Секретные доклады

СЕКРЕТНЫЕ ДОКДАДЫ


Секретные доклады из императорской резиденции «Запряжённых в Упряжь Журавлей»
(Рассказы о любовных похождениях танской государыни У-хоу и секретные доклады Тайной Имперской Канцелярии о разных странных и мистических явлениях, происходящих в Поднебесной)

ИСТОРИЯ СЕКРЕТНЫХ ДОКЛАДОВ
 
«Из Журавлиной Резиденции досье секретов»
Составил Чжан Цзи, всем в эпоху Тан поэт, известный,
Он рос среди писателей, придворных, и поэтов,
Но сам имел о нравах двора взгляд не очень лестный.
Чжань Цуань-бо, внук министра Цзян-цзян интересовался,
Делами и секретами политики, придворной,
Поэтому архив, секретный, у него остался,
Что стало в продвиженье наставленьем, рукотворным.



Аннотация
«Секретные доклады из Резиденции Запряжённых в Упряжь Журавлей» - это эротическое произведение, приписываемое писателю танской эпохи Чжан Цзи. Чжан Цзи был вторым сыном Чжан Юэ (667 -730), вельможного чиновника того времени. Он упоминается в двух официальных летописях эпохи Тан, как талантливый писатель и приближённый племянник императора Суань-чжуна (712 – 756), внука известной императрицы У-хоу. Венценосный дядя предоставил ему резиденцию с внутренним дворцом. Со временем там собралось много секретных докладов о мистических явлениях, происходивших в разных местах и разное время в Поднебесной, которые автор решил собрать вместе и опубликовать под общим названием «Секретные доклады». В них говорится о смысле отношений между мужчиной и женщиной, государем и вассалом, а также, о нашем отношении к добру и злу, к любви и ненависти, обману и справедливости, из чего складывается вся наша жизнь, и что влияет на нашу судьбу.

История секретных докладов
Секретные доклады из резиденции «Запряжённых в Упряжь Журавлей»
(Рассказ о любовных похождениях танской государыни У-хоу)

«Из Журавлиной Резиденции досье секретов»
Составил Чжан Цзи, всем в эпоху Тан поэт, известный,
Он рос среди писателей, придворных, и поэтов,
Но сам имел о нравах двора взгляд не очень лестный.
Чжань Цуань-бо, внук министра Цзян-цзян интересовался,
Делами и секретами политики, придворной,
Поэтому архив, секретный, у него остался,
Что стало в продвиженье наставленьем, рукотворным.

Всё загниванье при дворе с морали начиналось,
Через постель богатство и влиянье получали
Придворные, и это как обыденным считалось,
В народе презирали их, и слухи распускали.
От этого в народе всегда нравственность страдала,
В делах своих обычных все равнялись на примеры,
В царя, в правительство не было у народа веры,
Страна стремительно свои устои разрушала.
Там инциденты, непристойные, всем оглашались,
Как назиданье, но всё это где происходило?!
Там, где порядок должен быть, где все дела решились,
Всему где задавался тон, всему было мерило.
Когда царь жалует кого, растёт власть фаворитов,
И незаметно власть в стране всей к ним перетекает,
Зло проявляется помалу и стаёт открытым,
А добродетель умаляется и исчезает.
Всё в жизни начинается с простых вещей и единичных,
И вроде безобидных как, и даже симпатичных,
Но вот со временем всё превращается в уродство,
Когда границ не соблюдают, погружаясь в скотство.
Временщики к себе всех фаворитов приближают,
Надеются на дружбу их, на верность и уменье,
Не замечая их к наживе, к власти устремленья,
И этим власть свою и царство разрушают.

Так, в главных персонажах, У Цзэтянь стала царица,
Которая лет сорок всей страною управляла,
Она себе в помощники мужчин всех набирали,
Вступала в половую связь, переходя границы.
И «императоршей» она до смерти оставалась,
Как во дворце царском впервые появилась,
Наложницей у императора Тай-цзун являлась,
Со временем её власть в Поднебесной укрепилась.
А после его смерти вдруг попала в гарем сына,
С ним переспав, супруги царя статус получила,
А после смерти её мужа, её господина,
Страною управляла всей, народ знаньям учила.

Вначале она, став в стране главою даосизма,
На привлекательных мужчин устроила охоту.
Себя провозгласила Буддой, став главой буддизма,
Построила пещеры, как Драконовы Ворота.
Мужчин в любовники по своим меркам отбирала,
Ценила выдающихся людей всех из народа,
Меняя сыновей своих, всегда трон сохраняла,
Брала мужчин в свой двор, как лошадей любой породы.
Смотрела на мужчин, как на коней для обузданья,
Вначале изучала их перед своим свиданьем,
Училась ими управлять, проникнув в их сознанье,
Считая член их, детородный, корнем мирозданья.
Их члены все она с грибом Дао «личу» сравняла
Чтоб, видеть, пользовалась ситуацией, любою,
Мужчин, придворных, догола раздеться заставляла,
Чтоб те могли сравнить достоинства между собою.

Вначале фавориткой из-за этого не стала,
Наложницей к царю попав, тринадцать лет ей было,
Когда в сопровожденье императора попала,
Ему совет, как жеребца объездить, предложила,
Чтобы прутом железным усмирил его сначала,
Затем кувалдой дал по голове с размахом, малым,
Иль вырезал коню язык, чтоб страх нагнать, кинжалом.
Возможно, этим императора и напугала.
Она была весьма начитанной и всё ж считала,
Что все мужчины и животные - одной породы,
Мужчин, как лошадей, почти всегда воспринимала -
Самцов - одной из разновидностей скота природы,
И думать, таким образом, имела основанье.
Так как был при дворе один философ, так считавший,
Он мыслил также как она, природу почитавши.
Считал, что человек и есть животное созданье.

Он говорил так: «О душе у нас нет представленья
В том, что пересекающей грань между жизнью этой
И следующей есть людей всех перевоплощенье
В животных: лошадей, ослов, рождающихся где-то.
Поймём, кто мы есть, лишь тогда, когда на свет родимся,
А будем мы конями иль ослами – уж не важно,
Нам только нужно вынести невзгоды все отважно,
Мы через тернии к своему счастью устремимся.
И хоть это – фантазии, все эти измышленья,
И в изложении имеют привкус, благородный,
Материя тонка и деликатна, как творенье,
Она прочна, затащит вниз на уровень животный».
То был мудрец У-неба и имел он представленье
О том, что был Будда - изваянный и неподвижный.
Он меж простыми и святыми отвергал деленье,
Без страха, что окажется он на ступеньке, нижней.

Так государыня стала наложнице Тай-цзуна,
А после смерти брак на его сына поменяла,
Опять стала императрицей сына Гао-цзуна,
После его кончины управительницей стала.
Она всегда была текучей и непостоянной,
Сама менялась, всё в своём меняла окруженье.
Меняла имена, в зависимости от значенья,
Но, завершая все дела, была в том неустанной.
Имён имела много государыня У-хоу,
В семье жила, богатой, и стремилась всё учиться,
Она звалась У-чжао, У-мэй в детстве же «Тянь-хоу»,
Что означало, что она - Небесная Царица.
Отец её богат был, и торговлей занимался,
Он продавал лес и на знатной девушке женился,
Царь Гао-цзу дружил с семьёй и У-мэй увлекался,
Когда он приходил к ним в дом, то с нею находился.
Она же посвящала своё время обученью,
Отец всегда её образованьем занимался,
В искусствах, разных, развивая всё её уменье,
Трудилась, чтобы дар её всё больше развивался.
В тринадцать лет она уже в гарем царя попала,
Как младшая наложница, чин «цайжен» получила,
И секретарские все функции там выполняла,
Попутно, углубляя знанья, сутры изучила.

Детей Тай-цзун не нажил от наложницы У-хоу,
Хотя имел детей четырнадцать от женщин разных,
И после смерти и бесплодного брака, такого,
У-мэй попала в монастырь в среду монашек, праздных.
В буддийский храм Ганье захаживал сын Ли Тай-цзуна,
Он во дворце ещё к ней проявлял вниманье,
Когда же занял трон, как царь, с названьем Гао-цзуна,
То в жёны взял ей, сперва, в гарем на воспитанье.
Довольно скоро император У к себе приблизил,
И у неё возможности царицей стать открылись,
Придворных всех отца он в должности понизил.
Царица Ван с наложницею Сяо удалились.
Соратники Тай-цзуна оскорбились поведеньем
Его, так как его поступок этот осуждали,
В то время, по регламентам всем, по их представленью,
Женитьбу на жене отца к инцесту приравняли.

Когда у У Цзе-тань дочь умерла, та обвинила
Императрицу Ван в умышленном убийстве лично,
Хотя комиссия убийства след не находила,
Но обвиненье сослужило службу её отлично.
Скандал скомпрометировал так Ван императрицу,
Царицей стала У по завершению процесса,
И принесла Гао-цзу дочь одну - Тай-пин принцессу
И четверо сынов, чтобы на троне укрепиться.
Ей удалось победу удержать в борьбе, сложнейшей:
Всех недоброжелателей от дома удалили,
Соперниц всех четвертовали тайно, утопили,
Над дядей императора расправилась в дальнейшем.

Сам Гао-цзу слабел день, каждый, и душой и телом,
Она, страною правив, самолично отбирала
Военных всех министров и делами заправляла,
Скрывая их засосы все на теле её, белом.
Имев любовников, наложниц мужу подбирала,
В интимных сценах их за ними в спальне наблюдал,
А после с каждой из них секс подробно разбирала,
Как мужа ублажить в любви, советы им давала.

Так, записи тайн всех из Управления Секретов
Начальником Чжан Цзи в негласности производились,
Доклады в Журавлиной Резиденции хранились
О всех делах династии Тан, как в докладе этом.
Хранились в семье Чжан Гуан-бо тома и стенограммы,
Где служба о мистических явленьях извещала
Творились непристойности ,разыгрывались драмы,
Так непохожие на то, что летопись вещала.
Там есть и биография У-хоу Вай императрицы,
Расхожая с официальным о ней сообщеньем,
Которое писали государственные лица,
И кратко здесь приведено доклада изложенье:
Императрица, вдовствующая, была смиренной,
Униженой другой императрицы поведеньем,
Она сказал мне: «Всё это – необыкновенно,
Но я хотела б справедливости и исправленья.
Так как я после императора никем здесь стала,
Осталась я в монастыре и не имею права,
И как же мне можно смириться с этим, я устала.
Нет никого возле меня ни слева и ни справа».
Затем она тряхнула головой в движенье, нервном,
Сказав: «Давно я с его сыном говорить хотела,
Хотя ко мне он не идёт ни с делом, ни без дела,
Так, может, стоит мне поговорить сейчас с ним первой»?
Но вскоре всё уладилось, императрицей стала
Она и заняла достойное ей положенье,
Но в поисках своих, любовных, не уставала,
И кроме брачных уз искала разных приключений.

Однажды вечером она с принцессой говорила.
Сказав: «Его Величество, когда о грехах знает
Всех Сяо, то он так собой Будду напоминает,
Ведь раньше, как святого, я его боготворила.
В кругу придворных его окружает столько мрази,
За счёт его живёт вольготно столько негодяев,
Что мне хотелось бы избавиться от этой грязи,
Отправить в ссылку всех лентяев, как и краснобаев.
Хочу я мужу подыскать молоденьких наложниц,
Чтоб жизнь его сейчас разнообразить, половую,
Они его могут встряхнуть при помощи ног-ножниц,
Отвлечь от всех болезней, радость принести, простую,
Мне для разнообразья нужно бы сменить партнёров,
Чтоб и самой испытывать такое ощущенье,
Ведь женщин омолаживает в сексе обновленье,
И чтоб были умны, для поддержанья разговоров»,
И после этих грустных слов царица вдруг вздохнула,
Как будто поняла, что в жизни радость упускала,
Её, стареющую, к молодым уже тянуло,
Принцесса, видя её грусть, приблизившись, сказала:
- «Ваше Величество, так не вздыхайте сокрушённо,
Вы знаете о том, что при царе Тай-цзун правленья,
Служил министр Чжан Цзю-чэн, он знал вас, определённо,
Чан-чжун, его сын, входит в молодое поколенье.
Сейчас он так же ещё молод и с лицом красивым,
И с кожей, белоснежной, весь похожий на картину,
Когда-то любовалась взглядом я его, пытливым,
И даже подчинилась ему раз, как господину».

Услышав эти новости, царица промолчала,
Но по лицу вдруг пробежали от волненья тени,
Она с вниманьем слушала, не отвечала,
Принцесса бросилась вперёд и встала на колени,
Сказав: «Ваше Величество, но вы не беспокойтесь
Так обо мне, Чан-чжуна тело я отлично знаю,
Если вы в связь с ним вступите, то этого не бойтесь
Нельзя вам без любви здесь жить, я это понимаю.
Ведь муж ваш болен и не может вами заниматься,
У моей тёти нечто подобное происходило,
Кода пришлось ей без мужчины долго оставаться,
Она о своем муже мне такое говорила:
 «И даже муж больной хорошим остаётся мужем,
Её муж десять лет лежать в постели оставался,
Но женщине для радости мужчина нужен,
Чтоб он с потребностью интимной близости справлялся.
Она и наготу царя когда-то лицезрела,
Его, как снег, тело было, бело с ярким отливом,
Но без прозрачности, его достоинство висело,
Наощупь ей казалось не сухим и не потливым,
Была лобковая головка пухлой, заострённой.
Когда она не поднималась вверх, то вниз свисала,
Казалась грязной, как яйца гусиные из сала,
После знакомства с ней была неудовлетворённой,
Когда входил пенис в неё, то ей тогда казалось,
Что он худой, хоть толстый, но лишь пухлый, не костлявый,
А вышел мягким, ярко-красным, оказалось,
Запомнился тогда ей его рот ещё, слюнявый».
Когда закончила рассказ принцесса, то царица,
Была хоть похотливой, но немного оскорбилась,
Так как вдруг вспомнила, как в лет тринадцать покорилась
Сама царю Тай-цзуну, чтоб в гареме очутиться.
Когда Его Величество к ней в спальне прикоснулся,
Она была юна, и с грациозными ногами,
И с кожей тонкой, лицо с живописными бровями,
Как у небесной девы, к ней дух юности вернулся.
Она, переборов себя, принцессе так сказала:
- «Всем женщинам то на роду написано, как видно,
Когда с царём встречалась я, то было мне не стыдно,
Как выглядел голый Тай-цзун, тогда я тоже знала,
В пруду, дворцовом, Феникса мы голыми купались,
Когда вошёл в меня он, оба мы, словно, проснулись,
Член был его похож на гриб, когда мы целовались,
Входил он нежно, складки, словно зонтик, растянулись.
Гао-цзун опоздал тогда, меня взять не решился,
Поэтому вторым лишь номером в любви остался.
Тан-цзун же ещё девочкой тогда меня добился,
Когда он девственность забрал, счастливым мне казался».

И тут вдруг на неё воспоминанье накатилось,
Когда в периодах весна и осень приходили,
У Вэй Ши-фана методам даосов обучилась,
Как культивировать бессмертие, как те учили.
Когда она достигла совершенства в том ученье,
То объявила всем себя Небесною царицей
И завладела троном, начала своё правленье,
Построила себе храм Даюнь-сы, чтобы молиться.
Там изучались виды практик разных, сексуальных,
Устраивались встречи с отроками, золотыми,
Нефритовых дев, где любовь на уровнях, астральных,
Знакомила всех юных с методами, непростыми.
Даосы говорили: «Мир энергией наполнен:
Инь – женской, и мужской – Ян, в перемене, постоянной,
Рождают в хаос вещественный мир и пространный,
И их взаимодействием в нас каждый миг заполнен.
От мига этого зависит форма с содержаньем,
Которые нас строят, наполняют и рождают,
И если в разум проникает это осознанье,
То, тот, кто это понимает, тайны мира знает.
Способен слабое он делать сильным в жизни этой,
Меняться, совершенствуясь, и перевоплощаться,
Он может воином стать, мудрецом или поэтом,
И императором, если желанию отдастся.
Инь есть Инь, Ян есть Ян,  ведь это только говорится,
Но в Ине есть Ян, в Яне есть Инь, как всего начало,
И если захотеть, чтобы одно другим вдруг стало,
В противоположность можно перевоплотиться,
В природе всё со временем меняется местами,
Одно слабей становится, другое же - сильнее,
Борьба в нас происходит, управляет всем и нами,
Мы можем стать, кем захотим, отдавшись так идее».

У, слушая такие речи, в жизни всё меняла,
Старалась, изменяясь, добиваться своей цели,
Она всем женщинам в стране свободу открывала
Давала им возможность проявиться в каждом деле.
В Китае девочки собой ничто не представляли,
И жизни их особой ценности там не имели,
Родители их при рожденье часто убивали
У бедняков, так как лишь сыновей иметь хотели.
И девочки не получали там образованья,
А, вырастая, для детей годились лишь рожденья,
В стране мужчины получали право иметь знанья,
И брали в семьи женщин, как скота приобретенье.
При ней дороги женщинам открыты были,
Могли учёными и воинами становиться,
Впервые на них мужчины вниманье обратили,
Так как они могли с ними талантами сравниться.
Когда ей надоело заниматься даосизмом,
Она себя богом Буддой Мартреей объявила
В горах Лунмэнь – Драконовы Ворота возводила,
И увлеклась вплотную изучением буддизма.
В стране настроила буддийских храмов и кумирней,
В которых с благочестием молитвам придавалась,
И тут же с непокорными жестоко расправлялась,
Везде порядок учредила в Поднебесной, мирный.
Когда умер супруг, правленье сыну предала,
Беспомощному, и жене покорному Чжун-цзуну,
Но через месяц с женой сына в ссылку отослала,
А на престол другого сына возвела Жуй-цзуна.

Жуй-цзун шесть лет марионеткой был её, послушной,
Не посещал даже правительственных совещаний,
Совет её решенья принимал единодушно,
Разведка же везде внедрялась в каждое собранье.
Она же помогала устранять врагов всех тайно,
Её власть была крепкой, и к царю не допускались
Чиновники, никто не мог с ним встретиться случайно,
И во дворе на трон права за ней лишь признавались,
В стране она восстания и бунты подавляла,
На территории всей безопасность учредила,
И внешние границы государства раздвигала
После Кореи, Север, Юг и Запад подчинила.

(из тайных записей Юань Мэй)
«Секретные записи из журавлиной  резиденции» (1) были написаны Чжан Цзи во время Танской династии. Чжан гуань-бо, внук министра Цзин-цзян (2), держал несколько дюжин страниц копий этих записок в своём доме. Эта книга излагает неприглядные случаи из императорского дворца и отличается от всех других неофициальных биографий императрицы У-хоу, распространённых среди придворных (3).
Императрица У Цзэ-тянь сделала Хуай-и (4) своим любовником на многие годы, типа своей приручённой домашней собачки. Хуай-и был высокомерный и своенравный и не подчинялся правилам. Один раз он сел на лошадь и проскакал через весь Южный дворец, который был резиденцией премьер-министра. Императрица У-хоу узнала об этом и возмущённо отчитала Сюэ за это. Однажды она устроила пир Шанъянском дворце, где была со своей приёмной дочерью Цянь-цзинь, которая в недавнем времени стала её поверенной во всех любовных делах и даже негласно набирала в её собственный гарем мужчин, пропуская «для пробы» их вначале через свою постель».

- «Я - человек искренний, - сказала вдруг императрица,
Я – мира женщина, и нежность я не выбираю,
Сейчас же опытом я, как богатством, обладаю,
И радостями жизни могу всеми насладиться.
И всё же прелесть женщин и мужчин, при рассмотренье,
Заключена в их красоте и мягкости во внешнем,
И лишь они в любви рождают друг к другу влеченье,
Без коего окажемся мы все в аду кромешном.
Поэтому я получаю то, что я желаю,
И что б это не стоило, возьму без сожаленья,
Лишь только так я миром и собою обладаю,
Предпочитаю изобилие, а не лишенья».
Принцесса со словами, сказанными, согласилась,
Заметив: «Я уверена, что вы это поймёте,
Я в юности в таком же положенье находилась,
Как вы, и выход из всех затруднений вы найдёте».
- «Да, - молвила царица, - женщины мужчин сильнее,
Так как наш ум практичнее их, и в чём-то твёрже даже,
Мы менее нежны, мужчины нас всегда нежнее,
И в этом - слабость их во всём, и в этом - сила наша.
Мы, женщины, умеем от иллюзий избавляться,
И во время себя брать в руки, видя вещи ясно,
К решенью всех проблем с уверенностью направляться,
Решать дела свои, и не терять время напрасно.

Мужчины почему влагалище всех женщин любят?
Считая самым лучшим это, ими обладая,
Так как они мягки, красивы, это их и губит,
Они становятся податливыми, размякая».
И после этих слов царица стала одеваться,
Надела юбку шёлковую, кофту, шарф воздушный,
Как фея, что сошла с небес, стала преображаться,
Приобрела для соблазненья мужчин образ, нужный.
Затем послала за Чан Чжуном, когда тот явился,
Она в постели с ним все наслажденья испытала,
Он полностью её желаньям, скрытным, покорился,
Она ему являться каждый день в ней приказала.

(из секретных докладов Чжан Цзи)
«Его кожа была ослепительная, как снег: на ней не было ни малейшего пятна. Он был великолепен, его рёбра не выступали, он был как бы мясистый, но не жирный. Его отросток как бы походил на острую палку, когда пенис не вставал и не выпрямлялся, то он свисал в виде гусиного яйца и выглядел усредненным по размеру с гребешком, который выпирал при возбуждении на пять-шесть ногтей, когда же опадал, то пенис становился красным, мягким и гладким".
Когда принцесса давала свои рекомендации, выражение императрицы У-хоу ставало добрым и приятным, она шутила с ней, спрашивая, занималась ли она с ним любовью, чтобы проверить, хороший ли у него пенис или нет.
Принцесса сказала: «Он мне тоже нравится, но я не посмею ничего сделать с ним, ради вас. Так что, поскольку я все еще не могла поручиться за его сексуальное мастерство, я послала свою горничную соблазнить его». Она повернулась к горничной и сказала: «Расскажи все императрице. Не стыдись».
Горничная встала на колени перед с императрицей и прошептала ей, как учила принцесса. Она сказала: «В начале полового акта с Чан-чжуном его пенис чувствовался невероятно гладким и нежным в моем влагалище, как свежая личинка. Потом его складки растянулись, как у зонтика. После того, как он вошёл и вышел из меня три-четыре раза, бутон моего влагалища как бы расцвел, и я была в полном восторге. Чан-чжун сам корректировал скорость своих движений и был чувствителен ко всем моим нуждам и желаниям. После наслаждения его пенис, подобный красному нефриту, свободно висел, но когда я дотронулась до него, он все равно поднимался от возбуждения».
Взволнованная императрица посмотрела на принцессу, сказала: «Ты действительно очень проницательна, дитя мое! Я слышала, что грубые женщины желают только силы, а не нежности. Таковы сексуальные привычки невежественных деревенских женщин. Сила и выносливость во время полового акта не являются важнейшим фактором и могут быть достигнуты с помощью медицины. В моем дворце много привезённых целителей, но они мне бесполезны. Это потому, что для меня мужской орган отличается собой красивой цельностью и нежной гармонией. Что касается органа этого старого моего лакея Хуай-и, то он больше похож на сухожилие, чем плоть. Он может пользоваться им только как грубиян. Несмотря на чувство некоторого удовлетворения во время полового акта с ним, после него я чувствую только боль от натёртости. Что касается императорского врача Шэнь Наньцю, то его член превосходит пенис Хуай-и, и он довольно мясистый. Но его овальность и наконечник имеют одинаковую толщину. Кроме того, кожа немного обвисает и свободна, а края несколько сглажены. Только тогда, когда пенис возбуждается и становится прямоугольным, края обнажаются и набухают. Поэтому я часто чувствую себя нечистоплотной во время секса с ним. Напротив, человек, которого вы описали, кажется мне самым лучшим.
Принцесса Цянь-цзинь вышла и приказала своим слугам немедленно вызвать Чан-чжун. После того, как Чан-чжун прибыл, она заставила его одеться в одежду из шелка и крепа, и шляпа была самой свежей, какой  могла быть, и красивой, как нефрит. Она также велела ему принять ванну и подержать во рту бутон гвоздики для чистого ароматного дыхания , прежде чем войти в покои императрицы».

У для утех построить резиденцию решила,
Строенью имя дав «Журавлей в Упряжь Запряжённых»,
Чинов в нем позже принимала и лиц, приближённых,
Где тайных донесений центр разведчиков открыла.
В стране порядок с помощью служб тайных учредился,
Со всех концов секретные доклады к ней стекались,
А с ними она знала, где какой настрой сложился,
Во всех уездах её ставленники укреплялись.
Она шпионов среди них не только набирала,
Но много среди фрейлин женщин на неё служило,
Когда она осведомителей своих искала,
То отличала всех их, всеми ими дорожила.
Когда Шань-гуань Вань- эр стала наложницей, имперской,
Автоматически зачисленной императрицей
В её двор личный, где проявлялся её нрав, дерзкий
И необузданный, то её приняли все лица.
И после преступлений, где её дед был замешан
Шан-гуань И, царедворец, сам виновен был во многом,
К концу своей беспутной жизни был весьма утешен
Тем, что остался при дворе, доволен был итогом.

Была Шан-гуань Вань-эр автоматически включённой
В число всех, небольшое, императорских наложниц,
А красота её влияла на всех подчинённых,
Её ум, цепкий, был похож на резку острых ножниц.
А дар её в стихосложенье и искусстве, новом,
Привлёк к себе привязанность самой императрицы,
Та сделал её своим секретарём, дворцовым,
Ей голову склоняли государственные лица.
Её императрица никогда не прогоняла,
Когда любовнику Чан-чжуну телом отдавалась.
И Вань-эр за утехами царицы наблюдала,
Когда в любви та возбудить любовника пыталась.
Вань-эр же умной женщиной была, когда следила,
Как госпожа с любовником своим в постель ложится,
Но знала всё же, хоть Чан-чжуна красоту ценила,
Своё место, к удовлетворенью императрицы.
Поэтому подальше от него она держалась,
Хоть часто видела любовника в одежде, нижней,
И зачастую его голым станом любовалась,
Поэтому не мог он оставаться неподвижным.

(из секретных докладов Чжан Цзи)
«Императрица У-хоу подарила принцессе тысячу кусочков ипериальной парчи, добавив: «Я слышал, что принцессы в древние времена часто были аморальны. Это связано с тем, что были допущены ошибки при выборе зятя императора, как и мужа принцессы Ли.(7) Я прикажу художнику нарисовать тело Чан-чжуна так, чтобы отныне оно могло служить моделью. И только те мужчины, которые соответствуют этой модели, могут быть предложены в качестве потенциального мужа принцессе. Тогда у пары может появиться шанс найти счастье и гармонию в их близких отношениях, и принцессы перестанут искать удовольствия на стороне». Принцесса, её служанки и сопровождающие лица все поклонились и прокричали: «Да здравствует императрица У-хоу»!
После этого её сыновья - император Чжун-цзун и император Жуй-цзун (8) последовали за императрицей У-хоу. В то время принцесса Аньле (9) была экстравагантной и легкомыссленой, но любовь между ней и ее мужем У Янь-сюй была довольно глубока. Поэтому она не имела на стороне юношей, тайных любовников. И всё это было благодаря стараниям императрицы У-хоу и ее рекомендациям, поэтому всем принцессам были даны превосходные мужья. Жена Чан-чжун была ужасной. Императрица У-хоу позвала ее в императорский дворец и присвоила ей титул «Госпожа Чун-жан первого ранга». Императрица У часто смеялась над ней, говоря: «Вы, наверное, по-настоящему культивировали себя, чтобы заслужить женитьбу на шестом сыне Лю-лана»! (10). Тогда среди простолюдинов была популярна поговорка: «Вы должны культивировать себя в течение одной жизни, чтобы получить хорошую внешность при следующем своё рождении, но вы должны культивировать себя в течение двух жизней, чтобы получить хороший пенис, чтобы с ним вновь родиться». Особенно это было важно для того, чтобы попасть «наложником» в гарем императрицы.

Императрица тут рабочим лучшим приказала
Чан-чжуну за городом резиденцию построить,
Так вымощены златом были комнаты и залы,
Распорядилась павильоны с жемчугом устроить.
Там были лестницы из мрамора меж этажами,
И разрисованные шторы в окнах с витражами,
Всех экзотических духов в покоях дымка слалась.
Когда роспись закончили, она ему отдалась.
Чан-чжун раз в спальне пил вино, испытывал сонливость,
Его смягчился секс, императрица с ним играла,
Зажала член своей рукой, того головка встала,
Она её слегка лизнула, проявив пытливость,
Потом плоть кожи натянула, чтоб головка скрылась,
В мгновенье орган встал сам в вертикальном положенье,
Член сделался  большим, его головка вновь открылась,
Рука императрицы вниз спустилась со скольженьем.
Там корень мощным был, как арбалет с стрелой, взведённой,
И жёлудь был похож на хлопок, пухлый и мясистый,
Как свёрнутый клубок, имел цвет неопределённый,
Все жилки проступали с кровью там на коже, чистой.
Манипулируя Чан-чжуна органом, царица,
Который совершенно вдруг инертным оказался,
Так как слегка опал он, и затем не поднимался,
Желая возбудить его, самой же покориться,
С улыбкою, вздохнув, она любовнику сказала:
- «Вы потеряли ко мне, вижу, всякое хотенье.
Мне этого ещё от вас в сей жизни не хватало»!
От этих слов принцесса пришла  в сильное волненье.
Её место интимное с бельём вдруг мокрым стало,
Рука её, не сознавая, на член приземлилась
Чан-чжуна и желание головке передала,
Царица, это видя, на принцессу разозлилась.
Ей златой ножик перочинный в волосы вонзила,
Когда её кровь брызнула она ей пригрозила:
- «Вы если к заповеднику приблизитесь с желаньем,
Моему, знайте, вашей смертью будет наказанье».
Зажала рану та, кровоточащую, руками,
Но прощена была благодаря просьбе Лю-лана,
И всё же шрам на лбу остался там, где была рана,
Носила головной убор, украшенный цветами.

(из секретных записей Чжан Цзи)
«Когда императрица произнесла: «Вы потеряли ко мне всякое желанье». Принцесса так возбудилось, что её нижнее бельё стало мокрым. Не понимая, что она делает, она протянула руку, чтобы потрогать пенис Чан-чжун. В ярости императрица У-хоу схватила золотой нож и воткнула его в высокую причёску волос принцессы, и сказала: «Если ты еще раз посмеешь дотронуться до моего любовника, я тебя убью!». Лю-лан с горечью умолял ее быть милосердной к принцессе и, наконец, императрица помиловала ее. Однако на лбу у неё остался шрам, и именно по этой причине, когда она была во дворце, то часто носила на голове украшения с золотыми инкрустациями».

Когда Цуй Цзин министром стал Палаты назначений,
Был молодым, талантливым, вниманье обратила
На его вид У Ван-эр и на встречу пригласила,
Он стал её объектом так любовных похождений.
Он знал, что до него был князь Лу-шэн в её постели,
До этого – Сан-си, но к ним она быстро остыла,
И их всех прогнала, как этого те не хотели,
Цуй Цзин спросил принцессу: «А  что с ними не так было»?
Она ответила ему, внезапно рассмеявшись:
- «Князь Лу ел как-то груши, кожуру с них не очистив?
Так как он мог узнать вкус их, с собой не разобравшись,
Художник, чтоб нарисовать, вначале моет кисти.
И в нашем случае, на ощупь тонкая плоть слишком,
Чутьё нам говорит, какого выбирать мужчину
Нам нужно только то, что надо нам, а не с излишком,
Что сверх, то составляет отторжения причину.
Хоть наша Инь огромна, но пределы существуют,
Не избран, кожным сухожилием кто побеждает,
Лишь тот приятен нам, кто с осторожностью вступает,
Хорош тот, кто ласкает, а не долбит, не пасует.
Ты спросишь: «Почему Инь своё Ян в любви находит»?
Язык ведь тела человека не имеет кожи
Поэтому он знает вкус. На пятке кожа – тоже,
Но она толстая, так как по камням она ходит.
Когда уже в вагину мужской орган  проникает,
То кожа и мембрана позади там остаётся.
И стержню проникать в неё не больно удаётся,
Она на стенках натирания не оставляет.
Возьмите нежные все части в этом совмещенье,
Они края и все углы легонько обтекают,
И проникающая нежность радость доставляет,
Таким должно быть меж любимыми соединенье.
Когда такого нет, не будет и слиянья тоже,
Процесс соития сам станет почти равнодушным,
Обоих будет отделять броня из жёсткой кожи
Самцы, такие, любят только самок им послушных.
Небесная Царица покидать не позволяет
Дворец вагины после акта секса завершенья
Мужскому члену, хоть она и сильная, но знает,
Что не должно без должной платы проходить вхожденье.
Головка члена, острая, легко в неё проходит,
Как мозг живой, её энергией всю наполняет,
Похожая на гриб «линчжи», даосы что находят,
И чем дворец заполнится, она не проливает.
Когда она ложилась спать, и двери закрывала
Мужчину, с кем была, из своей спальни отпуская,
То жидкость, что была в ней, ещё глубже проникала.
Давала ей энергию, все силы возвращая.
Она как-то сказала: «Плох или хорош – неважно,
Мужчина скрытые достоинства в сексе имеет,
Он может сам красавцем быть и воином отважным,
Но вот соитием как управлять, он не умеет.
Помощник есть в правительстве, любимчик девы каждой,
Но, тем не менее, имеет пенис он ничтожный,
Вступает в половую связь он с кем-либо отважно,
Но переспать второй раз с ним почти что невозможно.
Его член, деревянный, как в колодец погружённый,
И в сексе радости он никакой не доставляет,
Как будто в тебя входит он, куда идти, не знает,
И сам он от соития намного отдалённый.
Зачем же женщине нужны любовники, такие?
Когда ни удовольствия, ни радости не дарят,
В нём – внешние достоинства, а чувства - никакие,
Такого дева рано или поздно, но оставит.
Когда кому кто нравится, и всё у них на месте.
То никому, другим, не кажется союз их странным,
Ведь секс двоих быть может таким чистым и желанным,
Что выбора не остаётся, как двоим быть вместе.
Влагалище у Чжао-жуны словно паутина-
Кто с нежным местом прикоснётся своим стержнем чистым,
Встаёт как ангел, просветлённый, с сияньем, лучистым, -
В себя вбирает пенис всей цветочной сердцевиной,
Когда рука на заднее отверстье нажимает,
И страсть в ней, скрытую, наружу всю освобождая,
То зев её как, рот, то закрывает, открывает,
А объятье  прыгает, освободится ли, не зная.
И тело сотрясается, и слышатся стенанья,
И сущность её мечется, отдаться всему вольна.
А будет глубже проникать ли, ждёт он указаний.
Поэтому и Чжао-чжун бывает всем довольна.
Наутро хоть и дремлет ещё самую он малость,
Но он доволен, так как всё отдал ей, понимая,
И тело стаёт бодрым, и проходит вся усталость
Он говорит слова любви ей, нежно обнимая:
- «Я думал, что мужчин мир полон, выжатых до капли,
И женщин, не насытившихся, и тем недовольных,
Они нас всех, словно лягушек ищущие цапли,
В себя вмещают на больших своих просторах вольных».
А Чжао-чжун тут рассмеялась и ему сказала:
- «То, что со мной ты делал, очень быстро получалось,
Я наслажденья долгого с тобой не наблюдала,
Как только я в него входила, всё быстро кончалось.
Ведь тело женщин мягкое и ждущее в покое,
И потому им во дворце так трудно находиться,
И требуется мастерство особое, мужское,
Чтоб высшего экстаза нам в самих себе добиться.
Я слышала, наложницы Лю принцы избегают
Она ведь поперечное влагалище имеет,
Когда с ней спят, то дискомфорт все, некий, ощущают,
Никто с острым влагалищем войти в дворец не смеет.
Небесная Царица там давала наставленья:
- «Нет ничего не-удовлетворенья в мире худшем,
Чем тяжелее у мужчины пенис, тем он лучше,
Чем выше он стоит, тем больше дарит наслажденья».
Ведь этот инструмент так важен в сексуальном деле,
Когда ещё принцессе Ан-лун мужа выбирали,
То с претендентов всех её штаны снимали
И, сравнивая, на размеры пениса смотрели.
И говорили так: «На что это похоже у Цуй-лана»?
На этот смотр пришли все государственные лица
- «Это не просто Цуй-лэн, а похоже на Лю-лана»
Тогда так выбирали зятя все императрицы.
В тот вечер было обсужденье, и вино все пили,
И перетягивание каната наблюдали,
Наутро с днём рождения Чжун Цзуна поздравляли.
Так в радостях с Царицей Неба дни все проводили.
Её царицы необычность в том лишь заключалась,
Что титул «хуанди» «государя» она  имела,
Была единственной средь женщин, кто так называлась,
Единолично царским троном сорок лет владела.

(из секретных докладов Чжан Цзи)
«У заместителя министра кадров Цуй Ши (11), талантливого и красивого молодого человека, был роман с Ван-эр. Она жила в резиденции за пределами дворца со зданиями и павильонами, которые были поистине изысканными. Она пригласила Цуй заняться с ней любовью. До Цуй Ши у неё были плохие отношения с У Сан-си. Цуй Ши спросил у Вань-эр, как, по мнению императрицы Вэй, У Сан-си (ее любовник) и принц Лу-лин (ее муж) выступали соответственно в постели, и Ван-эр ответил: «Член принца Лу-лина не имеет хороших краев и углов, что заставило бы женщину испытывать сексуальное удовольствие, и императрица Вэй однажды посмеялась над этим. Она сказала, что чувствовала, как будто ела грушу, которая не была очищена. Как она могла почувствовать удовольствие?! У Сан-си (12) хорош, но она все еще ненавидит его из-за того, что его член слишком худой».
Цуй Ши спросил Ван-эр, как императрица У-хоу и императрица Вэй (13) выбрали своих возлюбленных. Вань-эр ответила: «Даже если человеческий орган большой, императрица не выберет его, если на нём больше кожи и сухожилий, чем нужно плоти». Цуй Ши спросил: «Почему»?. И Вань-эр ответила: «Что касается человеческого тела, то язык способен оценить вкусные фрукты только после того, как кожа будет удалена". Кожа на ноге человека толстая, а следовательно, она такая потому, что ноги грубеют, когда ходят по неровной и каменистой дороге. Интимные части женщины рождаются нежными. А крайняя плоть мужчины может быть оттянута назад, оставляя мембрану открытой. Самая нежная часть пениса идет во влагалище женщины и складки на пенисе трутся о стенку влагалища. Когда тело молодое, крайняя плоть обволакивает головку, но когда он вырастает, крайняя плоть отсоединяется. Его самая нежная часть касается самой нежной части женщины, поэтому и мужчина, и женщина могут наслаждаться сексом. (15)
Иначе, если крайняя плоть не отсоединится, пенис испачкается. И когда он входит и выходит из женского влагалища, то покрытый оболочкой пенис почувствует себя невысоко-стоящим, и мужчина не сможет испытывать сексуального удовольствия, как будто пенис одет в толстые доспехи. После того, как императрица занималась любовью с мужчиной, пенис не всегда оставался в её вагине. Хотя Фэн Сяобао сильный и энергичный, его член тонкий и острый, поэтому он легко выскальзывал, но пенис Лю-лана толстый и жирный и выглядит как свежий гриб или гриб ганодерма, которая растёт на деревьях, так что, даже после эякуляции его гланды еще долгое время могли заполнять влагалище, не выскользнув из него. Таким образом, удовольствие может продолжаться и продолжаться. Всякий раз, когда Лю-лан спит с императрицей, ее интимные места все еще выделяют достаточно влаги, чтобы пропитаться слоями одежды, несмотря на то, что она уже старая».
Цуй Ши сказал: «Я согласен с вами, госпожа Вань-эр. Но не только человека можно судить лучше или хуже, чем другого. Я смиренно занимаю официальную должность, и меня любят женщины. Все женщины красивы, но трудно сказать, какими они будут «там внизу», в их интимных местах. Большинство из них оказались мне настолько онемевшими, что всякий раз, когда я занимался любовью с кем-либо из них, я не мог почувствовать никакого удовольствия, как если бы я был слепым мужчиной, который вот-вот бросится в колодец и не был уверен, что это его устроит. С этими дамами я только и делал, что изнашивал себя, а на следующий день мне было трудно сконцентрироваться. Я думал, что все женщины в мире были одинаковы, пока я не удостоился чести заняться с вами любовью. Тогда я понял, что Си Ши и Мао Цян (16), которые смогли стать фаворитами в императорском гареме, должно быть, имели исключительные таланты. Сердце твоего цветка выдающееся, и когда я впервые занялся с тобой любовью, я сразу почувствовал, как мои гланды соприкасаются с вашей нежной частью, и я почувствовал, что мне это доставляет удовольствие».

Правление императрицы У было жестоким,
Геройские характеры повсюду проявлялись,
И женщины в стране постов высоких добивались,
Ставало осмысленье своей роли их глубоким.
Но вместе с тем, они, как и мужчины, погибали,
Их жизнь славой была насыщена и скоротечна,
Друг друга так в цепочке их борьбы они сменяли,
Идя в истории в их восхожденье к славе, вечной.
Но всё нечестное стаёт губительным для царства,
Так как в народе портятся сердца людей и нравы,
И нет уже суда, а на неправых всех управы,
Устои рушится, и исчезает государство.
Её правления оценки противоположны:
Одни считают её взбалмошной, нечестивой,
Другие – сильной, мудрой, просветлённой и красивой,
Заботившейся о благе страны в период сложный.
В имперской канцелярии доклады сохранялись
О временах, где тайным всё необычное ставало,
Чтоб средь людей властей секреты не распространялись,
Но память даже тайное в народе сохраняло.

(из тайных записей Юань Мэя)
Когда императорская гвардия в составе пятьсот человек подняла мятеж против фаворитов и любовников императрицы Мэй, двух братьев Чжан, и солдаты гвардии убили их, преподнеся У-хоу на блюде обе их головы, то под их острый меч попала также и фрейлина императрицы Ван-эр, начальница её мужского гарема, выйдя к ним навстречу с фонарём, чтобы попросить пощады.
Солдаты не пожалели её. Даже Цуй Ши, являвшийся центральным координатором восстания, не смог её защитить. Министр Чжан Юэ попросил своего сына Цзюня забрать ее труп и похоронил с большой церемонией. Чжан также подарил трону памятник, умоляя восстановить её титул - Чжао-жун. Он объединил ее статьи в книгу и написал к ней своё предисловие. Все хвалили Чжана Юэ (17) за его действия и презирали Цуй Ши. (18)

Пояснения
1. «Секретные записи из Журавлиной Резиденции» - эротическое произведение, которое приписывается Танскому автору Чжан Цзи. Чжан Ци был вторым сыном Чжан  Юэ (667-730), который тоже появляется в истории. Чжан Ци появляется в двух Танских хрониках, как талантливый автор и приближённый племянник императора Сюань-цзуна (712 - 756), который подарил ему частную резиденцию во внутреннем дворце. Как бы там не было, этот эротический текст не упоминается в источнике. «Журавлиная резиденция» или «Резиденция запряжённых в упряжь журавлей» ссылается на известный гарем императрицы У Цзе-тянь, правившей с 690 по 705, (годы жизни 627 - 706 года), которая стала негативным символом женской ненасытности власти и сексуальных удовольствий. В первой записи императрица У была недовольна своим любовником Сюэ Хуай-и и консультируется со своей приёмной дочерью принцессой Цянь-цзинь о поисках идеального мужчины. Дочь предлагает ей искать любовников среди талантливых и привлекательных семей литераторов, таких как Чжан Чан-чжун, который происходит из хорошей семь и является замечательным любовником. Во второй записи фигурирует фрейлина двора и поэтесса Вань-эр с ей чувствительностью и утончённостью.
2. Чжан Ю-шу (1642-1711), названный Су-цзунь из Даньту провинции Цзэннань (ныне Цзянсу), получивший учёную степень «цзиньши» в 1661 году, официально был министром финансов, посмертное имя Вэнь-чжэнь.
3. Самая известная история похождений императрицы У-хоу появилась во время поздней династии Мин «Биография князя полного удовольствия», написанная автором Су Чэн-лином, который подробно описал вожделения и привязанности старой императрицы У Цзе-тань, в поисках идеального сексуального партнёра, которая была одержима размером пениса, и, в конце концов, нашла своего любовника «Князя полного удовольствия» Сюэ Ао-цао, виртуозного конфуцианца с огромным пенисом, который полностью удовлетворял её имперские сексуальные потребности. Но тот был разочарован тем фактом, что его допустили ко двору только из-за его необычного предмета мужского достоинства, а не из-за таланта. Однажды он угрожал тем, что кастрирует себя, чтобы переубедить её в своём намерении отправить в ссылку её наследника, и это её склонило к тому, что она вернула назад будущего императора Суань-цзуна. В конце, Сюэ достиг даосского просветления. В противоположность того, что случилось с Жуи-цзуном, когда из-за недовольства императрицы своим любовником Хуай-и в её первым выборе она испытала сексуальное неудовольствие, что явилось вопросом его социального статуса. В эротической литературе пенис становится не только статусом мужского доминирования, но и мужской привязанности к желанию и зависимости от женщины.
4. Хуай-и (?–695) был привязанным к императрице У человеком, а также её деловым партнёром, а позднее стал монахом. Он был введён во дворец дочерью императора Гао-цзу, принцессой Цянь-цзинь. Его настоящее имя было Фэн Сяо-бао, но императрица изменила его имя с Фэн на Сюэ, чтоб улучшить его позицию, чтоб он стал частью богатой и могущественной семьи Сюэ.
5. Су Лян-си (606-690) был высоким официальным лицом в период ранней династии Тан
6. Императорский дворец, построенный императором Гао-цзу и перестроенный императрицей У-хоу в Лояне после того, как она обрела свой титул мужской «Император».
7. Императорский зять звучит так же, как и пристяжная лошадь в имперском эскорте.
8. Император Чжун-цзун династии Тан (656-710), собственное имя Ли-сянь и Ли-чжэ, был четвёртым императором Танской династии в Китае. После короткого правления в 684 году был низложен своей вдовствующей матерью императрицей У-хоу (У Цзе-тянь) и сослан в ссылку в префектуру Фанчжу в провинции Хубэй. Его брат Ли Дан сменил его на троне под именем императора Жуй-цзун под опекой матери- императрицы У Цзе-тань, но получил титул коронованного принца  только 690-м году, когда его мать официально учредила свою династию. Ожесточённая борьба за власть разразилась, когда Ли Чжэ был призван в столицу и назначен коронованным принцем вместо Ли Дана. В 705 году дворцовый переворот сместил У Цзе-тянь, восстановив на троне императором Чжун-цзуна. Из-за того, что он был плохим управителем, многие рычаги управления попал в руки его жены императрицы Вэй и её любовника У Сань-си, который был племянником У Цзе-тань. Царица Вэй сама принимала решения, не советуясь с мужем. Летом 707-го года восставшие убили У Сань-си и его сына У Чун-суня. В 710 году император Чжун-цун умер, отравленный своей женой, но его сестра принцесса Тайпин устроила переворот двумя неделями позже вместе с её племянником Ли Лун-цзи (позднее императором Суань-цзуном), сыном отречённого императора Жуй-цзуна. Переворот опять вернул ко власти императора Жуй-цзуна.
9. Принцесса Аньле (684-710), собственное имя Ли Гуо-эр, была самой младшей дочерью императора Чжун-цуна. Вместе с её тётей, принцессой Тайпин, она добилась большого влияния при дворе и, как говорят, приняла участи в отравлении её отца. Она вышла замуж за У Чун-цуна , сына любовника матери У Сань-си, но после отец и сын были убита в перевороте 707 года. Потом принцесса Аньле стала любовницей – а позже женой – кузена её  умершего мужа УЯнь-сю. У Янь-сю (?- 710) из Вэньшу провинции Шаньси, сын министра У Чэн-си, (?- 698), кузен У Чун-цунь и внучатый племянник У Цзе-тянь, был тайным любовником императрицы Вэй, прежде чем стал вторым мужем принцессы Аньле в 708 году, но потом был казнён в 710 году из-за заговора, раскрытым Ли Лун-цзи (будущим императором Суань-цзуном) в поддержку императрицы Вэй.
10. Литературно «Шестой» - другое имя Чжан Чан-чжуна, который был шестым сыном в семье.
11. Цуй Ши, другое название Чэн Лань-ю (671-713) , чиновник Танской династии, сртоивший быструю карьеру до 710 года, после казни принцессы Аньле, Цуй встал на строну противник императрицы У Цзетань внука императора Суань-цзуна (одной из которых была принцесса Тайпинь). И после преследования партии принцессы Тайпинь Цуй был сослан в ссылку и совершил самоубийство.
12. У Сань-си (? – 707), племянник императрицы У-хоу. В 690-м году вдовствующая императрица У-хоу приняла трон от своего сына императора Жуй-цзуна, объявив себя «императором», и провозгласила новую династию Чжоу. Она назначила своего племянника принца Лана канцлером. После его тётя была свергнута в ходе переворота 705 года своим кузеном - императором Чжун-цзуном. Сын У Цзетянь был восстановлен на троне. У Сань-си случайно обрёл вес и стал очень могущественным благодаря доверию императора Чжун-цзуна, поддерживающего императрицу Вэй, авторитарную жену императора. У Сань-си имел дела с секретарём императрицы У-хоу фрейлиной Шангуань Вань-эр. Однажды его любовница представила его императрице Вэй, У Сань-си начал сношения с супругой императора. Сын У Сань-си, У Чон-сунь женился на принцессе Аньле, дочери своей царской любовницы. Он и его сын были убиты во время восстания, подготовленного принцем-наследником Ли Чон-цзуном, сыном императора Чжун-узуна, в 707 году. Позже писатель Юань Мэй восхищался им, по его словам, его вера в человеческие желания была фундаментом самой морали. Он говорил: «Всю мою жизнь я очень любил такие слова У Сань-си: «В этом мире я не знаю, какой человек хороший, а какой – плохой, только тот человек, который хорош для меня, и есть хороший человек, а тот человек, который плох для меня, и есть плохой». Этот взгляд до сих пор имеет ценность в современном мире, и часто благородные люди с ним соглашаются, и даже братья Чэн, как и Чжу Си не могут избежать этой «ошибки». И что им часто не хватает так - это быть такими же честными, как У».
13. Императрица Вэй была супругой императора Чжун-цзуна династии Тан. Предположительно она отравила своего мужа в 707 году и устроила провалившийся заговор. Она и её сторонники были убиты в 711 году при помощи другого заговора , устроенного племянником Чжун-цзуна Ли Лун-цзи.
14. Принц Лу-лин являлся разжалованным титулом, данным императору Чжун-цзуну вдовствующей императрицей У-хоу, когда в 684 году после двухмесячного правления императором он был свергнут матерью с трона.
15. «Дух гармонии во взаимодействии между небом и землёй соответствует энергичному преобразованию всех существ. Когда мужское и женское начало объединяются, что даёт рождение всем существам»
16. Си Ши – одна из самых известных красавец Китая в традиционном представлении. Она происходила из скромной семьи в государстве Юэ. Её красота стала ещё более ослепительной, когда она подравняла брови и нарядно оделась. Она была послана в подарок принцу У, который потерял с ней покой, что и стало причиной гибели государства. Мао Цин – другая красавица, поражавшая людей своей красотой.
17. Чжан Юэ (667-730) из Лоу-яна был выдающимся чиновником, литератором и поэтом Танской династии. Один из его трёх сыновей был Чжан Цзи, автор и собиратель секретных докладом из императорской Резиденции, Запряжённых в Упряжь Журавлей.
18. Весной 705 года императрица снова серьёзно заболела. Чжан Цзяньчжи, Цзянь Хуэй и Юань Шуцзи стали планировать заговор, чтобы убить братьев Чжан. Они подключили генерала Ди Доцзо, Ли Даня, (однофамильца сына императрицы), Янь Юань-яня и другого канцлера Янь Чжуна. Получив одобрение престолонаследника Ли Сяня, заговорщики выступили 20 февраля, убили Чжан Ичжи и Чжан Чан-цзуна, окружили Зал Долголетия, где находилась императрица. Они сообщили ей о казни братьев Чжан и вынудили её передать трон престолонаследнику Ли Сяню. Последовало два указа от её имени — сначала о передаче регентства Ли Сяню, а потом о передаче трона (22 февраля). 23 февраля Ли Сянь формально занял трон, а на следующий день императрица под стражей была отведена в пригородный дворец Шанъян, при этом она именовалась Императрицей-регентшей Цзэтянь Дашэн. 3 марта  династия Тан была восстановлена, а династия Чжоу прекратилась. 

Секретные доклады
1. Доклад о сожжении храма Драгоценного Лотоса
Жил в храме Золотой Годы монах один, принявший
В постриге имя Чжи-***, значащий Мудрость Постигший,
Подстригся в юном возрасте он, веры не понявши,
Жил по себе сам, ничего от бога не просивши.
К тому ж, скопил немалые он деньги, был богатый,
Раз шёл по улице, и вдруг красавицу там встретил,
Чей лик затронул его душу, когда он приметил
Её, то сразу думать стал, как бы её сосватать.
Обнять ему вдруг захотелось крепко ту девицу,
Прижать к груди и проглотить, как лакомый кусочек,
Забыл, что он иметь не должен ни сынов, ни дочек,
Что он – монах, и в женщину ему нельзя влюбиться.
Он шёл свое дорогой и бросал назад взгляд, страстный,
И думал: «Кто эта красотка»? - Испытав мученье,-
Хотя бы ночь с ней переспать в любовных развлеченьях
Тогда б я счастлив был, и жизнь прожил бы не напрасно».
Он рассуждал: «Да, я – монах, монахом я родился,
И не легко жизнь мне, бритоголовому, даётся,
Но ведь я от отца и матери же появился,
Так, неужели, познать женщину мне не придётся.
Нет, наш Будда наговорил чушь всякую, такую,
Другое дело, если кто-то Буддой сам стать захочет,
То пусть себе запреты создаёт, какие хочет.
Зачем жизнь создавать другим без девушек, плохую,
Держаться правил заставлять, блюсти ограниченья,
Следить за всеми нами, чтоб они не нарушались?!
Чиновники составили законоположенья,
А сами же благами всеми в жизни не гнушались.
В шелка все обряжались, на каретах выезжали,
Запряженных четвёркой, с лентами и бубенцами,
Уж лучше бы из добродетели тем помогали,
Стоит внизу кто и всегда сводит концы с концами.
Чинуши же придумали паршивые законы,
И нас, монахов за людей за это не считают,
И если нарушаем где-то правила мы, оны,
Они наказывают нас, злодеями считают».
Монах с обидой думал так, родителей ругая:
- «Понятно, трудно было им растить меня так в детстве,
Внедь у самих у них вне храма жизнь была другая,
И лучше было бы, чтобы я умер в малолетстве,
Так нет, они меня тогда в тот монастырь отдали,
Я стал монахом, жизнь моя загубленная будет,
Я не могу ступить и шага, как ступают люди,
И разве не обидно мне? Они всю жизнь мне врали.
А может быть, мне бросить всё, пока ещё не поздно?
И подыскать жену, которая родит мне деток,
Жить в счастье и довольстве с ними в доме, где-то,
И любоваться как она танцует грациозно».
Но тут мысли пришли о радостях монаха жизни.
Ведь верно говорят: монах ест, а хлебов не сеет,
Не ткёт одежду, а она его зимою греет,
И служит в храме лишь, а не в бою с копьём отчизне.
Живёт он в чистой келье, воскуряет благовонья,
Да распивает чай. Имеет всё, что ещё нужно»?!
Так думал он, идя к монастырю, где жили дружно
Его друзья-монахи, дверь открывшие с спросонья,
Затем пошли все в кельи спать, узнав в Чжи-***е брата,
Направился к себе он, утомлённый и безгласный,
Душа его ещё было унынием объята,
А в голове, по-прежнему, царил сумбур, бессвязный,
Он спать, отправившись, глаз был сомкнуть не в состоянье,
Вздыхал, стенал, стоял красотки образ пред глазами,
Он, лёжа, с головою весь ушёл в воспоминанье,
Боялся, что она вдруг затеряется меж снами,.
Желал её и маялся, гнал мысли, бредовые,
Ведь он даже не знал, она – кто, и где проживает,
Он так нуждался в её ласках в годы, молодые,
И чувствовал, что страсть его внутри всё поедает.
Его вдруг осенило: «Отыскать её не трудно!
С такими ножками найти её ведь - не задача,
Она живут где-то поблизости, ведь это значит,
Найду её, в сон погружусь, спать буду беспробудно
С ней ночи все в её объятиях в её постели,
Любовь с такой красавицей подобна только чуду».
Так думал он всю ночь, часы ночные пролетели
Рассвет забрезжил, он пошёл искать её повсюду.
Но перед тем он причесался, хорошо помылся,
Надел носки, чистейшие, и  туфли их сафьяна.
И в рясу новую, шелковую весь обрядился,
Пошёл на встречу счастью своему, как будто пьяный.
Когда он проходил мимо богине милосердья,
Подумал: «У неё знаю, что будет со мною,
Придёт ко мне удача, обойдёт ли стороною,
Добьюсь красавицы моей ли, проявив усердье»?
И протянул он руку к деревянному сосуду,
Дощечки где лежали с текстами разных гаданий,
Слова увидел: «Предстоит с красавицей свиданье
Дарует брачную нить Небо». «Я счастливым буду»! -
Воскликнул он обрадованно и сосуд поставил,
Затем богине милосердья низко поклонился,
В молитве с благодарностью её имя прославил,
И, встав, к красавице своей на встречу устремился.
Он скромно шёл по улице вглядывался в лица
Всех женщин и искал средь них предмет своих волнений,
Вдруг видит средь идущих ту красавицу-девицу,
В нём с новой страстью к деве загорелось вожделенье.
Она одна шла и без всякого сопровожденья,
Он устремился следом, а она лишь улыбнулась,
Его завидев, к дому подошла и обернулась,
Рукою поманила, послав как бы приглашенье,
В безлюдном переулке домик этот находился,
Монах весь задрожал от радостного возбужденья,
Никто его не видел, чтоб не вызвать подозренья,
У входа шторку приподняв, за нею устремился.
Он с нею поздоровался, она ж не отвечала,
Махнув халата рукавом, шапка с него слетела,
Она, смеясь, своею ножкою её поддела,
Отбросив в сторону, и пред ним  с улыбкой встала.
Он сладкий аромат почувствовал девицы тела.
- «Прошу вас, госпожа, не смейтесь надо мной», - взмолился.
- «Монах, - она, смеясь, произнесла, - какое дело
Тебя днём привело сюда, что днём ты появился»?
- «Ах, госпожа, вы дали знак, к чему вопросы эти»? –
Любовная страсть в тот момент монаха раздирала.
Он бросился к ней, забыв о монашеском обете,
Стал обнимать её, не думая о том ни мало,
Ей нравятся иль нет его объятия и ласки,
Его влекла к красавице неведомая сила,
Он в тот момент, решающий, не думал об огласке,
Настолько страсть душу его и разум охватила.
- «Ах, ты злодей лысый, - красавица тут рассмеялась,
Когда срывал одежду он, на ней что находилась, -
Невежда, грубиян, видно тебе не приходилось
С порядочной быть женщиной»! Но всё ж она сдавалась,
Когда он повалил её на ложе, раздевая,
И в тот момент, когда почти он своего добился,
Её к себе, раздетую, в объятьях прижимая,
Вдруг на пороге с топором детина появился.
Он закричал ему: «Осёл, плешивый, как ты смеешь
Поганить деву, честную, злодей, погрязший в лени,
Поганец, ни стыда не совести ты не имеешь».
Монах затрясся в страхе и упал тут на колени,
Воскликнув: «Виноват! Прошу, меня вы не губите,
Я больше не коснусь дев, что б меня не побудило,
К Будде, к моей собачьей жизни жалость проявите,
Молить я буду, чтобы всем вам долголетье было,
Его верзила слушать не хотел, топор поднявший,
И на его макушку опустил его с размахом,
И тут, проснувшись, отошёл от сна Чжи-*** со страхом,
От пота мокрый был он весь в келье, с постели вставши.
Его сон, странный, всё ещё стоял перед глазами,
- «Блуд до добра не доведёт, - подумал он, вставая, -
Уж лучше жить мирскою жизнью, чем сидеть с мольбами
В монастыре, со стороны людей жизнь созерцая».
Он так и сделал и, отрастив волосы, женился,
Ни разу в жизни не жалел, приняв это решенье,
Так как в согласье с совестью своею находился,
Когда покинул монастырь, сложил стихотворенье:
«Учёным стать не захотел я в годы, молодые,
И, став священникам, к святым запретам обратился,
Компанию мне составляли мудрецы, седые.
Один в убогой келье я ночами находился.
Под одеялом мёрз, вставал, шёл на молитву рано,
На девушек, которые влекли неодолимо
Взглянуть на нежные их лица в пудре и румянах
Не смел, и, свой потупивши взор, проходил их мимо.
И думал, скоро я умру, и будет дух, бесплотный,
Снедать тоска от чувств моих, неразделённых,
А кто-то радоваться будет в мире, беззаботный,
И девушек любить моих, любовью упоённый».
Монах Чжиху от монастырской жизни отказался,
В своём призвании  - не быть монахом, убедившись,
Запретов не нарушил, незапятнанным остался
Обрёл своё он счастье, к мирской жизни возвратившись.

