Северный ветер в саду Сиянии. Глава 7

– А кто её собирается обижать? Что ты Андреевна? – Спросил Николай.
– Не дам. Она мне роднее дочери моей. С первого дня, как увидела, её, девчушечку молоденькую, со страхом в глазах, сердце моё так и ёкнуло, моё сердце её приняло, в себя впустило. Да, разве вам понять такое?

– Да, видно, что и она к вам относится, как к матери и дружит с вами больше, чем с ровесниками и даже с подругой Натальей.
– Наташка? Ааа, её бы в замуж отдать да не находится такой. Вертелась возле Володьки, но ничего у неё не вышло, он просто отодвинул её.
– А вы откуда знаете? – Удивлённо спросил Николай. – Я вроде и не замечал за ним ничего такого.
– Володька себе такого не позволит, потому и не замечал. Для него репутация и честь семьи дороже всего, как и Сашке. Не то, что другие, стреляют направо и налево. И, как только Бог такое выдерживает?

– Вот откуда ты всё знаешь? Андреевна.
– Долго живу, всё мне приходит, вижу как-то. Не знай. Чувствую и знаю. Мне достаточно посмотреть. Я вот вижу, ты же не ко мне приехал, и разговор затеял с пенсионерами не ко времени. Ведь ты по средам это проводишь, а сегодня воскресенье, выходной, а ты приехал, выходным жертвуешь. Раненую душу привёз, но не знаешь, как сделать, чтобы Сашка приняла его.

Верещагин удивлённо смотрел на соседку Сиянии. А Николай лишь крякнул, опустил голову. На их улицу въехал мини автобус и, подъехав к дому Сиянии, и засигналил.
– Вот приехали её дети, чёй-то не на своих машинах, либо общий транспорт купили. Дружные у Сашки дети.
 Калитка распахнулась Сияния радостно выбежала встречать
– Деточки мои, приехали, родные мои. Любимые. Кинулась целовать внуков и внучек, высыпавшихся маленьких деток из автобуса.
– Бабуля, бабуся, бабусенька. – Радостно кричали на разные голоса  маленькие девочки и мальчики, со светлыми вьющими волосами на их головках, у кого по длиннее, так настоящие локоны.  Вышли сыновья невестки, дочь, зять, все радостно обнимали её.

Верещагин сидел в машине и смотрел на эту идиллию, глаза его стали влажными. Сердце его расширялось, наполнялось, радостью. Но вдруг стало наполняться печальной болью. Боль, которую нет возможности унять и растворить. Сгладить все давнишние проблемы. Подойти обнять их, нет возможности.

Сияния права. – Думал Верещагин. – На самом деле, кто я им? Посторонний, совершенно посторонний человек, хоть с Мишей и Гришей знакомы. Но ведь, как случайно встретившиеся посторонние люди. Ну и что, что в той передряги с машиной помогли ему, Миша пригласил его пожить к нему, пока машина была в автосервисе. Просто помогли, помогли, как добрые люди.
На, что я надеялся? Боже, как мне больно. Ведь действительно, случайные люди. Незабываемые несколько дней в атмосфере домашнего уюта любимых своих детей, но… как посторонние.

Сияния! – Мысленно вскричал Верещагин. – Коснись моего сердца, позволь утонуть в твоём трепетном сердечке, солнечная моя девочка. Как же всё не просто. Как соединится с тобой? Сияние моё сияние.
Он с умилением смотрел, как Леночка, дочка Гриши кружилась, показывая новое платье бабуле своей.
«Внученька моя, с глазками, как у меня.  Удивительно, но у детей Миши и Гриши глазки зелёные, мои. – Он улыбнулся. – Хотя, глаза и у моих сыновей, мои – зелёные изумруды». А у Мишиной девочки, как у Сиянии фиалковые.

