Прощёное Воскресенье

Пролог

Рассказ Посвящается моему прадеду, протоиерею Димитрию Синклитскому, расстрелянному 9 апреля 1938 года в день Похвалы Пресвятой Богородицы в Ленинграде. Подробности его жизни к сожалению нам неизвестны, но мы знаем о его мученической кончине. В сюжет добавлены вымышленные имена, картина происходящего нам так же неизвестна, но так могло бы быть, судя по тому, как это происходило с другими новомученниками и исповедниками Церкви Русской. Близких родственников сослали в Среднюю Азию, приказав забыть батюшку и сменить фамилию.

Глава 1. Прощёное воскресенье

Утром первые петухи уже драли горло, кто кого перекричит. Отец Димитрий стоял на молитве вычитывая положенные перед Божественной Литургией каноны. Все бы казалось хорошо и спокойно, но на сердце у батюшки не было мира. То и дело всплывали перед глазами картины арестов священников из соседнего села. Отец Димитрий был не из трусливых, но душа болела за матушку, детей и маленьких внуков. Батюшке шёл седьмой десяток, на своем веку повидал он многое, но, сейчас происходили страшные события, о которых предупреждал Сам Христос в Евангелие. Брат пошёл на брата, сын против отца, отец против сына...
Вот уже двадцать лет продолжались повсеместные безвинные кровопролития. Арестовывали духовенство, клириков Церквей, активных православных христиан, тех кто не отрекался от Христа, кто до конца шёл своим тернистым путём к вечной славе. Казалось бы, ещё совсем недавно народ Божий торжественно, на государственном уровне праздновал открытие мощей и прославление в лике святых преподобного Серафима Саровского. Что могло помешать, повредить вековому образу жизни Руси? Но, такова была воля Божья о России.
Теперь же, люди жили в страхе и ожидании, что за ними придут ночью и арестуют. А могут и без ареста, расстрел на месте. Большевики чувствовали безнаказанность, власть и вседозволенность затмевала им глаза. Глумились над Богослужением, издевались над пожилыми священниками. Вспомнил он, как в одном селе, бывшие семинаристы в пьяном виде зашли в алтарь и облачившись в священнические ризы, "причащали" людей самогоном. Кто посмел отказываться, расстреливали на месте.
Батюшка Димитрий чувствовал, что придут и за ним.

-"Но лишь бы не тронули семью. Пусть меня, я то пожил, да и пора мне уже к Богу. А мои любимые детки, внучки, как же это?"

Отец Димитрий уже, как бы вслух говорил эти слова. Потом спохватившись крестился и продолжал молиться.
Тихо мерцал огонёк лампадки, и ничего в этот миг не предвещало беды. Закончив, батюшка начал собираться к службе. Одев зимнюю рясу и скуфью он залез в огромные валенки и перекрестившись вышел за дверь. На улице еще было темно, снег похрустывал под ногами и на лице отца Димитрия появилась улыбка. Вспомнилось, как в детстве они с братом старались встать раньше отца и первыми прийти в алтарь, чтобы приготовить всё к службе. Они бежали по хрустящему снегу, поскальзываясь и падая, но с весёлым смехом не чувствуя боли вставали продолжая бежать наперегонки. Первым делом надо было согреть воду для священника, чтобы тот мог умыть руки и лицо. Затем, возжечь светильники на семисвечнике и приготовить Богослужебные просфоры.
Когда приходил батюшка, то завидя трудолюбивых алтарников, всегда приговаривал:

-Оооо, какие молодцы и не спится ведь вам! Ну, с таким трудолюбием к храму Божию, наверное батюшками станете?

Отец Димитрий уже подходил к храму. Воспоминания детства растрогало его и перед глазами поплыли лица родных, знакомых, учителей и наставников, многих из которых уже не было в живых.

