Призрачная крепость

***
Он мне ночами мучительно снится,
Тихо тоскую, и все об одном -
Каждую старую половицу
Расцеловала бы в доме родном...
Все он простил - и судьбу, и разлуку,
Издали мудрым глядит стариком,
Терпит чужих, что приходят без стука,
И привидение под потолком:
Я прилетаю, ведомая снами,
Тихо сижу под вуалью теней...
Все, что ночами случается с нами, -
Непостижимо в реальности дней.
Воспоминания горя не знают:
Снова поют соловьи на заре,
Детство и юность опять расцветают
Белой сиренью в соседнем дворе.

             Солигалич

Этот город в детском садике
Нарисует и малыш:
Разноцветные квадратики
С треугольниками крыш. 
                1974
               
                ***
Оставить и уехать. И забыть
Закат, что был так ровен и багрян
И быстрой речки скрученную нить.
И хоровод ромашковых полян.

Уехать навсегда. Забыть о том,
Как одиноко думать и скучать,
Ногой сухие листья разгребать
В лесу холодном, гулком и пустом.

О том, что и рябину под окном
Я назвала ненужной никому…
Вот наказанье сердцу и уму!
Зачем я проклинала тихий дом?

Забыть о горьких маминых словах
Про запах дыма из печной трубы,
Затерянной в бетонных рукавах
Широких улиц, не искать судьбы…

Оставить. И уехать. И забыть.
И навсегда. И только для того,
Чтобы в лесу осеннем не бродить
И не просить прощенья у него.
                1978
             Сага

На моем подоконнике жили бумажные люди,
поступали – как я им придумала, как разрешила.
Я им делала мебель и платья бумажные шила,
украшала цветами бумажные серые будни.
За окном у бумажной семьи было «чудо Растрелли» -
замечательный вид на красивой картонной открытке.
Все, о чем я мечтала, бумажные люди имели, -
и любовь, и балет, и конфет шоколадных в избытке.

Но однажды взаправду я в этой среде оказалась
и с восторгом смотрела на парки, дворцы и ограды…

Мне до счастья бумажных людей оставалась лишь малость –
чтобы бабушка выжила после холодной блокады,
чтобы папе вернуться позволили после ГУЛАГа,
чтобы мама не слепла, в слезах штукатуря разруху, -
тут и встретиться им! И была бы счастливая сага:
Ленинград, абажур, и любимый «оскребыш» Танюха.

Так могло бы случиться, да вот не случилось. Не важно.
Здесь другая история, с видом на страшные трубы,
В пресловутых общагах утрачены гордость и зубы,
и по-прежнему призрачна крепость, точнее – бумажна.   

                *** 
Родное окошко в капроновой вязи,
За ним мои глупые мысли увязли,
Споткнулись, запутались в цвете герани,
Очерчены строго границы и грани.
Пока не вошла – есть местечко надежде:
Все будет, как было, как раньше, как прежде!

Знакомые тапки стоят на крылечке,
Румяный пирог только-только из печки,
И мне восемнадцать, и все мы здоровы,
Я снова влюбилась. В Олежку Петрова.
Соседка Наташка кричит от колодца,
А мама смеется: «Опять ей неймется!»

Зачем я лелею пустые желанья?
За этими стенами – воспоминанья,
Другой интерьер и другие портреты,
Хорошие люди. Меня только нету.
Чужое окошко в капроновой вязи,
За ним мои глупые мысли увязли.
          

Апельсин

Мама. Елка. Новый год.
Тимофей, вальяжный кот.
Пьяный папка. Винегрет.
От сестер покоя нет:
Снова борются за печь,
Где кому на печке лечь…
В елке лампочки горят,
Все игрушки – говорят.
Тот, кто в домике живет,
Медвежонка в гости ждет,
Заяц рядышком с совой
Делит скромный ужин свой.
И мерцает алый шар!
И мерцает синий шар!
А за ними виден ствол…
- Разбирай-ка, Миша, стол!

Папа – снова молодцом.
Мама пахнет холодцом,
И морозцем со двора
Пахнет старшая сестра
(посылали за дровами),
И дешевыми духами
Пахнет средняя сестра.
Все кричат: Пора! Пора!
Бьют часы. И можно сесть.
Наконец-то можно съесть
Апельсин!