– Гришанька, Мишутка. – Послышался голос соседки тёти Вали. –
С приездом, дорогие соседи. Внуки мои названные.
– Бабушка Валя, ой сейчас. –  Произнёс Гриша. – Оль, подай вон ту коробку и вот эти. И все трое, Миша, Гриша и Ольга, пошли к соседке.
Сияния с трепетом смотрела на них. Ничего удивительного нет в том, что они пошли к соседке. Они каждый год привозят ей подарки из своих поездок. Да и кроме поездок часто дарят по поводу и без повода. Она заменила им бабушку. Они её любят, как родную и она в них души не чает.

Но там был Верещагин, она его заметила ещё до приезда детей. И какого… Николай его привёз сюда, да ещё под видом разговора с тёть Валей.
Вот гад, Верещагин, ты у меня ещё попляшешь. Произнесла мысленно она.

А сердце? Сердце трепетало, то замирало, то бухало, что тебе колокол валдайский.  А тут ещё внуки сорвались, побежали вслед за родителями.
Что же будет? Ой, Володя, Володя, где же ты? Как тебя мне не хватает, твоей рассудительности, твоей помощи.

– Бабушка Валя, прими от нас подарки, родная наша, настоящая бабулечка. – Услышала Сияния сквозь шум в голове.  Они по очереди обнимали и целовали соседку, пожали руку Николаю, что-то говорили старенькой соседке, та вытирая кончиком головного платка слёзы радости, благодарила за подарки.

И вдруг радостный визг, сына Гриши, четырёхлетнего Ильюшки, словно гром среди солнечного дня, раскатилось по всему небу, раздалось криком.
– Дедушка Ярослав! –
У Сиянии сердце упало, казалось совсем выскочило из груди и гуляет само по себе, как и мозг её оставил, выплыл, в ней осталась пустота. И вместо тела вата.
– Мам, что с тобой? – Спросил Павел, муж Ольги, увидел её бледность и дрожащие губы. Что с тобой мамуля?

Павел воспитывался в детдоме, не знавший ни родителей, ни их ласки и любви. И немного со страхом впервые приехал в дом Владимира и Сиянии. Был удивлён от встречи с родителями Оли. Сколько нежности и любви было в них, что ему вначале даже трудно было такое воспринимать, с непривычки, и как детдомовец, ожидал везде и всегда подвоха. Вдруг всё это вот есть, есть, это равновесие, вот этот покой, восторженное счастье, а вдруг всё пропадёт.
Ему понадобилось время, чтобы распознать, что в этой семье истинная гармония, равновесие, и любовь. Покой и счастье, и они могли принимать всё.

Удивительные родители Оленьки, жаль с Владимиром Сергеевичем недолго довелось общаться, но и, то распознал этого мудрого человека, который помог раскрыть ему сердце. И Павел благодарен ему, а матушку Оленькину полюбил, как свою.
«Хотя откуда мне знать какая она своя. – Думал Павел. – Роднее и ближе моему сердцу нет матери другой, лишь мама Сияния.  И ему в удовольствие было называть её мама, мамочка. А имя-то, какое у неё Сияние, как и сама сияющая.

– Ох! Кого я здесь вижу. – Услышала Сияния голос Верещагина, сквозь пелену тумана и сквозь вату, которой закрывались её уши. И следом  новый раскат грома – возгласы сыновей.
– Дядя Ярослав? А вы откуда здесь?
И она уже не слышала, что уже отвечал им кто-то из них. Николай или Верещагин, откуда-то испуг пришёл, изнутри, из самого желудка что-ли, до ужасной тошноты, ком подкатывал к самому горлу.

– Мамуля пойдём в дом, присядешь. Что же ты так нервничаешь, ну подумаешь, вчера не приехали, мы же предупредили. Так сегодня приехали, купили вон новый многоместный автомобиль и приехали. Мамочка, да, что же с тобой? – Вскрикнул Павел.  –  Иришка, Зоя вы где? – А они понесли как раз в дом, вещи, бросили возле крыльца подбежали к матери.
– Мамуленька, ну, что ты, так разволновалась?
– С нами же всё хорошо.  – Вместе говорили невестки.
– Гриш, Миш, маме плохо. – Крикнул Павел.