-Надо бы помянуть. Обязательно, - пробурчал он, войдя в ограду Успенской Церкви города Боровичи.
Навстречу ему выбежал старенький сторож Семёныч, ковыляя на больную ногу и протягивая руки под благословение:

-"Батюшка, отец Димитрий, благослови!"

Священник на ходу перекрестил Семёныча, и спросив, как прошла ночь, зашагал по лестнице.
Успенскому красивейшему храму было уже около ста лет. Он являлся центральной кладбищенской Церковью Боровичей. В 1931 году храм уже потерпел вмешательство властей, разрушили колокольню и кирпич пустили на постройку больницы, которого всё равно не хватило, а так же отобрали колокола.
Всё это очень подрывало здоровье батюшки, который радел о храме Божьем и всеми силами отстаивал его перед властями. Но, натиск со стороны все время усиливался, как будто заноза была им Успенская Церковь и не давала покоя.
Перекрестившись тремя поклонами, отец Димитрий снял с себя верхнюю одежду и отправился к алтарю. Батюшка встал перед Царскими вратами, одел епитрахиль и в пол голоса стал совершать входные молитвы. По окончании их, он поклонился прихожанам, испрашивая прощения. С алтарниками было плохо, боялись люди даже просто приходить на службу, а уж куда там в алтарь. Потому Семёныч уже приготовил горячую воду, возжёг лампады и начинал разжигать кадило.
Отец Димитрий любил приходить на службу очень рано, чтобы успеть вынуть частички на проскомидии, за всех кого знал, кто просил его святых молитв. Вот так часами и поминал, живых и мёртвых.
Великая милость дана нам от Христа! Священник во время проскомидии, вынимает частички из просфоры и укладывает их на дискосе рядом с Агнцем, который после Великого Входа на Евхаристическом Каноне станет Телом Христовым. В конце службы, после Причастия мирян, священник беря те частички, которые он вынимал из просфор называя имя человека, высыпал в Чашу с Кровью Христовой, произнося слова молитвы:

-"Господи, отмый грехи поминавшихся зде, Кровью Твоей Честною, молитвами Святых Твоих."
Таким образом, грехи людей, омываются Кровью Христовой, происходит искупление.
Батюшка чинно облачался, благословляя и целуя крестик на подризнике, затем епитрахиле, поручах и так далее, читая тайно молитву. Умыв руки он приступил к жертвеннику, и сделав три земных поклона начал проскомидию.
Вырезая из просфоры Агнец, он почему-то изнемогал, словно отрезал от себя куски плоти. Такое с батюшкой было впервые и он даже присел, чтобы перевести дух и вытереть пот со лба.
Вскоре он продолжил, начиная поминовение. Многие имена он знал по памяти и закрыв глаза, долго стоял беззвучно шевеля губами, а руки торопливо вынимали частицы.
Поминал он всех отцов сослужителей, архиереев предстоятелей, любимую матушку с детьми и внуками, а так же множество духовных чад и прихожан Успенского храма.
Постепенно, становилось заметно, как наполняется людьми церковь. Стали слышны шепотки, шарканье обуви и потрескивание свечей. Это предавало особый внутренний фон храму. В воскресный день прихожане старались не пропускать Богослужения, пока храм был открыт и священник вёл службу. Сх
егодня еще и Прощеное Воскресенье, потому к началу Богослужения, собралось множество молящихся.
Отец Димитрий дал возглас на часы, и чтец потянул предначинательные молитвы.  В это время батюшка уже заканчивал проскомидию и начал покрывать предложенные Честные Дары.
Уже практически рассвело, когда священник возгласил начало Литургии:

-"Благословенно Царство, Отца и Сына и Святаго Духа, всегда, ныне и присно и во веки веков!"

Полилась божественная служба. Батюшка возглашал прошения, а хор вторил:

-"Гооосподи помииилуй."