Ученики у Будды и другие в храмах были,
Они святые заповеди нарушали смело,
Святых заветов не блюли, лазейки находили,
Из-за чего и неприглядное случилось дело.
Как говорило нам одно буддийское посланье,
Когда в храме отцы грехи своих чад проглядели:
«Буддийский облик святости вдруг потерял сиянье,
И Краски чистых Горных Врат мгновенно потускнели».
Храм Драгоценного Лотоса в Юнчуне находился
Провинции Шэньси, в известном всем Наньнин уезде,
Он с древних лет в своём великолепье сохранился
И также популярен был средь прихожан, как прежде.
При нём сотни построек, келий и притворов были,
Кругом лежали монастырские угодья всюду,
Монахи, жившие в нём, сытно ели, сладко пили,
Имели все красивую одежду и посуду.
Монахов больше сотни было с самого начала,
И все свои обязанности хорошо справляли,
Их настоятель возглавлял, его Фосянь все звали,
А имя это Явление Будды означало.
И каждого, кто в храм входил, чтоб богу помолиться,
Встречал монах, вёл в келью, крепким чаем угощая
Показывал весь монастырь, давал, чем подкрепиться,
Беседой и прогулкой всем приятность доставляя.
Монахи вежливость изысканную проявляли
Ко всем подряд, в речах блистали их образованьем,
И редкую почтительность со всеми соблюдали,
Особенно к чинам, высоким, и людям со званьем
Раденье их и обходительность всё возрастали,
Когда какой-нибудь чиновник в храме появлялся,
Устраивали пиршество и блюда подавали,
Такие, что вкушал кто, до отвала наедался.
Монахи хоть ушедшими от мира все считались,
Однако души их привязанными крепче были
К земным всем радостям, наживе, что они любили,
Чем у других всех смертных, с кем они в храме встречались.
Чай для гостей и фрукты все приманкой лишь служили,
Которой пользуются для уженья рыбы в реках,
Когда богатый появлялся, книгу приносили
Ему, чтоб жертвовал на храм, давая человеку.
Позолотить, покрасить где – о нуждах говорили,
И вымогали на строительство  суммы удачно,
А кто отказывался, того тут же поносили
И мимо проходя, ему плевали в спину смачно.
Монахов этих алчность в округе границ не знала,
Их вежливость и обходительность были известны,
Поэтому к ним шли чиновники из управ, местных,
И денег, получаемых на нужды, им хватало.
Ещё к ним достопримечательность всех привлекала,
Особенно бездетных женщин, что к ним приходили,
(Так после посещенья их вдруг женщина рожала)
И многие, в храме побыв, детей свои родили.
И странным там вещам уже никто не удивлялся,
У храма рядом домики с кроватями стояли,
Когда из женщин кто-то в домике том оставался,
То духи сонную её там оплодотворяли.
И всё было прозрачно и до ясности пристойно,
Шли женщины, бездетные, к ним в храм и, молодые,
И выдержав в молитвах семидневный пост, достойно,
Дарили  статуе Будды подарки, дорогие.
Затем бросали на пол чурбачок пред ним, гадальный,
И если был благоприятный знак, то оставались,
Там на ночь в келье, служившей молельней ей и спальней.
И, переспав, в обратный путь в домой все отправлялись,
А через девять месяцев ребёночек рождался,
И женщина его всегда, как дар Будды, любила,
Когда дурной знак был, пост на семь дней ещё продлялся,
И женщина молилась, ночи в келье проводила,
Обычно после этого дети всегда рождались,
И ничего у слуг не вызывало подозренья,
Когда хозяйки их в тех кельях на ночь оставались,
Ведь кельи были заперты, а слуги были в бденье.
Осматривая кельи, ничего не находили
Ни дырок, ни щелей, кельи закрытыми все были,
Все женщины со слугами молиться приходили,
Которые снаружи ночью двери сторожили.
Такое чудо идти в храм всех женщин заставляло,
Будь то простолюдинок или жён из семей знатных,
Молиться в Зале Чадодарственном . Было немало
Красавиц среди них в самом расцвете лет и статных.
Пожертвований было счесть от женщин невозможно,
И в этом храме царило большое оживленье,
Когда же женщин спрашивали по их возвращенью,
То, отвечая, кое-кто из них смотрел тревожно.
Одни так говорили, что Будда ночью являлся
Во сне с младенцем. А другие видели святого,
А третьи лишь смеялись, у них стыд вдруг проявлялся,
Другие не давали им ответа никакого.
Такие были, что ходить в тот храм переставали,
Клялись другие, что в него ногой больше не ступит,
Подумать если же об этом, то Будды все знали
Слова, что «без страстей лишь очищение наступит».
И он, с желаниями всеми на земле порвавший,
Приносит вдруг младенцев жёнам, в храме появившись,
Он, кто ещё при жизни той безбрачья клятву давший
Вступает с кем-то ночью в связь, от веры отстранившись.
Пустая болтовня! А дело в том, что люди эти
Врачам не верили, Великой Истиной считали
Бесовское ученье, что таили те в секрете
Монахи, прихожанам в это верить предлагали.
Те люди находились в слепоте и заблужденье,
Поэтому и шли в тот храм с желаньем излечиться,
Монахов ум не поддавался в храме просветленью,
Они и пользовались тем, чем можно поживиться.
Под их личинами почтительности и смиренья,
Скрывались лишь распутники в том храме и злодеи,
Лазы устроили в тех кельях для проникновенья,
И ночью проникали к женщинам те лиходеи.
Как колокол всем бил, что часы ночи наступили,
Монахи, зная, что все женщины в их кельях спали,
К ним тайно пробирались, непотребности творили,
Когда ж те просыпались, к ним в объятья попадали,
И было поздно что-то сделать. Страх себя ославить
Мешал им заявить властям на эти преступленья,
Поэтому им приходилось всё, как есть, оставить,
Но больше у них не было желания к моленью.
Они после поста были чисты духом и телом,
Монахи, молодые, в возбуждении толк знали,
Поэтому от них детей все жёны зачинали,
Молчали, чтоб мужья не разбирались с этим делом.
Но были и такие, что по вкусу находили
Ночные приключенья, и попасть в тот храм желали,
Чтоб испытать там удовольствие, подолгу жили,
И после возвращения храм часто посещали.
Такой блуд и разврат в том храме долго продолжались,
И братия бритоголовая к нему привыкла,
Но срока наказания грехи все дожидались,
И в небеса весть о тех непотребностях проникла.
Чиновник, новый, получил в уезд тот назначенье
Некий Ван Дань, он, степенью ,учёной, обладавши,
Был прозорлив, умён, и нравы все, людские, знавши,
В уезде навести порядок том имел стремленье,
И, заступив на должность , начал наводить порядок,
Исчезли лихоимства, грабежи все прекратились,
Чему все были рады, нравов прекратил упадок,
Не верил в чудеса он, что в том храме проводились.
Он думал: «Если Бодхисаттва чудо всем являет,
Тем женщинам, молящимся, чтобы дитя дождаться.
Зачем тогда ей ночью в этом храме оставаться?
А это значит всё, что братия что-то скрывает».
Решил он, шум не поднимая, в этом разобраться,
Поехал сам в храм, чтобы разузнать о нём на месте.
Располагался храм в горах тот, в живописном месте.
Туда было довольно сложно в горы подниматься,
Но богомольцев было много, очередь стояла,
И женщины, ещё в храм не войдя, уже молились,
Вокруг дам, бывших в паланкинах, прислуга сновали,
Начальника увидев, вдруг там все засуетились.
Приказ дал настоятель в колокол бить, в барабаны,
Ко входу все пришли монахи, на колени встали,
Стояли все и блеяли, как стадные бараны,
Они молились и момента важность понимали.
Начальника уезда паланкин снесли ко храму,
Сошёл на землю он, великолепью удивился,
А настоятель перед ним аж до земли склонился,
Так как боялся, чтобы храм их не подвергся сраму.
Ван Дань возжёг Буддой куренья благовоний, свечи,
Свершил поклоны, моля в тайне и надеясь где-то,
Что бог поможет раскрыть тайные чудес секреты,
Провёл сам настоятель его в келью, начав речи
Об их радении на благо храма процветанья.
И гостю, дорогому, чай, душистый предлагая,
Вёл светский разговор о всех людей образованье,
Следя за гостем и его желанья подмечая.
Ван Дань сказал: «Я слышал, чтобы углублять сознанье,
У вас отцы, святые, строго все блюдут запреты
При исполнении обрядов, я ценю старанье.
Их святость, говорят все, выше здесь, чем либо-где-то.
Поскольку много лет царят у вас такие нравы,
Хочу послать высшим властям бумагу с предложеньем,
Чтоб высший чин вы получили, есть на это право,
Так как высокое вы заслужили положенье».
Монах услышал это с радостью и поклонился.
Ван Дань продолжил: «До меня доходят слухи,
Что в храме в святости лик будды так преобразился,
Что происходят чудеса, им помогают духи»,
И будто просьбы исполняются чадорожденья.
Не уж-то это правда»? «Да, - монах ответил скромно, -
Имеем мы придел, где женщины живут укромно,
И получают в дар чад, как богов все снисхожденье».
- «Какой обет должна блюсти та, что зачать желает? –
Спросил начальник. Тот сказал: «Обета никого,
Особенного, кто не хочет, сутры не читает,
Пусть только молится всего перед ликом святого.
И если женщине знак выпадет благоприятный,
Она на ночь останется в одной из здешних келий,
Моленье ниспошлёт здоровый сон ей благодатный,
После чего завяжется дитя в прекрасном теле».
- «Удобно ли одной ей ночью в келье оставаться»? -
Спросил Ван Дань. «Вполне удобно и весьма надёжно»! –
Ответил настоятель, - и не будет ей тревожно,
Снаружи дверь кельи слугою будет охраняться.
Никто из посторонних внутрь кельи ведь не проникнет,
Её не только слуги, и монахи охраняют,
А в случае опасности она слугу окликнет,
Так что у нас ей в храме ничего не угрожает».
- «Так. Так! – сказал начальник, - риска нет здесь никакого,
Но дело в том, наследников я не имею тоже,
А мне хотелось бы иметь ребёночка своего,
Но думаю, супруге приезжать сюда негоже».
Пусть это не волнует вас, - наставник успокоил,
Вы сами можете возжечь огонь и помолиться,
Испрашивая себе чадо, и оно родится».
Когда-то настоятель для себя закон усвоил:
«Начальников нельзя обманывать - себе дороже».
Поэтому сказал: «Супруге вашей приезжать не надо,
Её следует блюсти лишь пост, читать молитвы тоже,
Придерживаться стоит в жизни, как всегда, уклада».
- «Но как же так?! - Ван удивился, - Это – не годится!
Ведь чудо с женщинами лишь тогда и происходит,
Когда она ночует в келье, на неё дух сходит,
И если не приедет, это чудо не свершится».
Сказал Фосянь: «Но вы не ровня ведь обычным людям,
Хозяин тысячи людей – вы, и честны, к тому же,
Вас Небо очень ценит, помогать вам этом будет,
Дитя подарит, достаточно помолиться мужу».
Он не хотел, чтобы его жена в храм приезжала,
Есть мудрость: «Хоть хитёр плут, сердце у него пугливо»,
Он знал, молва о нём уж слухи где-то разглашала,
Боялся и старался с ним расстаться торопливо.
- «Вы интересно говорите, - в речи Ван заметил, -
Я как-нибудь приеду к вам, в ваш храм, на богомолье,
Сейчас же погуляю, ведь такое здесь приволье,
Я достопримечательностей много здесь приметил».
Ван Дань поднялся и пошёл в его сопровождении
Осматривать весь монастырь, вошёл с ним в придел главный,
Там Чадодарственный Зал находился, достославный,
К нему и примыкали остальные все строенья.
Куда не взглянешь, всё резные балки и стропила,
Расписанные, ввысь летящие стоят колонны,
От красок ярких, позолоты глаз слепило,
И изваяние богини Гуань-инь, мадонны,
Стоящей под жемчужным украшением из подвесок,
С короной золотою и с сияньем на ланитах,
В руках - младенец , как к богатствам маленький довесок,
И рядом пять чадо-дарительниц, все - из нефрита.
А на подставках горят свечи, фонари мерцают,
Чжан Синя, небожителя, стоит изображенье,
Дарующего женщинам младенцев при рожденье,
Внизу курильницы дым, благовонный, источают.
Отвесив божествам поклон, глава Ван обратился
К Фосяню, с просьбой показать ему тех женщин кельи,
В которых с ними сам обряд зачатья проводился
В их снах, когда они все находились в их постелях.
Тот к кельям проводил его, в них всё было обычно:
Пол, потолки, и забранное пологом их ложе,
А по бокам – стол, стулья, и ночной горшок был тоже
И не было там ничего, что было б непривычно.
Не обнаружив ничего, Ван храм этот оставил,
В дороге думал: «Ведь закрыты кельи всё надёжно,
Откуда ж взялось чудо? И как злой дух всеми правил?
И разве забеременеть от духа сейчас можно»?!
Он долго думал, и в уме созрел план вдруг мгновенно,
К себе вернувшись, он позвал слугу по порученьям,
Сказал ему: «Найди мне двух певиц из заведенья,
Переодень в дам, знатных, пошли в храм обыкновенно.
Пусть там переночуют, пузырьки с тушью захватят,
А если ночью кто придёт, развратничать вдруг станет
Пусть голову накрасят им, одной макушки хватит,
Я в храме буду, посмотрю всё, утро как настанет.
Пусть незаметно сделают, им нужно постараться».
Слуга нашёл Чжан Мэйцзе и Ли Ваньэр, двух знакомых,
И дал им порученье, те не смели отказаться,
Под вечер сели в паланкин и слуг наняли новых.
Когда прибыли в монастырь, две кельи сразу сняли,
Монахи подали им чай, фруктами угощались,
С десяток женщин радом тоже кельи занимали,
Певичке с женщинами теми, в Зал войдя, смешались.
Они совсем не собирались в храме том молиться,
И с наступленьем первой стражи в кельи удалились,
Со звоном колокола двери келий их закрылись,
За дверью слуги вынуждены были находиться.
Майцзе проверила дверей засовы, положила
Под изголовье с тушью пузырёк, легла на ложе,
Но не могла спать, взгляд по сторонам переводила,
Любой снаружи раздающийся шорох тревожил.
Прошёл час, стихли голоса, всё будто затаилось,
И вдруг внизу раздался шорох, вздрогнула певица,
И тихо отодвинулась одна вдруг половица,
В отверстие из пола голова там появилась.
И, выбравшись наружу, человек встал в рост у ложа.
«Монах, - подумала она, - так вот кто оскверняет
Всех женщин из добрых семей, их сон в кельях тревожа,
Так, значит, правильно начальник их подозревает».
Тем временем, монах к свече бесшумно подобрался,
Задул её, раздевшись, шмыгнул к ней под одеяло,
Она спящей прикинулась, он на неё взобрался,
Его дыханьем, страстным, её всё лицо обдало.
Она, как бы проснувшись, попыталась отстраниться,
Вскричав: «Кто это»?! Кто меня к разврату принуждает»?
Архат я, златоглавый, к тебе Будда посылает
Меня, чтобы младенец мог на свете появиться».
Архат Будды был мастером в своём любви искусстве,
Певичка, опытная, не могла за ним угнаться,
Когда монаха страсть достигла до предела чувства
Мазнула темя тушью, продолжая отдаваться.
Монах её покинул лишь после второго раза,
Отметину на голове своей он не приметил,
И уходя, пакет оставив с порошком, заметил:
- «Пей с чаем по утрам и забеременеешь сразу».
Монах исчез, певичка же, устав, глаза закрыла
И погрузилась в забытье, когда всё забывают,
Но в тут вдруг, лёжа на постели, тряску ощутила,
Подумала: «Монах вошёл во вкус, её желает».
Сказала: «Уходи, ведь поимел меня ты дважды.
Я вижу, ненасытный ты, монахи все такие».
- «Как ненасытный? Я пришёл к тебе сейчас впервые,
И вкуса не испробовал», - сказал тут голос, важный.
Певичка поняла, что разговор с другим имеет,
(Монахи, видно, появлялись в келье чередою)
Сказав: «Я не привыкла, чтобы спали все со мною,
Не приставая, я плохо чувствую, спина немеет».
- «Ты не тревожься, - он сказал, - снадобье я имею,
Прими их, и с тобой ночь, целую, будем резвиться.
Тебе понравится, твою усталость одолею,
Ты не сопротивляйся только, сможешь насладиться».
Ей удалось тушью мазнуть во время их слиянья,
Всю эту ночь от возбуждения она стонала,
Когда утром ушёл монах, доска на место встала.
Монах отметину не видел после расставанья.
Её подруга Ли Ваньэр глаз тоже не смыкала
В ту ночь, лежала в темноте, ждала любви мгновенья,
Свеча погасла вдруг от бабочки прикосновенья,
И через час в дальнем углу шуршанье услыхала.
Отдёрнул кто-то полог и залез под одеяло,
И тут она в мужских крепких объятьях очутилась,
Почувствовала губ прикосновенье, отстранилась,
Но страстное дыханье парня ей в лицо дышало.
Она рукой дотронулась до головы, обритой,
- «Ты, кажется, монах» - ему сказала замечанье,
Оставив на макушке кистью след, тушью облитой.
Монах ей не ответил, но ласкал её в молчанье.
Любила ласки Ли, подруги же была моложе,
Пришлись по вкусу ей любовные утехи гостя,
Его искусство и любовные приёмы тоже,
От его усилий приятно заболели кости.
Подумала он: «Монахи толк в любви имеют,
Не верила, услышав, и сама в том убедилась,
Они наукой женщин овладения  владеют,
Да так, что после этого немного утомилась».
И тут ещё одна фигура рядом вдруг возникла,
Сказав: «Повеселились, хватит, дайте, ради бога,
И мне, как старику, здесь позабавиться немного,
Хочу, чтобы она в суть изощрённости проникла,
И испытала удовольствие бы неземное».
Монах, хихикнув и одевшись тут же удалился,
Тот занял его место, и на грудь ей навалился,
Стал гладить ей и щупать её место потайное.
Потом стал языком лезть в её внутренне царство,
Ли сделала тут вид, что неприятны приставанья,
Мужчина ей сказал: «Не бойся, есть моё лекарство,
Попей, в тебе возникнет сразу же огонь желанья».
От зелья тонкий аромат везде распространялся,
Певичка зелье, им предложенное, проглотила,
И сразу её тело силой стало наполняться,
Она в себе влеченье играм секса ощутила.
А тело, став податливым и мягким чрезвычайно,
Вдруг сразу настоящее блаженство ощутило,
Но о своём начальственном приказе не забыло,
В пылу макушку ему вымазала тушью тайно.
И гладя голову, бритоголовую, сказала:
- «Какая круглая и гладкая твоя головка,
Вот если бы орудовать могла б, как пенис, ловко,
Тогда бы, непременно, я её расцеловала».
- «Голубушка моя, - сказал монах, - когда одежду
Тебе захочется опять снять, приезжай за счастьем
Сюда, в миру другие – грубияны и невежды,
Тебе же подарить блаженство это – в моей власти».
Певичка сделала вид, что ей это предложенье
Пришлось по вкусу. В это время петухи запели,
Монах пакет снадобья дал ей для плодоношенья,
Здоровья пожелав, исчез, лишь доски заскрипели.
Ван Дань, как только стражу пятую часы пробили,
Ямынь покинул, захватив солдат и ополченцев,
Взяв инструменты, пыточные, канги, что там были,
Отправился в тот монастырь, рождались где младенцы.
Настал рассвет, но заперты все были храма врата,
Стучать в них слуги стали громко с криками открыться,
Он приказал в засаде оставаться всем солдатам,
Лишь по его сигналу должны были появиться.
Фосянь, узнав о посещении начальством храма,
Одевшись, поспешил к нему на встрече с подношеньем,
Взяв мальчиков-послушников с собой, красивых самых,
Внесли Ван Даня паланкин ко входу в помещенье.
Ван Дань в храм не пошёл, вошёл к Фосяню в управленье,
Потребовал монахов списки, сделать перекличку,
Тот дал приказ, собрать монахов по его веленью,
То было, как монах покинул только что певичку.
Забили в колокол, все иноки, перепугавшись,
Во двор тут высыпали и от звона всполошились,
И не о чём не думали, стояли так, собравшись,
Стояли, опустив глаза, где власти находились.
Начальник колпаки всем приказал снять, они сняли
У двух макушки были в чёрный, у других двух - в красный
Измазаны цвет, и они никак не объясняли,
Так почему у них, их спрашивать было напрасно.
Начальник приказал надеть на них колодки сразу,
Монахи, стоя, переглядывались, и молчали,
Ван Дань этот вопрос монахом повторил два раза,
Макушки почему их в красе, те же отвечали:
- «Наверное, кто-то сыграл из братьев шутку с нами».
Начальник молвил: «Шутников сейчас я вам представлю»,
Сказал - певичек привести, ещё объятых снами,
Их привели, вскричал шеф: «Я признаться вас заставлю
Всех, рассказать мне, что у вас в монастыре творится!
Как ваша братия младенцев женщинам дарила,
Мне правду говорите»! - обратился он к певицам,
Те рассказали, ночью в кельях что происходило.
И женщины сказали. Как с монахами блудили,
И шефу показали возбуждающее зелье,
Как после с ними придавались страсти и веселью,
Монахам вымазав макушки, когда с ними были.
Монахи поняли, что преступленья их раскрылись,
Застыв от ужаса, четверо на колени пали
Начальника к пощаде, к снисхождению взывали,
В своих грехах и во всех преступлениях винились.
Кричал начальник: «Молите сейчас вы о прощенье?
Ослы, плешивые! Вы верой в бога прикрывались,
Дурили жёнам головы, распутством занимались,
Сейчас за зло же просите к себе вы снисхожденье»?!
Тут настоятель понял сам, что дело принимает
Дурной вдруг оборот, сказал, чтобы с колен поднялись,
К начальнику уезда обратился: «Все нас знают
Мы все только святым лишь заповедям подчинялись,
Лишь четверо развратников упрямо не хотели
Им следовать, мы жалобу на них писать решили,
Но негодяев этих сами вы разоблачили,
Придать их нужно смерти, и без лишней канители.
Но все другие к безобразию ведь не причастны,
Явите милость, ваша светлость, разберитесь с этим,
Согласен с вами, преступленья четверых ужасны,
Мы будем чистоту блюсти всегда на этом свете».
- «Не странно ли, что было всё в одном и том же месте? –
Спросил шеф, - где певички этой ночью находились,
Хотя и было богомолок много с ними вместе,
Наверняка, лазы тоже в других кельях открылись».
- «Нет, - молвил настоятель, - только в двух лазы и были».
- «Проверим это, - шеф сказал, - чтобы не быть предвзятым,
Допросим женщин, что приют в тех кельях находили,
И если не было, монахи все не виноваты».
Послал за богомолками, те в голос завили,
Что ничего не видели, ни слышали той ночью,
И никакие к ним монахи-де не приходили,
Иначе бы они их обнаружили воочию.
Начальник понимал, что женщины молвы боялись,
Скрывали, чтоб не стать причастными к тому позору,
Он приказал их обыскать, те не сопротивлялись,
Пакеты со снадобьем тут предстали его взору.
Спросил он их: «С монахами вы ночью не блудили,
Тогда, откуда же пилюли эти у вас взялись»?
И женщины, залившись краской от стыда, признались,
Что от монахов это зелье ночью получили.
Монахи всё надеялись замять и утверждали,
Перед начальником клянясь, что он не понимает,
Что зелье это женщинам ещё днём раздавали,
Но Ван Дань им сказал, что от певичек всё он знает.
- «Факт налицо! – воскликнул он, - хотите отпираться»?
И приказал связать монахов храма свое страже,
Связали всех, никто из них не стал сопротивляться,
Построили в колонну молодых и старых даже.
Фосянь хотел прибегнуть к силе, но тут испугался,
Ведь стражей было много, все оружие имели,
Ван Дань певичек отпустил, сам в город возвращался,
За ним шли арестованные, все на них глядели.
Ван приступил к допросу, вернувшись в управление,
Велел орудия для пытки принести в суд срочно.
Привыкшие к жизни, изнеженной, как и порочной,
Монахи все сознались, чтобы избежать мучений.
Когда были записаны монахов показанья,
Ван Дань, отправив их в тюрьму, стал составлять бумагу
Начальству, чтоб определили всем им наказанье,
Тогда Фосян, сидя в тюрьме, решился на отвагу.
И начал обсуждать с монахами план всех спасенья,
Сказал тюремщику Лян Чжи: «С собой не захватили
Мы ничего из денег, так как нас, как есть, схватили,
И здесь у нас нет ни одежды, ни средств прокормленья.
А между тем, в монастыре осталось денег много,
Вот если б вы троих иль четверых нас отпустили,
Сходить бы в монастырь, и не держали б нас всех строго,
Мы вам тогда бы серебром сто лянов заплатили».
У Лян Чжи разгорелись тут глаза от предложенья,
Сказал он: «Нас здесь много, сто лянов ничтожно мало,
За триста лянов я вошёл бы ваше положенье,
Сто лянов - мне, другим – двести, согласье бы настало».
- «Согласен, - тот сказал, - договоритесь же с другими».
Ли Чжи тюремщикам всем рассказал, те согласились,
Когда с тремя пришёл он в монастырь, те поделилась
Деньгами, все довольны были сделками такими.
- «Теперь нам нужно принести в тюрьму наши постели, -
Сказал Фусянь тюремщикам, - заплатим мы монетой.
Здесь неудобно спать, мы засыпаем еле-еле,
Не высыпаемся». Те согласились и на это.
Те же четверо вновь в монастырь пошли и неприметно
Ножи, мечи и топоры в постели положили,
Носильщиков наняли, угощенья прихватили,
Оружие тюрьму попало с ними незаметно.
Вина купили, мяса, пиршество чтобы устроить,
Чтоб опоить тюремщиков, на пир их всех позвали,
Когда те опьянели, то оружие достали,
И стали лестницу, чтобы залезть на стены строить.
А в это время и реляцию Ван Дань составил
Властям, распутав весть клубок грехов монахов, грязный,
Но тут его вдруг посетил предчувствий ряд, ужасный
Он возле управленья охранение поставил,
Подумав: «А злодеи собрались в одном все месте,
Случись что, с ними же не сладишь, нужно опасаться».
И дал приказ собрать всех стражников с мечами вместе,
Чтоб рядом начеку они могли ночь оставаться.
При первой страже по условному сигналу встали,
Вооружённые все топорами и мечами,
Воинственными криками тюрьму всю оглашали,
Разделались с тюремщиками, заколов ножами,
И выпустили заключённых, распахнув ворота.
И с гиканьем: «Месть! Отомстим»! – на город устремились,
Но тут же им навстречу выступила стражей рота,
А жители, спасая жизнь, в своих домах укрылись.
Бунт был подавлен, были обезглавлены монахи,
Их головы, как тыквы, по земле катались,
А храм сожжён был их, как только улеглись все страхи,
Бунтовщиков тела тайно сожжению придались.
В отосланном Ван Дань властям докладе говорилось:
«Юнчунский Лотосовый храм сожжён за преступленья
Монахов и постыдство то, что вместо наставленья,
Наставником Фосянем и монахами творилось:
Желающих иметь детей всех женщин принимали
Они в их храме, погрузившись в похоть и злодейство,
А ночью проникали к ним, и их к греху склоняли
И совершали с ними непотребные все действа:
Держа в грубых объятьях хрупких дев, им говорили,
Что бодхисатвами являются, так представлялись,
С небес спустились к ним, и беззакония творили,
А женщины им верили, прогнать их не решались.
За беззакония монахи смертью поплатились,
Была за мерзости и злодеянья им расплата
За то, что в одеяние священников рядились,
Их Лотосовый храм сожжён был, как исчадье ада».

2. Доклад о странной супруге студента Сунь Кэ
Во время «Далеко Идущей Истины» правленья (763-764)
Студент Сунь Кэ жил, на экзаменах он провалился,
Не знал, ему в делах, какое выбрать направленье,
В Лояне временно, одно жильё сняв, поселился.
Раз у пруда принцессы Вэй гулял он, дом приметил,
Который средь красот природных в парке затерялся,
Своим он видом от усадеб чем-то отличался,
К воротам подошёл Сунь, никого из слуг не встретил.
Большой дом был, как будто бы, построен там недавно,
Узнал он от людей, принадлежало то владенье
Известной госпоже Юань из семьи, всем достославной.
Он постучал в ворота, чтоб узнать о поселенье.
Никто на его стук из здания не отозвался,
Во двор у входа хижина стояла, небольшая,
Для посетителей была приёмная, такая,
Сунь отодвинул занавеску, там, войдя, остался.
Через какое-то там время стук дверей раздался,
И вышла девушка во двор, блистая красотою,
Её изящество было, как жемчуг под луною,
И Сунь глядел на её светлый лик и любовался.
И нежная, словно туман между ветвями ивы,
Она проплыла мимо, у цветов остановилась,
Сама, как будто, драгоценный камень, вся светилась,
Букетик орхидей Сунь увидал в руках в дивы.
Тогда подумал он, за нею тайно наблюдая:
«Похоже, дочь домохозяина – эта девица».
Она решила и у лилий вдруг остановиться,
Стихи произнесла там, никого не замечая:
«Цветком ты беззаботным там была ещё когда-то,
Но здесь уже ты не трава. О том напоминает
Синь гор, далёких, с белизной тех облаков, как вата,
И счастье необъятности они лишь сохраняют».
От слов тех, сказанных, лицо её вдруг помрачнело,
И, проходя близ хижины, на ней взгляд задержала,
Как будто что-то неприятное её задело,
Увидев лицо Суня, в дом поспешно убежала.
Потом к нему пришла служанка и его спросила,
Кто он, и почему так поздно к ним визит наносит.
Сказал он, что жильё он ищет и пожить здесь просит,
И он остался бы, если б хозяйка разрешила.
Затем добавил он: «Я приношу ей извиненья,
За то, что я случайно во дворе с ней повстречался,
И напугал, не выйдя к ней, и хижине остался,
Могу ли я питать надежду на её прощенье»?
Служанка всё передала, потом же возвратилась,
Сказав ему: «Вы этим проявили благородство, -
Сказала госпожа, - она, вас видя, устыдилась,
Что так предстала перед вами, показав уродство.
И просит подождать, чтобы она переоделась,
Идёмте в зал, вас провожу, её там подождите,
И о невежливости нашей строго не судите.
О вас я позабочусь, чтобы всё у вас имелось».
Они прошли в дом, Сунь узнал о ней всё из беседы,
Что дочерью она является Юань министра,
Почившего, что после смерти начались все беды,
Она осталась сиротой, и здесь нищает быстро.
Живут вдвоём в усадьбе, никого не принимают,
Она не знает, что ей делать в мире, и куда ей деться.
И, не имея родственников, никого не знает
Такого, на кого бы можно было опереться.
А вскоре девушка сама в красе своей явилась,
Она была ещё великолепнее, чем прежде.
Предстала перед ним к своей красивейшей одежде,
И прежде, чем сказать что-либо поклонилась,
Затем подать служанку фруктов, чаю попросила,
Сказав: «Приют вам если нужен, можете остаться,
В ту хижину, что у ворот, вам можно перебраться,
Служанке я скажу, чтоб вас она там поселила,
И если, что-то нужно будет вам, к ней обращайтесь,
Она всё сделает, услужит вам, определённо,
Себя ведите у меня, как дома, не смущайтесь»,
Сунь от гостеприимства чувствовал себя смущённым.
Сунь не женатым был и в девушку сразу влюбился,
И девушка сама к нему вниманье проявляла,
Не долго думая, жениться он на ней решился,
Сватов заслал к ней, и она его женою стала.
Была богатой госпожа Юань, деньги, шёлк имела,
Привыкший к нищете Сунь, стал, как сыр в масле, кататься,
В каретах ездить и деликатесами питаться,
Своих всех родственников удивлял, сидя без дела.
Когда они встречались ним, его они пытали,
Как он разбогател, что было равнозначно чуду.
Он сам не понимал, как и они не понимали,
Откуда брались деньги те, что тратил он повсюду.
Был он самовлюблённым, и к карьере не стремился,
И проводил всё время в роскоши и наслажденье,
Четыре года так прошло с богатством в упоенье,
Из города он выехать ни разу не решился.
Раз встретил родственника Чжан Сянь-юня он, гуляя.
Сказал тот: «Мы не виделись давно, ты изменился,
Хотелось пообщаться бы, о жизни рассуждая,
Я бы остался на ночь у тебя». Сунь согласился.
Прошёл в общенье вечер, когда полночь же настала,
Чжан руку Суня взял и тихо произнёс такое:
- «В тебе почувствовал я странность, с самого начала,
Гляжу я на тебя, и вижу что-то колдовское.
Ты должен рассказать мне, что с тобою приключилось,
Что в жизни необычное произошло где и когда-то?
Иначе попадёшь в беду, откройся мне, как брату».
Сказал Сунь: «Ничего со мною в жизни не случилось».
Чжан молвил: «Черпают из «Ян» всю жизненность мужчины,
У дев, небесных, тонкая душа в «Инь» оболочке скрыта.
Так две души, как птицы, в нас живут внутри корзины,
Летят в мир, возвращаются, когда крышка открыта.
И если тонкая душа в нас долго сохранится,
Когда даже телесная душа ослабевает,
То человек долго живёт, и с ней может продлиться,
Когда же тонкая душа исчезнет, умирает.
Из «Инь» состоят демоны, формой не обладают,
Бессмертные же все – из «Ян», и тени не бросают,
Когда в борьбе между душами что-то побеждает,
С потерей равновесья - нарушенья возникают,
И это сразу проявляется во внешнем виде.
Смотрю, в лице твоём «Инь» место «Ян» там занимает,
Желаю правду молвить, на меня не будь в обиде!
Кто мудр умом, тот видит всё вокруг и понимает.
Поглощена твоя вся истинная сущность чем-то,
Внутри тебя сила твоя духовная исчезла,
Лицо же свежеть потеряло, будто бы облезло,
Ослаблены и корни твои, внутренние, кем-то.
А кости осыпаются в пыль, тебя демон иссушает,
И почему ты так упрямо это всё скрываешь,
Свои грехи все, скрытные, не разоблачаешь?
То, что таишь в себе, оно тебя и убивает».
Сунь поражён был, другу рассказал всё откровенно
О том, как он нашёл невесту, и на ней женился,
Как выглядела та при встрече необыкновенно,
И как, на ней женившись, её воли покорился.
Но ничего он странного в ней, всё же, не заметил,
Какого-либо колдовства, всё было, как обычно,
Он спал с ней, забавлялся, как все делают привычно.
- «Я не считаю, что она колдунья», - он ответил.
- «Но странно, - друг сказал, - что родственников нет на свете
У госпожи Юань, - ведь такое в мире невозможно,
Чтоб кто-то близких не имел, с кем поделиться можно
Переживаньями, не нравятся уловки эти.
К тому ж, она умна и навыками обладает,
Так разве не достаточно такого проявленья?
Ведь кто она, откуда здесь взялась, никто не знает,
Вдобавок, странное она имеет поведенье».
Сказал Сунь: «Но я в жизни ничего не мог добиться,
Всегда жил в нищете, не видел никакого роста,
А в браке с ней сумел я, как бы, заново родиться,
Я не могу забыть долг благодарности так просто.
Что делать мне»? На это друг его ему ответил:
- «Не может настоящий человек служить другому,
Тем более, ещё и демону, кого он встретил,
Как можно отдаваться заблуждению такому?!
Традиция гласит: «Того лишь ведьмы подстрекают,
Кто в ослеплении своём их чарам отдаётся,
Их если этот человек в покое оставляет,
То сделать ничего им своего не удаётся».
Неужто, для тебя долг благодарности важнее,
Чем собственная жизнь, ребёнок каждый это знает,
Что нужно от губительного убегать скорее,
И только взрослый человек того не понимает.
Волшебный меч имею я, и он не уступает
Мечам, античным, злые демоны его боятся,
Обычно он от волшебства людей всех охраняет,
И демоны не станут к нему близко приближаться.
Приблизится он если, обречён с жизнью расстаться,
Уж многие при помощи его так сохранялись,
И демоны к имеющим меч тот не приближались,
Спешили прочь из его дома подобру убраться.
Могу я завтра одолжить тебе его на время,
Его спрячь у себя, он будет действовать мгновенно,
И точно так, как нечисть истребило совершенно
Направленное зеркало Ван Ду на Ин-у темя.
И если не поможет это, можешь отдаваться
Любви и милости твоей волшебнице-супруге.
Но всё же я тебя прошу её остерегаться,
И как-то отстраняться от влияния подруги».
А утром получил волшебный меч Сунь в обладанье,
Взял в руки и заметил исходящее свеченье,
И, расставаясь, другу Чжан сказал так на прощанье:
- «Глаз не спуская с неё, следи за её поведеньем».
Сунь Кэ взял меч с собой и его спрятал в кабинете,
Но отразилось на его лице переживанье,
И госпожа Юань заметила его терзанья,
Ворвавшись в кабинет, она сказала слова эти:
- «Тебя освободила от печалей и страданий,
И жизнерадостным тебя я сделала, счастливым,
Вместо того, чтоб оплатить за все мои старанья,
Не веришь, образом ведёшь себя ты, пакостливым.
И даже свиньи или же собаки не смирились,
С таким предательским и безобразным поведеньем,
Как можешь ты вести себя с таким вот отношеньем
Ко мне? С тобой мы в равном положенье находились».
Когда услышал эту ругань он, то поклонился,
Встав на колени с грустным видом, страх переживая,
Не зная, как всё объяснить, в сердцах себя ругая.
Придя в себя же от смятенья, так он извинился:
- «Идея эта от кузена Чжана исходила,
Готов я кровью искупить вину свою за это,
Не сделаю я больше то, что меня с толку сбило».
Жена его нашла меч, вынесла из кабинета,
И разломала на куски, затем ему сказала:
- «Чжан - юный негодяй! Скажи мне, в чём я виновата?
Вместо того, чтобы учить добру своего брата,
Как благодарным быть, что от тебя я ожидала,
Он учит сам тебя вещам, достойным осужденья,
Ему бы стоило стыду вначале поучиться,
С твоими чувствами, как смог ему ты покориться?
Я столько лет с тобой, какие у тебя сомненья»?
Жена его за тот проступок отсчитала строго,
Но каждое, при этом, в речи взвешивая слово,
Сунь, слыша слова эти, успокоился немного,
Когда он с Чжаном встретился, сказал ему сурово:
- «Считаю, что ты посоветовал мне безрассудно
Тигровые усы щепнуть, что глупостью явилось,
Уйти мне от зубов тигра едва лишь получилось,
Поэтому в живых остаться удалось мне трудно».
Кузен спросил Суня о меча местонахожденье,
Он рассказал, что стало с ним, тот сильно испугался,
Сказав: «Не понимаю этого, как он сломался»?
С тех пор же отказался Чжан от Суня посещенья.
Так прожил ещё десять лет Сунь Кэ с женой своею,
Двух воспитали сыновей своих в строгой морали,
Порядок соблюдали в доме их, сил не жалея,
Но всякого общения с народом избегали.
Однажды Сунь Кэ был в поезде, посетивши друга
В Чанъ-ани, канцлера Ван Цзина, они вместе были
Когда-то в академии. Ему пост предложили,
Туда же переехать согласилась и супруга.
Друг рекомендовал его великому магистру,
Чжан Ван-цину из Нанькана, который правил строго,
С большою перспективой стать со временем министром,
С семьёй и всей поклажей Сунь отправился в дорогу.
Дорогой им в горах сосновые леса встречались,
И каждый раз, когда на них Юань госпожа глядела,
Её грустнел взгляд, в глазах эти горы отражались,
Она в карете путь весь молчаливая сидела.
В Дуаньчжоу она молвила: «Полдня пути отсюда,
Стоит на берегу реки Храм Горного Ущелья,
Живёт священник там моей семьи на поселенье,
***-ю некий, творит он для  паломников всех чудо.
Не видела его я несколько десятилетий,
Монашеской он старости в той местности достигнул,
В молитвах он проводит время, истину постигнул,
Все говорят, что его возраст - несколько столетий.
Он судеб предсказанья делает и очищенья,
И если мы зайдём в храм и ему еду подарим,
Он нас в пути благословит, при нашем посещенье,
Всегда удача будет нам, так мы его прославим».
Сунь согласился, позже они в храме появились
С корзиной пищи для монахов в форме подношенья,
В возвышенном была Юань в то время настроенье,
Когда обои с сыновьями в скит к нему явились.
Она дорожки знала все, что Суня удивило,
Как будто бы она когда-то храм тот посещала,
Кольцо монаху из нефрита с лазурью вручила,
И поклонилась ему низко в пояс, так сказала:
- «Вещица, старая, когда-то в храме находилась».
Монах, похоже, ничего не знал о деле этом.
По окончанью трапезы, с сосны стая спустилась
Вниз обезьян, чтобы поесть остатки от обеда.
Увидев их, Суня жена опять вдруг загрустила,
Еды кусочки со стола подбрасывать им стала,
Затем у старца тихо кисть с тушью попросила,
И на стене храма стихи рукою написала:
«Лишь миг назад сердце сочувствием к ним наполнялось,
Но вдруг внезапно всё исчезло и перевернулось,
Теперь вернулась в горы я, где всё во мне рождалось,
Где эхо сквозь туман, призывный, во мне вновь проснулось».
И, бросив кисть на землю, она, всхлипывая, встала
И крепко обняла двух сыновей и прослезилась.
- «Прощай, мы расстаёмся навсегда», - мужу сказала
И, сбросив своё платье, в обезьянку превратилась.
Взобравшись на сосну вслед за счастливыми друзьями,
Скачками на макушки близких сосен перелезла,
В последний раз вниз посмотрела грустными глазами,
С другими обезьянами в глубинах гор исчезла.
Сунь Кэ расстроен  был и думал, дух покинет душу,
Прошло какое-то там время, так он оставался,
Пока не обласкал двух сыновей, с кем он остался,
Затем спросил монаха, и рассказ его стал слушать:
Сказал тот: «Понял я теперь, что это означало,
Когда я новичком был, держал эту обезьяну,
То был период царства «Сотворенья и Начала» (713-741),
Но вот какой тогда был год, я утверждать не стану.
Посланник императора Гао Ли-ши приехал,
Он мимо проезжал и у меня остановился,
И обезьяньей хитрости он очень удивился,
На три рулона шёлка обменяв её, уехал.
Узнал я, она сделалась не только приручённой,
Вернувшись, отдал он царю для развлеченья,
Она была смышлёной и постигла все ученья,
Жила средь академиков и сделалась учёной.
Посланники о ней потом все много говорили,
И во дворце Шанъян все разговаривали с нею,
Как говорят, она была и мудрецов умнее,
Там в хитрости её министры не превосходили.
Что с тем посланником случилось после, я не знаю,
После восстанья Ан Лушаня так всё изменилось,
Кто мог подумать, что случится сцена здесь такая!
И что она в такую женщину вдруг превратилась.
Это кольцо было подарено купцом, заезжим,
Что из Восточной Индии проездом был, остался,
Теперь я вспомнил это, ведь тогда пил час с приезжим,
И говорил на темы разные с ним и общался».
Сунь Кэ расстроен был и вынужден был оставаться
В конце концов, уехал и с монахом он простился,
Домой обратно с сыновьями вместе возвратился,
Так как не мог в месте другом он службой заниматься.

3. Доклад о беспредельной свободной любви
Вино не может опьянить того, кто уже пьяный,
И чары женщин не прельстят, кто страстью обуянный,
Но суд над ним трёх поколений слишком уж суровый,
Меч мудрости дурный мысли отсекать готовый.
Но говорят, что прочные любовные союзы,
Обычно могут складываться за три поколенья,
Только тогда в жизни крепки супружеские узы,
Когда любовь имеет в нас какое-то значенье.
Реченье есть: «Они власами воссоединились,
На уровне бровей друг другу пищу подносили».
Однако счастья в любви многие же не добились.
Забыв об истине, лишь удовольствие ловили.
Бывает и иначе. Бедняк жизнь ведёт простую,
И в доме кроме голых стен нет, чем бы мог гордиться,
Но Небо приготовило ему судьбу иную,
Встречает где-то в жизни он под стать себе девицу.
Сплелись их судеб нити в прошлом, брак стал предрешённым,
Не ясно, то было случайность иль закономерность,
За добродетель их то стало актом, завершённым,
И их скрепила вдруг любовь, и на всю жизнь их верность.
Брачный союз – дело, нешуточное, в своей доле,
Любовь друг к другу ведь не только лишь одно желанье,
Обычно брак проводит по пути всех испытанья,
На том пути с людьми случается много историй.
Но смельчаки преграды эти преодолевают,
И через испытания, великие, проходят,
Пути к соединенью и слиянию находят,
В конце борьбы возлюбленных - желанных обретают,
Что до людей обычных, с ним дело тут, другое,
Красавицу увидев, сделать все они готовы
Всё, чтоб её заполучить, и сотворят любое
Безумие, и даже сами примут облик, новый.
И с этим совершают недостойные деянья,
Кипя страстями, чтобы плотской связи с ней добиться,
И чтобы хотя капельку бы ею насладиться,
Идут на преступленья, всё теряя пониманье.
И в результате этим имя лишь своё марают,
Свою семью и окружение своё поганят,
В страстях их гибель, к себе привлекая, манит,
И девять из десятка таких в жизни пропадает.
Но кто-то возразит, что кое-кто в этом находит
Удачу, и порой даже счастливыми бывают,
И что мошенникам обман и мерзость с рук им сходит,
И, разве, до единого они все погибают?
Но в мире нет того, что было бы необычайно,
Всё учтено: добро, любое, и любая мерзость,
Ведь всё, что происходит, происходит не случайно,
В причинно-следственных всех связях есть закономерность.
Между проказниками и безумцем есть различье,
Тем, кто стремится к гибели, без совести и веры,
Кто голову теряет, с нею всё своё обличье.
Тому бывают в жизни и наглядные примеры:

В Сучжоу жил один помещик, и его поместье
Одною из сторон к скиту монашек примыкало,
Где пять монашек проживало в этом месте,
«Заслуг и Добродетели Обитель» называло.
Средь молодых монахинь, как бы «в облаках парящих»,
Была одна монахиня, кто красотой блистала,
Была моложе всех и настоятельницей стала,
Сластолюбивою считалась, среди грех творящих.
Она любила рассуждать, слова сказать цветисто,
И суесловию с большой любовью отдавалась,
В скиту приёмом девушек и женщин занималась,
Её любили все, но что-то в том было нечисто.
И мягко, вкрадчиво она могла поведать
О чувствах человеческих, поддерживала страсти,
Предупреждала всех, какие могут быть напасти,
Поддерживала тех, кто скрытное хотел изведать.
Была большой искусницей, красиво вышивала,
Стихи писала всем и складно письма составляла,
Не удивительно, что многие её любили,
В дома её все звали знатные и приходили.
Кто чадо испросить хотел, ней с просьбой обращался,
Она молебен совершала от бед и несчастий,
Сама производила очищенья и причастья,
А в результате у желающих мальчик рождался.
После визитов шли к ней для душевных разговоров,
И как бы проникали меж собой духовным родством.
В обители семнадцать келий было и притворов,
И прихожанки проживали там со всем удобством.
Но были те, что наотрез идти отказ давали,
Причину их отказа никому не объясняли,
В обители, как правило, мужчин не принимали,
И все дела их подозрения не вызывали.
В Сучжоу же однажды судья Юань вдруг появился,
С ним был и следователь по особым порученьям.
Он почти рядом с тем скитом монашек поселился,
И занялся работой по делам всем, изученьем.
Раз как-то по двору гулял он и искал прохладу,
Вдруг видит башенка стоит, он на неё взобрался.
Оттуда стал смотреть вниз, взгляд его скользил по саду,
Вдруг увидал он одну сценку, даже растерялся,
Внизу в скиту стояли женщины три, целовались
Поочередно, и о чём-то весело болтали,
Смеялись, на него внимания не обращали,
Потом одна ушла, и двое с нею попрощались,
Пошли в обнимку в скит и двери за собой закрыли,
Судья спустился вниз, промолвив в полном удивленье:
- «Какое странное у этих женщин поведенье!
И очень подозрительное, кем же они были»?!
А утром он слугу спросил: «Чей храм это там слева?
И кто живёт сейчас в нём, иноки иль инокини»?
- «Туда зайти лишь только может женщина иль дева,-
Сказал слуга, - живут пять женщин, мужчин нет в помине».
Но после разговора не рассеялись сомненья,
Он рассказал о подозрениях главе уезда,
Тот выделил ему троих солдат для выясненья.
Судья с ними отправился в скит, и встал у подъезда.
Его приезд в храм вызвал замешательство, большое,
Четыре инокинь у входа в скит его встречали.
- «А где же пятая»? - спросил он их. Они молчали,
Затем ему сказали: «Ушла в здание, другое».
- «А где то здание? – спросил он. – Ну-ка, покажите».
Они не отвечали, головы лишь опустили,
Солдатам приказал он: «Всю обитель обыщите»!
Те обыскали всё, монахиню не находили.
Тогда пошёл на хитрость он, одну отвёл в сторонку,
Спросил её о пустяке и передал солдатам,
И подозвал других, сказав им: «Ваша ложь чревата
Расплатой. Та во всём призналась, - той сказал вдогонку, -
Я знаю, где она, и то, чем в храме занимались,
Хотели обмануть меня во всём? Какая дерзость!
Вас закуют в колодки, придадут суду за дерзость».
Монахини те задрожали и во всём признались.
Судья солдатам крикну тут: «Колодки принесите»!
Одна монахиня не выдержала и сказала:
- «Есть в келью тайный ход». «Тогда его мне покажите»! -
Судья вскричал. Монашка вход тот показала.
- «Вперёд»! – чиновник приказал солдатам в разговоре, -
Монахиню найдёте, то ко мне её ведите,
Других не трогайте, орудья пыток принесите»!
Те привели ту настоятельницу в страхе вскоре.
Затем и келью, где она жила, всю обыскали,
Нашли картинки занимавшихся двоих любовью,
И девятнадцать шёлковых платочков отыскали,
В коробочке, замазанных первой девичью кровью.
Там также были списки дев, в той келье ночевавших.
Все богомолки из скита со страхом удалились,
Увидев, что монахини в колодках находились
Судья в ямынь вернулся, пять монахинь с собой взявши.
Он приказал позвать в ямынь старуху-повитуху,
Она произвела осмотр всех, и ему призналась -
Средь пяти инокинь одна мужчиной оказалась.
Допрос его он сразу начал, отпустив старуху.
Мошенник рассказал: «И я монахом был когда-то,
С лет, малых, был красив, и походил лицом на деву,
Наставник у меня был, и любил меня, как брата,
Он научил меня искусству, как придать шарм телу,
Как из мужчины с этим шармом в женщину меняться,
В сознанье девы проникать, к любви её склоняя,
Подругу лаской соблазнять, соитья добиваться,
Овладевать ею, желанья удовлетворяя.
Как силу сохранять, мужскую, во время соитья,
Когда, в теченье ночи, на десяток дев хватает
Энергии, космической, что в нашем есть сокрытье,
Как её черпать, что нас всех к бессмертью приближает.
Наставник в своё время мне открыл это ученье
Он в храме «Белый Лотос» изучал его когда-то,
Спасенье Будды и даосское преображенье
В нём сочетаются, как в сплаве серебра и злата.
Ведь с сексуальной практикой достичь бессмертья можно,
При помощи её даосы миром управляют,
Они секреты с нею перевоплощенья знают,
Способны делать всё, что человеку невозможно.
Но чтобы это всё познать, им нужно заниматься,
Теория рождает только в практике уменье.
Поэтому я и решил в скит, женский, перебраться,
Где есть возможность совершенствовать это ученье.
Я сразу здешним инокиням по душе пришёлся,
Когда они узнали правду о моём искусстве,
Изведывав с соитии неведомое в чувстве,
В обители наставницы чин для меня нашёлся.
Немало совсем юных дев и женщин к нам приходит,
Я с ними провожу ночь, в свою келью завлекая,
Со мной в соитье удовольствия они находят
Почти все, так как в сексе я приёмов сотни знаю.
Бывают и строптивицы, они не уступают.
Тогда я с ними к ворожбе, даосской, прибегаю,
От чар которой нет защиты, и овладеваю
Телами их, они в моих объятьях будто тают.
Правда, они потом в скит больше не приходят,
К соитию со мной я никого не принуждаю.
Подруги же мои мне юных дев других находят.
И я искусство совершенствовать здесь продолжаю.
Но женщин большинство идёт ко мне без принужденья,
И разве то, что делаю я с ними, преступленье?!
Ведь я дарю всем им неведомое наслажденье,
В них родилось к соитью вечное со мной стремленье».
А жёны из семей, богатых, сами в знак протеста
Состряпали бумагу в мэрию судье такую,
Что против они все монахинь пятерых ареста,
Чтоб их освободили срочно, оправдав вчистую.
Пока ещё судья с монахинями разбирался,
Они своих мужей протестовать подговорили,
И каждый произволом судьи в храме возмущался,
Всё новые детали с возмущеньем находили.
Судья не стал им отвечать, чтоб добрым показаться,
Послал им всем с кровью девиц платки, чтоб замолчали,
Мужья, их получив, шок настоящий испытали,
На них смотря, не знали, от стыда куда деваться.
Судья составил приговор: «Нам всем известно стало,
Что некий Ван, сластолюбивец, блудодей, презренный,
Скрыв имя, пол, вёл образ жизни, необыкновенный,
Кем он на самом деле был, то общество не знало.
Намазавшись румянами, он проводил ученье
Тайн «Белых Лотосов» монахов, всеми запрещённых,
И тайно проповедовал свои нравоученья,
О сексуальных методах искусства, изощрённых,
Вводя в искус простой люд и девиц, ликопрекрасных,
Вёл в комнаты свои и заставлял их раздеваться,
И ворожбой той принуждал себе их отдаваться,
Входил в них, и сопротивленье было их напрасно.
Соединяя длани, на молитвенном он ложе
Мог извлекать стебель, нефритовый, как будто чудо,
Никто не мог подозревать, на что это похоже:
Монахиня или монах, в соитье был покуда.
Когда лежал он, лотос, золотой, освободивши,
Кто знать мог, кем он был на деле, девой иль мужчиной?
Подобно змею в пещеру драконову проникши,
Овладевал он телом так в игре, неодолимой.
Необходимо обиталище разрушить блуда,
Пресечь всё то, что осквернением души чревато,
Лишить возможности грешить виновника разврата,
Отняв его жизнь, в назидание простого люда».
Прочитан приговор был, сделаны приготовленья
Для казни его, и жестокой пытки в наказанье,
И лицедей, изнеженный, не выдержал мучений,
Дух испустил. Его храм был сожжён до основанья.
Монахини его же тридцать палок получили,
В певички были проданы для разных развлечений,
В пруду монаха тело, молодое, утопили,
Таким путём закончились монаха приключенья,
Но среди женщин этих и такие находились,
Не смог кто пережить его трагической кончины,
Узнав о его гибели, они вдруг удавились,
Видать, любовь с уходом а мир, иной, стало причиной.
Монах чинил обман с развратом долго, как известно,
А умер, ему места не нашлось для погребенья,
А мог прожить ещё жизнь долгую он интересно,
Если б одумался и приял нужное решенье.
Прервал б монашество, нашёл себе жену по вкусу,
Остепенился и исправил бы своё сознанье,
Жил бы как все, не поддавался больше бы искусу.
Не дожидался бы конца, за всё, как наказанья.
Буддийская есть поговорка, как стихотворенье:
«За каждый добрый, злой поступок ждёт вам воздаянье,
Пусть не известен срок, но ещё грянет наказанье,
Как и даруется награда за добра свершенья».

История другая есть, где дева, став мужчиной,
Любви добилась и возлюбленного получила,
Любовь где, настоящая, всему была причиной,
Которая возлюбленных сердца соединила.
Раз за Восточными Вратами областного града
Хучжоу в доме служащего семья проживала,
Дом был великолепный, находился внутри сада,
Все жили счастливо, и им всегда всего хватало.
Хозяин вскоре умер, и жена вдовою стала,
Сын с дочерью остались, ей двенадцать лет лишь было,
Но красотой, умом она подруг превосходила,
Была худой, недоедала и порой хворала.
Понятно, что вдова за дочь всегда переживала,
Старалась делать всё, чтоб оградить от всех напастей,
Не расставалась с ней, возле себя её держала,
Чтоб с нею не произошло каких-либо несчастий.
Однажды в доме настоятельница появилась
Монастыря Цуйфань – «Обитель Бирюзы Плывучей».
Вдова обрадовалась гостье и ей поклонилась,
Так как когда-то её знала в жизни их, кипучей.
Монахиня была умна, умелицей считалась,
Поддерживать беседу с простотою, небывалой,
Уста, цветистые, имея и язык, лукавый,
Хоть и любила поблудить, святошей представлялась.
С ней в храме жили две молоденькие ученицы,
Там с ними непотребными делами занималась,
Увидев у вдовы очень красивую девицу,
Решила, чтобы с ней в монастыре она осталась.
Вдову она спросила: «Сколько лет дочурке вашей»?
- «Двенадцать, - та сказала, - она многое уж знает,
Но слабенькая, из болезней вот не вылезает,
Тревожусь и хочу, чтоб она стала ещё краше».
- «А вы молились за неё»? – монахиня спросила. -
Своё высказывали сокровенное желанье»?
- «Чего только не делала, - вдова её говорила, -
Но ничего не помогло, к ней Будды нет вниманья.
Сидит проклятая в ней хворь, видно, судьба такая,
Со злой планетою столкнулась, крутит что над нею».
Игуменья сказала: «Но причина здесь другая,
Хочу взглянуть на знаки жизни те, что правят ею».
Монахиня тут на себя вид важный напустила
И принялась гадать на листьях над её судьбою,
Потом торжественно ей точку зренья изложила:
- «Не нужно больше оставаться дома ей с тобою,
-«Стара я, - возразила та, - мне жалко с ней расстаться,
Но я на всё согласна, лишь была б она здорова,
Вот только чем же она будет где-то заниматься,
Что будет делать, не имея собственного крова»?
- «Просватана ль девица ваша»? «Нет», - та отвечала.
- «Её судьба столкнулась с одиночества звездою,
В замужестве будет болеть, - монахиня сказала, -
Уж лучше в храм её послать монахиней со мною.
Она покинет суетный мир, беды все исчезнут,
И радость преумножится, здоровье укрепится,
В тиши монастыря чтенья сутр ей будут полезны,
Её душа в святой обители преобразится».
Вздохнув, сказала мать: «Всё это - верно, в самом деле,
Поступки, добрые, должны на лицах отражаться,
Как у Будды, хоть мне и жалко с дочкой расставаться,
Но что поделаешь, забочусь я о её теле.
Глядишь, вдруг заболеет и помрёт, пойдёт всё прахом,
И чтобы не было мне с нею в жизни огорченья,
Прошу вас, мою дочку взять в свой храм для обученья,
Чтоб не смотрела я всегда на дочь мою со страхом».
- «Но разве же могу к вам проявить я небреженье,
В монастыре придёт в себя дочь ваша понемногу,
Конечно же, возьму её я в скит наш в обученье,
Давайте сейчас вместе собирать её в дорогу».
Так девочка попала в монастырскую обитель,
Куда её послала неразумно глупость вдовья,
Где царствовал в святейшем месте сам порок-губитель,
Где свил средь изваяний Будд разврат своё гнездовье.
Игуменье приманка там была необходима,
Она молоденьких смазливых дев в храм набирала,
Чтоб привлекать мужчин, она которых обожала,
И чтоб влекла их к девам страсть неодолимо.
Но девушке всего двенадцать лет в то время было,
И многое она ещё умом не понимала,
Взрослее будь она, то приглашенье б отклонила,
Потом её два раза в год мать в храме навещала.
Мать менее тревожилась, когда её встречала,
Она казалась ей вполне счастливой и здоровой,
Уверила себя, что правильно её послала
В скит, что на пользу ей идет порядок в храме, новый.
А девочка росла там, постепенно всё взрослела,
Хотя и странности в монастыре и замечала,
Но до поры внимания на них не обращала,
Так как там не было ещё до этого ей дела.

