Но всё-таки

Эй, лжец умелый и лукавый,
Водитель слов, пастух людской.
Где мне теперь, в зените славы,
С тобою говорить на равных?
Тягаться как с самим тобой?

Когда гремят твои остроты
С обжитых ревностно небес,
Что возразить нам? Мрачный ропот.
Не брезгуй - он не покоробит
Твой тонкий слух, твой яркий блеск.

Кровят корнями пьедесталы
На пепелищах площадей.
Под небом мёртвенно-усталым,
Увы, пророков не осталось –
Им больше места нету здесь.

В изобличённые изъяны
Вколочен сладострастно гвоздь.
«Ваш демон, идол окаянный
Недалеко от обезьяны
Ушел» нам говоришь всерьёз.

Тебе, конечно, видно лучше:
Подобной вязкой бахромы
Из слов обманчиво тягучих
До плевел всякий смысл облущив,
Вовек, увы, не свяжем мы.

Мы не докажем так умело,
Что «…в самом чистом – скрыта грязь,
Что черный – это в чём-то белый,
А белый? Что вы, в самом деле!
В кровавой бездне октября?!»

Мы выслушаем не переча,
Мы склоним голову в толпе –
И эту рану примут плечи,
На миг затихнет, искалечен,
Непозволительный напев.

Но не надейся, нет, зубастый,
Пускай прошло немало лет –
По-прежнему не в вашей власти
Пророк, глашатай вести красной
На изувеченной земле.

Пройдя по пеплу и по снегу
К его обугленным стопам
Под гнётом брошенного неба
Мы поднесем венками гнева
Цветы, мы их возложим там,

Где, словно стражник на пороге,
И тот, и этот свет связав,
Вооружившись словом строгим,
Он также гордо смотрит богу
В глаза.