Россиянка

«Господи! Вседержитель, Создатель всяческих,
благой Творец мой, милосердно воззри на молящую Тя; да возвысишь
и укрепишь удрученный горестьми, унывающий дух мой; 
да наставишь стопы мои по стезям воли Твоей святой;
да подкрепишь душу мою до конца жизни моей,
дабы любовь и сострадание к ближнему занимали всю мысль мою.
Простя ненавидящим мя, дабы в мире,
в последние часы бренного моего состава,
при разрушении своем возрадовавшись,
Тобою одушевленная, без роптания,
но с надеждою на милосердие Твое
спокойно взывала преблагое имя Твое, аминь».
                (Молитва Княгини Екатерины Романовны Дашковой)

            По тому, как, с какой интонацией, с какой живой мыслью человек говорит, и что он говорит или пишет, мы, читатели и слушатели можем вполне определённо составить суждения о характере данного человека, о его темпераменте, о его воззрениях, о том, что его более беспокоит. В 1783 году княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1743-1810), статс-дама русского Императорского двора, будучи уже первой и единственной в мире женщиной-директором Санкт-Петербургской Академии наук и ставшей председателем Императорской Российской Академии, написала для созданного её трудами журнала "Собеседник любителей российского слова" две большие статьи: "О смысле слова «воспитание»" и "О истинном благополучии". Отрывки из данных печатных работ с удовольствием привожу здесь, чтобы читатель смог самостоятельно составить портрет этой замечательной россиянки конца XVIII столетия, преданной сподвижницы Екатерины Великой, яркой инициативной представительницы российского Просвещения…
 
           "Прадеды наши называли воспитанием то, когда они выучат детей своих псалтыри и считать по счётам; после чего просвещённому своему сыну в награждение дарили киевского тиснения часовник; но учили притом к царю верности, к закону повиновению, твёрдого наблюдения данного слова или обещания; а как сами других областей не знали, так и деток своих из Отечества, кое они ценили выше других государств, не пускали…
           Однако воспитанники тогдашние не стыдились ещё быть русскими. Отцы наши воспитать уже нас желали как-нибудь, только чтоб не по-русски и чтоб чрез воспитание наше мы не походили на россиян. В их век просвещение, дошедшее к нам от французов, казалось им, так изобильно водворилось в Отечестве нашем, что знатный один господин в тысяча семьсот пятьдесят не помню каком году, с восторгом говоря приехавшему вновь сюда, доказывал ему о просвещении тогдашнем тем, что завелись уже в России продавцы модных товаров, французские обойщики, швейцары… Тогда танцмейстеры, французские учители или мадамы, по их мнению, все воспитание совершали, хотя с улиц парижских без пропитания шатающиеся или от заслуженного в Отечестве своём наказания укрывающиеся оными воспитательницами по большей части бывали… Воспитание сие не только не полезным, но и вредным назваться может: ибо лучше (благонравной российской девушке) не уметь чепчиков шить, кружева мыть и по-французски болтать, да и не иметь и тех гнусных в голове чувствований, кои подлая и часто развратная французская девка ей впечатлевает. Она бы могла быть лучшею женою, матерью и госпожою, если бы, не зная худо чужого языка, природному своему языку выучена была, и если бы она имела любовь к Отечеству вместо пренебрежения, кое мамзелюшки к оному детям вперяют; почтение к родителям; любовь к порядку, скромности и хозяйству, а не роскошь, ветреность и небрежение в себе показывала: тогда бы можно было заключить, что родители её правильное о слове воспитание понятие имели…
           Воспитание, которое мы детям своим даём, ещё более разнствует с воспитанием, кое прапрадеды дедам наши давали. Мы ещё более удалились от справедливого смысла, заключающегося в слове воспитание, прибавя к разврату, который учители и мадамы в сердца детей наших сеют, разврат, которому предаются дети наши, путешествия без иного намерения, окромя веселия, без рассудка, без нужного примечания, и погружая себя в Париже или в Страсбурге только в праздность, роскошь и пороки, с истощённым телом, с истощённым смыслом и кошельком домой беспоправочно возвращаются. А как пребывание в Париже, по их мнению, им даёт поверхность над теми, кои в нём не были… как 1 противу 1000, то по мере сей пропорции и высокомерятся, во всяком случае отличаются такой надменностью, что и в собраниях, для коих они только себя и прочили, несносными себя делают… Дочери наши стараются мотовством своим прославиться… Романы читать, на клавикордах и арфе бренчать есть главное их упражнение. Родители хороших правил детям своим не вперяют, к размышлению их не приучают; чему же дивиться, когда так мало браков совершаются или что совершившиеся скоро разрываются…
            Воспитание более примерами, нежели предписаниями преподаётся. Воспитание ранее начинается и позднее оканчивается, нежели вообще думают. Воспитание не в одних внешних талантах состоит: украшенная наружность вкусом или действиями, кои от танцмейстера, от фахтмейстера и прочее получаются, без приобретения красоты ума и сердца есть только кукольство, кое становится с летами ненужным и конечно мужу зрелого ума не инако как для редкого употребления в сообществе пригодным.  Воспитание состоит не в приобретении только чужих языков, ниже в науках одних… Совершенное воспитание состоит из физического воспитания, из нравственного и, наконец, из школьного или классического…
            Физическое воспитание выполняется, когда детям чрез простую пищу чрез простое и покойное платье, чрез движение, привычку к воздуху и к трудам подадут силы и сделают их телом крепкими и здоровыми. Польза оного ощущительна не только относительно долголетию, но и способствию, коим таковое воспитание служит соделывать так вскормленных людей способными к большим предприятиям, геройским подвигам и к непоколебимой твёрдости в предпринятом…
           Нравственное воспитание выполняется, когда детей к терпению, к благосклонности и к разумному повиновению приучишь, когда вперишь им, что правила чести есть закон, коему подчиняются все степени и состояния; когда не обременяя их память излишними предписаниями, впечатляешь в нежные сердца их любовь к правде и к Отечеству, почтение к законам церковным и гражданским, почтение и доверенность к родителям, омерзение к эгоизму…
           Школьное или классическое воспитание выполняется совершенным познанием природного языка, также латинского, греческого, коим учат для почерпания в зрелых летах красот и высоких мыслей, которых бы мы на нашем языке не имели…; для сообщения же с иностранцами немецкий, аглинский или французский язык. Арифметика, как одно из начальных учений, необходима нужна каждому человеку. В университетах аглинских, а особливо в Эдинбургском университете… должно знать следующие науки: логику, риторику, историю, географию, высшую математику, нравственную философию, юриспруденцию, философию естественную… химию и многие другие науки, кои по званию, на себя принимаемому, и разнствуют.
           Оканчивает же воспитание светское обращение; испытание нас сильнее убеждает, нежели какие предписания или книги нас уверить удобны. А как при таковом здесь изображённом воспитании полагается, что юноши к развратным сообществам вкоренённое омерзение иметь будут, то обхождение с благородными и умными людьми выполняет то, чему книги и наставники основание положили".

