Несостоявшаяся жизнь

На плечах у нее телогрейка
За плечами ее Колыма.
В ее комнате канарейка
И глухой патефон у окна.

Бабы Шуры моей голос строгий
Закален Севвостлагом, как сталь -
Вот откроется дверь - на пороге
Я услышу его, как встарь.

Перед встречей зайдется сердце,
Задрожит воробьем в груди,
А в печи затрещат поленца,
И к утру подойдут пироги.

Вечеруем вдвоем за чаем
Под усталым слепым ночником
И, как в детстве далеком, листаем
Бабы Шурин семейный альбом.

Деда здесь довоенная юность
И последний его портрет,
Вот отец, чьих волос коснулась
Седина уже в двадцать лет,

Брат его, что погиб в сорок третьем
На крутом берегу Днепра,
Вот, не ставшая примой в балете
Мариинском, его сестра.

Все еще так светлы и живы,
Точно сорванные цветы,
Но картонки последние лживы
Вечно ждущим пятном чистоты.

Вписан в них приговор эпохи,
Адресат, сто вторая верста.
На дорогах пустых сохнет
Отшумевших дерев листва.