ночной каприз

пока мы знаемся друг с другом точечно,
пока слышны невыпитые строки,
пока свет из окон стирает горничная
дождь в меня осыпает крохи.
пока мы живы, плешиво небо,
каплей белесою растекаясь,
и облако — на день кусочек хлеба
(к ночи в воздухе растворяясь).
звездность как шахматная доска:
пальцем ткнешь и падет фигурка,
жаль, что не в голову; твой оскал
ее испугает без всяких трюков.
в нос бьет холодный и пряный ветер,
он приходя, раскрывает люки
улиц, полных его отметин:
сорванных встреч и густой разлуки.

я позабыл, где нащупать форточку,
слишком продрогли у комнат косточки.
я бы все ручки промазал маслом,
встав перед ними босым на корточки,
чтобы работали лампы, не гасли свечи,
моторы кричали, гремел комбайн.
как будто день наш почти что вечен,
как будто в нем задержалась рань.

знаменем с ветром льюсь
и к рамам оконным прибило точно:
осели ткани у суеверных,
скрепились гвоздем ювелирно прочно.
я опускаюсь простым дыханьем,
продув недлинно пустые звуки,
но не пробраться с похолоданьем
(им не слышны и чумные стуки).
сеет ночь хлебной крошкой путь —
угловатый по черни смешной дорожкой.
мне б от сегодня передохнуть,
но я прислоняю к нему ладошку.
мотивом верного трубадура
свистит откусанный полумесяц,
и поменялась температура —
по комнатушкам дойдет до кресел.
тянется час, набегая стрелкой,
один за одним поведет с собою.
колючей веткой царапнет стенки
их суеверных глухих покоев,
упрячет к завтра еще буханку,
уместит ее между ребер неба.
оно засверкает витой огранкой —
и мы поглядим, искривясь нелепо.

у света белого крик кустист,
но не добраться ему до серпа:
помни же, друг, что ночной каприз
днем превратится в сухие вербы.

когда разгромило былые тверди
первой от севера и до юга
бросалась молния в полусмерти,
как будто не знаемся мы друг с другом.