Полуфинал Турнира поэтов на стихире

Попросили выставить подборку, с полуфинала "Турнира поэтов". Вот, выставляю.
Заодно всем огромное спасибо за интерес и добрые слова!


Триаж

Со своей свечой не ходят, куда не велено.
Стучу по дереву, тру по воску.
Медленно, нехотя, но уверенно
Из-за кустов появляется труповозка.
Как будто старую плёнку перемотали.
И даже пресса, как никогда, прохладна.

Это в Италии, братцы, это в Италии.
А у нас всё ладно.

Подумаешь, два века закоротили,
Какие-то там графики и картинки.
Посидишь недельку на карантине,
Сменишь валентинки на карантинки.
Плакаты "мой руки" в цеху на заводе висят,
В офисном бункере степлеры мышь хоронят.

Это кому за восемьдесят, за восемьдесят,
А нас не тронет.

Где-то в детской по стенкам бегает Соник,
Чтобы не разбудить, ступаю на половицу.
Мне половина от завосемьдесят - засорок,
Значит и умирать наполовину.
Из труповозки люди в испуге выбегут,
Маски наденут, поржут, до дома подбросят.

Это меня не выберут, нас не выберут,
А вас не спросят.


Два капитана

Не горят ни рукописи, ни Римы.
Наши двери в веру неотворимы.
Если ты Гримо называешь Гримо,
Значит твой французский как мой урду.
Ничего, что голос не столь уверен.
Наши двери в веру - не наши двери.
И когда по вене течёт Каверин,
Я почти что знаю, когда уйду.

Если мы взметнёмся с плавучей миной -
Хорони лишь тело, а дух кремируй.
Капитаны правят плавучим миром,
Разделив столицу на бак и ют.
Их матросы знают, куда податься,
Их невесты знают, кому отдаться,
Их расклады знают, когда раздаться
И во что одеться, когда убьют.

Закрывает звёзды небесный парус,
Я держу штурвал, ни о чём не парясь.
У Харона платы со средний палец -
На четыре глаза один пятак.
И грядущий день ожидая судный,
Он жуёт свой ужин, простой и скудный.
Он и сам когда-то покинул судно
Одновременно в девяти портах.


Во дворе

Вроде бы тем же деланы,
А всё равно иные.
Взрослые - чёрно-белые.
Дети - цветные.

Взрослые ходят, шаркая,
Лица в асфальт закатаны,
А у детей шарфики
Соперничают с закатами.

Взрослые аккуратны,
Прячут улыбок вытачки,
Одалживаются у радуг
По капельке да по ниточке,

Только дворы не верят им,
Дворы не просят пощады.
Дворы распахнуты веером
Детских площадок.

С радугой счёт ничейный -
Домик в кобальт окрашен,
Выплеснут на качели
Школьный набор гуаши.

Жизнь не бывает горькой,
Счастью не быть залётным,
Если сияет горка
Розовым и зелёным,

Если даже под вечер
В мордашках непромокаемых
На батутах - подсвечниках
Прыгают огоньками.

И как бы мы там ни ныли,
Какой бы мы кадр ни вырезали,
Дети - цветные.

Пока они в нас не выросли.


Менгеле

Божьи мельницы мелют ужасно медленно,
Потому и не смелется ни черта.

По Сан-Пауло шествует доктор Менгеле,
Перед ним - два железных его креста.

И усы на пробор, и шаги не грузные,
И улыбка, как пробный косой надрез.
И ему заменяют кресты нагрудные
Не по тяжести лёгкий наспинный крест.

Пощёчины ветра срываются с кожи гладкой,
Крики людей и чаек сливаются в общий шум.
Он протягивает бразильскому мальчику шоколадку,
Как в Освенциме заживо препарированному малышу.

В календаре обычные бытовые хлопоты:
Зайти к парикмахеру, присмотреть подарок жене.
А на ком ещё ему было ставить опыты,
Если не на цыганах и жидовне?

Медузы на пляже, как трупы в газовой камере,
А он бы слетал в Мюнхен или Берлин.
С лекцией о том, что глаза останутся карими,
Сколько ни впрыскивай в них подотчётный адреналин.

В мире давно битлы, над миром давно Гагарин,
Время - не вершит ни арест, ни суд.
Бразильское небо мечтает стать из синего карим,
Не в силах поторопить инсульт.

Нам щадящими дозами смерть отмерена,
Нам кино про войну - как души массаж.
Всех хороших спасёт капитан Америка,
Всех уродов однажды найдёт Моссад.

Фотографии жертв и казённой мебели -
Мы успели в музей превратить тюрьму.
На экскурсию вряд ли приедет Менгеле -
Он и так это видел. Зачем ему.

Только правда не в том, чтобы всем и поровну,
А в инъекции, пуле или петле.
Если боль превращается в китч и порево,
Значит, что-то не так на моей земле.

И пока мертвецы - пятаки разменные,
И пока на добро не хватает зла,
По Сан-Пауло шествует доктор Менгеле
И за ним два железных его крыла.


* * *

А ты ожидал, что Питер встретит дождём
И лютым холодом, так, чтоб до самых жабр.
Вагон не спешит, он просто тебя не ждёт.
Ему плевать, что ты не готов бежать.

Закат сегодня красавчик, закат - пижон.
У солнца ещё дела на той стороне.
А небо накинуло розовый капюшон
И выглядит чуть моложе и чуть стройней.

И мир - пограничник, вчерашним тобой рождён,
Пришлёпнет своей печатью твою печать.

А ты ожидал, что Питер встретит дождём,
А он решил вообще тебя не встречать.


Ной

Морщинистая скатерть в пятнах рыб,
Пора за стол, пожалуйста, коллега.
Безудержно плодятся комары
В щелях ковчега.

Довольный гул пронёсся по рядам -
Профессор пьян и опыт неподсуден.
Придонный ил течёт по бородам
Других посудин.

Уходит голубь дроном в полутьму,
В ночник луны на двести сорок люмен,
И Ярославной плачет по нему
Голубка в трюме.

Пророкам не пристало бунтовать,
Когда бы не количество полосок,
Когда бы не проросшая трава
Из влажных досок.

И капитан невыносимо рад,
Танцующий по палубе в халате -
Ему уже не нужен Арарат,
Ковчега хватит.

Что царствие - земное ли, иное?
Проблемы бога не волнуют Ноя.


Пустяки

Нам далеко до бесов и седин.
Трамвай идёт, как смена поколений.

Трамвай идёт. И девушка сидит -
Глаза в айфоне, дыры на коленях.

А за стеклом небесные огни,
Охранники, увы, не оплошают -
Нас там не ждут великие они.
Точнее, ждут. Но нас не приглашают.
У них то перекур, то перерыв,
То пьянка, то гуляние по рельсам.

Я не найду, и гуглы перерыв,
И джинсы под коленями порезав,
Ни слов таких, ни выдохов таких.
Мне до великих, как душе до плоти.

Трамвай идёт, и это - пустяки.
И жизнь идёт.
И девушка напротив.