Неоконченная поэма

             I
Среди полей на берегу реки
Чинара одинокая растет.
Красивы и резны ее листы,
А по весне чарующе цветет.
Под тенью той чинары отдыхал,
Спасаясь от полуденных лучей.
Историю мне горец рассказал,
Историю давно минувших дней.
Чинара эта девушкой была
Длинноволосой, чернобровой, юной.
Черкесу свое сердце отдала
Однажды теплой южной ночью лунной.
Присядь и ты, я расскажу тебе
Историю о страсти и судьбе.
              II
Средь гор младой черкес седлал коня.
Тот конь был у Шамиля самым быстрым,
Без устали скакать он мог три дня,
Ретивым был, и гордым, и игристым.
Хозяина он искренне любил
И не в глаза смотрел, а прямо в душу.
Он в битвах никогда не подводил,
И лишь ему всегда он был послушен.
Но в этот раз вставал вдруг на дыбы,
Не позволял надеть седло и сбрую.
Он знал, что не вернется друг с войны,
Предчувствовал погибель роковую.
Шамиль ругался, злился на коня,
Не мог он объяснить его метаний.
-Ну, тише, тише, Борзый, это ж я,
Нас слава ждёт чрез трудность испытаний.
Далеким и тернистым будет путь,
Но мы с тобой вдвоём его осилим.
Ты только мне сейчас послушен будь. -
И ласково трепал коня по гриве.
Луна играла с волнами реки,
Что протекала шумно между гор.
И от тепла Шамилевой руки
Смирился, стал спокоен его взор.
И под покровом ночи, в темноте,
Они края родные покидали
Вдвоем. Черкес на вороном коне
Спешил познать невиданные дали.
Они манили запахом войны
Туда, где пуля-дура убивала,
Где сабли остры, честии честны.
Был долог путь. Тропа меж гор петляла.
Из-под копыт срывались камни вниз,
Но храбрый Борзый не внимал их стону.
Нести наездника-его девиз,
И не умел он в жизни по другому.
Замедля бег, ущелье миновав,
(Рассвет багряный их застал в долине),
Спустив враного в разноцветье трав,
Шамиль прилег на бурку из овчины.
             III
Вблизи виднелся маленький аул,
Черкески по воду к реке спускались,
Ребячий звонкий разлетался гул,
И горцы на охоту собирались.
Собачья свора вилась вкруг коней,
Мужчины заправляли сабли в ножны.
Внезапно взор его скользнул по ней,
Что шла к воде особо осторожно.
С кувшином наклонилась над рекой
И отраженью улыбнулась нежно,
Прядь черную поправила рукой.
Она была юна. Была безгрешна.
Не торопилась возвращаться в дом,
Присела на траву и песнь запела.
И весь тот шум, что слышался кругом,
Она совсем не замечать умела.
Персты играли с серебром воды,
А стан ее был гибок и изящен.
И после утомительной езды
Ему казалось все не настоящим.
Уж скрылись горцы из виду давно,
Собаки смолкли, женщины ушли,
Шамиль глядел на это волшебство,
Что песню напевала у воды.
И голос нежный за душу цеплял,
Любови ожиданием наполнен.
Черкес перед красой не устоял,
Дух боевой был страстию надломлен.
Он тихим свистом Борзого позвал
И, оседлав, направил к водопою.
О встрече с этой девушкой мечтал,
Повел коня намеченной тропою.
Замолкла дева, быстро поднялась,
Взяла кувшин и устремилась прочь.
Мадиною черкешенка звалась,
Она была имам-хатыйба дочь.
За нею следовал он по пятам:
-О, незнакомка, я молю, постой,
Был долог путь, безумно я устал,
Проси отца пустить нас на постой.
Из-под ресниц взглянула она кротко,
Ни слова не ответила ему.
Чарующей и плавною походкой
Путь указала к дому своему.
             IV
Имам-хатыйб был горцем во летах,
Высок и статен он не по годам.
Хоть седина играла на висках,
Он предавался юности мечтам.
Шамиля в дом как гостя пригласил,
Выспрашивал, куда тот держит путь.
Вином, обедом званным угостил
И указал, где можно отдохнуть.
Черкес за девой искоса смотрел,
Ему постель заправила она.
От мяса и вина враз захмелел
И провалился он в объятья сна.
И долго-долго глаз не размыкал,
Все грезилась счастливая пора,
Где он уста прелестны целовал,
Где дочь хатыйба лишь ему дана.
Мадина суетилась вся в делах,
Но как-то все валилось из рук вон.
Она витала в облаках, в мечтах,
Шамилем был рассудок захвачен.
Все представляла, как проснется он,
Как тихо подойдет к ее окну,
Как будет говорить, что он влюблен,
Влюблен на век, влюблен в нее одну.
             V
Как быстро ночь спускается с небес,
Вдали курятся горные хребты.
И хочется свершения чудес,
Когда любовию полны мечты.
Шамиль враного собирает в путь,
Но думы не дают ему уйти,
Решает на последок он рискнуть
И тайно к милой сердцу подойти.
Вдоль дома тихо-тихо проскочил,
Вот мягко светится ее окно.
Он ставни осторожно приоткрыл,
Любимая уж ждет его давно.
-Скажи, черкес, ужель тебе мила?
И твое сердце бьется в такт с моим?
Аллахом я тебе на век дана,
Давай с тобой мы вместе убежим.
-Прекрасная и нежная моя,
Твои глаза всегда передо мной.
Люблю тебя, скажу я не тая,
Но обручен сейчас я лишь с войной.
Путь долог мой, пленит собой она,
И, может быть, погибну я в бою.
Моли Аллаха, чтоб хранил меня,
Что б на враном остался я в строю
И я вернусь к тебе не побежден,
Склоню главу в объятия твои.-
Так нежно говорил Мадине он,
В руках держа изящные персты.
-О, как же близок расставанья час!
Хочу узнать я поцелуя вкус!
Целуй меня! Целуй меня сейчас!
Он целовал:-Ты жди, и я вернусь!
-Скачи, Шамиль, лети во весь опор,
Буду просить Всевышнего беречь.
Уже и братья возвратились с гор. -
Как музыка струилась ее речь.
Галопом Борзый увозил его,
За горизонтом расстворились в ночь.
Надейся, верь и жди лишь одного
Любимого, имам-хатыйба дочь!