В Хучжоу жил студент один, Цай Вэньжэнь его звали,
Был молодым, красивым, стать готовился ученым,
Его друзья за его ум, таланты обожали,
Он много занимался и был целеустремлённым.
Он из-за крайней бедности ещё всё не женился,
Жил с матерью, которой лет под сорок уже было,
Компания его друзей всегда им дорожила,
Звала на угощение, когда он не учился.
Раз позвала его в Ханчжоу для увеселений,
Когда в окрестностях весенний праздник проводился,
Чтоб у ручья полюбоваться  мэйхуа цветением,
Там где буддийский скит младых монашек находился.
Прошли день с ночью аж, когда они туда добрались,
И утомились, как всегда в поездках всех бывает,
Они у врат монастыря монашек оказались,
Почувствовали вдруг, за ними кто-то наблюдает.
Сказал друг: «Место тихое, приятное какое!
Давай-ка постучим, попросим у монахов чаю».
- «Нет, - возразил Вэньжэнь, - ведь ищем мы совсем другое,
Идём в места, цветёт где мэйхуа, благоухая».
Нашли цветы они и стали любоваться,
Раскрыли короба с едой, напитками и дичью,
С вином в стихосложенье начали соревноваться,
А, захмелев, изображать, дурачась, поступь птичью.
Стемнело, пошли к лодке, обойдя скит стороною,
Прошла ночь, вновь направились на место любованья.
В скиту уже в то время завершилось созреванье
Любимой дочери вдовы с её судьбой, такою:
Исполнилось шестнадцать лет ей на том месте, новом,
На редкость она стала вдруг прелестнейшей девицей,
Но замкнутой, с нравом застенчивым, почти суровым,
Такой, что из мужчин не мог никто к ней подступиться.
Хотя мужчины с неё глаз на службе не спускали,
Вниманье обратить к себе, понравиться старались,
Рискованные шутки в её адрес отпускали,
Порой богатые даже заигрывать пытались,
Но было всё напрасно, она видеть не хотела
Мужчин, которые ей свои взгляды посылали,
Хотя другие все ухаживанья принимали,
Она, не замечая мерзких дел, поверх глядела.
Запрёт, бывало, дверь кельи, и в книгу погрузится,
Иль сутру переписывает, иль стих сочиняет,
Молчанью предаётся, на стук в дверь не отвечает,
Но в вечер самый тот, надо же так было случиться:
Когда Вэньжэнь с приятелем у врат вдруг оказался,
Она из кельи вышла, чтоб немного прогуляться,
Увидела его, когда стучать он отказался,
В щель заглянув, когда решил цветами любоваться.
Он был прекрасен обликом своим, как и душою,
Изящными манерами, словами, статью тоже,
Из мира, бренного, на простых смертных непохожим,
Она его сравнила в тот момент даже с собою,
И не могла глаз оторвать, и жадно всё глядела
На юношу, пока с приятелем не удалился,
Подумала: «Ах, броситься б за ним, пока не скрылся!
Всё жизнь свою я рядом с ним счастливой б просидела».
Она вся растревоженная в келью возвратилась,
И думала: «На свете есть красавцы, вот, такие,
Как будто небо с ними к нам на землю опустилось,
Бледнеют рядом с этими мужчины все другие.
Но не дано мне быть с ним, - и она вздохнула горько,
А по её щекам внезапно слезы побежали, -
И в жизни ещё будет разочарований сколько,
И буду я жалеть, что годы, лучшие, пропали».
Прошло четыре месяца, как в дом он возвратился,
Но проходили в этот год Большие Испытанья,
Он должен был сдавать экзамены, где он учился,
И он поехал в город их сдавать на состязанье.
В Ханчжоу же решил у тётки он остановиться,
Вдовы, которая одна огромный дом имела,
Хотел побыть в тиши, чтоб не мешал никто учиться,
Она давно его ждала, помочь ему хотела.
Друзья собрали денег на дорожные расходы,
Ему вручили, и он взял слугу Асы с собою,
Который книги нёс, его он брал во все походы.
Хоть был и груб, за ним он чувствовал, как за стеною.
Корабль, оставив позади Восточные Ворота,
Путь продолжал, как вдруг на берегу голос раздался:
- «Куда плывёте? Не в Ханчжоу»? – прокричал он что-то.
Кричащий там, на берегу, монашек оказался.
- «Туда мы едем, - лодочник сказал, - везу сюцая,
Он едет на экзамены». «Меня вы захватите,
Я заплачу». Ответил тот: «Я это не решаю,
Вы разрешенье, чтоб сесть, у сюцая попросите».
Слуга Асы тут крикнул: «Безволосый, непутёвый
Осёл! Катись-ка ты подобру-поздорову быстро!
Хозяин едет мой экзамен сдать на чин министра,
Проваливай прочь, ему не нужен попутчик, новый»!
Вэньчжэнь тут выгляну в окно, монашка там увидел,
Такого складного, красивого и молодого,
Подумал: «Зря такого парня мой Асы обидел,
С ним ехать - и попутчика не надобно другого».
Он из каюты вышел и сказал: «Пусть он садится,
Раз ему нужно, я не вижу судна здесь другого,
А ты, Асы, не можешь в брани всё угомониться,
Пусть едет он со мной в каюте, что в этом такого»?!
Когда пристал к земле корабль, монах на борт поднялся,
Увидев вдруг сюцая, речи будто бы лишился,
И, почему-то, покраснел и низко поклонился,
Прошёл к нему в каюту, молчаливым оставался.
Сюцай подумал, с ног до головы обозревая:
«Как он красив, лицом своим похож так на девицу,
Одень в платье его, в красавицу он превратится,
Как жаль, что он монах лишь, красоту свою скрывает».
Подул тут ветер, и корабль в путь, дальний, устремился,
Они спросили друг у друга имя и их родство,
Сюцай в пути с монахом, молодым, разговорился,
Их речь была полна изящества и благородства.
Подумал про себя он: «Этот инок необычный».
В жару он скинуть предложил ему их всю одежду,
- «Но так сидеть монаху без одежды неприлично,
А вам раздеться можно», - тот сказал со взглядом, нежным.
Стемнело, после ужина все спать стали ложиться,
Корабль летел стрелой, войдя под парусом в стремнину,
Слуга же на корме судна решил расположиться,
Сюцай монаху уступил постели половину.
Дождавшись, как уснули все, монах стал раздеваться,
С сюцаем рядом лёг, тела их чуть соприкоснулись,
А тот спать сладко продолжал, к нему стал прислоняться,
От этого в монашке чувства страсти вдруг проснулись.
Он тело его гладить стал, и тут рука наткнулась
На что-то очень твёрдое с концом, как будто, острым,
Монах ладонь сжал, и тут тело Вэньжэна проснулось.
- «Меня ты хочешь»? – тут спросил сюцай монаха просто.
Монах отдёрнул руку и мгновенно отстранился,
В поспешности был страх от сделанного неприличья,
Сюцай же руку положил на грудь и удивился,
Почувствовав два полушария и грудь девичью.
Рука скользнула вниз и к выпуклости прикоснулась,
Похожую на пресную пампушку, что с разрезом,
Монахиня на спину сразу же перевернулась,
Сюцай был поражён, как будто встретился он с бесом,
Промолвив: «Что за чудеса! А ну, ответь мне, кто ты»?!
- «Прошу вас, сударь, тише, дева – я в вашей постели».
Сюцай сказал в сердцах: «Вот, не было ещё заботы!
Что ты тут делаешь? Так почему тебя одели»?
- «Монашенка – я, и до матери так добиралась,
А женщине в дороге лучше быть  в мужской одежде,
Так безопаснее, я так в пути всегда спасалась,
Так несколько раз наряжалась я в мужчину прежде».
- «Так, видно, нас судьба свела, - сказал он, возбуждаясь, -
Тебя не отпущу я, быть с тобой не перестану,
Моей ты будешь навсегда, твоим я парнем стану»! -
Воскликнул он тут, на неё всем телом взгромождаясь.
- «О, сударь, - та воскликнула, - меня вы пожалейте!
Ведь я не осквернённая, и тело моё чисто,
Ведь я – монашенка, так запятнаю себя быстро,
Ведь это – грех, прошу вас, себя вы одолейте».
Сюцай слушать не стал её, из тучи дождь пролился,
Дождь кончился, и туча, грозовая, растворилась,
Вэньжэнь от страсти, ненасытной, на бок отвалился,
И девушка, став женщиной, любовью насладилась.
Сказал он: «Встретился с той негаданно-нежданно,
Как будто с небожительницей бы, с небес сошедшей,
Себя я чувствую, как муж, жену себе нашедший,
Хотя произошла и встреча наша, как то, странно.
Мы будем вместе, расскажи мне о себе немного».
Она сказала: «Из семьи я Ян, а мать дружила
С буддийской настоятельницей и решила,
Отдать меня к ней, но меня воспитывали строго.
Брат, младший, матери дарил почтение, сыновье,
А я её любила лишь, вот и монашкой стала,
В обитель Храма Бирюзы, Плывущей, так попала,
Там дали имя Цзингуань – «Воплощённое Безмолвье».
Ходил народ к нам в храм, но неотёсанный и грубый,
Смотреть на них мне было тошно, я как-то гуляла,
И через щель в воротах в поле вас я увидала,
Как будто с вами вдруг соприкоснулись мои губы,
Ваш облик, благородный, всколыхнул всю мою душу,
И после встречи той, о вас я в думы погрузилась,
И вот я этой ночью с вами здесь соединилась,
Как будто с водой рыба, я вам верность не нарушу.
Я - не развратница, союз судьба определила,
На встречу нашу не смотрите вы, как на забаву,
Всегда мне хочется быть с вами, я вас полюбила,
Жениться можете на мне, вам если я по нраву».
- «Твои родители живы ли»? «Нет, отца не стало,
Лишь только мать и младший брат, люблю я мать и брата,
Бываю часто я у них, вот только навещала,
Скажите откровенно мне, вы сами-то женаты»?
- «Нет. Я пока не сдал экзамены, - сюцай ответил, -
К тому же, молод я, поэтому и не женился,
Ведь трудно быть женатым, пока чина не добился,
Но чувствую, какое счастье, что тебя я встретил».
С тобой мы схожи ликом, возрастом, образованьем,
Ты-  тоже из семьи учёных, как я, происходишь,
Мы – земляки, по всем статьям мне в жёны ты подходишь,
Зачем же прозябать тебе, питаясь подаяньем?
Давай, подумаем, что делать нам, куда податься»?
- «Я всё уже решила, - так монахиня сказала, -
Не нужно торопиться, чтобы вместе нам остаться,
Давай поедем в скит мой, где живу я, для начала.
Ты можешь там остановиться, чтобы заниматься.
И место, тихое, не вызовет там подозренья,
Ты сколько пожелаешь, в скиту можешь оставаться,
А за тебя я заплачу, имею сбереженья.
В скиту мы можем часто беспрепятственно встречаться,
Так как там кельи богомольцам, пришлым, всем сдаются,
А при возможности, в другое место перебраться,
Не только кельи там, но и обеды продаются».
- «Прекрасно! Но посмотрят как монахини, такие?
Они не воспротивятся, о нас если узнают»?
- «Ну что ты?! Настоятельница толк в том понимает.
Горазды до утех любви монашки две, другие.
Блудливые дела их у меня перед глазами,
И вас будут обхаживать, красавца, вот, такого,
Но мы будем скрывать все отношенья между нами,
И будем ждать момента для слияния любого».
- «Хороший план, - сказал сюцай, - жить буду в вашем месте,
Слугу же отошлю домой, чтоб мать была спокойна,
Со стороны, всё в храме будет выглядеть пристойно,
Я плану рад, какая прелесть, что мы будем вместе».
- «Но настоятельница тебя будет добиваться,
Боюсь, что не понравится тебе там пребыванья», -
Она сказала. Он ответил: «Когда нет желанья,
Я это потерплю, но для тебя буду стараться».
Настал рассвет, и вскоре петухи заголосили,
Она, боясь, что могут увидать, быстро оделась,
Корабль двинулся в путь, вскоре до скита доплыли,
Где рядом с храмом у реки своя пристань имелась.
Сюцай поклажу выгрузил и со слугой расстался,
И во врата скита он и монашек постучали,
Их настоятельница и монашки там встречали,
Приёмом их довольным в скиту том Вэньжэнь остался.
- «Снять келью хочет господин, - Цзингунь им объяснила, -
Приехал на экзамены он, будет заниматься»,
Монахини заулыбались, стали с ним общаться,
А настоятельница на него глаз положила.
Они, почтительность с ним и радушье соблюдая,
После положенных приветствий его чаем напоили,
И в чисто прибранную ими келью проводили,
Оставили, ночь провести с кем-либо, приглашая.

В утехах протекло так время, праздник приближался
Небесной Феи с Пастухом, которых все любили,
В богатом доме праздник с представлением давался,
Монахинь из скита их на него всех пригласили.
Когда же настоятельница ехать собиралась,
Монахиням, которых всех с собой брала, сказала:
- «Нам нужно, чтоб в монастыре одна из нас осталась,
Пусть это будет Цзингуань, чтобы нам там не мешала».
Когда они уехали, сюцаю та сказала:
- «В скиту уже не следует нам больше оставаться,
Экзамены уж скоро, и вам нужно заниматься,
Отсюда съехать нам куда-то нужно для начала.
Я говорила, что хотела бы сбежать отсюда,
Но делать это до приезда было бы опасно,
Игуменья искала бы тогда меня повсюду,
Узнав мою пропажу, мать расстроилась б ужасно.
Сейчас – другое дело, все на празднике гуляют,
Скандала не поднимут, чтобы гнался кто б за нами,
Искать меня не будут, обо мне когда узнают,
У них рыльце в пушку, они греховодили с вами».
- «Есть тётя у меня, - сказал Вэньжэнь, - она полюбит
Тебя, и нужно нам с тобой скорее к ней податься,
Она тебя на время спрячет в доме, приголубит,
Ты сможешь окончание экзаменов дождаться.
Когда я сдам экзамены, мы можем пожениться,
И волосы на голове твоей станут длиннее,
Я назначенье получу, с тобой мы сможем скрыться,
И жить на юге где-нибудь, где жить будет теплее».
Они отправились вдвоём, свой план осуществляя,
Их тётя в доме приняла, и чаем напоила,
Сюцай ей рассказ о них всё, время не теряя,
Она всё поняла, подругу в доме поселила.
Ваньжэнь экзамены сдав, сразу к Цингуань возвратился,
И вновь они в объятьях друг у друга оказались,
Прошло совсем немного времени, они женилась,
Прожили вместе счастливо жизнь и не расставались.

Так девушка, чтобы войти во Врата с Пустотою
Безбрачия, в храме Будды монашенкою стала,
Нежданно, вдруг соединилась со своей мечтою,
Нашла себе мужчину, что совсем не ожидала.
Как говорят все, что жена Небом мужу даётся,
И если кто-то в этом ещё может усомниться,
То глуп и слеп он, без чудес ничто не удаётся,
Без воли Неба не способен никто пожениться.
Таким путём произошло возлюбленных слиянье,
Ничто им, вместе быть, на их пути не помешало,
Любовь оправдывает всё, она – всему начало.
Но кто же получил в истории той воздаянье?

Когда сюцай с монашкой вместе из скита сбежали,
То три монахини с их праздника в скит возвратились,
Увидев, что в скиту нет никого, то рассердились,
Но не могли вернуть сбежавших, как то не желали.
А вскоре к ним пожаловала дама, непростая,
Богатая вдова одна с высоким положеньем,
И к настоятельнице обратилась с предложеньем,
Произошла история в её жизни, такая:
- «Заехала я как-то в храм Будды, - она сказала, -
В Храм Счастья Осиянного, и там остановилась,
И молодого средь других монашка  увидала,
Прелестного красавчика, такого, что влюбилась.
За время, долгое, по ласке я истосковалась,
Он чаю в келье мне поднёс, и мы разговорились.
И говорил так складно он, что на ночь я осталась,
А ночью мы в любовной страсти и соединились.
В любви негодник, этот, силачу не уступает,
К нему я привязалась с тех пор и душой и телом,
Расстаться с ним невмочь мне, сердце от любви страдает,
Поэтому к тебе приехала за этим делом.
Не можешь ли его в скиту монашенкой оставить,
Одеть в одежду женскую, как будто ученицу,
Им тоже без меня ты можешь также насладиться,
И удовольствие себе от близости доставить»?
Предлог услышав, настоятельница согласилась
С охотой, так как в их скиту сюцая потеряла
И с этих пор «монашенка» в их ските поселилась,
Которая любовницей монашенок всех стала.
Она в келье Цзингуань с тем именем же поселилась,
И по ночам монахинь своей страстью развлекала.
Потом двоим приехать им к ней дама приказала,
И настоятельница с «ученицей» к ней явилась.
С тех пор втроём они все ночи вместе проводили,
Деля с ним ложе, входя в соитье попеременно,
Испытывая страсть любви, когда его делили,
Истачивали силы юноши так постепенно.
В конце концов, любовник их, не выдержав, скончался,
От горя их потри, обе дамы заболели,
И умерли, покончив с жизнью, так как он расстался
С обеими, они собой уж больше не владели.
Со смерть же игуменьи настало окончанье
Скита их, от которого все боги отвернулись,
Монахини, её похоронив, домой вернулись,
Так все за их деянья получили воздаянье.

4. Доклад о бородатом незнакомце
Когда царь Янди был в Цзянду, потом его оставил,
Отдал советнику Ян Су приказ свой, высочайший,
Чтоб он остался в нём и западной столицей правил,
И чтоб в ней разбирался каждый случай бы, редчайший.
Ян Су своим высоким положением гордился,
Считал, что с ним никто во всей стране бы не сравнился,
Что ниже его все там государственные лица,
Купался всегда в роскоши, переходя границы.
Всем почестям он потакал, идущим за пределы,
И нарушал установленья и все предписанья,
Болел от своей как бы значимости осознанья,
Что сказывалось всегда пагубно на его деле.
И если разговаривали с ним большие лица,
Иль выражали посетители ему почтенье,
Он принимал их, сидя, как бы с видом снисхожденья,
И не желал ответно никому он поклониться,
Когда же отбывал куда-нибудь он, уезжая,
То брал всегда себе кучу рабов в сопровожденье
И девушек красивых, себя ими окружая,
И требовал от всех к себе огромного почтенья,
Да, прилагал усилья, будто был правитель, властный,
В последние же годы ещё больше стал он важным,
Волненья возникали, то казался он отважным,
Как будто он спасал от краха весь народ, несчастный.
К нему пришёл раз Ли Цзин, потом князем Вэйским ставший,
Но всё ещё обычным человеком оставался,
Об одном плане он рассказывал ему, пред ним стоявши,
Ян Су же его принял, сидя, даже не поднялся.
Ли Цзин к нему тут подошёл и в пояс поклонился,
Сказав: «Во всей империи сейчас царит волненье,
Все люди, смелые, выходят из-пол подчиненья,
Желая власти, нужно, чтоб народ остепенился.
А Ваша Светлость – слуга императорского трона,
Должна всё делать, чтоб народ поступки привлекали,
Когда вы с кем-то говорите, нужно, чтоб вставали.
Чтоб уваженье было б взаимным, как власть закона.
Ян Суна выражение лица вдруг изменилось,
Он встал и посетителю низко поклонился,
Он принял к сведенью, что на приёме с ним случилось,
Их разговор приятным был, и Ли Цзин удалился.
Когда Ли Цзин стоял ещё, все планы излагая,
То девушка одна, рабыня, на него глядела,
Вниманье всех своею красотою привлекая,
И красным веером от мух перед собой вертела.
Когда Ли Цзин прощался, то за ним она спустилась,
И, подойдя к его слуге, о нём всё разузнала,
Кто он, и где живёт, всё то она запоминала,
Когда ответил тот, она кивнула, удалилась.
После того, как Ли Цзин в обиталище вернулся,
В начале пятой стражи в дверь вдруг стук, тихий, раздался,
Он уже спал, то тут от стука в дверь сразу проснулся,
И удивлённый, кто это мог быть, с ложа поднялся.
Открыл дверь, там та самая красавица стояла,
Одетая вся в фиолетовое одеянье,
Что днём у Яна в доме привлекла его вниманье,
На палочке, что на плече была, сумку держала.
Ли Цзин спросил, она кто, и у ней дело какое,
Сказала та: «Рабыня - я, пришла из дома Яна,
Простите за приход, не знаю, поздно или рано,
Не впустите меня? Я говорить не могу, стоя».
Её впустил он. Та сняла пальто и шляпу прежде,
Стояла перед ним красавица, в глазах - сиянье,
В своей прелестной красоте, в изысканной одежде,
Смотрела гордо, с безупречным самообладаньем
Сказала: «Долго Яну я, советнику, служила,
За это время многих я достойных повидала,
Но вот таких, как вы, ни разу в жизни не видала,
C таким само-достоинством людей не находила.
Лоза одна ведь, виноградная, расти не сможет,
Ей нужно дерево, высокое, для поддержанья,
Такое дерево необходимо и мне тоже,
Хочу найти опору в вас, таком, для проживанья».
- «Но как же так?! – услышав это, Ли Цзин удивился, -
Ведь Ян – советник, императорский, все в царстве лица
Его боятся, он имеет власть даже в столице,
Он много почестей от императора добился».
- «Но он всего лишь живой труп, и нечего бояться, -
Она сказала, - многие рабыни это знали,
Ведь у него нет будущего, многие сбежали,
Он даже не ловил их, и не нужно опасаться.
Я всё это обдумала, не нужно волноваться».
Ли Цзин спросил её о родственниках, та сказала:
- «Меня зовут Чжан, могу по-другому называться,
Когда найду любимого, которого искала».
Ли Цзин спросил её: «А сколько твоих поколений»?
- «Я – старшая», - она сказала и заулыбалась.
Он посмотрел на кожу, на манеру поведенья
И на осанку, ангелом ему та показалась.
То, что её компания его слегка пугала,
Как неожиданность её такого появленья,
Но вместе с этим же, и радость ему доставляла,
Сколько и неуверенности, даже опасенья.
При виде, мыслей тысяча его ошеломила,
Которые в мозгу его, как кони, суетились,
Она душевного покоя его вмиг лишила,
С ней у дверей все неожиданности вдруг столпились.
Прошло дней несколько, он услыхал, что её ищут,
Он тут же приказал надеть мужскую ей одежду,
На лошадь посадил и взял для их поездки пищу,
Поехал с ней в Тайюань, питая, кров найти, надежду.
В пути они в гостинице Линши остановились,
Кровать была разобрана, и на плите варилось,
Но не было ещё готово, мясо, лишь дымилось,
А лошади их две в то время в стойле находились.
Чесала волосы она, стояла у постели,
Которые своей длиной до пола доходили,
Ли Цзин был с лошадьми, они в кормушке сено ели,
Спокойно так часы, вечерние, их проходили.
Внезапно перед ними там мужчина появился,
Приехав на хромом осле, был среднего он роста,
С курчавой красной бородой, на полог повалился
Взяв подголовник, стал на Чжан смотреть он, лёжа, просто.
Перед плитой он бросил кожаный мешок, кровавый,
Глядел, как госпожа Чжан волосы свои чесала,
Красавица как будто взгляд его не замечала,
Чесала свои волосы, вид сделала усталый,
Ли Цзин был в ярости, и думал, что он сделать должен,
Как бы за лошадьми ухаживать всё продолжая,
Чжан собрала все волосы в единый узел, сложный,
И посмотрела на лицо пришельца, изучая.
Затем сигнал поддала Ли Цзин за его спиною,
Чтоб он не суетился и спокойным оставался,
Поправила халат свой своей нежною рукою,
К пришельцу подошла, который ею любовался,
Спросила его имя. «Меня Чжан зовут», - ответил.
- «И имя моё тоже Чжан, - она ему сказала.
Слова её он с некою даже прохладой встретил,
- «Могла бы младшей вашей быть сестрой, если бы знала».
Затем она спросила о его всех поколеньях.
Сказал он ей: «Три поколенья до меня рождалось,
А сколько поколений было ваших при рожденье»?
-«Я – старшая», - она сказала и заулыбалась.
-«Сегодня счастлив я, - сказал он, радость проявляя, -
Так как нежданно младшую сестру я сейчас встретил».
Она позвала Ли, на Чжана головой кивая,
Сказав: «Знакомься, старший брат мой, здесь меня приметил».
Ли ловко ему поклонился, и они все сели,
- «А что готовите вы здесь», - спросил Чжан их, зевая.
- «Баранину, - сказали те, - вы к ужину поспели».
- А я проголодался, - молвил гость, слюну глотая.
Сходил на рынок Ли, кунжутный хлеб принёс собою,
Чжан нож из сумки взял, порезал мясо всё в мгновенье,
Затем за стол все сели и насытились едою,
Остатки мяса Чжан собрал, ослу дал на съеденье.
Затем спросил пришелец Ли: «Как ты, бедняк, по виду,
Смог с девой познакомиться, необыкновенной,
Такой»? Ответил тот: «Я посчитал это б обидой,
Такой вопрос, ответил вызовом бы непременно.
Может и беден я, но у меня есть чувство чести,
Я никому бы на вопрос такой бы не ответил,
Но ты спросил, как старший брат, который сестру встретил
Скрывать не буду, расскажу, как стали жить мы вместе».
И рассказал он всё, как с ними всё то получилось.
- «Куда же ты теперь пойдёшь», спросил тут Бородатый.
- «Хотим в Тайюане скрыться мы, пока всё не открылось,
Там буду содержать её, хоть я и не богатый».
Сказал ему тот: «Если так, то поступай, как знаешь,
Тогда ты ничего и для меня сделать не сможешь,
Так как и у тебя дел много, мне ты не поможешь,
Я думаю, что ты в делах всех верно поступаешь.
Здесь где-то есть вино, чтоб можно было бы напиться»?
- «Недалеко от нас находится лавка пивная,
Там крепкое вино должно в бутылках находиться», -
Сказал Ли и купил, за стол пришельца приглашая.
Садясь за стол, сказал Чжан: «Есть к вину еды немного,
Осмелюсь предложить ли»? Вежливо Ли согласился,
Чжан сумку взял, которая стояла у порога,
Стал открывать её, над нею низко наклонился,
И вынул человека голову, печень и сердце,
Но голову убрал назад, порезал всё другое
Ножом, разложил на тарелке на столе, посыпал перцем,
Вдвоём они уселись и поели всё такое.
Сказал Чжан: «Это сердце – подлеца и негодяя,
Его преследовал я десять лет все с нетерпеньем,
Поймал, огромное почувствовал я облегченье
Сейчас, его сердце с вином и перцем поедая.
Судя по виду вашему, вы - человек способный,
И едите в Тайюань, а там знакомы вы с кем-либо,
Особенным, тем, кто имеет статус благородный,
Кто необычен по себе сам, иль другого типа»?
- «Раз встретил я того, о ком сказал бы, настоящий
И замечательный он человек, который мало.
Так как он обладает мужеством в делах, творящим,
Другие хороши - быть канцлером иль генералом.
- «Как его имя»? – тот спросил. «То ж, что и я имею».
- А возраст»? «Двадцать лет». «Какое у него занятье»?
- «Он – сын правителя, сойтись с ним я мечту имею».
- «Он – тот, кто нужен мне для нужного мне предприятья.
Я должен с ним увидеться, как мне добиться встречи»?
- «Есть у меня друг Лю Вэньцзин, они друг друга знают,
С ним можете его увидеть и вести с ним речи.
Но для чего он нужен вам? Он всех ведь избегает».
Ему сказал Чжан: «Как-то мне гадалка рассказала,
Что в городе Тайюане было света излучение,
И кто-то необычным озарился там свеченьем,
И чтоб я посетил тот город, мне она сказала.
И если завтра ты  уедешь, то когда там будешь»?
Ли посчитал в уме, назвав день, когда там он будет.
Сказал ему Чжан, что он встретиться с ним не забудет:
- «Жди на мосту Фэн-ян меня, когда прибудешь».
И быстро прыгнул на осла он с этими словами,
Махнув рукой, при этом, так он с ними попрощался,
Как будто улетел, от них в мгновение умчался,
Те не успели проследить, исчез под небесами.
Ли Цзин и госпожа Чжан будто бы одновременно
Напуганы и рады продолжали оставаться,
Сказал Ли: «Человек такой вот, необыкновенный,
Другого не обманет, и не нужно нам бояться».
Они отправились в путь быстро, вовремя добрались
До города Тайюаня, где знакомые их были,
И с Чжаном на мосту том встретились, посовещались,
Потом с ним вместе друга Лю Вэньцзина посетили.
Ему сказали: «Привели мы физиогномиста,
Он в человеке все возможности увидеть может,
Сказать его способности, и кем он станет тоже,
Определить может царя, даоса иль артиста».
Лю Вэньцзин сам считал, что друг его чем-то отмечен,
Хотел ему помочь подняться и решить задачу,
Узнав, что гость читает по лицу людей удачу,
Послал гонца, чтоб друга пригласить к нему для встречи.
Гонец не раньше прибыл, чем у них друг появился
Без обуви, в рубашке был, одежда состояла
Из меха, он в весёлом настроенье находился,
Лицо его же необыденность в чертах являла.
Мужчина с бородой сидел от них всех в отдаленье,
Когда прибытие увидел, сердце застучало,
Он испытал от вида прибывшего вдруг волненье,
Ему о будущем приятеля всё ясно стало.
Когда они с вином чаш несколько опустошили,
Он отозвал Ли в сторону, и так ему признался:
- «Я вижу, что лицо его царя черты явили».
Ли передал Лю это, и тот радостным остался.
Сказал им бородач, когда они вышли наружу:
- «На девять из десятка больше я в этом уверен,
Мне у даоса-друга в этом убедиться нужно,
И надо было бы, чтоб им ещё он был проверен,
Придите в день такой-то в полдень вы в таверну вместе
На улице торговцев лошадьми, что на востоке,
Увидите осла и мула у ворот в том месте,
Немедленно входите и не ошибитесь в сроке.
На этом все они расстались, срока встречи ждали,
Ли Цзин и дама Чжан то сделали, что им сказали,
Пришли во время, нужное, животных увидали,
Когда вошли в таверну, их там двое ожидали.
Даос и Бородач вино за столом, сидя, пили,
Увидев их входящих, с удовольствием поднялись,
Занять места напротив них и выпить предложили,
В восторг оба пришли, что наконец-то их дождались,
После того, как дюжину чаш выпили все вместе,
Сказал тут Бородач: «Тебе я деньги там положил -
Сто тысяч серебра под шкафом, спрячь в своём их месте,
И мою младшую сестру оставь в том месте тоже.
В такой-то день к мосту Фэняна приходи на встречу.
Тогда всё станет ясно, будущее прояснится,
В тот день на многие вопросы я тебе отвечу,
И будет видно, как дальнейшая судьба сложится».
В назначенное время Ли пришёл, уже там были
Даос и Бородач, они его там поджидали,
Поехали к Лю все, там только что установили
Доску для шахмат, и на ней фигуры расставляли.
Он поприветствовал их, и немного поболтали,
Послал письмо Лю к именитому Вэньхуану срочно,
Где пригласил смотреть игру, которую играли,
Потом играл с даосом он при наблюденье очном.
А Бородач и Ли стояли сзади и смотрели.
Когда же будущий царь Вэньхуан вдруг появился,
На внешность, благородную, его все поглядели
Он занял своё место, но пред этим поклонился.
Все поразились, взгляд его наполнен был сияньем,
Казалось, что внезапно ветерок подул прохладный,
При его виде у даоса отвлеклось вниманье,
И он расстроился, с его игрой было неладно.
Он сделал ещё ход, затем сказал всем обречённо:
- «Игра проиграна! Нельзя здесь ничего добиться!
Что ещё скажешь»!? И покинул доску огорчённо.
И оба попросили разрешенье удалиться.
Покинув дом, они судьбе решили покориться,
Даос сказал Бородачу: «Мир это не твой больше!
Тебе здесь нечего уже задерживаться дольше,
Не порть себе жизнь». И они отправились в столицу.
Сказал Ли Бородач: «И вы должны вернуться тоже
С моей сестрою Чжан в столицу по дороге, длинной,
А по приезду сразу посетить мой дом, старинный,
Такой-то дом, на улице, что у горы подножья.
Так как к моей уж сестре Чжан ты присоединился,
Но у тебя вещей нет, никакого состоянья,
Поговорим о том во время нашего свиданья,
Представлю я жене тебя своей, чтоб с ней сдружился.
Приди ко мне ты в любом случае и непременно,
Где б ты в назначенное время бы ни находился».
Сказав слова эти, вздохнул он и исчез мгновенно.
Ли Цзин, вернувшись к лошади, домой с ней возвратился.
Когда он с госпожою Чжан добрался до столицы,
Отправился в то место и ворота обнаружил
Из досок, маленькие, где решил остановиться,
Подумал, не ошибся ли, совет ему был нужен.
Когда в ворота постучали, их быстро открыли,
Тот, кто открыл им, был охранник, низко поклонился,
Сказав «Вас господин Чжан ждал, чтоб вы довольны были,
Мне приказал вас встретить, и при вас, чтоб находился».
Через ворота, внутренние, он повёл в покои,
Что более величественными всё становились,
У врат сорок рабынь стояли, все им поклонились,
Двадцать рабов сопровождали их в пути обоих.
Их провели в восточный зал с высокими стенами,
Где множество редких камней в коробочках лежало,
Заполнено всё было драгоценными вещами,
Великолепие зеркал, богатства поражало.
Им дали время отдохнуть, они лица умыли,
И слуги принесли им всё, они что захотели.
Когда они одежды драгоценные надели,
- «Идёт Чжан, Третий Господин»! - им громко объявили.
Тут появился Бородач в роскошном одеянье,
В накидке меховой с опущенными рукавами,
Наряд был разукрашен драгоценными камнями,
Был на правителя похож он в ярком весь сиянье.
Он радостное чувство проявил при приближенье,
Сказал жене, чтоб вышла поприветствовать прибывших,
Та выглядела вся как существо из небес, высших,
Которое на землю совершило снисхожденье.
Затем кудрявый бородач повёл их, приглашая
В зал, главный, где уже накрыто было угощенье,
Роскошное, которое царям лишь подавая,
Высоких угощали только лиц при посещенье.
Когда сели за стол все четверо, то появились
Там двадцать музыкантов, они музыку играли,
Такую, что казалось, что они с небес спустились,
Дарили им мелодии, что смертные не знали.
После еды вино подали, весело всем стало
Сидящим, а потом все начали пьянеть помалу,
И слуги вынесли им из восточного тут зала
Столов двадцать, покрытые все были покрывалом.
Когда открыли их, там драгоценности лежали.
Сказал Чжан: «Это всё моих сокровищ состоянье,
Там документы и моих богатств всех описанье.
Всю собственность свою вам отдаю, чтобы забрали.
Увидев удивлённое лицо Ли, он заверил:
- «Да, всё то – ваше, почему бы нет, на самом деле?
Хотел достичь чего-то в этом мире я, и верил,
Что мне удастся это, так и небеса хотели.
Хотел бороться, получить господство я над всеми.
И думал, что за двадцать-тридцать лет это удастся,
Но вдруг я понял, а зачем мне с вами оставаться,
Когда правитель уже есть над всеми: этими и теми?
Любой Ли из Тайюаня есть правитель, превосходный,
В теченье трёх-пяти лет установит мир повсюду.
Зачем же в этом мире прибегать тогда мне к чуду.
И вмешиваться в вашу жизнь, менять процесс, природный?
И с вашими способностями править ещё вами?!
Но это ж невозможно! Вы себе сами – опора!
Служить правителю, мир принося, должны вы сами,
Достигните высоких должностей, служа, вы скоро.
Для этого вам нужно отдать сердце в услуженье,
И не жалеть всех ваших сил, когда вы остаётесь.
Использовать все ваши качества, как и уменье,
Став в деле выдающимся, успехов вы добьётесь.
Чжан, моя младшая сестра, оставшаяся с вами,
Как женщина из благородного происхожденья,
С её небесной формой феи и её дарами
Лишь увеличит почести в дальнейшем восхожденье.
Она лишь только могла распознать твою природу,
Через тебя она и своих почестей добьётся,
Её, как твоей супруге делать чудо удаётся,
Она всегда будет приятна всякому народу.
То, что сейчас в стране лишь лучшие все единятся,
И создают в содружестве своём одно движенье,
Чтоб с созидательными силами вместе собраться,
Одно из вех вашей эпохи, и не совпаденье.
Уж так устроено в природе всё для исправленья:
От рева тигра может в мире буря подниматься,
А от дракона зова - облака в небе собраться,
Когда свершаются на свете времени веленья.
Ты с истинным правителем в стране здесь оставайся,
И не жалей своих сил, помоги ему в работе,
Богатствами, дарами, что я дал, распоряжайся,
Чтоб крепла власть его, благодаря твоей заботе.
А через десять лет, в ли тысяче к югу отсюда,
Произойдёт то, что и будет в царстве этой вехой,
Тогда и моё дело увенчается успехом,
И я порадуюсь произошедшему там чуду.
Вдвоём вы в храме принесёте жертвоприношенье,
Вина мне поднесёте, сможете меня поздравить,
А также и себя поступками в стране прославить,
И это будут наши общие все достиженья».
Затем позвал он слуг всех и построил их всех вместе,
Сказав: «Ли, господин, а также Чжан, его супруга,
Отныне - ваши господа, держитесь друг за друга,
Всё делайте для них, чтоб вас ценили в этом месте».
И после этих слов он и жена на лошадь сели,
И взяли одного раба для их сопровожденья.
И через два шага исчезли вдруг в одно мгновенье,
Как будто, превратившись в дымку, в небо улетели.
Владенья Ли из всех являлись самыми большими,
Поддержку оказал он с ним растущему влиянью
Вэньхуану, ставшему царём с богатствами такими, (Тайцзуну)
Принёсшему своей стране порядок, процветанье.
В десятый год эпохи «Добродетельного Взгляда» (636 г.),
Когда был канцлером Ли Цзин, пришло с юга известье:
«Сто тысяч варваров с главой огромного отряда
Бунтовщиков на тысяче судах напали вместе
И, вторгшись в область Фую, там правителя убили,
Изгнав всех императора слуг из других селений,
Свои бандитские законы там установили,
Ограбили народ весь и творили притесненья».
Но вскоре ситуация на юге изменилась,
Всех варваров изгнали, а восставших покорили,
Ли понял сразу, сила некая там применилась
Бородача, враги, столкнувшись с нею отступили.
Ли Цзин жене сказал об этом радостном свершенье,
Они надели праздничные на себя одежды,
Поздравили друг друга, совершили подношенья
Вина юго-востоку, оправдавшие надежды,
И поклонились образу. Всё было очевидно,
Что совершенный муж может надеяться подняться -
Не обязательно и стать правителем, как видно,
Но в обстоятельствах всех должен честным оставаться.
Субъекты все, коварно кто сверженье замышляют,
Похожи на рабов, что не хотят катить колёса
Повозки. Есть причина, по которой процветает
Дом правящий, понявший изменений всех вопросы.
Считают, что князь Вэй, помимо навыков военных,
Имел поддержку Кучерявой Бороды в сраженьях,
Так небеса при помощи чудес, обыкновенных,
Влияют на жизнь нашу и вершат свои творенья.


5. Доклад об опрометчивых шутках
Вся жизнь предрешена, случайностей в ней не бывает,
Пошутишь вот, однажды, шутка правдой обернётся,
Сойтись в стеченье обстоятельствам, как удаётся,
Того, кто б ни был с семью пядями во лбу, не знает.
Толкуют, будто бы дела предрешены заранее,
Так, кто-то бы однажды пошутил и ненароком
Сказал со смехом что-то, или помянул по брани,
И вскоре оно вышло. Это служит нам уроком.
Иль в Новый год, в канут, устроит кто-либо гаданье,
И всё это сбывается. И что же это значит?
И почему так получается, и не иначе?
Как слово с действием срастается так в мирозданье?
Во время разговора, при шутливой ли беседе
Не духи ль затаились рядом с нами или бесы,
Невидимые глазом, чтоб знать наши интересы,
Они-то и творили разговор, мысля о вреде.
А это значит, что всё происходит не случайно:
Всё только так: не отнимая и не прибавляя.
А мы потом гадаем, что всё так необычайно
Вдруг в жизни происходит, ничего не понимая.

К примеру, когда в год «Высокого Успокоенья»
Династии Сун некий Ван жил, человек достойный,
Ехал сдавать экзамены в столицу без волненья,
И чувствовал себя вполне уверено, спокойно.
Раз, вечером, в квартале Янлифан он оказался,
Где у него назначен пир был, чтоб повеселиться,
Увидел, проходя, одну красивую девицу
У дома одного и наблюдать за ней остался.
Она ждала кого-то, беспокойство проявляя,
Стояла у ворот, его увидев, отвернулась,
Но всё же не ушла, по сторонам взгляды бросая
Но так и не дождалась, и потом домой вернулась.
В начале первой стражи же домой он возвращался,
Расслабленный немного, под хмельком всё находился.
Кругом всё было тихо, возле дома оказался,
Где девушка жила, в том месте он остановился,
Подумал: «Вот бы ночью с ней в постели оказаться,
И обладать ею! - при этой мысли рассмеялся, -
А может быть, есть вход к ней, вот бы с нею мне остаться
Хотя бы одну ночку, я бы ею наслаждался».
Прошёл он вдоль стены, и со стены что-то упало,
Он наклонился и поднял. Кусок был черепицы,
Луна тут из-за тучки вышла, и светлее стало,
Увидел надпись: «Этой ночью нужно нам решиться,
Увидимся при третьей стражи. Жди на этом месте».
Хмельному Вану показалось всё это забавным,
Подумал: «Вот с красавицей ночь провести бы вместе»!
И это было для него в то время самым главным.
- «Но интересно знать мне, кто здесь с кем договорился?
А подшучу-ка я над ними, наблюдая сцену».
И черепицу перебросил он через ту стену,
И, спрятавшись за угол дома рядом, затаился.
Прошло какое-то там время, парень появился,
Руками шарить под стеной стал, было всё напрасно,
Он тяжело вздохнул, видать расстроился ужасно,
Потурив голову, тихо от дома удалился.
В тени стоявший Ван, всё наблюдал из-за укрытия,
Подумал: «Что же будет дальше? Подожду намного,
Увижу, разворачиваться как будут событья.
Чем встреча их закончится? Не мне судить их строго».
Была луна, но в третий страже вдруг туман сгустился,
Ван протрезвел, спать не хотел. «Но чем я занимаюсь? –
Подумал он, - здесь над влюблёнными я забавляюсь».
Но вдруг в стене сплошной, один проход рядом открылся.
Луны луч осветил прелестное лицо девицы
А позади неё старуха старая стояла,
Наверно, няня, ей корзину с чем-то передала,
Как будто убегать собрались, стали торопиться.
Ван вышел из убежища и подошёл вплотную
К ней, та воскликнула: «Это не он ведь, мы пропали»!
Служанка крикнула: «Живей - в дом»! Но они стояли,
Так как он путь загородил им, речь сказав такую:
- «Попробуйте-ка убежать! Здесь вас ждёт наказанье!
Девице из порядочной семьи не подобает
Глубокой ночью тайно с кем устраивать свиданье,
Я крикну, вас потащат в суд, ведь так всегда бывает.
Ославят вас, позор ляжет на всё ваше семейство,
Над вами же угроза осуждения нависла,
Вам трудно станет жить всю жизнь, хоть это не злодейство,
Бежать сейчас вам от меня нет никакого смысла.
Сказать я должен, хоть и нахожусь я здесь случайно,
Но встреча так предрешена заранее судьбою.
Вам ничего не остаётся, как пойти со мною,
Ничто вас не унизит, я богатый чрезвычайно,
К тому же я учёный - цзюйжень, и сюда я прибыл,
Чтоб сдать экзамены». Девица тут вся задрожала,
Расплакалась, не знала, делать что, няня сказала:
- «И верно! Шум не надо поднимать, кто он бы ни был,
Последуем за ним, а то греха не оберёшься,
Не ровен час, нас кто-нибудь увидит в этом месте,
Иль матери своей на глаза ты попадёшься».
Они отправились в его гостиницу все вместе.
Как будто в горе девушка всё плакать продолжала,
И что бы он не говорил, поток её слёз лился,
Когда её взял за руку Ван, плакать перестала,
Покорно шла в гостиницу, где Ван остановился.
Он проводил её в отдельный номер и спустился,
Оставив её с няней, чтоб за ней она глядела,
Когда она пришла в себя, студент к ней обратился,
Спросив её: она кто, почему бежать хотела.
- «Я из семьи Цао, - сказала, - мой отец скончался,
Жила я с матушкой, как дочь одна, горя не знала,
Когда мать меня выдать замуж выгодно желала,
Тогда со мною в душе кризис этот и начался.
К нам в дом захаживал сын тётки, умный и приятный,
И я была не прочь в дальнейшем с ним бы обручиться,
Няня сказала матери, он мог на мне жениться,
Но воспротивилась мать, и мне стало всё понятно,
Так как семья была простой, учёных не имелось,
Тогда велела няне я, с ним сговориться тайно,
Он черепком ответ дал, у меня возникла смелость,
Но тут вы оказались на пути нашем, случайно».
Ван рассмеялся и поведал ей всё, что случилось,
Что черепицу бросил он во двор так, шутки ради,
Тот парень приходил, но у него не получилось
Её супругом стать, в тени следил за ним он сзади.
- «Так он там был»?! – воскликнула девица, плача.
- Да, - Ван сказал, - была предрешена так встреча наша
Назад пятьсот лет, мы о чём не знали с тобой даже,
И это в жизни не могло произойти иначе».
Что оставалось делать ей? И дева уступила
Учёному, который молод был, красив, к тому же,
Он полюбил её, и она тоже полюбила,
После экзаменов стать собирался её мужем.
Пришла пора экзаменов, но цзюйжэнь провалился,
Любовь его к этой прекрасной деве захватила,
Поэтому тому провалу он не огорчился,
С утра до вечера был с ней, она его любила.
О возвращении домой забыл он совершенно,
Все ночи проводил с ней, а любовь всё возрастала,
Так жил, заканчивались его деньги постепенно,
Когда жить стало не на что, то Цао помогала.
Бывало, он испытывал большие затрудненья,
И деньги всякий раз она ему давала,
Их из своей бамбуковой шкатулки доставала,
Шли месяца, пока отец ждал сына возвращенья.
Отец стал справки наводить, ему всё рассказали:
- «Ваш сын живёт с одной девицей, и души не чает
В ней, ей он только занят, времени не замечает.
До возвращенья ли ему? Чтобы его не ждали».
Разгневанный отец послал к нему слуг с указаньем,
Чтоб он домой тот час к нему, не медля, возвращался,
Затем же со столичными знакомыми связался,
Просил дать денег сыну на проезд и пропитанье.
Что было делать юноше? Ему пришлось проститься
С возлюбленной: «Я должен ехать, вернусь непременно,
Попробую поговорить с отцом, чтобы жениться,
А ты меня жди здесь, люблю тебя самозабвенно».
Они в слезах простились, и домой Ван возвратился,
Узнав, что получил отец по службе повышенье,
И должен ехать с ним в Фуцзянь по его назначенью,
Сказать отцу Ван о своей женитьбе не решился.
Но он в душе терзался, поминутно вспоминая
Свою возлюбленную, сделать ничего не смея,
А девушка его ждала всё, денег не имея,
И с каждым новым днём всё больше приходя в отчаянье.
А деньги быстро таяли, что у неё остались,
Так как растратил половину Ван, когда жил с нею,
Хоть они вместе с няней экономить и старались,
Но деньг было мало, приходила им идея:
«А не вернуться ли домой»? Но девушка боялась,
Что скажет мать, возможно, о ней слухи распустили,
И тут пришла печальная весть – матушка скончалась,
Посовещавшись меж собою, женщины решили,
Её побег после исчезновения открылся,
Мать плакала всё время, и от этого скончалась,
Сын тётки, испугавшись новости, куда-то скрылся
В их жизни полоса бед и лишений начиналась.
Подумав обо всём, случилось что, она сказала:
- «Здесь нет у нас уже и не родных и не знакомых,
Немного денег всё ж осталось, но весьма их мало,
Нам ехать к Вану надобно, пока долгов нет новых.
К тому же, из Баньцзина до Чжэнси путь, невеликий,
Другого выхода нет, как бы ехать не хотела»!
И сразу же она мамке нанять лодку велела,
Попали из столицы в Гуанлин, город многоликий.
Все деньги - на исходе, как там сразу оказалась,
К тому ж, в дороге няня, простудившись, заболела,
И вскоре сразу умерла, лишь малость проболела.
Что делать и куда податься? Дева растерялась.
Гуанлин, ныне Янчжоу, град богатый, достославный,
Ещё в древних стихах о нём поэты так писали:
«Янчжоу есть красивых проституток город, давний,
Где множество «дымных цветов» кварталы украшали».
Ещё были слова: «Стоят мостов двадцать четыре,
Луна пятном висит над ними в вышине, небесной,
Красавицы, будто из яшмы, по речной всей шире,
Слышны флейт звуки, ликами любуюсь дев, прелестных».
Там повелось, что все чины и богачи хотели
Найти себе наложниц, дев, прекрасных, для услады,
Поэтому все улицы там своднями кишели,
Красавиц приглашали отдавать себя за плату.
Одна из них приметила красивую девицу,
Которая сидела в лодке, слёзы проливала,
И сводница решила, подойдя к ней, подольститься,
И та ей о своей несчастной жизни рассказала:
- «Я еду из Чжэси до Бяньцзина, и ищу мужа,
Со мной была кормилица, то вот она почила,
А деньги кончились, мне кто-нибудь богатый нужен,
Кто дал б мне денег, чтоб я няню бы похоронила».
Тут подошла ещё сводня одна, и ей сказала:
- «В таком деле вам с Да Су посоветоваться надо,
Поможет он, но требуется за совет награда».
Красавица в полной растерянности пребывала,
Сказала им: «Почтенные, меня к нему сведите».
И вскоре подошёл мужчина, и он ей предложил:
- «А вы пока что у меня немного поживите,
А там решим, что делать дальше, у меня есть ложе».
Позвал он для неё носильщиков двух паланкина
Всем своим видом показав своё ей положенье,
Как честного и состоятельного господина.
Произведя хорошее на неё впечатленье.
Она решила, что он человек вполне хороший,
Поэтому отправилась за ним без страха следом,
И что ей было делать?! И кто мог помочь советом?
Могла ли знать, что он мошенник и обманщик тоже.
Су Да был содержателем певичек для борделей,
Так он поймал в свою сеть для богатеньких подружку,
Его дом домом был «дымных цветов», на самом деле,
Когда пришли, то поняла, что поймана в ловушку.
Но что поделаешь? Кого звать? И куда деваться?
Певичкой стала так, Су Юань имя получила,
А её Ван с отцом всё продолжал там оставаться,
Прошло так года два, она всегда его любила.

Когда же Ван опять в свой срок в столицу возвращался,
Чтоб сдать экзамены, то в Янчжоу остановился
У друга, в академии с кем раньше он общался,
И каждый раз при встрече с ним он пил и веселился.
Служил судьёй в управе друг, устроил угощенье,
Куда своих прежних друзей он пригласил немало,
Предполагалось там на пир певичек приглашенье,
Ван видел, на него дева одна взгляды бросала,
Будто приглядываясь, тайно на него глядела,
Подумал он: «Похожа как на Цао из столицы»!
Тогда спросил у друга имя этой он певицы,
Но имя Су Юань той ничего с ним не имело.
Чем больше на неё смотрел, тем больше убеждался,
Что её лик, её стан, её голос – всё ему знакомо,
Что раньше с этой девушкой он где-то миловался,
Она была возлюбленной, он был у её дома.
Он, захмелев, со своего места приподнялся,
Как будто бы хотел уйти, та сразу с места встала,
И подошла к нему, слезинка со щеки упала,
Лицо страданье исказило, и он с ней остался.
- «Так, значит, это - ты? – спросил он, боль внутри скрывая,
В глазах стояли слёзы, – но как здесь ты оказалась»?
Она поведала ему всю жизнь свою, рыдая,
После того, как потеряла всё и с ним рассталась.
Он слёзы сдерживал едва, печальный и смущённый,
И отказался от вина, на недуг свой сославшись,
С хозяином простился, уйдя с нею, огорчённый,
В гостиницу, в которой жил, на всё ночь с ней оставшись.
На ложе оба возлегли, о страсти говорили,
И о своих обидах, чувства прежние остались,
О том, что за два года жизнь их в прошлом не забыли,
И что друг друга разыскать потом в стране пытались.
Ван утром сказал другу (с ним беседа состоялась),
Чтоб припугнул судом тот Да Су за его деянья,
За то, что женщина, порядочная, оказалась
В его бордели, и что понесёт тот наказанье.
Так Су Юань сумела вырваться из заведенья,
Постыдного, и весте с ним отправилась в столицу,
Где сын у них родился после брака заключенья,
Впоследствии, как вырос, стал начальником трудиться.
Потом они об этой шутке часто вспоминали,
Правда, жена жизнью едва своей не поплатилась,
Но кончилось всё хорошо, супругами так стали,
От брошенного черепка во двор семья родилась.

История, другая, путаницей обернулась,
Которая, так тоже, из-за шутки начиналась,
Где оговорка к молодым удачей повернулась,
Соединить их вместе через случай постаралась.
В провинции Чжэцзян жил Цзян Тин, молодой учёный,
Принадлежал к сословию конфуцианцев, местных,
Но был он легкомысленным и шутником, известным,
Шутя, он попадал впросак, но не был огорчённым.
Сидеть он дома не любил, гулял всегда с друзьями,
По водам путешествовал, природой наслаждался,
Раз в голову пришла ему мысль побывать в Шаньяне,
Уговорил друзей поехать с ним, и в путь собрался.
Его друзья всегда были торговцами-купцами,
В отличье он него, людьми серьёзными являлись,
Во время путешествий занимались все делами,
И, завершив дела свои, веселью придавались.
Сказал он: «Превосходных мест в Шаньяне много,
Невиданной красы стоят высокие там кручи,
В расселинах же скал журчат ручьи, рождая тучи,
А между скал там восхитительная есть дорога.
Места эти лежат недалеко от Шаосина,
Нам нужно туда съездить». И тогда друзья решили
Пуститься вместе в путь, доехали до Цяньтанцзина.
Там взяли лодку и до места нужного доплыли.
Когда друзья Цзян Тина своим делом занимались,
Он посетил горы Цзишань, красою насладился,
И с ними встретился, они в обратный путь собрались,
Он с ними возле Чжузи в это время находился.
Вокруг зелёные поля покровом расстилались,
В вечернем солнце весь этот пейзаж преобразился.
Они решили отдохнуть, поужинать собрались,
Внезапно дождь пошёл, и ливень разразился.
И, как на грех, они зонтов с собой не захватили,
Со всех ног бросились в лес, а когда же добежали,
Увидели дом, где с навесом ворота стояли,
И встали под навес, хотя и мокрыми все были.
Одна створка ворот как бы была полуоткрыта,
И Цзян, шагнув вперёд, толкнул её своей рукою.
- «Какой бесцеремонный ты, - сказал тут друг сердито, -
В чужой дом лезешь, хочешь, чтоб смеялись над тобою?
Давай-ка, постучим». «Еще чего, - тот рассмеялся. –
Здесь тесть живёт мой». «Помолчи, совсем ты распустился,
Беду накликаешь на нас, - второй тут друг вмешался.
Тут створки распахнулись, седой стариц появился.
Сжимал он трость, высокую, со странною резьбою,
На рукояти был рисунок с львиной головою,
В халат одет был длинный и с большими рукавами,
И туфли, кожаные, с поднятыми каблуками,
Как после оказалось, то был Тао, богач местный,
Он обладал богатством в городе, неисчислимым,
Но человеком был он прямодушный, очень честным,
А также и доброжелательным, гостеприимным.
Когда он голоса каких-то странников услышал,
Решил проверить, кто пришедшие те люди были,
И что им надо от него, и к воротам к ним вышел,
И понял он, что о нём, как о тесте, говорили.
Рассерженный старик, услышав это, повернулся
И прочь пошёл к себе, тех наглых странников не видя,
Всё рассказал жене о том, когда домой вернулся,
Сказав: «Не  приглашу в дом тех, кто могут так обидеть».
Однако дождь усилился, и он тогда решился
Впустить их в дом, но только не такого острослова,
К воротам подошёл, створки открыв, остановился,
Спросил: «Чей тесть из вас я, что для меня слышать ново»?!
Цзян понял, что сел в лужу, его уши заалели,
Он вспыхнул, покраснел весь, молвил старику: «Простите»!
Старик сказал: «Двое меня обидеть не хотели,
Почтенные, прошу вас, двое в дом мой проходите,
А что касается того, кто в сыновья годится
Мне, не чета он вам, раз так, пусть здесь он остаётся,
Пусть подождёт вас здесь, ему тут лучше находиться,
Быть может, в будущем ему шутить так не придётся».
И он увёл их. Как они порог переступили,
То тут же он захлопнул с шумом после них ворота,
Купцов обоих в доме приняли и накормили,
А Цзяну без его друзей вдруг грустно стало что-то.
Старик беседу с ними вёл во время угощенья:
- «Попутчик ваш, как вижу я, горазд в шутках стараться,
И пакости вершить, невежлив он до возмущенья,
И я считаю, что не стоит вам с ним больше знаться».
Купцы за друга извинились и ему сказали:
- «Его зовут Цзян, опрометчив, молод он годами,
Но он шутил без умысла обидеть вас, чтоб знали,
Ведь он такой, порой подшучивает и над нами».
Но на своём стоял хозяин, так как был рассержен,
И не позвал того, кто у ворот дома остался.
Друзья подумали: «Что делать, раз друг облажался?!
Пускай пеняет на себя, раз в жизни так не сдержан».
А Цзян у запертых ворот стоял, уже стемнело,
Хотел покинуть место, но идти вдруг побоялся,
Попутчиков своих ждать ночью у ворот остался,
Дождь перестал,  луна вышла из туч, всё посветлело.
А вскоре голоса стихли хозяина с гостями.
Подумал Цзян: «По видимости, спать уже ложатся,
С хозяином всё ясно, что произошло с друзьями?
Они же не решили, что могу я здесь остаться?
Мне нужно подождать». И голос тут в тиши раздался:
- «Не уходи»! Подумал радостно Цзян: «Не забыли
Меня. Проснулась, видно у них совесть». Отозвался:
- «Не ухожу»! «Прими-ка»! Два шлепка о землю были.
Подумал Цзян: «Неужто дом друзья тут обокрали?
Как можно жить среди таких, о чести говорящих?!
Мошенники! Поели в доме, а потом украли»!
Увидел два узла из одеял, рядом лежащих.
Он поднял их, они были тяжёлыми довольно,
Наверняка в них были серебро и украшенья.
Цзян кинул их на плечи и пошёл прочь так, невольно
Боясь, что вдруг хозяин обнаружит ограбленье.
Пройдя какое-то там время, он остановился,
И посмотрел назад, ворота далеко уж были,
Двоих увидел: был один внизу, другой спустился
Вниз со стены, за ним пошли и врат не открыли.
Решил: «Пойду-ка я вперёд, не буду дожидаться,
А то, не ровен час, ещё погонятся за нами».
Он шёл, те вдалеке всё продолжали оставаться,
Шли следом не спеша в пути между холмами.
Подумал он: «Нагонят, то придётся мне делиться,
Возьму-как ценное себе, пока они плетутся,
Ведь, всё равно, ворованное, вряд ли будут дуться,
Если заметят, что чего-то нет, не будут злиться».
Остановившись, узел развязав, взял украшенья,
В одежду сунул, деньги, ткани положил обратно,
И снова двинулся в путь, думая о похищенье,
Оглядываясь на друзей, идущих, многократно.
Ему вдруг стало странно, что когда с узлом возился,
То двое, сзади шедшие за ним, остановились,
Когда же он опять в дорогу с тем узлом пустился,
То и они за ним вслед с опасением пустились.
Он прошагал полночи так на неком отдаленье,
Когда ж приблизился рассвет, те стали приближаться,
Когда они приблизились, пришёл Цзян в удивленье,
Во мраке образы двух женщин стали проявляться.
Увидев женщин, Цзян пришёл в большое изумленье,
Одна из них, красавица, в богатом одеянье,
Была совсем молоденькой, другая - в услуженье –
Была постарше, в платье из попроще ткани.
Они остановились, юношу обозревая,
От страха, бросились бежать прочь, но не тут то было.
- «Куда?! - воскликнул Цзян, красавице путь преграждая, -
Ну, следуйте за мной, пока в суд стража не схватила».
Красавица склонила голову, пошла покорно
За ним. На их пути вскоре харчевня оказалась,
Цзян снял для женщин этих комнату, она осталась,
Хозяину же объяснил, скрыв правду, он задорно:
- «Это – жена моя, идём мы с ней на поклоненье,
И приготовь-ка завтрак нам сейчас без промедленья».
И у хозяина не возникало подозренья,
Вполне приличные прибыли люди, без сомненья.
Цзян тихо девушку спросил, она кто и откуда,
И почему она из того дома убежала.
- «Зовут меня Юфан, я их семейства Тао буду,
Я – дочь хозяина дома того, - она сказала, -
Которого вы видели возле ворот при встрече,
Я слышала, его вы в шутку тестем называли.
Из дома сговорилась я с одним сбежать в тот вечер,
Так как меня там за слепого замуж выдавали.
Родители с Чу, неким, ещё в детстве обручили,
А он возьми вдруг и ослепни, и я не хотела
Прожить всю жизнь с ним, если нас бы поженили,
Поэтому из дома мысль бежать во мне созрела.
Есть дальний родственник у нас, и с ним я сговорилась
Его зовут Ван, этой ночью мы бежать решили,
Услышала тут, когда у себя я находилась,
Что кто-то у ворот стоит, вместо него вы были.
Отец сказал: «Он кличет меня тестем, вздор городит».
Ну, я смекнула, это – Ван, пришёл, видно, за мною,
И что он у ворот меня ждёт, в темноте там бродит,
Вот я сбежала так, служанку Шицуй взяв с собою.
Собрали вещи, узлы через стену побросали,
Когда же перелезли, видим, человек с узлами
Вдали шагает по дороге, мы пошли за вами,
Боялись приближаться, чтобы нас не увидали.
Когда приблизилась, вижу, ошибку совершила,
И дом и своего возлюбленного потеряла.
Поэтому пошла за вами, так судьба решила,
Что оставалось делать мне, когда беда настала»?!
- «Как видно, само Небо с нами так распорядилось! –
Воскликнул радостно Цзян, - и мы с вами повстречались,
Мои слова, видать, пророческими оказались,
Не нужно беспокоиться, раз так всё получилось.
Я холост и живу один, спокойно за меня идите,
Я стану вашим мужем, скрепим браком узы наши,
Мы с вами будем счастливо жить, если захотите
Женой моею стать, я породнюсь с семейством вашим».
Цянь заплатил хозяину за завтрак, нанял лодку
Понятно, что своих купцов не стал он дожидаться,
Домой вернулся и привёз с собой деву-находку,
Родным же объяснил, что с ней в дороге обвенчался,
Друзья сосватали за время путешествий,
И свадьба состоялась с соблюденьем церемоний,
И много получил он поздравительных приветствий,
И началась их жизнь в любви, наполненной гармонии.
Юфан в семье в делах ум и раденье проявляла.
И жили душа в душу, она мужа полюбила,
А через год она ему уже сынка родила,
Но по родителям своим грустила и скучала.
Она сказала мужу: «Я проступок совершила,
Слепца отвергнув, но в душе моей нет раскаянья,
Так как нашла я вас, но всё же есть во мне желанье
С родителями встретиться, которых я любила.
Ведь после бегства моего, они, видать, в печали,
Прошёл уже аж год, я ничего о них не знаю,
И нет покоя мне, когда о них я вспоминаю,
Могу я заболеть от мысли, как они скучали.
Прошу, придумайте, как получить о них бы вести,
И было б хорошо, если б меня они простили,
Тогда бы посетили мы в их доме с вами вместе,
Меня б обняли, сына нашего благословили».
Сказал муж: «Есть приятель мой, и он в Чжунси бывает,
С ним посоветуюсь», И он всё изложил то другу.
- «Я знаю Тао, - тот сказал, - к достойному он кругу
Принадлежит, его друзей округа уважает.
Старик, достойный, он. При случае, я непременно
Замолвлю о вас слово, думаю, всё обойдётся».
Вернулся Ван домой, жене сказал: «Обыкновенно
Уладится всё, не волнуйся, вскоре дочь найдётся.
Мой друг им сообщит о нас, как ты и говорила,
Я думаю, они простят и нас в объятья примут,
Немного потерпи, дни ожиданья быстро минут».
После её побега, что же там происходило?

В тот день, как Тао принимал гостей в своём поместье,
И на покой после приёма в спальню удалился,
А утром обнаружил, что нет дочери на месте,
Как проводил гостей,  и тому очень удивился.
Когда он у ворот с гостями всё ещё прощался,
Спросил: «А где вчерашний шалопай провёл ночь эту?
Как видно, он ушёл куда-то, и вас не дождался,
Не станет безобразничать впредь шутками он где-то».
- «Не принимайте к сердцу близко слов его», - сказали
Купцы, - разыщем, скажем, чтобы он остепенился».
- «Сейчас остыл я, а вчера я очень разозлился», -
Сказав, простился с ними он. Те дальше путь держали.
Как только те из виду скрылись, громкий крик раздался
Служанки: «О, беда, хозяин! Ваша дочь пропала»!
- «Чего ты мелешь»! – бросившись в дом, он разволновался,
А там, где дочь жила, его жена в слезах стояла.
Узнал он из расспросов: «Ночью она будто спала,
В то время гости со двора уже будто отбыли,
Когда они поели, я за ней слугу послала,
Её же не было, и сундуки раскрыты были».
- «Ну, как же так случилось»? – жена старика сказала.
- «А может, постояльцы эти её утащили»? -
Одна служанка, высказавшись, так предполагала, -
Что, если все они - злодеи, за ней приходили»?
- «Не городи ты ерунды, - одёрнул старик резко, -
Они впервые здесь, мы по-хорошему расстались,
И сделать не могли! Хоть третий вёл себя и дерзко,
Но был он за вратами, а они не открывались.
Скорее же всего, она с кем-либо сговорилась,
Пока сидели мы, вот под шумок и убежала.
Кто знает, может быть, за нею что-то и водилось».
- «Я знаю, - тут одна сказала, - дочь ваша страдала
Из-за того, что за слепца просватали когда-то,
И часто плакала, и весточки передавала
Через Шицуй Ван некому, ваш родственник по брату,
Сбежала, может, с ним она, когда её грустно стало».
Старик послал слугу, чтоб разузнал о нём тот тайно,
Но молодой Ван в это время дома оставался,
Услышав это, старик не на шутку растерялся,
К тому ж узнал, что и слепец скончался вдруг случайно.

Прошёл год, в доме Тао гость однажды появился,
Юань Тайши из Юйхана – стояло на визитке,
Старик на встречу сразу гостю вышел, оживился,
Был дождь, и гость, как и тогда, промок до нитки.
- «Каким вас ветром занесло, - спросил старик, - почтенный»?!
- «Друзей давно не видел, здешних», - тот ему ответил.
Старик его в дом пригласил и с угощеньем встретил,
А за вином и завязался разговор, степенный.
Когда о новостях, последних, оба говорили,
Сказал гость: «Говорят, история одна случилась,
Друзья одни развеяться, постранствовать решили,
Компания троих их в путешествие пустилась.
Когда они были в пути, домой уж возвращались,
То пошутил в доме один, и вышло неудачно,
Что принесло ему жену, они вместе остались,
Живёт он душа в душу ныне с ней в союзе, брачном.
Она будто отсюда». «Как зовут эту девицу»? –
Спросил старик. «Фамилия её Тао, как ваша».
- «Неужто, - старик вскликнул, - это дочь есть наша»?!
- «Её зовут Юфан, и с ней служанка-молодица.
Служанки имя Шицуй». Рот раскрыв от удивленья,
Старик воскликнул вновь: «Она и есть дочка, родная!
Но как тогда случилась с нею это приключенье?!
И как произошла с нею история такая»?!
Юань всё старцу рассказал, как всё происходило:
- «Один шутил, другой серчал, а третьи обознались,
А в результате – свадьба, двое вместе так остались,
Сейчас у них растёт младенец, вот как всё то было».
Жена же старика, за ширмой слушала, рыдая,
И выбежала, на колени перед тем упала,
Сказав: «Когда семья наша дочь нашу потеряла,
То с того вечера мы плачем, не переставая.
Прошу вас, дочь нашу увидеть, вы нам помогите,
И с её мужем мы хотели б ныне породниться».
Сказал Юань: «Я помогу вам с ней соединиться,
Но вы, наверное, обиду к жениху таите»?
- «Какие могут быть обиды»?! – Тао тут воскликнул. –
И разве сейчас можно её мужа ненавидеть?!
Какое счастье! Дочь хотим мы поскорей увидеть».
И он в дорогу собираться своим слугам кликнул.
Так шутка, неудачная, двоих соединила,
И если б за воротами Цзян в ту ночь не остался,
То с будущей своей супругой он б не повстречался.
Так Небо двух возлюбленных соединить решило.

