Северный ветер в саду Сиянии. Глава 8

 
– Почему? А папа сказал, что сам принимал нас, то как?
– Да, я вот вспоминаю встречу с дядей Ярославом, нет встреча была случайной. Действительно случайной, а может, и нет. Ведь я должен был ехать совсем по другой дороге, а свернул на эту, она и длиннее, чем по которой всегда ездил. Это что? Провидение?
Под дождем было не разглядеть друг друга, ливень был, как из ведра. Но когда я его пригласил в машину, вот он на меня взглянул, смотрел внимательно и с удивлением. Гриш, а ты не сможешь влезть в то прошлое, где мы рождались? Ведь ты-то там был.

– Не знаю. – Братья посидели немного и услышали голос Оли,
– Братики вы где? Куда вы спрятались? У нас готово всё на столе.
– Мы здесь, сейчас руки помоем. – Ответил Миша. Братья вышли из гаража.
– Ладно, позже разберёмся. А может напрямую спросить маму?
– Ты что? Чтобы с ней опять такое произошло? Выдержит ли её сердце. Вот бабушка Валя, когда следом пришла, мама была ещё в без сознательном состоянии, что-то говорила о раненой душе. Приговаривала,
«Ах, раненая душа, сколько же можно тебе испытания давать?»
– Я не слышал.
– Она тихо говорила, а я рядом стоял. Может она, что знает? –
Гриша включил кран, вода потекла, журча, билась о раковину, он закрыл глаза, плеская на лицо водой, в брызгах он увидел шумную реку среди больших деревьев, он отпрянул от раковины.

– Ты что? Гриш? – Спросил его брат.
– Ой, да что сегодня со мной? Какое-то видение появилось.
– Какое Гриш? Скажи, может, как раз то, что нам нужно?
– Братики вы скоро? – Услышали они голос Ирины. –
Мамочка, какая ты красивая, мамочка наша любимая. – Продолжила она.
Братья оглянулись, Сияния подошла к столу, вместе с внуками. В красивом голубом платье. Длиной до середины икры с пышной юбкой. Они помнили, это платье ей его привез отец из поездки.
– Помнишь? Мы уже почти взрослые были. Как мы радовались, когда мама надела его, и закружилась. А папа ещё запел парам, парам, что-то из Матье Мирей. Папа знал французский, и повёл маму в вальсе. И мы кружились возле них. Ты ещё Ольку подкинул тоже в танце.

– И где же наш отец? – Произнёс печально Миша. – Как я по нему скучаю, как же не хватает нам его.
– Да, Миш, очень не хватает нам всем его. Тебе ещё не рассказывал,  я ведь послал запрос снова в федеральный розыск и нанял уже специальную группу, они будут заниматься нашим делом. И уже начали, вчера прислали мне.
– Отца надо найти. Обязательно.
– Кого найти? – Спросила Зоя, подходя к ним.
– Папу, Зоенька, папу. – Целуя жену, ответил Миша.
– Так переодеваться будите? Смотрите, мама, у нас красивая какая.
– Пять минуток подождите, и мы готовы.
– Мамуленька ты красивее всех, родная наша мамочка.
– Это я нашла бабусе платье. Я. – Гордо ответила Леночка.

Верещагин сидел возле окна, что выходило во двор Сиянии, держа чашку с чаем, медленно отпивал мелкими глотками и смотрел в небольшую щёлку не плотно закрытой шторы. Смотрел и с горечью думал.
«Вот все мои родные там, любимая Сияния, и дети любимые, за несколько дней, что гостил у Миши, познакомился со всеми. И полюбил их, из сердца не вырвать. И вот сейчас сердце то сжималось, то словно разрывалось, не подойти к ним, не обнять их, и в глаза не посмотреть. Сияния, боже, какая же, ты красивая, Сияния. Голубое платье и причёска, как тебе это идёт, богиня, моя».
Он услышал, что теть Валя вышла во двор, села на лавочку под окном.

– Тёть Валь! – Услышал он Сиянию. – Идите к нам, мальчики помогите бабушке Вале, Паша принеси с крылечка, кресло и подушку не забудь.
Веселье продолжалось, была музыка, танцы, братья и Паша, по очереди танцевали с матерью. Вытащили старенький магнитофон, где были песни мамы и папы, нашли эти песню, что пел отец, танцуя с мамой.
Сияния радовалась до слёз и хохотала счастливым смехом,
– Мальчики, вы откуда такое вытащили, я уж и забыла об этом.
Слышал Верещагин.
– Мамочка, а мы помним, как папа пел тебе эту песню и танцевал с тобой.

