Мой знакомый Рассказ

Вступление.
Здравствуйте, меня зовут Савелий, мне 30 лет. Проживаю я в столице одной большой области, не питаю удовольствия заводить семью или питомца, которые, как по мне, причиняют много забот и проблем. Квартира, которой владею, просторная, без излишеств. Впрочем, не буду углубляться в свою жизнь, такую однотипную и скучную. Можно сказать лишь одно – родился, вырос и росту.
Недавно, точнее, три года тому назад, когда 27 лет казались датой страшной и непознаваемой, в жизни моей, мельком, появился один знакомый. Имени припомнить не могу, но внешность его, привлекавшая к себе, тем более,  докрашенная молодой красотой, отразилась в памяти надолго.
Голубые глаза, плотные, каштанового цвета волосы, чуть курносый нос и высокий рост. К тому же, он славился мастерством в моде и стиле – сложно было найти на столь высоком человеке хотя бы маленький изъян. Вечно причесанный, надушенный дорогими духами, с великолепной дикцией и обаянием. С рядом белоснежных зубов. Ах, само очарование!
В общем, знакомство не заставило долго себя ждать. Кружась в одном и том же потоке людей, сталкиваясь лбами на культурных встречах или серьезных заседаниях, вы, через время, все равно узнаете друг о друге многое, быть может, познакомитесь. Я выбрал второй вариант.
Во времена нашего с ним знакомства, стояла страшная жара. Не зная куда деться, многие прятались по домам, выходя за продуктами или, чтобы пройти куда-нибудь, лишь бы ни сидеть сложа руки. Как выяснилось, мой знакомый обладал феноменальной памятью и любовью к чтению с такой силой, что с трудом мог удержаться от него в любом обществе. «Стоишь, напряженно смотришь на этих гуляк, а тянет и ломит – так читать хочется! Влюбишься, глядишь на галдящею твою подругу, а желание к чтению и пропадать не собирается. В итоге же, как истукан с каменным лицом, чуть-чуть послушаешь и спать тянет, а сил говорить нет! Будто словарный запаса не имеешь!» - жаловался он.
Эпизод 1.
«Дрянь классическая!» - ругался сидевший за столом человек. Монитор мерцал непонятными записями, будто отрывками недописанных романов. Серо-белое лицо нездорово косилось вокруг. Движения отрывисто бегали по его лицу. Кончив осмотр монитора, он встал с кресла и свыше меры заорал матом, при этом странно оскаливаясь. Спустя минуту, снизу долетело недовольное ворчание и стук по батарее. «Кто это?» - насторожился неадекват. Стук прекратился, зато сверху зазвучал перфоратор и зашуршали чьи-то шаги. «Дрянь классическая! Неужто он, неуч, не может оставить нас? Я Савелий! Несправедливость» - Савелий заверещал, попутно заливаясь смехом. Воцарилась тишина, медленно ехавший самосвал под окном, неприятно зарычал и умчался вперед. Балкон заскрипел от неожиданно начавшегося ветра. На улицы шел снег.
Время было шесть утра, так что огромный мегаполис кипел вовсю, люди разбредались по работам. Но Савелий жил поодаль от суеты и невиданного страха перед людьми. Он жил в облезшей «хрущевке», в советской квартире. Обои времен незадачливых лет успели отсохнуть и оторваться от стен. Кухня, украшенная плиткой, давно зачахла от не надобности – Савелий ел лишь в комнате, которая предстала, как незамысловатый и собственный алтарь, гревший его в холодное зимние утро. Вдали за окнами, в пространстве, где текла однообразная и быстрая жизнь, происходили световые, красочные иллюминации.

Эпизод 2.
Выйдя из квартирки, Сава поплелся мимо двора, свернув в переулок, наполненный бутылками и окурками. «Дрянь классическая!» - вновь и вновь продолжал он, бурча себе под нос. Мысль творчества все не унималась, и пусть даже Савелий болен. Хотелось то ли есть, то ли пить, то ли сразу пить и есть, но в итоге шло к одному – писать… Развернуться и написать брошенное, оставленное в данных запыленного компьютера, на почти забитом диске, в папке. Впопыхах, наш герой преодолел переулок и шагнул на типичную улицу, типичного города, типичной страны. «Мерзло и гадко» - подумалось на уме. Рассказ об Савелии и его персоне велся в сознании, перекручиваясь с окружающим. Ох, как трудно думать сразу о двух вещах, мечтая о третьей вещи. Часы показывали шесть тридцать, мороз жег щеки, ветер раздувал непослушные волосы. Слева и справа - потоки людей, автобусы, такси и доставщики еды, до предела наглые и хмурые.