           "Благополучие есть общая цель всех человеков, на которую они сильным побуждением природы все свои деяния согласно устремляют и в том совершенно между собою сходствуют… Люди обыкновенно заключают благополучие в богатстве, чинах и могуществе, в роскоши, сладострастии и в прочем, что относится к удовольствию чувств.
           Те люди, кои богатство почитают благополучием, столько же ошибаются, как если бы они лекарство почитали здравием; лекарство не есть здравие, но при пристойном употреблении служит способом к оному; равным образом и богатство само по себе не есть благополучие, но средство к умножению его. Оно полезно или вредно по тому, как людьми употребляемо; иных оно украшает, служа к добру орудием, других же портит, губит и развращает. Крез, сей знаменитый древних времён богач, не мог сокровищами своими быть спасён от злоключения и при наступающей гибели своей раскаивался, что не внимал словам мудрого Солона, который некогда, зря его, богатством гордящегося, между прочим, сказал ему: «Жизнь человеческая подвержена бесконечному множеству перемен, а потому и не должны ни сами мы величаться сокровищами, коими наслаждаемся, ни удивляться в других такому благополучию, которое преходчиво и непостоянно».
          Чины и могущество суть предметы, к коим самолюбие и любочестие влекут людей непобедимо. Естественное желание распространить благосостояние своё заставляет их искать ведущих к тому способов, а оные способы обыкновенно в чинах и власти найтить они уповают и в том не ошибаются, когда расположения их бывают праведны и клонятся к прямой пользе; в противном же случае власть и чины приключают им либо гибель, либо стыд и поношение. Не можно представить себе равного могущества тому, каковое имел Сеган, римского кесаря Тиберия любимец. Важнейшие чины были на него возложены; власть имел он беспредельную… В таком положении, казалось, долженствовал бы он сделаться благополучнейшим из смертных; но вместо того гнусными своими деяниями сделался извергом человечества. Постыдная его смерть и страшное падение, предавшее память его вечному поношению, служат великим доказательством, что чины и власть не могут составлять человеческого благополучия и что они равно, как и богатство, могут только служить способом к оному.
           Если бы люди одарены были не одними только телесными очами, коими объемлется единая вещей наружность, но и душевными, коими б вовнутрь сердец человеческих проникая, можно было бы видеть количество их удовольствий и печалей, какое бы тогда странное представилось позорище! Увидели бы, может быть, что хлебопашец, покоящийся на мураве, благополучнее царя на престоле; ремесленник в убогой хижине спокойнее вельможи в богатых чертогах. Тогда-то бы люди познали прямую цену всему тому, чем столь много пленяются и чему столь неправедно завидуют.
           Сладострастие и роскошь, обманчивыми своими прелестьми услаждая чувства, владычествуют над людьми неумеренно; но происходящие от них удовольствия сколь восхитительны, столь скоро и преходчивы. Неосторожное их употребление, истощевая тело и расслабляя душу, влечет обыкновенно за собою болезни и позднее раскаяние. Сии страсти не только пагубны частным людям, но приключали падения великим государствам: следовательно, как же можно поставлять их целью благополучия?
           Но когда ни богатство, ни могущество, ни чины, ниже роскошь и сладострастие не могут составить человеческого благополучия, то где же искать его должно? В добродетели. Вот единственный источник не только благополучия всякого человека, но и народного блаженства. Вот та прекрасная и редкая роза без шипов, которая не колется! Правила её состоят не в истреблении естественных человеческих желаний, но в научении употреблять получаемое добро согласно с рассуждением в пользу себе и обществу. Она не воспрещает желать богатства, чинов, власти и прочего;  но воспрещает только делать из них злоупотребление… Добродетель вообще есть то душевное расположение, которое постоянно устремляет нас к деяниям полезным нам самим, ближним нашим и обществу.. По сему изъяснению усматриваем, что добродетель не что иное, как истинный долг доброго гражданина…
            Многие почитают добродетель строгою и к слабостям человеческим неснисходительною. Правда, для людей порочных добродетель несносна, а потому и не могут они никогда быть счастливы; для тех же, кои умеют мыслить и чувствовать, ничего нет приятнее, как она. Какая тут строгость и какая невозможность, когда требуется, чтоб человек был справедлив, честен, человеколюбив, благоразумен, великодушен, смирен, благодетелен, умерен, кроток, терпелив и снисходителен. Сии особенные добродетели рождают благонравие, которое стесняет и утверждает общественный союз и без которого народы благоденствовать не могут… Исполнение добродетелей составляет вкупе и общественную пользу, и истинное всякого состояния людей благополучие, которое не в рухлых и преходчивых состоит наслаждениях, но в том положении, в котором человек при спокойной совести, озирая свои похвальные деяния и находя себя добрым гражданином, нелицемерным другом, нежным отцом и верным супругом, наслаждается постоянным, никогда не применяющемся духа спокойствием, которое никто у него похитить не может. Прошедшее его не беспокоит, о настоящем печется он без вреда к ближнему. Богатство полагает не в том, чтобы иметь всяких сокровищей много, но в том, чтоб уметь быть довольным тем, что имеешь. Знатность, могущество и чины желательны для него только потому, что дают способ благодетельствовать человечеству, защищать притеснённых, отирать слёзы вдов и сирот и распространять усердие своё к Отечеству. Будущим утешается он, воображая, что может быть, предстанут ему случаи принесть обществу пользу или сделать какое-либо добро своему ближнему. Вот истинное человеческое благополучие, которое единою только добродетелию сооружено быть может".

