии ХХ века. М., 1997, С. 10-74.). Любовь, красота, добро и истина (реалии) оказываются «у себя»,  превращаются в Урганизмы обеспечения связи людей и  сообществ, не подчиняющихся, а использующих  социальность как однобокую без общественности связь. Общественные отношения  не господствует, как это имеет место  в четырех других сторонах света, а развивается самостоятельно, прежде всего как осуществление деятельного личностного поступающего (Бахтин) бытия, раскрывая друг в друге истину, добро и красоту и их   основу – любовь, эрос в их собственном единстве и цельности и как самостоятельные принципы единства. Любовь требует мудрости, мудрость — любви (Николай Сербский). Причем не только Единства (гипостазированного неоплатоникам в Единое, потерявшее связь с миром). Но и в полифоничной разноречивости единств иных, вплоть до мельчайших, реализующихся в человеческом деятельном бытии. В его личностной деятельности и деятельности совокупных свободных личностей, единств иных уровней. Без Единого  нет единственного. Однако, это – сквозная тенденция истории Руси и России, РусЬСсии  и одна из них основных. На их основе должна обновиться, возникнуть новая личность, деятельность, душа дух (См. Кн. 2.), а  не только его овещенное, предметное-вещное, отчужденное, извращенное  сознание – и она должна продолжить наилучшую тенденцию из всех возможных (мессим, а не пассим, См. Кн.4,I,2 ;II, 4. ). Если всё иное – дороги, то мессим – Путь, открытый России как ближайшая возможность, но для всех других народов несколько отдаленная, хотя и искомая. На этом пути Россия должна проявить Единство мира и универсума как мир человеческий, деятельный, его реальность и реальность его предметности, движения, субъективности, его как деЯтельствительность, возвести человека и все сущее к планетарному сознанию духа, к софости-мудрсти как основе эпохи-эона торжества любви, эроса, а не его вырожденной,  сексуальной формы «либидо» (Фрейд). И торжества ценностей, при условии оборачивания проистекающего из знакового угнетения ХХ века угнетения символического века ХХI. В символе воссияет (восСимволяет) уже как откровенное сокровенное торжество единенного, целостного и цельного. Но для этого необходим (и он необходим не только поэтому) персоналистический переворот. (См.: Кн.2, VIII, 6; Кн. 3, III, 6)   Это означает не господство, но превалирование, оборачивающееся принципированием от доминирования целого над частями. Чем свободнее (внутренне и наиболее внутренне, усийно) каждая предметная реальность в движении и субъективности, тем целостнее, цельнее, полнее и бытийнее единенное и его единство как проявление высших реалий, и «преображенного эроса» (Вышеславцев) – любви как реалии единства во множественности и разноречивости усий.. На уровне личности – превалирование обновленного мvра над разорванностью мысли, происходящей от всегда фрагментарного внешнего предыстории, обреченности в сознании диктату субъектного и субьективнрого, а значит, и субъекту преимущественно телесному, плотскому, реже ¬ душевному. Древле мvром помазали для сошествия на человека Св.Духа, особенно пророков и царей, в современности это – присутствие духа цельности и единства, бытия как истока и результата целостной деятельности, проявляющегося тем более, чем более острые формы приобретают разноречия и противоречия личности. Центр тяжести подвижного Дви-деятельного Единства всё более переносится на личность-человека, и единства личностей-свободных со-обществ, народов, человечества и всего универсума, становятся для нее опорой и сами они приобретают все более личностные черты, черты свободы. В этом они отличаются от насильственной (как форма детерминизма), исходящей из преисторического этологизма связности структуры социальной. Структуры формальной и стремящейся к всё большему дроблению. Что вызывает отчуждение, фрагментаризацию (Ср.: Лакан) и принуждению (чаще неоткровенному), прикрповенному и прикрытому, социальности, начиная с принудительной социализациии рождающегося цельным, общественным, деятельным и свободным, ребенка.

                *                *                *

Современное человечество охвачено бездеятельностью, забвением деятельности,  с господством ее абсолютизированных, и потому отчужденных, сторон, потребления, труда, работы, оторванных друг от друга и потому смыслово, усийно неполнеоценных, отчужденных.. Оно охвачено  активизмом в англосаксонской традиции, восходящей к латыни с отрывом публичного и частного, с подневольным, рабским. Action и является термином, означающим «деятельность» без внутренней цели и структуры и социально ориентированную заранее, (см.: Вебер, Шюц, Парсонс). В марксистской традиции определяемой как «социальная активность» - (Арефьева, Поликанова) и трудом, работой и потреблением, разрушительными поотдельности. Вместе они составляют  целостность человеческой, общественной   универсальной жизни, то есть жизни мирскОй, открытая часть которой составляет только  сторону скрытой, сокрытой и сокровенной как в России, жития в Универсуме. Утрата первичной целостности деятельности превращает  всю историю в предисторию, в срединную эпоху от преистории. Подобно тому, как  политический перекос, с опорой на преимущественно этнологические основания превращает Россию в Евразию, частное, в ограниченный «Русский мир», и скрывает ее начала как  средиземлие, и  средимирие, какой она и должна, и призвана, и обязана, и в существе и была и будет.  Россия фактически соединяет планету в связное целое, в некоторое единство. В этом – одно из проявлений её Единства как проявляющегося в каждой ее личности и ее самой как личности всечеловечности и уни-версальности.
 Утрата цельной деятельности приводит приступам активизма, к терроризму, к апатии, к господству отчуждения во всех сферах общественной и личной жизни. Вся планета подготовила себя и подготовлена к качественному переходу к  её бытию именно в качестве планеты, элемента Солнечной системы и Галактики, а человечества – к «персонализации», восстановлению и воздвижению целостности деятельности как «бытия». А не ошибочно называемого им существования, всё еще в значительной мере безличного, непределенно-личного, обезличенного, несобственного «бытья», в лучшем случае — «бывания». Бытие есть разноречивое единство и не может не происходить от единства и не вливаться в него. Бытие дОлжно быть. Оно есть и не может не быть ни чем иным, как  целостной и цельной человеческой деятельностью, а не преимуществом, привилегией одних (в том числе цивилизаций, народов, культур, видов), и недостатком, нехваткой других, что неизменно ведет к искажению и извращению даже форм существования. Оборачивание, фактически преображение, поскольку потребуются  изменения (совершенствование и форм власти, и форм собственности) займет дела не одного (по меньшей мере трех) поколений людей. И важно начать как можно раньше, не упускать исторические шансы всего человечества, да и природы и рода человеческого, каждой отдельной  предм- прото- личности, отчужденных и маргинализированных в человекосуществе. ЧеловеЧасти. Бытие всё еще «бывает», оно должно бытийствовать, то есть быть. Оно в дюнамейе, и только энергейя выведет его, бытие в Бытие. Бытие есть то, что должно быть. Бытия еще нет. Небытие еще есть. Бытие есть то, что должно быть. То, что не может не быть.И есть, по преимуществу в усии, прикрыто, сокрыто, на пути к сокровенному, цельному и целостному, единенному.
Единство как бытийный принцип в России, основа никогда не исчезавшего в ней проявления поиска блага (труд как свободна деятельность), общественности как со-общественности, свободной взаимного отношения, а не принудительной социальной связи. Поэтому единство в Росси в существе свободно. И противостоит несвободной тотальности, с которой е легко смешать. Она проявляется  и в любви в качестве  свободной личности и свободы личности. Личности, не сведенной ни к индивидуальности в уме, ни к индивиду в природе, ни к человекосуществу. Однако нередко оторванному от них. Вместе они составляют ядро её исторического в целом, но нарушаемого предысторически и преисторическими влияниями и эксцессами, проявлениями разорванной цельной личности как особи рода, посколку деятельность искаженно или отчужденно осуществляется.
Единому,живому в движении мудрости любви, иногда  проявляющемуся дисперсно, иногда – наивно, а иногда риторически или социално противостоит эксплуатация для подавления и выгоды. И само оно в незрелых формах подпадает под эксплуатацию и подавление Но, тем не менее, сохраняется в зачительном и нарастающем влиянии общество человеческое,восходящее по нарастающей к личностному бытию, что есть телос истории, которое можно отличить от отчужденно-видовой со-цИ(а)вилизации, вырождающей человека в гражданина и делающего условием его существования законопослушность. И послушность потребностям своего организма и привязываемых к ним  умышленных потребностей, отбрасывающих его назаад, к этологическому,телесному, элементарному действию. Это – окончателное развитие предыстории. Первоначально понимаемой как история войн,  царей, империй, революций, событий и, наконец, вещей, как образца цивилизации и её достижением. Вещная форма и вещепорождение становятся заменой содержательного человеческого творчества. Мир распадается на собств(ещ)ников и вНещи, вЕШЬи, что абсолютизируют спекулятивные реалисты, под реальностями понимающие уже даже не объекты (они еще подразумевали бы действие), выродившиеся и агрессивно подчинившие своей формой человека, а сводящие, как мы увидим, реальности к рес(вещь)альностям даже без следов человеческого мира как реальности, действительно исчезающей без его деятельности, как всегда процессуальной деЯТствителности его. Она есть проявление несовершенной (без деятельности как бытия и воплощения бытия) плоти существующего, в котором скрыто его завещанное человеку бытие. Единство есть несовершенная плоть, соединяющая реальности, а не отчуждающее, разобщающее, как вещь, что есть тлен и останки, труп существования. Призвание человека – продолжить и возвершить торжество духа, как единства в движении, в том числе, как жизни—жития. Для этого он превращается в разной мере и форме в ИнАка..
