Жизнь при жизни

Исполнял я на тромбоне.
На эстрадном скромном троне.
Под звучание оркестра.
Песни творчества Бернеса.

Мой тромбон там пел о жизни.
Кто любил её при жизни.
И кто её благословлял.
Тот веру в людях поднимал.

А мелодию о жизни.
Понимали все при жизни.
Всем она близка любима.
И для всех была значима.

С журавлями улетая.
Землю нашу покидая.
Жизнь при этом не кончалась.
Жизнь при жизни продолжалась.

    Припев.
И поэтому сейчас.
Жизнь кипит ключом у нас.
Как и прежде будем жить.
Потому что любим жизнь.

--------
Всё-таки кто-то снял мои воспоминания
Зачем им всё это нужно. Придётся снова всё писать.
Трудно писать но придётся.

А дело всё в том, что годы-то послевоенные.
Голод голодом и оставался.
Пишу, а в мои слова совершенно другие буквы
кукушка вставляет. Я видел. что многие, после
всех приёмов пищи, тоже как я и сам-оставались
 голодными. Организмы-то тощими были.
И как-то раз я решил остаться после ужина в столовой
и сам попросил, чтобы мне дали тряпку для того,
 чтобы после ужина мыть в столовой полы.
Мне дали тряпку и я помыл их. Когда закончил
мыть полы, было уже темно и мне дали каши полный
солдатский котелок. Я пришёл в свой корпус и
разбудил своих друзей. Акы-тувинца, Машку Бульдога.
Кругло-Голового, Андреева,и напарника, с которым
 ранее бежали из колонии. Потом нас поймали
в разное время. Меня очень сильно били пойманного.
А его поймали месяца три позднее после меня.
во время сна на отдельных койках, там ночью всегда
обворовывали другие ребята. Особенно курево.
у каждого колониста был кисет с табаком,огниво с
 трутом  и ещё что-то, чего уже не помню.
Утром просыпаешься и ни чего этого нет я предложил
ребятам-поставить две койки рядом  спать месте всем
поперёк коек. И когда мы стали так спать, то
 к нам ночью ни кто не подходил и ни у кого
ни что не было своровано. Конечно, боялись уже.
Командиром этой группы почему-то стал Я-Девятков
 Владимир Прокопьевич в 13 лет.



Так уж получилось в моей жизни, куда бы не попал,где бы не работал, всегда полностью отдавал себя любому занятию. Будь в детской Абаканской Колонии, или в другом, каком месте. В той же колонии, я отдавал утреннюю пайку ребятам, которые находились в карцере - кандее. Дело в том, что кто туда попадал, тому урезали часть пайки хлеба и уменьшался рацион питания на весь день. Мне было их жалко и я  уделял им часть своего хлеба. Также собирал окурки, потрошил из них табак и тоже, через окошко с решёткой переправлял туда же. Попки (так у колонистов назывались конвоиры) меня подкараулили, схватили и тоже в карцер, но прежде меня избили в кровь. Били сильно и я от боли и испуга сильно кричал. Когда втолкнули к ребятам, то я размазывая слёзы с кровью во всеуслышаньё сказал, что у меня есть дядя Паша, который, который работает миллиционером, и что он им - попкам отомстит. Ребята, как услышали это и с возгласом - А, у тебя дядя Паша милиционер и бросились на меня с кулаками. Их остановил самый старший, паренёк, лет четырнадцать от роду, который остановил их словами - Он же ведь не виноват, что у него дядя Паша милиционер. Вот такая мне была наука. Все дети в колонии были, как правило беспризорники, у которых во время Войны погиб отец, а то и мать.Ещё было много эвакуированных детей возраста 12 и 15 лет, которые во время эвакуации потеряли родных взрослых. И все они, в том числе и я, перенесли и голод, и холод, а тут им ещё пайки были урезаны. Этого я понять не мог, и поэтому и делился с ними.
Так уж получилось, что ни где ни когда, я не видел такого славного коллектива, как среди этих колонистов. Не было там ни какой дедовщины. На протяжении всей своей жизни, иногда приходилось видеть колонию во сне, и утром всегда это вспоминал с большим удовлетворением.