Саботаж, или Первый блин комом

“А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать. Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьет чем попадя. А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают. А спать мне велят в сенях, а когда ребятенок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности...”.
А.П. Чехов. “Ванька”.

Устроившись на работу начальником отряда, Владимир Белов, после двух месяцев стажировки, приступил наконец к самостоятельной работе. Отряд ему дали самый заброшенный и самый недисциплинированный.

Когда он первый раз вошёл в кабинет, который был теперь его, у него сразу возникло ощущение того, что дали ему не отряд, а жопу. Хотя он и знал об этом по слухам, но всё же...

Комната начальника отряда была небольшой и запущенной до нельзя: света не было, более того, не было ни лампочки, ни светильника, вверху лишь красовалась на половину в гнезде перегоревшая и покрывшаяся паутиной лампа дневного освещения, вместо выключателя – дыра, повсюду пыль, документации – никакой, в углу каркас от самодельного недоделанного шкафа, а вдоль стены –  сколоченные рейки от стендов наглядной агитации, тоже все в пыли, везде мусор. Разруха полная.

Главное – ни личных карточек осуждённых, ни списка, ни журналов – пусто. А в отряде этом, как ни крути, было около ста человек.

Белов сидел с понурой головой, когда пришёл старший инструктор отдела Влад Гостев:
-Ну как, освоился? – весело спросил он, лукаво сощурив глаза.
-Ага, освоился. Как тут работать? Смотри что...
-Ерунда какая. Всё сделаешь. А ты как хотел? Я ж тебе говорил, отряд этот уже пол года без начальника,  да и при Володьке Сиркине не намного лучше было. С хозяином у него отношения не сложились. Приехал с Севера, чуть поработал, стал на пенсию собираться, ничего не делал в отряде, приходил только чай пить да искал, что бы домой утащить, он строился как раз.
-Что тут можно утащить? Сюда тащить надо.
-Запомни раз и на всегда, сюда тащить ничего нельзя ни в коем случае, а вот если отсюда уволокёшь то, что плохо лежит, это не косяк, а так, издержки профессии.

-Да что отсюда утащить-то можно, тут разруха полная.
-Достал ты, я образно говорю. В общем так, за полгода, что начальника отряда нет, сюда чуть ли не вся блатота из “деревни” (так называлась дальняя часть зоны, отряды находились в глубине территории) перевелась, у них в этом отряде сходняки и тому подобное. Но не у всех. Ты до этого на “бродвее” (так называлась передняя линия корпусов) был, в рабочем отряде, не знаешь, да и знать тебе это не надо было. Тут свои группировки, между собой конкурирующие, имей в виду. У тебя – ямские, в четырнадцатом отряде и в третьем – сретенские.

-Понятно, слышал.
-Ладно, пошли на верх, пройдём по секции. Старшина у тебя нормальный, Саша Акинин, поможет, работу всю с ним начинай, с блатными много не говори, они любят присесть на уши, вообще с ними не разговаривай, только  по делу.

Поднялись в отряд, там не лучше. Начиная с лестницы и дальше. На лестничной площадке часть штукатурки осыпалась, аж кирпичи видно местами, оконная рама обшарпанная и покрывшаяся толстым слоем пыли, грязи и плесени - до черноты.

Краска везде ободранная, кровати, так называемые шконки, двухъярусные старые, тоже все облезлые, видно пять слоёв ободравшейся краски. На полу окурки, мусор. Большая часть зэков на кроватях лежала. Перед тем, как воспитателям войти, кто-то заорал во весь голос:
-Атас! – после чего, кто неохотно начал вставать, а кто-то и не приподнялся даже.

Белов с Гостевым зашли в жилую секцию, осуждённые, лежавшие на кроватях, по мере их приближения, стали принимать сидячие положения.
-Где Мельников? – спросил Гостев у подошедшего старшины.
-Там, - старшина показал на отдельную комнату в самом конце жилого помещения с торца.
-Возьмусь я за ваш отряд. Почему не встали? – инструктор посмотрел на старшину колючим взглядом.
-Расслабились, - ответил тот.