Можно  к будущему единству идти разными путями, и каждый из них не только законен, но необходим. Но путь вперед самый радикальный – к истокам, к самым обездоленным и духовно незаметным краям. Необходимо интегрировать, как уже говорилось, присущие прошлому и современности  мировоззрения и философские направления, их ядра, – субъективный идеализм, объективный идеализм, объективный реализм в субъективный реализм, соответственно их методы – объяснения, умозрения, откровения и постижения  - как  зоны творчества не только в России, но во всей истории, всей и  во всем мире. Без разноречивого, внутренне противоречивого, единства всего существующего, сущего\сущего  и бытийствующего невозможно не только существование «униМирсума», но и подлинная история человечества. Оно погибнет в собственных предпосылках и условиях, не став внутренне опосредующем разноречия началом, то есть личностью.  А это и означает нарастание  значение единства, по постулату невозможного без реальности человека, его предметности, субъективности (сознательности) и движения (деятельности), свободной-для и через и чрез, не только «от» (Фромм) личности и для-иного и, следовательно, и в-себе.Вполне развившийся человеЧесть есть оборачивание других форм движения,— здесь для-иного становится на место в-себе, хотя первоначально и осуществляется интериорно, в принципиальном субъекте или общем — знаковыми, идеальными в существе (в том числе и в смысле идеала, ср.: Лифшиц) средствами. Они занимают значительное место человеческого в-себе как форма по преимуществу. Можно сказать, что истекшая история человечества подтверждает тезис, что бытие как единство есть, небытие есть может быть. Так можно поставить вопрос о коллизии нетождественности тождества и свободной необходимости единства. Как человеческий вопрос он человеком, его деятельностью-бытием и решается. Разъединяющее начало во всех отношениях в человеческой активности еще превалирует, но принципиирует начало соединяющее, как деятельное бытие, то есть единство, единение для решения уже собственно исторических, бытийных, поступающих задач бытия.
Бытие – преодоление и опосредование небытия, и вся истекшая история может быть обобщена как книга «Генезис», становления человека человеком. Наше время можно определить как  начало Исхода. Надо освободиться от рабства и рабства прежде всего своим потребностям. В России же первая книга Торы – «Бытие». Несмотря на все перипетии, в ней бытие сохраняется и прибывает как единство и как ее единое, что часто требует особых усилий в развитии страны и общества, поскольку единство распространяется  на праисток. Однако единое предполагает и присутствие  в нем не тодлько другого, но и иного, а также — потенциальное — конца, перехода к собственно истории, захватывающей не только историю человеков но и историю униМирсальную  возведение универсума на новый уровень, его превращение. Единство универсума уже невозможно только без «мыследеятельности» (Щедровицкий, Пятигорский) человека, но и его деятельности в целом в средоточии универсума – планете Земля. Это хорошо понимается русским космизмом и символизмом.



                Миф о России
(до всего есть дело)
Россия окутана мифами, то есть представлениями отчужденными, основанными не на сути дела, а на собственных ограниченных интересах и вытекающих из них представлениях. Это  есть  распространение своих представлений на весь универсум как Другое, а не  иное и призванных поддержать тождественность Своего как Собственного. УниМирсум же есть Само и есть выражение самих в Самом (усии, См.: Мир умир! М., 2009, С.41-43, 53-55).  Как наследие преистори и, глубже, предыстории миф для России, её самосознания и понимания извне столь же  характерен, как остранение: фетишизация для меридионала, овещнение для оксидентала (тотемизация) и овнешнение для ориентала (анимизация). Существо мифологических представлений о и для России  –  агрессивность, склонность  к завоеваниям и к принуждению и окруженность стеной враждебности. Именно как превращенное сознание мифы переворачивают исконно мирное начало РусЬссии и особо влияют на верхи общества, мирового в особенности. Считается, что России есть дело до всего. Эти мифы необходимо обернуть, как необходимо обернуть и обратить сам типичный способ отчуждения в Русьссии — извращенные отношения верхов и низов. И этот процесс, как представляется, идет. Необходимо перевернуть, обратить и вернуть к истокам и за их пределы – они основаны на том, что российское, российский образ человека, жизни, деятельности есть момент, сторона, аспект в жизни всех других народов не потому, что Россия вездесуща. Но потому, что  мир, цельная деятельность, единство в общественности, а не социальном принуждении, личностное начало,  различными родами эксплуатируемое, отчуждаемое, разделяемое и угнетаемое у других народов, есть существо, жизненный нерв российского человека и его ядра  - человека русского. У других народов это более отчуждено, искажено и превращено, но осуществляется как «бы», как быть-тие, как «бывание» Здесь они ближе всего  к осуществлению как осуществляются в России с особой, развивающейся от истоков в прастории и предыстории, настойчивостью, а не обрывается прогрессом и не пребывает в равнодушном соседстве с новым (Восток). Россия есть оплот Бытия. «Русский мир», зауженный до «мира русских», что есть превращенная форма понимания вопроса, — по существу идея упадочническая и провокационная. Русские особенно отличались «всемирной отзывчивостью» (Достоевский о Пушкине), что было проявлением и мира как основы ее развития и существования, особенно и первоначально как земли (а не собственности на нее), и развитием-проявлением ее традиционной духовности. Идея же «Русского мира», в заужено-политических трактовках, слишком этнична и тянет назад, к старым, во многом несправедливым, счетам, которые были подведены уже тем, что Россия сама объявила об общем суверенитете. (1990). Мир – не только русский, мир как основа существования в исконном виде — русЬское. И русско-российское умонастроение, мироотношение возникает не вследствие вездесущности России и русских, а потому, что существует единство рода человеческого. В этом смысле Россия экстерриториальна и вездесуща, как материковый образ жизни, не подчиняющий себя торговле и собственности, власти, и мифу.Мифологичныц во многом сами представления «верхов» о «низах»,тем меньше спроса с глядящих со стороны, кроме того, они импортируют свои взгляды и вновь их получают, как и полагается в мифологизированном сознании. Объединить «верхи» и «Низы» может лишь де6спот, которые столь нередки в российской истории, сами порождают и пользуются мифами («Миф –чудесная история личной жизни» Лосев). Но происходит массовизация (вместо ожидаемой индивидуализации) «деспотизма» людей, способных к самоуправлению и личностному деятельному суверенитету (См.:Кн. 3. III., 4). Суверентету личностного бытия как откровенной себе идеи, самосоятельно выдействованной. Она может быть представлена мифологичной именно как таковая, поскольку, будучи проектом и прогнозм, не имеет еще непосредственного наглядного существования в действительности, но есть субъективно-реальная, предметно-деятельная основа действительности. Именно в этом состоит особенность субъективного реализма как теории движущейся предметности — другие философские направления, как и хранящие в лоне своих мировоззрений их народов, остановились и исходят из действительности. Не рассматривая ее в лоне подвижной предметной реальности субъективной. Это позволяет отнестись к другим направлениям как к большим или меньшим субъективно- субъективистским (внесознательно в искаженном сознании) реальностям, но разного рода реальностям, в том числе и искалеченным, уродливым. Первым Маркс обратил внимание на связь воззрений с действительностью (См.: 6 Тезис о Фейербахе). Но он лишь расширил зону действительности до труда, но не до возможных и невозможных пределов — деятельности. В том числе во всей универсальности оЩупления, присутствия человека в реальности, что само есть начаток жития и бытия, поскольку требует связываться с миром и создавать его, что, впрочем, выразилось не в «третьем», мире, и не «четвертом», универсуме, а этологическом расширении среды и ареала обитания для многих. Что порождает представление не о единстве, а единственности мира, а о людях и народах, непосредственно связанных с мирами и универсумом — в образах мифологических. Задача может быть поставлена коак создание адекватного мифа и его воплощение, что есть одновременно, преодоление мифологичности и превращение ее в объект сознательной деятельности в ответственности за последствия.  Можно сказать, что Россия не подчинена бытующему о ней мифу, даже в скорлупе бытия – быте. Но долгое время существующее отчуждение — извращенная власть, осуществляющая «идеи»,— сама порождала мифы и мифологическое сознание, препятствующее адекватному самосознанию. И эти мифы принимались за действительное о России. Иное дело, что до сих пор ей недоставало самосознания и сознания ее мессима как страны,   стороны света, части его, ее средимирного положения и призвания. В этом смысле ее призвание - не экспансия, а культурное мирное творчество, со—творение мира и миров в свершение УниМирсума вплоть до универсума в притяжении Иного.. Она проиграла – и не могла не проиграть! – холодную войну.Но, тем самым, она её выиграла вчистую. Для этого мирные представления слишком глубоко врезаны в ее жизнь. Она обязана выиграть великую культуру, культуру Живаговского человека в  частности, зарождение Эры Просветления.. И это должно стать мирным договором с ее стороны в глобалистских натисках и атаках на этот последний земной материк, среди движущихся континентов. Остаток Пангеи, сохранился как в  «материке-океане» (евразийцы), в отличие от всех других океанов, всё более становящихся внутренними морями.  Кроме Арктики, будущего России, если следовать мысли первого «геополитика»,  Мечникова. Делящего культуры на речные, морские и океанические (забывая исток – озерные).  В целом же глобалистика есть сознание, распространяющее своё на иное как чужое и испытывающее ответные страхи; грядущая планетаристика, ближе к которой более всего Россия с ее традицией космизам (в-селенная, которая и есть элементарный мир – составная космоса), и она  преодолевает ограниченности ограниченного сознания. Можно сказать, что Россия существует не только в собственных, ей присущих границах (сейчас она практически в доимперских границах), но и как «рассея», рассеянность бытия и в существовании, хотя её близость бытию требует преодоления норманизма власти, византизма церкви, печенегщины переселенчества, западненщины собственности. И прежде всего в бытии ее как совместной личности при влиянии на совокупной личности, человечества и всеобщей, универсума. Личностями их делает человеческое деятельное бытие — без бытия нет личности — воплощаясь в обществе (оно и есть своеобразная природа и общество)в его отношении к существованию отдельной личности и бытия отдельной личностью. России, стране эмигрантов (с Юго-Запада, Х!в.) и автохтонов, переселенцев, предстоит осознать свой эмигрантско\иммигрантский этос на основе автохтонии, ощутить в себе живое биение  крови первопроходцев (как на русском Севере и Сибири), позаботиться о своей стране как «месторазвитии»(евразийский термин). То есть места, не могущего существовать без развития. Для эго должны быть развеяны как экзогенные, так и эндогенные мифы как выдумки и произвольные толкования, но истинная Россия встать в одеянии подлинного мифа, поскольку ее бытие величественно до уровня мифа, хотя им и не является. Миф  должен быть подчинен правде, подобно тому, как иные формы отчуждения (не чуждые и РусЬссии) других сторон света должны быть подчинены и стать  структурами подчиненными в целостной системе бытия. Всякая страна света будет иметь собственные основания целостности, но только Россия – опору на цельность  как земля, никогда до конца не отрывавшаяся от земли даже в территории. И в современности всё более углубляющаяся в землю добычей,что стало уже инерцией, которуюследует остановить. Как земледельческое общество. А земля есть  истоковое начало цельности. Именно это  сокровенное начало РусЬссии и служит катализатором мифов о ней и мифологической подкладки требующей глубокой реформации (идущей искони) ее духовности в ее «всеобщем своеобразии».