6. Доклад об истории госпожи Лю
В период «Драгоценности Небес» поэт жил, бедный, (8-й в. н. э.)
По имени Хань И (1) в провинции Чанли, центральной,
Хоть был он сорвиголова, и вид имел приметный,
Но, денег не имея, был он нищим изначально.
Однажды молодой Ли с этим Ханем подружился,
Он обладал большим богатством, щедрою душою,
Ценил дар, поэтический, и часто с ним садился
Стихами насладиться с вином вечером порою.
Он госпоже Лю, куртизанке, оказал услугу,
Изысканной красавице, которая любила
Шутить, умела петь и декламировать. И с другом
Общался в доме, им подаренном ей, где та жила.
Дом рядом предоставил он Хань И для проживанья,
Хань И в то время пользовался славою, большою,
Имел средь выдающихся людей своё влиянье,
Лю, госпожа, была восхищена славой такою.
Раз, увидав его возле ворот своих, спросила
Свою служанку: «Почему поэт Хань И так беден?
Ведь он же средь простых людей известен и заметен,
В его стихах сокрыта красота всех чувств и сила».
Ли, молодой, почувствовал у Лю к Ханю влеченье,
Он был не мелочным и сразу понял её чувства,
Он Хань И пригласил и приготовил угощенье,
С Лю, госпожой, решил устроить вечер он искусства.
Как только от вина немного двое захмелели,
Сказал Ли: «Госпожа Лю исключительно красива,
Она прекрасная певица, оперная дива,
Имеет голос Неба, никогда таким не пели.
Мой друг Хан И учён, талант имеет он, прекрасный,
И почему бы вам сейчас друг в друга не влюбиться,
Не разделить одну постель, в любви соединиться,
Ведь вы достойны вместе быть. Скажите, вы согласны»?
Хань И этим встревожился и с коврика поднялся,
Сказал: «Я долго жил за твой счёт, милость получая,
Могу ль отнять любовницу я у тебя? Не знаю»!
Но Ли упорствовал, при соём мнении остался.
Поняв, что искренен Ли, Ханю И Лю поклонилась,
И за одежду ухватив на коврик притянула,
Ли приказал ему сесть, там где дама находилась
И госпожа Лю ему место рядом постелила.
Ли с Ханем стали пить вино, бокалы наполняя.
Ли Ханю триста тысяч денег выдал на расходы
И счастья пожелал им, их таланты прославляя,
Сказав слова им, что те оба - ангельской породы,
Хань восхищался красотой Лю, та его ценила
За этот дар его стихосложения, прекрасный,
И счастье общее их в тот момент соединило,
И в своих чувствах они были полностью согласны.
Год, следующий, Хань провёл, экзамен свой сдавая
Под председательством министра по делам обрядов
Ян Ду, затем ещё год жил, постов не занимая,
Все деньги уходили на еду и на наряды.
Раз госпожа Лю молвила: «Так с древности ведётся,
Что, человек, когда он чести, славы достигает,
То тот, кто рядом с ним, ему достичь тоже придётся
Чего-либо того, что их союзу не хватает.
Могу ль сейчас мешать карьере я твоей, блестящей,
Встав на твоём пути, чтоб привести тебя к крушенью,
С ничтожностью своею, наверх взлёт твой, тормозящий,
Средств хватит мне, ждать твоего я буду возвращенья».
Хань навестил свою семью в Цинчи (2), взяв средств немало,
Имея, место получить, доходное, надежду,
Прошёл всего год, госпоже Лю денег не хватало,
Чтоб прокормить себя, пришлось ей продавать одежду.
В конце уже «Небесных Драгоценностей» правленья
Восставшие бандиты две столицы захватили (3),
Все люди, благородные, чтобы найти спасенье,
Из городов, больших, бежав, волненье пережили.
И госпожа Лю за свою жизнь очень опасалась,
Ведь красота её к себе бандитов привлекала,
Чтоб незамеченной стать, свою внешность поменяла,
Отрезав косы, в храме «Души Дхармы» (4) оказалась.
Военный губернатор Хоу Си-и (5) в то же время
Переведён был из Пинлу в Цзисин, округ военный,
(Тогда было император Сюань (7), необыкновенный)
Подавление восстания взял на себя бремя.

Давно он знал Хан И, и даже был знакомый,
Его секретарём просил он стать с его делами,
Как наведён порядок был имперскими войсками,
Хан И при губернаторе обрёл статус, весомый.
Послал найти он госпожу Лю слугу из отдела,
Ему дал шёлковый мешок с деньгами, золотыми,
И свой стих, где строками писано было такими:
«О, ива Чжантай! Ива Чжантай! Раньше зеленела!
Какой же ветер ветви твои в этот миг качает,
И вот теперь ты всё ещё стоишь, такой красивой,
И кто ж любуется тобой, такой неповторимой,
Берёт ветви твои в руки свои и их ломает»?
Когда же госпожа Лю золото то получила,
То начала рыдать, кто были с ней, те загрустили.
Она ответила: «Красивы ветви ивы были
Во времена цветенья, когда солнце им светило,
Но кое-кто на целый год уж с ними попрощался,
Теперь лист по ветру летит, лететь не перестанет,
Так как уже везде период осени начался,
И нет той красоты, ветви ломать никто не станет».
Поздней Ша Чжали, генералом ставший за заслуги,
Узнал о красоте Лю и её похитил тайно,
Привёз домой и оказал особые услуги,
Так стала она в доме его пленницей случайно.
Шло время, и пришло Хоу Си-и (5) вдруг назначенье
Стать императорским в левом крыле дворца министром
По государственным делам в особом Управленье,
Оказывая помощь всем поэтам и артистам.
Взяв Хань И, он поехал встретиться с царём в столицу,
Не мог найти тот госпожу Лю, и убит был горем,
Раз он увидел на Главе Дракона косогоре
Повозку, что везла с двумя рабынями девицу.
Хань И отправился за ней как будто бы случайно,
Вдруг из повозки голос произнёс: «Я удивлюсь!
Неужто, это - Хань?! Я – госпожою Лю являюсь».
Хань И был удивлён, услышав голос, чрезвычайно.
Она к нему рабыню тайно рассказать послала
О том, что говорить открыто с ним не в состоянье,
Она во власть Ша Чжали некого уже попала,
И утром назначает у Врат Даочжен свиданье.
В назначенное время Хань И там уж находился,
И из кареты Лю ему коробочку послала,
Нефритовую, от обёртки аромат струился.
- «Расстаться навсегда должны мы, - ему так сказала, -
Оставь её себе, как обо мне напоминанье».
Карета двинулась, и Лю рукою помахала,
Её лёгкий рукав порывом ветра развивало,
Несла карета за собой столб пыли на прощанье,
Хань И за нею наблюдал, пока она не скрылась,
В его ушах ещё звучали слова её речи,
Едва он сдерживал свои эмоции от встречи,
Душа его в печаль от расставанья погрузилась.
В тот вечер в кабаке собрались люди веселиться,
Сидели офицеры и шутили, вино пили,
Они в свою компанию Хань И и пригласили,
Ему пришлось принять их просьбу, присоединиться.
Печально было его внутреннее состоянье,
И как он не старался быть весёлым и достойным,
Но было видно горе в его сердце, неспокойном,
Когда он говорил, слова звучали как рыданье,
Среди тех офицеров воин Сюй Цзюнь находился,
Отважным был, слыл победителем во всяком споре,
Способностями он среди военных всех гордился,
Взяв меч, спросил: «Какое у тебя на сердце горе?
Я не хочу, чтоб в мире ты несчастным оставался,
Ведь у тебя талант, и ты стихи писать умеешь,
Решу твои проблемы, и ты горе одолеешь».
Хань И всё рассказал и о своей любви признался.
Сюй Цзюн сказал Хань И: «Я всё улажу, успокойся,
И только напиши мне несколько слов на бумаге,
Тебе доставлю я твою любимую, не бойся!
Дождись меня, не сомневайся ты в моей отваге».
Затем надел он форму на себя с вооруженьем,
Сказал ещё раз, чтоб Хань И его там же дождался,
Взял несколько солдат для своего сопровожденья,
Сел на коня и к дому губернатора помчался,
А возле дома ждать стал, чтобы Ша Чжали уехал,
Когда уже в пути тот в нескольких ли (6) оказался,
То он в те ж самые ворота на коне и въехал,
И, подняв воротник, в покои с возгласом ворвался:
- «Несчастие в дороге с генералом приключилось,
Послал меня забрать его жену он и доставить срочно».
Все слуги согласились со всем сказанным заочно,
Охрана его дома в трепете пред ним склонилась.
Никто не смел ему смотреть в лицо, взор опуская,
Все будто замерли, в тот миг никто не суетился,
Сюй Цзюнь вошёл в зал, от Хань И бумагу подавая
Лю, даме, посадив её на лошадь, быстро скрылся.
Вернувшись к Хань И, он вошёл с Лю, госпожой, в таверну,
Сказал несчастному так, воротник свой опуская:
- «Для вашего я счастья сделал всё, как я считаю,
Сейчас зависит будущее всё от вас, наверно».
Компания была поражена и в восхищенье
В его честь чашу, полную вина, пустив по кругу,
Так смело Сюй Цзюнь осуществил это похищенье,
Вернув товарищу возлюбленную им подругу.
Хань И и госпожа Лю, взявшись за руки, рыдали,
Покинули компанию и постарались скрыться.
За благосклонность императора все почитали
Ша Чжали. Сюй Цзюнь и Хань И боялись разориться.
Они за помощью к Хоу Си-и тут обратились,
И тот сказал: «Поступок я до смерти не забуду,
Что совершил Сюй Цзюнь, всегда им восхищаться буду,
Пока я дело не решу, хочу, чтоб схоронились».
Составил он и подал императору (7) прошенье,
В котором говорилось так: «Хан И, мой подчинённый,
Имеет к службе царевой прямое отношенье,
Определёнными достоинствами наделённый,
И он не раз заслугами своими отличался,
Как зам секретаря Имперской службы казначейства,
По Управленью поощрениями отмечался,
Недавно испытал он на себе плоды злодейства.
Когда направлен для экзаменов был прохожденья,
Его наложница же Лю монашкой притворилась,
Чтоб от бандитов уберечься, в храме схоронилась,
Пока происходили там народные волненья.
Сейчас в стране царит мир, укрепляется правленье,
Проводятся ответственные преобразованья,
Ша Чжанли, генерал, злым даёт волю намереньям,
Закон нарушив, он потворствует своим желаньям.
Основываясь на своих заслугах, он хватает в храм
Лю, госпожу, к сожительству девицу принуждая,
Выказывая так неуваженье стойкой даме,
И этим беспорядки во всём крае порождая.
Мой подчинённый Сюй Цзюн, как начальник по надзору,
Чей мужеством, как и решимостью, нрав отличался,
Он даму Лю забрал у Ша без всяких разговоров,
Вернул Хань И, во имя справедливости старался.
Он сделал это искренне, без всякого желанья,
Об этом я не ведал, не мог помешать заранее,
Чтобы прибегнуть к сдержанности с ним увещеванья,
Прошу, Ваше Величество, принять всё с пониманьем».
Потом указ был издан о всём этом, высочайший,
Предписывающий госпоже Лю с Хань И остаться,
Хоть сам Ша Чжали совершил проступок и, тягчайший,
Но всё ж подарком царским, дорогим, он награждался.
Так госпожа Лю вновь в объятья Хань И возвратилась,
Который позже до поста министра дослужился,
Хотела сохранить Лю свою честь, но не добилась,
Как фрейлина двора, так её жизни путь сложился.
Сюй Цзюнь был человеком ревностным и справедливым,
Но был несдержанным, не мог без риска обходиться,
Не обладал он в нраве качеством, необходимым,
Чтобы реального успеха при дворе добиться.
И если б госпожа Лю качества двора имела,
Как у дворцовых дам, чем они прежде обладали,
Когда царя те от медведя смело защищали (8),
Но ни одна бы в колесницу ехать с ним б не села.
И если б Сюй Цзюнь в своём нраве дальше продвигался,
И развивал способности свои до совершенства,
То славы он б как Цао Мо (9) и Линь Сянжу (10) добивался,
Чтоб духа всё величие испытывать блаженство.
Ведь вещь стаёт лишь значимой через своё значенье,
И только лишь они след позади свой оставляют,
В достойных всех поступках повод есть для исполненья,
И только настоящий свой успех так достигают.
Успех, сам по себе, – не в сдержанности, ни в деянье,
Не в безрассудстве, необдуманном, не в полном рвенье,
А в том, является потом что общим достояньем,
Как полная необходимость цели исполненья.
А были ли, по сути, важными, эти событья?!
Ведь на игру, азартную, они все походили,
Что значит факт для всех: кто и кого когда любили?!
Значенье лишь имеет то, что важно в общем бытье.

Пояснения
1. Хань И из префектуры Чанли - Хань И (также: Хань Хун) был известным поэтом 8-го века.  Он сам был родом из Наньяна в провинции Хэнань, но его знаменитый клан вёл своё происхождение из префектуры Чанли (сегодня Исянь в провинции Ляонин).
2. Цинчи - место к северо-востоку от современного Цансяна в провинции Хэбэй.
3. «Захвачены бандитами обе столицы» – речь идёт о восставшем военном губернаторе Ань Лушане, поднявшем бунт в 756 году против императорской центральной власти.
4. Храм «Души Дхармы» – Фалинси, (ещё его называют «Фаюньси» как «Храм Облака Дхармы») женский буддийский монастырь.
5. Хоу Си-и – военный губернатор. Он ушёл в 762 году из осаждённого варварами военного округа Пинлу, находящегося в пограничном районе современных провинций Хэбей и Ляонин, воюющих с военным округом Цзицин (современной провинции Шандун), и в 776 году получил вице-президента, министра, «сидящего слева», что отличалось по статусу положения от вице-президента, «сидящего справа».
6. Ли – мера длины, приблизительно, около полукилометра.
7. Император Суань – официальное имя Сучжун, правившего с 756 по 763 гг. Во время его правления был захвачен город Чанъань.
8. Две истории, произошедшие во времена правления императора Юанди династии Хань, правящего с 48 до 33 года до нашей эры. В первой истории фрейлина встала перед медведем, который вырвался и бросился к императору; во втором рассказе ожидающая дама отказалась присоединиться к императору на пиршестве, потому что это означало бы, что император давал женщине место, принадлежавшее важным чиновникам - поведение, которое привело бы к падению династии.
9. Цао Мо в Кэ – история времён эпохи Чуньцзю (770 – 481 гг. до н. э.), в которой генерал Цао Мо в городе Кэ (в нынешней провинции Хэнань) убедил государство Ци вернуть часть земли, которую оно забрало у государства Лу, родины Цао Мо, в ходе войны.
10. Линь Сянжу в Мяньчи – эпизод из истории эпохи «Воюющих царств» - Троецарствия, когда Лин Сянжу в местечке Мяньчи (в западной части современной провинции Хэнань) предотвратил унижение своей слабой родины Чжао сильным государством Цинь.

7. Доклад об украденной невесте
Есть свадебное одно древнее стихотворенье,
Написанное ещё сунским молодым поэтом
Синь Цзясюанем «Похвала всем женихам на этом
Прекрасном свете» – замечательное сочиненье:
«С рассветом Небо благодатным отблеском струится,
Жемчужный занавес вдруг взвился, музыка играет,
И толпы небожителей свой остров покидают
Пэнлай в упряжке фениксов с одной земной девицей.
Её же грациозные все феи окружают,
И веет ветер, слышен звон подвесок из неврита,
Красавицы небесные на твердь земли ступают,
И небо всё для спящих жителей земли открыто.
На землю девы те ступают, гибкие, как ивы,
Земные девы не сравнятся с ними - ни с одною,
Так как на небесах прекрасные они, на диво,
А рядом юные мужья, все хороши собою.
Деревья яшмовые там растут, все – в озаренье
И с ними всё и на земле, как будто, осиянно,
Красу кто эту создаёт? И чьему веленью?
Звучит в устах их смех, небесный, счастья беспрестанно.
И веселятся все мужи, в «поток ветра» вошедши,
Весна в права свои вступила и сулит забавы.
Так тигры и драконы, что любовь свою нашедши,
Резвятся на природе, подминая собой травы.
Цветные ленты вьются, и цветы благоухают,
Вот в этой бы стране нам всем с друзьями оказаться!
Пожить бы там и счастью бы с любимыми отдаться!
Но ведь такие же часы и на земле бывают»!
Нет свадебного ничего прекраснее застолья!
Такое вот событье в нашей жизни происходит,
Мы женимся, и наша половина нас находит,
Где наслажденье проникает в нас совместно с болью.
У новобрачных в спальнях горят ночью в цветах свечи,
Царит повсюду в доме праздничное лишь веселье,
Влюбленный ведут между собою, лёжа, речи,
И продолжают праздновать взаимно новоселье.
Но надо помнить, в суматохе могут быть и кражи,
История такая в городе Аньцзи случилась,
У молодых, в том случае, хоть не было пропажи,
Но неприятность, некая, всё ж в доме получилась.

В ту ночь, когда невеста должна стать была женою,
Внутрь дома жулик прошмыгнул, укрывшись под постелью
Молодожёнов. Он воспользовался кутерьмою,
Стал ждать, уйдут как утомлённые все канителью,
Когда улягутся все, чтоб заняться своим делом.
Кто знать мог, не заснут что молодые до рассвета,
В огне любви друг друга будут наслаждаться телом,
Вести беседы и читать стихи разных поэтов.
Вопрос рождал другой вопрос, так без конца тянулось,
Устав беседовать, к любовным играм приступали,
Вор под кроватью весь извёлся, когда те стонали,
Любовный не кончался пыл, так ночь их растянулась.
И в этой обстановке украсть было невозможно,
Чтоб кто-то не заметил, он лежал, к полу прижавшись,
И затаив дыханье, думал обо всём тревожно,
Уже жалея, что проникнул в дом их, так пробравшись.
Когда день наступил, молодожёны с ложа встали,
Из спальни вышли, и народ весь в доме оживился,
Вор вылез из-под ложа, где женатые лежали,
Не в силах мук терпеть, в углу впервые помочился.
Но вот пришла вторая ночь, и третья наступила,
За три дня ничего не ел он, силы оставляли,
И, на опасность не взирая, что ему грозила,
Решился он рискнуть и выйти, тут его поймали.
Хозяйский сторож: «Воры»! – закричал, все вмиг вскочили,
На вора сыпались пинки, удары всех, по праву,
Не мог он даже защититься, так его избили,
Потом решили, чтоб назавтра передать в управу.
- «Я ничего не взял, не надо в суд тащить», - взмолился
Мошенник, - что проник к вам, вы меня уж наказали,
Уже раскаиваюсь я, что здесь я находился,
Прошу вас, отпустите, уже рёбра мне сломали».
- «Твоё место в суде, убить мало тебя, злодея»! -
Кричал хозяин. Вор сказал: «В суде я вас ославлю,
Скажу о вас такое я, и от себя добавлю,
Что пожалеете, что меня били, не жалея».
Нахальство вора домочадцем сильно возмутило,
Набросились на вора с тумаками без вопросов,
Посыпались удары на него тут с новой силой,
Наутро же доставлен был судье он для допроса.
У жуликов всегда ум острый, как людям известно.
- «О, господа начальники, меня не обижайте,
Прошу вас, разберитесь, и все тонкости узнайте,
Я не грабитель, и не вор, - сказал он судьям, местным.
- Но как же не грабитель ты, раз в доме оказался»? –
Спросили те. «В том дело, что я лекарем являюсь
И одним тайным недугом невесты занимаюсь,
И только я один с её болезнью и справлялся.
Поэтому я должен с нею рядом находиться,
Не отходя от неё ни на шаг, она просила,
Чтоб был поблизости, пришлось мне под кроватью скрыться,
Что дать снадобье, когда скрутит её беса сила».
- «Какие доказательства»? – спросил судья, уездный.
- «Только моё лекарство с детства лишь её лечило,
Мне её имя детское Жуйгу давно известно,
Она ведь дочь наложницы, лишь мать её любила.
Быть может, от всего того возник и недуг этот,
Для этого в её дом меня часто приглашали,
Её родных вы расспросите, там меня все знали,
Не вор, а лекарь я, спросите у девицы этой.
Он говорил так, что начальник начал ему верить:
- «А если прав он? То невинного мы обижаем!
И если лекарь он, а мы его в тюрьму сажаем?
Невесту нужно вызвать в суд и всё это проверить».
Три ночи в доме вор провёл, узнал из разговоров
Молодожёнов много интересного, что было,
Узнал, что был и недуг, и она его лечила,
И многое такое, что попало в уши вора.
Хитрец знал, что домашние её недуг скрывали,
Всё выложил в суде за то, что его не простили,
Когда же женщину дать показанья в суд позвали,
Родные всполошились, отменить суд попросили,
Так как срамить её перед народом не желали.
Начальник же, узнав об этом, сильно рассердился,
Сказав им: «Он ведь в вашем доме ночью находился,
Вы что же, невиновного напрасно оболгали»?!
Родные растерялись, и что делать, уж не знали,
Раскаялись уж, что с мошенником этим связались,
- «Теперь греха не оберёшься»! - как они сказали. –
Уж лучше бы, избив его, на месте распрощались».
Один в управе был, в делах таких поднаторевший,
Сказал им: «Мог бы я за малое вознагражденье
Разоблачить мошенника, добиться осужденья,
В тюрьме сидеть вор должен, украсть даже не успевший».
Родные согласились с ним, и денег ему дали,
Он сразу же направился к начальнику уезда,
Сказав: «Вот только-только вышла замуж та невеста,
Допрашивая с вором, её б только испугали,
Она бы растерялась от стыда и от смущенья,
И надо пожалеть её». «Но как тогда узнаем
Мы, что он вор, - спросил судья, - и вводит всех в сомненье»?
- «На сей счёт хитрость есть, которую мы применяем, -
Сказал тот, - вор, я думаю, ту женщину не знает
В лицо, так как три ночи просидел он под их ложем,
Поэтому невесту он не видел, и считает,
Лишь слышал разговор её, и её голос тоже.
Мы выведем его на воду, чистую, речами,
Чтоб добрую семьи честь не разрушить нам напрасно,
Найдём певичку, подходящую, чтоб была с нами,
Её он примет за невесту, и всё станет ясно».
И судьи согласились и певичку пригласили,
И подсудимый о подвохе том не догадался,
Сказал: «Жуйгу, я излечить тебя всё жизнь старался,
Твой свёкр меня, как вора, взял, меня в суд притащили».
Тогда спросил его начальник: «Как я понимаю,
Узнал её ты, как Жуйгу, и раньше с ней встречался»?
- «Как мне её не знать, я с малолетства её знаю, -
Ответил тот, -  я никогда с людьми не ошибался».
- «Ловкач! - смеясь, воскликнул тот. - Без совести зазренья
В глаза мне врёшь, ты, что же, пошутить решил со мною?!
Но ты хоть понимаешь, кто стоит перед тобою?
Она же - из весёлого певичка заведенья».
Мошенник прикусил язык, потом во всём сознался,
И через пытки рассказал всё, что с ним приключилось,
Но так как за три ночи в доме кражи не случилось,
То приговор мошеннику смягчённым оказался,
Его побили батогами, и так наказали,
Надели кангу, выставили так на обозренье,
На каторгу, раз кражи не было, то не послали,
И этим так закончилось всё это приключенье.

В другой истории возникло путаное дело,
Невеста где блистала красотой своей небесной,
На свадьбе, где вор действовал необычайно смело,
И что произошло, никто не мог понять из местных.
Был радостен пир, свадебный, везде горели свечи,
Но море слёз страданья в жизни пребывают вечно,
И если б не было воли Небес Великой Сети,
Загадку эту не решил никто б на этом свете.

Жил некий под Сучжоу Чжэн, торговец, дочь имея,
Небесной красоты и редкого очарованья,
Никто не мог пройти мимо неё без любованья,
Отец был не богат, не беден, нужным всем владея.
Дочь звали Жуйчжу, что «Жемчужина в бутоне» значит,
Она на лебедя в небесной выси походила,
Своею красотой луну и все цветы б затмила,
Если б родилась в Царстве Вечности, и не иначе.
Она была помолвлена с Се, неким, из уезда.
Назначен свадьбы день был, и родня вся собиралась.
А по традиции в дом жениха для переезда
Невесту нарядить тогда для свадьбы полагалось.
Причёску сделать чтоб, к цирюльнику все обращались,
Нарядом и причёской чтоб родители гордились,
А этим ремеслом мужчины только занимались,
Тогда родные к некому Сюй Да и обратились.
А он беспутством и коварным нравом отличался.
Так как выведывал секреты, знал, кто безобразна,
Обслуживал лишь ту, которая была прекрасна,
Всегда был среди молодых дев, ими любовался.
На свадьбах виночерпием был, разливать чай брался,
Такой на свадьбах, тост всем оглашая, восклицает:
- «Прошу вина отведать»! Для того он лишь старался,
Чтоб быть возле красоток, так вор цель и достигает.
Так Сюй Да для невесты в дом цирюльником нанялся.
И делая причёску по уши в неё влюбился.
Он пожирал её глазами, ею любовался,
Но вот не мог её обнять, пока там находился.
Отец Чжэн, старый, стоял рядом, за ним наблюдая,
И понял помыслы, нечистые, так вертопраха,
Когда причёску делал тот, от страсти весь сгорая,
Отправил дочь прочь, чтобы не было чего, из страха.
Но мысль об этой девушке в душу тому запала,
Узнав, что отдают её в дом Се, туда нанялся,
Вино чтоб разливать гостям, что в дом пришло немало
На свадьбу, он в поте лица всем угодить старался.
Цирюльника Чжэн с удивленьем обнаружил в доме
У жениха, подумав: «А прохвост здесь снова тот же»,
Когда прибыл с невестой для начала церемоний.
Да Сюй был с женихом, вокруг невесты вился тоже.
Родителей её отвёл он сразу в конец зала,
Невесте жениха больше вниманья уделяя,
Во время же служенья на неё взгляды бросая,
Он что-то её нашёптывал, она не понимала.
Когда обряд закончился, провёл её в покои,
А жениху с гостями ещё вывить полагалось,
Пред тем, как распрощаться. Так те оказались двое –
Невеста с виночерпием, она же растерялась,
Не зная дома жениха, пошла за Да Суй следом,
А он сказал ей, что покои их не в этом доме,
Что жениха дом стоит с общим домом отца с дедом,
Что должен отвести туда, согласно церемонии.
А в зале же когда вина пришло время отведать,
Произнести всем здравницу, то стало всем тут ясно,
Что виночерпий вдруг исчез, его звали напрасно,
Куда он деться мог, никто не мог из слуг поведать.
Сказал Чжэн: «Виночерпий вёл себя на свадьбе странно,
Во всём он путался, вносил сумятицу, большую,
Глаза всё пялил на невесту в зале постоянно,
Быть может, план имел он выкрасть нашу молодую?
На днях он дочь причёсывал и, может быть, влюбился,
И в доме заподозрил я неладное здесь сразу,
Не сделал правильно он ничего, служа, ни разу
И в этот время неожиданно вдруг удалился».
Все гости спохватились и к невесте побежали,
Но её в спальни не было, она исчезла где-то.
- «Девицу утащил он через задний двор, - сказали, -
Она же не разделась и осталась в платье этом».
Взяв факелы, народ дома на поиски поднялся,
Вдали мелькнуло трое, двое вдаль всё уходили,
Один был позади их, и они его схватили,
Им виночерпий Да Суй, уходящий, оказался.
Все бросились толпой вдогонку, беглеца догнали,
Спросили: «Что здесь делаешь? Как здесь ты очутился»?
Сказал тот: «По делам я на минутку отлучился,
Хотел уже вернуться, но дела вот задержали»?
- «Дела какие? - те спросили. – Шёл в какое место?
И почему нам не сказал, что свадьбу покидаешь,
А ну-ка признавайся нам, куда увёл невесту,
Зачем ты это сотворил, и где её скрываешь»?!
Сказал: «Следил не за невестой я а за обрядом,
Ошиблись вы, не нужна мне невеста ваша вовсе
Она ж весь этот вечер с женихом сидела рядом».
Решили увести в дом, чтоб сказал всё на допросе.
Цирюльник в доме отрицал всё, что бы не сказали,
Обрушились тут на него от всех пинки, побои,
Сказали, что увёл невесту он, их было двое,
Что только он украсть её мог, к столбу привязали,
Сказали, утром отведут в суд, чтоб не сомневался,
И выведут его на воду, чистую, чрез пытки.
Но больше всех жених Се по невесте убивался,
Сказав, её потеря превосходит все убытки.
Прошла так ночь, в утром все в управу потащили
Цирюльника, и там его допрашивать все стали,
Но он не сознавался, и тогда его пытали,
От боли он сознался, так секреты все раскрыли.
Сказал он: «Мысль, недобрая, во мне сразу родилась,
Когда я в первый раз её увидел пред собою,
Стриг волосы, она у себя дома находилась,
Тогда решил, её сделать своей ценой любою.
Узнав, что будет её свадьба с Се, я постарался
Попасть к нему в дом виночерпием, украсть решился
Её во время свадьбы, и слугой к нему нанялся,
С двумя друзьями об их помощи договорился,
Чтоб ждали те у хода, заднего, и чтоб приняли,
Когда я приведу её к ним, когда будем вместе,
Когда невесту в спальню вёл я, то они уж ждали,
И увели её и спрятали в каком-то месте.
Случилось так, как я задумал, она дом не знала,
К друзьям отвёл её, когда из дома с ней я вышел,
Когда она обман увидела, то закричала,
Но я захлопнул двери, и никто её не слышал.
Пока я двери запирал, то долго провозился,
Друзья ушли с ней далеко, погоню увидали
И убежали с того места, где я находился,
Не знаю, где сейчас она, меня в тот миг поймали».
Как только он признался, стражников сразу послали
В дома его друзей, где и сообщников схватили,
Они узнали о признанье, отрицать не стали,
Сказали, что невесту ту в колодец опустили.
Чжэн бросился к колодцу, заглянул в пустое чрево,
Там была тьма, ни звука из него не исходило,
Решили в страхе все, что мёртвая лежит там дева,
Спустили одного в колодец, дно сухое было,
Храбрец сидящее в углу нащупал рукой тело,
Слегка толкнул его, но жизни то не подавало,
На корточках сидело тихо, даже не дышало.
В кромешной темноте лицо его слегка бледнело.
Тогда он тело взял в охапку и сунул в корзину,
В ту, что на дно в колодец сам недавно опустился,
Когда её подняли, то народ весь удивился,
И было от чего, когда все поняли причину.
В корзине вместо женщины мужчина оказался,
К тому же бородатый, голова была пробита,
Весь залит кровью был. Тот, что внизу ещё остался,
Сказал, там никого нет, а дно камнями набито.
В управу отнесли труп  и судье всё рассказали.
Сказал, подумав он, нам с трупом нужно разобраться,
А стражникам велел, невесту чтоб они искали,
Троих же начали пытать, чтоб те могли сознаться.
В конце концом, под пытками, жестокими, сказали
(Когда последнюю к ним степень пыток применили):
- «Невесту мы вели, когда толпу ту увидали,
Решили её спрятать и в колодец опустили.
Но после этого домой вернулись и там спали,
С невестой что случилось, хоть убейте, мы не знаем,
И как мужчина оказался там, не понимаем.
Мы никогда б за это бы не взялись, если б знали».
С тех пор так это дело и запутанным осталось,
Никто не знал, как подступиться и найти разгадку,
И чтоб понять, а что на самом деле оказалось,
Узнать нам правду нужно, чтобы понять эту загадку.

Жуйчжу в тот злополучный вечер не предполагала,
Что в доме кто-то её похищенье замышляет,
Когда ж в руки злодеев неожиданно попала,
То поняла, что похитителей имён не знает,
И закричала, но народ её крик не услышал,
Дверь заперта, кричать кому-либо было напрасно,
Эскорт злодеев с нею за ворота уже вышел,
И испугалась за свою жизнь тут она ужасно.
Была погоня, и в колодец те её толкнули,
Она упала и ушиблась, воры убежали
Колодец сух был, неглубокий, камни там лежали,
Но обошлось, ран не было, когда её пихнули.
Она услышала, как наверху люди кричали,
Огни мелькнули, отблеск дно колодца осветило,
Подумала она, что родственники прибежали,
И начала кричать, но слишком шумно вверху было.
Её не слышали, галдели, как Да Сюй схватили,
Девичий слабый голос из колодца доносился,
Вниманья в этом шуме на него не обратили,
Схватив вора, народ от её места удалился.
Невеста закричала вновь, но было всё напрасно,
Её уже не слышали, она навзрыд рыдала,
Прошло время, какое-то, светлеть на небе стало,
Она же плакала, звала, всё причитая гласно.
И думала, услышит кто-нибудь из проходящий,
Как говорится, что «бредущий кто по жёлтой пыли,
Став духом, вдруг услышит погребённого в могиле
И сразу на призыв к нему откликнется, просящий».
В тот миг купца два из Цисянь в том месте оказались,
Чжао Шэнь было имя одного, Цянь И – другого,
Они домой обратно из поездки возвращались,
С деньгами после завершенья дела, непростого.
Им довелось идти мимо колодца, так случилось,
Услышав плачь, стенания, идущие оттуда,
Торговцы заглянули, узнать, что там находилось,
И удивились оба от увиденного чуда.
Свет утра осветил фигурку женщины в наряде,
Как будто им судьба подарок Неба предлагала,
- «Кто вы»? – они спросили женщину, не неё глядя.
Та молвила: «Меня спасите, я в беду попала,
Злодеи бросили меня в колодец, как украли
Со свадьбы моей, поскорей, прошу, меня спасите,
И вызволите меня, мужу моему верните,
Меня родные ищут, этой ночью потеряли».
Купцы, услышав её голос, стали совещаться:
- «Как сказано, что человеческой жизни спасенье
Есть лучше Будды семиярусной ступы строенье,
Её спасеньем непременно нужно нам заняться.
Её везенье - что здесь вовремя мы оказались,
И разве сможет выбраться одна она наружу?
Она ведь слабая и одинокая, к тому же,
У нас ещё верёвка есть. Давай, за дело взялись»!
- «Полезу я,- тут молвил Чжао Шэнь, -  ведь я ловчее».
- «И верно, - согласился Цянь И. – трудно мне спуститься,
Ведь грузный я, тяжёлый. Но зато в руках сильнее,
Держать буду верёвку, моя сила пригодится».
И Чжао Шэнь полез вниз, стан верёвкой обвязавши,
А Цянь И взял верёвку в руки, её опуская,
Так Чжао Шэн в колодец опустился, на дно ставши.
- «Ну, вот, я спас вас», - он сказал ей, петлю расслабляя.
- «Премного благодарна», - ему женщина сказала.
Верёвку развязав, обмотал вокруг поясницы
Её он, и она верёвку ту рукой держала,
Конец тот потянул, стал поднимать тело девицы.
Цянь вытащил её, когда она пред ним предстала,
От неожиданности обмер он, на ней глядя,
И поражён был, красота так женская блистала,
Что он готов пожертвовать был жизнью её ради.
Пусть в беспорядке были и причёска, и одежда,
Пусть шпильки в волосы её были воткнуты криво,
Она сама же несравненно была так красива,
Что в сердце родилась его - её иметь надежда.
В колодце, старом, обнаружил так её прохожий,
И вспыхнула в его душе любовь к ней, неземная,
Решил, на деву что она небесную похожа,
И станет лишь его, сошедшая к нему из рая.
Когда мысли и замыслы рождаются, дурные,
То человек способен с ними в зверя превратиться,
Подумал Цянь: «Раз обстоятельства сейчас такие,
То почему мне этой жизнью бы не насладиться?!
Как Чжао вылезет, начнутся сразу же раздоры,
И ею одному мне пользоваться не придётся,
Меж нами сразу же из-за неё борьба начнётся,
Сейчас она – только моя, зачем нужны мне споры?
И денег много в кошельке его, мне пригодятся,
В моих руках его жизнь, я ж - с богатствами такими,
И если будет он в колодце вечно оставаться,
То его деньги и девица станут лишь моими».
- «Бросай верёвку»! – в этот миг голос его раздался,
Но камень кинул Цянь, и помощи тот не дождался,
Булыжник череп раскроил, Чжао лежать остался,
Конец печальный бедного торговца оказался.

Девица Жуйчжу же когда всё это увидела,
Пришла тут в ужас, страхом её ноги подкосило,
- «Амитофо»! – в уме молитву Будде прошептала,
Почувствовала вдруг, что покидают её силы.
- «Не бойся, - Цянь сказал, - он был моим врагом, заклятым,
Его туда я заманил в ловушку специально.
Теперь с его деньгами стал я истинно богатым,
И вот ещё тебя обрёл в колодце я случайно».
Она торговца проводить её домой просила,
Но тот, её слова услышав, только рассмеялся,
Сказав: «Тебя я спас не для того, чтоб уходила
Куда-то, чтоб была моя, тобой чтоб наслаждался.
Теперь принадлежишь ты мне, будешь моей женою,
Я так решил, и моей воле не сопротивляйся,
В Кайфыне будешь жить в доме моём вместе со мною,
За мною следу, и моим приказам подчиняйся».
В её уме от его речи всё перемешалось,
Что нужно делать, и как поступить, она не знала,
Как будто небо бы с землёй местами поменялось,
Купец же торопил её, пока она решала:
- «А не пойдёшь со мной, окажешься ты там обратно,
В колодец тебя брошу и побью тебя камнями,
Останешься с моим врагом в земле гнить безвозвратно,
Решай быстрей, чего ты хочешь? Пораскинь мозгами»!
Она пошла за ним, другого выхода не видя,
Была безропотна, и не посмела отказаться,
Всё будущую жизнь её в этой беде предвидя,
Пришлось ей с негодяем и убийцей так остаться.

Они добрались до Кайфыня и она узнала,
Что Цянь уже женат, жена его была ленива,
И в его доме только лишь наложницею стала,
К тому же, жена Вань была жестока и сварлива.
При виде Жуйчжу Вань дала волю рукам и гневу,
Она сорвала с головы её все украшенья,
Потом содрала с неё платья и одела деву
Во всё тряпьё, простое, как служанку в услуженье.
Она велела таскать воду ей, готовить пищу,
И исполнять тяжёлую работу в их жилище,
И говорила, что жить в доме должны только двое,
Когда та делала не так что, сыпались побои.
- «За что вы издеваетесь»? – Жуйчжу её спросила,
Когда та её била и молчать велела, -
Ведь в дом пришла я не женой, меня привел он силой».
Но объяснений та даже и слышать не хотела.
Как добыл муж Жуйчжу, её не интересовало
И как красавица Жемчужина в их дом попала.
И ничего б не сделала, когда б даже узнала.
Хоть та была рабыней, она к мужу ревновала.
Соседки знали о её характере, нещадном,
Одна из них эту красавицу всегда жалела,
И мужа не любила той, со всеми был он жадный,
О том, что ту украли, в голову ей мысль засела.
Пошла раз Жуйчжу по воду, к себе та пригласила
Её, спросив: «Зачем тебя в эту семью отдали
Родители твои? Неужто Цянь какой, не знали?
Теперь жестокие все муки ты у них вкусила»?
- «Родители мои меня сюда не отдавали», -
Заплакала Жуйжчу и всё соседке рассказала,
О том, в колодец как той ночью, свадебной, попала,
И как потом её нашедшую купцы спасали.
- «Так значит, Цянь тебя нашёл, и так его ты стала»?
Спросила та. «Какой там Цянь! Другой там находился,
За то, что спас меня он, своей жизнью поплатился.
Его убил камнями Цянь, меня что напугало,
Меня он уволок с собой, и я здесь оказалась.
Спаситель же мой мёртвым так в колодце и остался.
Поэтому уже ему я не сопротивлялась,
И если б воспротивилась, то за меня б он взялся».
Соседка ей сказала: «В путь он с Чжао отправлялся,
Но вот в свою семью тот до сих пор не возвратился,
Цянь говорил, что тот в Сучжоу по делам остался,
Ему поверили, быть может, он в колодце находился?
Нам надо рассказать всё родичам о приключенье,
Случилось что с тобой, и мучиться ты перестанешь,
О Чжао чтоб в управу написали те прошенье
Они и за тебя напишут, ты истицей станешь.
А на суде ты скажешь, что с тобою приключилось,
Расскажешь правду всю судье, тебя вернут в семейство,
На родине проверят, что в колодце находилось,
И правда вскроется, а Цянь накажут за злодейство».
Отправилась соседка к семье Чжао, рассказала
Всё, а те с жалобой в управу сразу побежали,
Управа сыщиков разведать дело то послала,
И Цяня стражники суда мгновенно задержали.
В суде торговец от всего  вначале отказался,
Но Жуйчжу сразу тут его во лжи и уличила,
О том, на родине что учинил он, говорила.
Как не юлил он, но, в конце концов, всё же сознался.
- «Я спас тебя, а ты меня за это наказала», -
Ей с ненавистью тихо прошипел торговец грозно.
- «Меня другой спас, ты убил его», - она сказала,
Её слова услышали все, отнестись серьёзно.
Все родственники Чжао требовали наказанья,
Начальник же уезда на суде принял решенье:
- «На родине её нам нужно совершить дознанье,
Увидеть труп, и там судить за это преступленье».
Перед отправкой Цяня дал он страже указанье
Дать ещё тридцать палок, чтобы тот не расслаблялся.
Но это было лишь ему простое наказанье
Перед дорогою в Сучжоу, где суд состоялся.

Когда все прибыли в Цзядин, цирюльника пытали
В тюрьме злодей пять каждых дней допросу подвергался,
Так полагалось по закону, чтобы он сознался,
Всех прибывших по делу имена там выкликали.
Когда Сюй Да увидел Жуйчжу, завопил истошно:
- «Но вот же та, кого вы ищите! Она скрывалась!
И сколько мук я претерпел! Так умереть ведь можно!
Вы ж видите, она жива, откуда только взялась»?!
Спросил судья: «Откуда женщина тебе известна»?
- «Она и есть невеста, я в которую влюбился,
Которую мы тогда спрятали в колодце, местном,
И я не знаю, как потом тот труп там появился».
- «Ну и дела»! – сказал судья и подозвал девицу,
Она ему историю о ней всю рассказала,
Тело в колодце том Чжао Шэню принадлежало,
Его убил купец Цянь И, чтоб ею насладиться.
Цянь И тут за убийство Чжао Шаня обвинили,
Казнили, родным тело Чжао Шэня передали
А Сюй Да к каторге, три года дав, приговорили,
Его друзей же батогами тут же наказали.
От всех судебных исков Жуйчжу освободили,
Немало испытать пришлось ей мук всех и лишений,
Её, как мученицу, её мужу возвратили,
Который принял её радостно, без огорчений.
Хотя и слухи, некоторые, распространялись -
Невеста, ладная, была попорчена немного,
За это ей в его семье упреки не вменялись,
А с теми, кто шутил, муж её расправлялся строго.
Её краса причиной всех несчастий оказалась,
Из-за неё так двое человек жизни лишились,
Ведь красота желанна, люди к ней всегда стремились,
Но не всегда сокровище оберегать случалось.
Мужчина на красавицу способен покушаться,
Ведь красота рождает вожделенье для забавы,
Красавица тогда может доступной оставаться,
Когда нет неприступной у расщелины заставы.

8. Доклад об изобличённых ворах
Когда-то к северу от речки Цзин, в далёком месте,
Крестьянин жил Ван Аньго, и в поле он своём трудился,
Сравнительно достойной жизни он трудом добился,
Была еда, одежда, жила дружно семья вместе.
В третьем году «Лет Драгоценных» ночью раз, однажды, (827 г.)
Во двор два вора через стену к нему перебрались
С ножами, и домашние им не сопротивлялись,
В то время жизни сохранить свои им было важно.
А воры всё забрали то, что в комнатах имелось,
И ничего им не оставили, с собой всё взяли.
У Вана был сын лет шести, его все Хэци звали,
И, по своей неопытности, проявил он смелость,
Спросонья крикнув: «Воры»! Воры на него напали,
Ножами закололи его, до смерти убили.
И двух коричневых ослов с собою прихватили,
Которые перед его воротами стояли.
А утром жители собрались вместе, обсудили,
Как им поймать воров. Внезапно призрак появился
Хэци у дверей дома, где они все говорили,
Он словно сгустком света из эфира проявился,
Сказав: «Это – судьба, что я на Небе очутился,
Но не должны скорбеть вы, что я с жизнью так расстался,
Вот я скорблю, что с матерью, с отцом я разлучился».
И он горько заплакал, как сдержаться не старался.
Десятков пять соседей его в горе утешали,
Но Хэци им сказал: «Спокойными вы оставайтесь,
Преследовать воров, меня убивших, не пытайтесь,
Они давно уже за горы эти убежали.
В год, будущий, их в пятый месяц кара ожидает,
Они придут, чтобы найти свою смерть, сюда сами,
Я знаю, провиденье к этому их направляет,
Я ж ухожу, и навсегда прощаюсь с вами».
Затем он подозвал отца и прошептал на ухо
Ему воров тех имена, при этом, умоляя,
Чтоб он не говорил другим, во избежание слухов,
И сразу же исчез, себя в эфире растворяя.
На следующий год, во время сбора урожая,
Когда зерно на его поле стало колоситься,
Ван Аньго, часть зерна в поле своём собрать желая,
Увидел двух быков, топтавших там его пшеницу.
Когда привёл в село их Ван, к народу обратился:
- «Быки чьи - это? Они урожай мне повредили,
Я их поймал, где бы хозяин их не находился,
Взять может их, но только чтоб ущерб мне б заплатили,
Иначе в суд их отведу, чтоб там вопрос решали».
Все жители деревни у быков собрались этих.
- «Животные не наши, - они, посмотрев, сказали, -
Но их хозяева, наверно, есть где-то на свете».
Пока они стояли вместе и на скот смотрели,
К ним с поля подошли два незнакомца и сказали:
- «Скот этот - наш, быки вчера от нас сюда сбежали,
Ущерб мы вам заплатим весь, какой бы вы хотели.
Верните нам быков». И жители их попросили
Им показать свидетельство, какое, их владенья
Быками, чтобы знать историю приобретенья,
Удостовериться, что те владельцами их были.
Счета те на продажу быков сразу показали:
Один был на коричневых ослов двоих обменен,
Ван вспомнил, что сказал Хэци, (его совет был ценен), -
Пришельцев ждать тех, что зимой их, прошлой, обокрали.
Спросил он имена обоих, те ему сказали,
Хэци назвал их, имена их - теми оказались,
Этих грабителей сельчане сразу же связали,
А те, страх испытав, им даже не сопротивлялись.
Сказал им Ван Аньго: «Вы сына моего убили,
Забрали всё наше имущество прошлой зимою».
Пред ним два вора сразу же колени преклонили,
Сказав ему: «О Боже! Мы наказаны судьбою.
Проклятие! Теперь уже нам не спастись от смерти!
О том, что совершили мы, сейчас мы сожалеем,
Всё и должно было случиться там! Уж нам поверьте!
Наверно, Небо всех наказывает так злодеев».
Всё, что случилось с ними, они тут же рассказали:
- «Когда ограбили мы вас и мальчика убили,
Пошли на север, спрятались там, чтоб нас не искали,
Прошло какое-то там время, нас, как бы, забыли,
Купили скот там, и домой решили отправляться,
Вчера с быками в двадцати верстах мы уже были
Отсюда, и решили ненадолго там остаться,
Дождаться ночи, ведь места мы кражи проходили.
Легли мы спать, во сне нам мальчик, лет пяти, приснился,
Он голышом был, танцевал пред нами в упоенье,
Затем кругами вокруг нас со смехом он носился,
Мы были в замешательстве и в головокруженье.
Сегодня только утром мы пришли в наше сознанье,
И сразу обнаружили, быка два убежали,
Развязаны верёвки были, чем мы их вязали,
И поняли со страхом мы, что это – наказанье
Пошли по их следам мы, и тут вскоре оказались,
Мы – воры те, которые прошлой зимой здесь были,
Ограбили один здесь дом и мальчика убили,
И вот сейчас с быками этими мы вам попались».
Их отвели в уездный город, судьям передали,
За все злодейства судьи к казни их приговорили,
При всём честном народе головы им отрубили,
Как видно, Небеса за мальчика их наказали.

9. Доклад о свадебных передрягах Хань Цзы-вэня
В одном стихотворенье очень древнем говорится:
«Уж если замуж за кого ты выдать дочь решился,
Ищи ей мужа умного, любой из них сгодится -
Богатый или бедный, чтобы он не суетился.
Ведь умный и незнатный, в жизни может стать сам знатным,
Всегда подчинено всё Небу в судьбе человека,
Нить каждого, куда ведёт вначале, непонятно,
Особо брачная нить тянется от века к веку.
Она соединяет души и детей рождает,
Кого-то нужно поженить - лишь Небо то решает,
Никто волю, небесную, нигде не нарушает,
А кто нарушит, то беда такого постигает».

Полна жизнь наша неожиданностей, изменений,
И постоянного в ней нет, она – большое море,
Хоть разум наш и полон разных благостных стремлений,
Но вдруг нежданно счастье поменяется на горе.
И многие из умников её не понимают,
Ведь наша сирость может знатностью вдруг обернуться,
А бедность – вдруг богатством, и никто в мире не знает,
Когда везение и слава от нас отвернутся.

Пример: корыстолюбец был, другой вдруг стал учёным,
Растёт его  дочь, дочь влиятельного господина,
С лицом прекрасным и со станом гибким и точёным,
Хитрец план строит, как на ней женить своего сына.
А если человек тот сына своего имеет,
Мошенник всячески его заполучить желает
Себе в зятья и в жёны дочь свою всё предлагает
Тому, чтоб к власти быть поближе, он мечту лелеет.
Когда ж тот умирает, положение теряет,
Хитрец, узнав об этом всём, горюет, сожалеет,
Он сразу же сношенья с той семьёю прекращает,
И к свадьбе не стремится, план уже другой имеет.

Бывает и другое, времена судьбу меняли:
Студент-бедняк хотел на дочке богача жениться,
Пришёл просит её руки, на смех его подняли,
Но в жизни нашей всё способно быстро измениться,
И он, экзамен сдав, чиновником стал в высшей власти,
Богач расстроился, что он слепцом так оказался,
От выгодного ему предложенья отказался,
Что дочь его в жизни прошла мимо своего счастья.
Вот почему все мудрые когда-то понимали
Всё это, мужа дочке не средь богачей искали,
А за того, кто был умён, лишь в жёны отдавали,
И так, благодаря ему, богатство обретали.

В период «Вёсен-Осеней» жил в царстве Чжэн Сюй, юный,
Родители его почили, лишь сестра осталась,
Шестнадцать лет всего ей было, она отличалась
Своею красотой, имела взгляд своих глаз, умный.
Она была, в отличие от брата, чуть моложе,
Прекрасное лицо и гибкий, тонкий стан имела,
И тело было грациозным с белоснежной кожей,
Слагать стихи, играть на цине, в шахматы умела.
Картины рисовала, в каллиграфии толк знала,
К тому ж, искусством рукоделия она владела,
Один лишь взгляд, и сущность человека понимала.
Все вещи видела насквозь, когда куда глядела.
Её глаза проникновеньем тайным обладали,
Перед которыми не может ничего укрыться
Поэтому глаза её мужчин всех привлекали,
Посмотрит на кого, и тот не может не влюбиться.
У них всё люди именитые в гостях бывали,
И с братом говорили, прислуга их угощала,
За ними из-за занавеса дева наблюдал,
И сразу замечала, что в душе они скрывали.
Достоинства и качества всех разглядеть умела,
Богат кто, а кто беден, их судьбу распознавала,
Насколько честен иль ничтожен, сразу узнавала,
Такой вот скрытный Неба дар она в себе имела.
За девушку посватался мужчина, благородный,
По имени Гунсунь Чу, но ещё неясно было,
Согласна ли она, она пока не говорила,
У жениха был родственник Гунсунь Хэй, двоюродный.
Он звания высокого был, как дайфу (1) верховный,
Услышав о красе, послал к ней сватов с предложеньем,
Но Сюй ответил, что сестру другой жених сосватал,
Но Хэй оставил без вниманья это заявленье.
Нахально на имущество своё он полагался,
Богатые подарки и вино к ним в дом отправил,
А также музыкантов; этим показать старался,
Что этим даром конкурентов позади оставил.
Сюй поначалу, получив подарки, растерялся.
Подумав, приготовил пиршество для угощенья,
Послал соперникам обоим на пир приглашенье.
«Пускай сестра и выберет», - при мысли он остался.
Кичась своим богатством, Хэй в богатом одеянье
Пришёл на те смотрины, роскошью своей блистая,
Дары принёс, чтоб обратить всех на себя вниманье,
Вальяжно вёл в гостях, себя невесте предлагая.
Гунсунь Чу на пиру в обычном платье появился,
Пришёл он без даров, его все скромным находили,
Поэтому все гости, глядя на него, решили:
«Красавица предпочтёт Хэя, Чу же провалился».
Пир кончился, все разошлись, сестра брату сказала:
- «Гунсунь Хэй положение высокое имеет,
Прекрасен он, но на лице его я увидала -
Его жизнь коротка, на нём печать смерти довлеет.
Я выйду за Гунсуй Чу, лик имея благодатный,
Сейчас большие трудности ещё он испытает,
Но выбьется он в люди, мудростью он обладает,
И в его будущем богатый будет он и знатный».
И брату сразу же понравилось сестры решенье,
Гунсунь Хэю он отказал, Гунсунь Чу дал согласье,
Определили день благоприятный в одночасье,
Сыграли свадьбу, получили от всех подношенье.
Соперник злобный затаил в своей душе обиду,
Решил ему он отомстить, в доспехи облачился,
Поверх всего надел платье обычное, для виду,
Желая жизнь отнять его, пред домом появился,
Забрать жену-красавицу чтоб и на ней жениться,
Хозяина предупредили, вышел он навстречу,
Вооружённый длинной пикой, стали оба биться,
Поранил сильно Хэя Чу во время боя в плечи.
Тот, раненный, покинул дом врага и обратился
С прошеньем к Гунсунь Цао, первому царя министру,
Чтоб наказать Чу Гунсуня за раны, с кем он бился.
Тот вызвал всех вельмож, чтобы решить их ссору быстро.
- «Хоть Хэй хотел убить Чу, нам причина не известна
Их ссоры, если возраст его примем во вниманье,
Можно простить его, но вот поднять меч неуместно
На старшего, и нам всем Чу нужно послать в изгнанье».
Определив вину, министр дал слугам порученье
Гунсунь Чу выслать в удел У с женой для проживанья,
Узнав об этой новости, Чу пережил мученье,
К своей жене домой вернувшись, сделал он признанье.
Они вместе, всплакнув с женой, в путь стали собираться,
А Хэй, возликовав, вести себя стал дерзко, вольно.
Дивились все и брат уже, как та могла остаться
С попавшим Чу в немилость, но сестра была довольна.
В то время в Чжэн жил Юцин некий, чин дафу имевший,
Ему пророчили, что станет он первым министром,
Когда Гунсуй Цао уйдёт с поста, но Хэй, хотевший
Им тоже стать, плёл заговор его с поста снять быстро.
Но тот узнал, к нему гонца отправил с предложеньем
Покончить с жизней своей самому и удавиться
За совершённые им в жизни много преступлений,
Тому не оставалось ничего, как подчиниться.
Так получилось всё, как Сюй когда-то предсказала,
Хэй принял смерть, дурную, а Чу в ссылке был три года,
Была амнистия, она ему вернуться разрешала
В столицу, где уже сменилось множество народа.
Чу вскоре получил чин новый, став дафу, верховным,
Он прожил вместе с Сюй своей до старости глубокой,
Богатством наслаждаясь и почётом благородным,
Оставшись с Хэем, Сюй вдовой бы стала, одинокой.

Так знатность или сирость в мире ничего не значат,
Хоть говорят, что честные, имеющие знанья
Мужи порой влачат нищенское существованье,
Не могут в люди выбиться, не могут жить иначе.
К тому же поговорка есть: «Сейчас вещью владенье
Намного лучше, чем потом её приобретенье».
Не лучше ли за богача замуж отдать девицу,
Которая всеми благами жизни насладится?
Но вот только судьба решает всё за нас заранее,
Находит место нам, которое мы все достойны,
Глоток ведь предопределён воды наш изначально,
Когда мы отдаём дочь за учёного, - спокойны.

История другая: жил богач, дочку имевший,
Решивший бедняка надуть и договор нарушить.
По счастью же, не смог союз влюблённых он разрушить,
Хотя он в своей хитрости был очень наторевший.
Есть притча: во времена прошлые, давно, томилась
В покоях с опахалом, разрисованным, девица,
А вскоре к князю вейскому сбежать она решилась,
Каким-то ухитрилась образом в него влюбиться.
Кому почёта в мире суждено добиться славы,
Тому и от толпы красавиц никуда не деться,
Но надо бы в героев девам пристально вглядеться,
Всерьёз воспринимать их всех, а не ради забавы.

В год «Настоящей Добродетели» в Тяньтай уезде
Провинции Чжэцзян жил некий юноша, известный,
По имени Хань Цзы-вэнь, славился он в этом месте
Своим умом, сюцаем (2) был, как сдал экзамен, местный.
Лишился он родителей, почивших раньше срока,
Ни братьев, ни сестёр он не имел, один остался,
Жил без поддержки и без родственников, одиноко,
В двенадцать лет учился в школе, из всех сил старался.
Благодаря усидчивости, приобщился к знаньям,
Как говорят, в его уме вся мудрость уместилась:
На пять повозок свитков у него было собранье,
И это знанье ему в жизни позже пригодилось.
Сумел постичь он мудрость, древнюю, из всех преданий,
Что наделило его разум самым высшим знаньем,
И помогло внутри раскрыться разным дарованьям,
Проникнуть в суть искусств, познать основы мирозданья.
Хотя и знал он много, но сводил концы с концами
По крайней бедности своей, но, как он не старался,
Не мог разбогатеть, и был обременён долгами,
Учительством всегда в домах богатых занимался.
Поэтому был нищим, и никак не мог жениться,
Хоть восемнадцать лет ему исполнилось в то время,
И нищеты на себе ощущая всегда бремя,
Не позволял себе он ни в кого из дев влюбиться.

Когда большой Праздник Начала Лета (3) приближался,
Весна закончилась, и ветер тёплый уже веял.
Решил он отдохнуть, в места, родимые, собрался,
И в голову ему тогда пришла одна идея:
«А почему не обратиться мне сейчас ко свахе,
И почему мне из-за денег женщин сторониться.
За неименьем средств, необходимых, живу в страхе
За будущность свою, учён я, и могу жениться.
Я образован, богача наследницу мне надо,
Вопрос лишь остаётся в том, кто может согласиться?
Мне нужно руки дочери учёного добиться,
Такого, как сам я. Я должен получить в награду
Богатую невесту. Я достоин этой чести,
Труды мои учёности должны вознаграждаться,
И отыскать мою невесту нужно мне на месте,
Пусть сваха ищет, самому не нужно мне стараться».

Достал визитку он, пять слитков серебра деньгами,
В шкатулку (4) положил, отправил с этими дарами
Слугу-мальчишку к свахе Ван, напутствуя словами:
- «Невесту ищет пусть. Устроит свадьбу между нами».
Когда уже подарки эти сводня получила,
То приняла, ему в содействии не отказала,
Однако же особой радости не проявила
Так как просителем был студент-нищий, она знала.
И, угощая чаем, так она его спросила:
- «О, господин, сюцай, когда домой вы возвратились?
Каким вас ветром занесло сюда, какая сила?
Я слышала, вы, будто, на учёбе находились».
- «Я дома уже пятый день, пришёл я к вам по делу, -
Сказал сюцай и свёрток протянул ей, свой, руками,
Обеими, и поклонившись, продолжал он смело, -
Надеюсь очень, дружба установится меж нами.
Примите скромный сей подарок, может быть, и бедный,
Но искренне, от всей души его я вам дарую,
А если дело выгорит, то награжу вас щедро,
Прошу исполнить очень просьбу для меня такую…»
- «Неужто ваша милость собирается жениться»?
- «Да, совершенно верно! Беден я, от вас не скрою,
И знаю, что невесты богача мне не добиться,
Такая мне откажет, и не будет жить со мною.
Хочу жену я из семьи учёного, любого,
Пусть даже скромного, но чтоб меня она любила,
И мне наследников бы после свадьбы подарила,
Путь (5) будет из семьи учёного, как я, такого.
За несколько лет я скопил немного состоянье –
Десятков пять монеток золотых – как дар невесте,
Они нам пригодятся, когда будем жить мы вместе,
Невесту подыщите мне – такое вот желанье».
Смекнула сводня, угодить ему ей трудно будет,
Так как в семье, богатой, своим зятем он не станет,
Чтобы войти в их общество с деньгами – не потянет,
Спуститься ниже – не захочет, в семью к простым людям.
И отказать ему уже ей было неудобно,
Она сказала: «Господин сюцай, вы дома ждите,
Когда я выведаю всё, что нужно, и подробно,
А как узнаю, дам вам знак, тогда и приходите».
Отправился домой Хань Цзывэнь, но он ждал немного.
Прошло дней несколько, и сама сводня появилась.
- «Нашла невесту вам, - сказала с самого порога, -
О, господин сюцай, ища вам, как я утомилась.
Я в поисках вашей невесты туфли истоптала,
Но всё же я нашла её, такую вам, как надо,
Семнадцать лет всего ей, и с ней вам будет отрада,
Она дочка сюцая Сюя, сиротою стала,
В прошлом году отец её был болен и скончался,
Сейчас живёт она со своей матерью-вдовою,
Она имеет нрав, прекрасный, хороша собою,
Живут прилично, отец обеспечить их старался.
Когда я с матерью её о вас заговорила,
Она как будто согласилась, но, при том, сказала:
«Её не прочь я выдать, я всегда её любила,
Но я б хотела, чтоб она с мужем богатой стала.
Пуская он хорошо сдаст годовые испытанья,
Я слышала, что вот экзаменатор пребывает
В Тайчжоу, он там может показать свои все знанья,
После экзаменов пусть нам визитку посылает.
Цзывэнь, уверенный в своих талантах, согласился,
Прикинул, что экзамены сдаст эти непременно,
И опасаться нечего, со свахою простился,
И стал экзамены ждать, к ним готовясь вдохновенно.
Когда экзаменатор Лян Юй-фань к ним прибыл, вскоре,
Провинции Цзянси, о ком Хань раньше и не слышал,
С другими он сюцаями на встречу к нему вышел,
Но средь других он выглядел бедней, на свое горе.
На нём потрёпанный халат был и всё одеянье,
Заношенная шляпа сразу же в глаза бросалась,
От его вида впечатленье бедности осталось,
Когда участие он принял в этом испытанье.
В назначенное время написал он сочиненье,
Остался им доволен, и читать дал содержанье
Черновика друзьям, и у них вызвал восхищенье
Свободой изложенья мысли и показом знанья.
Экзаменатор Лян был человеком весьма жадным,
К тому же, малограмотным, и шёл на угожденье
Начальству, в одеянье щеголять любил, нарядном,
Брал взятки и способствовал лишь с ними продвиженью.
О жадности его всегда сюцаи говорили:
«Перед экзаменом, когда даёшь ему заранье
Сто золотых, продаст тебе учёное он званье».
И при приёме первыми богатые лишь были.

В «Четверокнижие» одно есть благое реченье,
Которого, при написание трудов, держались
Все наши предки, излагающие сочиненье,
В которых убежденья праведности излагались:
«Когда муж, благородный, Дао суть всю постигает,
Он радуется, всю его полезность понимает,
Когда о Дао ничтожный человек вещает,
Он только пересказывает всё, но не вникает
В ту суть, о чём вещает мудрецам всегда писанье,
Оно как бы понятия простые излагает,
Но простота их сложность тайны всю в себе скрывает,
И лишь в неё проникновение даёт нам знанья.
Поэтому такие есть, стихов что не читают,
На братьев полагаются в своём ученье,
Иль на родителей, когда основ не понимают,
Для них нет в этом пользы, есть только одно мученье.
Поэтому всем следует обычай сей отвергнуть!
Другие же стихи читают и ведут достойно
Себя, и их достоинства не могут всё ж померкнуть,
Хоть их не уважают те, живёт кто непристойно.
Есть прок ли от людей таких? Он есть! И их величье
Само собою правило в сей жизни утверждает,
Как нужно жить всем, и к чему стремиться без различья,
Лишь только их природа правильность и защищает».

