Я укутан в манто из турецких медуз

Настроение испанское или китайское,
я укутан в манто из турецких медуз
и шепчу аргентинское с примесью тайского,
весь во власти бревенчатых родственных уз.
Контрабас возникает модерно-изнаночный,
струны скрыты внутри, но велят мне играть,
уменьшаюсь значительно крайне загадочно,
в инструмент начинаю как мышка влезать.
А внутри уже гусь, он читает молитвы,
нахлобучить сумел сутану на себя,
в такт словам машет лапой с зажатою лирой,
сообщает: «Твоя я навеки семья!».
Я бросаюсь обратно, но он не пускает.
«Начинай мне играть!», - раздаётся шипение.
Своим клювом он щиплет, толкает, кусает,
а затем раздаётся церковное пение.
От такого кошмара, от смеси нежданной,
отключаюсь от жизни, спасая сознание;
очутился в избе я в серебряной ванне,
сообщают мне: «Моешься по расписанию».
- Где манто, где манто?! – возопил я истошно, -
там живые медузы, полить  нужно срочно! 
- А его съела кошка, его съела кошка,
из живых шить манто бесконечно порочно.

Тут я ахнул, в карманах хранил нежный локон
и кольцо для невесты – прелестной Люси,
поместил кто меня в событийный сей кокон,
для чего, чтоб лишить настоящей любви?
Я погнался за кошкой, забыв, что я голый,
потрясу, помогу – пусть вернёт мне кольцо.
Окружили медузы в красивейшем холе:
«Калорийно ухожено нынче тельцО!
Ням-ням-ням, насладимся, мечтали о пире,
хорошо, что помылся, любимый ты наш!
Средь медуз популярен, известность на пике,
вид тебя возбуждает, вгоняет нас в раж!»

Отключился опять и очнулся с Люси,
лились слёзы из глаз сверхчувствительной девы.
Процедила презрительно резко: «You see
до чего довести могут лени посевы».
Подхватила меня как большое бревно,
потащила в альков с балдахином мышиным.
Вдалеке моё сердце к Атлантам брело,
а Люси превращалась в колдунью-вражину.