Из Канинской тетради

Помнишь Авку – оленёнка-сироту? Он стоял одиноко на соседнем с чумами бугре. Стоял неподвижно и глядел вдаль. Что он видел там? Что он мог видеть там? Бескрайнюю тундру? Мать? Стаю волков, окружающих его мать? Другой такой же бугор, где на вершине и сейчас лежит обломок-огрызок рога оленихи, который не смогли одолеть хищники? Теплый ветер суровой земли несёт легкие облака. Они касаются вершины горы. Они ласкают камни и колышут травы. Они запускают свои чуткие пальцы в непричёсанную шевелюру сироты... Родина – это земля, где покоится прах предков. Оленёнок впитывает свою родину, чтобы стать оленем? Может быть, этот Авка, ставший уже взрослым, и сейчас, через много времени, стоит на том бугре? Только теперь уже крупный, гордый, красивый, но такой же одинокий, беззащитный и хрупкий, как тот мир, который его окружает...
Лежал огромный камень на поверхности тундры, лежал себе веками, и вокруг его была жизнь:
румяная морошка, бойко подбоченясь и наклонив голову, оглядывала камень, как бы прицениваясь к его высоте;
стебель травы-пырея, вытянувшись во всю свою длину, кисточкой щекотал холодный бок камня;
молоденький глупый птенец трясогузки важно вышагивал по камню, как бы измеряя его поверхность, ставил свои метки, чтобы весной, вернувшись на родину, не перепутать с другим.
А в это время орёл парил над мирной тундрой, озирая одновременно и оленье стадо у озера в низине, и детей, строящих новый чум, и одинокого Авку на бугре, и голубенького пушистого птенца трясогузки на сером камне.
Но стоит перевернуть камень, и закричит надломленный стебель травы-пырея, разольётся слезой раздавленный глаз морошки, а трясогузка, не найдя своих меток, улетит умирать на чужбину. А на том месте, где лежал веками камень, вытает в вечной мерзлоте огромная чёрная дыра. Со временем края ямы зарастут травой и ерником, но гнилостная пустота её долго будет зиять незаживающей раной...
Сегодня и Я, как тот оленёнок, ясно вспоминаю повёрнутый к солнцу тундровый бугор, говорливый ручей по оврагу и огромную чёрную яму, заросшую травой и тальником-ерником.
Ты рассказывала, как в детстве во время кочевья вы с матерью вместе с нартой опрокинулись в эту яму, как было страшно тебе глядеть на мир из её тёмного нутра, словно из могилы, что до сих пор чувствуешь запах и сырость той дыры, тяжесть земли, нависшей над краями.
Много в человеческой жизни встречается таких ям. Не все удаётся успешно объехать. Падают люди, больно ударяясь головой об землю. Часто боль от таких падений не заживает до самой смерти. Боль душевная – это совсем не то, что боль телесная. Душевная боль живёт в человеке и после смерти – она передаётся по наследству.
Сегодня, в полузаброшенной деревне, чья-то Мать среди чужих людей. Полуслепая, полуглухая, полупарализованная; брошенная оленеводческим колхозом, который она когда-то спасала; брошенная детьми, которых когда-то кормила грудью; ещё энергичная в собственных мечтах, но калека в глазах соседей. Сама она не чувствует своих ран, но они так больно режут мою душу...
Рубцы от ран на сердце у каждого человека. Рубцы большие, рубцы маленькие. Сколько таких рубцов на сердце носила твоя бабушка? Сколько таких рубцов на сердце носит сейчас твоя мать? Всегда ли вы, дети, понимаете своих матерей? Сколько больших и маленьких рубцов наносит сам человек каждый день друзьям, любимым, близким, родным? Сколько таких рубцов на сердце будете носить и вы?
Родина – это не только земля, где покоится прах предков. Человек жив, пока счастлив. Без боли не бывает счастья. Человек жив, пока чувствует на душе боль. Душевная боль передаётся по наследству. Наследственная боль – это и есть та нить, которая связывает человека с Родиной. Перестанет болеть душа, значит, нет твоей Родины.