Миф о России складывался долгие столетия, и эта «видимость нас» должна нами приниматься к сведению, а не становится самосознанием, Дефицит самосознания – самый острый стимул России к мышлению. Мышлению бытия, по диагнозу Гейдеггера, практически утраченному в Европе. Поэтому особенно важно развенчание – словом и делом – мифа о России, который Европа и Америка, и присоединившаяся к ним Украина – воспроизводят механистически, без проникновения в суть дела. Россия – великое зеркало всего мира, и в ней он может рассмотреть свою собственную судьбу.
Представляется, что России до всего есть дело, кроме себя. Для нее для-иного и есть для-себя и в-себе. Это оборачивание, связанное с обращением, необходимо подготовить и осуществить вскоре. В действительности, этот каждому всё еще есть дело до всего  подменяющегося «себе». России предстоит обернуться к Себе Самой. (Ср. Мир умир! М., 2009. С.41-43, 51-54). Представим, что это – её новый миф. На этот раз не только мифологичный но и реальный, соответствующий не только её ценностям и интересам\интересам (См.: Кн.2., III,VI) но и прямым витальным осбенностям времени не  только её самой, но и всего мира в целом, всего человечества, всей истории. Надо идти от мифа к логосу (Кессиди), логическому самопониманию, и далее, к мудрости, софосу. Тем более это необходимо на Мировой Родине, развивающейся по меридиану. Меридиану  от Мекки (ответвление) через Египет и месопотомаию, Иерусалим,  Афины, Константинополь, Киев – к Москве. Второму Иерусалиму (патр. Никон). И мифы о России развеются, как только ею самой будет преодолено мифологическое в мышлении и грубо-мифологическое в духе, проистекающее из отчужденного извращения власти и «земли»(Киреевский), не столько мыслящей идеями, сколько их порождающей и им подчиняющей. Что станет действительностью, как только будет осознанна особенность России, заключающаяся в её всеобщности, общечеловечности, подчиненной всечеловечности не политической, но культурной и духовной. Характерно, в связи с этим, на чем была остановлена русская философская мысль революцией, и от чего исходит в философском аспекте, данное исследование. Датировать этот разрыв можно репрессиями против последнего русского философа — Лосева (1930), который отстаивал миф как всеобщую форму мысли о чуде – существовании  мира и личности. Однако миф есть отчужденное сознание, и чудо не может быть всеобщим, а существование личности (и Русьссии как личности, не говоря уже о других) невозможно на основе теологического аргумента, что тоже есть отчужденное сознание. Развитием мысли, но в частной форме эстетики, стало творчество Бахтина, уже отказавшегося от прямого утверждения личности, и делающего правильный вывод о поступке и человеке, но раскрывающего их в форме литературного анализа диалога и полифонии на частных примерах. Что касается самой России, то евразийство, как эмигрантское сознание, чрезвычайно ограничило её бытие «месторазвитием», а не деятельными особенностями. Ей противопставилось марксистское понимание, ограничивающее личностное начало в доминированиии труда, только одной стороны целостной деяельности как быия, человеческог, субъекивного вообще бытия —иного и нее бывает. Но уже в лоне самого советского марксизма вызревала оппозиция, отстаивающая интересы общества от государства в деятельности (Коган, Дёмин, Момджан, Буева, Плетников) как начала, основы труда и общества. Но это было в потенции. Отчетливее это проявилось в психологи (Выготский, Гальперин, Леонтьев, Щедровицкий), ориентированные на деятельность, но только как предпосылку труда, его составляющую.Словом, неявно готовилась научная революция в философии марксизма, которая должна была понять  теорию, основанную на приоритете труда как частный случай приоритета деятельности. Мы же полагаем за основу именно деятельность, и не только социальную как таковую (Вебер, Щюц, Парсонс, Плетников), но свободную, как основу существования общества и личности, существования бытия вообще и бытие существования.. Как представляется, эта традиция наиболее представлена в России. И хотелось бы, чтобы это не было только и просто мифом, новым мифом о и для России…



Миф выражает\ся в ритуале и есть везде, где присутствует ритуализированные формы поведения или сознания. И провоцирует\ся ими. Он означает восстановление устойчивости и\или повторяемости. Особенно это характерно для — единственного — земледельческого общества, каким является РусЬссия. Но, как общество, она восприимчива и новациям. Сами ургические, связанные с основами что? Новации нередко стакновятся традициями здесь. Сами новации становятся мифами, а для взгляда извне ранее представляются простым усилением России для новых земель. Но, с исчерпанием тысячелетия (1988г.) ее развития, происходит  глубокий оборот.  Оборот, освобождающий ее деятельное поступающие житиетельствующее оборачивающееся бытие от преимущественно внешнего к преимущественно внутреннему развитию. Так сказать, к возделыванию «нервной почвы», внутреннего мvра на основе преображения духовности не только и не столько науками, сколько мудростью, которой так не хватает человечеству (называемой им «метафизикой»). И деятельному воплощению результатов духодеятельности. Идет только архаически период нового тысячелетия истории РусЬссии, и такой оборот не может не быть еще только зарождающимся мифом (хотя в прогнозе и выглядит и может выглядеть таковым, но неотчужденно). Да это неотрывно и от исконной цельности РусЬссии.Которая даже пересиливает (в поступающей деятельности как бытии) раскол горизонтальный не только в обществе, но, часто, и в мнениях, предысторическое отчуждение-извращение и призвано окончательно его преодолеть вместе с преодолением безответственности мифологизирующих верхов и сверхответственности фетишизирующихся в мифе, ритуализирующихся низов в цельной общественной и личной деятельности. Тогда Роусьссия наиболее полно развернет свои способности как общей личности, свободной во всех отношениях. И готовой к собственно историческому, орфическому творчеству обернувшейся деяфтельности как бытия.