О бедном Хане так никто не мог замолвить слово,
Помочь ему, чтоб он обрёл своё бы положенье,
Когда списки экзаменуемых были готовы,
То занял он лишь третье место в общем объявленье.
Как говориться: «Знатные в богатстве веселятся,
В их семьях все стают учёными так брат за братом.
А бедные удручены, экзамены их длятся
Всю жизнь, и в знать не попадают - их предки виноваты.
Экзамены сдавали вместе, став семьёй единой,
Одни сдали со славою, другие же с позором,
Так как поддержки у них не было, необходимой,
По поводу мест первых, не возникло даже споров.
Под грохот барабанов и звучание курантов,
Чины посредственности и места все получили.
Под звон монет втихушку не заметили талантов,
Карьеру деньги сделали, чиновников взрастили.
Сынок, богатый, вдруг нашёл почёт и уваженье,
А бедный умный будет нищим, хоть ума – палата,
Его преследуют всю жизнь позор и униженье,
И будет он несчастен, так как предки виноваты».

Узнав, что сочиненье третье место получило,
Пришёл Хань в ярость, сильную и разразился бранью:
- «Ублюдок! Недоносок! Козёл с совестью бараньей»!
О свадьбе не напомнил, сваха же не приходила.
Так Хань сам и смерился с этим своим пораженьем,
Ему о своей свадьбе горестно вздыхать осталось,
Из-за нехватки денег ничего не получалось,
И в связи с этим вспомнил он одно стихотворенье:
«Желаешь быть счастливым и удачливо жениться,
На мудрость свах и сводень умных сам не полагайся,
Ищи же ту, в которую способен ты влюбиться,
И с нею создавай семью лишь, счастье добивайся».
Экзамены прошли, и он к учительству вернулся,
Заметил, все ученики вдруг начали стыдиться
Его, из-за провала и народ весь отвернулся,
Он результатами экзаменов не мог гордиться.

Прошёл год, умер государь и всё переменилось,
Царь, пятнадцатилетний, вдруг на троне оказался,
Двор сразу же за поиски ему невесты взялся,
Прошёл об этом слух, людей сознание изменилось.
Все говорили, девушек красивых набирают
По всей стране для нового царя – для услуженья,
Молоденьких, во всех хороших семьях забирают,
От этих слухов в семьях многих начались волненья.
Отцы семей для дочерей все женихов искали,
Все неженатые мужчины стали знамениты,
Чтоб к царскому двору их дочерей не отсылали,
И даже бедность, недостатки были их забыты.
В то время Хань Цзы-вэнь в места родные возвратился,
И сразу же заметил, что живут все неспокойно,
Гулял раз, вдруг мужчина перед ним остановился,
И за рукав его схватил, но вёл себя достойно.
Владельцем лавки, закладной, прохожий оказался,
Был богачом, и ему в пояс низко поклонился,
Сказав: «О, господин сюцай, вот к вам я обратился
С большою просьбой, так как страх в моей душе остался.
Есть у меня дочь дома лет шестнадцати от рода,
Она могла бы стать женой вашей, если согласны».
- «Вы шутите, - сказал сюцай, - я бедный и несчастный,
Хоть образован, у меня не знатная порода.
Чета ли вашей дочери я?! Хватит насмехаться»!
Богач взмолился: «Увести дочь могут в гарем вскоре,
Её могу я не увидеть больше, это – горе,
Прошу, спасите нас, не можете вы отказаться».
Сказал ему Хань: «Сорок пять всего монет имею,
И этих денег, ну, никак, на свадьбу мне хватит».
Воскликнул тот: «На свадьбу денег вам не нужно тратить,
Договоримся с вами мы, богатством я владею».
- «Давайте сватовством мы ограничимся вначале», -
Сказал сюцай. «Пусть деньги вас отныне не тревожат, -
Богач воскликнул, - ваше сватовство мне любо тоже,
Быть может, дочь не заберут, жить буду без печали».
- «Но если будет сватовство, отказ не принимаю
Потом от свадьбы я, ведь цену договор имеет».
- «Конечно, свадьба состоится, я вас понимаю,
Сказал богач, решивший дочь просватать побыстрее,-
Могу поклясться, что я дочь отдам вам в жёны».
- «Слов не достаточно, - сказал Хань, - договор составим,
В ломбард приду с приятелями, подписи поставим,
Впредь будем руководствоваться документом оным.
Вначале дочь покажете, на кой жениться буду,
Дадите вещь какую-нибудь из её одежды,
Залогом станет что, сойтись чтоб, для моей надежды,
Если откажетесь, что предъявить чтоб было люду».
Богач с условиями всеми быстро согласился,
Приготовленья сделали, все акты подписали,
И жениху дочь богача за чаем показали,
Её красу увидев, Хань Цзы-вэнь тотчас влюбился.
Она имела брови словно ива ветвь весною,
Её глаза с осеннею волною были схожи.
А щёки же на персики, небесные, похожи.
Наполнен стан её был грациозной красотою.
Любой красавец её взгляду сразу покорится,
И всякая преграда рухнет перед её взором,
Красою же из смертных никто с нею не сравнится.
Она в любой среде, как б, выделяется узором.
Её узрев, Хань испытал вдруг страстное желанье
Соединиться с ней, но девушка тут удалилась
К себе в покои, сердце Ханя бешено забилось,
Решил пойти он к магу, чтобы совершить гаданье.
Сказал маг: «С девушкой грядёт вам счастье, неземное,
Избранница же ваша удивительного свойства,
Однако же до свадьбы будет много беспокойства,
Будьте смелей, чтоб обрести создание такое».
Отец же торопился, и так договор составил:
«Моя дочь Чжаося – звучит, как «Утренняя Зорька»
Обручена с учёным Ханем, он дары оставил,
Исполнилось всего шестнадцать лет недавно только,
С лет, малых, не была обручена она ни разу,
И сговор состоялся по согласью, обоюдно,
Подписан в двух бумагах при свидетелях, прилюдно,
Как только решим с датой, свадьбу мы сыграем сразу».
Поставили все подписи, бумагу Ханю дали,
Который опасался, что отец Цзинь Шэн забудет
О данном обещании, и отдавать не будет
Свою дочь замуж за него, чтоб не было печали.
Пока благоприятный день для свадьбы выбирали,
Собрал Хань пятьдесят лян, чтоб купить все украшенья,
Сшил платье, попросил друзей он сделать посещенье
Семьи невесты с даром, те их у себя приняли.
Цзинь посчитал подарки нищенскими, взял их всё же,
Так как за свою дочь в то время он ещё боялся,
Послал волос прядь дочери ему, подарки тоже,
Хань, получая их весьма довольным оставался.

Прошёл год, слухи об отборе дев все утихали,
Которым раньше люди верили ещё бездумно,
Отец Цзинь с матерью невесты сожалеть уж стали,
За бедного просватали что дочь так неразумно.
Хань на подарки деньги все спустил, поиздержался,
Вконец опустошил свой кошелёк, став совсем нищим,
Оставшиеся деньги тратил на покупку пищи,
И разговор о свадьбе заводить уж не решался.
Вошёл раз в лавку к ним один купец в сопровожденье
Сынка своего, дальним родственником он являлся
Был сын лет восемнадцати от своего рожденья,
Счетов проверкой Цзинь в то время в лавке занимался.
То был Чэн, брат его жены, решил сестру проведать,
И предложить открыть на паях лавку закладную,
Жену тот кликнул, предложил вместе вина отведать,
Позвал на ужин дочь свою, красавицу такую.
Сказал гость: «Вижу, подросла дочь, стала уж большая,
Была мала ещё, когда у вас мы находились,
Бежит как время, и дела текут, нам жить мешая,
Вот было б хорошо, если бы дети поженились.
- «Да, было б хорошо, - сказал тот, - мы поторопились,
И этого момента как-то не предусмотрели,
В мужья ей взять сюцая, бедного, тогда решились.
Так как раньше послать её в столицу не хотели.
Бедняк  - Хань этот. Вряд ли когда выбьется он в люди,
И на уме его одни пустые сочиненья,
А с ними ноги он протянет, богачом не будет,
Хлебнёт с ним горя дочь ещё, одно лишь невезенье».
Вздохнул гость, помолчал. Затем к сестре он обратился:
- «Хотите вправду отдать дочь вы за того сюцая,
Который на экзаменах успехов не добился?
Вед можно выдать нам дочь, не него не обращая.
Хоть есть и договор, но можно ведь его порушить,
И нужно лишь с умом за это дело нам всем взяться,
Все силы приложив, мы сможем сватовство разрушить,
Нам нужно только для того всем вместе постараться».
- «Как так»? – спросил Цзинь, с надеждою на гостя глядя.
Ответил тот: «В ямынь Тайчжоу я подам прошенье,
Чтобы расторгнуть договор с ним, и дать разрешенье
На свадьбу с моим сыном, чтоб вернул клочок он пряди
Волос от твоей дочери, который у него остался,
Меж нами уговор был же о свадьбе детей наших
В их малом возрасте, мы подписали тогда даже
Первоначальный договор, который затерялся.
Потребую я у властей, чтоб дочь сыну отдали,
Конечно, не умён он, и не быть ему поэтом,
Но всё же лучше он, чем книжник-голодранец этот.
Тогда бы мы и свадьбу быстро меж детьми сыграли».
- «Отличная мысль, - Цзинь сказал, - но трудность есть большая,
Составил договор я сам, когда нашло затменье,
Вряд ли в ямыне разрешат отменить обрученье,
На стороне его закон. Проблема вот такая»!
- «Эх, зять! – воскликнул гость. - Не сталкивался ты с делами,
Совсем не знаешь ты наши казённые порядки,
Когда есть деньги, можно действовать нам без оглядки,
Поверят все, что заключён был договор меж нами.
Со мной не бойся, всё, как захотим мы, так и будет.
Забыл ты поговорку, что чиновникам известна,
Что жернов, мельничный, за деньги даже сам бес крутит.
Поэтому, чтоб что-то там решить, взятка уместна.
Сюцаю нас не одолеть, все средства мы приложим,
И если будут траты, не останемся в накладе,
И это дело выиграть в суде мы просто сможем,
Подкупим всё начальство даже этого мы ради».
Наутро Чэн пошёл в ямынь, где написал прошенье,
Нашёл свидетеля Чжао, с ним договор составил,
И вместе с Цзинем то свидетельство властям доставил,
Подали вместе иск и стали ждать властей решенье.
Когда разбор начался, все в судебный зал явились.
Но перед этим Цзин нашёл близких друзей сюцая,
Сказал им, что в их деле обстоятельства открылись,
Препятствие возникло, и проблема есть большая.
Он объяснил им, что как договор тот заключили.
Забыл он, что он раньше дочь свою уже сосватал,
Но договор тот затерялся, все потом забыли,
И вышло всё наружу то, что он когда-то спрятал.
Услышав слова эти, друзья Ханя рассердились,
Сказали, что он лжёт, и это так всё не оставят,
И если не исполнит договор, что заключили,
То и его и всю его семью везде ославят,
Что все учёные пойдут к властям замолвить слово
За Ханя, что он беден, все учёные то знали.
Добьются, чтобы власти отнеслись к Цзиню сурово,
И за его отказ и его хитрость наказали.
Они пошли все к Ханю и ему всё сообщили,
Но Хань остановил их: «Братья, делать так не надо,
Нельзя сейчас в спор ввязываться нам, как вы решили,
Всё это не поможет, будет только лишь досада.
Решил старый осёл от договора отказаться,
То подольём огонь лишь в масло, сила не поможет,
А при успехе, наши связи могут разорваться,
Ославлена семья будет, - то, что меня тревожит.
Понятно, он – богатый, хоть и невелика птица,
Но у него есть деньги, хоть я знаньями владею,
Но я - всего лишь нищий книжник, денег не имею,
Чтобы в суде вести с ним тяжбу, можно разориться.
Сейчас ему везёт, расплата непременно грянет,
Есть просьба, братья у меня, к нему сейчас сходите,
И деньги, что истратил я, вернуть мне попросите
В двойном размере, возражать, я думаю, не станет».
Достал Хань прядь волос с бумагой, отдал им, простился,
Приятели отправились в ломбард, все объяснили,
Что наказал им Хань. Торговец сразу оживился,
И, согласившись, деньги выдал, те их получили.
Передавая деньги, Цзинь потребовал возврата,
Чтоб написал бумагу тот с отказом, вернул пряди.
Хань возразил, что тяжба началась, и нужна плата,
Но как закончится, вернёт всё, чтоб не быть в накладе.
Цзинь согласился с доводом, довольным он остался.
Прошение о мировой совместно сочинили,
Отправились в ямынь, народ на слушанье собрался
Где суд шёл, и подробности всей тяжбы изложили.
Судьёй в то время был У господин, правитель местный,
Входящий ещё с академии учёных в братство,
Он был поборник справедливости и очень честный.
Ценил таланты в людях больше он, а не богатство.
Когда он ознакомился с делами тяжбы этой,
То Ханя подозвал к себе, вопросы задавая:
- «По облику я вижу, вы являетесь поэтом,
Не знаю, почему, такого зятя отвергая,
Цзинь предпочёл на стороне искать себе другого.
Скажите мне, вы почему от брака отказались
В невесте, может быть, вы сами разочаровались,
И не хотите больше с нею союза вы такого»?
Когда Хань шёл на суд, надежды больше не питая
На нынешний исход благоприятный разговора,
Был поражён, как У судья, вопросы задавая,
Выказывал ему симпатию во время спора.
Хань был сообразительный и понял с полуслова,
Расположение чиновника, приободрился,
И тут ему надежда в брак вступить вернулась снова,
Он, веры не теряя, за возможность ухватился,
Сказал: «Ах, ваша светлость, если бы вы только знали,
Как жалко мне отказываться от брака такого,
Хотел бы я жениться и не нужно мне другого,
Мы клятвенное обещанье договора подписали,
И этот договор заверили два моих друга,
Я прядь волос потребовал для подтвержденья,
Друзья мне подсказали это, это - их заслуга
Стояло там, что раньше не было с ней обрученья,
И прядь волос её и ныне у меня хранится,
Любуюсь ими, будто вижу я супругу,
Я видел её раз, в неё влюбился как в подругу,
Но жаль, что мужем стать её мечта не может сбыться.
Причина – беден я, её родители богаты,
И в сватовстве сейчас они, подумав, отказали,
Поэтому нашлись богатые для неё сваты,
Тогда мне слово, данное, они назад забрали».
И слёзы на глазах у юноши тут засверкали,
Из рукава он вынул договор с картой, сговорной,
И прядь волос невесты из шкатулки, рукотворной,
Судья взял доказательства, проверить их отдали.
И дал распоряжение, чтоб Чэня удалили,
Чтоб допросить врозь и узнать детали все наверно,
Спросил он Цзиня: «С Чэнем договор вы заключили,
Что ваша дочь обручено была с ним? Это верно»?
- «Да, ваша светлость, - тот сказал, - всё это так и было».
- «Но если так, зачем за Ханя ты отдать решился
Свою дочь»? «В это время я в смятенье находился,
Терять дочь не хотел, как предписанье говорило.
Тогда в гарем всех девушек красивых забирали,
Она ж - единственная дочь, что у меня осталась,
Тогда подобные договора все составляли,
И я так сделал, чтоб была со мной и не терялась».
- «Скажи, ты договор писал тогда рукою лично»?
- «Да, ваша милость»! «А в нём были ли слова такие:
«Дочь не была обручена»? «Так пишут все обычно,
Не думал я, что могут быть последствия, какие».
Правитель видел, что юлит тот, сделал уточненье:
- «Скажи, когда был сделан договор, скажи нам дату,
День, месяц, год какой, когда ты обещал всё свату».
Цзинь растерялся, назвал свою дату заключенья.
Правитель вызвал Чэня, велел Цзиню удалиться,
Спросил: «Где доказательства сына обрученья,
Мне покажи бумагу, когда сын решил жениться,
И дату назови мне договора заключенья».
Подумав, Чэнь назвал срок, дата с Цзинем не совпала,
К тому ж, сказал он, договор их где-то затерялся.
И сразу же судье-правителю тут ясно стало,
Что сговор Чэна с Цинем ещё раньше состоялся.
Когда обман весь выяснился, дал он указанье,
Чтоб суд обманывать впредь неповадно другим стало,
Обманщикам трём тридцать палок дать всем в наказанье
Решение суда это Ханя врасплох застало.
Упал он на колени пред начальством и взмолился:
- «О, ваша светлость, будущего зятя пощадите,
Когда поженимся, чтоб на меня он не сердился,
Уж лучше за него, меня при всех вы накажите».
Судья сказал: «Я Цзиню сокращаю палок вдвое,
Истца, как и свидетеля, прощать не собираюсь,
Так как они виновны трое, я не сомневаюсь».
И тут же в зале начались виновников побои.
Процесс закончился, Хань и друзья все удалились,
С тем договором прядь волос у юноши осталась.
Домой наказанные возвращались и бранились,
Но свадьба Ханя и невесты позже состоялась.
Хоть будущий зять всё на Ханя ещё очень злился.
От злобы клокотал и про себя бурчал руганья,
Но всё ж решению суда всецело покорился,
И исполнял обязанности во время венчанья.
Но молодая Чжаося воочию убедилась
В талантах и уме, непревзойдённом, её мужа,
В его духовности, возвышенной, такой муж был ей нужен,
С его прекрасным обликом. Она в него влюбилась.
А что до бедности его, то было не столь важно,
На следующий год, уже во время испытаний,
Он на экзаменах держался скромно, но отважно.
И занял первые места, всех удивляя знаньем.
Затем второй был тур, он в победителях остался,
И Чжаося, став знатной дамой, им уже гордилась
И её с мужем жизнь в дальнейшем счастливо сложилась.
Цзинь сожалел, что на брак дочери не соглашался.

Пояснения
1. Дафу (буквально «большой муж») – придворный, рангом ниже должности цина – министра двора. Дафу подразделялись на три категории: верхний дафу, средний и нижний.
2. Сюцай – в старом Китае существовала сложная система государственных экзаменов, которая состояла из многих  («годовых») туров. После первого экзамена получали степень сюцая - низшую ученую степень, которая давала человеку право причислить себя к интеллигенции. Здесь имеются в виду предварительные, или отборочные испытания, после которых в столице сдавались основные экзамены (или Большие испытания) на учёную степень цзюйжэня или цзиньши.
3. Праздник Начала Лета (Дуаньу) отмечался 5-го числа 5-й луны по лунному календарю. Этот праздник нередко связывался с днём гибели великого поэта древности Цюй Юаня, который покончил с собой, бросившись в реку.
4. Шкатулка для посещений – специальная коробка, в которую клались визитные карточки, дары, разного рода благопожелания.
5. Здесь «путь» имеет иносказательный смысл: «учёная дорога», «учёная стезя».

10. Доклад о монахе Исин
Монах Исин (1) первоначально Чжан Суй назывался,
Имел из города Цзулу (2) своё происхожденье,
О нём народ как об умнейшем муже отзывался,
Он в памяти остался следующих поколений.
Его царь из династии Тан Суаньцзун (3) приметил,
И во дворец позвал, чтоб во всём лично убедиться,
А в тронным зале, когда на приёме его встретил,
Спросил, чем может он из качеств всех своих гордиться.
Ответил тот, что качеством одним лишь обладает,
Что помнит все слова, какая б не звучала тема,
То, что он раньше увидал, то быстро вспоминает.
Царь приказал слуге дать ему список дам гарема.
Тот прочитал его, и список унесли обратно,
Затем всё повторил, что было в нём, из слов в слово,
Как будто изучал его всю жизнь многократно,
На лист он глянул только раз, и в памяти – готово.
Невольно с трона встал царь, почести воздал монаху,
Назвал его святым, и этим возвеличил жестом,
Монах Исин не перед кем не ведал в жизни страха,
Всегда спокоен оставался, не дорожа местом.
Ещё когда Исин к буддистам присоединился,
Служил учителю Пуцзи (4) он на горе Суншане (5),
Тогда в монастыре учеником он находился,
Работу делал разную, что получал заранье.
Пуцзи устроил ужин раз в монастыре, открытый,
Монахам и отшельникам послал всем приглашенье,
В окружности на сотни вёрст в свой уголок, забытый,
Готовили монахи для гостей всех угощенье.
Пришло гостей до тысячи в назначенное время,
Тогда в Суншане жил отшельник, Лу Хун (6) его звали,
Он был начитан, добродетелен, его позвали,
Он должен речь был сочинить, хвалебную, по теме.
Он просидел ночь, сочинил речь, нужную для встречи,
Отдал Пуцзи, сказав: «Текст этот очень необычный,
С десяток тысяч слов, но вот мой почерк, непривычный,
Кому бы мог я объяснить настрой и смысл всей речи?
Для этого нужен монах, особенно смышлёный,
Который бы имел в нашем ученье пониманье,
И мог бы обладать в письме достаточным бы знаньем,
Поэтому необходим монах нам, одарённый».
Пуцзи позвал Исина, отдал текст ему для чтенья,
Тот только лишь взглянул и положил на стол обратно,
Лу Хуну не понравилось такое отношенье
К его труду, и видеть было это неприятно.
Но вскоре все отшельники собрались в общем зале,
Исин, вставая, текст по памяти читать собрался,
Прочёл всё, как заученную лекцию читали,
Ни слова текста не забыв, Лу Хун разволновался,
Сказав Пуцзи: «Средь всех этот монах здесь стал сильнейшим,
Я изумляюсь его редкостному пониманью,
Уже ты не научишь ничему его в дальнейшем,
Так отпусти его, он в странствие получит знанья».
Так как Исин познать метод Да-яна (7) собирался
Премудрости математического исчисленья,
Отправился на поиск знаний, и с людьми встречался,
Толк знающими в этом, в городах или селеньях.
Однажды он пришёл в Храм Чистоты в Тяньтае (8), горном,
Храм внутренний имел двор, где десяток сосен было,
Перед вратами был ручей с течением, проворным,
Стена, глухая, внутренний двор от людских глаз скрыла.
Монах сидел там, бормоча, расчёт в уме слагая,
Ученики сидели рядом, слушая звук счёта,
Сказал тут настоятель, всех вниманье обращая:
- «Монах придёт сейчас спросить о методе расчёта.
Он должен у ворот уж быть, один его пусть встретит
И пригласит войти сюда». Он вновь расчёт свой начал,
Затем сказал: «Как я узнал? Могу я вам ответить:-
В уме решается любая трудная задача.
Ручей перед вратами должен сей день развернуться
И течь на запад, ученик должен прийти за знаньем.
Когда вы овладеете всем тайным пониманьем,
То может нужной стороною всё к вам повернуться».
И после слов тех гость вошёл во двор и поклонился,
И стал просить монаха научить его всем знаньям.
Ручей же в это время у врат снова отклонился,
Стал на восток опять течь, как и тёк обычно ранее.
Даос Синь Хэпу (9) сказал даосу Инь Инь (10) так однажды:
- «Исин святым стать должен, ведь в период Хань правленья (11)
Установил Луся Хун (12) календарь, что знать нам важно,
Сказав, лет через восемь сотен будут измененья.
Когда пройдёт лет столько, и когда срок этот минет,
Придёт исправить календарь святой, кого все славят,
И сделает сдвиг, на один день время всё подвинет.
И старый календарь на новый (13) временем исправит.
Настал срок, крайний, и минуты сдвига наступили,
Поэтому святой Исин пришёл к нам утром рано,
Математическим исправив методом Да-яна (13),
Так значит, слова Луся Хуна тогда правдой были.
Исин после того с даосом Инь Чун (14), повстречался,
Чтоб манускрипт взять «Тайсюань-цзин» Ян Сюна, известный,
Но через день вернул, тот с удивлением расстался,
Спросив: «Неужто для тебя трактат неинтересный?
Глубокий, далеко идущий смысл книга имеет,
Искал её я долго, до сих пор не понимаю.
Прочесть её хоть попытайся»! Тот сказал: «Я знаю
Секрет её. Мой ум в ней скрытой тайной всей владеет».
Исин Инь Чуню преподнёс свои произведенья
«Скрижаль о тёмных всех местах Да-яна», «Свод небесный» (15)
О методах проникновенья в тайны повсеместно,
И об искусстве превращения путем вещенья,
О методах природы всей законом управленья
При воплощении в жизнь, здешнюю, мира иного.
Инь Чун был тронут, и высказывал всем своё мненье:
- «Исин и есть реинкарнация Яньци (16), святого».
Когда Исин был молод, то семья переживала
Большую нищету, им средств порою не хватало,
Соседка, госпожа Ван, с ними рядом проживала,
Им помогала, их деньгами часто выручала.
Исин же, помня доброту её, к ней относился
Всегда с любовью, помогал физически, чем можно,
Хотел добром ей отплатить, когда будет возможно,
Когда стал знаменитым, при дворе он находился.
В период же «Развитья и начала» при правленье
Сюаньцзуна окружён был он почётом и вниманьем,
Ему позволено было высказывать желанье,
В то время совершил соседки Ван сын преступленье.
Виновен был в убийстве, Ван к Исину обратилась
Пред вынесением вердикта, его попросила
Чтоб спас он сына ей, в растерянности находилась,
Была этим расстроена, места не находила.
Исин ответил: «Если тебе денег будет надо,
Я прежней доброте бы отплатить раз в десять рад бы,
Но если применяет царь закон, то есть преграда,
Ты вряд ли к его чувствам взывать можешь для пощады».
Ван сжала кулаки и громко начала ругаться:
- «Какая польза мне теперь от этого монаха!
Лишь о себе заботятся, трясутся все от страха»!
Исин простился с ней и перестал больше встречаться.
Раз занялся он армиллярной и небесно сферой,
За небом наблюдал, где метеоры пролетали,
Даосы занимались изученьем атмосферы,
Так как в пространстве путешествия свои свершали.
Работы в храме их, строительные, проводились,
Котёл у них стоял, огромный, там необычайно,
Поставил его в комнату, что там освободились,
Рабов в том храме выбрал двух, мешки вручил им тайно,
Сказав: «В заброшенный сад оба вы сейчас ступайте,
С полудня до глубокой ночи спрячьтесь и сидите,
Когда появится семь монстром, вы их изловите.
Поймав, в мешки засуньте сразу и не отпускайте.
Но если хоть один уйдёт, то будете побиты».
Рабы повиновались, сделали, что им сказали,
А с наступленьем вечера семь свинок прибежали,
Рабы поймали их всех и вернулись в храм, открытый.
Исин их встретил с радость, в котёл свиней тех спрятал,
Залил строительным раствором, крышкой закрыл сверху,
И тушью красной написал слова, их запечатал,
Никто не знал иероглифов, написанных поверху.
Наутро рано вдруг в ворота дома стук раздался,
Исин лежал в постели после сонного забвенья,
Посланником царя пришелец этот оказался,
Доставил срочно императорское приглашенье.
Царь Сюаньцзун, Исина принимая в тронном зале,
Спросил: «Созвездие Большой Медведицы пропало
И вечером вчера её звёзд вдруг не видно стало,
Придворные мне астрономы только что сказали.
И что это за знак? Быть может, жертвоприношенья
Нам надо совершить, чтоб от неё нам защититься?
Скажи нам, как от сил небесных нам отгородиться?
Какую жертву принести, чтоб было очищенье»?
Исин сказал: «Во время поздней Вэй (17) такое уже было,
Когда ещё Марс ночью исчезал на небосводе,
Тогда случилось много бед, как и смертей, в народе,
С Большой Медведицей такого не происходило.
Так Небеса Ваше Величество предупреждают,
Когда находится существованье под угрозой
В такое время засухи, морозы наступают,
И от болезней, горя у народа льются слёзы.
Царь если сострадание ко всем не проявляет,
То беды устраниться сами ведь не в состоянье,
Зачем же Вашему Величеству быть в ожиданье
Начала катастрофы всякой, той, что наступает?
Так проявите истинное к людям состраданье,
Не дожидайтесь бед, которые могут случиться,
И ваше сердце к людям в доброте может открыться,
Вы сможете помочь так всем, насытив их желанье.
И мы, буддисты, людям кажемся порой сухими,
Так как мы против всякого там злоупотребленья,
И из-за воздержания считают нас все злыми,
Быть может, потому, что любим мы ограниченья.
Рождается ведь жадность, если набивать утробу,
Считаем жизнерадостность фривольной мы, дурною,
Но состраданье собьёт с ног и дьявола порою,
И нужно добрым быть со всеми, истреблять чтоб злобу.
Прошу я вас, по моему ничтожнейшему мненью,
Ваше Величество, виновных всех в стране простите.
Открыв казны, вы если всё всем людям раздадите,
Тогда и катастрофа промелькнёт над нами тенью».
Последовал совету царь. Как сумерки настали,
Придворный астроном сказал, что звёзды появились
Большой Медведицы, и за неделю все открылись,
Семь этих звёзд на небе ярким светом засияли.
В конце правления царя «Открытья и Начала»
Пэй Куань (18) в Хэнане (19) жил, градоправителем трудился,
У Пуцзи, мастера Чан (20), знаньям о Будде учился,
И преданность Будде для него много означала.
Однажды он пошёл к нему, чтоб до утра остаться,
Когда пришёл, то Пудзи его встретил у порога,
Сказав: «Есть дело у меня, ты подожди немного».
Пэй Куань прошёл в одну из келий и стал дожидаться.
Оттуда наблюдал он, как зал Пуцзи очищает,
Окуривая благовонием углы кивота,
Смотрел, как мастер на божнице свечи зажигает
Затем садится в позу лотоса и ждёт кого-то.
Он долго так сидел, пока в ворота постучали,
Монах Исин и астроном пришли, тут сообщили,
Когда Исин вошёл в зал, то ученики все встали,
И, поклонившись, к мастеру Пуцзи их проводили.
Исин шепнул на ухо Пуцзи, и тот согласился,
И было выражение лица благоговейным,
Пуцзи кивнул ему, и сразу тот преобразился
И что-то прошептал ему вновь голосом, елейным.
Сказал ему тот: «Можешь делать всё, что ты захочешь».
Исин же после этих слов, пред ним сразу склонился,
Пуцзи спросил вслух : «Может быть, ты свой отход отсрочишь»?
Тот покачал лишь головой и низко поклонился.
Три раза продолжалось так, ответ всё повторялся
Тогда сказал Пуцзи: «Да! Делай так, как ты желаешь.
Исполни это всё, раз на Будду ты уповаешь».
И в этот самый раз с колен Исин сразу поднялся.
И после этих слов Исин во двор один спустился,
От тихо шёл, как будто что-то видел пред собою,
В одной из многих келий с южной стороны закрылся,
Собственноручно двери затворил своей рукою.
Ученикам сказал тут Пуцзи вдумчиво и странно:
- «Вот так и обретаем мы иное состоянье,
Когда на этом концентрируем своё вниманье.
Звонит пусть колокол! Монах Исин вошёл в Нирвану».
Ученики пошли смотреть, всё так там и случилось,
Собрались вместе, в путь последний тело обряжая,
Перед Исином дверь в небесную сферу открылась,
Пэй Куань оделся в траур, босым друга провожая.

Пояснения
1.Монах Исин – (682 - 727 гг.) был известным математиком и астрономом в танскую эпоху, отмеченным в анналах китайской истории.
2. Цзулу – нынешний город Пинцзян провинции Хэбей.
3. Император Суаньцзун царствовал с 712 по 756 год.
4. Пуцзи – (умер в 739 г.) один из известнейших монахов танской династии.
5. Суншань – гора в к северу от Дэнфэна провинции Хэнань. Одна из пяти священных гор в Китае.
6. Лу Хун – художник и мастер каллиграфии.
7. Метод Да-яна – математический для решения неопределённых уравнений.
8. Горы Тяньтай – на востоке провинции Чжэцзян. Там находятся многочисленные буддийские храмы и монастыри. Вышеупомянутый Храм Чистоты или Храм Чистого Царства (Гуоцзинши) является главным храмом буддийской секты Тяньтай.
9. Даос Синь Хэпу – даос, занимавшийся предсказаниями судьбы.
10. Инь Инь – даос, состоявший на службе императора Сюаньчжуна.
11. Династия Хань – Императорская династия, царствовавшая с 206 г. до н. э. до 220 года.
12. Луся Хун – астроном второй половины 2-го века до н. э., сыгравший большую роль в проведение календарной реформы  в104 году до н. э.
13. Календарь Да-яна – с 721 по 727 гг. разрабатывался новый календарь. Несмотря на своё название, данный календарь не имеет никакого отношения к упомянутому выше методу решения неопределенных систем уравнений.
14. Инь Чун – даос, известный своим обширными знаниями и большой начитанностью. Труд «Тайсюань-цзин» Ян Сюна (53 г. до н. э – 18 г. н. э), учёного и литератора Ханьской эпохи («Классический трактат о Великой Тьме»), был смоделирован по образцу древней книги гаданий "И-цзин»" ("Книга перемен") с намерением осмысления Вселенной и ее магических сил.
15. «Скрижаль о тёмных всех местах Да-яна» и  «Свод небесный» («О методах праведности в одной главе») - трактаты «Да-ян сюань-ту» и «И-цзюэ и-цзюань» как и многие небуддийские тексты монаха Исина о проникновении в тайны и обретение сверхъестественных возможностей.
16. Яньци – прозвище Чжу Сючжи одного из классических учёных древности и известных своими чудесами святых даосов южной династии Сун (420 – 502 гг.).
17. Поздняя династия Вэй – также считается Северная династия Вэй (420 – 534 гг.).
18. Пэй Куань – (681 – 755), чиновник, служивший на различных постах, в старости стал преданным почитателем Будды.
19. Хэнань – другое название столицы Лоян.
20. Чан-мастер – «чан» китайское название японского понятия буддийского Дзэн, санскритское название «дхяна» - «погружение». Буддийская секта Чан стремится к успокоению духа и через духовную концентрацию к внутреннему погружению, через которое реализуются внутренние силы сверхвозможностей человека.

11. Доклад о возвращённой драгоценности
Во времена Дэцзуна (1) танского царя правленья
Один сюцай жил по фамилии Линь Цзи, серьёзный,
Произошёл с ним случай в его жизни раз, курьёзный,
Согласно с ним он кистью написал стихотворенье:
«У Яньских (2) врат могучий страж песнь древних напевает,
Когда герой врата У (3) своей честью охраняет,
Все знают, цитра древних чжу (4) в себе свинец скрывает,
Кинжал во чреве рыбы (5) неожиданность являет.
Безмерно добр муж благородный, смерть ему – сон, быстрый,
Сметёт гору Тайшань (6) он мановеньем своей длани,
Так как имеет он в себе небесный дух и чистый,
Одно мгновение – и он окажется в Нирване».
Линь Цзи был человеком одарённым и отважным,
Начитанным, в поэзии и прозе разбирался,
Он тайны Десяти Благих Канонов считал важным
И Трёх Историй (7), в мысли свои часто погружался.
Когда был юн, в Великом он Училище (8) учился,
Когда мать заболела, получил он разрешенье
Домой поехать для родительского посещенья,
Об этом и пойдёт речь тут, когда он отлучился.
Ухаживал за матерью, пришёл миг возвращаться,
Хоть недуг не прошёл, и продолжалось всё леченье,
Ему с родительницей нужно было уж прощаться,
И отправляться в дальний путь из дома для ученья.
Собрав свои пожитки, он отправился в дорогу,
Поехал Ван Цзи, их слуга, с ним для сопровожденья,
Писать свои стихи он начал с самого порога,
Такое получилось у него стихотворенье:
«Бредёшь горами по лесам, песнь дровосека слышишь,
Она летит к небесной выси в чистоте, эфирной,
Идёшь вперёд и чистым воздухом, небесным, дышишь,
Любуешься пейзажами лесов - картиной мирной.
Через ручей проходишь, где речная переправа,
И слышишь разговор немой рыб из глубин, туманных,
Неведомы которым ни ученье сутр, ни слава
Мужей учёных в их всех к знаньям устремленьях, странных.
Деревни и постройки от глаз зеленью укрыты,
Куда не глянешь – вид прекрасный – наслажденье взора,
И нет конца в пути от безграничного простора,
И все тревоги жизни в путешествии забыты».
Как повелось, все путники едят в дороге дважды,
Когда их голод мучает, берут блюдо любое,
А также пьют, кода в пути одолевает жажда
А уже к ночи ищут себе место для постоя.
А утром отправляются, поев, снова в дорогу,
Когда река путь преграждает, то плывут на лодке,
И к месту назначенья движутся так понемногу,
Когда день каждый так идут, то путь стаёт короткий.
Так шли они и в округе Цайчжоу (9)оказались,
Остановились и увидели одно селенье,
Уже был вечер, и они там на постой остались,
Линь Цзи на отдыхе опять сложил стихотворенье:
« Укрыл густой туман всю землю плотным одеялом,
Но звёзды яркие из Девяти Небес (10) сияют.
Дворы же постоялые людей всех принимают,
И нежный ветерок всех обдувает опахалом.
Горят огни ночные, птицы все спешат укрыться,
В ветвях, древесных и густых, река волною блещет,
Челнок совсем недалеко веслом о воду плещет,
Скот тянется домой, рыбак над сетью суетится.
Купцы в гостиницах приют на эту ночь находят,
А жёны, стоя ждут мужей у своего порога,
Всё вскоре погрузится в сон. Как только солнце всходит,
Вновь все пускаются в свой путь, их всех влечёт дорога».
И путники вдвоём в гостинице заночевали,
Сюцай потребовал воды для тела омовенья,
И трапезу им двум с вином для жажды утоленья,
Им дали комнату большую и постель послали.
Слуга Ван Цзи улёгся на полу, заснул мгновенно,
Сюцай лёг на кровать, но понял, что ему мешает
Заснуть в постели что-то твёрдое, сон разгоняет,
Решил, что под циновкой лежит что-то, несомненно.
Поднялся с ложа, приподнял циновку, обнаружил
Матерчатую сумку, а в ней - из парчи мешочек,
Открыл его, там - жемчуг, целых сто горящих точек
Вдруг засверкали при свечах, блестящие снаружи.
Он положил в сундук, дорожный, их, улёгся снова,
Задул все свечи, вскоре в сон глубокий погрузился.
Рассвет забрезжил, постоялый двор вдруг оживился,
Все постояльцы встали, в путь отправиться готовы.
Вот рассвело уже. Сюцай с постели встал, умылся,
В окно увидел он, как просыпается селенье,
Как после темноты мир, освещённый, вдруг открылся,
Взял кисть бумагу, написал одно стихотворенье:
«Туман вновь опустился на заброшенное поле,
И степь в первых лучах зари во всю ширь розовеет,
Мужик даёт корм лошади, её попутно холя,
Другой с косой идёт на луг, трава где зеленеет.
Лес вдалеке темнеет, меркнет лунное сиянье,
Ткачиха уж проснулась, полог ткать небес собралась,
А пастушок ещё спит, коров стадо разбежалось,
Вот солнце вороном (11) взлетит, осветит мирозданье.
Пёс дровосека, бегает, проснувшийся, средь хижин,
Он выражает радость лаем, удовлетворённым,
Его лай, разносимый ветерком, повсюду слышен,
В скиту монах-отшельник сладко дремлет, отдалённом».
Ван Цзи укладывал пожитки, чтобы в путь пуститься,
Всё собирал в сундук, дорожный, с завтраком возился,
Сюцай пошёл, чтобы с хозяином договориться,
Спросил его, кто в келье перед ним остановился.
Сказал тот, был купец, богатый, его имя называя.
- «Как? – вскликнул тут сюцай, показывая удивленье, -
Какая жалость! Разминулись мы, я его знаю.
Появится, передавайте от меня почтенье.
Ему скажите, что сюцай Линь Цзи с ним ищет встречи,
Что он живёт в Училище, в столичном помещенье,
Где Зал Проникновенья в Истину, там недалече,
И не забудьте передать к нему моё прошенье».
Он расплатился за постой, с хозяином простился,
Его всё волновали о находке этой мысли,
И за слугой своим тотчас в дорогу устремился,
А тот шёл впереди, мешки неся на коромысле.
Он думал, как бы не забыл хозяин наставленье,
И в лавке написал бумаги, где попили чаю,
Слугу заставил на стенах развесить объявленья:
«Я, Лин Цзи, Юань Чжи, моему другу сообщаю,
Что он может найти меня в Училище, столичном,
Меня там знают все, пусть только спросит у народа.
Мне нужно обязательно с ним повстречаться лично.
Такой-то день, такой-то месяц и такого года».
Он с чувством после этого исполненного долга,
Поехал с чистой совестью, и ум его был ясен,
Как бы дорога пролегала перед ним из шёлка,
Вокруг него сиял приятный мир и был прекрасен.
Доехал до училища он так, стихи слагая,
Отметился и сразу за своё ученье взялся.
Купец же, по фамилии Чжан, в город пребывая,
Вдруг понял, что он жемчуг потерял, и растерялся,
То обнаружил на торгах в ужасном возбужденье.
- «О. горе! – закричал он, - сколько лет я занимался,
Чтоб жемчуг этот весь собрать, ведь для детей старался,
Чтоб им помочь». И принял разыскать его решенье.
Стал вспоминать, где он в пути мог жемчуг тот оставить,
Решил проехать все гостиницы, чтоб убедиться,
Ведь жемчуг мог ещё в забытом месте находиться,
С его находкой мог он все свои дела поправить.
Так он приехал в заведенье, где Линь находился,
Ему сказал хозяин: «Здесь сюцай остановился.
Сказал он мне, - <будут меня искать>,- когда простился, -
<Скажите, чтоб в Училище все шли>, где он учился.
А кличут его будто Линь Ци». Чжан подумал: «Странно,
Быть может, жемчуг он нашёл, и этим извещает
Владельца, чтоб вернуть его, и тем напоминает,
Что ждёт вознагражденье. Делают так постоянно».
Он сразу же решил покинуть это заведенье,
Отправился в столицу, чтобы встретиться с сюцаем,
И по дороге всюду читал это объявленье,
Где останавливался Линь, писал их все за чаем.
Найдя Училище, купец опять зашёл в чайную,
Сюцаи где за чаем об учёбе  рассуждали,
Спросил их о Линь Цзи, его ему те показали,
Он подошёл к Линь Цзи и речь ему сказал такую:
- «Любезный друг мой, встречи с вами я искал повсюду,
И вот нашёл вас здесь, исполнилось моё желанье,
И если я верну пропажу – это будет чудо».
И его речь на словах этих прервалась рыданьем.
Линь успокоил его и сказал: «Не беспокойтесь,
Пропажа ваша - у меня, но вы мне расскажите,
Что за пропажа эта, и её мне опишите,
И если это та пропажа, я верну, не бойтесь».
- «Мешочек из парчи, лежит жемчужин в нём сто, крупных».
- «Всё верно»! - Линь сказал, и ему выдал драгоценность,
Купец не ожидал, что счастье будет так доступно,
Воскликнул: «Половина – ваша! Вам дарю за честность»!
- «Что вы такое говорите! – сюцай возмутился. -
Я если б его взял, не стал бы вешать объявленья».
Они заспорили, но юноша не согласился,
И в споре продолжал стоять он на своём решенье.
Когда Чжан понял, что тот не поддастся уговору,
Так как принять награду Линь не согласился
И перестал напрасно предаваться он с ним спору,
Растрогавшись от бескорыстья, с ним в конце простился.
Пошёл продать одну жемчужину на рынок, местный,
А деньги в храм монахам снёс, что рядом находился,
Чтоб сделали табличку, чтоб все знали, какой честный
Учёный Линь Цзи, за него всю жизнь потом молился.

Любую добродетель в мире Небо отмечает,
Но есть люди, имеющие к доброте призванье.
Чего он добивается, то он и получает.
Как принято, все называют это воздаянье
Муж совершенный рано или поздно вверх пробьётся,
И в том его стремленье ему Небо помогает,
То что заслуживает он, того добьётся,
То, что ему положено, того и достигает.
У Сыма Цяня есть пример (12), как можно вверх пробиться,
Для этого всего-то нужно добрым быть и честным,
И каждый человек в жизни к добру должен стремиться,
Лишь так он может стать богатым и известным.
И даже в смутные года мудрец может подняться,
Когда у него есть духовный стержень и влиянье,
Он никогда безумному не станет подчиняться,
Имея прозорливость и вещей всех пониманье (13).

Линь получил степень учёную, став знаменитым,
По службе продвигаясь, вскоре сделался министром,
Все трудные дела улаживал он в жизни быстро,
Так как был честным, было имя доблестью покрыто.
И было в жизни с юных лет у него доброе начало,
Копил в себе он добродетель, Небо помогало
Ему по жизни, даже в трудностях жизнь облегчало,
Порок бессилен был, и алчность внутрь не проникала.
И так, достиг он в конце жизни гуна положенье,
В последствие два сына губернаторами стали,
Такими ж были честными и много стране дали,
Уместно в этом случае нам вспомнить изреченье:
«Когда добро ты копишь, то добром оно воздастся,
А если зло будешь таить, то злом то обернётся,
Скрыть алчность от людей, ни в коем разе, не удастся,
Творимое зло, к самому потом злом и вернётся».
Ещё одно есть древнее стихотворенье:
«Тот, в жизни белое и чёрное кто разделяет,
Кто, что бы ни случилось, видит это разделенье,
Он, наделённый высшей мудростью, всё понимает.
В поступке мелком, видит скрытое зло он, конечно.
И не грозит ему в его делах всех ослепленье.
Лежит к бессмертию его путь в его жизни вечной,
Но многие в слепом проводят жизнь всю заблужденье.
История ведь о «достоинств скрытых накопленье»
Сейчас важна, так как корыстолюбцев в мире много
И алчущих наживы, также к власти их стремленье
Растёт, через коррупцию легка во власть дорога.
В груди у этих тотчас разгорается желанье
При виде денег, что сулят им, иль добра, чужого,
Их не волнует нищих и несчастных состоянье,
Что им до несчастных от обогащенья такого?
Им всё равно, как будет жить богатство потерявший
Народ, коли попало в лапы злато негодяя,
Он не вернёт его ему, от алчности сгорая,
Останется всегда вором хоть раз чужого взявший.
Нисколько люди эти не хотят думать об этом,
О том, что в ином мире все грехи их остаются,
Как и заслуги, в потом расплатой воздаются,
Их жизнь - как нитка там, в игольное ушко продета.
Возьмём, к примеру, Пея (14). Взял он пояс из нефрита,
Им найденный в пути, вернул его владельцу быстро,
От смерти был спасён, и не было добро забыто,
И даже после получил пост первого министра.
Советник Доу был наследниками обделённый,
Вернул чужое золото, пять сыновей родилось,
Когда же думаешь, а почему же так случилось.
Так понимаешь - правит всем закон, определённый.
И есть такие люди, что владеют этим знанье,
Они о судьбах человека по лицу читают,
И могут знать, что будет в будущем с ним при гаданье,
Все перемены в жизни они сердцем своим знают.
Государем когда-то Юнлэ (15) ещё не являлся,
Он назывался князем Янем, был один гадатель
По имени Юань Гун, гаданием он занимался,
Но знал уже, что Ян будет династии создатель.
Однажды был в харчевни он в Чанъани и заметил
Средь офицеров воина, упал там на колени
Пред ним, как будто будущих событий видел тени,
И на вопрос того, что ему надо, он ответил:
- «Судьба вам Сыном Неба (16) стать предначертала»!
- «Чушь говоришь» - сказал он, но запомнил предсказанье,
А в будущем царём стал, получив власть в обладанье,
Так ворожба судьбу царю в дальнейшем предсказала.
Так получилось, князь Ян, воином переодевшись,
Решил развлечься  со своим слугами в харчевне,
Сидел он, веселился с ними, трапезой наевшись,
Его Юань увидел, знаньем обладавший, древнем.
На лик его взглянув, удачу предсказал в грядущем,
Действительно ему потом сопутствовало счастье,
Вассалов покорил он так в восстании, минувшем,
А ворожея  Юянь Гуна приблизил к своей власти.
Его сын Чжунчэ стал хранителем печати, царской,
Сын занимался предсказаньем, чудеса являя,
Вельможи царства интерес к нему свой проявляя,
Его в дома их звали, слушали его с опаской.
Был среди них Ван, чин носящий при дворе булана (17),
В семье его всегда был болен кто-то постоянно,
Решил он погадать – ему казалось это странно,
И пригласил Чжунчэ к себе домой однажды рано.
Заметив, что хозяин был расстроен, гость промолвил:
- «Ваше сиятельство, я вижу, у вас в доме горе,
И если не избавитесь вы от него, то вскоре
Умрёт в семье кто-либо». Ван со страхом ему молвил:
- «Прошу вас помогите»! Мальчик тут принёс им чая.
Служил слугой он в доме. Маг воскликнул: «Мне всё ясно»!
Когда тот вышел, он сказал: «Проблема с ним большая!
Слугу вы прогоните; держите его напрасно,
Он – корень всех несчастий из-за своего свойства,
Поймите, в вашем доме ему быть - не место.
Всегда он будет в доме доставлять вам беспокойство».
- «Но он слуга прилежный, - тот сказал, - и очень честный.
Его зовут Счастливчик Чжэн, он у меня полгода,
К тому же и к работе проявляет он раденье,
Как вы заметили, в его лице скрыта порода,
Он – сирота, но не простого он происхожденья».
- «Среди коней всех иноходца Дилу (18) можно встретить, -
Сказал маг, - и хозяину вред причинить конь может,
Слуга, держащий кисть, и господином стаёт тоже,
Заранее таких слуг в доме следует заметить».
Намёк Ван понял и сказал: «С ним следует расстаться».
Когда ушёл маг, рассказал Ван всем своим домашним,
И сразу они стали слугу Чжэна опасаться,
Хоть относились с чувством к его качествам, тогдашним.
Хоть душу Вана и точил ещё червь всё ж сомненья,
Помыслив, предсказателя словам он покорился,
И, вызвав к себе Чжэна, объявил ему решенье.
Воскликнул тот: «О, господин, но в чём я провинился»!?
Сказал хозяин: «Не виновен ты, но вот гадатель
Сказал, что в доме ты – источник всех моих несчастий,
Поэтому держать в доме тебя – не в моей власти,
Давай поступим так, как и сказал нам предсказатель».
Слуга, услышав это, понял, что вопрос - решённый,
Заплакал, так как в его доме долго находился,
К семье их привязался, ушёл, этим огорчённый,
В одном храме, заброшенном, на время поселился.
Так как ещё он не решил, куда ему податься,
На перепутье жизненных дорог он находился,
Хотел пока один пожить, на месте том остаться,
Но там же неожиданный с ним случай приключился.
Однажды по нужде пошёл в отхожее строенье,
Заметил, узел на стене висит, кем-то забытый,
Его пощупал, чем-то он тяжёлым был набитый,
А развязал, большое испытал он удивленье.
Серебряный брусков в нём два десятка оказались,
Завёрнутых в бумагу. И он вскрикнул; «Вот везенье!
Мы только что с моим прежним хозяином расстались,
И Небо проявило мне своё благоволенье!
Теперь не пропаду я, бедность не страшна мне больше.
С таким богатством проживу, что бы мне не грозило».
Но в это время его вдруг раздумье охватило:
«Прожить я с этими деньгами в мире могу дольше,
Но тот, кто их оставил, видать, сильно торопился,
Без этих денег, бедолаге, трудно жить придётся,
С каким-то важным делом в большой спешке находился,
Возьму их если, дурным воздаяньем обернётся.
Верну-ка их бедняге, как придёт, что б то ни стало».
Сидел в нечистом месте, рассуждая и вздыхая,
И целый день прождал зря, эти деньги охраняя,
Постель у нужника он постелил, как ночь настала.
А утром человек, взлохмаченный, бежал, шатался
К нему, стонал, как будто не в себе он находился,
Увидев юношу там, незнакомец испугался
И в страхе отшатнулся и на землю опустился,
Стал причитать: «Пропал! Не выполнил я порученье
Хозяина! Пропал! На этом месте провалиться»!
- «А что случилось»? – Чжэн спросил. «Послал меня в столицу
Хозяин мой с деньгами, чтоб я сделал подношенье
Вельможе одному. А деньги в нужнике пропали.
Уж лучше умереть, чем мне без денег тех вернуться».
Сказал Чжэн: «Не печальтесь, деньги ваши там найдутся.
Они висят там на стене и ждут вас, чтоб их взяли».
Лицо мужчины расплылось в улыбке от той речи,
Схватил он узел в нужнике, глазам своим не веря,
Его развязывать стал, содержимое проверив,
От радости в рыданьях затряслись его тут плечи.
- «О, брат мой, вы спасли меня, скажите, что хотите,
За ваш поступок, благородный, дам любую плату,
Из этих денег половину вы себе возьмите».
Но Чжэн сказал: «Вы успокойтесь, ничего не надо.
Всю ночь был в нужнике не для того, чтоб награждали,
Но не хотел я сделать то, чего б потом стыдился.
Я мог себе взять деньги те - и поминай, как звали»!
Услышав слова эти, незнакомец удивился,
Спросил его: «Почтенный брат, вы имя назовите».
Тот молвил: «Меня звать Чжэн, положение ж не важно».
Сказал слуга: «Хозяина моего зовут также,
Быть может, родственники вы, поехать не хотите?
Вначале же, давайте, накормлю я вас обедом,
Так как хочу вам выразить своё расположенье».
Отправился в харчевню он, и Чжэн шёл за ним следом,
За трапезой оказывал тот всякое почтенье.
В беседе рассказал, что был у Вана в услуженье,
Но тот прогнал его, не мог он больше оставаться,
Затем посетовал, что некуда ему деваться,
И денег нет, на что жить, кончились все накопленья.
- «Да, - молвил тот, - я вижу, что в нужде вы находились,
Но на чужие не позарились богатства даже,
Вернули деньги потерявшему его пропажу
Не все бы это сделали, а ими б поживились.
Поедете со мной, как только я решу с делами?
Вас увезу в Хэцзянь я, и у нас вы погостите,
Представлю вас хозяину, и будете жить с нами,
Дадим вам денег мы, если уехать захотите.
Меня зовут Чжан, управляющий - я у вельможи,
Хозяин мой – военный и высокий чин имеет,
Но ждёт он продвиженье, хоть поместьем и владеет
Он сказочно богат, и я имею деньги тоже».
Чжэн рад был, так как некуда было ему деваться,
Его к гостиницу тот поселил, а сам поехал
В столицу, Чжэн с вещами там его стал дожидаться,
Отправились в Хэзцян все вместе, когда тот приехал.
Когда приехали, хозяин всё узнал о Чжэне,
О том, что возвратил он деньги, хоть и сам нуждался,
От бескорыстья юноши пришёл тот в восхищенье,
Просил его ему представить, Чжэн к нему поднялся.
При виде знатного вельможи, Чжэн сразу склонился,
Сказал тот: «Ты - спаситель мой, не нужно мне поклонов,
Узнал я о твоём поступке, очень удивился,
Я вижу, что ты - почитатель древности законов.
Возвышенный характер, благородный лик имеешь,
Ты грамотен, умён, весьма сметлив и образован,
Ты можешь сдать экзамены, все знанья одолеешь,
Но главное – ты честен и в политике подкован.
Я знаю, мы однофамильцы. Это превосходно!
За свой поступок честный, должен получить награду,
Мне пятьдесят лет, детей нет, и я живу свободно,
Приёмным сыном хочешь стать? Мне принесёшь усладу.
Что скажешь»? «Не достоин я такой высокой чести, -
Сказал Чжэн, - я – простой слуга такого господина,
Как вы, и можно ль в образ вашего войти мне сына?
Позвольте, сударь, оставаться на своём мне месте».
- «Не то ты говоришь, - сказал хозяин, - обладаешь
Высокими достоинствами ты всех предков, наших,
Я мог бы злато дать, но ты его ведь презираешь,
И ценишь справедливость, что намного злата краше.
Скажи, какой мне смысл делать тебе подарок, недостойный?
Коли отверг ты столько денег по своей охоте.
Я б не хотел неблагодарным быть. В моей работе
Мне нужен верный сын, чтоб был я за дела спокойный.
Так вышло, что однофамильцами мы оказались,
Но это – не случайность, а Небес Высших веленье,
Скажи, зачем моё ты отвергаешь предложенье?
Быть может, я тебя обидел, когда повстречались»?
Военный уговаривал, Чжан присоединился,
И своего они, в конце концов, всё же добились,
Счастливчик Чжэн желанию вельможи покорился,
Четыре раза для родства друг другу поклонились.
С тех пор Чжэн стал Синбаном и почтенным господином,
А управляющий Чжан стал его слугою,
Вельможа Чжэн потом всегда гордился своим сыном,
Возил его при назначеньях, новых, за собою.
А юноша физически был крепким с малолетства,
Владел он луком, мог легко с конями управляться,
В ученьях и искусствах разных разбирался с детства,
И продолжал с усердием наукой заниматься.
Характером был ровным, и покладист был со всеми,
Вёл образ жизни, правильный, был без привычек, вредных,
К родным с вниманьем относился, породнился с кеми,
И в списки был внесён потом наследников, военных.
Отец Чжэн до начальника большого дослужился,
И императором был приглашён служить в столице,
И его юный сын на службе там же находился,
И, разъезжая, вспоминал знакомые все лица.
И при воспоминаниях в печаль он погружался,
Года, былые, что служил у Вана, вспоминая:
«Хоть он прогнал меня, и без всего я там остался,
Но был со мной он всё же ласков, мне добра желая.
Случилось всё из-за гадателя, ему поверил,
Не потому, что он желал меня прогнать сам лично,
Сказал гадатель, что я вред несу, а он проверил,
Хотя потом моя судьба сложилась и отлично.
А если навестить его мне, что тогда случится?
Хотел бы засвидетельствовать я моё почтенье
Ему, как и его семье, услышать его мненье.
Но только мой отец на это вряд ли согласится».
С отцом своим сомнением он позже поделился,
Спросив о том, что встретиться ли с прошлым разрешает,
И старый полководец с его планом согласился,
Сказав: «А почему бы нет? Что встретиться мешает?
Есть поговорка: «В новой жизни не забудь о старом,
И в знатности не забывай о сирости». А будешь
Всегда так поступать, то в жизни всё получишь даром,
И будешь счастлив, если прежней жизни не забудешь.
Ты вспомни, сколько было в древности вельмож, министров
И даже тех государей, поднялся кто из пыли,
Муж благородный поднимается из низов быстро,
Так как не молочен он, так все наши предки жили».
Пошёл Чжэн к Вану, получив такое наставленье,
Надев парадную одежду, в дом к нему явился,
Ван, прочитав в визитке его имя, удивился,
«Дворовый ваш слуга» - такое было заявленье.
В большом сомнении Ван перед Чжэном появился,
Не знал, кто он, и дело привело его к нему какое!
Когда вошёл Ван в зал, Чжэн на колени опустился,
Ван не узнал его вначале и сказал такое:
- «К чему такие церемонии?! Прошу, вставайте!
Вы служите не у меня. И если бы служили,
То не позволил я бы кланяется так. Так и знайте».
- «Неужто старого слугу Счастливчика забыли?! –
Воскликнул Чжэн. Ван тут его признал и удивился,
Увидел сразу в нём разящее он измененье.
Чжэн был таким, как прежде, всё же сильно изменился.
Открытье это привело вельможу в изумленье.
- «О, ваша светлость, - он сказал,- какое удивленье!
Я вижу вас таким, как будто мне во сне приснилось.
Скажите только, как произошло преображенье»?
Чжэн рассказал ему , что в его жизни приключилось.
Сказал, что Чжэн усыновил, и он служит в столице,
Сейчас же защищает честь военного мундира,
Но вместе с этим продолжает всё ещё учиться,
И приобрёл наследственную должность командира.
- «Пришёл к вас засвидетельствовать я своё почтенье,
И помню вашу доброту, вы многое мне дали».
- «Забудьте, - тот сказал, - какое в этом всём значенье?!
Чиновником двора вы государственного стали.
Тогда я рассчитал вас ведь не по своей же воле,
Сыграло в этом деле Юаня лживое гаданье,
Мне стыдно за проступок тот, сказать не могу более,
И на судьбу может влиять лжеца так указанье».
- «Но если б не судьба, то это встречи б не случилось, -
Сказал Чжэн, - я нашёл отца, и в обществе поднялся,
И стать царя придворным у меня б не получилось,
Я б и сейчас у вас простым слугою оставался».
Ван приказал гостю накрыть стол, тут ему сказали:
-  «Пришёл гадатель Юань и просит, чтоб его приняли».
Услышав это, испытал Ван огорченья чувство,
Ему пришла тут мысль, проверить ворожбы искусство.
Сказал он Чжэну, чтоб из зала тот бы удалился,
В соседней комнате в слугу его переоделся,
Во время трапезы с подносом в зале б появился,
И от позора, этого, куда бы маг тот делся?
Так и случилось, когда ужин в зале начинался,
Счастливчик Чжэн с большим подносом у них появился,
На стол поставил и, в сторонку отойдя, остался.
Юань же, глядя на него, мгновенно удивился,
Спросил: «Кто это»? Ван сказал: «Слуга мой, уже бывший,
Но некуда ему деваться, взял его обратно,
Так как он знает все порядки, у меня служивший».
- «Зачем меня обманывать?! - сказал тот. – Не понятно!
Он, по гаданию, не может быть вашим слугою,
Он должен стать чиновником, большим, как я считаю,
Он носит пояс золотой начальника, с звездою.
И будущее у него блестяще, полагаю».
Вельможа рассмеялся и сказал: «Но вы забыли
Гаданье прошлое, тогда ему вы предсказали,
Что принесёт беду хозяину он, вы сказали,
Беды ведь не случилось, в дому все здоровы были».
- «Всё верно, - маг сказал, - гаданье – это испытанье,
Следы его скрытых достоинств я того увидел,
Что он предотвратит беду, как я тогда предвидел,
Вернёт потерянную вещь и обретёт признанье.
И нынешнее его положенье – не случайно,
Судьба всех честных за добро всегда вознаграждает,
Нет никакой лжи, что сказал я, сбылось предсказанье.
Кто делает добро другим, добро и получает».,
Такое слыша объясненье, Ван тут рассмеялся
И высказал обоим им своё простое мненье:
- «Тем, что произошло у нас, довольным я остался,
Вы оба – замечательны! Примите уваженье!
Достойные деянья Чжэна вам не уступают,
Почтенный Юань, так как вам тайны все могут открыться,
Достойные дела всегда достойных возвышают.
Тан Цзюй (19), как и старуха Сюй Фу (20), с вами не сравнится».
Ван Чжэна попросил в свою одежду облачиться,
Затем втроём за стол уселись и все пировали,
О прихотях судьбы и о добре все рассуждали,
Вино до полуночи не переставало литься.
С пор, живя в столице, семьи крепко подружились,
По праздникам встречались и подарки посылали,
При разных обстоятельствах друг другу помогали,
На службе императора в почёте находились.
Их ставили в пример всегда столичные все люди,
Те ж говорили всем своим знакомым поученье:
Добро всегда творите, и вас Небо не забудет,
Добро ведь самое почётное приобретенье».