Несмотря на то, что были гонения на Церковь, хор в храме был не маленький.
Состоял он из мужчин и женщин, как говорят "смешанный". А так же на клиросе читали беглые монахини из разоренных монастырей, которые прибивались таким образом к одному из оставшихся храмов, неся в них своё послушание.
Служба шла своим чередом. Отец Димитрий истово и горячо молился, словно предчувствуя беду. Он вспомнил всех родственников, семинарских друзей, батюшек сидевших в лагерях, поименно перечислял духовных чад.
Струйки холодного пота текли по его напряжённому лбу во время Евхаристии. Батюшка воздевал к небу дрожащие руки и взывал к Единому Вседетельному Богу. Господу Всемогущему, который мог бы остановить весь беспредел творящийся в России. Из глаз его текли слёзы умиления. Он чувствовал, зная наверняка, что Господь присутствует сейчас, в сию минуту с ним и невидимо наполняет Собой весь храм, утешая, души молящихся.
-Претерпевый до конца, тот спасен будет-эти слова Священного Писания почему-то не выходили из его головы, звучали в ушах, казалось, что весь мир земной и небесный слышал их и смиренно шёл на Русскую Голгофу.
Настал момент Причастия. Отец Димитрий, упав ниц перед Престолом долго молился, прося прощения и укрепления. Он мирно Причастился Тела и Крови Христовых, и вид его сделался могучим. Казалось, что это не седобородый старик протоиерей, а богатырь воинства небесного.
На проповеди батюшка рассказывал прихожанам именно о терпении и несении своего Креста.
Начался чин, по обычаю перед началом Великого поста все испрашивали друг у друга прощения и вступали во святую четыредесятницу, то есть, в святой сорокодневный пост. Вначале батюшка испрашивал прощения у всех прихожан и духовенства, делая земной поклон. Потом весь храм целуя святые иконы испрашивали прощения у священника и друг у друга.
Подходя ко Кресту, некоторые всхлипывали, глядя на родного батюшку и крестясь отходили в сторону.

"Прости, отче честный! Бог простит, прости и ты мя грешного!"- слышалось в храме.
Хор в это время начинал петь Пасхальные стихиры, кроме тропаря Пасхи, а затем уже постные песнопения, такие как "Покаяния отверзи ми двери", "На реках Вавилонских", ирмосы Великого канона Андрея Критского.
Семёныч, подойдя к разоблачавшемуся отцу Димитрию, всхлипывая произнёс:

-"Батенька, родненький, на кого ж Вы нас оставить то хотите? Не будет Вас и прихода не будет, поверьте мне, враги уже за горло держат!"

Отец Димитрий строго взглянул на старика, но ласково ответил:

-Всё в руках Божьих, дорогой мой! Ищи прежде Царства Небесного!
Не много помолчав, он продолжил:

-Эх, Николай Семёныч, каждому своя дорожка уготована и крест у каждого человека свой. Но, верю я, что возродится Святая Русь, и наши дети, внуки, правнуки станут на наши стези.
Церковь Русская воссияет пуще прежнего!

Переодевшись, отец Димитрий сделал поклоны перед Престолом и прежде чем уйти, как то с грустью стал вглядываться в убранство храма. Он с таким теплом рассматривал привычные ему образа, резьбу кивотов, фрески на стенах, изображавшие Евангельские события. Всё было на столько родное, знакомое, что накатывала тоска и было чувство, что всё это батюшка видит в последний раз.
Выйдя из храма, он прошёлся по территории кладбища, осматривая знакомые могильные кресты. Внутри него воцарилась тишина, будто подсказывая о вечном, о блаженствах ожидающих праведных и верных. Такие мысли укрепляли его на подвиг исповедничества, быть верным до конца Богу. Отец Димитрий подходил к выходу и крестясь повторял:

-"Слава Тебе Боже! Слава Тебе Боже! Слава Тебе Боже! Какой же Ты мудрый Господи, благодарю тебя за утешение мне грешному!"

Повернувшись в последний раз к храму, он глубоко вздохнул, перекрестившись низко поклонился и отправился домой.

