Анозыя!

Анозыя! Одна ты заменяла
лица любовниц, их лимонные уста.
Заштопывала небу губы-галлы.
вперяла в щелкопёров нас.

Преступница! Ты приходила ночью,
воруя сон и не давая спать.
Бросала на пол платьице из строчек,
вуаль. И обнажала стать.

И мы молились, плакали и пели
об улитке-улыбке и самодурстве шершней.
И Атлантидой выплывали трели,
курил в углу безвлаственный Морфей.

Все англетер-лета, утопленницы-зимы
ныряли в разговор за годом год.
Мы плакали, но взглядом обводили,
а Ты смеялась, зная наперёд

       про бабочку-ханжу,
       мещанство муравьёв,
про муху мусорную и её "жу-жу"
- воспитанницу царства мхов.

Ты говорила, как приходила к Данте
и пела Мандельштаму колыбель,
на память Ты дарила сахарные банты,
"А у кого их нет - тому не верь!"
И уходя, не запирала дверь.

Я узнаю тебя во бряцаньи лобзаний
любовников и в песне стад,
в свирели Бахуса, вакханок в его длани,
в последнем обращении Христа.

Я тебя знаю! В венецианском карнавале
ты не в толпе - везде! Ну же! Рубцуй!
В шкафу скандалы! Платьев - за существованье!
Утопленное детство помнит поцелуй
твой...

Анозыя! В пещере детства нарядилась
нам вечною женой и обожгла уста -
наследье зверей и птиц белокрылых:
не горла, а горны - чтоб петь не устать.