                VII. Русское миро—воззрение

Неповторимость русьссийского миро-созерцания основывается на гармоническом сосушествовании мира природы как таковой(миръ) и  предмет труда, общества, сообщества людей, мiра прежде всего как людей (что, впрочем, приводит к известной поверхностности лиц) и как услвоий социальной и нравственной жизни человека и самого человека прежде всего в его цельности (мiръ), а не только функции социального целого.Необходимо добавить мvр (через ижицу) как центр состояния и образ внутреннего мира человека. Все эти стороны соединены жизнедеятельнсотью человека, но во многих случаях не сама активность и не её часто незначительная («ритуальная» в широком смысле слова) цель оказываются главнцыми целями её, а именно совместное бытие природы, сообщества . личности и внутреннего мvра в мирском едином (мiр) существовании, выражаемое в не всегда рационально эксплицируемых ценностях (мvр). Они основывались на открытости всему иному, всему человечеству (мир) и провозглашались как универсальное состоянияе, противоположное раздору, распаду, разъединению, танатосу (мир). Многозначность и центральность мира в российской жизни позволяет выделить его как мировоззрение как таковое, как миро—воззрение. Оно общо всему савянству и русскому, восточнославянскому его ответвлению в особенности, великороссам, белороссам и малороссам, что позволяет говорить о русском миро-воззрении как базовом в особенности для самого русского народа как  этнического типа.Миротворчество славян уходит в глубины веков и связано, видимо, с его своеобразным геограическим положением  «В центре Евразии»; без ориентации на мир невозможно было существование этноса на главном пути переселения народов, это касается и того факта, что мир для славянина важнее собственности,чем он отличается пракически от всехиных народов и создает своеобразнй «нестяжательный» облик его деятельности, направленной прежде всего на гармоничное развитие мира и занятие своего места в мире,- но его русский уже не уступит никому. Иными словами мир – специфический способ деятельной интеграции савянина во всеенную, которую он не покоряет и не удиерживает, а собирает, преображает, нянчит.
Основной характерной чертой мира является то, что это живое, различенное целое и оно неотдеимо от истины. Мир есть истина, смерть – ложь, либо переход в «мир иной». Несущий смерть – всегда лжец. Поэтому противоположность миру есть не стоько война или борьба – они допустимы и даже, в оборонительноом ключе,- необходимы, а ложь, неправда. Истина есть живое существо (свидетельство Флоренского), сама жизнь, и уверждение жизни, даже жизни врага – есть истина. Надо окончательно изолгаться, чтобы стать врагом мира окончательно. Истинно то, что «Есть», «Естина»(Флоренский) не за чей-то счет, а по себе. Поэтому мир всему дает место. Русьсский мир есть мир миров, да еще неполный (соотносим с иным), что выражает его как явформу универсума. Такое отношение к реальности отразилось в российском понимании истины как сосуществования (во всей полноте деятельного бытия) познающего и познаваемого и не «заочно», а совместно, внутри круга познания. Это создает особый мир. Истина — прежде всего «естина», то, что есть и в отношении внешнего, и самого познающего, всегда связанного с деятельным и деятельным даже как познающий.  Поэтому мир есть, его не может не быть, пока существует хоть что-то, хоть один человек. Пока есть  мир, а его глубочайшая основа — предметная реальная деятельность как бытие. Он органически, как органы цельного живого существа понимает единство природы и мира, сообщества и человека в истине и основывающихся на ней родах и видах деятельности, внутреннего мира человека. И в этом смысле русьский человек – ург, его органицизм углубляется до урганона, который есть не только и не столько орган, сколько его действие, без которого нет жизни. Мир неотделим от человека, и именно человек должен заботится о нем (главная «забота», если выражаться языком Гейдеггера), и это и есть его, человека бытие. Поскольку она есть деятельность, а поскольку забота эта есть живой процесс взаимодействия в живой, конкретной человеческой (субъектальной вообще) форме, а ею является деятельность, то человеческое мирное бытие деятельно. Все три, и человек в качестве принципиального субъекта, неразлучны, но различны в движении, высшей формой которой является деятельность к иному, расширение мира, хотя сам мир начинается с любого из этих начал. В отличе от метафоры механизма, машины на Западе, и метафоры организма на Востоке, в России ближе метафора урга,  личности. Здесь не только род , видовое различие, индивидуальное отличие, но и личностное качество (как основа целостности и цельности) имеют значение.Органическое, включающее личность, понимание истины отражает особенность мироотношения и деятельности («мирной» по преимуществу, не активистски-агрессивной) в миръе, когда вмешательство в бытие объекта и в бытие субъекта должно соответствовать сущности каждой из сторон и наносить её «самобытности» наименьший вред, более того, ее развивая собственным воздействием. Человк и мир равновелики, равноценны друг другу. И человек ценен лишь своим призванием в мире. И его осуществлением. Однако самобытность мира действует только тогда, когда он собирается циклически, иначе он омертвляет пустым единством реальность. Мирское начало требует поддержания ( и это – призвание человека), пополнения, дела. Поскольку мир есть не столько состояние, сколько движение, то поддержание оказывается восходящей, бытийной, самосовершенствующейся и самопреодолевающейся деятельностью. Только тогда в нем будет мир — не смотря на неизбежные беспорядки и разделения частичного за его всегда ограниченными пределами.Это личностное миро-понимание коренится в глубочайшей древности земледельческого общества (а Россия – 2земледельческое общество», Хомяков) и претерпевает эволюцию в сторону всё большего доминирования присутствующих уже в истоке как восприятие универсума в мир духовных и идеальных ценностей за счет выделения и развития различных её сторон: природого, социального, духовного, личностно-идеального начал.
Для личности как природного и социального существа — или социума, мiра, как совокупности личностей,— важнейшее значение имеет отошение к материи как веще-ству с одной стороны и высшим духовным ценностям с другой. Во времена дохристианские на Руси языческие представления синкретически выполняли одновременно и личностно- и социаьно-  и природоориентирующие функции, духовно «окормляли» человека. Доминировал «миръ» как космос, вселенная. С принятием христианства последнее полновластно и со все вощрастающей силой господствует в области  социального и ценностного, духовного, сохраняя по существу,  даже христианизированные представления в области отношения к материальному как «миру Божьему» а к миру (мiр), людскому как к церкви – основе социальности и «народа Божьего». Отсюда-истоки идеи богоносности Руси. Материальное влечент вниз, к плоти, и глубже, к телу, к частноисторическому, дольнему, разобщенному; духовное, напротив, возвышает до вселенского, трансисторического — но не может отменить и материальных потребностей, хотя за социальным видит мужское, женское, детское, зрелое,(мiръ) а история выступает как набеги и налоги и путь к истинному миру. Русьсский мир — мир миров в их взаимодействии объективно-субъективного, и каждый из них действует в целостном мире миров, универсуме (включающем и в-селенную как основу). Но со временем решающее значение начинает приобретать личностно-духовное начало (мvр через ижицу, что отсылает частично к мvропомазанию, «суверенности» каждой личногсти, см. Кн. 3, Ш.,3), что особенно сказывается в подспудно развертывающемся «персоналистическом» перевороте. Бесспорно, все эти коллизии разворачиваются в лоне большого мира, мира как универсума всех народов, для руссиянина выступающего прежде всего не только как наличное, позитивистски понятое, человечество, а как «род человеческий». Однако такой мир для русского, для русского миро—воззрения,точнее, миро—творения, все более становящегося последним и делающим само воззрение не только элементом деятельнотси, но и самостоятельной деятельностью, сам должен зиждиться на мире, на равноправии народов и искоренении бесправия и нищеты, угнетения, как состояния немирного. Мир здесь – не обобщение, не категория, а личностное целое, в котором ни для кого не должно быть обиды и утеснения и всякий должен развиваться по себе, из своего личностного целого.