Глава 2. Голгофа

Дома его ждали родные, которые уже накрыли обеденный стол. Батюшка вошёл, перекрестился на святой угол и улыбаясь благословил всех от мала до велика. Сегодняшнее застолье, как обычно, собрало всех родных, но разговор батюшка начал необычный. Он говорил наставляя их, как бы оставляя завет любить друг друга и веровать Единому Богу, чтобы не произошло.
Матушка понимала, что отец прощается с ними, что он чувствует близкое расставание с семьёй. Тихонько, стоя у окна она хлюпала носом и вытирала слёзы краешком шали. Отец Димитрий обнял её сзади и ласково сказал:

-"Так надо! Я люблю тебя и буду любить, чтобы не произошло со мной!"

Ночью за ним пришли. Солдаты громко стучали в дверь и кричали:

-"Поп, выходи, открывай!"

Отец Димитрий в это время молился и ожидал их появления. Он спокойно открыл дверь, освещая керосинкой лица непрошеных гостей. Багровая физиономия комиссара была перекошена гримасой злости:

-Синклитский Дмитрий Александрович, 1877 года рождения? Поп Успенской Церкви? Одевайся, с нами поедешь,- грозно прикрикнул комиссар, и движением руки велел одеваться на выход.

Батюшка, как кроткий агнец молча взял вещи и вышел вместе с солдатами на улицу. Было морозно и где-то завывала соседская собака, словно чуя беду.
Ехали всю ночь, и к утру священника привезли в Ленинградскую тюрьму.
Практически сразу последовал первый допрос. Капитан средних лет допрашивал вначале спокойно, но постепенно зверел и превращался в беса, метающего слюни и сопли, чуть ли не визжа от вида крови отца Димитрия. Первый же удар разбил батюшке нос и кровь горячей струёй хлынула на грудь.

-"Еще раз спрашиваю"- орал капитан на священника, который уже умывался кровью.
Ты агитировал прихожан против власти?
"Ты контра за всё мне ответишь и всё подпишешь!"
Отец Димитрий почти ничего не видел, последующие два удара рассекли батюшке бровь, и кровь залила глаз. Всё болело внутри и тяжело было дышать. Лёжа на каменном полу камеры, в которую его отволокли солдаты, он молился и просил Господа, чтобы всё это закончилось уже к одному концу:

-"Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного! Господи, боюсь я...вдруг не вынесу, не вытерплю. Укрепи Господи, яко немощен есмь!"
Так и отключился батюшка с молитвой на губах.
На следующий день его снова вели в кабинет, по страшным обшарпанным коридорам. Кое-где в углах были видны дырки от пуль, а сгустки крови давали знать о совершённом злодеянии. Капитан уже не бил сам, но в углу сидел здоровенный солдат, потиравший руки. Допрос начался спокойно.

-Как самочувствие, Дмитрий Александрович? -лукаво спросил капитан и не услышав ответа добавил, -давайте вернёмся к нашему разговору.
Есть люди, письменно подтвердившие Ваше контрреволюционные проповеди. Вы агитатор, контра.

Он взял несколько исписанных листов со стола и резко сунул батюшке под нос.

-Вот,  видите? Это Ваши прихожане. Сами всё написали,- капитан истерично расхохотался вылупив глаза.

-Этого не может быть, я не агитировал против власти,- тихо произнёс священник. -Этого не было.

-Чанов! -громко крикнул капитан задремавшему в углу солдату, -Займись...

Начались побои. Отец Димитрий сразу потерял сознание, от удара по голове. Загудело в ушах, словно густой туман чувственно стал окутывать страдальца и вдалеке слышался голос капитана, как поезд приближающегося к нему. Открыл глаза от воды, которой окатили его из ведра, чтобы привести в сознанье.
Капитан продолжал ехидно допрашивать:

-Отче, я могу остановить эту кровь. Подпишите признание, и я отправлю Вас в камеру.

-Мне, не в чем признаваться, -с трудом отвечал батюшка, вытирая руками кровь с бороды.