Но, кажется, народ активизировался. К Савелию стали подходить люди, толпиться, рассказывая какие-то непонятные анекдоты и беспрецедентно тыкая пальцем в истрепанное пальто. «Что это? Вы, в самом деле?! Ах, какая радость встретить вас живого на улице! Какие очумелые поступки вы вытворяете!» - переводил их речи Савелий. На самом деле их, так называемые, толки совершенно гадки и колки, при этом нецензурны.
Иван Уркин давно был знаком с сетью мировой паутины, питал к ней отвращение и злобу. Любовь была в другом, некогда популярном чувстве – в чувстве долга. Но после болезни, как и часто бывает, люди вспоминают плохое, воспроизведя его как хорошее. Постепенно привыкают и вникают в эту среду. Также и он, дав волю, теперь сломанным и ненормальным чувствам, влился в неё, познал и, главное, прославился.
Сейчас модно быть «фриком», наслаждаясь удивлению людей близ живущих. Но Иван Уркин был не из таких, не из робкого десятка! Он был болен, но сдерживал себя, показывая свою сущность в деле, лишь в мировой сети и довольствуясь поддержкой. Наивность сыграла злую шутку с человеком, когда отравила мир сетью и глупыми людьми, в основном, злыми и требующих мучений или создающих их.
Савелий долго корчил гримасы серой массе, что взгромоздилась вокруг него. Подбадривания превращались в рукоплескания, сопровождаясь диким хохотом. Савелий, то есть, Иван Уркин, создал великолепный личный театр, где мог быть, кем захотел. Слоном, тигром, ежом. Пытаться сыграть героев произведений, он не нравился себе, поэтому вытворял глупые пантомимы для них – его юных зрителей, ликующих и требующих сыграть все боле и боле. Вообще, в самом деле, их было немного – десять или пятнадцать человек, но для интроверта, только что покинув свое излюбленное убежище, это было несоизмеримо много. «Ха-ха-ха – неслось из толпы – Смотри, как несет парня, видать…» - и так далее. Савелию надоело. После писательства трудно получается кривляться, ведь это огромная затрата сил и нервов. Искусство! Толпа рассосалась, а Савелий услышал вдогонку приятные комплименты эрудированных гостей. Конечно, это был полет и плод отличной фантазии. Окромя насмешек и надругательств, в адрес его ничего сказано не было.
Опять улица, опять проспекты, мелькающие вывески, отливающие всеми цветами радуги. «Куда идти?» - задал вопрос неясный голос, возникший из ниоткуда, будто из загрязненного воздуха. «В больницу» - ответил Савелий. Это Ванька возникает, постоянный гость Савелия. Никуда до сих пор не ушел, все витает в голове да витает.
 Напротив здания больницы, расположился уютный дом, с мраморной античной балюстрадой. Она ярко выделена среди остального окружения, привлекая внимания, отвлекая от конечной цели. С этой точки видны и парк, и притаившиеся за елями беседка, где ведется тайный разговор. Если бы вам отдельно нарисовали картину этого места, вы бы не на миг не сомневаясь, сослались бы на произведения Петербурга, наподобие Екатерининского дворца. Нет же, это больница, не поврежденная сменой эпохи и приют для сумасшедших.
Уркин вошел во внутрь. Его, как следует, встретили дружным приветствием. Он взял талон, надел бахилы, вещи же в гардероб на отдал, так как не любил гардеробщиц, этих жалких начальниц, смеющих господствовать над больными и принижая их. Поднялся по лестнице, налил воду из кулера в стакан. Отпил немного, присел на близ стоящею лавку и стал ждать. Через время, лампа над кабинетом подала три сигнала, слепя неподозревающего Савелия. Дверь открылась, перед глазами расстилалась большая комната, с белыми, миниатюрными шкафами. В середине раскинулся стол, а за столом и сам врач.
