оды простым вещам мама

мама на рыбах клюет,
сопрягает нечто  в действии.
где кукловод,
где титры за витриной,
где божественная уборщица в
потрескавшемся халате?
руины зачтены в присутствие,
и, строго, в немыслимом
надзоре, мама созерцает,
приближая нынешнее мановением
тленного пальца.
где ее взор?
где ее руки поверх доспехов
в крестовом походе созерцания?
руки ее бренны,
как и рухлядь эта блаженная на бумаге.
за спиною ее:
отчетливые видения дворцов,
ночлежки за полкопейки,
осиротевшее одиночество,
укрытое стержнями
сошедшего с ума города.
один этот блаженный еретик -
скудоумный, оплеуха в мазне,
шоколад на жердочке,
шизофрения в искре,
в памяти -
у нее под крылом.
витийствует он,
подобно прядям пера,
соскребает нынешнее
с прошедшего и грядущего.
один сплошной сквозняк веет маме в лицо,
пустыня ей приют и хижина родная,
небо ее - атомное небо,
атомные глаза,
атомное сердце -
железным пламенем держит
она свое обнаруженное тело,
превозносит хвалу
в проснувшемся,
истязает эти навзрыд
катящиеся слезы.
одно пламя в ее груди,
пламя ее одно всегда.
кто в нынешнем ее
одиноком ,
кто за ее дверью,
кто в ее сердце,
исколотом,
израненном,
избитом,
исхлестанном,
кто в ее сердце,
кто???
немое ее настоящее приглушенно отвечает,
стонет оно,
распознанное,
исковерканное,
отторгнутое чревом.
кто за спиной,
кто прихрамывает на одну ногу,
кто в пламени,
кто в груди, кто?
кто снимает руку с очей созерцания?
одним немым шепотом
веет ветер,
шумит дождь,
дрожат губы.
шизофрения стучится в двери,
рокотом вселенского месива
стучится она,
подобно молчанию рыб и
морских глубин,
подобно молчанию высот.
стучится молчание в двери -
кто ему ответит?
за дверями стоит тело -
что нам до него,
что оно, удрученное,
жалкое,
расколотое,
развороченное
реальностью?
примем же его внутрь,
накормим, обогреем,
и в немыслимом усилии уложим спать.
ночь притаилась отныне за дверью.
ночь ждет свою болезнь.