Утраты эссе

                «И вы все прибудете в одночасье»
                Евангелие от Фомы.

Безотчётно, но чувственно, словно
по острой грани –
тропы коварные в кругах  Алигьери,
внизу... или чьи  – то, под небесами.
Тот, кто правит, тот знает,
что за ночи бывают: беззвёздные,
безлунные, да безголосые,
до безумия горькие, да несносные.
Кого проклинать за то, чего не было?
Оно внутри, не оберегами -
говорящие карты, говорящее сердце –
серыми облаками по синему небу.
Оттого и туманы, печаль, неудачи,
оттого только камни, из реальности –
плачи… всё сложней просыпаться,
всё труднее ходить, по тропам кругами –
на безумье не спишешь.
Скажи, Отче, зачем Воздаяние?
Молчишь...

               
***

Утрат искусство трудно нам постичь.
Только, что из того, если осталось:
неповоротливый в глотке язык -
и в эти мгновения - речи бессвязные?
Если в кадре рентгена - язвы
Ковида и сердце в рубцах. Мозг стал,
порою забывчив, ленив, пугает
тревога и страх, оттого, что тот
кто рядом - так груб, всё
хорошее позабыв, этой пустынной
снежной зимою. Ну и что из того,
что живёшь, как – ни будь, без оглядки?
Утро - вечер, череда не считанных дней.
Ты живёшь, как бобыль... неопрятно,
перепутались в памяти небыль
и быль, будто хрупкий и седовласый,
сухой и жалкий ковыль на ветру...
гнётся, шуршит и не может подняться.
Что с того, что не чем любить,что
незачем быть? Этот возраст до боли
ранимый, если соль иногда на губе -
пусть,не солёной слезы, не бывает...
Ну и что, если боль и микстуры
не помогают? Значит, жив ещё и пока,
лишь пока... пребываешь.
Ну и что из того, если нет часа без
поражения? И только одно тревожит
тебя – не сдающееся, гулкое сердцебиение.


             ***

Я так давно с тобой… что вишня
умерла, дав племя – тонкий ствол
с густою кроной,
поросль рядом – чудное мгновение,
похожее необычайно на тебя.
В моём саду... средь бела дня.
И пройден путь, что призрачной
тропой, звенящим эхом отдающий,
и прелью листовой.
Не повернуть назад и не идти
вперёд.
В точке касания стоит моё
пространственное время.
Без гроз и бурь, и без потерь,
без ожиданий и терпенья.
И что с того? Ничем не смоешь
взгляда моего
и призрачных прикосновений…
и вот рифмую – радугу и прах.
Мой садик уничтожен? Он не умер.
Какой чужак его так искромсал,
поставив через пень колоду,
его кусты, цветы, стволы и ветви.
В чьих мирах? Кому в угоду?
И боль, и равнодушие, и слёзы?
Я так давно с тобой, с собой –
не в силах никому открыть,
с такою нежностью певучей мне
довериться?
Кому? С невыразимой грустью,
странностью ранимой, неминучей -
Одному... Всё так ли, Отче?