«Здравствуй, дорогой Уркин. Рад вас видеть! Вы, что-то, сегодня опоздали… Ладно, так уж и быть, дадим вам новые лекарства» - он отошёл в кладовку, которая находилась за шкафом, плотно прилегая к нему. Дверь захлопнулась обратно, врач с веселой физиономией вышел оттуда. «Скоро поправитесь. Чтобы нынешняя наука не смогла!!! Прогресс трудоемкий, конечно, но должно, наверное…» - говорил он бессвязные предложения. Иван Уркин аккуратно уселся на кресло перед врачом и тихо присвистывал в пространство. «Когда же таблетки? Уже устал… Таблетки, сколько можно кормить меня отравой? Ведь не помогает» - одновременно жаловался про себя он.
Оставим процесс передачи таблеток и дальнейший поход домой за кадром, уверяю, ничего необычного не было. Снова поклонники, снова насмешки и аплодисменты.
Конечный эпизод.
В подъезде пахло бабушкиными сдобными пирожками. Запах детства проникал через щели дверей и спускался вниз по лестничным клеткам. Было мрачно, бил восьмой час утра. Больше и больше народа скапливалось по улицам. Крики, сигналы автомобилей и морозящие зимнее утро.
Савелий послушно вбивал по клавиатуре знакомые слова и больные мысли:
«Помниться, наша встреча на одном из балов - живописных колонн и обрамленных золотыми рамами окон. Некие кокетничали с нами, строили прелестные глазки, от которых юноши лепетали в изумлении. Мы же не обращали внимания на оные, отвлеченные встречей. Нам сопутствовала удача, речи наши были одинаково грамотны, темы, тронутые нами, были разнообразны и индивидуальны. Публика соблаговолила радушным собеседникам, многие хотели узнать как можно больше о двух молодых людях, столь вольно общающихся, видя себя не по меркам старомодного этикета. «Ох, можно ли узнать, не тот ли вы самый господин, кто написал шедевр поэтики?». Насчет меня же, в основном, говорили в ином тоне: «Не тот ли вы, кто играет отличные пантомимы? Вы так умело шевелите головой и двигаете рукой, ах, само умиление!» - они будто издевались надо мной, дразня мою речь и мои повадки. Как гадюки впивались в уцелевший оплот моего скоротечного существования. Они кружились по зале с парами кавалеров, строящих из себя порядочных и досточтимых людей. Они – злодеи! Я ждал своего «ваньку» с таким благодеянием, что вымолвить ничего не смог.
Я уехал. Оставил собеседника, как страшный сон, который сковывает чувства. Сейчас отчетливо слышно его имя – Иван, а фамилия – Уркин. Сторожитесь его, он солгал мне и солжет вам. Он превознесет себя и высмеет вас».
Савелий пробарабанил какой-то незамысловатый мотив по столу и опустил голову в изнеможении. Желания и чувства пропали. Остались горесть и тошнотворная глупость.
Прошло два часа. Иван Уркин встречал первое утро из прошедших трех лет. Дерзкий воробей приземлился на подоконник, стуча коротким клювом в окошко. «Брысь, брысь! Разбудил же, поганец!» - жаловался Уркин. Комната, ранее казавшаяся алтарем султанского убранства, теперь имела вид пристанища, давно покинутого хозяином. Пыль облегала поверхность, брошенная одежда накрывала кровать, а испорченная еда небрежно валялась под ней. Иван, вдохнув всеми ноздрями воздух собственной комнаты, марафонским бегом добрался до двери, повернул два раза замок и выпрыгнул на лестницу. «Что это я? Сумасшедший! Квартиру запоганил, здоровье угробил, память потерял» - действительно, Уркин смутно припоминал события прошедших лет. «Вчера, вроде бы, гулял с Ивановым или нет? Стихи какие-то писал. Собаку выгуливал… Как ее – Берчи, точно, Берчи!».
