Пролитое молоко

I.
Молоко-река.

 
 
Холмы едва-едва видны за толстым холодом стекла,
и сединой крошатся стройные берёзы.
А на рассвете всех сентябрьских ночей от сна вставала мгла,
и по щекам косых небес стекали грозы.
Сия ни читанные строки я посвящаю молоку, слетевшему на крышу.
Оно стояло, спрятавшись в кувшине, бродили мысли молока,
и белой плёнкой льда скисало молоко; и поднимался выше
стон родной, сгоревшей той страны, чья боль ужасно глубока.
 
И криком аиста слетела позолочённая листва дубов, берёз и клёнов.
И ветер осени завыл, качая крыши дома иконострашных;
и в миг упал кувшин из глины с молоком, что стоило несколько жетонов.
И по дороге, где стекало молоко, ходили ноги фигур потешно-важных.
А молоко текло; сия белёсая струя образовала русло, текущее во дне,
слегка, едва-едва осенним солнцем освещённом. И в этом молоке я видел
дни прошедшей и прогревшей юности моей, как будто зеркало в моей душе,
поворотившись слева вправо, ярчайший свет, от солнца отразив, похитил
гениальность красоты — и вот теперь он искажает яркость тьмы моей души,
как будто в камере обскура, перевернувши снизу вверх,
он показал мне то, кого любил и что в мраке я забыл; он показал письмо левши,
что написал правша в тот час, когда кончался холодный, как гладь воды, четверг.
Он показал, как спит Господь, как дремлет Сатана, как Божий сын
страдал, прибитый итальянцем к древесному кресту, как серебрятся тысячи равнин,
когда укутано всё звоном чёрных волн морей; когда среди высоких скал
с душою грешника рогатый демон шестикрылый потешно, в руках крутя, играл.

II.
Черепки.
 
 
 
А черепки, те черепки, которые когда-то были тем кувшином,
в котором хранилось молоко, лежали далёко, как берега,
сечённые волнами и ветрами, а ветер над дорогой, укутанный жасмином,
нёс за собою молоко, вперёд, на солнце праздничного юга.
Листва слетала с тернового куста, — подобьем птиц,
летевших в небе, над домами, над рекой и мимо вяжущего горя.
Качались облака, за ветром шли уныло, — подобьём вдов, сирот, блудниц,
и шли они среди домов и гладких рек, среди ветвей и моря.
Сейчас течёт великая река слетевшего на крышу молока,
подобьем Волги и Елены, течёт среди святой Сибири,
что пеплом убрана была, а нынче — лишь золой. И эта русская тоска,
идущая с востока под руку с октябрём в жасминовом эфире,
подобьем птиц, подобьем бражников, блудниц,
идёт над Питерской толпой, шагающей по мостовой;
и останавливается лишь над мрамором гробниц,
где, свесившись над крышей, стоит разбитый глиняный кувшин над седовласой головой.

Середина сентября, 2019 год.