Именно в России мир во всех его перипетиях, отмеченных выше, является той призмой, тем средоточием, в котором преломляются и фокусируются все остальные дела и отношения непростой жзни, и требует жизни как деятельности в несчовершенном мире. Поэтому можно говорить об уникальном российском мировоззрении, миро—воззрении, а специфического мировоззрения не лишены и другие народы, но здесь -   с точки зрения мира не только   как состояния спокойствия  мирного труда как основы и цели жизни. Это – взгляд на мир изнутри как целостность и цельность разноречивого. Другое дело, что,  когда говорилось о мифе о России, отмечалось, что для нее характерен особый ракурс воззрений на себя – как бы со стороны, со стороны окружающего мира, что трагически приводит к недостатку самосознания, исходящего из собственных оснований. Именно это методологически решает четвертое и последнее — пятому не бывать — философское направление — субъективный реализм. Различия в мирах связаны только реальностью их, но внутренне также различной, что и становится основанием единения не только универсума, но и самой по себе Русьссии. Это относится не только к самой стране «Россия», но и к составляющим её классам, слоям, этносам и отдельным личностям. Всяк здесь как бы «посторонний» себе  смотрит на себя часто «со стороны», что приводит, в частности, к склонности россиян глядеть на себя не с точки зрения  своего, а с точки зрения униженного, оскорбленного, горе мыкающего, обиженного. Субъективность субъективного реализма стала необходимой именно потому, что подобная позиция должна пополниться и «центральной». Выражением принципиального субъекта и его общностей также и как собственного мира как мvрской деятельности (которая в обращении должна окончательно возвыситься до универсумальной). Восхождением реального к реальнейшему, реализации призвания как делателя мира миров (что выражается во всех шестнадцати реалиях, например, пространстве и времени реализма и его про-из-ведения), в его УниМирсумной конкретности. Что ранее присутствовало несколько стерто, побочно, не было доведено до ясной позиции, обретение которой и есть задача собственно истории в отличие от предыстории, завершающейся на наших глазах. Россиянин, особенно русский человек, как бы постоянно «на миру», привык «держать внутренний собор со всеми» (Е. Трубецкой), под перекрестным взглядом других; и даже социальное расслоение часто переживается как несправедливость и покрывается только  проявлением собственной, противостоящей миру воли. И это – особенность русского миро-воззрения –оно двусторонне.Оно экс-центрично за счет эксцентриситета воли и личности. В современности воля к личности как личная воля в сознании россиянина проясняется всё более, и завершение предыстории  означает выведение России на достойное место не столько по могуществу, производительности или территории, сколько по неизбежному лидерству миро—воззрения среди других воззрений. Такова, если сузить рассмотрение, «субъективная реальность» вполне объективной ситуации. Наилучший исход всех жизненных перипетий для русского человека – «почить в мире», как результат непостыдного жизненного пути, в котором осуществляется всё более житие ради бытия. В этом — обновление, поворот, оборот и обращение русьссиянина со статичности  мира на его динамичность, но теперь уже основанную на приоритете бытийной деятельности и его мvра не столько как сохраняемого («сохраним мир!»), сколько как  восходящего к бытию и создаваемого. Руссия призвана завершить развитие философии как субъективной реальности в-себе  принципиальной общности — личности (и других общностей вплоть до всеобщей), которые так приобретают свободу на основе необходимости и для её преодоления (а не уничтожения). Русьсия изветна своей духовностью, достаточно редко выражавшейся в артефактах (которые так любит оксидентал, в вещи), но в ней типичным и достаточно распространеным является полное, четвероякое переживание истины, часто интуитивное, но и постиженческое, постижение сокровенного. И это еще сокровенно. Субъективный реализм, опирающийся  на представление об универсуме как мире миров, завершает восхождение от религиозного подвижничества. От духовного, через истины естествоиспытания и  созерцания прекрасного (а не только красоты) к философскому синтезу, что есть не только  догматическое, но и личное дело многих, в принципе-всех в миро—воззрении, идущих часто с разных сторон четвероякости или из глубин отчуждения в них или в целом. Фило—софское в свободе от её современного пленения религией, наукой, искусством должно раскрыть мир миров как мир истины как не просто знания, а требования к бытийной деятельности и к истине самого универсума, еще не совершенного и не завершенного (что выступает в беспредельность Иного). При таком превращении (через ступени поворота и обращения,) отчуждение преодолевается, становится моментом связей и перестает довлеть над содержанием, развивается на нем и выражает его как некоторую субъектность.Терм «отчуждение» возвращает свою исходную смысловую нагрузку справедливого отношения (и не только в праве). При этом универсум раскрывает своё субъективное содержание, становится способным к совершенствованию латентного. Этот уровень духовного, бытие, бессознательно (субъектиально) присутствует в российском менталитете. Но либо не созрел (вместе с миром), либо и одновременно отчуждается от человека и сообществ. Мироо—воззрение (присущее поотдельности не только восточным славянам) созревает к окончательному обращению к личностному бытию и, в своей свободной творческой бытийной деятельности — к обращению универсума, также дюнамейически несовершенному и не могущему стать свободным для полноценного дальнейшего существования без личностного участия субъективной реальности как субъективной предметной реальности. При этом для носителя миро)воззрения деятельно и мvрно разрешиться конфликт универсальности мирового целого, и его составляющих сообществ. Объектное подчинится субъектному в предметности и мир обогатится новым разнообразием ценного существования ( пока что существование во многом ценности не имеет). Поэтому последнее философское направление во всех четырех своих составных призвано совершить ликвидацию раскола России и мира, человека с его «средой», которую он видит со стороны чаще всего и как враждебно-покорную, мифологизированного распада на верхние и низшие слои, которые будут только свободно избираться как судьба. Универсум и личность, и сообщества как личности обретут свою истину, в которой могут уже свободно завершать дело эмансипации предметности от отягченности излишней массой, силой, внешним. Если предыдущее тысячелетие российской истории было связано скорее с тем, что деШарден называет радиальным, что, однако, способствовало раскрытию иных, не только геополитических горизонтов (в которые неизбежно упрется Америка), то новое  тысячелетие на этой основе но уже не столько политически, сколько личностно взойдет в глубины универсума, представленные и в вертикали человека, и общества, раскрыв их как средства  и пути в универсум во всем его богатстве от вещества до ценностей, с господством ценностей не только как идей деятельности, но и для деятельности,— что подчинит тяжесть низшего беспредельности высшего, что сейчас выступает скорее как Иное и в аспекте инаковости, инакого и Инака (что соответствует религиозному, эстетическому и этическому пути к истине бытия). Этим и должен завершиться круг мира миров. И таковы, видимо, черты Новой Классики ¬ соответствия универсума, природы, общества и человека-личности перед лицом беспредельного, которое поставит уже новые задачи. Пока что во многом эти аспекты дюнамичны для человечествей вообще, русьсиянина в частности и во многом внешний мир довлеет над его внутренним мvром в вазвитии от и на основе этого духовного понимания. хотя горизонтиальная сторона мира уже не столь сильна в его восприятии, как и «лежащие» на ее поверхности предметы потребления, потребности. К которым часто не без успеха сводит общество отчуждения интересы его, интересы к нему, и ценности. Для русьссийского человека, от истоков несущего через все препоны и искажения ччерты личности. Эти стороны присутствуют в жизни, но они связаны с широтой и многообразием мира, что часто понимается извращенно как актуальное хищничество и агрессивность, в веществе. И концентрируются с единственном, что способно существовать в мирем миров (как высшей конфигурации предметной реальности) — личногстью. Есть страны – особи, есть страны-индивиды, страны-индивидуальности, есть страна—личность. Это — Русьсия. Она даже не столько страна, этнос, нация, сколько народ свободно общественно объединяющихся (энергейически или дюнамически)(насколько возможно) личностей. Поэтому последнее из возможных сегодня мировоззрений ( а каждому этапу и народу и народу на этапе соответствует своё)— философское не может не быть миро—воззрением, а его рефлексивной фиксацией — субъективный реализм среди других дюнамических в предсуществовании (соответственно общностям и их взаимодействиям) реализм. И сказанное, коль сказано — реально.
При этом позитивное из прошлого оказывается большой архаикой Иного времени, истории (как творимой судьбы) так, что прошлые мировоззрения создают стороны четвероякой истины, а три старых философских направления — обнаруживают аспекты и моменты четвертого. Даже позитивизм, отметший философию как субъективные выдумки и мыслительный произвол ( ьв действительности черты эпох и стран,находящихся в отчуждении и частичнгости людей, что ещше ждет своих исследователей, но прикрывающие  их действительные потребности в интересах) не мог еще подняться выше субъективного (второго) уровня предметности и многие результаты его анализов оказываются полезными, если отстранится от субъективного произвола самих позитивистов.Поэтому проблема сознания («трудная») стала терминальным камнем как для старого научного реализма, так и для аналитической философии (претендующей на звание просто «философии» (Логос 2016 №2), но делающий работу, которую всякий философ делает молча и предварительно, как и логический и лингвистический анализ и анализ структурный. Собственно философское, без примесей, исследование субъективной предметной (включая идеальные предметы) реальности позволяет говорить о преодолении кризиса философии, которому поддались в начале века даже Гуссерль («Феноменология и феноменологическая философия») и Гейдеггер, мудрец очевидного и наглядного. Объектно ориентированная онтология и спекулятивный реализм (материализм), оставаясь в рамках объективного реализма (половинчатого) способны еще сделать некоторые ограниченные результаты в науке и искусстве, но они остаются пленницами их. Только расссмотренире философских направлений с точки зрения субъективного реализма, мира враждующих доктрин, что способно сделать только мировоззрение как миро—воззрение способно снять, преодолеть отчужденные и ограниченные внедрения. А носителем миро—воззрения является русьсийский человек и его сообщество. Только оно не натыкается на преграды (даже трагический эксцентриситет сознания традиционного русьссиянина – дистанция с предметом, напрягающая, но не разрушающая мир — оказывается полем экспликации многого содержания, возводящего его мировоззрение к завершению (в черне) и творческому отношению к иным направлениям и мировоззрениям, идеологиям и сознаниям.Так Русьсия, в своё время завершившая начало всемирной (пред)истории (989г.) начинает ее новый цикл, собственно исторический с учетом, что круг исторических держав расширился за счет Индии и Китая, от чего много можно ждать и в отношении мысли.