Он встал, мимоходом, погруженный в думы, забежал обратно в коридор и выхватил единственное, криво зашитое пальто. Люди, точнее, возбужденные собственным самолюбием люди, толпились около главного входа. Один из них держал горячительный напиток, другой закуривал новокупленные сигареты, остальные ржали, как кони, над вышедшим, удивленным Иваном. «Дядя, покривляйтесь на дорожку» - заявил наглючий тип, под общий хохот и аплодисменты. «Одну пантомиму! Или чо?!» - встречали его новоиспеченные зрители. «Пантомимы… Ага, пантомимы, которые я, Савелий… – взгляд Уркина стал стеклянным – Мой знакомый" – горько заключил он.
«Когда все началось? С 27 лет, с раннего возраста, можно сказать. С 27 лет Савелий руководствовал мной, выкладывал позорные выступления на осмеяние публики. Я сошел с ума ровно три года назад, немного, но и нимало. Три года…».
Аккуратно ретировавшись в общей суматохе, Уркин направил вектор на больницу. «Пальцы им всем бы оторвать, глаза повыщипывать, волосы обстричь! Козлы, обезьяны, вредители и насмешники больного. Издеваются надо мной, а что же было раньше? Каждый утешал меня насмешкой ведь это был комплимент, открытое поздравление с фурором. Я больной в цирке уродов!» -  заключил он. «Побелили тротуары, разметку хоть сделали, молодцы! Вот и новая группа поклонников. Задам вам сказочный привет!» - он резко ударил руку протянувшего «зрителя», отчего тот взвизгнул от боли.
«Три года постоянного странствия между реальным и выдуманным. Выкладывание видеороликов в соцсети, издевательства и собственные угрызения – мое прошлое».
Уркин смело шагал вперед, не обращая внимания на злобные выкрики и возгласы о помощи. Ничто, окромя больницы, его не интересовало. Все годы были связаны с этим местом, любая обида, любовь и наслаждения. Он шел на личное покаяние.
Сад больницы играл другими цветами, снег сверкал на их вершинах, свет фонарных столбов играл на белом полотне. Та же беседка, те же знакомые лица. Жизнь! Наконец-то полная сюрпризов жизнь, без призмы больного воображения и фантасмагорических сюжетов.
Уркин вальяжно вошел в центральный холл, приветствуя всех. Улыбка сверкала на его лице. Он смог, смог улучшить себя, понять давно забывшиеся. Дверь в кабинет была приоткрыта, Иван скрытной рысью забежал во внутрь. «Номер 120, как я раньше этого не замечал?» - задал он вопрос. Врач мирно сидел на стуле, еле слышно сопя. «Галоперидол его за ногу, спит!  Вставайте, Флупентиксол вам в вену!» - командным басом проорал Уркин. Доктор, с неожиданности, метнулся сначала вправо, потом влево. Собравшись, он вперил недоумевающий взгляд на Уркина. «Как?! Что?!» - недоумевающе, скороговоркой выпалил он. «Выздоровел! Черте знает что было, но, все же, выздоровел! – он выдержал легкую паузу – Клянуся, очень рад вас видеть, Валерий Степанович. Вылечился, гад такой и все тут» - они обнялись. «Феномен ходячий» - сатирически ругался Валерий Степанович.
Они долго твердили о жизни лихой, о прожитых годах. Людям, пережившим ряд горестных событий или дат, нужно выговориться, рассказать всю правду, что потаенна в душе.
Эпилог.
В конце концов, Иван Уркин забрал документы из диспансера, встретился с некогда дальними людьми. Больше никто не смел над ним потешаться, весь компромат он удалил, чтобы не позорить себя и своих родных. Вскоре, он приобрел отличный дом на окраине города, нашел высокооплачиваемую работу и завел собаку. Берчи – назвал Уркин её, в честь незабытого, но потерявшегося друга…
На 33 год Иван Анатольевич Уркин скончался. Его имя укоренилось на просторах интернета, как ненормального, который кривлялся на потеху всем. Но ничто и никто не знает, что стояло за этим. Ведь Уркин – «Мой знакомый» Савелия.
P.S
Не могу сказать конкретно, о чем данный труд. Он, в общем-то, совмещает реальность и фантазию воедино, смешанный с вакханалией больного ума. Непременно жду конструктивной критики, ведь это первый рассказ в подобном стиле.