Нет сердца верней

Кто бы ты ни был, - ты, читающий эти строки, - одно я хочу сказать тебе: когда-то и я был рыцарем, и земля не знала сердца верней.
 
Друг мой (я отважусь назвать тебя другом), - друг мой, я знаю, зачем ты здесь. Я знаю, что грядет, но в душе моей нет страха. Рука моя уверенно выводит эти строки, и привычно вздрагивает перо с притупленным стальным наконечником. В победах ли, поражениях ли, это перо всегда было со мной; им я подписывал приказы и смертные приговоры – единственные мои мемуары; других я не писал до сего дня. Я не желал славы, как сейчас я не жажду признания. Прошу тебя, знай, что это – мое завещание; ведь даже самому гнусному преступнику дозволено обратиться к судьям с последней просьбой.

Да, я был рыцарь. Моего имени ты не знаешь, но все же я носил имя, и гордым был его звук. Я не желал славы, однако слава следовала за мной, как верная борзая: она спала у моей кровати и лизала мне руки. Я пировал с королями и дружил с шутами. Люди и дикие звери равно боялись пения моего рога. Как часто ему доводилось петь! Мое сердце легко было растревожить, мой друг, и сострадание не давало ему покоя. Никогда я не проезжал, не заметив, мимо протянутой руки, жалобного плача; никогда я не бежал и битвы.

Я встретил зрелость под все тем же приветным светом моей счастливой звезды. Я не знал мучения сильнее, чем может снести человек. Всеми уважаем, многими любим, я жил в мире; и я знал, что, когда старость ослабит мои члены и ослепит глаза, я проживу остаток дней как памятник неспокойной старины, развлекая детей и внуков сказками о былой славе. Ни сожаления, ни стыд не преследовали бы меня. Может, порой я кидал бы взгляд на мои доспехи, еще крепкие, но покинутые, и чувствовал прилив крови, напрасное биение сердца; но тепло моего очага утишило бы любую боль и заполнило любую пустоту.

Я был рыцарь, но я давно лишился и доспехов, и щита. Не довелось им быть гордым свидетельством многих моих побед. Взамен, забытые всеми, они рассыпались в прах. Пыль под твоими ногами, быть может, - печальные останки их былого блеска. Я взял только осколок моего разбитого клинка и переплавил его в наконечник для пера, и его сталь осталась такой же смертоносной, как и в дни, когда он сверкал у меня на поясе. Только память сохранила бледный призрак пиров и битв моей славной юности. Они отгремели и стихли, и лишь эхо осталось звенеть в опустевших залах; и нет ни души, что могла бы его услышать.

Мой добрый друг, я знаю, каково тебе слышать это. Теперь, должно быть, ты смотришь с изумлением и гневом на плоды моих трудов: на темные башни моего замка, на выжженную землю, что когда-то я звал своей, на дым, что грозит затянуть сами небеса. Я зверь среди зверей, язва среди язв, дьявол среди людей. Из стен своей черной крепости я правлю железом и огнем; и ни одно сердце не обратится ко мне с участием, ни одни губы не произнесут моего имени, не скривившись.

Если я и вправду был рыцарем, скажешь ты, что могло привести меня к такому падению? Что отвратило меня от земных удовольствий и заставило искать насыщения в боли и страхе? Была ли это горькая любовь, растоптанное сердце? Была ли это месть сильнейшему врагу? Друг ли предал меня в час нужды, вассал ли присвоил полагавшееся мне по праву?

Нет, мой друг, не это было причиной моей перемены. Моя любовь была мне верна, мои друзья – преданны, мои вассалы – щедры; и ни один враг не был сильней, чем рука, что их повергла. Нет, тебе не нужно искать корень всех зол в ином месте, ведь причиной всего был я сам.

Возможно, ты слышал о старом короле эльфов из Лозольского леса. Знай, что это мой меч обрушил его на землю, и мой кинжал исторг последние капли крови из его сердца. И все же старый зверь умер не сразу, ведь эльфы живут не так, как люди; и, прежде чем дневной свет навсегда померк в его глазах, он вымолвил проклятье; и какое!

Я был рожден под счастливой звездой, но я не знал, что ей суждено погаснуть так скоро. Я снял с него корону, и та распалась на щепки в моих руках; я взял его золото, и оно превратилось в листья. Какой страшный был это день, - день, когда меня проклял старый король! Раньше, сказал он, жизнь моя была благословением, но отныне она станет мукой. Раньше каждое мое желание сбывалось; отныне проклятье должно было дарить мне лишь полную противоположность желанного. Я отнял его жизнь, сказал он, но и сам я лишился того, что отнял.

Я был юн, безрассуден; я не внял умирающему. Я хвастал его угрозами, я повторял их с издевкой! Множество раз я, смеясь, говорил о них за столом таверны, и мои слушатели смеялись тоже; если бы я только знал, что старый король смеется вместе со мной.

С того самого страшного дня мои победы стали горькими, мои успехи – безотрадными. Я понял, несчастный, что проклятье и вправду существует – и царствует надо мной без жалости. Когда я хотел мира, разгоралась война; когда я желал любви, в дом змеей вползала враждебность. Мои старые друзья были повергнуты в бедность и скорбь, и их плач долго еще разносился над пепелищами. Я хотел, чтобы ближние мои пировали и радовались; взамен им был уготован иной пир, и на него явились одни только вороны. Мой дом был разрушен, моя земля – разорена. О, как я проклинал свое жалкое существование! Даже старый король эльфов не мог ненавидеть меня сильней, умирая, чем я ненавидел себя живым.