«Ох, как бы её сжал бы в своих объятиях». С тоской произнёс Верещагин.
Но вот праздник закончился, бабушку Валю проводили домой, детей уложили, со стола стали убирать, но Сияния произнесла.

– Девочки мои, идите отдыхать. А мне вовсе не хочется спать, я ещё посижу, песню папину послушаю, а затем уберу всё. Куда мне торопиться, мне три дня дали выходных. Так что мы с вами и наговоримся и навеселимся, и я успею и выспаться.
– Хорошо мамочка. – Ответили невестки и дочь. –  Мы спать. Дети спят, мужья тоже улеглись, и мы пойдём.
– Идите, идите девочки, мои, доброй ночи, а ещё посижу.
– И тебе доброй ночи, мамочка.

Сияния сидела за столом, и перематывала плёнку магнитофона, нашла песню и убавила громкость на минимум, лишь слышно ей. Сидела и наслаждалась, они часто с Володей танцевали под эту песню. Сидела долго, на сердце успокоилось, она вздохнула и тихо произнесла.
– Надо жить дальше.
Вдруг она почувствовала руки на своих плечах, она вздрогнула, почувствовала тепло и аромат Верещагина. –
Верещагин, и для чего ты пришёл?
– К тебе, моя любимая, к нашим детям.
– Это мои дети, мои и Володины.
– Согласен полностью с тобою, не спорю, но они и мои и Оля моя.
– Не выдумывай себе, Верещагин.

Она сбросила его руки и встала, повернулась и встретилась с его взглядом. Взглядом искрящих изумрудов, отсвет фонаря, что висел невдалеке, придавал им сияние. Они сияли нежностью и любовью. Он обхватил её, прижал к себе.
– Сияния мы взрослые люди,
– Взрослые, даже через чур, взрослые и поэтому надо держаться подальше друг от друга. – Она освободилась из объятий. Продолжила. – Есть хочешь? Ты ведь голодный. Чувствую, у тебя с утра во рту ничего не было.
Он счастливо улыбнулся, тихо рассмеялся и произнёс.
– Чашка чая, у тёть Вали, больше ничего не хотелось.

– А почему ты у тёть Вали?
– Хочу быть ближе к вам. Ты же не пускаешь меня к себе.
– Ещё чего. Садись, ешь, правда, всё остывшее.
– С твоих рук и остывшее будет в сладость. – Нежно улыбнулся Верещагин.
– Ещё чего, у самого руки есть. – Строго ответила Сияния.
Верещагин сел за стол, а Сияния взяла тарелку, вилку, пошла, сполоснула под краном, протёрла салфеткой и поставила перед Верещагиным.
– Ешь, а я пока пустую посуду отнесу в дом.
Составила на поднос и понесла в дом. В доме тишина.
«Спят, спят мои любимые детки».

Подумала Сияния и тихо прошла на кухню, поставила поднос на столе, посмотрела в окно, открыла его, чтобы второй раз не заходить, а поставить на подоконник. Посмотрела, как Верещагин уминает, хоть уже и что-то и остывшее, но видно кушает с аппетитом.
– Проголодался бедняжка. – Тихо, еле слышно рассмеялась Сияния.
На веранде щиток, откуда распределяется электричество и по дому, и на улице. Нашла автоматы. –

Я здесь этим никогда не пользовалась. – Прошептала Сияния. –
Но где-то здесь есть регулятор яркости освещения для улицы, Володя делал, чтобы иной раз посидеть в полумраке. Ага, вот, кажется, эта кнопка, ну если вырублю всё, мальчики исправят.
И она повернула в одну сторону, посмотрела в окна веранды, свет на улице стал ярче, что Верещагин обернулся. Она рассмеялась и повернула в обратную сторону. Сделав приглушённый свет. – Вот так подойдёт. –
Шепотом произнесла, закрыла щиток и вышла из дома.

