баклуши

В унисон ударяя по нервам, в час рингтона всплывает картина:
каждым утром по улицам серым башмаками стучат Буратино,
от холста конопляного в масле, от огня в очаге — есть ли, нет ли,
от барокко и от ренессанса, от калитки, где ржавые петли.
Пустота наливается смыслом, если слышатся звуки забора,
в тишине дребезжащие мысли ни к чему, ни о чем разговора
деревянных лубочных матрёшек, сотворённых из брёвен сарая.
Собирает ободранных кошек в три струны болтовня балалая.
Без работы рассохлись прищепки на веревках, провисших уныло.
Пауки вяжут шейные скрепки для густого вонючего мыла.
На ветру развеваться проклЯтым, потерявшим сомнения в гетто,
убежденным, без тени в стаккато, что ДУША состоит из скелета,
челюстей, где заточены лясы, из опухшей прилавочной рожи,
а ДУША замерзала без мяса, без ветрами задубленной кожи.
Лицемерные скорбные кегли льют сопливые пьяные слезы,
где у жизни поломаны стебли — на могиле. Две красные розы
распустились, раскрыли бутоны для червей, что творят удобренья.
А на сдачу давали гандоны, чтобы жизни пресечь продолженье...