Милый психоаналитик,
Мой разумный, старый критик,
Делай вывод, неспеша.
Вот и тело, и душа,
Зарвались и заврались.
Апельсинов – завались!
А все мало, мало, мало.
Так чего мне не хватало?!
 
Мама. Елка. Новый год.
Тимофей, любимый кот…
 

Подружке

Сколько разных фантазий таилось в картинах!
Про огонь и про воду, и медные трубы…
Лепестки георгинов лепили на губы
и листали страницы журналов старинных.

А родители пели на светлых полянах,
где под водочку студень, лучок и грибочки.
Мы резвились поблизости – младшие дочки,
мы любили их: добрых и чуточку пьяных.

Как умели они балагурить душевно,
только с песней грустя про «дороги-тревоги»!
Лишь с портретов смотрели как строгие боги
наши юные папы в мундирах военных.

Как вкусны были ягоды нашего Рая!
В огороде ирга, а в бору земляника
и малина с куста, что раскинулся дико
за соседским забором, у самого края…

Лучших в мире подснежников сизые кисти
на проталинах вешних в букет собирали…
Это счастьем и было, а мы-то не знали!
Улетали, как сны, календарные листья.

Нам понятно уже, где находится сердце,
про огонь и про воду, и медные трубы.
Но уходят печали реальности грубой,
если вспомнить историю милого детства.


          В бане

- Эх, плесни еще, Танюха,
Не ленись, давай! Плесни!
По спине еще, Танюха,
Свежим веничком хлестни!
Вот уж косточки попарим,
Позабудем все дела!

И мелькают в белой хмари
Красно-бурые тела,
Возникают, исчезают…
- Как, Танюха?!
- Ничего.
И как будто вылетаю
Я из тела своего.
С непривычки закружилась,
Завертелась, поплыла.
Я ли это? Что случилось?
Я живу или жила?
Только сверху мне старуха
(слышу плохо, как в бреду):
- Лезь на кутенку, Танюха,
Я тя в чувство приведу!
                1977
            
              Старая песня

«Маменька, маменька, что во поле пыльно?
Сударыня маменька, что во поле пыльно?» -
Пели мы с Наденькой, лежа на диване,
Пели мы с сестрицею, нежась после бани…

Наденька, Наденька, мы тебя любили,
Сударыня Наденька, как тебе в могиле?
- Танечка, дунюшка, поживешь – узнаешь.

Что же мне, Наденька, делать с этой болью?
Жить мне с волей хочется, а живу я с ролью…
- «Дитятко милое, что ж…   Господь с тобою».      
               
          ***
Улица Советская!
Наша радость детская,
ясные деньки!
За жуками майскими
мы гонялись с майками
наперегонки.

Где дома кончаются,
ручеек старается.
У кривой сосны
расцветали неженки –
сизые подснежники,
вестники весны…

Улица Советская,
Наши игры детские!
Прямо от реки
стрелочек угольники:
прячутся разбойники,
ищут казаки.

По Советской улице
умники и умницы
в школу шли гурьбой,
Валечка и Катенька
и Чулкова Наденька
в куртке голубой.

Где вы, где вы, девочки,
Галочки и Леночки?
Не забуду вас,
дорогие мальчики,
Коля, Славик, Ванечка,
весь «советский» класс!

Времена меняются,
всякое случается,
вянет без следа…
Улица Советская,
счастье наше детское -
в сердце навсегда.


