Прогулка

Передо мною сегодня мелькали:
Мойка, Фонтанка, Сенная и Невский,
Биржа и Сфинксы, потом - Исаакий.
Дом у канала, где жил Достоевский,

Каменный остров и Марсово поле,
Шпиль Петропавловской, Зимний и Смольный,
Где-то под вечер я шел по Садовой,
Где и куда - хоть убейте, не помню...

Питер, мой Питер... тебя прошагал я -
Будто бы сон упоительно сладкий
Видел весь день, его путая с явью...
Вот, обольщенный твоею загадкой,

Завороженный и чуть захмелевший -
Не от усталости, от впечатлений -
Сутки пишу беспрерывно, опешив
От жертв, потребованных вдохновеньем.

Мысли горят... Промелькнул Достоевский,
С тенью невинно забитой старухи,
С верой... не в бога, а в трепет последний,
Перед людским, созидательным духом,

Перед забытою совести тайной,
Перед свободой, что может нас в петлю
Властно загнать, или стать непокорной
Волею совести к смыслу и свету...

Разве мы можем об этом не думать,
День проходив между Мойкой, Казанским,
По незаметным подчас переулкам,
Вьющимся вдоль ожерелья Фонтанки?

Пишешь, и словно судьбу Прометея,
Печень которого птица терзала,
Вдруг ощутишь, на костре вдохновенья
Душу свою без остатка сжигая..

Питер мой, Питер... Да мой ли?.. Я ветром,
Или насмешкой судьбы повстречался
С солнца лучей бледно-мертвенным светом,
Что над Невою вчера разливался,

С Аркой Генштаба и Спасом на Крови,
С дарами зодчих, тобой вдохновлённых,
С вязью каналов и высью соборов,
Как из Парижа сюда привезённых...

Прихоть петровская... Чтоб как Европе
Было в России - об этом мечтал он.
Чтоб навсегда позабыть о Востоке.
Чтоб как в Венеции были каналы.

Как в Амстердаме чтоб верфи стояли,
Чтобы как будто чудовищ скелеты,
Берег спокойной Невы устилали
До горизонта остовы корветов.

Чтоб аккуратно, как домик голландский,
Русский свой дом - не из сруба, из камня -
Строить умел, чтобы отпрыск боярский
Платьем похож был на венского франта.

Старую Русь, азиатскую сутью.
С самого детства он духом не принял,
С тех самых пор, как вовсю на Кукуе
С немцами дружбу водил и кутил он.

Ох, не любил он боярскую эту,
Где-то поморскую, где-то ордынскую,
Чтущую древних писаний заветы,
Белокремлевскую и монастырскую,

Серобородую, старообрядную,
Буйно-стрелецкую, лапотно-рабскую,
Нищую, скорбную, в прах вороватую,
И с кистенем у версты залихватскую.

Править он ею помазан был липою,
Поздним июнем медово цветущею,
Править хотел - но не косной, забитою,
Не у порога как в нужник плюющею,

С этой - не мог он ужиться, поладить.
Будто бы черт от церковных порогов,
Будто от бунта стрелецкого в лавру,
В мыслях бежал от нее он в Европу,

В ту, о которой Лефорт ему часто,
Юных борений почувствовав смысл,
По вечерам говорил как про сказку,
Как про мечту, обольстив на всю жизнь.

Самодержавною, царской забавой
Он на Неве возвести повелел
Ту Русь, в которой хотел жить и править,
Ту Русь, которую видеть хотел.

Чтобы не в Лондоне, а на Ижоре,
Недалеко от поморских болот,
Мог ощутить он себя как в Европе,
Будто ей стала Россия, и вот -

Новой Голландией остров назвавший,
Будто бы Новой России мечту
Поторопился он волей монаршей
Запечатлеть, ощутить наяву.

Питер, мой Питер... ты так и поднялся -
Контур мечты, что не слишком сбылась.
Тут в парики и жабо наряжалась
Вечная сутью ордынская власть.

Смотришь, гуляешь - как будто Европа...
Вспомнишь, что было меж этих дворцов,
Как проливалась бескрайним потоком
Кровь своей долей довольных рабов,

Так и доныне рабов, и довольных,
Даже желающих доли своей,
И понимаешь - не стала Европа
Духом, свободой и сутью людей.

Взглянешь - ну правда, ведь правда похоже!
Это вот - Рим, а Венеция - там,
Это - Париж, или Вена, быть может,
Тут - ну как будто живой Амстердам...

Значит - Европа? О, нет, не надейтесь!
Не позволяйте наивным мечтам
Вас обольщать! Как туман их развеют
Будни, законы, рабов фимиам,

Страх, будто въевшийся в кожу, холуйство,
То лизоблюдство, что будто мораль,
И верноподданных спин изогнутых
Арки... Тут все остается, как встарь...

То же кликушество ртов патриотов -
Будто стрельцы на ступенях Кремля:
«Запад с Европой посадим на копья,
Богу чтоб близкою стала земля!»

Та же боярская ложь из экранов -
Будто князей Милославских гурьба
С церкви горласто толпу призывает
Резать немчуру, что поит Петра.

Старообрядцы тут интеллигенты:
Час Сатаны - жди, надейся и верь,
Хочешь - укройся молчанья обетом,
Лучше - скользни в незакрытую дверь.

Слушаешь, видишь - и схватит изжога,
Если поймешь - то и вовсе беда...
Петр бежал от Орды на Ижору,
Ну, а сегодня бежать-то куда?

Сутью - Орда, только маской Европа...
Внешне - конечно, попробуй поспорь...
Ты здесь, Европа, как грим многослойный,
Как диссидентство, мечта или хворь...

Тайным «ордынством» пропитаны люди,
Нравы их, души, привычки, умы,
Здесь сотни лет говорят по французски,
Гете читают, Шекспиром больны,

Любят Бокаччо и знают Петрарку,
Чтят здесь Коммоэнса, Гейне, Рембо,
Ну, а полотен такая подборка -
Лувр ей завидовать может давно.

Все это так. Почему же свобода
Так и осталась здесь горькой мечтой?
Стать ты хотела, пыталась Европой,
Только осталась по сути Ордой...

Ходишь по царским, подстриженным паркам,
Вспомнишь о судьбах и буднях людей -
Будто почудится топот и ржанье
Неоседланных татарских коней.

Видишь дворцы и соборов громады -
Где классицизм, где «аля роккоко»,
Тут Виардо выводила рулады,
Лист исполнял искрометно, легко,

Штраус писал здесь, бывал тут и Вагнер,
Значит - Европа? Но тут же всплывут
Кровь революции, жертвы ГУЛАГа,
Вечно свистящий здесь в воздухе кнут,

Деспотов тени - их культ возрождают:
«Роль их, хоть с кровью, была велика!»
Вспомнишь, и с болью, увы, понимаешь:
Внешне - Европа, а сутью - Орда...

Хуже всего - испугает догадка,
Что и мечтавшего страстно Петра,
Обликом только она волновала,
Если бы речь с ним она завела

Вдруг о свободе, а значит - о сути,
Праве для граждан решать, выбирать -
Нрав свой ордынский и великорусский
Круто сумел бы он ей показать.

Питер, мой Питер... на славу гулял я!
Бездну родившихся мыслей и чувств
Битые сутки уж лью на бумагу,
А до конца все никак не пролью.

Питер, мой Питер... Ты холоден, странен,
Чужд, величав, одному удивлюсь -
Как ты мне близок... не надо бумаги -
В голос про то, что люблю, повторюсь…

март 2017 года, Петербург.