Дневник 35

Рассказы отца 5

*****
Первые дни на фронте. Я необстрелянный.
Вдруг начинается бомбёжка. Всё вокруг грохочет. Сердце как будто кто-то сжал в кулак и не отпускает...
Бегу и даже не вижу куда - ноги сами несут.
- Солдатик, тебе котелок пробило - выводит меня из состояния смертельного ужаса насмешливый голос.
Заставляю себя остановиться.
Около блиндажа сидит "бывалый" фронтовик и намазывает на ломоть хлеба тушёнку из банки. Собирается есть и его, кажется, мало волнует весь этот грохот вокруг.
Поворачиваюсь и иду назад. Проходя мимо "бывалого" спрашиваю:
- Ничего не течёт?
- Вроде нет - ухмыляется "бывалый", глядя мне чуть пониже живота.
- Вот и хорошо…
Сердце из пяток постепенно возвращается на своё место.

*****
Зима сорок четвёртого. Польша.
Сопровождаем полковника. Осматриваем только что отбитый у немцев район города. Ищем место для штаба. С нами идёт связист и тянет телефонный провод.
Сплошные развалины, а нам нужен уцелевший дом.
Фронт где-то в километре…
Вдруг начинается обстрел нашего района. Характерный звук… По нам бьют наши катюши!
Бежим прятаться в подвал ближайшего полуразрушенного дома.
По дороге мне что-то несильно бьёт по голове  через шапку, но не обращаю внимание и продолжаю бежать.
Забегаем в подвал и падаем на спину.
Полковник лежит неподвижно и смотрит в потолок, не мигая. Папаха в полуметре…
Связист звонит и матом объясняет кому-то, что катюши бьют по своим.
…
Артобстрел заканчивается. Поднимаемся, отряхиваемся. Я смотрю на шапку и вижу разрез до подкладки.
- Вот гады! Испортили казённое обмундирование! - шучу  я.
- Свечку поставь Пресвятой Богородице! - серьёзно говорит "старик" лет сорока.
- Так я же нехристь.
- Тьфу!...

*****
Зима сорок второго...
Я второй номер противотанкового ружья.
Дерьмо редкое - большое тяжёлое и почти бесполезное.
Мой первый номер - двухметровый сибиряк. Во мне метр шестьдесят.
Наверное, забавно смотреть как мы идём друг за другом с ружьём на плечах - ходячая зенитка.
Мой первый номер мужик жадный. Никогда не делится едой, которую ему иногда удаётся раздобыть, обшаривая погреба покинутых домов, даже если попросить.
Ответ всегда один: - Самому мало - и продолжает, не обращая внимания на мой голодный взгляд, единолично уплетать всё, что нашёл. .
Я больше и не прошу. Решаю сам найти что-нибудь и с ним не делиться. Пусть у него слюнки текут...
...
Нахожу в погребе какого-то полуразрушенного дома кувшинчик деревенской сметаны и, в отместку жадине, сам всё съедаю. У него на глазах!
…
Как меня несёт!
Сметана отличная, но мой желудок, не успевший отвыкнуть от скудной пищи, не выдерживает встречи с таким количеством и качеством…

*****
Германия. Весна сорок пятого.
Меня приглашают выпить пока затишье перед очередным наступлением, но мне не хочется.
...
Вдруг меня срочно вызывают, чтобы оказать первую медицинскую помощь.
Прибегаю и вижу страшную картину четыре моих товарища - те, что звали меня выпить неподвижно лежат вокруг разложенной на земле закуски и наполовину выпитой бутылки.
На бутылке надпись на немецком. Это древесный спирт!!!
Одному из моих товарищей ещё можно помочь…
Срочно везу его в медсанбат.
Врач говорит, что выживет, но скорей всего ослепнет...
…
Возвращаюсь обратно. Там уже привели немку, из дома которой принесли бутылку. Её хотят расстрелять за то, что отравила советских солдат. Немка плачет.
Как единственный, кто говорит на немецком языке провожу "расследование". Опрашиваю соседей.
Те говорят, что женщина пыталась забрать у моих товарищей бутылку, бежала за ними, кричала, что это нельзя пить. что в бутылке яд, но её оттолкнули и она упала.
Несколько наших солдат тоже это видели. Они сказали, что один из отравленных открыл бутылку, понюхал, загоготал и крикнул немке:
- Пшла нах**, бл**ь немецкая. Я русский - в моём желудке долото сгниёт!
…
Надо отпустить немку - она невиновна в отравлении, но её всё равно хотят расстрелять "на всякий случай"
Я настаиваю. Со мной не спорят - меня уже неделю как забрали из санинструкторов в переводчики СМЕРШ.
Немке повезло - останется жива.

******
Польша. Зима сорок пятого.
Наступая, приближаемся к границе Германии.
Всё время донимают (бельевые) вши.
Как только останавлиливаемся даже на короткое время - разводим костёр, снимаем гимнастёрки и держим их над огнём, с наслаждением слушая, как эти твари щёлкают, взрываясь от температуры.
…
От вшей избавляемся только в Германии.
….
Начало весны сорок пятого. Мы входим в Германию.
Сразу же начинаются грабежи, убийства и изнасилования.
Немок не просто насилуют прямо на улицах - им отрезают груди. Особенно свирепствуют бывшие штарфники из уголовников, "искупившие кровью".
Начальство почему-то считает, что воры - это прирождённые разведчики. Поэтому многие из них служат в разведке.
На самом деле они трусоваты, жестоки и ненадёжны, а жизнью готовы рисковать только ради трофеев.
Многие из них сейчас среди тех, кто мстит Германии за кровь и слёзы, не забывая и себя.
Им подражают многие мои товарищи.
Я в этом не участвую, но и не вмешиваюсь. Я - еврей и меня, наверное, можно понять.
...
Всё это продолжается достаточно долго, пока не выходит приказ сверху.
Нескольких человек, пойманных последними, собираются расстрелять прямо перед строем. Это не бывшие штрафники-уголовники, а самые обычные солдаты...
Одного я хорошо знаю. У него текут слёзы. Он их размазывает по лицу и ревёт, что у него друг в танке живьём сгорел под Курском.
Приговор приводят в исполнение…
Я смотрю и думаю: "Ребятам просто не повезло - их поймали последними. Они не большие злодеи, чем те, кто стоит сейчас рядом со мной в строю."
…
Грабежи, убийства и изнасилования быстро прекращаются.

Лирическое отступление
Отец рассказал мне это в самом начале восьмидесятых, и, зная мою болтливость, попросил не трепаться. Я и не трепался… Написал только сейчас, когда то, что творили наши солдаты, войдя в Германию, давно почти ни для кого не секрет.