Подарки сестрёнке

Ты помнишь?
Домой прибегали с мороза –
и губы как маки, и щеки как розы.
На полку шарфы, рукавицы в горнушки
и валенки стройным рядком – для просушки.
А сами – со смехом, порой с перебранкой
взбирались на теплую нашу лежанку
и ждали: вот мама вернется с работы…
И если пришелся тот день на субботу,
то завтра запахнет с утра пирогами
с малиной, с капустой, а может, с грибами…
Пока же – по чаше моченой брусники!
Ты помнишь весенние первые блики?
По насту ручьи молодые бежали,
кораблики-щепки мы в путь отправляли,
там были матросы и все снаряженье –
да здравствует детское воображенье!
А дальше – черемух цветенье шальное,
когда нас родители взяли в ночное…
Однажды, ослепнув от яркого света,
из садика шли и назначили лето:
тайком искупались с Аленкой и Катей.
И я оказалась в больничной палате.
Велели терпеть (если хочется в школу)
казенный халатик и злые уколы.
И вот я сидела на койке, как птичка,
когда ты меня навестила, сестричка!
Поставила рядом, взглянув безмятежно,
букет васильков восхитительно-нежных.
И даже добытые папой конфеты –
все было ничтожно в сравненье с букетом!
Ты помнишь рябину и вихрь листопада?
Про осень – выходит логично, а надо?
Печалиться рано, сестрёнка! Возьми-ка
приветик из детства – простую бруснику.
Чтоб было тепло, как на печке, и сладко,
Чтоб с близкими было все ладно да гладко,
А если порой упадет настроенье,
держись и плыви как кораблик весенний!
Чтоб сердце наполнилось счастьем и силой,
как ранней весною на родине милой.

 ***
Карандаш моей соседки
Цвет имел в то время редкий -
ярко-розовой мечты!
Новенький лежал в коробке -
для малышки тихой, робкой
был вершиной красоты.
Рядом сестры рисовали:
над домами возникали
голубые облака,
расцветала зелень дола.
Надрывалась радиола:
о реке издалека
пела Зыкина Людмила.
Быстро время проходило,
вот очередной куплет…
И теперь мы стали старше
как в той песне... ах, Наташа,
сколько зим и сколько лет!
Как любили мы, Наташа!
Все,  что было, - вечно наше -
не изменишь, не продашь.
Как мечтали мы, Наташка…
Так поднимем по рюмашке
за волшебный карандаш!

Строки памяти

1
Отец, скажи мне главные слова,
ведь нам осталось видеться так мало.
Ты реабилитирован сполна,
вот справка – будто горя не бывало!

Ты был согласен в пекло, хоть в штрафбат,
но был отвергнут френчем полу-штатским.
Твои друзья остались и лежат
под грунтом наносным волоколамским.
Твоей вины в том не было и нет.
И все же боль торчит занозой в сердце,
нелепая, как восемь долгих лет,
как чье-то злое слово - отсиделся!

Отец, скажи, за что ты любишь нас.
И предостереги, когда угроза.
И научи как жить. Без громких фраз.
Ведь и во мне торчит твоя заноза.
                1991

2
Он где-то рядом, чувствую спиной -
потомок слизи в шкуре человечьей.
Из телека свои толкает речи,
под маской друга мчится на разбой.
Его папашка обучил всерьез:
наутро грабить, вечером молиться...
А дед украдкой настрочил донос,
чтоб девушку отбить у сослуживца.
Конечно, дело было бы верней,
когда б статью расстрельную повесить:
ведь был же риск, что тот вернется к ней,
когда лишь пятьдесят восьмая - десять.
И быстренько его паршивый клон,
когда пришла пора освобождаться,
еще один скорей издал закон -
чтоб в Питер и в  Москву не возвращаться.
Остался ли доносчик на коне
или погиб, виной отягощенный?
Но внук его, неведенью покорный,
сейчас идет с портретом по стране.
                ***
Полотенца полоскала, наклонившись над водой.
-  Мама, мама, ты устала…
- Не тебе ведь, молодой.
 Развязалася косынка, показался завиток.
Накренилася корзинка, полотенца- на песок!
Только ахнули мы обе.
Глядь – я в комнате чужой.
Говорят, белье – к хворобе.
Не поехать ли домой?
                1979
***
Спи спокойно, Оленька,
В высоте нет боли -
васильки да оленёнки с влажными глазами.
Ангелочек голенький в высоте на воле
с радостью и радугой, с чистыми слезами.
Спи, моя хорошая,
отдыхай без горя
В платьице с горошками,
в изумрудном поле…
Без тоски непрошенной о земной юдоли
спи, сестричка Оленька,
в вышине без боли…

***
Смотрю на звезды: привыкаю.
Там буду плавать неспеша
былинкой малой, где живая
сосредоточена душа.