Пояснения

1. Танский император Дэцзун правил с 760 по 805 г.
2. Янь – древнее княжество, расположенное на территории нынешней провинции Хэбей, условное название этой же провинции.
3. У – крупное государство в восточном Китае. Позднее – район в нижнем течении Янцзы: провинции Цзянсу, Цзянси, Чжэцзян.
4. Чжу – струнный музыкальный инструмент в виде цитры, на котором играли с помощью бамбуковой палочки.
5. Строки говорят о неожиданности, непредвиденности, когда неожиданные находки проводят к неожиданным результатам.
6. Гора Тайщань в древних художественных текстах символизирует нечто величественное и могучее. В данном стихе оно сопоставляется с высокими качествами благородного мужа – цзюньцзы, как символе мужского самосовершенствования.
7. Проникнуть в тайны Десяти Канонов и Трёх Историй – означает постичь конфуцианскую премудрость. Под Девятью Канонами обычно подразумеваются китайское Четверокнижие («Беседы и суждения» Конфуция – «Луньюй»; книга философа Мэнкэ – «Мэнцзы»; «Великое учени» - «Дасюэ»; «Учение о Середине» - «Чжунъюн») и Пятикнижие («Книга Песен» - «Шицзин»; «Книга Истории» - «Шуцзин»; «Книга Перемен» - «Ицзин»; «Записки о Ритуалах» - «Лицзи»; летопись «Вёсны и Осени» - «Чуньцзю»). Три Истории – это обычно «Исторические записки» Сыма Цяна, «Книга о династии Хань» Бань Гу и «Книга о династии Позняя Хань» Фань Е.
8. Великое Училище (Тайсюэ) – привилегированное учебное заведение для конфуцианских книжников. Чаще оно называлось Училище Сынов Отечества (Гоцзыцзянь).
9. Округ цайчжоу расположен на территории нынешней провинции Хэнань.
10. По старым китайским представлениям, Небо состояло из девяти сфер, или секторов, отчего и произошло понятие Девяти Небес, распространённое в учении  китайских буддистов и даосов.
11. В древности солнце представлялось китайцам золотым вороном.
12. В «Исторических записках Сыма Цзяня говорится о вельможе Чжан Ляне, жившем в эпоху Цинь («Жизнеописание рода князя Лю»). Однажды он на мосту через реку встретил незнакомого старца, который подарил ему книгу под названием «Военный трактат Тай-гуна». Старец объяснил, что с помощью этой книги Чжан станет знаменитым человеком, как вскоре и случилось, когда Чжан получил должность советника Лю Бана.
13. В смутные года династии Цинь в горах Шаншань укрылись четыре мудреца, ставшие знаменитыми отшельниками. Ханьский государь Гаоцзу пытался призвать Четырёх Седовласых (как из прозвали современники) ко двору, однако это ему не удалось. Только благодаря ловкости советника Чжан Ляна, который в это время имел большое влияние, он сумел осуществить план. Приглашение старцев ко двору было вызвано сложными коллизиями в деле о престолонаследии.
14. История Пэй Ду так рассказывает в одной из повестей Фэн Мэнлуна: гадатель по линии лица предсказал Пэю смерть от голода, вскоре Пэй нашёл три драгоценных пояса; он отдал их владельцу, и линии лица мгновенно изменились.
15. Государь Юнлэ династии Мин царствовал с 1403 по 1424 г. (Юнлэ – девиз правления, означает Вечная Радость). Князем Янем его звали до того, как он стал государем. Посмертное имя этого императора – Чэнцзу.
16. Сын Неба – император Китая
17. Булан – начальник крупного ведомства.
18. Иноходец Дилу – кличка коня, на котором ездил один из героев эпохи Трёх Царств – Лю Бэй. По преданию, конь был крайне норовист, и причинял большое беспокойство хозяину.
19. Тан Цзюй – известный физиогномист, живший в эпоху Борющихся Царств в удельном княжестве Лян. Философ Сюньцзы писал о том, что этот гадатель по внешнему виду человека мог безошибочно определить грядущую судьбу.
20. Сюй Фу – предсказательница, жившая в эпоху Хань. За удивительное мастерство её прозвали святой предсказательницей.

12. Доклад о даосе Сюэ Чжао
Сюэ Чжао был неизвестного происхожденья,
В то время юношество поголовно всё училось,
С сюцаем Цюй Ю он готовился сдать сочиненью,
Какое на экзаменах в Лоушане (1) проводилось.
Вначале было четверо их, но двое осталось,
Ушли другие двое до учёбы окончанья,
Цюй Ю с усердием работал, обретая знанья,
А Сюэ Чжао в Дао погрузиться удавалось,
Никто не знал, кто был его учителем в ученье,
Но через несколько лет он освоил Дао тайны,
И стал бессмертным, приобрёл в искусстве том уменье,
Его успехи были в этом деле чрезвычайны.
У гор Лушань один больной жил, лежал без движенья,
В теченье многих лет лечился он безрезультатно,
Лежал как мёртвый, и не ожидал уже спасенья,
Испробовал все средства для леченья многократно.
Раз Сюэ Чжао мимо проходил, о нём услышал,
Пошёл к нему, решил ему помочь в его леченье,
И с родственником встретился, который к нему вышел,
Сказав: «Всё можно вылечить, не нужно огорчений».
И осмотрев больного, молвил: «Это поправимо».
Таблетку дал, как рисовое зернышко размером,
Сказав: «Он вылечится, болезнь эта исправима,
Должна быть у больного в излеченье только вера.
Должны таблетку разделить, дать половину только,
С водой пусть выпьет, если же ему не полегчает,
Через три дня ему ещё дадите с водой столько,
Болезнь пройдёт. Ему энергии Ян не хватает».
Семья больного на леченье тратилась немало,
Но всех врачей лекарства не давали улучшенья.
Он полтаблетки впил, ему сразу лучше стало,
Наутро он поднялся, тело было всё в движенье.
На следующий же день больной не только поднимался,
Но стал уже ходить везде, на палку опираясь,
Ел, пил, как будто был здоровый, силы набираясь,
И, к счастью общему семьи, так быстро поправлялся.
Через три дня он был здоров, таблетки съел остатки,
Расширилось сознанье, кожа сразу стала гладкой
И борода и волосы чернели блеском, новым
Двадцатилетним юношей он выглядел, здоровым.
Спустя лишь месяц Сюэ Чжао в доме появился,
Сказал здоровому: «Предраспоженность имеешь
Ты к Дао, если труд приложишь, Дао одолеешь,
С моим лекарством пред тобою новый путь открылся».
Он научил его необходимым упражненьям,
Которыми потом тот юноша и занимался,
Он позже на Вершину Пяти Стариков (2) поднялся,
Чтоб мир Бессмертных обрести в своём перерожденье.
Тем временем Цюй Ю своё окончил обученье,
Так как усердно изученьме права занимался,
Экзамен сдал и получил на должность назначенье
Начальника в уезд Дунцзи, куда и отправлялся.
В дороге неожиданно он встретил Сюэ Чжао
У дома гостевого, с коней слезли, поболтали,
По-прежнему друг занимался совершенством Дао,
Они давно не виделись, экзамены сдавали.
Цюй Ю в то время выглядел устало, измождённо,
Так как сдавал экзамены, потом ждал назначенье,
Решил устроить Сюэ Чжао другу развлеченье,
Сказав: «Ты должен отдохнуть со мной, определённо,
Живу недалеко я, тебя в гости приглашаю,
Находится здесь рядом моё скромное жилище,
Немного поболтаем мы и подкрепимся пищей,
Не будешь у меня скучать, я это обещаю».
Цюй согласился и последовал за Сюэ следом
Слугу и свою лошадь в доме, гостевом, оставив,
Сначала шли по узенькой тропинке в поле где-то,
А через ли (3) иль два курс к юго-западу направив.
Тогда пошли возвышенности и холмы с лесами,
Цветущие поля, аллеи из деревьев, стройных,
Трава, зелёная, шелком стелилась под ногами,
Гладь небольших озёр, в лучах сияющих, спокойных.
Пейзаж менялся, где-то из тумана клубы слались
Над открывающемся видом, всё казалось странным,
Так до ворот высоких, наконец, они добрались,
За ними здания стояли со двором, пространным.
Казалось, что дворец тот принца был, Цюй удивился.
А Сюэ Чжао вошёл первым, в зал большой поднялся,
Цюй следовал за ним, штат слуг им низко поклонился,
Сев в зале, Сюэ друга уговаривать принялся:
- «Сейчас, когда свободен ты, здесь можешь оставаться,
Хоть ненадолго. Будем вспоминать о прошлом нашем,
А вечером устроим пир, повеселимся даже.
Переночуешь, утром в путь свой можешь отправляться,
Я полагаю, у тебя не будет возраженья.
Ведь не известно, когда мы увидимся здесь снова».
Гость согласился, Сюэ молвил, всё было готово,
Позвал он женщин-музыкантш, подали угощенье,
Начался пир, гостями в зале двое лишь являлось,
В оркестр входило сорок женщин, десять танцевало,
Кивнул он головой, красавица-арфистка встала
И села рядом с Цюем, так с ним близко оказалась.
Заметил Цюй на арфе строки из стихотворенья:
«Из-за прибрежных древ лодка плывёт меж облаками,
И возникает чувство, странное, с теми лучами,
Идут что от луны, - как в дом родной мой возвращенье».
Спросил у Цюй Ю Сюэ Чжао в самом конце пира,
Какая музыкантша ему больше всех по нраву,
Тот на арфистку указал, сказав: «Что держит лиру».
- «Она будет твоей, но позже, - он сказал, - по праву».
Наутро Сюэ Чжао и Цюй Ю уже прощались,
Хозяин гостю дал в подарок тридцать циней (4) злата,
И до дороги проводил, где с грустью те расстались,
И с эти даром Цюй Ю сразу сделался богатым.
А через месяц, вступив в должность, Цюй Ю вдруг женился,
Его женою стала Лю, красавица-девица,
В нём было чувство странное, когда с ней находился,
Что раньше её видел, и мог с нею подружиться,
Но он не помнил где, она же с ним о том молчала,
Не мог он напрямую спрашивать о том у дамы.
Был праздник, арфу та взяла и песню заиграла,
Увидел Цюй на арфе стих, и он был тот же самый.
Спросил её об арфе он, и та ему сказала:
- «Была раз лихорадка у меня и мне приснилось,
Пришёл посланник и сказал мне, чтобы я играла
Для Сюэ Чжао на пиру, какое проводилась
В честь гостя Цюя, именитого, в мире Бессмертных,
Владыкой Сюэ Чжао был на Небе в Землей Честных,
Пять сотен дев собрали на тот праздник среди местных,
Кто песни мог играть на музыкальных инструментах,
И отобрали сорок женщин, я туда попала,
Набрали десять танцовщиц на этот праздник тоже.
Я вылечилась от болезни, как только сыграла,
А именитый гость Цюй, на тебя был так похожий».
Услышав ту историю, Цюй Ю был озадачен,
Теперь он был уверен в том, что друг достиг всё ж Дао,
Недаром изучал это ученье Сюэ Чжао,
Поэтому и стал Бессмертным сам, и не иначе.

Пояснения
1. Горы Лушань - на севере сегодняшней провинции Цзянси; место многих монастырей и отшельников.
2. Вершина Пяти Стариков – по-китайски: У-лао-фэн; вершина горы Лушанью
3. Ли – мера длинны (приблизительно) полкилометра.
4.Цинь – китайская мера веса; 1 цинь – 600 грамм.

13. Доклад о человеческой ноге
Источник корысти (1) сулит беду тем, кто решает
Напиться из него, он воли Неба не боится,
Ради наживы обмануть одних всегда стремится,
Другим несчастье и расстройство в жизни доставляет.
Ему даже ни пост, строжайший, и ни раскаянье
Неведомы в его жизни, смиренье – и подавно,
Кого же обуяет алчность, даже и страданья
Не вылечат, и даже пытки страшной казни равно.
Недаром в книге мудреца Лецзы (2) слова такие:
«Тот, кто от алчности страдает, хочет быть богатым,
Людей не видит, ничего не видит, зрит лишь злато».
Какие у такого будут помыслы благие?!
Кем завладела мысль наживы, будет он стремиться
К деньгам, за это голову на плаху он положит,
Все жизненные силы и всю душу в них он вложит,
Ни мнения других и ни позора не боится.

В Ханчжоу жил сюцай Цзя Ши, имел о мире знанья,
Был человеком он находчивым и многим нужным,
И было у него весьма большое состоянье,
Он щедрым оставался и всегда великодушным.
И были у него друзья с таким же добрым нравом,
Все бескорыстные и благородные с рожденья.
Цзя Ши охотно бедным помогал из сбережений.
Оплачивал долги их, защищал в судах их право.
Когда с несправедливостью встречался он, какою,
То, не раздумывая, в бой вступал, всех выручая,
Придумывал план, хитроумный, дело изучая,
Чтоб негодяя посрамить, средство искал, любое.
Не перечислишь все его отважные деянья,
Но речь пойдёт о том, как другу он помог однажды,
Вернул ему его отобранное состоянье,
Он делал это он из справедливости лишь жажды.

В Цяньтане в это время проживал один учёный
По прозвищу Ли, посвятивший свою жизнь ученью
Конфуция, когда он в руки свиток брал, мудрёный,
То забывал о всём, наук отдавшись излученью.
По школьному двору он не прогуливался (3) с детства,
И только изученьем ритуала занимался,
Поэтому для нужд семьи имел он мало средства,
И с самого рожденья почти нищим оставался.
Цзя часто помогал приятелю и книгочию,
Который в нужде бился, долг сыновий выполняя,
О матери заботился, ей деньги добывая
Трудом простым, как покоряющий пловец стихию.
Раз Цзя Ши пригласил Ли в дом к себе повеселиться,
Учёный муж пришёл к нему в расстроенных весь чувствах,
Хотел хозяин, чтобы гость вином смог ободриться,
Заговорил с ним о прекрасных стилях и искусствах,
Потом спросил: «Брат Ли! Скажи, что у тебя случилось?
Тебя не веселит моё застолье. Что за горе?
Быть может, я смогу помочь»? Сказал тот в разговоре:
- «Хотел я лучше жить, но ничего не получилось.
Но неудобно говорить мне о своих заботах».
Цзя сразу стал настаивать, и Ли ему признался:
- «Трудился жизнь свою всегда на многих я работах,
Из нищеты, как и нужды, я выбраться старался,
У храма Счастья Осиянного мне приглянулся
Дом маленький, и он за триста лянов продавался,
И тут один монах ***кун мне на беду попался,
Как будто чёрт, беду мне приносящий, подвернулся,
Я пять десятков лянов занял у него с процентом,
Прошёл три года долг уже в сто лянов превратился,
Монах так жаден, что не уступил мне он ни цента,
И вот я в бедности ещё такой не находился,
Он донимал меня день каждый, получить желая
Все деньги, чтоб отдать, на три работы я нанялся,
Он требовал, ко мне в дом обдирал всех засылая,
От домика того я в его пользу отказался.
Знал негодяй, в безвыходном сейчас я положенье,
А он тянул все мои деньги, чтоб я разорился,
В конце концов, его я требованьям покорился,
И потерял и дом, и тридцать лянов накопленья.
Сейчас он домик занял, я же с матерью-старухой
Снимаю угол в городе, от бедности страдаю,
Так я столкнулся с нищетой моею и разрухой,
Что буду дальше делать в моей жизни, я не знаю».
Каков же долг сейчас твой»? – Цзя стал спрашивать у друга.
- «Я должен по четыре ляна за три года, каждый».
- «Но этот долг пустячный, и ты выплатишь однажды,
Уладим, и не будем отвлекаться от досуга».
И стали пить вино, Ли вечером к себе вернулся,
Наутро Цзя встал рано, как всегда был бодр и весел,
Сто сорок и два ляна серебром денег отвесил,
И со слугой пошёл домой к Ли, тот только проснулся.
Хотел Ли Цзя Ши угостить, но тут вдруг оказалось,
Что всё закончилось, и не нашлось для гостя пищи,
Ни чая в доме и ни дров у Ли уж не осталось.
- «Я тронут, - тот сказал, что вы пришли в мой  жилище».
Цзя отдал два пакета, связанные аккуратно,
Сказав: «В одном - двенадцать лян – за проживанья плата.
В другом – сто тридцать серебром, дом выкупи обратно,
И обретёшь пристанище, как жил ты в нём когда-то».
- «Что ты! – вскричал тот. - Не возьму я денег столько много,
Могу лишь взять двенадцать лянов, чтобы расплатиться
За проживанье. Как могу я в доме очутится,
Что покупаешь мне, осудит меня совесть строго.
И то лишь из-за дружбы деньги взять я позволяю
Себе, так как нужда мне это сделать заставляет,
Без этого, где буду жить я с матерью, не знаю,
Мне совесть больше у тебя брать и не позволяет.
- «Брат, ошибаешься, - ответил тот, - ведь дружба наша
Покоится не на деньгах, а на добре меж нами,
На благородстве нашем, что всех денег в мире краше».
Цзя деньги положил, ушёл поспешными шагами.
Подумал Ли: «Такого друга и не встретишь больше,
Обидится он, если не приму его я дара,
И выкуплю я дом, мать поживёт моя подольше,
Я отплачу ему за этот дорогой подарок».
Отправился с деньгами в храм он и монаха встретил,
- «Сто тридцать лянов мало, этот дом стоит дороже,
Я на него потратился, ремонт в нём сделал тоже,
Сейчас намного больше стоит он», - монах ответил.
Расстроился Ли и, вернувшись, рассказал всё другу.
- «Вот негодяй! – воскликнул тот, - не взял он денег наших.
Видать, забыл четыре он достоинства (4), монашьих,
Но мы тогда ему окажем бесову услугу».
Наутро Цзя пошёл в храм, но тот там не оказался,
Сказал монах, что настоятель в доме отдыхает,
Туда пошёл Цзя, на второй этаж к нему поднялся,
Тот спал в кровати голый, как в жару всегда бывает.
Он накануне пил вину и догола разделся,
Его одежда вся у топчана рядом лежала,
Цзя подобрал его одежду и переоделся,
И выглянул в окно. Напротив женщина вязала,
Там рядом дом стоял, богатый, окна все открыты,
Цзя в образе монаха стал вести себя развратно,
Стал ей подмигивать и делать жесты многократно,
Та бросила вязать, смотрела на него сердито.
Потом не выдержала и вниз к братьям побежала.
Тем временем Цзя сняв одежду, тихо удалился,
А женщина домашним о монахе рассказала,
Те взяли палки и пошли к монаху, Цзя уж скрылся.
***кун всё продолжал спать, его так те и застали,
И начали его дубасить прямо на постели,
Кричали: «Негодяй, давно побить тебя хотели!
Пойдём к судье и скажем, чтоб тебя отсюда гнали,
Чтоб ты не безобразничал, не приставал к хозяйке.
Молчали мы, сейчас вот потеряли всё терпенье,
Ты дорого заплатишь нам за наше оскорбленье,
И раньше слышали мы о тебе такие байки».
Те начали громить всё и одежду разорвали,
Удары палок сыпались на бедного монаха,
Нещадно били его, кости чуть все не сломали,
Сидел на ложе голым он, не жив, ни мёртв от страха.
- «Несчастный инок – я. Туда я не смотрел», - взмолился,
А те кричали: «Ты – злодей, а ну-ка убирайся
Отсюда по добру, нам на глаза не попадайся,
А то убьём тебя за твою пакость». Тот молился.
Монаха выгнали из дома. План Цзя Ши удался,
Боялся богача тот, что напротив поселился,
***кун на время от него в монастыре укрылся,
И даже нос высовывать на улицу боялся.
А ликованью Цзя Ши в том всём не было предела,
Сто тридцать лянов взяв, друзья монаху их отдали.
- «Пришли мы выкупить твой дом! – они ему сказали,
Тот тут же дал согласье, так и завершили дело.
Понёс за жадность он заслуженное наказанье,
Цзя Ши экзамены сдал, получил пост в управленье.
И Ли чиновничье присвоили за труды званье,
Так прекратилось его бедственное положенье.
Успех большой сулит всем благородство и награду
От злобных замыслов беда обычно возникает
Монах ловчил, обманывал, испытывал досаду,
Цзя Ши был честным и жил счастливо, как и бывает.

Об этом самом говорит история другая:
В столичном городе Цяньлине (5) люди мирно жили
Но чудеса в нём постоянно там происходили,
Видать, во всех столицах атмосфера непростая.
Там, где соединяются пути, как говорится,
Есть нечто, проявляется что необыкновенно,
Простая рыба и в дракона может превратиться,
Когда всё сходится в какой-то точке непременно.
Сам город, каменный, у Водяных Врат расположен -
Шуймынь, что на реке Цзиньхуай, ряд улиц параллельных,
Где тянутся постройки, храмы в запахах, елейных,
Где даже воздух непростой – весь вычурен и сложен.
И даже озеро там вырыто царём Шихуаном
С названьем Циньхуайху – гордостью всех древних дедов -
В соединении с рекой Янцзы, и в месте данном,
Прилив приносит множество на берега предметов.
По озеру скользят в ладьях красавицы-девицы,
И звуки шэнов (6), трели флейт разносятся повсюду,
Всё вечером преображается, подобно чуду,
И каждый муж в этом раю желает веселиться.
В бамбуковых там рощах слышат голоса поэтов,
Выглядывают из павильонов дев, юных, лица,
Полно питейных лавок в городе, бурлящем, этом,
Где с наслажденьем радуется весь народ столицы.

У озера Циньхуай жил человек один богатый
По имени Чэнь Хэн, ему всегда быть удавалось
Общительным, он был сюцай, ещё он был женатый,
Жена по имени Ма бережливою считалась.
Её считали все доброжелательной и мудрой.
Она всегда и мужу веселиться позволяла,
Ходить к певичкам, от него несло вином и пудрой,
За похождения его жена же не ругала.
Сюцай питал большую склонность к теремам, зелёным (7),
Катался ночью в лодках, тратил деньги на певичек,
Любил послушать голоса ночных и редких птичек,
И под луной писал стихи в экстазе упоённым.
Певички ему пели, танцовщицы же плясали
Цветочницы ему цветы живые подносили,
А повара его деликатесами кормили
Прекрасное вино харчевники все подавали.
И собутыльники возле него всё время вились,
Приятели с дружками за него держались,
Застолья же без юбок никогда не обходились,
И каждый добрый вечер допьяна все напивались.
В народе о таких забавах верно говорится:
Туда всех тянет, выгодой откуда людям веет,
Поэтому и знала его вся в лицо столица,
Все знали, что транжира он, и денег не жалеет.
К тому же и стихи слагал Чэнь Хэн всем превосходно,
Блистал талантами, и деньги у него водились,
Сестрички и певички за его счёт веселились,
Он был красив, умён, приветлив, одевался модно.
Шло время, удовлетворял он всякое желанье
Семь или восемь лет судьба его оберегала,
В конце концов, сюцай спустил на ветер состоянье,
Хоть и ни раз жена его за это укоряла.
Своих привычек не менял, и сам он не менялся,
Хоть говорит жене одно, но делает другое,
Как только деньги доставал, на пьянки отправлялся,
Всё тратил с лёгкостью, никак не мог найти покоя.
Жена боялась, что не может он остановиться,
И думала, что муж имеет такой нрав, беспечный,
Что будет тратить деньги все, пока не разорится,
И стала молча ожидать с ним результат, конечный.
Транжире и кутиле было трудно измениться,
А денег меньше и всё меньше у него ставало,
И вскоре их не стало, чтоб как раньше веселиться,
И сразу в жизни чёрная вдруг полоса настала.
Но не желал иметь сюцай Чэнь Хэн судьбу такую,
Друзья дали совет, за помощью он обратился
К владельцу Вэю из ***чжоу, в лавку долговую,
Который быстро алчностью своей обогатился.
Тот выдал триста лянов под залог его именья
Под тридцать годовых, у озеро что находилось,
Прошло три года, сумма его долга превратилась
В большие деньги, вместе с общей сумой возвращенья.
У Чэня денег не было, чтоб с Вэем расплатиться,
К тому же, он к экзамену готовился, учился,
Но вскоре в тысячу его долг лянов превратился,
Ему пришлось с владельцем лавки вновь договориться:
Пока он не вернёт долг, может жить в его именье,
И отказать ему не мог Чэнь, на себя лишь злился,
У Вэя тут возникло овладеть домом стремленье,
В его именье сразу лавочник переселился.
Сюцай в отчаянье был, попав в это затрудненье,
Когда направился во внутренние он покои,
То тяжело вздохнул, ударив по столу рукою,
И госпожа Ма увидала мужа раздраженье,
Спросила, не без умысла: «Вы, кажется, вздохнули,
Вам развлечение и отдых с вином так ведь важен.
И если вам не по себе, вы б лучше отдохнули
У Чуских павильонов или Циньских башен (8).
Вы можете испить вина, и песней насладиться,
Развеялись бы от забот всех ночку и другую,
Как просто можете вы пропустить луну такую?!
И можете, как прежде, веселиться и напиться».
- «Спасибо, вы утешили! Нельзя мне развлекаться.
Не слушал я ваших советов и сорил деньгами,
И вот я разорился полностью, что будет с нами?
Из ямы долговой мне нужно выбираться.
Отдать придётся дом, второй наш, Вэй не отступает,
Всё просит долг вернуть, своё именье я теряю,
За шестьсот лянов он поместье наше забирает,
И что мне предпринять, чтобы спасти его, не знаю».
- «Транжирил деньги так ты, словно у тебя их море, -
Жена сказала, - время шло, не мог остановиться,
Тебе я это говорила, но со мной ты, споря,
Своим путём всё шёл всегда, хотел повеселиться.
Чего же ты только сейчас в отчаянье впадаешь?
Отдай дом, и дело с концом, зачем так убиваться,
Ведь исправляться ты, как думаю я, не желаешь.
И можешь дальше продолжать весельем упиваться».
Слова жены сюцая тут задели за живое,
Вздохнул он, больше разговаривать они не стали,
Поужинал Чэнь и направился в свои покои,
А рано утром в его двери громко постучали.
Посредники с бумагой Вэя у дверей стояли,
Ему кричали громко на весь дом: «К нам выходите»!
Хозяин требует с вас деньги все, - ему сказали, -
Мы не уйдём, пока вы дом свой нам не отдадите».
- «Но дом мой не шесть сотен лянов стоит, а дороже, -
Сказал Чэнь. «А мы будем в вашем доме оставаться,
Пока все деньги не получим, и нам не куда деваться, -
Сказали слуги так, - и станете кормить нас тоже».
Сюцай разволновался, подавить не смог досаду,
В бумаге расписался, что те подписать просили,
Избавился от дома за ничтожнейшую оплату,
Лишь бы его оставили, из дома уходили.
Вей ликовал и делал вид, что дом ему не нужен,
Воспользовался Чэна безысходным положеньем,
Хоть Чэнь со многими чиновниками и был дружен,
Но ничего не смог поделать с этим разореньем,
Отдал, запутавшись в долгах, поместье по дешёвке,
И, стиснув зубы, говорил: «С тобой я б рассчитался,
Вот только встану на ноги, найду с тобой ход ловкий,
Узнаешь, как ловчить со мной, не на того нарвался».
Когда жена услышала его Вэю проклятья,
Увидела, как места не находит он, страдая,
Не спит, бормочет тихо, имя Вэя поминая,
И поняла тут, что муж её полон раскаянья,
Ему сказала: «Ты вини себя, а не другого,
Имеет деньги кто, тот тратит с пользой их обычно,
И ты их все растратил, тратить их тебе привычно,
Всё потерял, добившись результата вот такого.
Отдать поместье даром ведь тебя не принуждали»?
Сказал муж: «Я раскаиваюсь, что всё так случилось,
И я б хотел, чтоб всё ко мне обратно возвратилось,
Но что сейчас поделаешь, когда деньги пропали»?!
Жена опять сказала: «Славно говоришь! Красиво!
«Транжира, кающийся, - что бес, человеком ставший», -
Как говорит пословица. Как верно то, на диво.
Потом всегда очень жалеет, деньги потерявший.
Тебе укоротили руки, вот ты весь поджался,
Втянул ты в плечи голову, пропало всё хотенье,
Сидишь всё время дома, и унынию придался,
А как получишь лянов сто, начнутся развлеченья».
- «Нет, ты не понимаешь, что в душе моей творится, -
Сказал сюцай, - ведь я же не чурбан, имею чувства,
Во мне имеются не только знанья и искусства,
И не могу с утра до вечера я веселиться.
Меня на удовольствия друзья все подбивали,
Когда ж я разорился, никому уж стал не нужен,
Меня сейчас все избегают, с кем мы выпивали,
Ничтожны собутыльники все те, с кем был я дружен.
Могу ль сейчас я думать о каких-то развлеченья»?!
Жена сказала: «Если откровенен, есть надежда,
Не всё ещё потеряно. Жизнь для тебя – ученье,
И ты всё понимаешь. Ты – учёный, не невежда.
Вспомни пословицу: «Когда к реке Уцзян (9) подходишь,
В которой всё, что на дне есть, лишь гибелью чревато,
То сердце умерло, и ничего ты не находишь,
Как только смерть и нет уже спасенья и возврата».
Хочу спросить: а если б деньги снова появились,
То что б ты с ними сделал»? «Я б вернул наше поместье, -
Сказал муж, - сбил бы с Вэя спесь. Стал б строить на том месте
И украшать наш дом, чтоб наши дети там трудились.
Открыл бы лавку, купил землю, славы бы добился.
Но где мне деньги взять? Везенья не бывает дважды!
Мечта ведь эта схожа с тем, как если б я воззрился
На сливу, дикую, пытаясь утолить так жажду».
Сюцай ударил по столу, свеча перевернулась,
И горестно вздохнул, с надеждой в тот миг расставаясь,
Но госпожа Ма, слушая его, вдруг улыбнулась.
- «Достать деньги тебе смогу, - сказала, поднимаясь, -
Уж если рассуждаешь так, лян тысячу достану».
- «Но где их взять? - воскликнул Чэнь. - Ведь деньги не куются,
Просить такую сумму у друзей моих не стану.
Залезть опять в долги?! Ведь деньги даром не даются».
- «Брать в долг – опять идти к ростовщику с поклоном, -
Жена тут усмехнулась, - а ждать складчину напрасно
Друзей твоих, ведь положение твоё ужасно.
Как говорят, кто оказался в положенье оном,
Тот только на себя во всём и может полагаться,
Все ищут место, где бы было им всего теплее,
Все дружат только с теми, где поесть можно сытнее,
Так можно, не имея ничего, и без всего остаться.
Так, словом, искать надо не на стороне там где-то,
А дома у себя. А у тебя друзья ведь были!
И где они сейчас? Все о тебе они забыли,
Теперь же обращаешься ко мне ты за советом,
Но я всего лишь женщина, что от меня ты хочешь»?
- «О, госпожа моя, прошу, мне помоги скорее,
Я сделаю тебе всё то, что от меня захочешь,
К певичкам больше не пойду, клянусь жизнью своею».
- «Ну, что ж, - жена сказала, - я верну тебе поместье.
Я выкуплю его». И, взяв ключи, дверцу открыла
В одном пристрое дома, в самом потаённом месте,
И вытащила тайный клад, который схоронила,
Сказала: «Деньги в нём лежат, возьми их, сколько надо,
И выкупи дом, проданный, верни мне остальное,
Пусть будет от меня за исправление награда
Тебе на будущее, чтоб ты заслужил такое».
Клад тысячу лян составлял, сюцай глазам не верил,
Из серебра брусочки гладкой стороной белели,
В приливе радости Чэнь их пересчитал, проверил,
Из глаз вдруг слёзы покатились, чувства одолели:
- «Ничтожный, гадкий человек я! Наше состоянье
Пустил на ветер, был уже я к разоренью близок,
Всё потерял, что нажили мы. Ты своим стараньем
Такие деньги сберегла. Мне стыдно! Как я низок»!
- «Мой господин, - сказала та, - мы нажили всё вместе,
И радость для меня - исправиться - твоё решение,
Сходи завтра, не медля, выкупи наше поместье,
Где будем мы испытывать в любви вновь наслажденье».
Прошла ночь. Утром Чэнь послал, охваченный волненьем,
Слугу в свой бывший дом, чтоб с Вэем срочно тот связался,
За шестьсот лянов в его собственность о возвращенье.
Но возвращать дом Чэню Вэй совсем не собирался,
Сказав: «Когда я покупал дом, то цена была другая,
Сейчас я многое в поместье этом понастроил,
Всю внутреннюю часть с пристройками благоустроил,
Поэтому в два раза цена выросла такая».
Но Вэй только сказал так, чтоб поднять цену повыше,
Но сам не делал ничего, как было, так осталось,
Просил за этот дом он цену тысячу, не ниже,
Хотел подзаработать, как всегда и удавалось.
Когда узнал об этом Чэнь, пришёл в негодованье,
Сказав: «В то, что чего-то он построил, я не верю,
Глазами, собственными, я увижу и проверю,
Посмотрим, есть ли для цены поднятья основанье».
Пошёл в поместье со слугой он (в дом их не пустили).
Он посмотрел участок, ничего не изменилось,
По-старому всё оставалось, кусты те же были,
Нигде работа по ремонту там не проводилась.
Чэнь к тем посредникам, что раньше были, обратился:
- «Как видите, почтенные, ремонт не проводился,
Я за шестьсот лян продал дом, таким он и остался,
На горло наступал мне, обмануть меня старался.
Просил в заклад я восемьсот лян, он не согласился,
И вынудил меня отдать ему мой дом задаром,
Хитёр он, и дела проводит все свои с наваром,
Давно этот меняла уж в злодея превратился.
Теперь нагреть он руки собирается здесь снова,
Но я уже не тот, не дам себя я одурачить,
Вот сумму я принёс, она для выкупа готова.
Шестьсот лян забирает пусть за дом, и не иначе».
Посредники ростовщику ту сумму передали,
Он деньги взял, но отказался от дома возврата,
Сказал, что требуется за поместье всё ж доплата,
Остался в этом доме, домочадцы не съезжали.
Не знал Чэнь, как ему в свой возвращённый дом вселиться.
Пошёл на реку, в эту ночь луна ярко светила,
Вдруг видит, к берегу труп человеческий прибило
Приливом. Родилась тут мысль: «Труп может пригодиться».
Домой вернулся он, служил у него Чэнь Лу некий,
Он раньше с ним советовался по разным вопросам,
Когда-то раньше этот Чэнь Лу числился даосом,
Желая странствовать, пересекать горы и реки.
Сказал тот: «Как вы терпите такого негодяя?
Из знатного вы рода, и с ростовщиком связались,
Его же нужно проучить, а вы с ним в спор ввязались,
И даже мы поможем вам, свою месть претворяя».
Сказал ему Чэнь: «План один есть, я его придумал,
Как сделаешь, получишь щедрое вознагражденье,
Ты сможешь странствовать и совершать гор покоренье,
А я улажу все дела свои, что я задумал».
Лу согласился, пошёл к Вэю слугой наниматься.
Он на язык был бойкий, и в делах мог быть полезным,
Работой мог по возвращению долгов заняться,
Вэй в услуженье взял его по порученьям местным.
Лу выполнять обязанности ревностно старался,
Прошёл уж месяц, и произошёл случай, ужасный
Однажды вдруг внезапно Лу куда-то подевался,
Всё Вэя слуги обыскали, было всё напрасно.
А тут ещё хозяину вдруг слуги доложили:
- «Пришли из дома Чэнь, они слугу Лу потеряли,
Сказали, что его вы взяли, им руководили,
Искать у нас стали в саду, и труп там откопали».
Испуганный Вэй бросился в сад и увидел ногу,
Которая, в разрытом рве из под земли торчала,
А рядом с нею собралась толпа, уже кричала:
- «Ваш Вэй прикончил Лу и закопал труп под дорогу».
Сюцай Чэнь, Вэя увидав, кричал: «Ты что ж, не знаешь,
Что человеку жизнь дарована лишь Небесами,
Распоряжаться этой жизнью мы не можем сами,
Как смел убить ты моего слугу? Ты понимаешь?!
Я на тебя в суд заявлю, и мы начнём судиться!
Я думаю, за всё воздастся должное злодею»!
С испугом Вэй сказал: «Не знаю, как могло случиться
Такое, отношенья к этому я не имею».
- «Попробуй, отопрись в суде»! И сразу Вэй взмолился:
- «Не надо идти в суд, давайте мы договоримся.
Ведь головы здесь даже нет. Как труп здесь очутился?
Решим всё по-хорошему, давайте замиримся».
-«Наглец! Просишь пощады? Отнял у меня поместье,
Брать деньги не хотел, злодей, вогнал меня в расходы,
Переманил слугу, убил, труп спрятал в этом месте,
Возмездья понесёшь ты за преступные доходы».
- «Кругом пред вами виноват я, - Вэй опять взмолился, -
Готов незамедлительно вернуть ваше именье,
О, ваша светлость, я судьбе своей уж покорился,
Прошу вас не губить, примите моё предложенье.
Чтобы замять всё дело, триста лянов вы примите,
Сегодня же с семьёй имение я покидаю,
И всё, что было здесь, вам в целости я возвращаю.
Но только Богом вас прошу, меня вы не губите».
Так Чэню удалось вернуть хозяйство и подняться,
Пустил он свои деньги в оборот и стал богатым,
С удвоенною силой стал наукой заниматься,
Учёной степени добился, как мечтал когда-то.
К жене с особым уваженьем Чэнь Хэн относился,
Которая его тогда спасла от разоренья,
С певичками он больше в теремах не веселился,
Увидев в праведных трудах своё предназначенье.

Пояснения
1. Источник корысти (Таньцюань), по преданию, находится в провинции Гуандун. Молва гласила, что всякий, кто пьёт из него воды, становится алчным, корыстолюбивым.
2. Мудрецу Лецзы (Ле Юйкоу), жившему, как утверждают некоторые исторические источники, в  VI – V вв. до н.э., приписывается авторство книги «Лецзы», своеобразного философского трактата, где в форме изречений, притч, басен излагается учение мыслителя.
3. «Прогуляться по школьному двору» - сдать соответствующие экзамены и получить учёную степень.
4. В буддийской сутре «Полного прозрений» («Юаньцзюэ цзин») говорится о «четырёх великих», или «четырёх стихиях» (земля, вода, огонь, ветер), которые сопоставляются и соотносятся с различными проявлениями человеческой деятельности. Например, каждая из стихий связана с определённой частью тела, функцией организма,, особенностями характера. Так, со стихией земли связаны: волосы, ногти, зубы, кожа, мясо и пр.; со тихией воды – кровь, лимфа. Слюна, моча и т. д. Равновесие этих свойств и качеств воплощено в четырёх достоинствах монашества.
5. Цзиньлин (букв. Золотой Холм) – одно из старых названий города Нанкина.
6. Шэн – духовой музыкальный инструмент, представляющий собой несколько соединённых меж собой трубок (обычно их бывает тринадцать), выдающих разные по высоте и тембру звуки.
7. «Зелёные терема», как и выражение «цветочные улицы и ивовые переулки», - образное название весёлых заведений.
8. Чуские павильоны и Циньские башни – питейные и весёлые заведения, которые в древние времена были широко распространены в княжествах Чу и Цинь. Это – собирательный образ мест увеселения.
9. Река Уцзян (Чёрная река) находится в провинции Аньхуэй. Как гласит историческое предание, здесь нашёл свою смерть Чуский Баван (Сян Юй) – сначала сподвижник, а потом конкурент ханьского Лю Бана. Эта поговорка означает критическое, безвыходное положение.

14. Доклад о Третьей Госпоже из гостиницы «Дощатого настила»
В эпоху Тан на запад от Бяньчжоу (1), как водилось
В те времена, гостиницы в пути везде стояли.
Была гостиница «Настил Дощатый». Там трудилась
Хозяйка – Третья Госпожа (2), к ней гости заезжали.
Гостиница эта была известна повсеместно,
Хозяйке было лет за тридцать, жила одиноко,
Взялась откуда в этом местее, было неизвестно,
Детей и родственников не имела, двор лишь тока.
Она в гостиницы жила и комнаты сдавала,
Ночлег предоставляла, незнакомцев развлекая,
Была богата, ослов рослых много содержала,
Ослов тех предлагала дёшево, их продавая.
Её благотворительницей гости называли,
Так как она во всём приезжим людям помогала,
Охотно к ней и отовсюду гости приезжали,
Она была приветлива, всем радость доставляла.
В период царский «Гармонии Первоначальной» (3)
Приехал из Сучжоу (4) Чжао Цзихэ и остался
Там погостить, в восточную столицу направлялся,
Был поражён этой гостиницей необычайной.
Кроме него там шесть иль семь гостей располагалось,
Все номера уже там были заняты гостями,
Одна постель лишь у стены хозяйки оставалась,
Её и занял Чжао с принесёнными вещами.
А Третья Госпожа гостей всех пышно принимала,
До поздней ночи их вином, прекраснейшим, поила,
Сама во время трапезы своей их развлекала,
Держась свободно, вкусные им блюда приносила.
Но Чжао Цзихэ не имел обычай напиваться,
И от вина он как бы незаметно уклонялся,
Однако же в компании любил поразвлекаться,
Шутил сам и на шутки остроумно отзывался.
Царила радостная атмосфера среди пьющих,
Все пили очень много, под конец, уже устали.
До поздней ночи разносились голоса поющих,
Когда вторая стража била, все в кроватях спали.
Когда всё стихло, то хозяйка свечи погасила,
Пошла к себе в покои, дверь закрыла за собою,
Повисла тишина, было окутано всё тьмою,
И в комнате своей хозяйка свет свой потушила.
Прошло немного времени, все беспробудно спали,
И только к Чжао сон не шёл, по спальне он слонялся,
Вдруг он услышал, в спальне у хозяйки шум раздался,
Как будто по полу какие-то круги катали.
В щель заглянул, огонь увидел цвета, голубого,
Зажгла хозяйка свечки, из корзины плуг достала,
Фигурки человечков с волом дерева резного,
На пол поставила и на них брызгать водой стала.
Фигурки эти были в семь иль восемь цунов (5) ростом,
Они вдруг ожили,  придя в телесное движенья.
Плуг по полу, как по земле, начал своё скольженье,
Стал сразу землю лемехом пахать довольно просто,
И делать борозды, а комья в стороны летели.
Взяла  коробку Третья Госпожа, где зёрна были
Гречихи, и дала им сеять, и ростки всходили,
На этом дивном поле, где цвели и зеленели.
Созрели зёрна быстро, сбор начался урожая,
Фигурки человечков зёрна все обмолотили,
В муку смололи, жернова у мельницы вращая,
Засыпали в большой котёл, с водою замесили.
Хозяйка, деревянные фигурки убирая
В корзину, разожгла огонь и пирожки слепила,
Поставила в плиту их печься, пламя раздувая,
А вскоре вытащила их и в блюдо положила.
Петух пропел, вставать все стали, просыпаясь сразу,
Хозяйка на ногах уже была, чай заварила
Накрыла стол, поставила там с пирожками вазу,
Потом любезно всех гостей на завтрак пригласила.
Взволнован Чжао Цзихэ был, с хозяйкою простился,
И вышел из харчевни в двери, что в сад выходила,
И спрятался в кустах, и за ветвями затаился,
Так чтобы видеть, что в гостинице происходило.
Он наблюдал, как гости за столом расположились,
И стали пирожки те есть, хозяйкой восхищаясь,
Потом упали на пол, в осликов все превратились,
Вскочили на ноги, стали кричать все, удивляясь.
Хозяйка их в загон загнала, вещи их убрала,
А Чжао Цзихэ, видя волшебство то, поразился,
Пока хозяйка за гостями в доме убирала,
Он тихо вышел на дорогу и поспешно скрылся.
А после из восточной он столицы возвращался,
Остановился вновь в гостинице «Дощатого Настила»,
Но прежде сделал пирожок, муки гречки хватило,
Такой же, от хозяйкиного пирожка не отличался.
Он снова ночь провёл там, спал на той самой постели,
Всё было то же самое, хозяйка принимала
Гостей любезно, утром пирожки все снова б съели,
К нему она особое вниманье проявляла.
Когда он спать ложился, то она его спросила:
- «Что вам на завтрак утром приготовить, мне скажите».
- «Я уезжаю рано, делайте мне, что хотите,
То, что заботитесь вы обо мне, мне это мило».
А в полночь, как и раньше, снова всё происходило,
И Чжао Цзихэ наблюдал, как гречку посадили,
Как вырастили, а потом собрали, смолотили,
Набрать зерна гречихи восемь шэнов (6) так хватило.
Хозяйка испекла тарелку пирожков, румяных,
Он незаметно взял с тарелки пирожок, сказавши:
- «Такие пирожки люблю, и ем их постоянно,
Есть у меня свои». Свой съел он, а другой, доставши,
Ей предложил отведать. Пирожком та угостилась,
Как только его съела, сразу на пол вдруг упала,
В одно мгновение сама в ослицу превратилась,
И по-ослиному, вскочивши с пола, закричала.
Так из хозяйки и возникла сильная ослица,
Её он укротил и с ней отправился в дорогу,
Взяв деревянные фигурки и вина немного,
Но магии не знал, чтоб могло что-то получиться.
И что бы он ни делал, ничего не выходило,
Без знанья волшебства, ему творить не удавалось.
Верхом лишь ездить на ослице всюду оставалось,
А та до сотни ли (7), не уставая, проходила.
Спустя четыре года после длинных переходов
Он в горной местности у храма магов оказался,
На ровной Площади в Пределах Четырёх Проходов (8)
Где древний монастырь был, «Цветок Дао» (9) назывался.
Он на виду прохожих был, у пропасти стоявший,
Когда же мимо ехал Чжао, за узду державшись,
Один из старцев храма, на ослицу указавши,
Ударил вдруг в ладони и воскликнул, рассмеявшись:
- «О, Третья Госпожа, что из «Дощатого Настила»!
Однако выглядите в сём обличии вы странно,
Видать, своим искусством занимались постоянно,
Ошиблись, и искусство вас в ослицу превратило».
Схватив ослицу за узды, он к Чжао обратился,
Сказав: «Хотя и есть за что ответить ей пред нами,
Ты отплатил сполна ей, суд над ней уже совершился.
Давай освободим её». Обеими руками
Старик раздвинул её рот, и взгляд её печальный
Преобразился. Третья Госпожа тут оживилась,
Наружу выпрыгнув, от колдовства освободилась,
И в форме оказалась вновь своей, первоначальной.
И, поклонившись низко старцу, быстро убежала.
И старец, видя её бег, по доброте, смеялся,
А Чжао, стоя, ей смотрел вслед, только удивлялся,
Куда же она делась, то молва того не знала.

Пояснения
1. Баньчжоу – нынешний город Кайфэн в провинции Хэнань.
2. Третья Госпожа - такое название выражает то, какой по счёту человек родился в пределах одного поколения своего клана.
3. Императорский период «Гармонии первоначальной» продолжался с 806 по 820 год.
4. Сучжоу – нынешний город Сучан в провинции Хэнань.
5. Цун – мера длинны приблизительно в один дюйм.
6. Шэн – полая мера объёма или вместимости, принятая в Танскую эпохгу; 1 шэн равен 0,61 литра.
7. Ли – мера длинны приблизительно в полкилометра.
8. Площадь в Пределах Четырёх Проходов – местность в нынешней провинции Шанси
9. Храм Цветочного Дао – храм находится у подножия горного хребта Хуашань возле Хуа-инь провинции Шанси.

15. Доклад о Союзе Дракона и Тигра
«Когда кто крепко черепахи голову сжимает (1)
И устаёт, то новый царский пост просит обычно,
Как рыба, краснохвостая, себя всю выжимает
И выбивается из сил, лик обретая, личный (2).
Мудрец в года, былые, дорожил своей свободой,
Привычки  Шести Единиц (3) хранил, как драгоценность,
Готовился к перерожденью, в мир другой уходу,
И в «Звёздном зале» (4) пил вино, как всех Бессмертных ценность».
Вельможа сунский Су Дунпо (5) писал стихотворенье,
Когда покинул парки академии Ханьлиней,
В котором он определил возможности творенья
И творчества, как в жизни продолженье прямых линий.
Ведь в чём же кроется суть всякого стихосложенья?
Которое и начинается всегда с почина,
То, что проходим мы – паденье или восхожденье,
Так как в движении любом и кроется причина.
На Западе и на Востоке знаки существуют:
Мужской знак - Тигра, также как и женский знак - Дракона,
В них – противостоянье, и они всегда воюют,
И каждый обладает сутью своего закона.
Тигр в жизни силу «Ян» собою олицетворяет,
Как Запад и Огонь; Дракон – Восток, «Инь» силу, Воду;
Их равновесие всё в нашей жизни измеряет,
В своём взаимодействии они дают свободу
Всем нам, и в жизни мы своё движенье выбираем:
Стать полководцем или государем, чтобы биться,
Повелевать всем миром, или силе подчиниться,
Войти в движенье иль в покой – чем мы овладеваем.
Есть грань между самопожертвованием и эгоизмом,
В чём и заложена суть творчества или творенья,
Рождает что движенье и, как результат, - явленье,
Об этом знает муж лишь, овладевший даосизмом.

Учёный Су в Ханьлинской академии учился,
Был в Год Второй «Синина» (6), получивши приглашенье
Царя Шэньцзуна, и когда успехов он добился,
В «Юанью» эру (7) получил в Линьань он назначенье,
Где было много литераторов, как и поэтов,
Один из них был Хун Май, получивший там признанье,
Так как составил тридцать два «И Цзиня описанья» (8),
Стал уважаем Сяоцзуном (9) на поприще этом.
Но вскоре жизнь ему в Лесу Запретном (10) надоела,
Царя просить стал, чтоб его в провинцию отправил,
Его правителем тот в Юэчжоу (11) и направил
Где должен был он заниматься в управленье делом.
И это были его годы «Ясного Сиянья» (12),
Когда прочёл Сюн Юансу он стих, необыкновенный,
Который в жизни дал ему таинственные знанья,
Что всё пройдёт, к началу возвратившись непременно:

Светит жаркое солнце
В чистом и ясном небе,
Опадают цветы под ветром,
Лепестками земля алеет.
Сбруя коней сверкает,
Сияют нити уздечек,
Пролился ливень на листья,
Зелень подёрнулась дымкой.
Так мягки травы лесные,
Объята река весною.
Белоснежных цветов лепестками
Укрыты дворца ступени.
Жалко, в счастливую пору
Мало весёлых свиданий!
Вёрткие ласточки в небе
Вьются в радостном танце.

Стих этот удивителен: идёт точка за точкой,
Как время, что бежит, и в беге снова возвратится,
Наоборот читаешь, снизу – вверх, строчка за строчкой,
И в нём очарование опять всё повторится:

В танце радостном вьются
На небе ласточки вёрткие.
Свиданий весёлых мало
В счастливую пору – жалко!
Ступени дворца укрыты
Лепестками цветов белоснежных.
Весною река объята.
Лесные травы так мягки.
Дымкой подёрнулась зелень,
На листья ливень пролился.
Уздечек нити сияют,
Сверкает конская сбруя.
Алеет земля лепестками.
Под ветром цветы опадают.
В небе ясном и чистом
Солнце жаркое светит.

И так же время означает всю нашу реальность,
От жизни самого конца до самого начала,
Где в ней всегда теряется, как близость, так и дальность,
Ведь время не теряло ничего, лишь получало.
То, что, нам кажется, прошло, навечно остаётся,
Что обретаем в мире мы, не может потеряться,
И всё прошедшее в перерожденье к нам вернётся.
Всегда во времени своём мы будем оставаться.
Всё обновляется в себе, к началу обращаясь.
Быть может, в том скрывается бессмертия причина,
Не исчезаем мы, в своё начало возвращаясь,
А балансируем, свои края держа за середину.

И Хун Май понял это. Сразу по своём приезде
На новом месте в Шаосине пир устроил, славный,
Для новых подчинённых, получивших о нём вести,
Чтоб сразу окунуться в гущу новых игр, забавных.
Так как и жизнь свою считал игрой он, постоянной.
И время он своё ценил, игрою забавляясь,
И каждую минуту, в путь свой новый отправляясь,
Он знал, что в мире относительно всё и пространно.
Смотрел на мир он, как на проходящее явленье,
На лица, как на пузыри, после дождя на луже,
Считал, что люди в мире – временное лишь творенье,
Все одинаковы – немного лучше или хуже.
Все пировали в Юэ Зале Умиротворенья (13),
Чины сидели где шести служб и пяти отделов (14),
Где полагалось средь всех строгих правил соблюденье,
Где в среде нравов оттенялось чёрное на белом.

В тот день все кушанья особым вкусом отличались
А фрукты своею свежестью гостей всех поражали,
Изысканные вина на столы все подвались,
И после третьего тоста весёлыми все стали.
Певички появились в зале, как пред царским троном,
Красавица Ван И, средь девушек всех выделяясь,
Взяла свирель с изображением дракона,
И губы приложил к ней, едва её касаясь.
Мелодия по залу, чистая, вдруг заструилась,
От красоты её пришли все гости в восхищенье,
У Хуна в голове стихотворение родилось,
Он записал его, испытывая вдохновенье.

«Из башни яшмовой слышны звуки свирели, звонкой,
И в небо, бирюзовое, летит песнь вдохновенно,
Что девы, нежной, исполняет с чувством голос тонкий,
Чредуются тона гун, шан, юй, цзяо (15) незабвенно.
Встревоженный дракон взирает с неба с изумленьем
На то, как звуки вдаль, небесную, всё уплывают,
Мотив Лянжчоуской песни (16) слушают все в восхищенье,
А на земле цветы мэйхао сливы (17) облетают».

Хун Май сложил стихотворение легко и быстро,
Из уст поэта перлы сыпались, парча струилась
Изящных фраз, и публика вся в зале восхитилась,
Как будто услыхала речь известного министра.
А фраза, первая, на Чжан Цзы-вэя (18) походила,
Когда, взойдя на Небо, красотой он любовался,
Когда луна страну Пэнлай и Инчжоу (19) озарила,
В Хладном Дворце (20), мелодию заслушавшись, остался.
Стоял над Яшмовым Прудом (21) и, стих свой сочиняя
«Отшельник», слышал стих Ло «Песнь о Ване, грациозном»,
Когда Се Ань (22) был на пиру, бессмертных посещая,
Тона гун, шан, юй, цзяо видел в воздухе, морозном.
Которые по небу, бирюзовому, летели,
В мотив, общий, вплетаясь, что не слышал он чудесней,
И даже облака, их слыша, лететь не хотели,
Застыли дружной чередой в высоком поднебесье.
Бессмертной Цао (23) «Звуки ветра» там стихотворенье
Как нить нефрита оплетало тонко свод, небесный,
Мелодия порыва ветра разметала тесный
И скученный круг в небе облаков в одно мгновенье.
А стих «Весло» Су Дунпо размело остатки туч всех,
Встревоженный дракон взирал на небо с изумленьем.,
Чжу Шэньчжэнь (24), поэтессы, «Дикий гусь» стихотворенье
О звонких чистых голосах сказал в поэме лучше:
«В стране Бессмертных дикий гусь пристанище находит,
Кружится в небесах средь мудрецов, крича печально,
Словно кого зовёт с собой, того, кто не приходит
К нему в его земной приют, где был он изначально».
Как у поэта Цинь Шаою «Песни-танцы» в песне:
«Приют, земной, от девичьего краше стаёт стана,
Когда она танцует, словно в облаке тумана,
И голоса её нет ничего в мире прелестней.
Созвучен с её голосом лишь звук одной свирели,
Особенно когда цветы мэйхао облетают,
Когда лежишь с красавицею вместе на постели,
И звуки её нежной песни в небо уплывают.
Мотив Лянчжоу песни слушают все с восхищеньем,
Как говорил поэт Лю Ци: «Она созвучна тону,
Небесному, и может нравиться даже дракону,
Что слышит среди облаков её в своём паренье».
Поэт Лю Гайчжи (25) раз сказал на празднике Юаньсяо (26):
«Разбужен Лунный  весь Дворец, объятый хладом, вечным,
И звуком насладился флейты, нежной, мудрец Дао,
О радостях, земных, он вспомнил в мраке, бесконечном».

Хун Май был восхищён красоткой и звучаньем тона,
И пригласил её к столу, чтоб с нею пообщаться,
Взял у неё свирель с изображением дракона
И стал её разглядывать, работой восхищаться.
В то время на пиру поэт Кун Дэмин находился,
Свирель увидев эту, он сложил стихотворенье
«Песнь о воде, поющей» (рядом там источник лился),
И тут же прочитал правителю своё творенье:

«Красавица свирель, взяв в руки, с головой дракона
К губам приложила, песнь устремилась в поднебесье,
И не было той песни ничего в мире прелестней,
Как будто с эхом Нинвана (27) зал насладился тоном.
Свирель, Хуань И (28) подражая, и воды мотивам,
Текущей, нивы ублажала, возносясь над ними,
И взращивала лес своим пением, красивым.
Бамбук Кэтинский (29) голосами в ней звучал своими.
Из царства праздничного духа голоса летели,
Изяществом слух радовали, счастье всем давая,
И всюду звуки, мощные, лились циской (30) свирели,
Окрестные все виды красотою заполняя.
От их звучания все злые духи убегали,
Природа в их влиянье благотворно исправлялась,
Рассеивалась мгла, и в небе солнце появлялось,
И силы Инь в сердцах Ян силам место уступали».

Когда был этот стих прочитан, вспомнилось преданье
О братьях двух, что у горы Дундай (31) когда-то жили,
И божеству Пика Восточного дар приносили,
Загадывая, помолясь, ему свои желанья.
А дар был из цичжоуского бамбука два коленца
С драконьей головой, из них все делали свирели,
Они их принесли в храм, завернули в полотенце,
Потом сожгли и божеству молитвы две пропели.

Пяти Династий (32) гибели тогда то время было,
Когда основы Тан династии внезапно пали,
И в Поднебесной смуты долгие года настали,
Во время столкновений множество людей убило.
Гремел междоусобиц ураган над всей страною,
Зависит вся судьба двора лишь от соседской воли,
Большое дерево роняет всю листву зимою,
Предвестницей утра звезда сияет ярко в поле.
Сменялись пять династий, и страной пытались править,
Могучий лишь правитель сам прервал чреду несчастий,
Страны собрал в единое разрозненные части,
Пришлось всем отступить и помыслы свои оставить.

Два Брата Ван Итай и Ван Эртай в то время жили,
Они и отыскали те коленца в лесу, чудном,
Когда сожгли их, то от духа благость получили,
И зажили богато в осиянном духе, мудром.
Восточного Дух Пика – святой Шэньди, умудрённый,
Отдал диковинку Лингуну, сыну, в обладанье,
И Чжану с Таном приказал, святым двум погружённым
В себя, найти творца свирелей для её созданья.
Два мудреца тогда, облик простых смертных принявши,
Отправились на поиск мастера, а Янь трудился
У дома своего, где, инструменты свои взявши,
Работой занимался, их увидев, поклонился.
Они ему сказала: «Один знатнейший вельможа
Достал бамбук, свирель из него сделать он желает,
Нетерпелив он, кто работу быстро выполняет,
Того он награждает, злата много даёт тоже.
Пойдёшь ты с нами». Мастер с ними тут же согласился,
Сложил все инструменты и отправился за ними,
Недолго шли, с воротами вход в гору появился,
«Восточный Пик горы Дунтай» - висел плакат над ними.
Тут мастер огляделся и, узрев всё, удивился,
Вершины гор пяти хребтов недалеко виднелись.
И тридцать восемь гор изгибов между них имелись,
По ним отчётливый путь по вершинам, верхним, вился.
Управы (34) семьдесят две судьбами всех занимались,
И заставляли грешников работать над собою.
Гряды колонн могучих с гор тех к небесам вздымались
А черепица крыш скрывалась дымкою, густою.
Со скал драконы вниз туман, лиловый, изрыгают.
Монахи в храме Чжулиньсы(35), святом, приют находят,
Бамбуковый лес отраженьем в облаках играет,
В местах, где мудрецы бессмертные на землю сходят.
Не сразу Янь сообразил то, где он очутился,
Тем временем его дальше вели два провожатых,
В одном ущелье, скалами со всех сторон зажатом,
Он встретил Бин Лингуна, там который находился.
Потом в беседку, небольшую, Яня проводили,
Где на столе увидел он бамбука два колена,
- «Из этого свирель ты сделаешь, - предупредили, -
И чтобы избежать невольно вечного здесь плена,

Запомни, ты находишься в потустороннем мире,
Тебе не надо никуда отсюда отличаться,
А тот заблудишься и затеряешься в эфире,
Назад ты не вернёшься, и здесь будешь оставаться».
И мудрецы ушли, Янь приступил к своей работе,
Итак, драконова свирель была готова вскоре,
Он быстро её сделал, погруженный весь в заботе,
Заметил, как разносится звук на ином просторе.
Свирели звук летел так чисто и проникновенно,
Что радовал слух и звучал в том мире он так нежно,
От её звуков выглядело необыкновенно
Вокруг всё в этой пустоте красивой и безбрежной.
Не возвращались мудрецы, Янь всё их дожидался,
Прошло полдня, и не было ему, куда бы деться,
От скуки он не знал, чем бы ему ещё заняться,
Решил немного погулять в том мире, осмотреться,
Подумал: «Если не увижу всё, то пожалею».
Он вышел из беседки, где был, прошёл расстоянье,
Недалеко величественное стояло зданье,
Пошёл к нему, увидел перед зданьем галерею,
Услышал странный звук – как будто плети бы свистели,
Приник к окну Янь и увидел странную картину:
Трон императорский был выдвинут на середину,
Вокруг него кругом вельможи важные сидели.
Сидел в их центре некто - усами с креветкой схожий -
На троне, ручки коего имели форму лапы,
Раскрывши большой веер, на фазаний хвост похожий.
Другой вошёл в дворцовый зал, весь в жемчугах и в шляпе.
Он тоже в центре сел, в ста зеркалах всех отражаясь,
Вошёл тут некто с дщицей для письма и поклонился,
Вельможи подошли перед владыкою склоняясь,
Нефритовый цин (36) грянул, колокол тут разразился
Прекрасным звоном, и мелодия вдруг зазвучала,
Торжественная, к пяти облакам плыла, небесным,
И духов тут толпа, большая, вошла полукругом тесным
К правителю, и, поклонившись низко, пред ним встала.
Владыка Шэньди, что на троне в центре восседавший,
Дал знак, суд начался, и духи все поднялись.
В зал подсудимого ввели, и стражники остались
Подле него, в цепях и канге, за руки державши.
Знакомым Яню подсудимого лик показался,
Держался стойко тот, внимания не обращая
На судью и владыку, свою храбрость проявляя.
Но Янь не мог припомнить, где уже он с ним встречался.
Владыка дал приказ, и стражники в него вложили
Железное внутрь сердце, печень медную в живое
Его тело, и нитью, золотою, всё зашили,
Владыка Шэнди наставленье духам дал такое:
- «Отправить его в мир опять для исполненья
Обязанностей управленья Четырёх Районов,
Чтоб не губил людей он в соблюдении законов,
Чтоб справедливости держались все в его правленье».
Судилища картина Яня привела в волненье.
Раздался голос стража-дьявола в тот миг: «Смотрите,
За нами наблюдает смертный, за судом, ловите».
Ян бросился в беседку, где оставил он творенье.
Уселся быстро там он, как ни в чём и не бывало,
Пришли два мудреца потом, Бин Лингун появился,
И, осмотрев свирель, искусству Яня удивился,
Сказав: «Впервые вижу, хоть и видел я немало
Таких свирелей, а тебе дарую долголетье,
Твои богатства приумножу в твоём мире, нижнем.
- «Не нужно мне богатств. Не нужно в жизни мне столетья. –
Сказал Янь, - но вот помощь ваша мне не будет лишней.,
Есть младшая моя сестра, Янь Ю-эин зовётся,
В весёлом заведении она сейчас певичка,
Живёт, в жизни порхает легкомысленно, как птичка,
Найти сейчас мне мужа ей никак не удаётся.
Из мира «пыли с ветром» (37) вызволить вы помогите
Её, и подыскать бы подходящего её мужа,
Вы если сделаете, то мне очень угодите,
И кроме этого мне ничего от вас не нужно».
- «Похвально! – молвил Царь Небес, желанье слыша оно, -
И просьба говорит, что ты заботишься о ближнем,
Найду ей мужа, подходящего, я в мире, нижнем,
Правителем внизу он станет Четырёх Районов».
Ян поклонился, и те повели его обратно
По узкой горной тропке вниз, прошли уж половину.
К обрыву подошли, стоять где было неприятно,
Сказав: «Тебе - туда», толкнули, полетел в долину.
Когда летел он вниз, то ужас испытал в паденье,
Открыл глаза, вдруг видит - дома очутился,
Как будто всё, что он увидел, было сновиденье,
Лежал он на кровати, сын с невесткой суетился,
Жена и дети - тут же плакали и рядом были.
- «Что плачете»? – спросил он. «Как не плакать, когда горе!
Ты третьего дня вдруг упал, и умер дома вскоре,
Но был ты всё же тёплый, ноги даже не остыли,
Уже два дня лежишь в постели дома бездыханно,
Неужто из загробного вернулся мира только?
А мы возле тебя дежурили все постоянно,
За эти дни мы дома испытали горя столько»!
Янь рассказал о мудрецах, и в горы как поднялись,
О встрече с духами, и что потом там получилось.
Все домочадцы, слыша это, очень испугались,
Но с Яном ничего после болезни не случилось.
Прошло какое-то там время, и зима настала,
Как у поэта Ши Синдао есть в стихотворенье:
«Природа только в одну ночь свой образ поменяла,
Произвела, закрасив белой краской, измененья.
Снежинки падают, на крыши пагод всех ложатся,
Летят в порывах ветра в танце буйном снегопада,
Всё превращая в чистоту, и в воздухе кружатся,
Глаз радуется от картины утреннего града.
Как сливы лепестков, цветущих, видится паденье
Снежинок, нежных, от который дух Юйлин (38) струится,
Иль словно пух чжантаской ивы в воздухе кружится,
Напоминает чем-то всё обильное цветенье.
От вида этого в душе рождается желанье,
В обитель жабы, что из серебра (39), бы ввысь подняться
По морю звёздному плыть в забытье и упованье
На фениксе, и среди гор багряных (40) оказаться».