Сотрудники прошли в дальнюю комнату. Она выгодно отличалась от всего, что увидел до этого Владимир: на стенах дорогие красивые обои, две картины, свежевыкрашенный пол, чистота, аккуратные, сделанные местными мастерами резные лакированные шкафы для посуды, просторная, с большим столом и красивыми, тоже самодельными стульями, в углу - большой аквариум.

На стульях сидели несколько человек в гражданской одежде (это был общий режим незадолго до перережима, все осуждённые ходили в гражданской одежде, потому что в тот период робой просто не были обеспечены) и пили крепкий чай с конфетами и печеньками.

При входе сотрудников из вежливости встали.

-Мельников, почему бардак в отряде? – спросил Гостев.
-Так ведь не ожидали, что кто-то придёт сейчас, наведём, не вопрос.
-Всё вы знали, не ожидали. Смотри у меня, вот новый начальник отряда, потом познакомитесь. Если порядка не будет, имей в виду, ты меня знаешь.
-Знаю, знаю, Сергеич, какой разговор.
-Аквариум заберу тоже.
-Сергеич, мы ж договаривались.
-Посмотрю на поведение. Обнаглели вы, смотрю.

Сотрудники снова спустились на первый этаж.
-В общем, ты понял, работай со старшиной и с блатными частично, но много с ними не разговаривай, они сейчас тебя обрабатывать начнут на свой лад, не поддавайся, смотри, если что, мы всегда поможем.
И запомни, ты – начальник отряда, ты здесь хозяин, как скажешь, так и должно быть, а доброту они воспринимают как слабость, - сказал Влад Белову и распрощался.

Владимир навёл порядок в своём кабинете, вызвал электриков, которые сделали свет, вместо дефицитных ламп дневного освещения поставили обычную лампочку в плафоне. Старшина подсуетился, нашли на хоздворе реечки, и хотя медленно, но всё-таки столяры доделали шкаф.

Он знал, что носить что-либо в зону, особенно малявы или ещё какой запрет, ни в коем случае нельзя, приравнивалось к предательству, а таскать, как некоторые, из лагеря, как то: нарды, шкатулки, картинки и многое, многое другое - он тоже не собирался и никогда, ни сейчас ни впредь, этого не делал.

А вот красивый плафон с лампочкой всё же принёс в отряд, его повесили на лестничной площадке. Он горел приятным красноватым цветом так, что его видно было даже с вольной дороги - здание отряда располагалось прямо возле запретки и забора основного ограждения.

Документацию тоже восстановил довольно успешно: и свою, служебную, и по самодеятельным организациям осуждённых, даже наглядную агитацию вывесили на рейках, пока тех, обшарпанных, написанную на листах корявым почерком и прикреплённую кнопками, но уже что-то. Начало было положено. В магазине он накупил и ручек с карандашами, и линейки, и бумагу – всё, что надо было для работы. Вот только с отрядом не получалось. Блатные приходили, просили разрешение присесть и начинали гнуть свою линию, вешали лапшу на уши, но так ничего и не делалось, в отряде не было никакого порядка.

Они намекали на то, чтобы он не лез ни в какие дела, занимался только бумагами, а всё остальное – не его дело. Его такое положение вещей не устраивало. Он начинал разговор за порядок, за компромисс и сотрудничество, хотел содействия, потому что без них даже писаря не найти было в тот момент, не говоря уж об уборщиках в туалете.

Разговор шёл и об уборке в секции. Начальнику отряда надо было, чтобы убирались по графику, а в начале – чтобы вообще хоть кто-то убирал, пусть даже обиженные за сигареты и чай. Чтобы не курили в секции, в тумбочках был порядок, не спали в неположенное время на кроватях, чтобы кровати были заправлены. К тому же надо было делать ремонт на лестничной площадке и не только. И так далее, и тому подобное.
Но так как он хотел быть хозяином в отряде, а они не хотели отдавать ему власть, разговор у них не получался.

Когда утром он приходил на работу, то видел в жилой секции валяющиеся окурки, неубранные кровати, а на лестничной площадке – даже шприцы, будто специально подброшенные, в тумбочках - пепельницы с окурками и грязные кружки с нифелями от чифира.

Содержимое пепельниц высыпалось на пол.

Саша Акинин делал вид, что старается, но выполняя требования смотрящего Мельникова, большей частью, именно только делал вид.

