Провидение. Глава 2

Алексакий.
 
      Мать его была вполне здоровой, но не плодовитой женщиной, и родила своего единственного отпрыска поздно, почти в сорок. До появления Алекса родители жили полно и счастливо, ни в чем не нуждаясь, если не считать отсутствия у них детей. Большая трехкомнатная квартира в сталинском доме в центре города, дача и служебная Волга отца создавали все условия для их счастливых и безоблачных отношений. Отец был авторитетным инженером-изобретателем в КБ, мать жила для него, по-своему заботясь о муже, поддерживая тепло в их уютном гнездышке; подавала, напоминала, одевала, кормила, лелеяла его как умела. Отец ненормированно жил в своем зашифрованном и засекреченном мире цифр и механизмов, а точнее, пропадал в лабораториях и на испытательных площадках, о жене никогда не забывал, поскольку был хорошо воспитан, возил ее на курорты, дарил цветы и ювелирку, к которой она была практически равнодушна. Воспитание сына он целиком переложил на супругу, ввиду полного отсутствия у него свободного для этого времени. Он никогда не вмешивался в воспитательный процесс, лишь изредка хмурил брови, что означало его "разбирайтесь сами" или удивленно приподнимал одну бровь, что можно было понимать как "надо же, а в нем что-то есть". Накануне своего пятидесятого дня рождения он тихо умер в своем кабинете от остановки сердца, лежа щекой на письменном столе. Два иждивенца девяти и сорока восьми лет разом осиротели, лишились служебной дачи и Волги, а также всех средств существования. Мать достала новенький диплом юриста двадцатипятилетней давности и побежала искать работу, но полное отсутствие у соискателя юридической практики, чистая трудовая книжка и предпенсионный возраст охладили ее пыл на второй неделе поисков. Тогда она выудила из папиной записной книжки пару телефонных номеров, и совсем скоро получила место в нотариальной конторе, "извините, пока только помощником".
     Мать его звали Виталиной, вполне распространённое имя для Киева, но чуднОе для российских просторов, и маленький Алекс по слогам упрямо выговаривал его как Ви-та-ми-на. Мать громко смеялась : «Весь в меня!» На своем полном имени «Алексакий» он без конца спотыкался, и превращал его то в «Али-каки», то в «Каки-саки». Повзрослев, он поинтересовался, ЗАЧЕМ, ЗА ЧТО она его так назвала, и получил исчерпывающий ответ: "Зато не как у всех!" Сочетание имени с отчеством «Алексакий Исакиевич» было еще более непроговариваемым и карикатурным, и на резонный вопрос «примеряла ли Она имя к отчеству» мать логично ответила: «Конечно, примеряла, и даже подгоняла». Тогда Алекс попросил ее торжественно поклясться, что на людях она никогда не будет его так называть. Во дворе и школе его знали, как Алекс, и новым знакомым он представлялся как Алекс, и он с тайным нетерпением жаждал вымарать четыре последних буквы из этого уродливого имечка в день своего совершеннолетия.
      Когда Алекс пошел в первый класс, мать настоятельно рекомендовала ему придумать самостоятельно или выбрать из предложенных ею вариантов подходящее прозвище, чтобы избежать прилипчивого и обидного творения какого-нибудь недоумка-двоечника: «Ты не должен недооценивать влияния школьного прозвища на твою жизнь. Уж поверь моему опыту.» Предложенные любящей матерью «Громила» (не будут обижать), «ГАИ» (от фио Громов Алексакий Исакиевич), и еще парочка странных, непонятных по значению,  не пришлись по душе будущему первокласснику. Фамилия у Алекса, спасибо отцу, была приличной. Алекс Громов звучало, на его детский вкус, солидно и безапелляционно, поэтому он так и представился в первый учебный день. Благо, его одноклассники оказались гораздо великодушнее его матери, и прозвище ему досталось одновременно логичное и лаконичное: «Гром».