Ее звали...

Вместо родного дома, светлого и уютного, она выбирала эстетику питерского общежития, где жила ее подруга. Между высоким искусством и прогулкой по улицам адмиралтейского района, выбор всегда падал на второе. Когда можно было пойти на прогулку с кем-то, она гуляла одна. Солнечный день или моросящий дождик? Очевидно, лучше бы это был пасмурный осенний день.
Она никогда не носила лживые маски и на лице ее всегда была одна эмоция, эмоция безразличия. Шутила только с серьезностью во взгляде, и когда в редких случаях улыбалась, глаза оставались безнадежно пустыми. По утрам пила кофе и надевала черную панаму, чтобы не тратить время на укладку волос. Из горы вещей выбирала только черные, изредка серые. Походка была размеренной, а изгиб спины иногда походил на вопросительный знак. Кожа была бледна и тонка. Причем настолько тонка, что венки виднелись на некоторых участках лица. Худосочная вытянутая ее фигура создавала образ довольно высокой девушки, которая на самом деле была не выше метра шестидесяти.
Она разочаровалась в дружбе и любви. Не скрывала этого и от своей «подруги», но та по собственной глупости не воспринимала это всерьез. Порой маска безразличия сменялась агрессией. Но каждый подобный раз девушка испытывала большую неприязнь к себе. В ее жизни отсутствовал культ еды, и она могла питаться раз в день. Ее финансовое положение было относительно благоприятным, но желания покупать что-либо для души давно потерялось в очередном закоулке города. Иногда могла выкурить сигарету с одногруппниками в перерывах между лекциями, но особого удовольствия от этого не получала. В редких случаях выпивая, всегда оставалась трезвой и эмоции не менялись даже от крепких спиртных напитков.
Напрямую говорила, о чем думала, не стеснялась показывать неприязнь тому, к кому ее испытывала. Спала по пять часов в день в лучшем случае. Не праздновала дни рождения и будто бы никого не ценила. Общение не играла важной роли, а стихи, созданные ею, будто писались роботом. Они имели односложный характер и не выделялись красочностью от слова совсем. Отсутствие таланта никогда не смущало ее. На критику внешнего вида и поведения отвечала прямо и с недовольством, хотя ощущалось, будто делала она это без особого энтузиазма; будто в действительности никакого дела ей до этого не было, и вообще обращались совсем не к ней.
Ее звали Апатия.