Я себя победил

У меня вся жизнь через боль:
Дождь для запаха, солнце для цвета.
Я бунтарь, я делю на ноль,
Существую от лета до лета.
Почему это мне? Бочка с грязью,
А в ней сорок литров бензина.
Я горел уже самым красивым огнём
С языками от керосина.

Почему это мне? Не моё, не возьму,
Отдайте тому, кто хуже.
Я несносный, но руку бедняге подам
Даже если он пьёт из лужи.
Я бунтарь, говорил, я могу накричать,
Могу бросить стаканом в тело,
Но я всё же искусно умею молчать.
Да и фыркаю только за дело.

Я несносный, бунтарь, я слуга и холоп,
Я и сам, поди, из болота.
Но, как я говорил, я умею молчать –
Это, знаете, тоже работа.
– Заберите бочонок, прошу,
Кипятком возродите зачаток света.
Я бунтарь, я несносный, делю на ноль,
Я как горькая сигарета.
Обормот, оболван, я себя не люблю.
Самого себя ставлю в угол,
Самого себя ежедневно гублю,
Сам себе Карабас среди кукол.

Ни один терапевт мне отнюдь не помог,
Псевдоврач, и приставка «психо»,
А потрёпанный широкоглазый грач
Меня в карты обыгрывал лихо.
Мол, я птица, и козыри в лапах держу
И парирую ваши попытки,
Но одно, как я вижу, я вам доложу,
Бесполезны вы, как пожитки.
Вы тревожны, товарищ, под плинтусом пыль,
А вы ниже удушливой пыли.
Вам же бочку совали. А в ней что, бензин?
Вы, кажись, и оттуда отпили.
Вы, товарищ, зерно, что совсем не растёт,
Вам бы воздуха или почвы.
Вы не ждите, что кто-нибудь вам принесёт на подносе.
Не ждите, пророчу.
– Танталовы муки хотите постичь?
Не советую, неприятно.
В погонах оставил вас, ухожу.
Вы дурак, что же тут непонятно.
Отыграться? Табу!
Поспешу. Полетел.
Дам совет. Как совет, наставление:
Если солнце для цвета, и жизнь через боль, невысокое кроводавление.
На край света беги (от себя не уйдёшь?),
Я согласен, но тут замечание.
На краю понимаешь, как пресно живёшь,
На краю другое отчаяние,
Что горел, уже не имеет там ни малейшего значения.
Ну горел и горел, пепел тоже у нас имеет своё назначение.
Из пепла товарищ Феникс воскрес — птица солнца с алым отливом.
– Вы не Феникс случайно? Очень уж Вы разгонисты, клювокры;лы.
– Возрождайся гунявый (грач говорил).
– Соберись, посмотри каков ты!
– Ну давай, возрождайся, срывайся вниз, позабудь земные хлопо;ты.
Ты же можешь, я вижу.
Спрячь пистолет, направленный в сжатое сердце.
Научись, наконец, обращаться с собой. Никуда от себя не деться.

И грач улетел, оставив меня,
В мёртвой комнате с дырявой крышей.
Я и вправду сказать ещё молодой,
Но атаки в затылок дышат.
Меня гнуло, как кнут, я не пробовал мёд,
(какой пистолет, хлопоты).
Я пил воду, как самый последний урод,
И сам с собой сводил счёты.

Я остался один,
Жизнь и шла через боль, остервенился сродни волку.
Вспоминал я его. Это надо же, а?!
Вроде птица, а сколько в нём толку.

Я горел, остывал, поджигал себя вновь,
Я буквально опустошился.
– Возрождайся гунявый. Посмотри ты каков!
(грач в фантазиях возвратился)
Я вскарабкался, к зеркалу подошёл,
Будто мама родила снова.
Я был пеплом, потом я ходил на горшок,
Набил руку, исследовал слово.
Относился к себе я уже с глубиной:
Больше чувствовал, меньше злился.
И поднялся, и заново начал жить:
– Мама, здравствуйте, я родился!

Я взлетел над собой, я себя победил
(ожидал, что просто исчезну).
Я взлетел над собой,
Я размах подбирал,
Чтобы к высшему, а не в бездну.