Кант считал, что, с наступлением века Просвещения человечество достигает зрелости. Истекшее с тех пор время немало сделало для человека и его этосной среды, да и пойэсического мира, но мало или отрицательнно — для мира миров, универсума разноречивого. Из соврменнной всё углубляющейся архаики нового, Иного врменеи, предстоящего уже не века, а Эона, эона, эры Просветления человек становится уже взрослым, вступает в полноту прав и ответственности за весь универсум, породивший его и включающий, объемлющий2 его с определенныцм  предназначеннием. Взрослость означает одновременно продолжение роста к превращению, и оборачивание к росту как детскому состоянию, возвышающегому енго и в росте. Просветление прежде всего означает, что человек начинает существовать не только там, «где светлее», около себя, своего тела, своих телесных органов чувств, которые, впрочем, многое могут сказать о нем самом, а не только о «вокруг», но там, где теплится полд спудом в массе своей и в массе огонь смысла и бытия к деятельности.Одновременно подобная позиция ведет к большой зависимости от мира — просветление возводит до вершины аутономию, превращает личность в собственный мир (а не только мvр? Что только основа ир условие. (далее мvр употребляется преимущественно в этом расширительном, предельно широком смысле). И в себе самом он начинает обнаруживать свет, освещающий не только то, что «нужно», но и что свободно, житие-бытие, свЕтыню. Конечно, она включает до известной (по желанию) степени  и присутствие «света от света» (Никеоцкареградский Символ христианства,»свет во тьме, и тьма его не объемлет» (Евангелие от Иоанна), но он значительно шире и вездесущнее, просетляет сознание, часто насильно порабощаемое отчуждением и манипуляцией. Издревле известно, что «свет с Востока». Запад – страна вечернего потребления, предсонных грез, чувственных или кошмарныхночных видений, страна мрака. Восток же характерен вечным просоночным состоянием. Только Средимирие Русьссия способна сочетать разно и соречивые миры. Её время – полдень посева и жатвы, труда и усталости от зноя. Эон Просветления вносит  чистый свет и открывает его и им ясность и глубину универсума, не случайно в Православии место мрачного честилища умершего вводят в «ворздушные мытарства» очищения на пути к миру «иному», что, конечно, связано со своеобразной космологией Православия. Свет соединяет соединенное и различает (чем и соединяет) различное. Так стоит задача переосмысления «микрокосма» человека во воссоединении его в «микроуниверсуме не только первоначально (христианством) отделенного тела, затем отделенной души, забвение души ради тела (особенно провозглашенногог Нитче в жесткокой «переоценке всех ценностей», обернувшейся их обновлением) и выделении духа(извращенном, в этом подобном России) в веке символического подавления и модификации (сменившем век символической эксплуатации и модности) так, что сами средства подавления могут и оборачиваются в преображение духа с сохранением. Что ознакчает не просто восстановление цельности человека (никогда не терявшейся в России, ее, правла перекошенном и непзавершенном мире). Но и обновление четвероякой цельности человекчестви за счет духовного на основе порождения им в деятельности бытия и жития, его обретаемой впервые и приобретаемой в оборачивании, обращении и превращении целостного пополнения цельности.. Видимо, основной, значимообразуемой наукой Века просветления, просветления смысла как усии, сущности сущности заданного конкретно в кон-кретном универсуме станет не реСдукционисткая антропология, а основной прикладной дисциплиной — медицина. Иными словами, Просветление, в Индии означающее мир в себе за счет ухода из мира, здесь означает то, что всегда было главным в Русьссиии ) разноречивое (В значительной и всё более значительной мере деятельностное как цельности, но и без того деятельное) единство, единение с миром (человек – внутримировое сущее, Гейдеггер, считавший, что наступает великая полночь, поскольку нито уже не мыслит бытие, т.е. частности его, либо поверхностные, либо уже кем-то деятельно про-из-веденные. Сартр даже взывает к ничто, чтобы савить вопрос о выборе к бытию из тотальности того, что он неразличимо считает бытием, а не сущесвтвованием. Это – последний европейский уже не чистый философ, афеноменофилософ). После него торжествует танатос укона и меона, распада в  разнообразных анализах — апогей ) 1980г., смерть Сартра и заверше6ние к 1989г.), в отличие от растворения в мире оксидентала и растворения мира ориентала (в том числе и в джихаде или воле Аллаха, семейной замкнутости).В укор либералам можно сказать, что проблемы обращения и оборота в творчество проблемы символического подавления, ставшие актуакльными в хх1 веке, не решаются. Они решаются персонально.



С «распылением» непосредственности мiра (общины с ее основой – общиной церковной, «собором» и сходом и артели, а затем и богемы и света) как непосредственной реальности, мирские механизмы не только не ослабли,но в значительной мере усилились, превратившись в нравственный  и общественный регулятив существования; отпадение от него неизменно ведет россиянина к острым коллизиям нечистой совести, включая пороки, пьянство, лихоимство, стяжательство, немотивированнуюпреступность, жестокость и небрежность в личных отношениях. Иными словами, российский народ, именно для которого особенно характерно миро-воззрение ( в специфическом, идеоматическом пон6имании), есть народ прежде всего публичный,открытый, с широкой душой, готовой вместить чувства другого как мир, о чем неизменно свидетельстуют непредвзятые наблюдатели.
Миро-воззрение развивается от природоцентризма (в который было вписан и социум) к социоцентризму и далее, к персоноцентризму (мvр), и трагические изломы российской истории конца прошлого – начала нынешнего века, при всей их противоречивости, подотавливают мирную «персоналистическую» революцию, переворот, (См. Кн. 2., VIII, 6 И Кн.3.,III.,6)  о которой мечтали еще в начале двадцатого века взамен кровавой революции социальной, которая  и свершилась. Но не было учтено, что корни его должны уходить в основания общества,в большей мере допустить контроль общественного за ужесточающимся, часто под влиянием иностранного капитализма, социального. Можно только надеяться, – и надежда эта красной нитью проходит предложенные Вам страницы,- что обетование Третьего завета, христианства, науки, искусства, философии Тртьего тыячелетия свершится. Например, хрисианство Бога- Христа-человека, Гефсиманского человечества (См.: Кн. 3. I, 4) с одной стороны, назревшая (и не только в России, но и по всей планете, но в России подготволенная более всего и в ней эта потребность особенно остра, её исконной персоноцентричностью) революция сознания, вовлечение в него не только ближнего круга «мирка», но и широкого круга мировых забот без необходимости вторжения в него кризисов и войн, пастоятельно требующая более философского взгляда,и не просто философского, но философского в движении, восхождении, что подразумевает принципы субъективного реализма,   от каждого и, наконец, требование осознанной выработки и проведения в жизнь собственных моральных и философских позиций, словом, требования первичной данности сознания, субъективной реальности (часто выступающие как религиозные), эстетически понятое единство мира, сциентистски постигаемое его многообразие и этические требования, а также назревший мировоззренчески-философский переворот нового направления субъективного реализма, присутствия в мире в полноте отетственности.  Изменения эти пройдут в соответствии с собственной лог(и)ОСкой, не замутятся, не исказятся, не надломятся военными, конфронтационными, конфликтными и иными катаклизмами. По существу, российское миро-воззрение к этому более всего соответствует; иное дело, что историческая тотльность остраненного, превращенного, искаженного и извращенного (вообще отчужденных форм, подделывающихся под содержание) сознания стоит на пути назревших мировых задач. Собственно говоря, именно преодоление (что значит – с подчиненным сохранением) этойтотальности как общеисторической угрозы тоталитаризма и истока отчужденного сознания и должен быть посвящен новый период истории. Миро-воззрение и содействует, и препятствует решению эих задач; препятствует в своих преисторически конкретных формах. Но человек часто более доверяет конкретому,наглядному, чем существенному, глубинному. И поскольу тот или иной человек на земном шаре стремится разрешить пробемы мирно, он попадает в состояние, в котором россиянин находится постоянно, в условиях своего многообразия и пространственности, компенсируемой исторической памятью и историческими расколами, часто трагическимим, с чем и связаны особенности российского миро-воззрения. Они проявляются, как уже говорилось, и в религиозном (национаизм), и в эстетическом (либерализм) и в этическом (социотехнократизм) и в философском ( в других странах чаще всего -Либертаризм, подменяющий собой персонализм и чреваты, при всей своей крайности, стать почвой фриберализма, (Кн.3., III., 3) сознании и политической ангажированности. Отмеченное заставляет делать постоянный акцент на российском человке как носителе и результате воздействия русского миро-воззрения в сложном переплетении с мировоззрениями других концов света – религиозном номадов, мифологическом Севера, сциентистском – атлантизма, эстетическом - Европы, делает исследование «персоналистичным». Это касается, с точки зрения миро-воззрения, не только человека, но и иных явлений реальности, то есть является личностноцентричным. Однако оно разворачивается, как было заявлено, не только и не столько с религиозной точки зрения (что было сделано в нчале ХХ столетия), сколько в четверояком единсте религиозного, эстетического, этического (научного) и философского начал бытия. С раскрытием явного доминироания одного из них в разных явлениях российских реалий и реализмов и с явным доминированием одного из них в разные периоды истории России. (В частности, перечисленные аспекты есть отчетливо заметные этапы ее развития и восхождения в исследоании от абстрактного к конкретному, и конкретному по-русски, как единение разнородного и разноречивого естественное).А также они доминируют у разных людей и народов и в разные периоды его жизни.Современность как Архаика и первые начатки Генезиса идет достаточно последовательно (от антисоветизма и антикоммунизма постсоветского периода) – оживляется религия, но в слишком традиционной, иерархизированной форме. Которая может подменить (а в некоторых казусах – Райкин с «Сатириконом», Учитель с «Матильдой» и др.) и подавить другие важнейшие  процессы монии. В прошлом часто связанные также с иерархиями, монархиями, периодами возвеличения Христа как Царя (Византия, католицизм). В действительности необходимо развитие суверенных качеств людей как личностей (См. кн.3, Ш.,4), чтобы перейти к  дебюрократизации, отчужденности искусства ( с политикой)- гемонии, затем науки как кастиы (игемон с государством) и выйти на всеобщее _ гегемонию так, что это только в представлении выступало иерархией, но – как разделение деятельности (разночинство, Кн.3, П.,6.) и было более похоже на  «профундархию» В отличие от профана – глубины, без которой пуста высота) к отдельному и особому, единичному в дополнение к иерархии. Новое построение первой было бы катастрофично для историии и общества. Но либералы перегибают постструктуралистскую палку от простого «недоверия к метарассказам» (Лиотар) (наррациям), которое позволяет деятельно строить судьбу и общество до отрицания их вообще, вместе с общностями и  часто  — с самими условиями общественной жизни. Еще дальше заходят либертарии, но они создают альтернативу и питательную почву для флиберализма, идущей на смену и в восполнение противоречий идеологии как неидеологии (См. Кн.3., Ш.,2).