Начали заштукатуривать стену, где были видны кирпичи, но делали настолько плохо, что изо дня в день она становилась только безобразнее, вылепили какую-то огромную корявую, ребристую грыжу, ссылаясь на то, что нет хороших специалистов. Было понятно, что делается это специально.

Однажды утром Белов зашёл в комнату с аквариумом, один из осуждённых чистил  зубы, для него специально был принесён тазик для умывания.
-Ты почему здесь умываешься? – спросил начальник отряда.
Тот презрительно посмотрел на него и сказал:
-Я всё время здесь так умывался, так и буду это делать.
-Хорошо, - сказал Белов.

В этот же день к нему пришли Гостев и Лебедев, начальник отряда, у которого Белов стажировался, и был ещё за ним закреплён. Надо отметить, что Белов ещё не получил форму и ходил по гражданке.

Несмотря на то, что он проработал недолго, когда Лебедев ушёл в отпуск, он самостоятельно работал в его отряде, правда, рабочем отряде, но и там надо было держать дисциплину. Он проявил себя довольно жёстко и уже прослыл начальником отряда неуступчивым, даже строевиком.

Один осуждённый на утренней зарядке раньше времени ушёл в отряд, несмотря на то, что Белов крикнул ему, чтобы тот вернулся. Он составил материал – и на комиссию. Осуждённый тот сидел за двойное убийство во время драки, в которой не он был зачинщиком, но срок был большой. Был этот зэк местным, проживал недалеко от колонии, чуть ли не на против. Его вся администрация знала. И был уже готов материал на УДО. Только Белов ничего этого не знал.

Привёл на комиссию зэка, тот начал что-то доказывать хозяину, начальник учреждения психанул и объявил выговор. Таким образом, на три месяца минимум УДО тормознулось. К новому начальнику отряда-стажёру стали относиться с опаской. Непростой, требовательный, принципиальный.

Поэтому его и встретили так в отряде нерабочем и привыкшем к относительной свободе, решили сразу обломать, приструнить, чтобы жить, как прежде. Там блатных было не просто много, а очень много, а среди мужиков – тоже, если не отрицалово, то, скорее, “болото”. Нерабочий отряд, тех, кто действительно был заинтересован в УДО и в открытом сотрудничестве с администрацией, стремился выйти на работу или хотя бы заработать поощрения, было меньшинство.

Офицерам Белов рассказал об утреннем инциденте.
-Что ж, - сказал старший инструктор, - значит не понимают, - вызови старшину.

Белов нажал на кнопочку рядом со столом, и в кабинет вошёл Акинин.
-Позови сюда Перова, - сказал Гостев старшине.
-А зачем его? - не понял Белов, умывался же Федяй.
-Зачем нам Федяй, - ответил Гостев, - он освобождается через неделю, разговаривать мы будем не с ним, а он и так поймёт. И не с Мельниковым пока.
-В кабинет вошёл Перов, тоже из блатных:
-Сергеич, что вызывали...
-Наш разговор помнишь?
-Помню, конечно.
-Как живёте-то, нормально?
-Не жалуемся.
-А что форму одежды нарушаешь? Зашёл, не поздоровался, расстёгнутый, разговариваешь матом.
-Так, что опять?
 -А ты что думал?
-Да только в себя приходить начал, никого не трогаю, не нарушаю ничего.
-Нарушаешь, сказал же. Готовь на него материал, - повернулся он к Белову.
-Да ё...ный в... – громко выругался тот, выходя из кабинета и хлопнув дверью.

-Он же нашего Илларионова “сынок”, - сказал Лебедев.
-Ничего страшного, - ответил Гостев, - опять летит, краёв не видит, надо на место их тут всех ставить.

-Не понимают, составляй материал, - обратился он вновь к Белову, - за что, есть всегда: и курят в секции, и спят в неположенное время, и не приветствуют, и форму одежды нарушают. Не на мужиков, естественно, а на этих. Они сами от тебя ломиться начнут в другие отряды. Сейчас он отсидит пятнашку, ему встречу подготовят, потом следующий, опять встречу, торты делать будут. Им это не понравится, накладно.