Напрасно я пытался разбить сковавшую меня цепь. Я пошел к волшебникам, к старым колдунам, к ведьмам, что знают равно свет и тьму; но никто не мог разрушить проклятие, запечатанное последним вздохом умирающего. Чем сильнее я желал избавиться от него, тем больше оно крепло. Я тосковал, я бился, но безуспешно. В ночи я слышал порой голос старого короля: он смеялся, он радовался моей муке!

Мне оставался один путь; и я выковал спасение из страдания.

Я заставил себя ненавидеть добро и свет; я научился ярости, я посадил семена тьмы в своей душе. Как она страдала, как противилась этому! – но я был так же безжалостен к себе, как когда-то к злейшим своим врагам. Я придал себе все отвратительные наклонности, наградил всеми темными и извращенными страстями, какие только мог вообразить. Я бежал от общества. Я осыпал проклятиями всех, кто осмеливался приблизиться ко мне, пока меня не начали гнать отовсюду. Я вспоминал своих прежних друзей и возлюбленных с презрением; я сравнивал их счастье со своим горем, пока зависть не выжгла любовь. Я вырвал сердце из своей груди и заменил его бронзой. Я выполол каждый крохотный росток сострадания из моей души. Я жаждал любви и дружбы, и поэтому я отказал себе в том и другом и мучил себя видом того, как процветают мои ближние. Каким жалким, несчастным созданием я стал!

И все же я не был еще готов закончить труд; ведь моя любовь принесла бесчисленные разрушения, которые было нелегко искупить даже моей ненависти.

Я стал искать души столь же темные, как и я сам; я нашел в них товарищей. Я посеял ненависть и собрал обильный урожай. Они были гадки от природы; я же, благородный по рождению, вынужден был учиться их мерзости; и подражание превзошло природу. Они легко мне подчинились. Гнусь стала править гнусью, и чума распространилась. Они были противны мне; я снискал уважение. Я желал им зла; они видели одни успехи. Зная искусство битвы, я дал им многое и обещал еще больше, и мои войска приносили мне одну за другой тягостные победы.

Я жаждал мира, и поэтому я начал войну.

Как скорбела моя душа! – ведь каждая душа оплакивает собственную смерть. Я рассек ее, переменив самую ее природу, и швы так никогда и не затянулись. И все же я привык к своему несчастью. Я наслаждался самой гадкой скверной; то, что должно было бы мучить меня, только вызывало смех. Я повелел построить эту крепость, и из ее стен я разослал голубок лживых обещаний мира и воронов войны. Я проливал кровь, чтобы добиться желаемого, а после сжигал добычу дотла. Даже мои слуги стали бояться меня, ибо тьма моей души затмевала их собственные.

И все же - труд не был закончен.

Я приказал сжечь все записи о моих рыцарских делах; я разрушил памятники; я вырвал страницы из книг. Я бросил свое имя в воды забвения и проследил, как оно исчезает во тьме. Кто мог вообразить, будто существо столь ужасное могло знать дружбу, любовь и славу? Рыцарь был мертв; остался только король.

И все же, после стольких лет, моя душа болела. Порой, после дня тяжкого безумия, я видел солнечный луч, что прорывался сквозь туман, и плакал; бесполезные, пустые слезы! – они сочились, как влага из воспаленной раны. Я желал любви и уважения; я получил ненависть и отвращение. Я желал спасения; я увидел, как вся земля ополчилась против меня. Я увидел, как поднимают головы герои, жаждущие моей смерти, и звук их рогов заставил мое сердце встрепенуться. Их кони вытоптали мои луга, их мечи скосили защитников моего замка. Юные сердца, безрассудные сердца; я проклял каждого, зная, что мои проклятья обратятся благословениями. Я хотел сразить их; теперь мои войска разбиты, а замок в осаде. Должно быть, ты один из них, мой друг. Я слышал твой рог у ворот; я должен спешить.

Ведь, видишь ли, сейчас я больше всего желаю жить.

Я облегчил твою задачу. Часами я пытался найти утешение в своей жизни, вспоминая малейшие радости, скупейшие дары; и сейчас я хочу остаться в живых сильнее, чем когда-либо. Проклятие обратит это желание против меня, как и прежде, даруя силу твоему мечу и меткость твоим стрелам; пусть будет так! Как стихшее поле битвы озаряется одиноким лучом солнца, что пробился сквозь тучи, так и закат моей жизни озарен неземной ясностью. Я знаю, что с моей смертью земля, наконец, узнает мир и спокойствие, каких не бывало прежде. Мое сердце дрожит от этого горького счастья. Торопись, перо, ведь это – последняя служба, что ты мне сослужишь; ты хорошо потрудилось, ты можешь отдохнуть. Торопись, мой друг; пусть твой меч будет так же остер, как меч, что сразил старого короля эльфов, и пусть твоя удача будет больше моей. Не медли; награди меня величайшим даром из всех; я здесь, я жду.

Друг мой, единственное, о чем прошу тебя: уничтожь память о всех моих победах, о всех моих кровавых успехах. Забвение – вот высшая награда, о которой я смею просить. Сотри мое королевство с лица земли, разрушь мою крепость, не оставь ни следа того, что страдание породило; пусть поля сражений порастут травой; пусть ржавчина изъест брошенные мечи; пусть пламя и страх исчезнут, как тяжкий сон перед рассветом.

Прощай, мой друг! Проклятью наступает конец, и мое сердце жаждет покоя. Прошу, похорони его в полях моей возлюбленной, ненавистной, измученной земли.

Я славно послужил ей, и она никогда не знала сердца верней.