Исследование реалий и реализмов России может быть развернуто со стороны ее объектиых оснований, условий их возникноения и и осуществления. Однако такой подход в соответствии с изложенным выше пониманием реалий (Что?Где?Когда?Как?-Кто?) может быть разернут и в религиозном, географическом, и историческом и праксеологическом планах. Задача, стоящая перед нами, заключается в выявлении центрального звена этих перекрещивающихся исследований, извлечении квинтэссенции (Пятой, общей, сущности, сущЕЕсти). То есть человеческой сущности, личности-лОГости как усии их конкретно обобщающей и конкретно целостной, попечение о которой представляет собой сокровеннейшее России как вечная тайна её мира, сокровенная часто и для нее самой и еще действующая дюнамически, что требует раскрытия и откровения. И, в том числе, еще не раскрывшее свои возможности для человека, для себя самой, для всего человечества. Россия никогда не утрачивала связи с деятельным бытием, особенно с человеческим (деятельностным) бытием, была страной прибежища бытия, поэтому встающий перед ней вопрос, вслед за вопросами: «кто виноват?», «что делать?», «с чего начинать?» звучит как вопрос – «как быть?», единственно законный вопрос не только онтологии, но и философии в  целом, как и самой жизни.Бытие как раскрытие скрытых ранее смыслов существования первичного и как результат жития в качестве деятельной жизни есть необходимость не только существующего мира, миръа, но всего универсума. Без него универсум не может проявитьс все свои возможности, особенно ре—альные. Сейчас он вновь с особой остротой стоит перед человечеством вообще и Россией в первую очередь. Поэтому автор считает свою работу, предлагаемую на суд читателя, прежде всего философской. И ставит в центр ее российского человека, оставляя в стороне вопрос от том, присущи ли отмеченные здесь реалии, черты, свойства, всем ее представителям и представителям других народов, и всегда ли, что потребовало бы особого исследования.
Начинать подобное исследование можно по-разному: теологически, начиная с души в мире, с что? и ее проявлений, с веры, надежды, любви, как предполагал начать исследование Русской идеи Бердяв. Феноменологически, начиная с явлений духа, что отчасти сделано Кроче, негегельянцем, который полагал науку, искусство, право, экономику деятельностями Абсолютнго духа, нл слишком непосредственно, декларативно и в отрыве от предметной реальности. Соцологически и социетально, начиная с деформации и формации души, герменевтически, начиная с душевного. Все эти методы вплетены – явно или неявно – в ткань исследования. Нами избран путь гомилетиеский, основанный на принципах взаимодействия  явлений в ткани мира, а она представляется человечески-бытийной, о чем будет сказано в своём месте. Он начинается , в хороводно-хоровом начале, с наиболее «громкого», откровенного, монологического, телесного, плотского; переходит к более прикрытому, голосам более душевного, диалогического регистра; и регистра прикровенного, душевного и переходит к сокровенному самому по себе, голосам высокой полифонии, духовному. Нелишне будет напомнить, что автор оставляет за читателем выбор ответа на вопрос о природе тела, души и духа, (Кн.2.). Из прикладной социологии (неоднократно) известно, что в России приблизительно поровну верующих, колеблющихся, сомневающихся и неверующих (Научный отчет НИЦ, 1989г.). Философски остается выбор за читателем в их религиозном, агностическом, свободномысленнеческом или а-теистическом понимании, сохраняя только дань традиционной терминологии. Постольку и настолько, поскольку и насколько сами эти явлении сохраняются, выражаются в функции плотского психического, и  проявляются исторически и логически, и иначе, без насилия над языком и истиной, выражены быть не могут. Духовное касается того, что есть сверхразумное в качестве выходящего как продукт за пределы самого только разума как ум и софос – мудрость. Особенно это касается вопроса о субстанциальности или несубстанциальности плоти, души и духа. Поскольку в России, как об этом будет сказано в своём месте, история пребывает в «снятом», лучше сказать (и будет говориться впредь) в «преодоленном, виде в современности, то автор счел возможным отдавать дань традиции, оставляя особым исследованиям и мениям просвещенного читателя характер отмеченных явлений.Вообще же исторически религиозная форма была исходной и мы здесь исппользуем ее для наглядности, хотя уже тогда онатаит и организует все четыре духовные формы как бытийные и, поэтому, стороны и слои общества и самой деятельности – отуниверсума до конкретного делателя как самостоятельного активиста. Но исторически центр тяжести и в обществе, и в мысли, и в деятельности переносится насоциальнгое, затем полиическое, труд и работу, свободомыслие и агностицизм, все более концентрируясь на личности, которая в современности не утракчивает связи с «а» даже в дистантировании от него хотя бы потому, что плодам его  деятельности предстоит обратный путь (по большей части, но нен исключительно бытийный) — к всеобщности как результат, а значит, и цель, хотя может быть и наоброт. Разобще5нные ранее стороныы духа, акцивности, общества 9 как социальности по преимуществу), атакже отмечаемых социологией в современности дошедших до предела в развертывании от истока лично-философских настроений (пока) соответствуют взрослости человека и его способности взойти к вершинам четвероякогогдуха в развертке от исходного личного бога как представителя туниверсу3ма, всве5общего, а знкачит, и единичного (что логически тождественно всеобщему) (а не «единственного» Штирнера), уже5 как целостной и, в существе, целостной, личности, глядящей на миры универсума своего с философских позиций собственных, столь же необходимых и вытекающих как бытие из его целостной творческой деятельноси (и целостногоучастия в целостной деятельности), какк воздух. Словом, развертывание исследования по преимуществу от божественного к сомневающемуся, колеблещемуся и а—теистическому есть и позиция исследования, и позиция к читателю.

                *                *                *

Над народами, столь сильно связанными с землей, как народ российский, обстоятельства географические господствуют с какой-то мистической силой. Их может преодолевать лишь история, во многом подчиняясь ей. И современный выход в исторически исходные доимперские границы вызывает\ван поворотом к подлинной истории. То есть истории прорыва горизонталей вертикалью (интенсиональностью), личностной бытийной поступающей деятельностью. Которая и есть история в непосредственном минимумуе в сообразности с бытийной деятельностью обытийной творческой свободной деятельностью сообществ личностей. Которые тоже становятся личностями совместными и совкупными и становятся способными  обращать к истинному бытию внешне господствующее и господствуемое внешним существования сущЕЕства всего сущего, реалий и реализмов, реавльностей предметного мира миров, возводя его к универсуму наиболее богатого своего проявления, без чего ни человек, ни общество, ни универсум ни развиваться, ни даже существовать (а любое существование есть движение) не может. Русьссия сменила форму своего движения с освоения к возделыванию заданного, что касается уже не столько земли (как она сама переходит от земледельческого общества гумуса к земледельческому обществу углубления, возделывания, добычи). Так и  творческому деятельному усовершенствованию всех сторон существования, что требует не только творческого целостного и цельного в сущЕЕстве деятельного бытия, возвышенного деяния, деяния истинного, могущественного и подвижнического, а значит — и жития, которое ей очень «личит» (Соложеницын). В ее обычной склонности к скромному быту, скромному потреблению, скромности имущества (как могущества) не столько частной, сколько личной (персона-личной). Сам человек также восходит на новый уровень собственнного  конкретного бытия своего существа, но оно уже не ограничивается господством потреблления и господством престижного, знаковогго потребления (вновом веке становящегося символическим), но выражается в богатстве интересов и ценностей, не только и не столько овеществленных.  Привычная со врмене классического православия аскеза не столько в помыслах (Запад), что есть и у православия, но и в жизни и деятельности, устремленность горЕ ( в прошлом часто сквозь горе Игорева человека ( Кн. 3.,I.,1) расширяется  с выси в интенсиональность и глубь существования для обнаружения смыслов как признаков бытия и их освобождения. Свободная личность в свободной деятельности освобождает от оков часстичного существования — таков принцип бытия как основы новой творчекой деятельности, уже формирующей по принципам ценностей, что есть комплиментарный оборачивающийся ход движения личности, без этого не конкретной, абстратктно-отвлеченной, что значит — допускающей проникновения  неподвижного или низкоподвижного существования.  Особенности позволяют нередко проявиться разным аспектам народной и личной жизни и раскрыть всеобщее. В бытийном последовании единичное выступает как всеобщее и общее, что и есть механизм и урганон (направление деятельности) ценностей под водительством логоса и облекающего его софоса ума. Мудрость же всегда определяет мир как взаимодействие миров даже при их разноречиях в мире миров, универсуме, реальном именно потому, что есть ре—альный как всё есть всё всесторонне.нередко даже временные отношения проявляются как пространственные. И пространство теснее связано с представлением о теле (как время – с душой).  В принципе феноменологию некоторых народов можно начать иначе, не с пространственно-вещественного, но всё равно с этим они прикосновенны и в этом основаны. Вследствие этого представляется необходимым начать рассмотрение реалий России именно с тела, с его деятельного существования в мире. Мир, в первую очередь, есть его реалии как реализма — пространства и времени. Где есть широта и долгота, там существует возможность русского настроя и состояния сознания.