Завтра все начальники отряда придём в твой отряд, проведём полный обыск. В каждом проходе лампочки в тумбочках и розетки для “бульбуляторов”. Всё пообрываем, внеочередной шмон им тоже не понравится, порядок будет в отряде.

На следующий день в отряд Белова действительно пришли все начальники отряда и провели обыск в жилой секции, вывернув всё наизнанку.

А через некоторое время Белов сообщил подполковнику Илларионову, что блатные отказываются делать зарядку по утрам. На следующее утро начальник отдела пришёл в расположение отряда и, увидев, что часть осуждённых стоит во время выполнения упражнений, лично выдернул из строя несколько человек, в число которых вновь попал и его так называемый протеже Перов, после комиссии они дружно отправились в ШИЗО. Увидев, что Илларионов не пощадил даже того, к кому благоволил, осуждённые в отряде заметно поубавили свой пыл в противостоянии новому начальнику отряда.

Перов выполнял разные спецпоручения начальника отдела, ходили разговоры, что он был его шнырём, но так как Перов блатовал, это слово было неуместно, просто подполковник помог ему в полуподвале, рядом с клубом, сделать спортзал, где этот осуждённый с такими же, как он, качался посредством штанг и гирь.

Все блатные так или иначе находились в определённом компромиссе с администрацией, но в большей степени с оперотделом. Такова особенность чёрного режима: управляют как бы смотрящие всем, но  это только на первый взгляд, на самом деле всё контролировалось через них администрацией в лице оперативников, режимников и даже воспитателей, а в конечном итоге – хозяином, начальником колонии. А главным оком начальника были, конечно, оперативники (кумовья).

Так потихоньку-полегоньку вроде начало сдвигаться. Но блатные всё же не шли на компромисс. Белов не мог понять почему. К тому же каждое утро к нему приходил начальник третьего отряда, Вадим, и “сообщал оперативную информацию” про то, что у него в отряде творится, про разные такие дела. Он слыл не только хорошим отрядником, но и прирождённым опером. Хотя на самом деле всю информацию получал от своего смотрящего, которого считал своим человеком, но ошибался. Тот подсовывал ему ту информацию, которая была выгодна именно ему - шла борьба между группировками, они хотели устранить конкурентов руками нового неопытного начальника отряда, а Вадим этому способствовал, сам того не подозревая.

Только вроде у Белова начинались подвижки, блатные вроде вели себя как подобает, в отряде чисто, обстановка, как говорится, управляемая, приходил Вадим и начинал “помогать”, рассказывать, что происходит “за кулисами” и что надо предпринимать совместными усилиями. Их отряды находились в одном здании, только входы были разные.

И возня начиналась сначала. Белов уже весь изнервничался: то одно не так, то другое.

Начальник оперативного отдела вызывал Белова к себе и пропесочивал. Опера не любили Вадима за то, что тот лез в их дела, Вадим же считал, что те работать не умеют, сам хотел быть оперативником, и тоже не любил оперов.

Когда в очередной раз Вадим пришёл  к Белову в отряд как-то по утру и начал навязывать своё видение дел в соседних отрядах, Владимир с ним не согласился.
-Ну и х...й с тобой, больше я тебе не буду помогать, - вскочил тот со стула и вышел, хлопнув дверью.

Белову не хотелось с ним ссориться, но он лишь вздохнул с облегчением: наконец-то отцепился.


А тут на оперативном совещании начальник учреждения объявил:
-Из столовой опять чашки по отрядам растащили, шлёнки так называемые, не хватает значительно. Который раз уже говорю. Начальники отряда, пройти по жилым секциям, все тумбочки проверить, все шкафы в комнатах приёма пищи, собрать всё и вернуть в столовую!

Задание получено. Белов пришёл в отряд и сразу приступил к его выполнению. Зашёл в жилую секцию и прямо с первого прохода, в котором обитали обиженные (педерасты), начал осматривать тумбочки во всех проходах и изымать тарелки.

Спальные места в общежитии отряда располагались так: в самом начале секции справа два прохода занимали обиженные, далее – непонятчики,  остальные принадлежали мужикам, тоже по ранжиру, ближе к выходу и на вторых ярусах те, что попроще, дальше – круче, потом шныри и стремящиеся, а в самом конце располагались блатные.