Снег падал. Мастер Янь стоял у врат своих без дела,
Работа в этот дел не ладилась, и руки стыли,
Вокруг занесено всё было толстым снегом, белым.
Прохожие мимо него и дома проходили.
И вдруг на улице один прохожий показался,
Его увидев, Янь оторопел и пригляделся.
«Да это ж тот, кого судили, когда я поднялся
В те горы, - Янь подумал сразу, - вот куда он делся.
Ему ведь духи там сердце железное и дали,
А также печень медную, согласно их законам,
Его отметили таланты, а потом сказали,
Что станет он правителем всех Четырёх Районов.
Но, видно, слава не пришла к нему ещё так рано,
Сейчас мне надо познакомиться с ним, подружиться,
Быть может, он моей сестры стать мужем согласится,
Я в кабаке с ним подружусь, когда мы будем пьяны».
Он бросился за ним, остановил и поклонился,
Сказав: «Прошу прощения, почтенный, я вас приглашаю
В кабак, чтобы согреться, и вином вас угощаю».
Прохожий этот, увидав его, не удивился,
Сказал: «А, мастер! У тебя ко мне дело какое»?
Спросил, как будто, много лет они уже дружили.
И в заведенье с мастером пошли, одно пивное,
Узнал, что он простой солдат, когда вино там пили.
В таверне той гость именем Ши Хунчжао назвался,
Ещё прозвание Хуаюань – «Глупышь» по кличке,
Служил в Кайдао рядовым, как позже оказалось,
И каждый вечер в гарнизоне был на перекличке
В «Истории Пяти Династий» о нём так писалось:
«Сей муж был из уезда Жунцзе по происхожденью,
Отважен, окружение его всё опасалось,
Настигнуть мог бегущего коня в его движенье».
Так познакомились они, а вечером расстались,
Янь думал о сестре, она не замужем осталась,
Потом в питейном заведенье часто так встречались.
И после каждой пьянки дружба их лишь укреплялась.
Спросил Янь у сестры, певички Ю-ин, на обеде:
- «Я познакомился с одним мужчиной, очень странным,
Но ты ведь помнишь, я два дня лежал как бездыханный?
На самом деле, мастерил свирель на ином свете.
Там видел человека, и ему духи во чрево
Вживили сердце из железа, печень же – из меди,
В истории возникнет императорское древо,
И он есть его семя, мы дружны с ним, как соседи.
Сказали духи мне, что станешь ты его женою,
«О, как бы было хорошо», я это им ответил,
И вот недавно я на улице его вдруг встретил,
Я познакомился с ним, он пошёл в кабак со мною»,
- «Кто он»? – сестра спросила. «Я им интересовался.
Солдат в Кайдао гарнизоне, имя Ши имеет.
Искусствами он боевыми мастерски владеет,
На вид он ладный, шустрый, я доволен им остался».
- «Не выйду замуж за него»! – сестра громко вскричала, -
Зачем такой мне муж, оболтус, пьяница, пройдоха»?! -
И в её голосе лишь неприязнь её звучала.
- «Но, полно-те, с этим смирись», - сказал ей брат со вздохом.
Янь продолжал встречаться с Ши, его всё угощая,
Солдату стало неудобно, пригласил он Яня
В харчевню, выпили вина они по два стакана,
Хотел Янь заплатить за угощение, вставая,
Но Ши сказал, заплатит он, взять деньги отказался,
Сказал, что Янь – его гость, и компания рассталась,
Когда, простившись с Янем, он в таверне той остался,
То денег расплатиться не было, как оказалось.
Сказал слуге он: «Эй, любезный, деньги я оставил
В казарме, хочешь получить, пошли со мною вместе,
Я только их в казне возьму, и всё отдам на месте,
Я думаю, что казначей уже деньги доставил».
Слуга пошёл за ним, Ши у ворот остановился,
Сказал ему: «Ах, вспомнил, я сейчас сижу на мели.
Нет ни гроша! К хозяину ты б лучше возвратился,
Сказал б ему, на следующей я отдам неделе».
Слуга воскликнул: «Но хозяин будет же ругаться,
Что я не взял с вас деньги». Ши ответил ему грозно:
- «Ступай-ка прочь, а то ты разозлишь меня серьёзно,
Не хочешь ты, чтоб я побил тебя и начал возмущаться»?
Слуге же, как уйти прочь, ничего не оставалось,
И рассказал в таверне всё, хозяин был сердитый.
Пошёл Хучжао в лавку Вана, выпечка где продавалась,
Крича: «Эй, дядя! Чтоб врата оставил ты открыты,
Стащу я кухонный котёл, не должен ты сердиться,
Приду я ночью, будешь спать, чтоб не было мороки,
В харчевне задолжал я, и мне нечем расплатиться
Долги свои я чести отдаю обычно в сроки».
Жена же лавочника, слыша то, вдруг рассмеялась,
Воскликнула: «Глупышь нас насмешил, предупреждая,
Что выкрасть хочет наш котёл, продать его желая,
Сказал он даже время, лишь поймать его осталось».
И той же ночью, как вторая стража наступила,
Хунчжао у дверей лавки, закрытой, появился,
Он крепким парнем был, нажал на дверь, засов открылся,
Переступил порог, а в лавке ночью темно было.
Нашёл он ощупью котёл, у печки стал возиться.
- «Вот незадача! – проворчал. - Какой же он огромный!
О, если разобью, то не смогу я расплатиться,
В харчевне будут говорить тогда, что я не скромный».
Он стукнул палкой по котлу, его в бок наклоняя,
Затем его стащил с плиты, ещё один час минул,
С трудом поднял на голову. Вода в нём, вытекая
Лилась, и облила его, котёл же он не кинул.
Жена же лавочника, слыша шум у врат, проснулась,
Сказала мужу: «Посмотри, на кухне что творится».
Тот видел, как с котлом фигура к воротам метнулась,
И быстро побежала прочь, успев за угол скрыться.
Ван крикнул: «Держи вора»! Шум соседи услыхали,
И бросились его ловить. Ши думал о спасенье,
Котёл он бросил, юркнул в двор один, чтоб не поймали,
И спрятался на миг в тени густых кустов под сенью.
- «Девица Янь! К тебе во двор залез вор». – закричали
Соседи. Янь, певичка, во двор вышла, увидала
Хунчжао, он смутился, встретившись с ней так вначале,
Потом же, поклонившись, подошёл, где та стояла.
Она тут, вспомнив слова брата, его пригласила,
Домой, подумав о его судьбе, необычайной,
О том, что даже встреча их произошла случайно,
Как видно, обручиться суждено им, так решила.
Соседи ждали в переулке, тишина царила,
Подумали, сбежал вор, и домой все возвратились,
Когда всё стихло, то певичка гостя отпустила,
Открыв парадную дверь, так они оба простились.
Наутро после завтрака послала слугу к брату,
Сказав ему: «О свадьбе говорил ты не напрасно,
Намедни предложил, чтоб вышла замуж за солдата,
Что станет императором он, я согласна».
И мастер Янь, обрадовавшись, тут за дело взялся,
Предпринял всё, чтоб не могла судьба всех измениться,
Пошёл сразу в казармы, с Ши Хунчжао повстречался,
И на сестре своей скорее предложил жениться.
С вчерашней неудачей кражи выпивки лишился
Солдат Ши, он сидел в казарме злой и удручённый,
Когда сказал о свадьбе Янь, тот слушал, удивлённый,
Затем сказал: «Не против я, давно уже решился.
Есть три условия, жениться я без них не стану:
Её имуществом я буду управлять сам лично,
Когда мы с ней поженимся, то пить я перестану,
И чтоб не принимала в доме всех гостей, столичных.
Ещё одно условие – имею побратима,
Мы с ним когда-то вместе всю страну исколесили,
Когда приедет он ко мне, мне с ним необходимо
Устроить пир, чтоб всех моих друзей мы пригласили».
- «Самой собой, - мастер сказал, - когда ты станешь мужем,
Решать дела ты будешь сам, вы б хорошо так жили,
Тогда тебе советник никакой будет не нужен».
Хунчжао согласился, и на этом порешили.
Ян сразу сообщил сестре об их переговорах,
Всегда так, когда есть между обоими согласье,
То все дела решаются и без ненужных споров,
И двое женятся, и так  живут в любви и счастье.

Прошло два месяца, и Ши отправился с приказом
В Сяоидянь, где он на службе долго задержался.
Со стражниками ссорился, пока там оставался,
Но он был сильным, и нападки пресекал все сразу.
Однажды в этом месте незнакомец появился,
Пришёл искать он Ши Хунчжао из мест, удалённых,
И сразу о Хунчжао слух распространился,
Что человек он необычный среди одарённых.
А звали незнакомца Го Вэй или Чжуанванем,
Наружность у него была среди людей приметной,
Он был из округа Синчжоу, район Яошаня,
И был фигурой среди сильных воинов, заметной:
Поднимет ногу левую – дракон в воде взовьется,
А правую поднимет – феникс кружится над всеми,
И ярким светом озарит всех, магом он зовутся,
И дружит с одарёнными, дела вершит все с теми.
Туман густой, лиловый, окутывает тело,
Точно у Яо - брови, как Юй обладает станом,
Взгляд – как у Шуня, а плечами можно сравнить с Таном,
За что бы он не взялся, ладилось любое дело.
Однако у Го Вэй неприятность приключилась,
Убил в Восточной он столице (41) как-то раз актёра,
Из-за одной певички, с кем пожить ему случилось,
Тогда искала его стража, как простого вора.
Решил бежать он к Ши Хунчжао, названному брату,
Однако стражники ему в Кайдао сообщили,
Что друг его в Сяоидине в качестве солдата
Находится на службе, и его едой снабдили.
Так он, оборванный, до города того добрался,
Искал товарища; как оказался в том он месте,
Ши друга увидал, и с ним по-братски он обнялся,
Снабдил его деньгами и стал жить под кровом вместе,
Играли в кости, непотребностями занимались.
Собак, кур воровали, затевали драки, ссоры,
И надоели всем, все жители с ними ругались,
И нехорошие о них вели все разговоры.

А в это время государь Минцзун скончался,
Когда душа его на небеса уж отлетела,
Занял царски престол Минди (42) и всем распоряжался,
Указ он издал для своих придворных, первым делом:
Наложницам двора всем идти замуж разрешалось,
Поэтому всем женщинам свободу власть давала,
Среди этих красавиц некая Чай оказалась,
Сообразительна, откуда ветер дует, знала.
Не долго думая, она все ценности собрала,
Отправилась в Чжэнчжоу, не могла сделать иначе,
Как ей тогда казалось, её там ждала удача.
О будущем своём она в «И-цзине» (43) нагадала.
Добравшись до Сяоидяня, там остановилась
У Ван старухи, чтобы подыскать себе мужчину,
Которого бы стать верной женой решалась,
Старухе рассказала своих поисков причину.
Дней несколько приглядывалась так она к прохожим,
Никто из всех мужчин не приходился её по вкусу,
- «Как скучно у вас, на двор, императорский, похоже. –
Сказала Чай, - не отвечают моему искусу».
- «Но если ищете мужчин вы лишь для развлеченья,
Скажите, открываете торговое вы дело,-
Сказала Ван, - повалит люд, и выбирайте смело
Того, кто вам по нраву, делайте им предложенье».
- «И верно», - согласилась та, старуху попросила
Повсюду объявить, что своё дело начинает,
И что для дела этого мужчин всех собирает,
И что она фонд для работников всех учредила.
Когда же новость Го и Ши Хунчжао услыхали,
Не прочь на выпивку бы заработать, так решили,
Но что бы ей продать из своих краж они искали,
В конце концов, собачину свою ей предложили.
- «Но где найдём собак мы? Так уж всех переловили»,
Спросил Го. Ши сказал: «У старосты ещё остался».
Пошли к нему, орудия для ловли прихватили,
Но староста, увидев их, пса защитить старался,
Сказал: «Милейшие, пса моего вы пощадите,
Он старым уже стал, я б не хотел, чтоб его жрали,
Уж лучше денег вы на выпивку свою возьмите».
И дал им триста лянов. Пса ловить они не стали.
Другого в тот же вечер они пса уже поймали,
Которого быстро разделали, потом сварили,
Пошли к красотке, и ей мясо это предложили.
- «Мы мясо продаём! Купите мясо»! – так орали.
Красотки Чай боец Го Вэй привлёк сразу вниманье,
Его увидев, думала: «Я вот кого искала,
С таким я молодцом исполню все свои желанья».
Купить у них всё мясо то старуху Ван послала.
Пошли в кабак те деньги пропивать, что у Чай взяли,
Красавица же Ван старуху тут же попросила:
- «Мамаша, имена узнай тех, мясо что продали».
Воскликнула та: «Что вы?! Я бы их поколотила,
Они парни, беспутные, к тому же колоброды!
Того, что мясо резал, зовут Го Вэй, то, что с блюдом,
Зовут Ши Хунчжао, они оба ведь дурной породы,
Живут в казармах, не в тюрьме ещё, каким-то чудом».
- «Мне приглянулся Го, он кажется немного дикий,
И с ним, прошу, милейшая, вы свадьбу нам устройте,
- «Но госпожа…»! – вскричала Ван. Чай молвила: «Постойте,
Отмечен он судьбой, на лбу я вижу знак, великий».
Перечить на её слова старуха же не стала,
(По-своему столичные все дамы поступали),
В казармы Ван отправилась, но там их не застала,
- «В харчевне они бражничают», - люди ей сказали.
Пошла она в харчевню, за столами те сидели,
И пили крепкое вино, между собой болтали,
Ван крикнула им: «Здесь вы уже разум потеряли,
И ваши пьянки, они вам ещё не надоели?!
Эй, Го Вэй! Ты по-прежнему с другом ещё гуляешь,
А на тебя тем временем уже счастье свалилась,
Ты ж ничего не видишь, и вино всё попиваешь,
В тебя одна столичная же госпожа влюбилась».
- «Что ты ещё несёшь, старуха»?! – Го Вэй рассердился, -
Ты денег не получишь, а вина пей, сколько хочешь,
Я угощаю, ведь мне заработок отвалился,
Смеёшься, старая, ты надо мной, невесту прочишь»!
- «Я говорю серьёзно ведь, ты бы ты на ней женился», -
Старуха всё ему кричала и не унималась.
- «Ах, старая, побью тебя»! – Го Вэй к ней устремился.
Та, видя его намерение, тут же умчалась.
- «Ну как, мамаша, удалось тебе договориться»? –
Красавица спросила Ван, и та ей доложила:
- «Какое там! Ему сказала, а он стал сердиться,
Хотел избить, что вру, такого я не заслужила».
- «Моя ошибка, - Чай сказала, - но ты постарайся
Разок поговорить с ним и вручи ему вещицу,
Чтоб он ответил, что не прочь взять в жёны он девицу,
И взять с него согласие мамаша попытайся».
Красавица старухе златой пояс показала,
Который тридцать лянов серебром в то время стоил,
Велела отнести ему, ещё она сказала,
Что планы, грандиозные, она с Го Вэем строит.
Старуха согласилась выполнить то порученье,
Хотя до этого от парня взбучку получила,
Пошла с подарком тем в питейное то заведенье,
И пояс, драгоценный, с наставлением вручила,
Сказав: «Почтенный Го, хозяйка передать велела
Подарок этот вам, как знак ваш будущего счастья
В совместном браке. Также бы она очень хотела,
Чтоб вы подарок дали, как знак вашего согласья.
Подумал Го: «А у меня нет ни одной монеты,
Чтоб сделать ей подарок, без подарка же негоже,
Её приму дар, а свой отошлю попозже,
Когда удастся заработать и мне денег где-то».
Старуху попросил Го Вэ присесть к столу с ним рядом,
И принести велел вина, и выпили все вместе.
- «Что ж мне ей подарить? Я не могу дарить наряды, -
Спросил её он, - но ответить нужно мне невесте».
- «Пошли, что можешь, - та сказала, почесав за ухом.
Платок стянул Го с головы и оторвал частичку,
Затем ещё вина с ней выпил, протянув тряпичку,
Сказал: «Вот это передай»! И проводил старуху.
Подарок этот вызвал у красавицы взрыв смеха,
Но приняла она его, помолвка состоялась,
Для свадьбы их только счастливый день выбрать осталось,
Так в их соитии была устранена помеха.
Сыграли свадьбу, Ши Хунчжао и Янь пригласили,
Друзья обои так женатыми и оказались,
На свадьбе тосты поднимали и за дружбу пили,
И в своей силе, ловкости друг с другом состязались.
Перебралась Чай к мужу, так сказать, «свернула полог»,
Прошло какое-то там время, и она сказала:
- «Супруг мой! Хоть наш путь совместной жизни ещё долог,
Но я сейчас уже о будущем бы думать стала.
Вряд ли прославишься ты, если будешь оставаться
Простым солдатом в этом гарнизонном карауле,
Тебе в Столицу Западную (44) надо бы податься
Чтоб при дворе тебя на путь, карьерный, повернули.
Я дяде моей матери письмо хочу отправить,
Сановнику Фу, области начальником он служит,
Он с высшими чиновниками при дворе там дружит,
Он и поможет тебе в службе, в гвардии оставит.
Как ты на это смотришь»? «Я всецело благодарен», -
Сказал Го Вэй обрадованно, и стал собираться
В дорогу, Чай решила же пока там и остаться,
Чтобы понять каков он, славен или же бездарен.
Когда Го к цели шёл, пред ним путь новый открывался,
И озарял всё впереди немеркнущий свет, красный,
Когда шаг замедлял, туман лиловый за ним слался,
А впереди его движенья вставал мир, прекрасный,
И спутником был посох, выходящий в путь с зарёю,
А вечером луна сияла, когда шёл усталый,
Фонарь ночью указывал ему двор постоялый,
Где засыпал он, как дитя, довольный весь собою.
Когда был голоден, то ел, пил, утоляя жажду,
До Западной столицы вскоре так он и добрался,
На постоялом он дворе, жилище сняв, остался.
Стал жить, смотрел на своё будущее он отважно.
Когда попал в столицу, он немного растерялся:
Драконов, тигров знаки (45) все дворцы там украшают
Князей, вниманье на него никто не обращает.
Вначале, в этой роскоши он будто потерялся.
Прошла ночь. Утром он решил снести письмо вельможе,
Подумал вдруг: «Муж, настоящий, должен добиваться
Сам своей славы. Не могу безвольным оставаться
Я, ожидая почестей каких-то, чина - тоже.
К тому же, неудобно мне, и даже неприлично,
Когда через кого-то там богатства добывают,
Мне женщина устраивать карьеру помогает,
Разве могу принять я, когда делать должен лично»?!
Письмо он спрятал, шёл в ямынь (46), себя лишь предлагая,
Стал ждать у врат Ли Бая, тот главой был караула,
Когда тот принял, то не предложил ему и стула,
Спросив с порога: «Что принёс», на взятку намекая.
- «Я знаю двадцать способов военного искусства», -
Сказал Го, - я себя своим оружием прославлю».
К нему отнёсся же начальник с недовольным чувством,
Сказав: «Сиятельство как выйдет, я тебя представлю».
Прошло два месяца, ходил в течение которых
Го каждый день в ямынь, но было всё напрасно,
Ему отказывали, и ему было не ясно,
Причина тех отказов - в чём, но понял он всё скоро.
Слуга в гостинице сказал: «Ты время зря теряешь,
Тебе Ли Баю этому дать взятку надо срочно,
Он ждёт, что ты поймёшь, и время тянет так нарочно,
Без взятки в этом деле ничего не поменяешь».
- «Ах, вот в чём эта дело! – Го вскричал в негодованье, -
Разбойник! Я разделаюсь с ним, когда его встречу.
Он будет знать, как взятки брать, его я покалечу,
Он испытает сам мои бойцовские познанья».
Гнев его сердце охватил, а в печень злость вселилась,
В ямынь он не пошёл в тот день, кипя от возмущенья,
Остался дома, планы строил, разные, отмщенья.
Торговца рыбой тачка у ворот остановилась,
Который играл в кости, свою рыбу продавая (47),
Го подозвал торговца, бросил кости и так сразу
Всю рыбу выиграл, и, себе рыбу забирая,
Сказал: «Вот повезло, так не было ещё ни разу».
Торговец, незадачливый, тогда воскликнул, плача:
- «А каково теперь мне?! Я ведь проиграл вчистую,
Скопил немного, отвернулась от меня удача,
Всё потерял в один день, и зачем мне жизнь такую.
Вчера купил я рыбу и подумал, вот сыграю,
Для матери хоть медяков я выиграю пару.
А с чем домой сейчас вернусь, я этого не знаю,
Домой что принесу? Ни денег нет и ни товара.
Чем буду я её кормить? Почтенный, - он взмолился, -
Прошу, мне рыбу возврати, потом я отыграюсь,
Иль услужу ещё вам чем-то, уж я постараюсь».
Вернул Го рыбу, услыхав причину, покорился.
Обрадованный тот торговец с рыбой удалился,
Но оклик вдруг услышал, как бежал он у харчевни:
- «Торговец, верни долг»! И сразу он остановился,
Его окликнул Ли Бай, совершая рейд, вечерний.
Ли раньше проиграл ему, но долг не признавая,
Сказал, что якобы торговец должником остался,
И стал пугать его тюрьмой, всю рыбу забирая,
Нахально заявив, что нынче он с ним отыгрался.
Го Вэй вступился за него, бой начался, кровавый,
Харчевня превратилась в поле жесточайшей битвы,
Никто не разбирался, кто виновен, а кто правый,
Дрались ожесточённо под звук должника молитвы.
Обманывал Ли небеса, злодейство совершая,
Но тут настал расплаты час, и всё стало раскрыто.
- «Как ты посмел взять мою рыбу, - Го кричал сердито,
Удары в челюсть, в лоб и в дых искусно направляя, -
Два месяца к начальнику меня ты не пускаешь!
Ждёшь взятку! Говори. Что ты – вор, взяточник, – не новость!
Тебя я бью за то, что справедливость попираешь,
За то, что обираешь простой люд, продавши совесть»!
Го скинул куртку. Возгласы раздались удивленья
В харчевне. Оказалось, что Го юности встречался
С даосом, обладавшим сильным даром провиденья,
Он прорицателем судьбы Го Вэя оказался.
Тогда татуировку сделал он ему на шее:
И воробья на правой стороне изображенья
Он наколол, на левой – стебли риса, чуть правее,
Пророческое высказав ему предупрежденье:
- «Когда начнёт клевать рис воробей - настанет время,
К тебе придёт с небес нежданно слава и богатство,
Тогда из смельчаков создашь ты спаянное братство,
На плечи твои ляжет государственное бремя».
С тех пор Го получил друзей всех Воробей прозванье,
В тот вечер воробей клевал рис, - время наступило,
Сбываться стало этого даоса предсказанье,
Задуманная небом мысль всё в правду превратила.
Бойцы, удары нанося, на месте всё кружили,
Бросались друг на друга и атаки отбивали,
Противников со всех сторон там люди обступили.
За боем этим, наблюдая, крики подавали.
Нанёс удар Го, изловчившись, Ли Бай оказался,
Лежащим на земле, побитым, и в изнеможенье.
Правитель области Фу в это время показался,
Свидетелем став лично поединка в завершенье.
Слуге сказал вельможа: «Приведи мне их спокойно».
Тот побежал, сказал: «Вам надобно остановиться,
Так как Его Сиятельство велел к нему явиться».
Го Вэй, взяв плащ, отправился к начальнику достойно.
Вельможа посмотрел на Го, и очень удивился
Его обличью и спросил: «Ты кто такой? Откуда?
Ответил тот: «Солдат – я, Го Вэй, не служу покуда,
Но я хотел попасть к вам». И он низко поклонился.
- «Что привело тебя сюда»? – спросил его вельможа.
- «К вам прибыл я, чтобы служить, исполненный весь чувством,
Я знаю двадцать способов военного искусства,
И навыки, даосские, проникновенья - тоже.
Приехал к вам, но два месяца прождал напрасно,
Не смог на встречу с вами получить я разрешенья,
Ли Бай ждал взятку, и когда мне стало это ясно,
Случилась ссора между нами, я прошу прощенья».
Пришёл Фу в духа превосходное расположенье,
Го Вэй внушил ему симпатию своим обличьем,
И в разговоре с Фу он выразил свое почтенье,
Воспитан был, как видно, знал он правила приличья.
Сказал Фу: «Я заметил вашу сильную фигуру,
И в совершенстве вы владеете борьбы искусством,
К тому ж, имеете вы необычную натуру,
Есть к справедливости предрасположенное чувство.
И я начальником вас караула назначаю,
Чтоб был порядок здесь, очистите от зла всю местность,
Над всеми вас до чина капитана повышаю,
Чтоб в крае насаждали вы среди народа честность»,
О назначении правитель Фу распорядился,
И началось служебное Го Вэя восхожденье.
Он с благодарностью за приглашенье поклонился,
На службе так остался Го в Хэняньском управленье.

Благополучно у Го Вэя в жизни всё сложилось,
Но так бывает часто, когда все наши старанья
Как будто идут прахом через божье испытанье,
И также у Го Вэй почти то же получилось.
Судьба испытывает нас и преподносит беды,
Но нужно крепкими нам быть через несчастья даже,
И если стойки мы и прямо идём к цели нашей,
То после поражений всех грядут всегда победы.

Летело время. Раз в управе, дела не имея,
Го Вэй решил проветриться, до рынка прогулялся,
Возле харчевни человек сидел, громко ругался,
А люди его рядом всё громили, не жалея.
Спросил Го, почему шумит он, у слуг заведенья,
Сказали те: «То – барич Шан, раз в городе он встретил
Хозяина дочь восемнадцати лет и приметил,
Послал к хозяину слугу с таким вот предложеньем,
Чтоб дочь пришла к нему по делу, и он им заплатит,
Что привело хозяина харчевни в возмущенье,
А тот настаивал, что денег на всю жизнь им хватит.
Отец же отказался. Тот устроил разоренье».
Возник гнев, небывалый, в сердце сразу у Го Вэя,
Он вспыхнул злобой, и глаза мгновенно округлились,
Драконовые брови его, встав торчком, ершились,
Он выхватил короткий меч и им убил злодея.
Но перед этим он сказал: «Есть для всего терпенье,
Муж, каждый, доброту и справедливость проявляет,
И если делает кто зло, то Неба глаз сверкает,
Подобно молнии, и следует уничтоженье».
От страха слуги барича мгновенно разбежались,
Го Вэй отправился в ямынь и сразу к Фу явился,
Народ уже узнал об этом, все в ямынь собрались.
И ждали, что произойдёт, когда Го появился.
Сказал Го: «Ваша светлость, я вот наказал злодея,
Который ныне над простым народом измывался,
Прошу вас не карать, я долгу предан оставался,
Не мог я по-другому поступить с тем лиходеем».
Но Фу в тюрьму послал Го Вэя до суда решенья.
Судья Ван Сю когда стал этим делом заниматься,
И приступил к допросу, то пришло тут сообщенье
От Фу, что нужно как-то Го освободить стараться.
Ван Сю не понял и подумал: «В чём же здесь причина»?
Но тут уснул, увидел змейку с красной головою,
Хотел её смахнуть, подумав: «Что за чертовщина»?!
Но змейка юркнула в дыру, таща Вана с собою.
И вдруг Ван прямо в камере Го Вэя оказался,
Тот в это время сонный на кушетке растянулся,
Змея в нос его шмыгнула, Го спящим оставался,
Ван Сю, увидев это, удивился и проснулся.
Подумал он: «Ведь неспроста Фу выпустить решился
Го Вэя, видно, он его предназначенье видит.
Как говорится, кем ему бы он не приходился:
«Хороший человек всегда подобного увидит»!
Но тут опять к нему пришло серьёзное сомненье:
«Как я смогу его освободить так незаметно,
Чтоб не было потом уже в мой адрес обвиненья,
Чтоб всё прошло бы гадко и осталось безответно»?
В ту ночь произошёл пожар, домов много сгорело,
Но Ван Сю рад был, случай отпустить Го представлялся,
Он поспешил к Фу и сказал, что у него есть дело,
Сказав, что заключённых от огня спасти пытался,
Поэтому всех выпустил, чтобы в пожаре не сгорели.
Правитель Фу одобрил план, в тюрьму Ван возвратился,
Снял кангу с Го, сказав ему, чтоб он быстрее скрылся,
И затерялся где-нибудь, чтоб люди не шумели.
Затем от Фу письмо вручил, сказав: «Город оставьте,
Немедленно сейчас в Бяньцзин (41) с письмом к Лю отправляйтесь,
И никому вы на глаза пока не попадайтесь,
Молитесь, чтоб всё это кончилось, и Небо славьте».
Добрался Го до места, утром был уж в управленье.
Когда начальник стражи дворца Лю там появился,
С письмом от Фу, правителя, Го Вэй к нему явился,
И получил в тот день же в полк, гвардейский, назначенье.
Лю Чжи-юань (48) был полководцем, царским, в это время,
Командующим Золотой всей Гвардии в столице,
На нём лежало также по защите царства бремя,
Он при царе всегда был, не мог на день отлучиться,
Узнав, что Го Вэй, из письма Фу, одарён ученьем,
Военным, и даос, себя на поприще прославил,
Его он при себе помощником в штабе оставил
И сделал офицером по особым порученьям.
Прошёл день, Лю в ямынь после учений возвращался,
Лежал путь мимо дома Сан Вэйханя и поместья,
Двора министра, тот с наложницей там развлекался,
Увидели солдат, идущих с генералом вместе.
Сказала женщина: «Смотри, какой наш Лю отважный»!
А Сан ответил: «Он – простой вояка и не больше,
Но посмотри, как напускает на себя вид, важный,
Мне стоит приказать ему, день простоит, и дольше.
Он явится ко мне, и будут слушать указанья,
Иль отбивать поклоны возле моего порога,
Давай, я обувь выставлю, потешимся немного,
Он будет туфлям кланяться, и ждать там приказанья».
И тут же встретиться с министром тому весть послали
Лю Чжи-юань в комичном положенье оказался,
Так генерал с солдатами до вечера стояли,
Но к ним никто не вышел, а министр над ним смеялся.
Лишь только вечером в ямынь с солдатами вернулся,
Кипя от возмущенья и натягивая вожжи,
В дворце от Сан Вэйханя при царе он отвернулся,
И оскорбленье сам нанёс ему в отместку позже,
За что царь Цзиньди в ссылку, в Тайюань, его направил,
Причиной это послужило взлёта Ши Хунчжао,
Который армией имперской в это время правил,
В войсках он дисциплину поднимал, пестуя Дао.
А Лю тем временем отправился в поход, далёкий,
В сопровождении Го Вэя, распустивши стяги,
И колыхались по ветру расшитые все флаги,
В безлюдном месте они стан разбили, одинокий.
Едва петух зарю пел, они место покидали,
Отряд в путь уходил, пока удерживали ноги,
Заброшенные крепости ночами занимали,
Затем опять шли дальше, делая привал в дороге.
Однажды встретился им лес, они остановились.
Вдруг слышат голоса, шумы оттуда исходили.
Хотели дальше ехать, но солдаты появились,
И встали на дороге, путь им дальше преградили.
Решив, что на разбойников они наткнулись,
Готовиться к сраженью стали, но вдруг клич раздался:
- «Мы вас встречаем, чтобы с нами вы не разминулись,
Ждём вас». Им полководец Ши Хунчжао оказался,
Он лично прибыл сам для их в Тайюань сопровожденья,
Так встретились опять друзья и вновь соединились,
Как Тигр с Драконом вместе для совместного сраженья,
Так как в то время обстоятельства все изменились.
Кидани (49) на двор Циньский нападенье совершили,
И уничтожили его, а царь с жизнью расстался,
Ли Чжиюань за освобожденье Бяньцзина взялся,
А Ши и Го двумя отрядами руководили.
Им удалось изгнать врагов, престол Лю занял срочно,
Правление его тогда  Хань Поздняя назвали,
Произошёл раскол в стране, власть сделалась непрочной,
И Ши и Го в других частях государями стали. ( 32)
Ши Хунчжао правителем стал Четырёх Районов:
Дань, Сун, Хуа и Бинь ему решили покориться,
Имел он личный стяг свой императорский дракона,
Который реял над его царским дворцом в столице.
Под голубым навесом своим ездил в экипаже,
Зимой в постели засыпал под пологом он, алым,
И у него тогда слуг, преданных, было немало
И охраняла всегда грозная его двор стража.
Кисеей, бирюзовой, отдыхая, укрывался
И спал в тени деревьев стройных сада знойным летом,
Вниманием красавиц всех душа была согрета,
Так уже в старости он своей жизнью наслаждался.

И так, творит из нас природа тигров и драконов,
Кто справедлив и добр, того и Небо возвышает,
А кто заносчив, жаден зол, у них власть отбирает.
Судьба наша зависит от естественных законов.
Людское общество походит всем на лес, древесный,
Деревья тянутся ввысь, корни – в тесном переплёте,
Вершины упираются все дружно в свод, небесный,
Стволы, словно драконы, извиваются в полёте.
Волшебные грибы линчжи (50) растут в корнях, могучих,
А в кронах фениксы вьют гнёзда, смотрят над собой
С опаской, молнии боятся, когда ходят тучи,
Плывут высоко в поднебесье облака чредою,
Листва, зелёная, зонтом путь солнцу преграждает,
От дуновенья ветра тонкие все ветви гнутся,
Ветвь до Неба Девятого желает дотянуться.
Но корни, что сидят в земле, её ввысь не пускают.
И люди, как деревья, в Царство Высшее стремятся,
Однако им не суждено попасть всем в мир, запретный,
Один стаёт богатым, а другой с рожденья – бедный,
Одни живут в дворцах, другие в хижинах ютятся,
Но если человек достоинства своего стоит,
То он поднимется, препятствия не помешают,
Как император Тайцзу (51), он страну свою отстроит,
Так как он Небу нужное деянье совершает.

Пояснения

1. Обнимать голову морской черепахи означает занимать высокий пост. В данном случае имеется в виду знаменитый сунский поэт и государственный деятель Су Ши, или Су Дунпо (1036 – 1101), который, имея звание ханьлиня, стремился к более независимому от двора положению.
2. В древности считали, что когда рыба преодолевает какую-то преграду, её хвост краснеет от натуги.
3. Шесть Единиц (или Один из Шести) – прозвание одного из поэта и государственного деятеля Оуян Сю (1017 – 1072). Поэт однажды сказал, что он собрал одну тысячу старых записей, один вань (т. е. десять тысяч) древних свитков, в его доме есть один цинь (музыкальный инструмент) и одна шахматная доска. И сам поэт один в состоянии выпить чайник вина.
4. Звёздный Зал (букв. «Зал Собрания Звёзд») был построен Оуян Сю в пору, когда он был правителем Инчжоу – города и провинции Аньхуэй.
5. Знаменитый поэт Су Дунпо в результате острых идеологических и политических споров со своим учителем Ван Аньши был понижен и отправлен на службу в провинцию.
6. Второй год «Сияющего Спокойствия» (Синин) правления сунского императора Шэньцзуна (1068 – 1077) – 1070 гг.
7. Эра «Изначального Покровительства» (Юанью): 1086 – 1093 гг.
8. И Цзянь – имя легендарного писца и хрониста, жившего в эпоху мифического государя Юя. «Описания И Цзиня» ( И Цзянь чжи») – произведение сунского литератора Хун Мая. Оно представляет собой собрание волшебных рассказов и изначальных притч.
9. Сяоцзун – император династии Южная Сун (1163 – 1189).
10. Запретный лес – то же, что и Запретный город, т. е. район императорского дворца. В данном случае намёк на придворную жизнь.
11. Имеется в виду район современного города Шаосин, расположенного в провинции Чжэцзян. В древности он представлял собой часть княжества Юэ.
12. Годы «Ясного Сияния» (Чуньси, 1174 – 1189 гг.) – один из девизов императора Сяоцзуна.
13. Юэ – древнее царство на юго-востоке страны.
14. Имеются в виду разные категории слуг, которым вменялось в обязанность обслуживать пиры. Например, были слуги, отвечающие за фрукты, сладости, приготовление чая или овощных блюд, а также слуги, следившие за светильниками, благовониями и пр.
15. Китайский музыкальный лад имел пять тональностей, из которых здесь названы четыре – гун, шан, цзяо и юй (пятая называлась чжи).
16. Ляочжуоская песня – в данном случае название мотива.
17. Цветок дикой сливы в Китае является символом красоты и изящества.
18. Чжан Цзывэй (Чжан Цзюйчуань) – государственный деятель и литератор, живший в XII в.
19. Инчжоу. Как и Пэнлай, - место, где, по даосским преданиям, обитали Бессмертные.
20. Хладный Дворец (Дворец Обширного Холода - Гуанханьгун), согласно легендам, находился на луне и в нём жила богиня Чанъэ. В поэзии Хладный Дворец – образное название луны.
21. Яшмовый пруд – легендарное место, где гуляли бессмертные, находился близ дворца богини Запада Сиванму.
22. Се Ань – известный сановник и литератор эпохи Южных и Северных династий (V в.). Одно время он скитался в Восточных Горах (Дуншань), и, как гласят легенды, с ним вместе жили певички, песни которых он любил слушать.
23. Бессмертная Цао – поэтесса, жившая в XII в. Она известна также как последовательница даосского учения. В исторических хрониках говорится, что сунский государь Хуэйцзун повелел построить особый зал, где она занималась поэтическим творчеством.
24. Сунская поэтесса Чжу Шэчжэнь – автор многочисленных стихов в жанре «цы». Её псевдоним – Отшельник Уединённого Пристанища - Юйци цзюши.
25. Известный сунский поэт Лю Гайчжи (он же Лю Го, или Праведник из Лунчжоу) прославился стихами, написанными в жанре «цы».
26. Юаньсяо – Праздник Фонарей.
27. Нинван (букв. Ван Спокойствия) – брат Танского императора Сюаньцзуна Ли Сянь, прославившийся игрой на свирели.
28. Хуань И – полководец, живший в период правления династии Цзинь (III – V вв.).
29. В местечке Кэтин, в горах Гуйцзиншань, в провинции Чжэцзян, рос особый бамбук, ценившийся мастерами свирелей.
30. Циская (цичжоуская) свирель изготовлялась из бамбука, который рос в уезде Цичунь провинции Хубэй.
31. Дундай – то же, что Тайшань, - священная гора в провинции Шаньдун. В  храмах, которые были расположены на этой горе, устраивались жертвоприношения.
32. Пять Династий – исторический период, пришедший на смену эпохе Тан, период феодальной раздробленности (X в.) Он продолжался примерно пятьдесят лет, в течение которых правили пять династий: Лян, Тан, Цзинь, Хань, Чжоу.
33. Имеется в виду пять связанных гор, обиталища духов, места, овеянного многочисленными легендами. Список этих гор открывает гора Тайшань (Величественная), где, по верованиям, обитал Владыка Восточного Пика.
34. По даосским верованиям, Божество Восточного Пика обладало особой властью над человеческими судьбами и делами, которые разбирались судьями загробного мира и решались в особых управах и приказах. Среди них были управа по делам отравленных, управа по делам утопленников и др.
35. Храм Чжулиньсы, или Храм Бамбукового Леса, стоит высоко в горах Тайшань. При определённых погодных условиях (обычно это бывает после дождя) его очертания в перевёрнутом виде можно видеть на облаках.
36. Цин - музыкальный инструмент, звуки на нём производились с помощью била, который ударялся по особым пластинкам, изготовленным из нефрита или камня.
37. «Пыль и ветер» в буддизме образ человеческих волнений и забот, мирская пыль, людская суета.
38. Горы Юйлин, расположенные в провинции Цзянси, славились тем, что склоны их были покрыты деревьями дикой сливы мэй (мэйхуа), поэтому иначе они назывались ещё Мэйлин, т. е. горы цветов мэйхуа. Чжантайский пух – пух цветущей чжантайской ивы. Чжантай – название улицы в районе в столичном городе Чанъань во времена эпох Хань и Тан. В обеих строках содержится намёк на ожидание высокой карьеры.
39. Обитель серебреной жабы – луна, где, согласно легендам, обитала трёхлапая серебряная жаба. Здесь луна символизирует удачную карьеру.
40. В древней книге «Шуйцзин» («Трактат о водах») говорится о горах Даньшань, окутанных багровым туманом. Впоследствии поэт Чжан Цзянь писал: «Белый аист летит над полем зелёным, Феникс кружит над багряной горой. Багряные горы (Даньшань) символизируют вершину служебной карьеры.
41. Имеется в виду город Кайфын (Бяньцзин), который был столицей в эпоху северных Сун и Пяти династий.
42. Минди – правитель династии Поздняя Тан (X в.), занимавший престол всего несколько месяцев. Предшествующий государь Минцзун той же династии правил с 926 по 933 г.
43. «И-цзин» - «Книга перемен», по которой в Китае гадают.
44. В разные времена Западной Столицей назывались разные города. В период Пяти Династий и династии Сун так назывался город Лоян.
45. Знаки Дракона и Тигра – особые регалии, символ власти, в том числе императорской (в этом случае это часто был стяг с изображением дракона), а также своего рода верительная грамота. С «драконом» и «тигром» также связаны многие понятия в гадательной практике и медицине. Например, «дракон» олицетворял силу «Ян», восток, государя и т.д. «Тигр» - силу «Инь», запад, полководца и т.д.
46. Ямынь – в Китае присутственное место государственного значения, мэрия или приёмная губернатора. Старая китайская управа (ямынь) имела кроме присутственной залы много дополнительных комнат и пристроек, где были личные кабинеты начальства, а также помещения различных служб.
47. Разыгрывать товар в кости – довольно распространённый в старом Китае обычай.
48. Лю Чжиюань – известный военачальник эпохи Пяти Династий и основатель эфемерной династии Поздняя Хань. Ли Чжиюань был на престоле с 947 по 948 год.
49. Кидани – кочевые монгольские племена, в древности населявшие территорию современной Внутренней Монголии, Монголии и Маньчжурии. С 907 по 1125 год существовало киданьское государство Ляо, управляемое кланами Елюй и Сяо.
50. Линчжи – гриб красновато-бурого или лилового цвета, паразитирующий на сохлом и гниющем дереве. В древности считалось, что линчжи обладает волшебными свойствами, в частности, даёт человеку долголетие, поэтому он был важным атрибутом у гадателей. Линчжи воспринимали также как символ благородного и достойного правления.
51. Имеется в виду военачальник Го Вэй, который в 951 г. основал династию Поздняя Чжоу, просуществовавшую всего девять лет. Сам он под именем Тайцзу (Великий Предок) правил с 951 по 954 г.


16. Градоначальник столицы Вэнь Чжан
В ряду годов «рэньчэнь» (1) «Всеобщего проникновенья» (872 г.)
Градоначальником столицы был Вэнь Чжан (2), известный,
Поборами со всех он занимался повсеместно,
Был жаден и жесток, казнил людей без сожаленья.
Не мог он, по природе, от убийства уклоняться,
И каждый человек, его завидев, опасался,
Решили власти, в нём царя задатки коренятся,
Он «наводителем» порядка в обществе считался.
По правилам, когда он шёл по улицам столицы,
Должно быть тихо, и врата кварталов (3) все закрыты,
Его должны были везде все люди сторониться
Смеялся кто, должны были до смерти быть забиты.
В году том, осенью, Вэнь Чжан шёл в южном направленье
По улице с охраною к Воротам Пятикратным (4),
Поднялся сильный ветер, и вдруг на пересеченье
Доас, горбатый, выходил в кафтане рваном, ватном.
Из свиты его люди на него тут закричали,
Пытаясь так остановить, но было всё напрасно,
Он продолжал идти, смотрел на них всех взором ясным.
Вэнь Чжан тут приказал схватить его, его поймали.
Градоначальник ему сразу вынес наказанье:
Дать, двадцать палок по спине. Его тут же побили,
Махнул он рукавом (5) после такого испытанья,
Как будто боль не испытал. Его те отпустили.
Но Вэнь Чжан, глядя на него, пришёл вдруг в изумленье.
Велен шпиону следовать за ним, где б ни был даже,
Следить и наблюдать везде, и слушать, что он скажет.
Тот, низко поклонившись, приступил сразу к слеженью.
Для этого он под даоса замаскировался,
Следил, как шёл в квартал Ланьлин (6), его не замечая,
Потом в южном квартале в улочке он оказался,
У неприметных врат встал, их легонько открывая.
По-видимому, в том жилище он остановился.
Шпион последовал за ним, поодаль чуть скрываясь,
А за воротами двор, небольшой, пред ним открылся,
На встречу вышли там даосы, вместе собираясь,
Горбатому даосу поклонились и спросили:
- «О, Истый Господин, так почему вы припозднились?
Вы беспокоились, места себе не находили,
Уже подумали, что в городе вы заблудились».
Сказал он: «Оскорбил меня дурак, жестокосердный.
Избил меня он палкой, я не мог ему перечить,
Вы можете меня водой, горячей, обеспечить,
Умоюсь я, молитве припадусь потом, усердной».
Даос направился в вглубь множества других строений,
Рабыни и рабы его в пути сопровождали,
Они прошли много ворот, шпик шёл за ними тенью.
Как видно, на него внимания не обращали.
Все знанья и постройки всё роскошней становились,
Бамбуковый высокий лес стоял на этом месте,
Повсюду обезьянки на деревьях веселились,
Рождалось чувство, что находишься в царском поместье.
Они ещё до основных покоев не добрались,
Как Истый Господин сказал: «Чего-то не хватает.
Я вижу, хоть вы навести порядок и пытались,
Но подлого чего-то дымка в воздухе витаете,
Скажите, без утайки, мне, как это получилось»?
Искать везде даосы стали, что могло случиться,
И не было возможности шпиону где-то скрыться,
Компания даосов перед ним остановилась.
Шпиона подвели к даосу, и тот поклонился,
И сразу он перед святым свою душу очистил,
Так как страх одолел его, и он ему открылся,
И рассказал всё старцу, что Вэнь Чжан в уме замыслил.
И в гневе Истый Господин вскричал: «Разве не знает
Зверь этот из управы, что его беда постигнет,
Что катастрофа его всему клану угрожает,
И самого его смерть в скором времени настигнет.
А он осмеливается жестоко обращаться
С другими, что есть непростительное преступленье»!
Затем он отругал шпиона за его раденье
Перед начальником его, с кем лучше не общаться,
Сказав ему, чтоб больше слежкой он не занимался,
Шпик поблагодарил его, поспешно поклонился,
Затем отправился к министру, когда с ним простился,
Вернулся он в управу, где с начальником расстался.
Была глубокая уж ночь, когда туда добрался,
И попросил впустить его, чтоб увидать министра (7),
Услышав о возвращении его, тот испугался,
В своих покоях его принял и довольно быстро.
Шпион всё рассказал ему, Вэнь Чжан же поразился
Услышанному. О произошедшем рассуждая,
На время, некоторое, он в мысли погрузился,
Решил сам действовать, как бы несчастье упреждая.
Назначил вечером шпиону у себя свиданье,
Как уличный ударил барабан (8), надел одежду,
Простую, чтоб не привлекать к себе людей вниманья,
И с ним пошёл к даосу, чтоб уладить всё, с надеждой.
Под утро постучал шпион в даосские ворота.
Как до поместья добрались, в его сопровожденье,
Сказал, когда спросили за воротами: «Кто там»?
- «Министр столичный Вэнь Чжан отдаёт дань уваженья

Славнейшему и Истому Даосу-Господину,
Которого он чтит и всей душою уважает,
И просит с снисхожденьем отнестись к нему, как к сыну,
Винится он пред ним и свою дружбу предлагает».
Когда открылись двери, шпик вошёл и поклонился,
И объявил торжественно, ещё раз громогласно:
- «Глава столицы Вэнь Чжан в гости к вам явился»!
Глава Вэнь Чжан вошёл во двор, но выглядел несчастно.
Он тоже низко поклонился, встречи выжидая,
Даосы пригласили их пройти в их помещенье,
Там Истый Господин сидел, на них строго взирая,
Вэнь Чжан в поклоне изложил причину посещенья:
- «С таким количеством людей всех, что живёт в столице,
Работой перегружен я, и строгость соблюдаю,
И если я над ними власть свою не проявляю,
Казаться буду слабым, и никто не покорится.
Вчера я, по ошибке, с вами совершил деянье,
Которому прощенья нет, но вас я умоляю
Простить меня, нижайше к Вашей Милости внимаю,
Рассчитывая искренне на ваше пониманье».
А Истый Господин с упрёком так ему ответил:
- «Потворствуя убийствам, ты престиж свой укрепляешь!
Столкнулся я с жестокостью, когда тебя там встретил,
Творишь с людьми ты часто то, чего не понимаешь.
И неустанно ты о выгоде своей печёшься,
Ты даже, когда близок к краху, власть свою являешь,
Конец твой уже скоро, ты ж порокам отдаёшься,
И свою силу напоказ всем людям выставляешь».
Вэнь Чжан стал кланяться, моля пощады неустанно,
Но Истый Господин упорствовал, гнев проявляя.
В тот миг вошёл даос, который был с ним постоянно,
Стал говорить, встав на колени, как бы возражая:
- «Виновен этот человек, но Господин же знает,
Что служит он царю, имеет некую полезность,
Неплохо было бы ему нам оказать любезность,
Ведь даже царь его таким, как есть он, принимает.
Тогда давайте же к нему проявим снисхожденье,
Вы знаете, что его должность влечёт за собою,
Наказан будет за грехи свой ведь он судьбою,
А мы не будем проявлять к нему пренебреженье»».
И после этих слов Вэнь Чжана сразу пригласили
В большой зал, где изысканное было украшенье,
И для него скамейку, небольшую, там установили,
Велел ему сесть Господин, сам сел на возвышенье.
Вино ему в бокал налили, дали угощенье -
Плоды, нарезанные ломтиками, небольшие.
Не сгладилось у Господина гнева выраженье,
И видя это, вновь даос сказал слова такие:
- «Конечно, трудно полностью простить все преступленья,
Но Истый Господин в простом ведь платье появился
Среди людей в их мире и, по недоразуменью,
Не узнан был, и потому за это поплатился.
История ещё есть, вспомним, Белого Дракона (9),
Который рыбаком Ю Цзэ поранен был случайно,
Прощён был им, так как раскаивался чрезвычайно.
Бывают исключенья же из правил у закона»?!
Но Истый Господин молчал, и всё ж потом он сдался,
Сказав: «Семью твою прощу, можешь не сомневаться,
Но место это здесь не то, где можешь задержаться».
Вскочил Вэнь со скамейки и с даосами расстался.
Когда Вэнь Чжан в управу со шпионом возвращался,
То прозвучал бой, барабанный, утро возвещая,
Вэнь ближним рассказал, как он с даосами общался,
Но попросил, чтоб те молчали, весть не разглашая.
Принцесса Тунчан (10) после этого скончалась вскоре,
И Император Ицзун горевал о ней и злился
На тех врачей, лечил её кто, на их горе,
Он приказал проверить их, и казни их добился,
Так как лекарства все те, ей которые давали,
И изготовленные раньше ими препараты
Были плохи, эффекта нужного не достигали,
И потому в её кончине были виноваты.
Вэнь Чжан пытался им помочь, отсрочив наказанье,
Взамен он деньги получил, вещей других немало,
Что, в общей сумме, десять тысяч златом составляло,
Но оказались все напрасными его старанья.
Ему от осуждённых денег брать было б не нужно,
Но жадность он свою не мог умерить, и попался,
Хотел всё скрыть, однако дело вылезло наружу.
Пришлось Вэнь Чжану яд принять, после чего скончался.

Пояснения
1. Годы циклический символов - серия из 60 символов, состоящая из двух диапазонов по 10 и 12 одиночных символов, соответственно, используемых в древнем Китае для подсчета дней и лет, среди прочего.
2. Вэнь Чжан был исторически задокументированным лицом. Кго краткая биография была добавлена к биографии его отца в династической истории танской династии «Древня книга Тан» („Jiu Tangshu“, глава 92).
3. Ворота городского квартала - отдельные кварталы танской столицы Чанъань были окружены стенами с воротами, которые обычно закрывались ночью по особым случаям.
4. Пятикратные врата - ещё одно название Врат Чистой Добродетели (Минде-мын)) в центре южной стены Чанъани. У этих ворот было пять ворот, в отличие от обычных трёх.
5. Махнул он рукавом - признак того, что он не возражает против наказания.
6. Квартал Ланьлин – расположен в восточной части он Врат Чистой Добродетели, по которому проходила с севера на юг центральная улица города  Чанъянь.
7. Министр Вэнь Чжан – по его биографии в «Новой книге Тан» Вэнь Чжан кроме должности градоначальника занимал ещё официальный пост министра.
8. Удар уличного барабана – знак начала ночного времени, когда никто из жителей не покидал своих домов.
9. История белого Дракона – намёк на одну историю из книги «Сад рассказов» («Шуянь») литератора Лю Ляна (79 – 8 гг. до н. э.), где Властитель Неба оправдывает рыбака, потому что ловля рыбы - его профессия.
10. Принцесса Тунчан – дочь императора Ицзуна, правившего с 859 по 873 год от его побочной жены. Во главе19 «Древней книги Тан» (Цзю Таншу) говорится, что она умерла в 870 году, когда ей исполнилось 22 года.


17. Доклад о сне-загадке судьи Сюйе
Везде неправедный суд лишь обиды порождает,
Нужна всем прозорливость, когда речь идёт о краже,
В делах и спорах отстранённый взгляд на вещи важен,
А то не ясно, где ложь, а где правда побеждает.
Среди людей, простых, обычно существует мненье:
Среди всех дел, что между Небом и Землёй творятся,
Судебные дела – корень раздоров преткновение,
И это – истинная правда! Так дела вершатся:
В суде чиновник, как всегда, сидит на возвышенье,
Вершит дела, различные, показывает знанья,
По произволу своему, по своему хотенью,
И прибегает даже к пыткам, как и наказаньям.
Но ещё в древности, когда-то, люди говорили:
«Любое батогами выбивается признанье,
И люди сознавались в чём угодно, когда били».
Тогда слова такие появились в назиданье:
«Обдумать трижды следует в суде в делах, серьёзных,
Всех расспросить шесть раз с учетом мнений всех, народных.
И даже в путаных делах и случаях, курьёзных,
На принципах принять решенье нужно, благородных».
В делах судебных, сложных, всех не нужно торопиться,
Обдумать надо трижды до принятия решенья,
Шесть раз всех расспросить, чтоб какой ясности добиться,
Быть умным, не придерживаться одного лишь мненья.
Иначе можно стать несправедливым, однобоким,
И незаслуженно потом кого-нибудь обидеть,
Иль вещи очевидные в упор в делах не видеть,
В принятии решений всех остаться одиноким.
Быть нужно осторожным всем, когда случится кража,
Всегда обиду носит тот, кого подозревают,
Всем кажется, что виноват он, что-то там скрывает,
Чем дальше, то тем больше, все уверены в том даже.
И каково всем, справедливость вдруг восторжествует?
А если нет? А из того признанья выбивают,
Забьют его до смерти так, а правды не узнают,
Презумпции где невиновности не существует.

В год первый «Лунсин» царей Сун (1) история случилась,
У Чао, генерал чжэньцзянский, воевал с войсками
На юге, где Сучжоу в обороне находилось,
А Вей Шан у Моря Восточного (3) между холмами
Сражался с цзинцами (4), нехватка денег оказалась,
Чтоб жалованье всем платить солдатом за сраженье,
Когда им привезли казны имперской сбереженье,
(четыре сотни слитков серебра, как полагалось),
Чиновником Юань Чжуном из Даньяна судном, срочным,
На палубе лежала куча серебра, большая,
То тунлин (5) Шэн Янь их принять был послан в порт, нарочным,
Увидев драгоценности, сказал, на них кивая:
- «Быть может, лучше спрятать ценности от глаз, сторонних,
Не привлекать взор, алчный, ведь они лежат открыты».
Юань ответил: «Мы – военные, нет посторонних,
К казне кто прикоснётся, сразу будут все убиты».
- «Как знать? - Шэн пошутил, - если такие вот найдутся
Среди солдат моих, что сделаете после кражи»?
Юань тут рассмеялся: « Пальцем не шевельну даже,
Пусть забирают хоть всё, я на них не буду дуться».
Так оба пошутили, и потом они простились,
И той же ночью серебро разбойники забрали,
Их было двадцать человек, охранников связали,
И с этим всем богатством в темноте поспешно скрылись.
Наутро ЮаньЧжун отбыл к генералу с сообщеньем,
И доложил: «Меня ограбил Шэн Янь ночью этой,
С солдатами украл казны, имперской, сбереженья –
Четыре сотни слитков серебра и спрятал где-то.
О, Ваша светлость, вы его с пристрастьем допросите,
Уверен я, его солдаты эти деньги взяли,
Признается он если, деньги у него возьмите», -
Когда он говорил, то слёзы в голосе звучали.
Спросил У Чао: «Он украл? Вы почему решили»?
Сказал тот: «Как я прибыл, то он сразу появился
На судне, где мы эти ценности в ряды сложили,
И бросил в разговоре фразу, когда находился,
Что ночью кого-нибудь придёт для похищенья,
При этом он смотрел на серебро то с вожделеньем,
Вначале думал я, что шутка, не придал значенья.
Кто ж, как не он, смог всё проделать и с таким уменьем»?!
- «Каков наглец»! – воскликнул генерал, дав приказанье
Схватить Шэн Яна, и его солдат всех взять под стражу,
Их стражники схватили сразу, проявив старанье,
И стали их допрашивать, чтобы найти пропажу.
- «А в чём моя вина»? – спросил Шэн Янь в недоумении.
- «Как смеешь спрашивать ты нас ещё?! – ему сказали, -
Юань Чжун нам доложил, что твои люди слитку взяли,
И это сделать мог лишь ты, без всякого сомненья»!
-«Какая чушь! – воскликнул Шэн, - ведь я законы знаю
Войны, хоть малый чин и должность, малую, имею,
Но сделать я подобное злодейство не посмею,
И в чём вы обвиняете меня, не понимаю».
- «Не нужно вам отказываться, - тут Юань вмешался,
Который рядом был, - ведь это сами вы сказали,
А ночью и солдат своих деньги украсть послали.
Так вор всегда оправдывается, когда попался».
- «Заметил я лишь, что лежали деньги без присмотра,
Но я ведь пошутил, не мог я сделать эту кражу».
- «Что скажешь, если обнаружится после досмотра
То серебро, – сказал тут генерал, - под пыткой скажешь»?
- «Если б хотел взять, рта не раскрывал», - Шэн волновался.
- «От алчности ты загорелся и проговорился,
Ещё никто здесь безнаказанным не оставался».
И он орудья пыток принести распорядился.
И Шэна начали пытать, и он во всём сознался,
Не выдержав, сказал: «Да, я украл. Солдаты взяли.
Я приказал им, и они охранников связали,
Как видно, не судьба богатым быть, вот и попался».
Солдатов тоже допросили, а потом пытали,
Одни сознались, а другие вину отрицали,
Когда ж пытки усилили, то признаваться стали,
И самые упорные, что нужно, то сказали.
Дошло дело до денег, их тут же обыскали,
Но денег не нашли, пытки вновь возобновились,
Шэн Янь тогда придумал: «Эти деньги мы отдали,
Мой родственник проездом был, мы с ним договорились».
У Чао приказал тут записать все показанья,
Решил, в связи с создавшимся военным положеньем,
Суда не дожидаться, и тех денег возвращенья,
И объявил, что ждёт их смертное всех наказанье.
Три дня должны держать на торжище их в назиданье,
Затем последует при всех голов им отсеченье,
Невинная так шутка стала поводом признанья
Тех, кто не думал даже делать это преступленье.
Тогда в Чжэнцзине жил Ван Линь, плут и злодей, ничтожный,
Суда он грабил на Янцзы, и краж было немало,
Имел жену, смазливую, она же изменяла
Ему со всеми в их винной лавке, придорожной.
Раз, как-то, когда мужа не было, та пригласила
К себе в дом парня, молодого, для утех, любовных,
И сына семилетнего уйти на час просила
Куда-нибудь, чтоб не мешал им быть в гнезде, укромном.
Но мальчик заупрямился, хоть был и мал годами,
Он понимал, чем будет мать с тем парнем заниматься,
Сказав: «Как я уйду, залезете в постель вы сами,
И будете друг друга целовать и развлекаться».
- «Ах ты, паскудник! – стала мать на сына тут браниться.
И надавала подзатыльников, за дверь прогнала,
А мальчик стал кричать на улице: « Вам веселиться,
А мне что делать здесь». И мать опять его догнала,
Бить начала его, кричал он всем: «Бить с отцом стали,
Вон сколько денег вы под печкой схоронили,
Украли у кого-то, и молчать мне приказали».
Всё люди слышали, которые там проходили.
Боясь, что скажет лишнее, мать сына потащила
Обратно в дом, но мимо проходил один прохожий,
Служил в управе он, и слышал эту новость тоже,
Подумал: «А напрасно мать так сына при всех била».
В управе вестью с сыскарём одни он поделился,
Сыскарь сказал: «Вряд ли сболтнул малец это так просто,
Растёт мальчик смекалистый, хоть небольшого роста,
Нужно поверить, что сказал он, когда разозлился.
Я слышал, что недавно одно судно обокрали,
И кражей этой честь армейская была задета,
И командира Шэна и солдат под стражу взяли,
Но денег не нашли, возможно, Ван Линь прячет где-то».
И тут же свою стражу в дом на обыск к ним послали.
Сломали печь, под нею с судна серебро лежало,
Ван Линя и его сообщников арестовали,
Так группа Шэн Яня солдат вся казни избежала.
Ван Линь под пытками, жестокими, во всё признался,
Суд вынес смертную им казнь, и всех их наказали,
Жену Ван Линя же в певички за грехи продали,
Так в этом сложном деле суд со всеми разобрался.