Верещагин сам испугался, как увидел опускающую Сиянию на землю, но Павел держал её. Подбежали невестки, и дети бросились туда, а он стоял с внуком на руках, и почувствовал сильный удар палкой вдоль спины. Было больно, но, что та боль по сравнению с болью в сердце. Боль за любимую. Он оглянулся на соседку, та кряхтя, поднялась со скамейки, ещё раз ударила Верещагина, ниже спины, замахнулась на Николая, со словами.

– Что же вы наделали, изверги. Она такая ранимая душа. Эээх!
 Ильюшка напугался, заревел, вырвался из рук, побежал за отцом, крича.
– Папа, мама, бабушка.
– Вот это поворот! – Произнёс Николай. – Не подумал бы. Она такая сильная, а тут вдруг такое. Владимир пропал, вроде стойко перенесла.
– У сильных чать тоже сердце есть, да ещё раненое и не заживает.  А ранений то скоко  у ей было. Эээх, только о себе и думаете. – Ответила соседка и заковыляла к дому Сиянии, Павел её уже унёс в дом. Верещагин шагнул было тоже туда, но Николай остановил его, задержал за плечо.

– Подожди, не сейчас. Сядь, а лучше поехали.
– Нет, я здесь подожду тёть Валю. А ты езжай. – Он сел на скамейку,
обхватил голову руками, приговаривая. –
Девочка моя, только бы с тобой всё было хорошо. Сияние моё.

И перед глазами появилась она, как в далёком прошлом, пятнадцатилетняя девочка с пухлыми губками, со сверкающими глазами, в голубом сиянии, хохочущая. В том деревенском клубе, в середине зрительного зала,  когда впервые её увидел. И ощутил себя вновь за кулисами и смотрел, смотрел на неё, окружённую, поклонниками и подругами.
А потом ощутил её руки, явственно почувствовал её прикосновение. И как крутились в обруче, а её широкое длинное платье развивалось и окутывало их обоих. Дотронулся до её щеки в том колесе, как она вздрогнула и это «Ах» и сияющие чуть испуганные фиалковые глаза. Сияния моя Сияния, ты моё сердце, ты моё восторженное чудо.
Он очнулся, от прикосновения руки тёть Вали.

– Очнулась она, всё хорошо. Сама удивилась, говорит, наверное, переволновалась. Сидит, прижала к себе и Ольку и Гришаньку с Мишанькой, головы их прижала к себе. Еле успокоили её, отпустила их, внуков сгребла. Приходит в себя. Володьки нет, он её успокаивал быстро, да при нём она и не волновалась. Счастливы были всегда.
– Тёть Валь, можно я у вас поживу? – Спросил Верещагин. – Комнату мне сдадите? – И посмотрел в удивлённые глаза Николая. – Друг, извини, хочу быть ближе к ней. Не могу я без неё.
– Да, но, что скажут люди?

– Люди всё равно станут говорить. – Произнесла соседка. – На каждый роток не накинешь платок. У нас, как и везде сплетниц хватает, не узнают, так выдумают. Живи, только не ходи туда, пока не позовут тебя. Осколки разбросаны. Их ещё надо соединить. А уж склеятся ли?
– Я тогда поеду, машину пригоню сюда. Можно, тёть Валь?
– Гараж хоть и старенький, деревянный, и он пустой, только скоренько, пока они там в себя приходят машину, спрячем, авось не завалится, ещё постоит.
– Пусть стоит у меня. –  Произнёс Николай. – Я твои вещи сейчас привезу и ладно. Тебе же много пока не надо. Верно?
– Да. Можно и так. Николай, друг, спасибо тебе. Спортивную сумку привези. В ней, что надо есть. Достаточно будет.