Он был увлечён своим занятием, внимательно разглядывая тумбочки и не заметил, что за ним все, кто находились в отряде, внимательно наблюдали, многозначительно переглядывались и перешёптывались между собой, собираясь в небольшие группы.

Когда он прошёл весь отряд и приблизился к комнате приёма пищи, той самой, в конце отряда, вслед за ним незаметно пододвинулись и осуждённые. Начальник отряда зашёл в комнату, в которой, по сути, обитали только блатные да их шныри, и хотел открыть один из шкафов, чтобы забрать имеющиеся там шлёнки, перед ним встал Мельников.

-В чём дело? – спросил Белов.
-Вы не будете здесь ничего осматривать, - сказал Мельников.
-Ошибаешься,- ответил, Белов,- буду.
-Нет, я не дам, - сказал Мельников.
-На каком основании? - слегка удивившись, спросил Белов.
-Вы только что рылись в тумбочках пидарасов, а теперь здесь собираетесь лазить по шкафам.
-Да, ты прав, собираюсь, - ответил Белов. Он, несмотря на то, что Мельников пытался встать у него на пути, открыл шкаф и стал изымать оттуда посуду.
Мельников отошёл в сторону.

Когда Белов собрал в комнате всю нужную посуду и, покидав её в мешок, вышел в секцию, он увидел, что перед ним стоит весь отряд, целиком, все сто человек, загородив ему проход.

В первых рядах стояли шныри и стремящиеся, чуть сбоку – блатные, дальше, чуть сзади - все остальные.
-В чём дело? – вновь спросил начальник отряда.

И тут те, что стояли в первых рядах, по-фраерски загиная пальцы, начали предъявлять ему претензии разные, начиная с того, что он груб (однажды он скинул спящего в неположенное время осуждённого прямо со второго яруса), опрокинув кровать, что при обходах выбрасывает из тумбочек на пол пепельницы и выливает на пол нифеля от чифира, что не уделяет должного внимания отряду, плохо рассматривает заявления, дошло даже до нелепого, что письма носит, типа, редко. Хотя это было не так. То есть придумывали многое на ходу, по сути. Надо было что-то говорить. Блатные же стояли рядом и ничего не говорили.
-Если вы сейчас не расступитесь, - сказал Белов, - я буду считать это саботажем, - на что в ответ послышались ехидные смешочки, но никакого движения. Осуждённые стояли, как стояли.

“Саботаж” было неправильно подобранное слово. Таким словом называлось то, что происходило ранее, на протяжении длительного времени, сейчас же был не саботаж, скорее, что-то между бойкотом и бунтом, а если уж точно – массовое неповиновение осуждённых одному из представителей администрации, своему начальнику отряда. Тогда он пошёл прямо на них, ни о чём не думая.

Пошёл спокойно, и как ни странно, те стали расступаться и пропустили его к выходу.

Придя в методический кабинет, где собирались все начальники отряда, он рассказал обо всём, что произошло присутствующим там, включая Гостева, Илларионова и  заместителя по воспитательной работе Лебедева, старшего брата его наставника.

Информация сразу дошла до начальника учреждения. И тут началось, как  в фильмах про беспредел. Режимники получили команду: “Взять!” – и понеслись в отряд с шашками наголо. Но это только на следующий день.

А в этот день он дежурил, ночью после отбоя направился в отряд. Подумал, подумал, стоит или нет, и пошёл. Зашёл в секцию, все спят, лишь в комнате блатных свет, как обычно. Он зашёл туда, они ужинали.
-Почему не спим? - строго спросил он.
-Честно говоря, - ответил один из них, - сейчас мы меньше всего ожидали вас здесь увидеть.
-Так,- полушутливым тоном ответил начальник отряда, - после меня – хоть потоп, а сейчас быстро спать!

И, что удивительно, они резко вскочили и разбежались по местам, оставив, конечно, всё на столе. Белов вышел из отряда, он знал, что как только он выйдет, они вновь соберутся в комнате и спокойно закончат начатую трапезу.

В результате этого эксцесса три человека - в ПКТ, шесть – в ШИЗО, остальные отделались либо выговорами, либо профилактической  работой представителями оперативного и режимного аппаратов.