Собственно, кто нас увидит? Дети спят, с улицы высокий забор и увит розами, с другой стороны сплошной забор Володя сделал, и высокий. Лишь тёть Валя может увидеть, да она вероятнее всего догадалась, кто он на самом деле.
Сама мне о сне говорила и на него указывала. Действительно Гришенька с Мишенькой очень похожи на него, особенно когда он был молодым, а здесь, скорее всего шрамы мешают. Но глаза-то одинаковые.
Она подошла к нему, садясь рядом на скамейку, коснулась его плеча, что он вздрогнул и перестал кушать, повернулся к ней.

– Ты кушай, кушай, Верещагин, не отвлекайся.
Музыка продолжала тихо литься песней, голосом Караченцова «У людей сплошные свадьбы, у меня сплошной развод» Сияния тихо рассмеялась и выключила магнитофон.
– Почему? Пусть поёт. У вас такие старые песни сохранились.
– Это наш первый магнитофон, Володя купил, там есть ещё и записи детей их детские песни.  Лепет разный их, Володя любил записывать их. Только на какой дорожке не помню, здесь их четыре. Однажды чуть не размагнитилась плёнка, так Володя возил в мастерскую. Сохранилась. Потом другой купили, затем мальчишкам отдельные, Оленьке тоже. Баловал он их, всё, что им вздумается заполучить, всё покупал. Все их капризы знал всегда, о чём они мечтали, всё исполнял. А я вначале сердилась, а потом думаю, пусть балует, всё равно вырастут такими, как Володя, пример был перед глазами.

Верещагин вздрогнул и согнулся от последней фразы, укол был болезненным в сердце. Другой человек был рядом с его сыновьями, другой, не он. И совершенен он в их глазах. Он и никто другой.
Вспомнил, как Миша рассказывал об отце, как сияли его глаза счастьем и любовью.  Этого не изменить, подумал Верещагин, это надо принять. И чем скорее я его найду, тем скорее всё проясниться с нами.

– Сиянюшка, спасибо за ужин, так вкусно было.
– Да, на здоровье, девочки готовили, не я.
– Всё равно спасибо и девочкам, и тебе.
Он осторожно протянул к ней руку и обнял её. Она не отстранилась, просто тихо сидела. В её сердце всё перемешалось. Знает точно, она Володю любит, но Верещагин. Ах, Верещагин, Верещагин.

Из глубины её сердца, словно цветок, красивый цветок в замедленной съёмке вырастал, и бутон его медленно, медленно раскрывался, той волнительной любовью юности, которая не успела познать нежность счастья. А лишь жестокость исчезновения любимого и ужасную жестокость напавших на неё насильников.
Из этой жестокости ей долго приходилось выходить, вылезать в буквальном смысле, оставляя там своё прошлое. Словно кожа её сдиралась, медленно нарастала другая, под ласковым и мудрым взором Владимира, с его ласковыми руками, как у папы, в дальнейшем стали самыми любимыми руками в её жизни. Он возродил её, раскрыл в счастливой жизни, лет десять понадобилось, чтобы вырасти и обрасти счастливой новой кожей.

И вот сейчас она ощутила что-то новое, или давно забытое старое. Её сердце затрепетало, а в мозге просигналило. – Опасность!
Она резко вскочила и отошла от скамейки. Верещагин тоже встал, подошёл сзади и вновь обнял её и крепко прижал её спиной к своей груди. Она трепыхнулась, но затихла в блаженстве, ощущая его жар, твёрдость его мышц, ощущая его аромат, почти такой же, как и в юности. Волнительно и приятно.

– Не бойся. – Услышала в самое ухо. – Я не причиню тебе ничего такого, отчего станет стыдно утром. Не волнуйся, любимая Сияния, просто расслабься и побудь в моих объятиях, мне так волнительно приятно держать тебя, просто держать в объятиях.
Он поцеловал её в затылок, утопив своё лицо в её причёске. Так они стояли в тишине, слушали тишину, а может и воспоминания сердец своих.

Миша, проснулся, запершило в горле, захотелось пить, осторожно встал, вышел из комнаты, вошёл в кухню, света не было. Обычно яркий свет от фонаря, что возле бани, попадал в окно и в кухне можно и не включать электричество, чтобы напиться воды. Удивившись, отчего это не происходит, подошёл к окну, оно было распахнуто, и он высунулся из него, огляделся и увидел маму в объятиях дяди Ярослава.

