Не отставай

мотив


что заслужили мы
как бы ни жили мы
нам оправдания нет

так и случается
так начинается
мы уплываем в рассвет

боги да идолы
любят Калигулу
но до свободы рукой

тянемся прыгаем
острыми иглами
вечный исколот покой

не придавая
значения главному
верим в подробность и факт

а за экранами
снами, туманами —
третий шекспировский акт

нет, не хочу
ничего предугадывать
я остаюсь
и —
пока!

за мировыми
любви перепадами
женская правит рука



Кафе


Шёл сквознячок по гитаре,
Словно по морю волна.
В недозаполненной вечера таре
Пара у пирса видна.

Дрожью ответили струны.
Ночь расцвела за окном.
В воздухе цвета шабли и бургунди
Ритм отбивал метроном.

Сбили его с панталыку.
Позже сместили совсем.
Реют в пространствах июля шашлы’ки,
Сладок запретный Икем.

Жарьте, играйте и пойте!
И подливайте вина!
Хлещет пробоиной в старом брандспойте
Старого мира вина.

Каяться чтоб не напрасно,
Чтоб не впустую говеть,
Выйдем из бухты на старом матрасе,
Древний исполним завет.

Пусть напьёшься ты допьяна.
Пусть останешься не одна.
Не запомнишь — нет, ничего.
И не влюбишься в… как его?

Но ему ты была — луна.
Льнула чище любого льна.
И накрыла его волна.
Ведь во всём ты была вольна.



Около любви


Я никак тебя не брошу.
Всё гляжу в твои глаза.
Потому что я хороший
И с побегом завязал.


Но волнуются стихии.
Где-то плещет мутный вал.
Вот опять пишу стихи, и,
Значит, снова на вокзал.


Ты прости меня и помни.
Я — Садко. И я на дне.
На цепи в каменоломне.
Я брожу в слепящем дне.


Нет, не стану отпираться,
Что сегодня не был здесь.
Я почти как доктор Ватсон.
Так с меня сбивают спесь.


Слово за слово. И всё же
Снова ночь и снова дождь.
Всё как прежде. Всё похоже.
Не нужны ни гимн, ни вождь.



Читальный зал


я себя не предлагаю
в поучительный пример
мне милее крики чаек
разухабистый размер

я тебя совсем не вижу
но ведь знаю, что ты есть
я бреду в болотной жиже
и несу святую весть

наших сталкеров отряды
пробиваются в эфир
раздари свои наряды
и айда в Гвадалквивир

там и выясним подробно
всё что нужно про любовь
жили мы анаэробно
воздух вспенивает кровь

старой доброй верной рифмой
врежь по сердцу сгоряча
патефонным диском-фирмой
раскалённым ча-ча-ча...




Режим


Я пробиваюсь к рассвету.
Дело идёт нелегко.
В небе туманно желтеет газета.
Требует кот молоко.

Словно далёкая скрипка —
Чей-то случайный роман,
Девушки смутной лихая улыбка,
Речи родной papa-gun.

Лягу я спать на рассвете.
Может, когда и проснусь.
И объясню вам, как Ленин и дети
Маркса мотали на ус.

К вечеру воздух сгустится.
Жар от культуры пойдёт.
И разъяснится таинственный ipso
facto любви анекдот.




Каждый


Каждый служит Богу,
где его найдёт.
Укажи дорогу,
я пойду вперёд.

Прямо и по кругу,
через край земли,
сквозь дожди и вьюгу,
килем на мели.

Подгони гитару.
Приведи коня.
Поддавая жару,
вспоминай меня.

Пусть трясутся шведы,
словно лысый гусь.
Я вернусь с победой.
Если я вернусь.

Пусть ревут поляки.
Немцы горько пьют.
Галлы-забияки
рушат свой уют.

Будет не до пива,
им, не до вина.
Нашему комдиву
истина видна.

Коли нет комдива,
значит, прав комбат.
Улыбнётся криво
древняя судьба.

Скажет: с вами, черти,
сладить не дано.
Вы уж ей поверьте.
Будет, как в кино.

Будет им могила.
Будет нам костыль.
Кончится, что было.
И начнётся быль.

Юная богиня
в чреве понесёт.
И другой разиня
вновь пойдёт вперёд.



Не отставай


Ты умрёшь от солнечного света.
От всего, что с ним успел узнать.
Оттого, что стал-таки поэтом.
Буквой стал, великой буквой ять.

Тихо в доме — никого нет дома.
В сумерках и дома просто нет.
Место тоже стало незнакомым.
И железный дядька на коне.

Может быть, он вовсе не железный.
Может быть, он — тот, без головы.
Но вне тела просто бесполезно
Вспоминать, что велено забыть.

Боже... Ангел — это белый кролик?
А дыра — дорога в небеса?
Был бы жив — смеялся бы до колик.
Ну не час, так точно полчаса.

Но теперь, похоже, не до смеха.
Будь на стрёме, знай не отставай.
Плещет плащ из кроличьего меха.
Крутится, вертится
Неба каравай.