-Оперативники тебе этого не простят, - сказал кто-то из начальников отряда Белову.

Когда он зашёл к начальнику оперотдела, тот укоризненно сказал ему:
-Что ж ты так, неужели не знаешь, что во всех обысковых мероприятиях идут не от выхода к концу жилой секции, а наоборот, от блатных к выходу.
И потом, разве в последнее время у тебя не было порядка? Что не так было? Чем неправильно вели себя Мельников и все остальные?
-В последнее время нормально, - ответил Белов, - более или менее порядок установился.
-Вот именно, установился, а пока Вадим рулил у тебя твоими же руками, он только и делал, что мутил воду.

Услышав в методическом кабинете слова Белова о том, как, с точки зрения начальника оперотдела, надо производить обыск в общежитии отряда, Вадим ехидно процедил:
-Смотри-ка, какой. Они там в дёсны с ними готовы целоваться.

Через несколько дней на оперативном совещании начальник учреждения сказал:
-Это что происходит? Пришли сотрудники отдела безопасности в отряд с обыском  и начали производить его, якобы, не с той стороны, видишь ли. Я им, этим, Мельникову, Перову и прочим, объяснил на комиссии: вот вы зашли ко мне в кабинет, а перед вами у меня были педерасты на комиссии, держались за ручку, за которую вы сейчас взялись. И что теперь? Вы совсем уже края потеряли? Начальник отряда, в этом и твоя недоработка есть, ты давай, работай в отряде, наводи порядок.

Опера действительно злились на Белова после этого случая. Попало им сильно от начальника учреждения, с ними в отдельности он разговаривал не так, как на оперативном совещании, бывало, что стены и окна звенели от крика и мата, хотя кричать он всегда был горазд, но в таких случаях особенно. Один шаг до массовых беспорядков – это большое упущение в оперативной работе.

В штабе за зоной Белов встретился вдруг с Федяем, который шёл по коридору со стороны кабинетов оперативного отдела, приехал по каким-то своим делам в зону, возможно и повидаться при помощи оперов со своими на коротком свидании или хотя бы передачу передать.

Все его кореша в этот момент находились в ПКТ или ШИЗО.
-Где Мельников, - спросил он у Белова, - зыркнув на того, не скрывая ненависти, - в ПКТ?
-В ПКТ,- ответил Белов.

Через какое-то время, на промзоне он увидел Перова:
-Ты как здесь? – удивился Белов.
-Всё, Иваныч, на работу устроился, в автосервис. Надоело, знаешь. Приехал брат двоюродный, он успешный. Спрашивает: а ты что, всё в отрицалове, по изоляторам? Никак не одумаешься? Так меня это задело. Сколько можно, надо на свободу выходить, начинать жить по-человечески.
-Правильно, - согласился Белов.

Дело шло к перережиму. Зэков всех одели в необходимую одежду, серую с белой поперечной полосой вверху, не только с одеждой, но и с питанием стало намного лучше. Осуждённых общего режима стали вывозить в другие зоны, а на их место привозить строгачей.

После того случая все эти блатные при содействии оперов были переведены в другие отряды. В основном, в соседний, десятый. Там был молодой не только по службе, но и по годам начальник отряда, который вообще не лез в бытовые дела отряда. У него даже волки на стенах в жилой секции были нарисованы, крупные такие, до тех пор, пока их начальник учреждения не увидел.

У Белова на смену этим пришли другие. Более адекватные. Когда надо было все оконные рамы в секции поменять на новые, они конкретно помогли. И вообще, в отряде стало намного спокойнее.

Акинин во время этой смуты не выдержал, ушёл из старшин. Сначала он даже от лица отрицалов пугал Белова, что за такую ретивость щипачи подсунут ему наркотики в карман, потом просто ничего не делал, не разорваться же ему, потом перевёлся в другой отряд.

Но через какое-то время вернулся, вновь попросившись на должность старшины, прямо сказав:
-Вы чего хотели в этом отряде, всего добились, теперь здесь порядок.

Белов взял его, правда, через пару месяцев осуждённых общего режима окончательно, всех без остатка, вывезли в другие учреждения.