– Вот это да! Хо! – И забыв попить воды, побежал в комнату, где спал Гриша, тихо постучал и чуть приоткрыл дверь, шепотом позвал его. – Гриша!
– Тебе чего? – Спросила Ирина.
– Спи, Ириш, спи, мне Гришу. Толкни его пусть выйдет. Да побыстрее.
– Чего тебе? Вышел Гриша уже сонный, взъерошенный, позёвывая. –
Только уснул, что хотел?
– Идём скорее.  – Схватил брата за руку, потащил на кухню. – Смотри. – Указывая на окно. – В сторону стола посмотри.

– Ох, ты! – Произнёс Гриша. Несколько секунд смотрел на маму и Верещагина, затем повернулся к брату и тихо произнёс. – Вот это дааа!
Выходит, что? Он точно ей не брат?  – Он запустил свои руки в свои волосы, поерошил и без того уже взъёрошенные ото сна волосы, затем провёл ладонями с затылка и по лицу. – Был бы брат, ещё днём бы была встреча. А может уже была до нас? Как ты думаешь? Миш?
–  Интересно откуда он здесь? И с каких пор здесь живёт?
– И, как он узнал адрес наш деревенский, мы ведь не говорили. Ты ему не говорил? Нет? А может, говорил, да забыл?

– Нет, что я тебе, амнезийный? Может, наши кто? Но Зоя никогда бы не сказала, не посоветовавшись со мной. Постороннему человеку….. – Он покачал головой отрицание. – У меня вообще ничего не укладывается в голове. Может Оля и Павел?
– А зачем? Вот интересно-то? С тех пор, когда он был у нас, и уехал, прошло три месяца, если я не ошибаюсь.
– Да, два, даже чуть более. А вот встреча его  со мной действительно случайна? Выходит, что он искал нас?
– Как это говорят, ничего нет случайного, когда-то и встречаются те, кому это очень необходимо.
– А всё же случайно, я ведь мог поехать по другой дороге. Гриш, ты ничего не видишь? – Спросил брат, наливая воды из графина в стакан, в горле его ещё больше запершило, пересохло так, что слова трудно произносить. Залпом выпил воду.

– Фуох! У меня тоже в горле пересохло, дай-ка и мне воды. –
И тоже выпил залпом. – Ндааа! Сейчас попробую. Как же настроится? Я же говорю, такое у меня впервые. Даже не знаю, что это вообще такое. Надо через что-то, через воспоминания, у меня получилось, я вспоминал. А что я вспомню, если меня тогда ещё не было.

– Вы чего не спите? Да ещё в темноте сидите.
– Тихо Зоенька, свет не включай, не надо. –
Видя, как она пошла к выключателю. – Не надо Зоя, и ты иди спать, иди.
– О чём это вы весь вечер шептались? Да ещё времени не хватило вам, ночь задействовали.
– Зоя, а можно мы завтра расскажем?
– Ну ладно, как скажите, но имейте в виду, всё равно я не отстану.
– Расскажем, расскажем. – Выпроваживая жену, Миша закрыл дверь. –
Может, завтра поговорим с мамой осторожненько? – Обратился к брату.
– В любом случае надо всё выяснить. А что если он в действительности окажется наш отец? Что будем делать?

– Ничего. У нас один отец, и это наш папа Владимир. Но выяснить всё надо. Маму жалко, ей видать трудно. Что уж там произошло тридцать лет назад?
– Не знаю, как ты Миш, а для меня единственный отец, тот который сам принимал меня при рождении, я это сам ясно слышал его слова.
Гриша сел на кухонный диван, откинулся на спинку и закрыл глаза.
–  Ох, произнёс он, а я попробую через тебя пройти.
–  Как это?
–  Не знаю Миша, не знаю, дай руку твою мне.
–  Какую?
–  Любую, мне соединиться надо.
–  Гриш, ты меня удивляешь, больше чем мама. Ты сканер что ли? – Подавая брату руку. – Или прибор ночного видения? – Рассмеялся Миша.