В истории, другой, было запутанное дело,
Но проницательный судья до истины добрался,
Так как он с добродетелью вершил дела все смело,
От чувств всех отстранялся, независимо держался.
В годы «Чжэндэ» (6) в провинции Шэньси два брата жили:
Ван Цзюэ и Ван Лу, отец торговлей занимался,
А дед учёным был, его трудами дорожили,
Служил начальником уезда, с ними жить остался.
И так, Ван Цзюэ и Ван Лу со временем женились,
После того, как надоело пестовать им Дао,
Прошёл какой-то срок там, у них дети появились:
Сын Икуй был у Ван Лу, у Ван Цзюэ – сын Игао.
Ван Цзюэ степень получил в учении сюцая,
Ван Лу учение забросил, занялся торговлей,
Он хорошо считал, в уме все цифры умножая,
Умел сетями деньги загребать, как в рыбной ловле.
Отец его в Шандун брал, там дела все поручая,
И видел, что сын понимает толк в переговорах,
Дела торговые улаживал он в разговорах,
Доход иль выручка его всегда была большая.
В конце концов, остался дома, передав всё сыну,
В Шандун отправился Ван Лу в их рынок для внедренья,
Дал серебром лян тысячу для разных дел веденья,
В средствах жил не стеснённо там, подобно господину.
С собой тот взял слуг Ван Энь и Ван *** для работы,
Они привыкли к передрягам, много повидали,
О господине проявляли там всегда заботу,
Открыв торговлю, и товары всюду рассылали.
Их руки были хваткими, глаза всё замечали,
Из выгодных всех дел ни одного не упускали,
А в счете быстротою всех за пояс затыкали,
Дела их шли успешно, и во всём преуспевали.
Но как в пословице времён всех, старых, говорится:
Что в сытости и праздности растёт всегда желанье
Заняться непотребным, когда много лишних знаний,
Беспутные мысли, рождаясь, могут появиться.
Так и случилось с Ваном Лу, он стал транжирой, мотом,
Решил в своё жить удовольствие и свёл знакомство
С двумя певичками, и в связь вступал с таким народом
Без обязательств, чтобы не иметь от них потомства.
Одну все звали Яо-яо, и Цинь-цинь – другую,
Он деньги, крупные, потратил на их все наряды,
Зато они теперь с ним находились рядом,
И им жизнь нравилось вести роскошную, такую.
Он и своих слуг дома не оставил без вниманья,
Наложниц нанял им для общего увеселенья,
Но слуги относились к девушкам тем с пониманьем,
Когда все четверо Лу приводили в утомленье.
И так бывало, что четыре девушки лежали
В одной постели с Лу, такого не было примера,
Чтоб четверо - на одного, в любви так ублажали,
Что он свои все силы отдавал, не зная меры.
Со слугами его подобного же не случалось,
Все четверо красавец одного только любили
Хозяин так трудился, что здоровье ухудшалось,
И дни и ночи так с вином в застольях проходили.
И не прошло двух с лишним лет, как Вану показалось,
Что силы тают, дух стал словно нить – вот-вот порвётся,
Энергии для жизни в нём почти не оказалось.
Он понял, что в могилу смерти скоро он сорвётся.
Поэтому он Эня отослал домой с посланьем,
В котом наказал прибыть к нему сыну Икую,
Чтобы принять дела, торговые, со всем стараньем,
И сумму заработанных всех денег там, большую.
Его брат Ван Цзюэ, узнав об этом, испугался,
Забеспокоился, так как племянник мал годами,
И сразу в путь-дорогу с помощью засобирался,
Телегу нагрузил едой, одеждой и узлами.
Сказал слуге Ван Эню, чтоб он ехал за ним следом
С племянником и его сыном, сам поехал ночью,
Чтобы успеть увидеть брата, обсудить воочию
Дела, торговые, чтоб не было ошибок в этом.
Проверить все счета, чтобы добро не растащили,
Если умрёт он, и дела все будут без присмотра,
И чтобы деньги до копейки все ему вручили,
Чтоб не исчезло ничего там из-за недосмотра.
Когда в пути он ехал, вспомнил вдруг стихотворенье:
«В изгнанье жил в чужом краю, стал духом белолицем,
Монах буддийский за злодейство же попал в темницу».
Как будто в этом смысл был будущего предрешенья:
«Поверить трудно, что мгновенья счастья чередою
Текут, но не случайно мы встречаемся с бедою,
В страстях своих не соблюдали меру оба брата,
Погибли на чужбине оба, сами виноваты»!
Прошло дней несколько, Ван Цзюэ наконец добрался
До Шандуна, нашёл в плачевном брата состоянье,
Едва живым, хоть и утешить он его старался,
Но до погоста сокращалось уже расстоянье.
В то время спасти брата было невозможно,
Конец из-за распутства его жизни приближался,
И Ван Цзюэ сидеть у изголовья Лу остался,
Смотрел на брата лицо с болью, говоря тревожно:
- «Случилось что с тобой»? Сказал тот, слёзы вытирая:
- «Неизлечим недуг мой, смерть уже не за горами,
Как видно, у меня судьба, несчастная, такая,
Последние мгновения остались между нами.
Когда со мной ты, умереть сейчас мне уж не страшно,
Хоть жизнь моя кончается, но всё же не напрасно,
Её я прожил, денег накопил, и жил прекрасно,
Но перед смертью мне сказать слова всем близким важно.
Родителям я тысячу лян сумму возвращаю,
Которую они нам раньше дали на работу,
Ещё есть тысячи три, я их все вам оставляю,
Меж всеми раздели их, как мою для всех заботу».
Ван Лу велел Ван Хую деньги принести для брата,
Тот серебро пересчитал, всё спрятать лишь осталось,
И тут Лу голос вдруг затих, дыханье оборвалось,
К Источникам он Жёлтым отошёл чрез смерти врата.
Ван Цзюэ и слуга тут воздух огласили плачем,
Красавицы к ним в горе также присоединились,
Хотя печаль была их показная, не иначе,
Они к хозяину, как кошельку, все относились.
Цзюэ гроб лучший приказал купить для погребенья,
Решил вести его на родину, чтоб все простились,
Велел красавиц запереть до жертвоприношенья
В их комнатах, они до этого где находились.
Сам лично в гроб положил тело брата с уваженьем,
Никто с ним рядом не был, когда он с братом прощался,
В колоду помещён был гроб, ждать похорон остался,
И занялся Цзюэ к отъезду их приготовленьем.
Девиц Цинь-цинь и Яо-яо он домой отправил,
Служанок двух вернул родителям, что там он встретил,
В дорогу он пятьсот лишь лян в шкатулке, взяв, оставил,
И драгоценности, как *** слуга это заметил.
Спросил хозяина он: «Но ведь денег было много».
- «Другие деньги, - Ван сказал, - надёжно я пристроил,
С деньгами предстоит нам всем опасная дорога,
В надёжном месте схоронил их, план такой построил».
- «Быть может, и пятьсот лян спрятать? Мелочи нам хватит, -
Спросил слуга. «Нет, - тот сказал, - так будет подозренье,
Что мы скрываем деньги, так как тот, кто их не тратит,
Рискует потерять потом их все при ограбленье».
- «Хитро задумано»! - сказал слуга. Распорядился
Цзюэ нанять повозку, чтоб вести гроб и поклажу,
Был нанят Ли Ван возницей, проехал воз их стражу
У врат, и вечером в Цаочжоу Ван остановился
В корчме, телегу с гробом во дворе определили,
Остались на ночлег. Ли Ван к шкатулке пригляделся,
Подумав, денег много в ней, когда их разместили,
Той ночью, когда спали, выкрал и куда-то делся.
Наутро Цзюэ раньше всех, собраться чтоб, поднялся,
Глядь. а шкатулки нет, пришел Ван сразу в удивленье,
И их возница Ли Ван вдруг куда-то подевался,
Он понял, что произошло в корчме их ограбленье.
Сказал хозяину корчмы Ван: «Ты причастен тоже,
Случилась кража ведь у вас, и в вашем заведенье».
Тот возразил: «Да, но возница ваш был и, похоже,
Что он ограбил вас, а я здесь в полном неведенье.
Где наняли повозку вы»? «Мы наняли в столице».
- «Тогда его нужно искать, преследуя в дороге,
С такой шкатулкою, тяжёлой, он не сможет скрыться,
Он где-то будет отдыхать, когда устанут ноги.
Но лучше к стражникам для этого вам обратиться,
Они устроят розыск и его быстро поймают,
От стражников нигде не сможет быстро он укрыться,
Они таких очень легко в дороге забирают».
- «И вправду, - Ван сказал, - пойду в ямынь, там люди знают,
Как жуликов ловить, подам прошенье, и помогут,
Дадут мне быстроруких (7) и они его поймают,
Таких как Ли Ван этот под землёю найти могут».
-«Сягуном (8) вы являетесь, - хозяин тут признался, -
В ямыне вам помогут, у вас выйдет всё, как надо,
Ещё объявите если за поиски награду».
В управе земляком начальник службы оказался.
Он стражника ему Ли Бяо дал для проведенья
Тех розысков преступника с лицом и видом, броским,
Чтоб он его поймал, потом доставил в управленье,
Ван Цзюэ нанял нового возничего с повозкой.
В селенье Кайхэ Ван сказал: «Вести с нашей поклажей
Ваш розыск несподручно, надо б нам остановиться
В гостинице, чтоб не было б ещё в пути пропажи,
Начнём совместно поиск, но нам нужно разделиться».
- «И верно, лучше, - с доводом Ли Бяо согласился, -
На поиски уйти ведь целая неделя может,
А остановка нам в расследовании поможет».
И Ван в гостинице со всеми там остановился.
Ли Бяо после ужина сказал  Цзюэ: «В селенье,
Не очень далеко, я сызмальства друзей имею,
Они могут помочь нам в деле, я просить вас смею
Привлечь к работе нашей их для следствия веденья».
- «Конечно, награжу их щедро я. - Ван согласился, -
Не пожалею денег я», - добавил горделиво.
Оставив их в гостинице, Ли Бяо удалился.
Сюцай один остался, было скучно и тоскливо.
- «Хозяин! – крикнул Ван Цзюэ гостиницы владельцу,-
Мне хочется пройтись сейчас, немного поразвлечься,
Ты не пойдёшь со мной, если особого нет дельца,
Могли б сходить на рынок, и там чем-нибудь увлечься».
- «С охотой, превеликой»! – сразу Чжан Шань согласился.
Они пошли на рынок, там царило оживленье,
От шума, гама, толкотни Ван вскоре утомился
И попросил свести туда, где уесть единенье.
- «Есть скит, монашеский, - сказал тот, - недалечко».
- «Пошли туда, - Ван согласился, - ночь стоит, какая»!
Недолго шли, пришли в одно укромное местечко,
На встречу вышла к ним монашка, молодая.
Сюцай её только увидел, замер в изумленье,
Монашенка так дивно хороша была собою,
Что испытал Ван Цзюэ к ней глубокое волненье,
И захотел заполучить её ценой, любою.
Хоть и была закутана в монашескую рясу,
Но не скрывала тканье её лица все очертанья,
Она была стройна и доставляла радость глазу,
Изящно сложена во всём своём очарованье.
А губы вишни - как у Фаньсу (9), аромат – чудесный,
Словно цветы в лесу, и талия её нежна, как ива,
Как дева древней касты модэн (10) вся она красива,
Так что Ананя (11) возьмёт в плен, своей красой, небесной.
При виде её у сюцая сердце запылало
Огнём, сжигающим; три души вдруг затрепетали (12),
Семь душ вмиг отлетели прочь, ему так жарко стало,
Что с места сдвинуться не мог он, его ноги встали.,
Монахиня гостям пройти в скит робко предложила,
От предвкушенья близости с не Ван разволновался,
Она за стол их усадила, чаем угостила,
Сюцай с неё глаз не сводил и ею любовался,
Напоминал льва, снежного, он, его сердце билось,
Кого к огню придвинули, он весь обмяк и таял,
Он даже вольность допустил, так как души не чаял,
Красотка приняла, как должное, и не смутилась.
Такое поведение его лишь распалило,
Представил он, если б вдвоём они там находились,
И сердце его страстное желанье охватило.
Мужчины после чая поднялись и с ней простились.
Вернувшись, слиток серебра Ван спрятал под одеждой,
Сказал слуге: «Хочу развеется, ты ж понимаешь,
И если ночевать я не приду, где я - не знаешь,
Хозяин спросит если». И он к ней пошёл с надеждой».
Когда к скиту он подошёл, монашка появилась,
Как будто встретиться ещё с ним была не готова,
Она, его в столь поздний час увидев, удивилась,
Спросив: «О, господин, что привело сюда вас снова»?
- «Наставница, - сказал сюцай, - скажу вам, краса ваша
Так душу потрясла, что думаю о вас я только».
- «Вы шутите», – та улыбнулась. Он сказал: «Нисколько,
Уже настала ночь, я не могу сомкнуть глаз даже,
Скажите, как зовут вас»? «Меня Чжэньцзин в храме кличут,
Что «Настоящее Безмолвие» суть означает».
- «Но ветер никогда в тиши спокойным не бывает, -
Сказал сюцай, - он всколыхнёт вас и всю обезличит».
- «Опять со мной вы шутите, - монашка засмеялась.
- «Никоим образом! - сказал сюцай. - Вас встретить на чужбине,
Столь изумительную красоту, что нет в помине
В других местах, которая здесь только затерялась,
Ведь это равно, как ещё трёх жизней обретенье,
И право, я не в силах потерять счастье, такое,
От вас сейчас вдали быть – это сущее мученье,
Готов я с вами разделить несчастие, любое.
Поэтому рискнул прийти сюда и здесь остаться,
Снять у вас келью в храме, а тишине пожить немного,
Внимая вашим наставленьям, вами любоваться.
Вот слиток серебра взял я с собою на дорогу.
Что скажите на это»? Так сказав, он поклонился
И слиток протянул ей. «Кельи ест, много свободных, -
Она сказала, - но беседы ночью неудобны».
- «Как раз удобны, - ей сказал сюцай и оживился, -
Ведь только в сумерках суть открывается в беседах,
В ученье проникаем мы в тиши и в удаленье,
В такие вот часы и важно ваше наставленье,
Оно, как путеводная нить, в радостях и бедах».
Монашенка опять, услышав это, рассмеялась,
Но слиток серебра взяла, и в келью поместила,
Где до глубокой ночи о любви с ним говорила,
И на ночь после этого в его келье осталась.
И надо ль говорить, что ночью там происходило?!
И лишь под утро там они в обнимку задремали,
Как птицы луань и фэн, которых страсти донимались,
Любовь которых в одно целое соединила.
Лишь утром Ван Цзюэ в корчму счастливым возвратился,
Послал на розыски Ли, сторожить Ван *** остался,
Немного отдохнув, едва он вечера дождался,
Направился к монашке вновь, и с нею веселился.
Страсть разгорелась с силой от соития такого,
Ночь каждую Ван покидал корчму, с монашкой оставался,
Любовники не мыслили один жить без другого,
Слуга добро всё сторожил, пока Ван развлекался.
Прошло так несколько дней у хозяина в утехах,
Всё это время страж Ли поисками занимался,
Подумал тут хозяин, что не очень страж старался:
Он уходил на поиск, возвращался без успехов.
Сказал однажды он Ван Хую: «Все о стражах знают,
Таится что злодейство часто у людей, служивых:
Вначале вора они ловят, затем отпускают
Чтоб денег больше заработать из речей их, лживый.
Следов в Кайжэ Ли не нашёл, в Цзинин ехать собрался,
Ты б тоже с ним поехал, посмотрел, как идёт дело,
Понаблюдал за ним бы, всё ли делает умело,
А я бы сторожить добро в гостинице остался».
Слуга последовал за Ли, в корчме Ван находился,
Той ночью не пошёл к монашке, ночевать остался
Ни с чем. Хотел её увидеть, на себя уж злился,
И сожалел, что с ней на целую он ночь расстался.
Той ночью спать пошли все, как закончился их ужин,
Когда отбили стражу, первую, и стало тише.
Корчмы хозяин услыхал какой-то шум на крыше,
Как будто кто-то спрыгнул со стропил во двор снаружи.
Чжан Шань вскочил с постели и с поспешностью оделся,
И, выбежав во двор, кричать стал, что в дом вор забрался,
Ворота скрипнули, но побежать туда он побоялся
Один, замешкался, как в это время вор куда-то делся.
Подумал: «Я взгляну, что делается у сюцая».
Дверь в комнату Ван Цзюэ же открытая стояла.
- «Беда! Вставайте»! – крикнул он, ответа ожидая.
Никто не отозвался. Тело на полу лежало.
В то время у ворот раздался чей-то голос, властный:
- «Что здесь творится? Почему врата раскрыты»?!
Чжан бросился туда, испытывая страх, ужасный,
Там был Ли. Ван сказал ему, что Ван лежит убитый.
- «Твоих рук дело! – Тут закричал Ли. – Ты убил сюцая,
Знал, что ушли мы оба, ты один в корчме остался,
Его лишил ты жизни, и ограбить попытался,
Ошибся, возвращенья стражника не ожидая».
- «Что ты такое говоришь?! – воскликнул Чжан, пришедший
В себя. – Я спал, но вдруг, каким-то чудом, шум услышал
На крыше, встал, оделся и спросонья во двор вышел
И закричал «беда», труп его в комнате нашедши,
Но никого не увидал кроме тебя наружи.
А почему ты здесь в такое время очутился?
Ведь ты в Цзинин шёл». Ли сказал ему: «Мне нож был нужен.
Я в своей комнате забыл его и возвратился».
- «Но это подозрительно! – Чжан крикнул в возмущенье, -
Видать, убил его ты, и меня тут обвиняешь,
Наверное, меня совсем за дурака считаешь,
Твой нож, убил ты, на меня наводишь подозренье».
- «Мой нож всё это время под подушкой оставался, -
Кричал страж, - чист он, им не нанесли даже раненья».
Их крики, споры и взаимные их обвиненья,
Соседей всполошили, и народ у них собрался.
И видя, что убийство там случилось, все решили:
- «Хватит шуметь! Обоих завтра поведём в управу,
Суд разберётся с ними и рассудит всё по праву».
И чтобы не сбежал никто, обоих их схватили,
Связали, бросили в кладовку, утром потащили
В управу, окружную, и начальнику сказали:
- «В гостинице проезжего вчера ночью убили,
Вот разберитесь, мы подозреваемых поймали».
Задержанные стали говорить, как всё случилось,
Начальник же не мог во всём том деле разобраться,
Подвергнул пыткам их, когда же пытки проводились,
Не выдержал мучений этих Чжан, решил признаться,
Хоть он не убивал, но пыток новых всё ж боялся,
А страж был стойким, на суде с достоинством держался,
Корчмы хозяин нежен был и боли опасался,
Сказал: «Моя вина, убив, богатым стать пытался».
Начальник после этого с него снял показанья,
И в камере для смертников велел его оставить,
Начальству отослал бумагу и ждал указанья,
Но стражу тоже он не мог свободу предоставить,
Держал Ли Бяо он в тюрьме для проясненья.
Ван *** его в Цзинине в это время не дождался,
В Кайхэ вернулся и узнал всё после возвращенья,
Так без двоих хозяев он в гостинице остался.
Он побежал к вещам, пересчитать там, всё ли цело,
Но восемьдесят лян, двух украшений не хватало,
Составил список всех вещей, чего недоставало,
Не мешкая, купил гроб, положил туда он тело.
Он знал, что Чжан в тюрме, а Ли ждёт от суда решенья,
Подумал: «Вряд ли судьи разберутся быстро с делом».
На свой он страх и риск послал судье Сюю прошенье,
Который был известен, раскрывал дела умело.
Имел Сюй титул «санъигун» (13), в дела вникал глубоко,
Старался он во всех деталях, мелких, разобраться,
И никогда не подходил к решеньям однобоко,
Он знал что «истина» может и ложью оказаться.
В поездке в это время он в Шандуне находился,
Тогда и получил он от слуги это прошенье,
И тут же в изучение его он погрузился,
И многие детали вызвали его сомненье.
Он приказал, чтобы допрос повторно учинили,
В управе судьи же держались прежнего решенья,
Украденные вещи не нашли, о них забыли,
Сюй усомнился во всём этом следствия веденье.
Когда с Чжан Шанем говорил он, тот ему признался,
Что он не убивал сюцая, Сюй с тем согласился,
Что он сознался, потому что пыток он боялся,
И даже страж бы на убийство это не решился.
Но судьям он сказал, чтоб тех пока в тюрьме держали,
Хоть и к убийству оба они были не причастны,
Чтоб настоящие преступники не убежали,
Занялся сыском сам он, как расследованьем, частным,
Покинув зал суда, решил немного отстраниться
От всех дел, и ум от предвзятости освободился -
Когда лёг спать, сюцай с одной красавицей-девицей
Пред ним возле постели вдруг с прошеньем появился.
Он видел, как они чего-то у него просили,
Сюцай за грудь свою держался, издавал стенанье,
При этом оба в голос об убийстве говорили,
Но он не понимал их слов, а слышал бормотанье,
Сказал Сюй им: «Как хорошо, что вы здесь оказались,
Я вас прошу помочь раскрыть мне это преступленье».
И в ту минуту они за руки вдруг оба взялись,
Она сказала странные слова стихотворенья:

«Темны» и «безволосы», но их жизнь обыкновенна,
«Сразиться» друг с другом должны обои непременно,
«Олень» там по «земле» бежит, и «пыль» в небо вздымает,
И в «ясной ночи», кто не видит смысл, не понимает».

Запомнил Сюй слова, но сразу же и пробудился,
Видение исчезло, но что это означало?
Он постарался понять фразу с самого начала,
И тут ему вдруг сказанного смысл её открылся:
«Ведь в мире безволосыми монашки лишь бывают,
Быть может, та монашка злодеянье учинила,
Ведь непотребности в скитах и храмах все скрывают
Из-за того, что нас природа страстью одарила.
Всё хорошенько нужно разузнать, что может скрыться
От глаз, поможет мне секретный метод, разговорный,
Разгадка преступления в строках этих таится».
Наутро вызвал Чжан Шэня Сюй на допрос, повторный,
Спросил: «Сюцай в гостинице твоей провёл все ночи»?
- «Нет, - тот сказал, - слуга и стражник ночи проводили
В корчме, но в ту ночь был в гостиницу он, как нарочно,
А те уехали в Цзинин, его в ту ночь убили».
- «Скажи, ходил он в здешний храм или скиты какие»?
- «Да, в первый день же женский скит мы вместе навестили,
Так как он был в унынье, имев новости плохие,
С монашкой одной встретились и чаю там попили».
- «А кто монашка та»? Сказал Чжан Шэнь: «Она - из местных,
Зовут её Чжэньцзин. Сюцай был с нею вежлив крайне,
Она есть женщина одна из самых, что ни есть, прелестных».
«Вот и разгадка»! - тут же Сюй обрадовался втайне.
- «Чжэньцзин – смысл «Истинное ведь Безмолвье» в этом значит,
А в строчке той, загадочной, «темны» есть и «сразиться»,
И стоит вместе эти символам соединиться,
«Безмолвье» иероглиф мы получим, не иначе», -
Подумал, - если та – красотка, - может быть порочна».
Он тут же стражнику Ли Синю выдал приказанье,
Арестовать монашку, и препроводить в суд срочно,
И сразу же направился в скит тот на задержанье.
Когда пришёл в скит Ли Синь, то монашка испугалась,
В местах, святых, обычно наказаний не бывает,
Узнать ареста своего причину попыталась,
Сказал ей страж: «В убийстве тебя суд подозревает».
- «О, батюшки! – воскликнула монашка. - Как же это»?!
- «У Чжан Шана в корчме зарезали сюцая Вана.
Сказал Чжан следователю, что он в ските был этом.
Тебя решил он допросить, чтоб не было обмана».
Монахиня стояла, как от грома поражённой,
Подумала, вот почему сюцай не появлялся
Так долго у меня, и я была тем удручённой.
Какое же несчастье, что так с жизнью он расстался»!
- «О, господин! – сказала. – Я – монашка. Пощадите,
Сижу в скиту я, и нигде на людях не бываю,
Не надо в суд меня вести, начальнику скажите,
О том, убили как сюцая, - я совсем не знаю».
- «Но если не причастна ты к убийству, то не бойся, -
Сказал страж, - ты пойдёшь со мной, и всё определится,
Тебя сразу отпустят, не волнуйся, успокойся».
Монахине пришлось тому приказу подчиниться.
Когда она пред Сюем вскоре на суде предстала,
Воскликнул: «Поразительно! Во сне она приснилась,
И стих этот, загадочный, она тогда сказала,
И вот сейчас передо мной она тут появилась».
Сказал ей подойти и на колени опуститься,
Спросил: «Так связь, греховную, с сюцаем ты имела?
Признайся и скажи, чтоб от вины освободиться,
Как ты убила и ушла, оставив его тело?
А скажешь правду, то освобожу от наказанья,
Солжёшь, забью до смерти». Тут монашка испугалась,
От страха затряслась, скрыть свою тайну побоялась,
И тут же начала Сюю давать все показанья:
- «Однажды господин сюцай зашёл в наш скит молиться,
Меня увидев, в тот же вечер вновь он появился,
Дал слиток серебра, наверное, в меня влюбился,
Остался на ночь, и потом ходил повеселиться.
Потом любовные и чувства были между нами,
Сказал он, что в корчме имеет злато, украшенья,
Которые подарит мне во время посещенья,
Но мы любили, и не связаны были деньгами.
Последний вечер он сказал, что нужно задержаться
Ему в корчме, так как какие-то дела там были.
Потом его в скиту я не могла никак дождаться,
Оказывается, что в вечер тот его убили».
Сюй тут понял, что монашка всю правду рассказала:
Она с ним путались, к убийству дела не имела,
И украшения украли, что она так ждала.
Ещё запутаннее с нею стало это дело.
- «Скажи, - спросил её он, - когда вы лежали вместе,
Мог кто-либо подслушать разговор ваш там случайно,
Иль кто-то находился кроме вас ещё в том месте»?
- «Нет, - та сказала, - я расстроилась необычайно».
Спросил Сюй: «Может, ты о нём кому-то говорила»?
Чжэньцзин сразу смешалась и внезапно покраснела,
- «Да, говорила парню, одному. Такое было.
Но как только ему сказала, сразу пожалела.
Наверное, он и убил из ревности сюцая».
Она сказала, голову тут низко опустила.
- «О чём ты»? – Сюй спросил её, волненье замечая.
- «Ничтожная! – она вскричала. – Смерти заслужила!
Монаха одного в скиту я раньше привечала,
Но как только сюцай в моём скиту вдруг появился,
Я сразу же монаху в его чувствах отказала,
И на меня он из-за этого и обозлился».
Однажды он пришёл, и я ему всё рассказала,
О том, что состоятельный богач в меня влюбился,
Что украшенья обещал мне, серебра немало.
Он спрашивать меня стал, где сюцай остановился».
- «А как его зовут»? – спросил Сюй, приходя в волненье.
- «Учэнь его зовут, в монастыре он обитает».
Услышав это, Сюй подпрыгнул вверх от изумленья:
- «Олень там по земле бежит, и пыль в небо вздымает»! -
Воскликнул он, - всё ясно! Связана с монахом фраза:
«Учэнь» - «Без пыли» означает в своём составленье,
Иероглифа (14) ведь это есть то самое значенье,
Что мне во сне сначала ещё снилось с того раза».
- «В какой обители живёт он»? – Сюй спросил монашку.
- «Есть в храме Осиянной Доброты его жилище».
- «Убийца - он, и чтоб не сделать нам промашку,
Нам осторожней нужно быть с ним, и работать чище,
Иначе он поймёт, тогда его и не поймаешь.
Нам нужно средь друзей его помощник его юный,
Начнём с его ученика. Ты имя его знаешь»?
- «Да, - та сказала, - Юэлан, что значит Отрок Лунный».
Задумался Сюй: «Вот - разгадка, что нам не хватает
В той фразе, что приснилась мне, и что меня всё гложет!
«В «ясной ночи», кто смысл не видит, тот не понимает».
Нам Лунный Отрок изловить учителя поможет».
В тот храм пошёл Ли Синь арестовать с тайным приказом
Учэня, но его в обители не оказалось,
Скрутил ученика страж, приступил к допросу сразу,
И обыскал жильё, но ничего там не осталось.
Сказал Юэлан: « У Учэня везде родни много,
Узнает, удерёт, напрасны будут все исканья,
Давайте мы даосами отправимся в дорогу,
Тогда его найдём так, собирая подаянья».
- «Согласен, - Ли Синь тут сказал, надев халат даоса,
И с Юэланом везде несколько дней пробродили,
Однако же следов монаха там не находили,
Никто не мог ответить ясно на их все вопросы.
В деревне, незнакомой, они как-то оказались,
Его в доме увидели, когда еду просили,
В ямынь Ли сбегал, чтоб взять стражей, с ними в дом ворвались,
Схватив Учэня, ему сразу же руки скрутили.
Монах похолодел от ужаса, руки дрожали,
Но, увидав даоса, он чуть-чуть приободрился,
Сказал ему: «Буддисты – мы, даосов уважили,
Скажи тогда мне, в чём я пред тобою провинился»?
Ли дал ему затрещину, сказав: «Злодей, плешивый!
Ты что не видишь, что я - страж. А ну-ка признавайся!
За что убил сюцая Вана, быстро сознавайся».
И дал ему ещё раз оплеуху Ли, служивый.
Злодей хотел сбежать, но его люди удержали,
И тут увидел Юэлана он и удивился.
- «Паскудник и предатель»! – тут он бранью разразился. -
Навёл ты стражей это на меня, меня и взяли».
- «Подвластный я, - сказал тот, - и мне это приказали,
При чём я? И к тому же, вы такое натворили,
Что не хочу я отвечать за вас, ведь вы убили
Сюцая». Арестованного сразу в суд послали.
Монах начал юлить и врать всё, но не тут-то было,
Сюй приказал монашку привести, и та сказала:
- «Об украшениях тебе я только говорила
В тот самый вечер, и об этом я не позабыла,
А утром Вана ты убил и взял те украшенья,
И лучше бы тебе во всём содеянном признаться,
В том, что ты сделал, перед Богом бы не отпираться,
Быть может, в небесах тогда заслужишь ты прощенья».
Добавил Ли, что по пути с учеником ругался
Учэнь, позвал Сюй Юэлана и сказал сердито:
- «Пытать сейчас начнём тебя»! И тот сразу признался,
Что серебро и украшенья в храме все сокрыты.
Монаха тайна так всплыла наружу, и он видел,
Упорствовать, что смысла нет, и он признался,
Что он сюцая за монашенку так ненавидел,
Что ночью той жизни лишить его он постарался,
Сказав: «Меня взяла досада, он моей любимой
За деньги завладел, и от меня та отвернулась,
Тогда я ревности был полон весь, неодолимой,
Убив, забрал богатство, так бедой всё обернулось».
Сюй записал монаха на бумаге показанья,
Его же самого после в тюрьму сразу отправил,
Его ждала казнь, как заслуженное наказанье,
Монах, свершивший злодеянье, бренный мир оставил.
А восемьдесят лянов, как и два те украшенья,
В казну Сюй передал, чтоб родственники получили
Их после процедур, судебных, по их завершенью.
Чжан Шаня, Юэлана и Ли Бяо отпустили,
Ведь не было вины за ними. На места всё встало.
Красавицу-монахиню в мирянки записали,
Изгнали из скита и в услужение продали,
Суда так справедливость Сюя восторжествовала.
Две разные судьбы, но у двоих - одна кончина,
Их разным путь был, но в конце их жизни преткновение
Был одинаков, в женщинах искали наслажденье,
Обоих любострастие всему была причина.

Слуга Ван *** после того в ямынь подал прошенье,
Забрать похищенные деньги, чтобы в путь собраться
Но отказал ему Сюй сам в том денег полученье,
Сказав, что сыновья всем могут лишь распоряжаться.
Слуга с тем доводом согласен был и поклонился,
Он понял, что в казне деньги надёжно сохранятся,
В гостиницу Чжан Шаня он на отдых удалился,
Который дома продолжал всё Сюем восхищаться:
- «Благодаря ему безвинные не пострадали,
Раскрыл всё дело, и до тонкостей всех докопался»!
Увидев Вана и Ли, угощать вином их взялся,
До поздней ночи гости праздновали и плясали.
Наутро Ван со стражником вели уже беседу:
- «Ко мне приятель Ван Энь сейчас едет с господами,
Что оставаться здесь, на встречу к ним с тобой поеду,
Тогда они и в поисках участье примут с нами».
Заколотив гроб, где хозяина тело лежало,
Ван ***, его оставил у Чжан Шаня под присмотром,
Со стражем, всякой взяв еды, чтоб им в пути хватало,
Отправились в дорогу с мест, ближайших всех, осмотром.
До города Чанъюани вскоре они так добрались,
В харчевню, придорожную, зайти уже решили,
Ван *** Ван Эня тут увидел (братья с ним там были),
На радостях отпраздновать их встречу все собрались.
Но встреча их в печали об отцах их проходила,
Они заплакали все и покойных помянули,
Слуга и Ли им рассказали, как их обманули,
Убийцу взяли, найти вора невозможно было.
И оба сына плакали, и слуги слёзы лили,
Сказал Ван ***: «Ли, сыщик, изловить желает вора,
Нашли уже лян восемьдесят, вора изловили,
Вернут вам из казны их после с вами разговора.
Ну, а шкатулка, где пять сотен лян было, пропала,
Возница же изчез, его никак мы не поймаем,
Но этих денег, по сравненью с общей суммой, мало,
Куда хозяин остальные деньги дел, не знаем».
Когда все пятеро из той харчевни вышли в поле,
Направились в Кайхэ, то пыль с песком в воздух поднялась,
Через мгновение такая буря разыгралась,
Что невозможно было двигаться по своей воле.
На счастье, им одна деревня на пути попалась,
Где можно было дух перевести, остановиться,
Перекусить немного и вина вволю напиться,
А буря, пыльная, всё это время продолжалась.
Вот и харчевня, женщина-хозяйка их встречает,
- «Побудьте здесь, пока снаружи вихрь бушует лихо».
Но тут шкатулку на столе слуга Ван примечает,
И тянет стража за рукав и шепчет ему тихо:
- «Взгляни, шкатулка – наша. Как она здесь оказалась»?
Они вошли в харчевню и уселись за столами,
К ним подошла хозяйка. «Нам вина, сколько осталось,
Неси всё, будем пить, пока не станем пьяны сами».
- «Скажи, а где хозяин твой»? – спросил Ван *** любезно.
- «Пошёл за долгом с сыном. Нынче вечером вернётся».
- «А как его зовут»? Сказала та: «Ли он зовётся».
«Уж не Ли Ван ли это? – Тот подумал. – Интересно»!
И выпили все пятеро вина и закусили,
Сидели, с нетерпением хозяина все ждали,
Как в басне: «копья наточили, стрелы заострили,
Пока ещё желанного им зверя не поймали».
Уж вечер приближался, солнце к западу клонилось,
И тени за окном деревьев больше всё темнели.
Как на пороге дома двух мужчин тень появилась,
С едой гости покончили и просто так сидели.
Один спросил жену: «Ба! У нас гости, кто такие»?
Ван *** узнал Ли Вана в парне, что был помоложе,
- «Не узнаёшь! – спросил он. - Ты во времена, былые,
Знавал меня и не забыл меня сейчас, похоже»!
Схватил его за шиворот, обмяк тот, растерялся,
- «Вот и попался нам, злодей! – все сразу закричали,
Ли Ван не проронил ни звука, не сопротивлялся,
Страж показал всем ордер на арест, его связали.
- «Искали возничего, а он здесь вот оказался, -
Сказал Ли Бяо и связал отца, так же, как сына, -
Как вижу, ты в корчме торговлей винной занимался,
А где ты спрятал серебро, что спёр у господина»?
Схватил он палку и стал бить, но тот терпел всё, молча,
Сколько не бей вора, он всё равно рта не раскроет,
Уж такова, видать, натура воровская, волчья,
Хоть будет умирать, но краденное не разроет.
- «Молчишь? Шкатулка, вот, доказывает твою кражу»! -
Кричал страж, - сколько буду я возиться ещё с вами»?!
Вдруг женщина знак сделала и повела глазами,
Указывая место возле очага на сажу.
Как оказалось, она мачехой Ли Вану доводилась,
И пасынок в их доме её ни во что не ставил,
Всё время притеснял её, и всем хозяйством правил,
Она его решила выдать, так как рассердилась.
Однако же открыто это сделать побоялась,
И сделала лишь знак, Икуй с Игао увидали,
И поняли, что этим она показать пыталась,
Заметив это, они встали и стражу сказали:
- «Постойте! Бить его сейчас пока что погодите.
Сперва дайте дома мы обыщем середину,
Возле плиты поройте, серебро там поищите».
Ван *** схватил нож, кухонный, и ковырять стал глину.
И сразу в углублении, где рыл, блеснуло что-то.
- «Здесь»! – крикнул он, и серебро под кладкой обнажилось,
Оно, видать, всё время в этом месте находилось,
Как будто ожидало, чтоб нашли его, кого-то.
Ван Энь шкатулку взял, стал складывать его, считая,
Затем все эти деньги в окружной суд передали,
Ли Вану же в суде срок заключенья, большой, дали
Обрадовались братья, эти деньги получая.
Затем двоюродные братья к стражу обратились,
Сказав: «Вы в поисках большую помощь оказали
Украденных вещей, успеха этого добились,
Мы вам признательны, вы нам надежду в жизни дали».
И Сюя, следователя, в суде благодарили
За его ум, пытливый, и его разоблаченье,
Отца Ли Вана по лет старости  освободили,
Так избежал он вместе с его сыном заключенья.
Когда двоюродные братья с Сюем тем прощались,
То им помочь найти всю сумму денег попросили,
Сюй обратил вниманье, как достойно те держались,
Сказал, чтоб суть их дела ему кратко изложили.
Они сказали, что когда Ван Цзюэ в путь собрался,
Сказал, что основные деньги он запрятал где-то,
И что он скажет, где, когда бы он добрался,
Но был потом убит, и деньги канули все в Лету.
Спросил Сюй: «Когда Ван ещё с братом своим прощался,
Был кто-нибудь ли рядом с ним, в прощанье помогая»?
- «Нет, - те сказали, - он один лишь с братом оставался,
Потом заколоти гроб, в путь все вещи собирая».
Сказал Сюй: «А я знаю, где он деньги спрятал эти.
Я напишу в письме вам, вскроете, когда вернётесь».
Дал им письмо, написано где было на конверте:
«Вскрыть только дома, когда вы до дома доберётесь».
Так сыновья с двумя гробами до дому добрались,
И вскрыли дома письмо Сюя, и в нём прочитали:
«Всё серебро в гробу». В гробу все деньги оказались,
Их поделили меж собой, и жить счастливо стали.

Пояснения
1. Годы «Торжественной Радости» (Лунсин) – эра правления сунского императора Сяоцзуна: 1163 – 1164.
2. Чучжоу – город, расположенный в провинции Цзянсу.
3. Имеется в виду Жёлтое море.
4. Государство Цзинь, с которым Суны в то время вели непрерывные войны, занимало северную половину Китая.
5. Тунлин – низший военный чин.
6. Годы «Истинной Добродетели» (Чжэнде) – эра правления Уцзуна – императора династии Мин: 1506 – 1501 гг.
7. Быстрорукие – образное название стражников и сыщиков.
8. Сянгун – то же, что сюцай (студент). Слово «сянгун» (молодой господин) обычно использовалось при общении в повседневной речи.
9. Фаньсу и Сяомань – наложницы знаменитого танского поэта Бо Цзюй-и. По слухам, обе они, поэтессы и танцовщицы, отличались редкой красотой и изяществом.
10. Каста модэн (матана) – одна из каст в древней Индии, женщины из этой касты часто становились гетерами.
11. Анань (Ананда) – буддийский проповедник – архат. В легендах говорится, что он родился в тот день, когда будда Шакьямуни покинул этот мир, приобщившись к нирване.
12. Здесь идёт речь, согласно даосским поверьям, о трёх небесных душах «хунь» и семи земных душах «по», которые после смерти человека улетают на небеса и уходят под землю.
13. Санъигун – букв. «поддерживающий неустрашимость»; гун – почётный титул.
14. Иероглиф, обозначающий слово «пыль» (чэнь), состоит из двух знаков – «олень» и «земля».

18. Доклад о хитроумной рабыне Цуе-яо
Жила когда-то в древности служанка Цуе-яо (1)
В Хунани (2) в доме Ли Ю, комиссара по надзору (3),
Она была умна, сама практиковала Дао,
Была красавицей, и в речи развитой по разговору.
Все церемонии в начале месяца обычно,
А также к родственникам все визиты выполняла
Она с большим умением, к ней все были привычны,
Ей равных не было, родня её вся уважала.
У Ли Ю дюжин несколько рабынь-служанок было,
В семье у них ещё имелось и четыре сына
Но она тактом и умом их всех превосходила,
Умела льстит, с лица читать желанье господина.
Ей все сочувствовали, близкие её любили,
Мужчины все частенько на неё смотрели,
И сыновья Ли Юя в ней неравнодушны были,
Заглядывались на неё, с ней переспать хотели.
Так средь них старшего - Яньси, второго Яньфань звали,
А третьего – Яньцзуо, Пятый (5) молодой был самый,
Её он больше всех хотел, в желаньях был упрямый,
Но ничего в делах своих они не достигали.
Однажды в праздник Цинмин (6) ночь, прекрасная, стояла,
На небе нежный полумесяц из туч появился,
Сиял фонарь, и штора красным светом отливала,
Сын Старший вышел к ней, когда месяц за тучку скрылся.
Держался близко к ней он, и вдруг начал домогаться,
Она увидела, взяв коврик, так ему сказала:
- «Ты мог бы в юго-западном углу двора остаться?
Уснут все уснут, то приду к тебе, так этого б желала».
Ушёл он. Со Вторым сыном столкнулась в коридоре,
Он стал к ней приставать, сказав, что хочет её срочно,
Она, дав ему коврик, так сказала, с ним не споря:
- «Жди во дворе меня ты в углу северо-восточном».
Он не успел исчезнуть, как уж Третий появился,
Обнял её. Она, ему коврик дала, сказала,
Что в доме все ещё не спят, чтоб он не суетился,
И ждать в северо-западный угол двора послала.
Когда ушёл и Третий сын, возник тут юный самый –
Сын Пятый, был из всех балованный, самый порочный,
Схватил её за руку, так держал её упрямо,
С ковром его послала та в угол, юго-восточный.
Когда все четверо ушли, она к себе поднялась,
И сверху видела, как по углам все затаились,
Зажгла все свечи в доме, и стоять вверху осталась,
Раздвинула все шторы, и углы все осветились.
И бросившись во двор, окна и двери все раскрыла,
Воскликнув: «Бедный мой! Ты места в доме не находишь,
Где можно переночевать! И во дворе всё ходишь!
Как жаль тебя! Я в комнату твою путь осветила».
Тут братьям стало стыдно с их таким любовным бденье,
Закрыв руками лица, коврики все побросали,
И в комнаты свои с большим позором убежали.
И после этого к ней относились с уваженьем.

Пояснения
1. Имя этой рабыни Цуэ-яо так называемое говорящее имя, которое приблизительно переводится как «неприхотливая» или «нетребовательная.
2. Хунан – Генерал-губернаторство с резиденцией в Таьчжоу (нене Чанша в провинции Хунань).Н
3. Ли Ю - имел упомянутую должность  в годах 873 – 874.
4. Церемония начала и середины каждого месяца – традиционная вежливость, которая практиковалась между родственниками в тот период времени, когда родственники наносили друг другу визиты и обменивались подарками.
5. Младший Пятый – по старшинству дети считали как Первый Сын, Второй Сын, Третий Сын, а далее шел уже Пятый Сын, так как четвёртым сыну давали номер Пять, потому что число «четыре» (си), звучит также как «смерть», и является несчастливым числом, обычно в жизни им стараются ничего не называть, даже в гостиницах после третье номера идёт пятый номер. Там, где живут люди, нет четвёртого этажа.
6. Фестиваль Циньмин - праздник, отмечаемый на 15-й день после весеннего равноденствия. Возникнув из праздника весны и плодородия, он вскоре приобрел содержание праздника мёртвых, когда убирают места упокоения умерших членов семьи и делают им жертвоприношения. Здесь, однако, название служит лишь для обозначения сезона с ассоциацией плодородия.

19. Доклад о том, как исправляются старые ошибки
Когда Цуй Цзэ (1) был губернатором ещё в Хунани,
Примером для чиновников в империи являлся,
От нечестивых и жестоких в службе избавлялся,
Таких правителей немного было в царстве ранее.
В то время Ван Кэцзю, купец, жил сказочно богатый,
Он каждый год в края торговать чаем отправлялся,
С богатой прибылью домой раз, каждый, возвращался,
А дома на красавице, известной, был женатый.
Раз от отправился в край Чу (2) с товаром и деньгами,
А на пути обратном в городе Пэнмэнь (3) остался,
В уезде том восстал Пан Сюнь (4) с мятежными восками,
Не смог вернуться Ван, и там надолго задержался.
Жена его ждала, а родственников не имела.
Поэтому в отъезде по нему всегда скучала,
Поверить, что он не вернётся, она не хотела,
Людей за деньги, чтоб узнали где он, нанимала.
Но там повстанцев власть была, туда те не попали,
Никто Ван Кэнцзю отследить не мог и возвращался.
В Луяне жил некий Ян Цяньфу, он за дело взялся,
Он и сказал, что муж убит, а вещи все украли.
Обычно людям делал он простые предсказанья,
Она и сделала ему на рынке подношенья,
Рулон из шёлка тканей, чтоб развеять все сомненья.
Тысячелетника (5) он стебли кинул для гаданья.
Давно уже он обратил на женщину вниманье,
Охотился за её собственностью, трюк придумал,
Чтоб перешли  к нему её богатства в обладанья,
К тому ж, понравилась она, жениться он надумал,
Чтоб привязать её к себе и взять её поместье,
Связать её своими наговорами потуже,
Молитву прочитал, сложил все гексаграммы вместе,
Сказав: «Ведь ты сейчас заботишься о своём муже?
Его давно в живых нет, как оракул мне поведал,
Убит он и ограблен, и находится в могиле.
Отправившись в путь дальний, он судьбы своей не ведал,
Таких там много, трупы их в везде там хоронили».
Заплакала жена, в слезах уйти уже хотела,
Но Ян Цзянфу её утешил и сказал: «Уж поздно
Сегодня. Завтра приходи. Так божество велело,
Просить его я буду, чтоб не плакала ты слёзно,
Не сокрушалась, и чтоб у тебя всё получилось,
Я понимаю, жизнь твоя - тяжёлая без мужа,
Когда он уезжал, тебе несладко приходилось,
Но горе не держи в себе, всё выплесни наружу.
Узнаю я, оракул, может быть, и ошибался.
Ещё раз его спросим, жизнь ведь нам одна даётся,
Быть может и такое, что твой муж в живых остался.
Тогда страдание твоё, надеждой обернётся».
Она считала всё, что искренен он, пришла снова,
Надежда теплилась в душе, желала все проверить,
Но результат таким же был, и хоть была готова,
И, всё равно, расплакалась, в смерть не хотела верить.
Воскликнул он: «О Боже! Перспектив нет! И всё ж странно!
Но плакать ведь сейчас тебе не то, что подобает,
Нельзя тебе в печали жить всё время постоянно,
Печаль, унынье в нашей жизни силы отнимают.
А ты назначь день с мужем церемонии прощанья,
И срочно принеси дары Будде изображенью (6),
Чем кормятся монахи, получая подаянья,
Они улучшат мужу в другом мире нахожденье».
Ей было грустно, но и стыдно, обратив вниманье
На «искренность» его слов, и, поверив, положилась
В организации дел на него, прибодрилась,
Он справился, что отвечало всем её желаньям.
Сказал он позже: «Женщина, имея состоянье,
Как ты, опасности себя обычно подвергает,
Так как бандитов много, они деньги отбирают,
А у тебя, чтоб защитить себя от них, нет знанья.
Тебе от любви к мужу следовало б оторваться,
Искать надёжного убежища бы в жизни новой,
Чтоб лучше себя чувствовать в реальности, суровой,
Нельзя тебе одной без мужа в мире оставаться».
Сначала не ответила та, он не отступился,
Бросал ей ночью камни в дом, чтоб навести ей страху,
Днём о бандитах говорил, в конце концов, добился
Того, чтоб замуж она вышла, он посла к ней сваху.
Она из благодарности за помощь согласилась
Женой его стать. Своего так Цяньфу добился,
Он всего сделал опись, что в том доме находилось,
Продал дом старый, в новом у реки Лу (7) поселился.
Спустя год бунт подавлен был и мир восстановился,
В Пэнмэне стало тихо, навели войска порядок,
Зачинщиков всех казнили и главарей остаток,
Проезд из мест, восставших, с метрополией открылся.
Все, кто там находился, получили подтвержденья,
Что могут возвращаться, с семьями соединиться,
И даже тот, кто воевал, то получал прощенье,
Если согласен был властям, имперским, подчиниться.
Ван Кэцзю тоже власти возвратиться разрешили,
Он был оборван, нищ, больной и язвами покрытый,
Бритоголовый, все его богатства растащили,
Он шёл и побирался, и ни разу не был сытый.
Добрался он до дома, но там жили уж чужие,
Стал о жене он спрашивать, но те её не знали,
Он был настолько плох, что со двора его прогнали,
И наступили для него там времена, плохие.
Бродил голодный он, замёрзший, жил лишь подаяньем,
Искал жену, никто не знал о местонахожденье
Её, когда ж нашёл, то изменилось поведенье,
Её взгляд мрачный встретил он, наполненный отчаяньем.
С ней был Ян Цяньфу, и она ему принадлежала,
Хотел он поприветствовать, те говорить не стали,
А слуги оскорбили, со двора его прогнали,
Жена была напугана, и делать что, не знала.
Кэцзю не смог с несправедливостью той примириться,
Подал в управу жалобу о деле возбужденье,
Так как всё потерял, не жаждал нищим становиться,
Просить стал о богатств своих частичном возвращенье.
Но Цяньфу взятку дал судье, тот сделал предложенье
Обоим им о тот, чтобы богатство не теряя,
Они - жена и Ян - подали в суд бы заявленье,
Что лжёт он, за купца Ван Кэцзю себя выдавая.
Случилось, что главой Лояна стал чиновник, честный,
Мошенников он ненавидел, всех бездомных, нищих,
Считал, что находиться в городе им неуместно,
И кто не трудится где-либо, не достоин пищи.
Решил очистить город он от нищих, бесконечных,
Поэтому он и признал Ван Кэцзю виноватым
В его той клевете на людей, знатных, безупречных.
- «Избить плетьми и выгнать в шею», - дал приказ солдатам.
Страдал Ван Кэцзю от мучительного наказанья,
Его жизнь кончилась, не знал, куда ему податься,
Властей несправедливость мучала его сознанье,
И с жизнью он своею собирался уж расстаться.
Но не закончилась нить жизни, было продолженье,
Главой Лояна стал другой, к нему он обратился
И рассказал ему о своих жизненных мученьях,
Но тоже тот от помощи в делах тех отстранился,
Сказав: «Кто бывшего чиновника в неправде обвиняет,
В делах тех, что урегулированы, - это значит,
Что «Ханьский Кодекс (8) производства» он нее уважает,
На каторге он может попытать свою удачу».
Отдал приказ он, и его в железо заковали,
Избили и добавили ему новых страданий,
Потом в далёкие места на каторгу сослали,
Где заболел он и ослеп от новых испытаний.
В то время Цуй Цзэ дома на досуге оставался,
Услышал эту он историю и возмутился,
И Небо так решило: он главою оказался
Района Трёх Рек (9), мир, чиновничий, весь всполошился.
Судебные чиновники, дух затаивши, ждали,
Что будут пересмотрены все старые решенья,
Что наказаний много будет, как все полагали,
Подвергнутся дела, сомнительные, рассмотренью.
На третий день, как прибыл Цуй Цзэ, дал распоряженье,
Семью Ян Цянфу и судей собрать в судебно зале,
Чтоб Ван Кэцзю вернули из района заточенья,
И чтобы его дело из архивов суда взяли.
Затем он приказал Ван Кэцзю сделать описанье
Домашнего имущества, что власть его лишила,
Количество вещей его огромным ещё было,
Ему тот час вернули всё особым предписаньем.
В дознанье вскрылись взятки и другие нарушенья,
За это все чиновники подверглись наказанью,
Их с Ян Цяньфу забили по его же приказанью,
Похоронили в яме всех без жертвоприношений.
В то время постоянно дождь шёл, света не видали,
Когда объявлен приговор был, солнце появилось,
На улицах друг друга люди с этим поздравляли,
Так справедливость в городе Лоян восстановилась.
Ведь справедливость – это главное во всех ученьях,
Ошибки и обиды только так и исправляли.
Цуй Цзэ одним из выдающихся судей считали,
За то, что древности не забывал он поученья.

Пояснения
1. Цуй Цзэ – согласно биографии в 120-й главе династической «Новой Книги Династии Тан» («Син Тан-шу»), в которой также описывается этот эпизод рассказа, является исторической персоной.
2. Чу – старое имя местности в Чанша провинции Хунань.
3. Пэнмэнь – нынешний Хучжоу в провинции Аньхуй.
4. Пан Сунь – предводитель мятежных войск в разгромленном народном восстании, которое произошло в 868-869 годах в нынешних провинциях Хунань, Цзянси и Аньхуй.
5. Стебель тысячелистника – по эти стеблям гадателем составлялись гадания из шестидесяти гексаграмм по древней книге гаданий «Книге Перемен» («И-цзин»). Эти гексаграммы служили основой предсказаний.
6. Изображение Будды - написание изображения Будды или копии священного текста и еды для монахов было частью буддийской траурной церемонии.
7. Лу река – приток Жёлтой реки Хуанхэ, которая разделяла в Танскую эпоху Луоян на северную и южную части.
8. Кодекс династии Хань – кодекс законов династии Хань (206 г. до н. э – 220 г. н. э.), дошедший до нас во фрагментарном состоянии.
9. Район Трёх Рек – старое обозначение района города Лоуян, хроме самой реки Хуанхэ учитывались два её притока – река Лоу и река И.

20. Доклад о рабыне Шанцин
Весной в год «Рэнсэн» цикла «Целомудрия Начала» (792 г.)
В ночь, лунную, в саду особняка под звуки циня
Ду Шэня (1), канцлера, когда ещё свирель звучала,
Приблизилась к нему Шанцин, любимая рабыня.
Она сказал: «Мне вам нужно сделать сообщенье,
Но я осмелюсь говорить, когда мы будем в зале».
Ду Шэнь поспешно встал, пройдя с рабыней в помещенье.
Закрыл дверь за собою, чтобы им не помешали,
- «На дереве сидит мужчина во дворе», – сказала, -
Гуанфу (2) – тихий район, нет никого здесь постоянно,
Но удивилась я, когда его я увидала,
Как будто, наблюдает он. Мне показалось странно».
Сказал Ду: «Странного здесь ничего нет, как я знаю,
Лу Чжи (3) желает свергнуть меня, пост занять, придворный,
Раз человек на дереве сидит, я полагаю,
То значит, императором вопрос этот решённый.
Произойдёт то в случае, любом, и очень скоро,
И в независимости от того, подам ль прошенье
Царю, ведь всё равно меня ждёт при дворе крушенье,
Расстаться с жизнью мне придётся, без какого ль спора.
Ты – член моей семьи, хорошего ждать не придётся,
Умру, семью изгонят в ссылку, это ведь не ново.
Тебя рабыней ко двору возьмут, но шанс даётся
К царю попасть, замолви обо мне ему ты слово».
- «Раз так, то жизнь свою продолжу я, - Шанцин сказала, -
И обязательно царю скажу, как всё случилось».
Спустился Ду во двор. Шанцин с постели сразу встала,
Подумала о будущем, и ей вдруг загрустилось
А во дворе Ду крикнул вслух: «Эй, там, вверху сидящий!
Тебя послал Лу Чжи, должно быть? Там сидеть не надо!
Если позволишь мне пожить немного ты ,молчащий,
То будет ждать тебя тогда достойная награда».
Услышав это, человек тот с дерева спустился,
Он в траурной одежде был, из конопли пошитой,
Сказал: «Простите, не хотел я», - он Ду поклонился, -
Но жизнь такая: или я бью, иль бываю битым.
К тому же, у меня обычно малая зарплата,
Что мне в жизни хватает лишь сводить концы с концами,
И в моём доме большая произошла утрата,
А мы очень бедны, не можем справиться с ней сами,
Собрать средства для церемонии и погребенья,
У господина канцлера ко всем есть состраданье,
И он готов помочь нам в трудностей преодоленье,
Поэтому пришёл я в столь печальном состоянье.
Надеюсь, что против меня он зла держать не станет».
Сказал Ду: «Тысячу рулонов шёлка я имею,
Поэтому за жизнь мою вам предложить их смею,
Сейчас скажу слуге, их из хранилища достанет».
И человек, слова услышав эти, поклонился,
Сказал: «Могу ли попросить я вас об одолженье,
Так как один я только в этом месте находился,
Чтобы ещё бы раз вошли в моё вы положенье,
Чтоб перекинули ткань слуги через стену эту,
Я буду ждать на улице». Ду отдал приказанье.
Когда всё было сделано, он написал посланье
Царю, что хочет он в отставке поселиться где-то.
Наутро вызван был к царю он, чтоб дать объясненья,
Царь Дэцзун сразу высказался в раздражённом тоне:
- «У вас с военными налажены ведь отношенья
В провинциях везде, и вы забыли о законе.
Имеете агентов в доме вы, вооружённых,
Начать бунт можете легко при вашем положенье,
Уже нет роста вам для будущего возвышенья,
Чего хотите вы, в амбиции весь погружённый»?
Услышав императора слова, Ду поклонился,
Сказав: «Я Вашему Величеству во всём обязан,
Благодаря вам уже высшей должности добился,
Во всех своих деяниях я с вами тесно связан,
Я не обязан положеньем никому другому,
Я знаю, рождена врагом моим немилость ваша,
Я сожалею, что подверг ваш ум гневу такому,
Заслуживаю я от вас сто тысяч смертей даже».
Его Величество, услышав это удалился,
Не проронив ни слов согласия иль порицанья,
Потом слуга, дворцовый, чтоб сказать ему, явился:
- «На время возвращайтесь в дом и ждите указаний».
Спустя лишь месяц объявили Ду о пониженье
В дворцовой должности, пост канцлера был им оставлен,
Затем вице-главой в уезд Чэньчжоу был направлен,
И время, некое, он пребывал в том положенье.
Военный губернатор Лю Синьцзян (4)с ним подружился,
Что быстро стало при дворе чиновникам известно,
И подозрения распространялись повсеместно,
Что Ду с военными в секретных связях находился.
И сразу же приказ пришёл о новом назначенье,
В Хуаньчжоу (5) сослан он был, и лишился состоянья,
Когда же прибыл Ду Шэнь к месту нового изгнанья,
«С собой покончить» - получил он царское веленье.
Шанцин, как говорил Ду, во дворце рабыней стала,
А через несколько лет беглость в разговоре проявила,
Общенья навык обрела, как заварить чай, знала,
Душистый чай в покои царские часто носила.
Спросил её раз император: «Как сюда попала?
Среди служанок ты умом других всех превосходишь,
И в сложных разговорах слово нужное находишь,
Ну, расскажи мне, как рабыней при дворе ты стала»?
Шанцин сказала: «Изначально в доме я служила
У канцлера, покойного, Ду Шэна. Как супруга
Его скончалась, стала я его женой. Как друга
Его любила, досуга часы с ним проводила.
Когда распущены его все домочадцы были,
Меня, к великой радости, к вам во дворец забрали,
И дни мои, как будто, здесь на Небе проходили,
В сиянье вашем, что лучи везде распространяли».
- «Но канцлер Ду виновен был во многих преступленьях, -
Сказал царь, - взятки брал от всех придворных, не стеснялся,
Имел вооружённое он в доме охраненье,
Как будто что-то замышлял, или кого боялся.
Потом много вещей серебряных конфисковали,
Когда он умер, то были подарки от военных,
Они его деньгами и оружием снабжали,
Чтоб он им потакал в амбициях их, неуемных».
Когда это услышала Шанцин, то разрыдалась,
Сказала: «Всё это лишь домыслы и наговоры,
Ещё тогда, когда живой он был, я возмущалась,
Как ловко распускали о нём сплетни эти воры.
Был вице-президентом цензурата по доходам
Сподручный Лу Чжи - Пэй Яньлин (6), он и вершил то дело,
Писал отчёты, лживые, по канцлера расходам,
И ложь за правду выдавал в доносах своих смело.
Доходы монополии в казну все направлялись,
И это контролировалось канцлером всё строго,
Подарки даже те, что канцлеру предназначались,
В казну шли, у него дома богатств было не много.
Был личный ваш подарок из серебряной посуды,
Потом её в Чэнчжоу (7) по суду конфисковали
Я видела, как стёрли надпись вашу, написали
На ней военных имена, чтоб были пересуды,
Чтоб канцлера так обвинить во взяток полученье.
Они и доказательством всех обвинений стали».
Услышав это, император дал распоряженье,
Чтоб вещи те, из серебра, ему срочно достали.
Проверил он и убедился, что всё так и было,
И понял он, что Шанцин правду ему рассказала.
Двенадцатый год был тот «Целомудрия Начала» (796 г.).
Пришёл царь в гнев, что в тот момент судьбу Лу Чжи решило.
Спросил он у Шанцин: «Была ль военная охрана»?
- «Нет, - та сказал, - ведь имел Ду много полномочий,
Он говорил, хватает мне гражданского лишь сана.
Её придумал Лу Чжи, канцлера чтоб опорочить».
И тут на Лу Чжи император очень разозлился,
Вскричал: «О, жалкий раб! Средь всех прикинулся несчастным,
И это время в шкуру он овечью всё рядился
А стал среди стада, овечьего, волком, зубастым.
Казался мне монахом, и в одежду их рядился,
А сам был кровожаден, и меня склонял к насилью,
Так занял пост он, высший, канцлера сместить добился,
Меня убийцей сделал без особого усилья.
Вошёл в доверие, лепил меня, как комок глины,
Поэтому в его руках вся сила появилась,
Я мягким оказался, не жалел для него чина,
И вот только сейчас его вся сущность проявилась».
Провозгласил указ царь. Ду Шэнь был оправдан сразу,
А Лу Чжи, провинившийся, отправлен был в изгнанье,
Не появился после во дворце уже ни разу.
Где и закончилось его земное пребыванье.
Пэй Яньлин канцлером стал, до того он был министром,
Хоть в этом деле его роль была неоспоримой,
Но он хитрее был Лу Чжи, и продвигался быстро,
Доказывает что – во власти зло неодолимо.
Нанцин ученьем занялась, и замуж потом вышла,
На ней женился Цзин Чжун-и, он Дао увлекался
В районе Лушань (8), о них ничего не было слышно.
Пэй Яньлина авторитет всё больше повышался,
У Лу Чжи же последователей осталось много,
Они посты все важные во власти занимали,
Народ боялся, об истории этой молчали,
Как видно, злу во власть всегда открыта вверх дорога!

Пояснение
1. Ду Шэнь – (733 – 792) вице-министр, имперский комиссар и канцлер во время правления императора Дэ-цзуна (годы правления 780 – 804).
2. Квартал Гуанфу – городской квартал восточной части центральной улицы в Чанъани, пересекающей город с севера на юг.
3. Лу Чжи - (754 – 805), канцлер с 792 по 795 гг. Его вражда с Ду Шэнем была исторически отмечена. Он был в 795 году сослан в ссылку.
4. Лю Шинин – военный генерал-губернатор в Суань-у с 792 по 793 год.
5. Хуаньчжоу – местечко в районе нынешнего северного Вьетнама.
6. Пэй Янь-лин (738 – 496),  министр финансов во время, когда Лу Чжи был канцлером.
7. Чэнчжоу – нынешний город Чэньсянь в провинции Хунан.
8. Район Лушань – на севере современной провинции Цзянси, где много монастырей храмов и даосских поселений.


 





(Продолжение книги смотрите на Литнет "Секретные документы". Там же можно прочитать бесплатно полную версию книг "Буддийское сердце" и "Волшебное зеркало".)



Владимир ВЛАСОВ