– Токо у меня еда простая. Без разносолов. – Произнесла Соседка.
– Не волнуйтесь, я и сам готовить умею. – Улыбнулся, чуть повеселевший Верещагин.
– Коробки, подарки мои занеси в дом мне. – Попросила тётя Валя. –
Своих внуков мне бог не дал, так Сашкины мне, как родные и видать ещё роднее, люблю их. А они часто радуют меня подарками по праздникам и без них, и с отпуска тоже привозят. Хороших детей воспитали Володька с Сашкой.
Зашли в дом, она показала маленькую комнатку, в которую заходить можно ещё и с веранды.

Такая комнатушка устроит тебя? Окно выходит на Сашкин двор. Здесь чисто, разве что пыль собралась, Сашка приходила неделю назад мыла везде и в ней тоже. Здесь только старенький диван, да думаю, тебе будет в самый раз.
– Да, да, и за это большое спасибо. А, что, у вас своих детей нет?
– Есть, как же, есть. Дочь одна, приезжает раз в два месяца на один денёчек. Детей у неё нет. Бог давал, так она всё решала по-своему.  Для себя хотела пожить, вот и живёт до сих пор для себя. Охо-хо-хо. Да теперь уж и не будет. Сколько можно давать пустым душам. Откуда им взяться в пустом теле-то. Ведь не оценят и любовью не обогреют. Откуда же взяться любви-то в такой тёмной пустоте. С горечью рассказывала тетка Валя. –
Ты приходи на кухоньку-то, сейчас поставлю чайник, да испробуем, что они там привезли мне, какие вкусности.

А в это время в доме Сиянии. Она постепенно приходила в себя. Думала,
«Мальчики не поняли, отчего у неё получился стресс. Переволновалась. И хорошо». Она уже спокойно сидела и держала в объятиях внуков.
Дети были рядом, в комнату заглянула Ирина, они с Зоей были на кухне.
Разбирали сумки.
– Братики-мальчики. – Позвала Ирина, – Идите, из машины вещи перенесите. В первую очередь большие коробки, там продукты. А то, сколько уже без холодильника. И я боюсь, как бы пельмени не подтаяли, что же мы зря их лепили вчера весь вечер? – Братья поднялись.
– Мам, мы сейчас. Мы здесь не волнуйся. Паш, проследи, чтобы с мамой всё хорошо было. – Произнёс Миша, и они вышли.

– Послушай Миш, давай, вот мы с тобой сейчас договорим, тот разговор, который начинали ещё до отдыха, после того, как дядя Ярослав уехал. Мы начинали, с того, что существует какая-то тайна нашего рождения.
– Да, я тоже тебе в тот раз говорил. Я когда его увидел, мне он показался знакомым. Я долго вспоминал, где его мог видеть. И вспомнил. На афише. Ты помнишь афишу? Афишу, которую папа на реставрацию отдавал.

– Да, помню, мы тогда не большими были, наверное, лет по тринадцать. Мамы дома не было, а папа, как раз куда-то собирался. И из  старенькой маминой сумочки вытащил эту афишу, и разглаживал её на столе.
– Да, да, она так сложена была много раз, вся в изгибах, а ты ещё спросил. Это кто такие? А папа ответил, что это наши родные дяди и тётя. Они были артистами и погибли. Не помню, где погибли, он говорил или нет.
– Кажется, говорил, я не помню, а ещё сказал, что это единственная память у мамы и её надо беречь. А потом свернул в рулон и в тубус положил и увёз.
А когда назад привёз через какое-то время, я просил на стенку повесить в нашей комнате. Даже клянчили. Помнишь? Чуть ли не вопили мы с тобой.

– Помню, мама почему-то испуганно смотрела, но папа не разрешил. Сказал, что это единственная память и её надо беречь. Она вероятно до сих пор в тубусе лежит. Позже найдём и посмотрим.
– Если это наш дядя, выходит, он брат мамы. То почему мама его не приветила? И почему ей стало плохо, как его увидела?
– Ты думаешь, ей от того, что его увидела, стало плохо?
– Это же очевидно, Ириша, открой дверь, как бы коробка не порвалась. И чего вы натолкали туда?