–  Давай, молчи, и думай о маме и вспомни, какого ты себя помнишь, самого маленького.
–  Я не могу вспомнить себя совсем маленького, а  вот фотки помню. Папа нас всегда же фотографировал.
– Давай, ту фотку, знаешь, где трое лежим, Оля между нами совсем, совсем малюсенькие, мама говорила, это самая первая фотка наша. Вспомнил?
– Да. Миша засмеялся. О, ожили.
– Что тоже увидел?
– Да. Интересно, интересно.
– Заходи в себя.
– А какой я? Справа Оли, или слева? Всё нашёл себя я слева.
– Точно.
– Я ничего не вижу, кроме какого-то леса и избушки какой-то.
– Рядом пенёк, на пеньке корзина с ребенком. Но не я.
– И не я, значит мы ещё в маме, вижу, как-то не обычно. Это что же получается?  Оля была, а мы нет? Это как? – Миша отпустил руку брата, встал, налил ещё воды и выпил залпом. – У меня в сознании ничего не укладывается. Мало того, что этот дядя или кто там появился, так ещё и Оля была родившая, а мы нет. Ты тоже видел Олю?

Гриша кивнул и протянул руку. Миша подал ему стакан с водой.
– Вот это круговерть! – Произнёс Гриша, после того как выпил воду. – Может, отдохнем, пойдём, у меня в голове звон такой, что никакого уже соображения. И откуда эти видения? И, как они появляются? Что это вообще такое? А Миша?
– Да, откуда я знаю?! Но мы по документам ведь ровесники с Олей. Родители утверждали, в один час родились, с перерывами в 10-15 минут. Оля ещё гордилась, что она старше нас. И всегда день рождения праздновали, мама всегда целовала и говорила. «Вот и ещё на годок старше стала моя святая троица». И папа говорил.
«Растёт, растет наша троица».

У меня каша в мозгах. Пойдём спать, а завтра снова подумаем над этим. Миша встал, подошёл вновь к окну и продолжил. – Стоят, по-прежнему так и стоят, без движения.
Гриша тоже подошёл, смотрел на мать и Верещагина. Произнёс.
– Я думаю, он благородный человек, не позволит что-то себе лишнего над мамой. Как ты думаешь?
– Если бы хотел, то уже бы сделал, а они стоят и даже молчат, не слышно ни шепота и ничего. Всё же я хочу осторожно спросить маму завтра.
– Уже сегодня, время-то третий час. Утро настаёт. Пойдем, отдохнём. Всё же, действительно, не зря пословица есть такая, «утро вечера мудренее» Зоя сейчас будет спрашивать. А, скажу, спать хочу. Утром расскажу. И в это время услышали в ночи, что оба замерли.

– Верещагин, иди-ка ты спать, время уже совсем позднее.
– Скорее всего, раннее Сиянюшка, заря загорается. Ты устала?
– Немного. Хотя какой немного?  Ты мне хороший стресс устроил, два дня уже не выхожу из него. Братья переглянулись с удивлением.
– Два дня? – Тихо шепотом задали друг другу вопрос.
– Прости Сияние моё, прости. Но надо детям сказать всё же
– Как ты это представляешь? Верещагин? – С болью спросила Сияния.
– Сияния, я не претендую на место Владимира, нет родная моя, нет, пусть будет так, как есть. Я же понимаю, что меня не сравнить с Владимиром, но рассказать, что я есть, что я существую, надо. А Владимира я обязательно найду. Сиянюшка, найду. Тебе помочь со стола убрать?

– Да, что убирать? Кушать хочешь ещё?
– Нет, любимая, я ещё сыт, вкусно девочки готовят.
– У нас и мальчики умеют.
– Ну, все в меня.
– Не льсти себе, Верещагин, у них другой был учитель. Всё уходи, из окна тёть Валя уже больше часа наблюдает за нами.
– Теть Валя хороший человек.
– Ты даже не представляешь на сколько. Всё иди, иди иначе я рассержусь.
– Сияния, можно я тебя поцелую?
– Ещё чего? Ты оборзел? Верещагин? Ты ничего не путаешь? Не равняй пятнадцатилетнюю девочку и сегодняшнюю меня. Очень большая разница, да ещё с такими учителями.
– Пятнадцатилетнюю? – Шепотом переспросил Гриша. – Миш ты слышал? Тот лишь кивнул головой, судорожно глотнул воздух.
– Это же сколь…
– Тихо давай послушаем.
Продолжение следует....
Таисия-Лиция.
Фото из инета.