-Чанов, заводи свидетелей.

В камеру ввели мужчину средних лет. Войдя, якобы не замечая отца Димитрия, он начал раскланиваться перед следователем, и дрожащим голосом стал лебезить:

-Товарищ капитан, что надо сделать, Вы только скажите. Я-я-я, всё сделаю. Только семью, детей не трогайте. А так... что надо...скажите...

Капитан недовольно кивнул на отца Димитрия, согнувшегося от боли, и грубо спросил:

-Знаешь его? Попа Димитрия...

-Ну, а как же, знаю батюшку нашего. А что же это...мужчина смотрел трусливыми глазами на истекающего кровью священника и дрожа от страха, закачал головой, - Да, да, он это.

- Я и без тебя знаю, что это он. Он агитировал в Церкви против власти? -уже переходил на крик капитан.

-Да, говорил, говорил,- уже чуть ли не плача задрожал свидетель.

Отец Димитрий поднял голову и повернувшись посмотрел на лгуна. Он узнал в нём Игната, бывшего прихожанина. После одного случая, он перестал ходить в храм и пропал, а теперь лжесвидетельствует против него. Батюшка пожурил его на исповеди и дал не большую епитимью, ну а тот обидевшись ушёл. Но, чтобы за это лгать на человека до смерти? У батюшки не укладывалось в голове, что это происходит с ним на самом деле. Он прощал его, понимал, что на Игната оказано давление, а он будучи слабым человеком, не смог выдержать.

-Прости их Господи, ибо не ведают, что творят,  шептали уста отца Димитрия.

-Ну, так что тебе ещё надо, -продолжал капитан допрашивать священника. Всё говорит против тебя. Подписываешь бумагу, и едешь себе преспокойненько на Калыму, отбывать десяточку.

-Я больше не скажу ни слова, -тихо ответил батюшка.
Солдат понимающе глянул на начальника, кивнул и нанёс сокрушительный удар в грудь отца Димитрия. Батюшка закашлял и опустив голову лишился чувств.

-Чанов, ты дурной? Ты же убьёшь старика. Балбес. Убрать в камеру.

Страдалец снова очнулся только в камере. Запёкшаяся кровь мешала дышать, а от кашля сильно болела грудь. Он лежал отрешённый и лишь молил Господа, чтобы дал сил всё перенести. Через какое-то время он заснул, словно забылся, но даже увидел сон. Он в золотисто-красном облаченье стоит у Престола великолепного собора. Ощущение лёгкости напомнило ему день хиротонии, во время которой он чувствовал примерно такую же негу. Внутри его воцарились радость и покой. Яркий свет исходящий с горнего места, слепил, но в то же время наполнял воздух безграничным торжеством и Божественной славой. Слышалась чудесная музыка или пение, он не мог разобрать слов. Батюшка начал молиться воздевая руки вверх, и свет становился ярче и невыносимее для человеческих глаз. Отец Дмитрий проснулся, и долго не мог понять где он находится. Отрывки сна мелькали в его сознании и пахло сладостным фимиамом. Он перекрестился и еле слышно прошептал:

-Спасибо Тебе, Господь мой и Бог мой!
Из глаз его текли слёзы умиления. Да, было тяжело, было больно, сломаться можно было в один момент, переступить эту черту, и жизнь просто разобьётся о камни. Страшно было перед неизвестным завтрашним днём, но страшнее было и перед тем, что ждёт после смерти. Господь укреплял своего пастыря, даже во сне показав ему Свою славу.
Допросы и избиения продолжались почти каждый день. Чекисты выбивали показания, чтобы закрыть дело. Всё это, видимо доставляло им удовольствие. Алчность крови и безнаказанность делали свое дело. Они уже не могли остановиться. На отце Димитрии не было живого места. Его организм дошёл до истощения.
Через две недели ему объявили:

"Особой тройкой НКВД" Вы приговорены к высшей мере наказания, расстрелу.