– Все съедобное и вкусное. Ставьте на стол. А, где шашлыки замаринованные? Мы их, что дома забыли?
– Нет, не забыли ведёрко ещё в машине, сейчас принесём.
– Стол накрывать под яблоней будем?
– Естественно.
– Тогда готовьте мангал.
– Ладно, как там мама? Паш? – Увидели вышедшего Павла.
– Всё в порядке, играет с детьми, я мангал готовить пойду.
– Давай. – Ответил вслед Павлу и повернулся к брату. – Так, и ещё мы не договорили,

– Миш, ты не помнишь где шампура, их сполоснуть надо. – Спросила Зоя.
– На веранде в шкафу. Идем Гриш, принесём остальное и поговорим, уединимся. Иначе, мы сегодня не разберёмся, что всё-таки произошло.
–  Да, разгрузить надо, и машину поставить в гараж, и закрыть. Григорий пошёл вслед за братом в глубокой задумчивости. Миша остановился, а Гриша не видя этого, столкнулся с ним.
–Ты чего? Гриш, что с тобой? Чем ты так озабочен, что не увидел меня?
– Вспоминаю тот миг в детстве, воспроизвожу разговор папы и мамы.
– И как получается?

– Надеюсь, вспомню, может не весь, но хоть что-то что нам даст ключ к понятию.   Тогда я удивился, что на той афише дяди на нас с тобой похожи или мы на них, особенно на одного, который обруч держал.
А мама вот, отчего смотрела на папу, и в глазах был испуг, вот мне сегодняшнему, теперь, хорошо видно, тогда я не придал значения, мелюзга же был. Я думал, она напугана была, что мы требовали повесить себе в комнату.
Думал жалко ей эту афишу, но нет, сейчас вот, воспроизвожу, у неё глаза стали испуганными, как я удивился, что мы похожи и показал на него. А папа тогда рассмеялся и ответил.

«Ничего удивительного, ведь он вам родной дядя, сыночки, в семьях так бывает. Так и у нас, вы похожи на вашего дядю, а Оленька на меня, но больше на мою сестру. Видите, как выходит».
А потом я заглянул к ним, а мама с папой обнимались, она его благодарила, и говорила, что очень испугалась, но ты нашёл, что сказать.
«Они ведь твои дети? Так ведь, Володенька?»
«Сиянюшка, я их сам принимал при их рождении в свои руки, естественно они мои и тут и разговоров быть не может, я их люблю больше жизни своей и Оленьку мою».
Вот Миша, вот только сейчас у меня идёт осознание «и Оленьку мою». Значит Оля его дочь, а мы?

– А, что мама ему отвечала, не помнишь?
– Сейчас, дай вникнуть. Так, так, так, мама ему сказала,
«Оленька моя доченька тоже, я ведь её вскормила своим молоком. И ты не надейся Володенька, её от меня не оторвать. Она моя доченька, моя».
А папа радостно смеялся и сказал.

«Вот и выяснили Сиянюшка. А я тебя так полюбил, что уже не смогу без тебя, не смогу без твоих объятий, без твоих поцелуев, хоть в щёчку.
На, что мама ответила.
«Я тоже Володенька». А он ей,
«А можно я тебя поцелую по-настоящему?
Она отвечает ему согласием, они целуются и долго, что я не выдерживаю и хлопаю дверью. Мама вскрикнула «Гришенька», а папа рассмеялся.

– Ну вот, испортил всё родителям, может у нас ещё кто-то появился бы, сестра или брат. Рассмеялся Миша. Гриш, а ты, как это делаешь? Как ты видишь прошлое? Да ещё слышишь.
– Не знаю, да вообще это у меня впервые. И так, что выходит всё же у нас?
Если мама от вида дяди Ярослава, потеряла сознание, значит, она чего-то боялась. А что?
Если он её брат, то должна бы обрадоваться при встрече  с ним после долгой разлуки, а если не брат, то значит, хотела нас спрятать от него, спрятать не сейчас, а тогда до рождения.
Почему? А папа сказал, что сам принимал нас, то как?

Продолжение следует....
Таисия-Лиция
Фото из инета.