           Какой порыв! Какая смелость мысли! Какое желание исправить текущую ситуацию с просвещением россиян, привнести людям высокие нравственные идеалы, а изменения скорее направить на пользу обществу. А в основе всех умозаключений Екатерины Романовны Дашковой лежит главное – её искренняя любовь к Отечеству, к русскому народу и истовое желание возвести русский язык в ранг великих литературных языков Европы.


Россиянка

Дочь благородная державы!
Выбор служения в судьбе –
Всю жизнь свою искала славы
Отечеству, а не себе.

Княгиня с русскую душою,
Особая прямая стать,
Ум с эрудицией большою,
Сердцем заботливая мать…

Она приблизила старанием
Второй Екатерины взлёт.
Июнь шумел младым дыханьем,
Свершился и переворот…

Но ожидания благ от власти
Не оправдались на тот час.
Открыв печальный счёт несчастий,
Что в жизни выпадут не раз.

Потеря сына, вскоре мужа –
Сонм испытаний для неё
Таких, что внутрь пробралась стужа,
Кружило низко вороньё…

Спасла её любовь к наукам,
Ответственность за двух детей…
Ночами книги, не до скуки –
Пласт созидательных идей…

Неутомимая натура –
Лично с Вольтером и с Дидро
Вела беседы о культуре,
Стяжая правду и добро.

Гордилась русскостью своею
В любой стране, где б ни была.
Лишь за Отечество радея,
За просвещения дела.

Духовный стержень – её вера,
Терпенье, мудрость, здравый смысл.
Она всегда своим примером
Давала ревностный посыл.

И вот, доверие престола
Заслужено ей в сорок лет.
Теперь уж высшей пробы школа,
Давно желанный кабинет.

Она становится главою –
Да – Академии наук!
И вновь уходит с головою
В дел важных бесконечный круг…

Служила с честью и с заботой.
Считал лишь годы календарь…
Главные гордость и работа –
Академический словарь.

Статьи в журналах, разъяснения,
Что есть духовности оплот,
Чтобы коснулся просвещения
Русский читающий народ.

Но главная любовь всей жизни
И поприще – язык родной
Да благоденствие Отчизны.
«России слава – ей одной!»

Что ж, православная христианка
По заповедям и жила…
Достойнейшая Россиянка!
Что дал Господь, то и смогла.

Как стоик многое терпела,
И боль всю выстрадать пришлось.
Не предала! Не обмелела!
Молилась… Как-то обошлось…

В глаза глубоки на картине
Смотрю… Воспел её в стихах…
Божьей рабе Екатерине –
Память народная в веках!
                06 января 2021 г.
                (Картина художника Д.Г. Левицкого, ок. 1784 г.)