*                *                *   




Новый период, новое тысячелетие развитие Русьссии, а очень многое показывает, что человеческая история развивается тысячелетними циклами (Иоахим Флорский, Вико,Гердер, Данилевский, Леонтьев, Шпенглер, Л.Гумилев и др.). связано с началом формирования ее собственного, имманентного самосознания, пока что развивающегося в форме покаяния и сожаления, но уже пускающего свои новые ростки. Оно невозможно без принципиально нового философского подхода, философского направления, которое, как Россия завершает цикл всемирной истории и начинает (С Китаем и Индией, Бразилией, ранее неисторичными) и начинает новый цикл. Оставляя в прошлом как ненужное всё то, что так востребованно многими на Украине, она завершает целостностью цикл развития мировоззрения (как миро—воззрение) и философии как его ядра и метода самопознания и аутопойэсиса, сотворения мира в мирах универсума. Еще в начале ХХ века Вундт  в издании, рассчитанном на массы (1901г., «Введение в философию»), считал, что следующим шагом развития философии будет реализм. Различные реализмы развивались, но при подступе к проблеме сознания («трудная проблема сознания», Чалмерс и др.) останавливались. При чем развивались исследования разных реальностей — сознания (философская феноменология), а также способов объективированных (как полагали) существования сознания  — логического, лингвистического, структурного, постструктурного, аналитического анализа (претендующего быть просто «философией», См. Логос 2016, №5) что было предварительным и давало путь синтезу, точнее, «конкретизу». Традиционно развивавшемуся русской философией, хотя и однобоко (упуская религиозно-научно-эстетически-философскую, с возможными кренами, четвероякость истины и существования и сторон бытия), особо упирая на религиозный характер конкретности и потому «метафизичности», онтологичности русской мысли. Попытку такого рода направления и представляет субъективный реализм, связанный с предметной реальностью, подвижной и субъективной, если отрешиться от предрассудка, что субъективное (определенность) присуща только живому существу, человеку — в нем она только просветляется основанным на субъекте, из средоточия оборачивания воздействия, проясняющего субъектальном сознанием. Субъективность есть сторона движения и выражается в движущемся и движимом как субъектальность. Из центра оборачивания воздействия внешнегог, субъектального, через субъектиальное и субъективное, во овладении содержанием субъектальным формируется деятельное и действующее сознание (четвертый уровень антропного принципа), затем и формально, как внешнепредметное действие вносящее новое содержание в мир и, тем самым, его меняющим в другой мир, соединяюще\разъединяющий другие предметы в связях и отношениях. Меняется и сам универсум,ибо такое изменение имеет (как и предмет) в разной мере все слои изменяющегося УниМирсума. Иными словами, рассматривается субъективным реализмом субъективная реальность, цельность, цельное, целостность и полифоничность — разноречивость. Как объективное в объективном, являющееся субъективным в качестве идеального в отношениях и их проявление в соврменном состоянии вселенной, как тенденция и ориентир подлинной истории. В этом направлении становятся важными не только принцип «Всё реально!», но и вопросмы, связанные с логикой бытия, в качестве катализа, Энс(з)а в энсологии как синтезе региональным и подсистемных онтологий, катализатора в анализе и синтезе (иногда — ингибитора танасического). К этому ведут вопросы логики суждений бытия, анагогии и трансдукции, оборота как выражения свободы и принцип движущейся реальности и реальности движения как предельные. В свете этого раскрываются варианты сторон деятельности на разных краях мира, как все еще находящиеся под влиянием отчуждения и разрыва отдельных индивидов, индивидуальностей, человекчастей и других, что в России выступает как «элиты» от совокупной целостности, осуществляющей поэтому свою деятельность искаженно и отчужденно, что влияет на принципиального субъекта (всех, многих, некоторых). Россия, как средимирие и средиземлие, представляет собой исконный, идущий от её земледельческих оснований кон-кретиз. Не только этих деятельностей,(становящихся в духовном основой религии, науки, искусства, философии), представляющих собой абсолютизацию сторон целостой деятельности как бытия, но и их отчуждений в своеобразной форме. Включая собственное, извращенное отношение в вертикали, но в ней в наибольшей мере, пусть искаженно, развились черты личности как таковой, как обитателя духа и бытия и в принципиальном субъекте, человеЧести, не смотря на торможения и искажения отчуждения, и в совместной, и совокупной личности (тоже сильно затронутой отчуждением) России,всечеловечному микрочеловечеству и в ее отношении к становящеся (становящейся в свободу личности) всеобщей ) становящегося в субъективность, и субъективно уже ставшего универсума. Субъективное не только есть отпечаток другого в тождественном с новой тождественностью, но и ответ. И, если он исходит не только поверхности, формы, или сущности, а от самой универсальной (но всегдаконкретной) усии предметной реальности,то ответ этот ведет к новому уровню связности и относительности, комплиментарности, что возводит к единению, целостности и  выражает\пополняет цельность существующего уже как сущЕЕго, как бытия. Человек всё более сознает свое предназначение, как раньше осознавал удел как долг, а теперь восходит к призванию и осознанию и постижению безмерности (ранее ограничивающейся) свободы чрез и через в достижении её полноты – Бытия. Но это уже задачи Новой Классики, еще только смутно брезжущей на горизонте. Но без человека, деятельного бытийного существа, Вселенная бездетна как бесплодная женщина, не способная к родовому существованию, не говоря уже б общем и всеобщем — они остаются необходимостями, не оборачиваясь свободой,особями без личности. Но тот факт, что принципиальный субъект несет большие или меньшие задатки универсальной личности (часто смешиваемые с семьей или особенностями) означает, что субъекты более высокого порядка движения и существования как движения могут поспособствовать (через едятельность) не только окончательному оформлению усийности, постигательности своей постижимостью принципиальной личности, но, через это сами статьсвободными хотя бы отчасти в большей, чем ранее, мере, субъектами,то есть совокупными и всеобщими личностями, при чем без излишнего лидеропоклонства. Это можно назвать харизмой принципиального субъекта как «Смертного бога» (ев.ап. Иоанн),  если не делегировать ее бессознательно,то есть социально-психологически одному или нескольким (Вебер). Это – дело общественное как общества, общественной псЮхелогии. Так можно воссоединить идеи о психической жизни в их связи и, главное, независимости от окружающего и идеи психологии, более склонные к исследованию телесных аспектов поведения человека, что составляет с одной стороны, форму первого через второе, а с другой – форму второго через первое как содержание самой жизни, а не просто жизнедеятельности. Каждый волен избирать свою позицию, но следует учесть, что физиологический аппарат всё же в целом подчинен мозгу, а разум и мышление в его истоках (в вершинах он входит в дух) — духу, составляющему аутономную систему, хотя и неполную без конкртеного содержания, хотя бы, святости – «нищие духом» или житийственности в универсуме. Короче, без бытия. Его часто скрытое присутствие в «бытелях» разных стран, особенно Русьссии составляет сокровенное современности и путь в будущее. Однако именно в Русьссии это сокровенное имеет системный характер, неотделимый от самого существования страны во всех смыслах. Поэтому носители сокровенного в Русьссии — это люди, и не только как множественное число от «человек», но и качественное (общественно – универсалистское) явление. Отдельного человека такой формации можно назвать «людь», и возвести к слову «люДьбовь». Однако оно значительно шире, всеобщее, чем только общественное, самое сильное в Руссьии и прокладывающее себе путь во всем мире не путем голосования, а непосредственных контактов и сообществ. Всё это ведет, как увидим, к торжеству личности над безличностью (вне зависимости от статуса и ситуса) и, видимо, неизбежному персоналичностному первороту, точнее, обороту. Восхождение от телесного и плотского к душевному и духовному как личному представляет непрострую задачу как для человека, так и для общества и истории, так возводящему и восходящему к универсальному движению всех сторон, от простого движения, в котором таится и проясняется субъективного, до субъектиального как основы движения не только субъективного, но, как бытие, движения всего взошедшего универсума, без которого неизбежна его гибель. Именно о человеке Русьссии, российском человеке от корня как стержне других явлений его среды и окружения, деятельно с ним связанных и восходящих к духу и бытию духа (например, святости, мудрости, уме) пойдет речь во Второй книге.