демон

из-под разрозненных ущелий — его, моих, тянулся дым. среди наскучивших безделий, возни, греховностей на теле, он привлекал к себе иным. он полз по землям, я - пал с ним. что в полусне, что в полузнанье, с подач расчетливых стараний (но не моих, он так решил), за гранью, может, и на грани: там, где болело, я зажил. я чуял тот душистый ладан — и даже где смердило гадом — он отчего-то все глушил. он под вуаль свою тянул, неспешно, лихо убеждал, не то востоком, не то ветром свое дыханье отдавал. глаз мой был ясен и велик, покуда та вуаль струилась, я клок тумана, в реках блик, я — весь, я — всё, и это билось. я видел всех, никто — меня, и вопрошая я прильнул: к его краям, к его цепям, и в них едва не утонул. тогда я подхватил шелка и пронеслись они чрез руку, бежали сквозь. я не дышал. без воздуха дивился трюку. и вот я вниз спустил свой взгляд, он был гневлив, нескупо злачен, и в этот миг, что стал как яд... я понял — мы теперь прозрачны. и я, и он, как песнь слились, под войлок, не под шелк вместились. с его веленья мы закрылись...

но я познал его чуму: средь черных глаз густой истомой бурлила горькая печаль,
она сдалась в конце ему, предавши ледяной грааль. природы корь его сваяла, насмешка, грубое виденье, он предо мною не стоял, а пал без шансов на спасенье. замёрз в губах его ответ, строга и так привычна темень:
у ног лежал ошибки свет — мой нежный и кровивший демон.

***
так я стоял: его чело
уж больше не было родным; прослыл пропащим я, взращён
и вскормлен помыслом иным.
едва ль для них исчезнув, я
воззрел к себе
и плоти рвань меня склонила к смешной мольбе.

но все ж я есть и мог себя коснуться — вонзивши прорезью оскал зеркал!
покуда дождь макушку трепетал — я в кровь свою силился окунуться.

и вот он я — как встарь! и даже боле,
чем был; но им не углядеть.
я побывал, казалось бы, на воле,
но призван не свои я песни петь.
с невинным визгом, оглушая
весь люд честной,
я весь терзался, признавался,
что я живой, —
но так ли? будто бы шептав,
сойдя к коленям ангела былого,
поджал я губы, искоса признав:
не стало, не было меня такого.
покуда изгнанный корпел со мною
как мать с капелью молока,
будто бы царь, струня как трою,
жизнь далека.

тотчас среди ущелий мокрых,
густых, промозглых и витых,
я распластался ломаной змеею
и я затих.