Слова приговора молнией обожгли голову, часто забилось сердце, а с губ слетело:

-Слава Богу!

Он перекрестился несколько раз, и спросил:

-Когда же?

-Не знаю, как только так сразу.

Ждать пришлось ещё пару недель, но какие это были дни. Можно сойти с ума, когда ты каждый день находищься в ожидании смерти. Слушаешь шаги в коридоре, и думаешь сейчас откроют засов и назовут фамилию. Опять пронесло. Вот и вечер, не сегодня значит. Не было уже аппетита, но усилилась молитва. Отец Димитрий почти не спал, но подолгу читал на память Евангелие и молитвы, какие знал. В один из дней, когда он уже успокоился и не ждал, за ним пришли. Громко щёлкнул засов, солдат со скрипом открыл дверь и крикнул:

-Синклитский- с вещами на выход.

Осуждённый на смерть даже опешил:

-Ну вот, то ждёшь не идут, а не ждёшь так вот они.

Вещей у него не было, подрясник, да ряса весь его скарб. Он шёл по коридору и ждал выстрела в затылок. Но, вот уже прошли то страшное место с дырками от пуль, миновали кабинет допроса и вышли на улицу. Во дворе стояла машина, в которой сидели несколько священников и мирян. Кто-то из них подал руку отцу Димитрию, машина тронулась и дальше они уже тряслись в тёмном, крытом кузове автомобиля. Один из священников спросил:

-Кто знает, куда нас? А, отцы?

Это был молодой батюшка, который выделялся тем, что был сильно напуган, и очень нервничал. Кто-то из пожилых батюшек резко ответил:

-Молись, отец! Нам теперь одна дорога, до Бога.

-Как же это? Они же, не имеют права. Они же обещали. -затрясся молодой. Он стал истерично кричать и биться, пока боец сидевший с краю от двери не прикрикнул:

-А ну-ка сел, поповская морда! -и продолжил.
-Успокойте своего, пока я его на веки не упокоил.

Те, кто были поближе начали унимать истерившего и затыкать ему рот. Машина остановилась. Открыли дверь и ледяной ветер ворвался в будку, как бы подгоняя пассажиров на выход. Видно было, что следом за арестантами подъехал ещё один автомобиль, из которого выскочили вооружённые солдаты.
По спине пробежал холодок, всё стало понятно, это по их душу. Оглядевшись вокруг, отец Димитрий увидел недалеко от себя берёзовую рощу и несколько свежих земляных холмов, да ров выкопанный рядом с ними

-Видимо здесь мы обретём вечный покой, -прошептал он. Господи, прими душу мою с миром!

Военный в кожанке построил солдат расстрельного взвода напротив приговорённых, и подойдя к отцам сказал:

-Даю вам время на молитву, может и меня там помянете за это. Другой бы не дал.
Он нервно курил и видно было, что человек этот делает не своё дело. Где-то в глубине у него щемила совесть и кричала душа. Но, Пилат тоже умыл руки и отдал Христа на распятье.
Отцы встали на колени и стали молиться, но лишь тот молодой начал снова причитать и умолять человека в кожанке. На него не обращали внимания. Отцы поднявшись, стали прощаться и просить прощенья друг у друга.

-Господи, укрепи меня грешного! В руки Твои предаю дух мой, -шептал отец Димитрий.

Перед глазами поплыли милые лица матушки, детей, внуков, картины из детства и отрочества, семинарские годы. Солдаты царской армии, которых он долгое время окормлял, будучи войсковым священником.
Прозвучали выстрелы. Грудь обожгло и стало трудно дышать. Мгновенье и всё закончится. Бездыханные тела упали в выкопанный ров, на весеннюю землю. Подойдя ближе, солдаты произвели контрольный выстрел по лежащим, и стали грузиться в автомобиль.
Закончилась земная жизнь протоиерея Димитрия Синклитского, но началась вечность, которую показал ему Господь не за долго до мученической кончины.