Петербургу

Город желтоватого тумана,
Солнца, что сияет белизной
Как покойник, облаченный в саван –
Мысленно склонюсь перед тобой…

Поклонюсь, все так – не приукрашу
Жест души невольный и простой.
Ты кому-то холоден и страшен
Обликом, и сутью, и Невой,

Половину года погребенной
Под узором мраморного льда,
Взглядом арок, молча устремленным
Не в тебя, не в мир, а в никуда,

Никогда не спящими тенями,
Вставшими на Мойки берегах,
Все собой укрывшими камнями,
Клеточками неба во дворах…

Кажется, что если чутким слухом
Пересилить рокот, шум толпы,
То услышишь ясно гомон духов,
Вечный, как покров твоей зимы.

Их, облюбовавших вязкий сумрак
Перекрестков, парков и дворов,
Будто прикорнувших в закоулках,
Возле стен обшарпанных домов,

Часто Достоевскому шептавших
О судьбе отчаянных людей –
Царственной рукой оберегаешь,
Как своих возлюбленных детей.

Ты не русский город, или «русскость»
Нужно по другому понимать.
Аристократическая чуждость
Облик твой сумела пропитать,

Ты рожден и создан вдохновенно
Странной увлеченностью царей
Римом и Парижем, Прагой, Веной,
Формами давно забытых дней –

Будто захотелось им немножко
Посреди лесов, низин, болот,
Поиграть в Европу, понарошку,
Для потехи выстроив ее.

Так поднялся, странный и угрюмый,
Город-призрак, кат и баламут,
Детище мечтаний воспаленных
Или царских взбалмошных причуд.

И соборы русского барокко,
Хоть взметнулись мощно, высоко,
Вовсе не изюминка – издевка
Посреди строений рококо.

Как до боли взгляду все знакомо!
Облик твой бросается в глаза
И парижской высью Пантеона,
И объятьем римского Петра.


Но Европа – странная забава…
Всякий заигравшийся в нее,
Не заметит, как она, лукаво,
К далям нежеланным уведет.

Станет сутью яростно игравших.
Станет духом мыслей и эпох.
Криком станет на устах восставших,
Их самих застигнувшим врасплох.

Только в полумраке серебристом
Петербургской, тягостной зимы,
Стать могли собою декабристы,
А в Москве б родиться – не могли.

Чуждый и России, и Востоку,
Ты пришельцу кажешься всегда
Кромкой волн, когда-то из Европы,
Чудом докатившихся сюда.

Странным, путешествующим франтом,
В сшитом по-парижски сюртуке,
Заглянуть решившим в гости к хану,
Пронестись на диком скакуне.

Каменно холодный и красивый,
Ты стоишь – фантазия из снов,
Памятник метаниям России
От Орды до Сены берегов.

Может быть – трагическим попыткам,
Этой страшной судьбами страны
«Нет» сказать опричнине и пыткам,
Власти азиатской старины,

Прошлого ордынского потемкам,
Деспотам, похожим на богов,
Рабству, страху, нищенским котомкам
И следам кровавым от оков,

Жить иначе, мыслить по-другому,
По-другому осознать себя,
Навсегда забыть дорогу к дому,
Повернуть к которому нельзя.

Тем мечтам, что рухнули, забылись,
Умерли в тебе, как родились,
И в тумане невском расстворились
Так, как из него и вознеслись…

Символом рождения их ставший,
Ты могилой каменной им стал,
Из небытия их мощью вставший,
Бытием их в прах ниспровергал.

Так ты и стоишь в лиловых далях –
Контур той мечты, что не сбылась,
Тень свободы, что уселась в сани,
Но сюда, увы, не добралась.

Помешали может быть дороги,
Что беда всегда, как дураки,
Может быть – столетние остроги,
Глубоко проникшие в умы,

Но мечта – была. Громоздкий символ
Возведен на невских берегах.
Тут твои шаги – Европа – были,
Пусть хоть и в несбывшихся мечтах.

Город-тайна… Благостная почва
Для фантазий мрачных, не для грез,
Тут не бал у фей представить проще,
А сбежавший гоголевский Нос.

Для кого-то тягостен, громоздок –
Сумрачному духу моему
Ты как сон, подернутый белёсым
Пологом, струящимся в Неву.

Пологом молочного тумана,
Солнца бледно-мертвенных лучей,
И каких-то сказочных и странных,
Нареченных «белыми» ночей…

Эклектичный, списанный с чего-то,
Облик твой мне близок и манит –
Что-то есть мистичное в Европе,
Что по-русски сочно говорит…

Я твоим величием холодным
Греюсь, словно августа теплом…
Половину прожив, я ничтожен,
Не обрел ни путь, ни свет, ни дом…

Потому, когда тобой шагаю,
По легендой меченным местам,
Тем себя на миг я ощущаю,
Чем мог стать… был должен… но не стал.

Потому, бродя как в наважденьи,
Прислонясь к великому плечом,
Тот вдруг ощутит свое значенье,
Кто судьбой значения лишен.

Проходя под аркою Генштаба,
Подо льдом уснувшую Неву,
Значимость свою я ощущаю
Просто потому, что здесь стою…

Знал, бывал я, видел я немало…
Рим, Париж, Афины, Амстердам,
Мрачный Кельн и вовсе мрачный Гамбург,
И манерный, суетный Милан…

Вот, перед тобой душа склонилась.
Виденное раньше потеснил,
Будто бы мистическою силой
Ты меня, как многих, покорил.

В череде тобою восхищенных,
Я – лишь тля на вечности листе.
Бестолковой жизнью утомленный,
Пропаду бесследно в пустоте.

Я готов, не в этом суть и дело.
Бездны властный шаг не отвратишь.
Но тебя, пока не подоспело,
Я успел увидеть, как Париж.

Тех, кто пел, тобою вдохновившись,
Я не стою даже каблуков,
Но пишу, увы – не постыдившись,
Образ твой в тиски хватая слов.

Петербург – мистическое место...
Всякому дано здесь возомнить,
Что из поэтического «теста»
Бог его задумал сотворить.

Может быть – поэтому… А может,
По тебе пустившийся шагать,
Столько перечувствовал, что гложет
Жажда все осмыслить и сказать.

Именами вечными унижен,
Тайной тяге верен я давно,
Здесь пишу, как в Риме и Париже,
В Праге и Милане, как дано.

Проходя по Мойке и Фонтанке,
В такт ногам невольно зашепчу…
Жжет такое чувств и мыслей пламя,
Что пишу и если не хочу…

март 2017, Петербург.