МК коротких рассказов Радость жизни. Н. Каретников

Наталия Каретникова. Россия.

http://proza.ru/avtor/karetnikova2ra

КЛАДОИСКАТЕЛИ

   Каждое лето для меня и моих подруг начиналось с цветочных «секретиков». Для них мы собирали разноцветные прозрачные осколки от разбитых бутылок и склянок. Особенно ценились стеклышки коричневого и синего цвета. Ещё нам нужны были некрупные цветки типа маргариток и флоксов. Особенно хорошо смотрелись под тонким прозрачным стеклом двухцветные цветочки. Чтобы собрать «секретик», надо было сделать небольшое углубление в земле, положить туда листик с какого-нибудь дерева или кустика, а на него поместить цветок. Сверху всё это накрывалось цветным стёклышком, присыпалось сырой земелькой и ладошкой утрамбовывалось. Потом надо было слегка припорошить это место сухой земелькой, чтобы кладка была незаметной для чужого глаза. Мы втыкали в землю небольшую палочку или клали сверху камушек, чтобы не забыть, где зарыто «сокровище». Как интересно было на следующий день отгрести верхний слой земли и посмотреть на свой «секретик»!

Соседские мальчишки Вовка Егоров и Серёжка Осипкин смеялись над нашими «секретиками», иногда даже разоряли их.

– Все ваши цветочки под стекляшками просто ерунда! Вот бы настоящий клад найти! Вот это – другое дело!

Однажды утром я услышала громкий мужской голос с улицы:

– Точить ножи, ножницы! Точить ножи, ножницы!

Это кричал угрюмый усатый дядька, приходивший на нашу улицу раз в месяц. На плече он нёс видавший виды самодельный точильный станок. Хозяйки выходили к нему со своими тупыми ножами и ножницами, становились в очередь. Дядька, обвязав голову линялой косынкой непонятного цвета, был похож на разбойника. Работал он основательно: скрежет и визг его станка был слышен на всю округу. Искры от заточки рассыпались в разные стороны огненными брызгами. Мальчишки бежали со всех ног посмотреть на работу точильщика. А я от этого дядьки всегда пряталась, когда он подходил к нашему угловому дому. Уж очень он был страшный, прямо настоящий Бармалей, только серьги в ухе ему не хватало!

Вот и на этот раз я спряталась за забором нашего небольшого семейного огородика, где мама выращивала кое-что из овощей. Присев, чтобы меня не было видно, я возилась в земле. Вдруг мой детский совок упёрся во что-то твёрдое, издав при этом звук, похожий на удар о стекло. Я выкопала небольшой камень. Освобождённый от налипшей земли, он был прозрачным, серовато-коричневого цвета, с золотистым оттенком, размером больше перепелиного яйца. Со своей находкой я, позабыв про страшного точильщика, сразу побежала к папе.

– Папа, папа! Посмотри, что я нашла!

Папа осмотрел мою находку со всех сторон и сказал:

– Дочка! Да это же настоящий уральский самоцвет! Он называется раухтопазом, что в переводе с немецкого языка значит дымчатый топаз. Какая огранка у камня интересная!

Папа любил читать книги и знал много всего интересного, в том числе и о драгоценных камнях.

– Где-то я читал, что этот природный минерал дымчатый кварц, обладает магическими свойствами. Он очищает человеческую душу: избавляет её от старых обид, зависти и злобы.

Папа опустил камень в миску с солёной водой и подержал его там несколько минут. Потом велел мне взять камень, сжать его в руке и вообразить, что камень втягивает в себя и удаляет все плохое, что скопилось у меня на душе. Через некоторое время раухтопаз в моей руке потеплел. Почувствовав какую-то умиротворённость и покой, я разжала руку и отдала камень папе.

Сколько мы с папой ни копались потом в огородной земле, ничего ценного больше там не нашли. Когда и как тот камень туда попал, никто не знал. Это так и осталось тайной. Мои друзья и подруги узнали от меня об удивительной находке. И что тут началось! На окраине Москвы, в бывшем дачном посёлке Лианозово дети начали искать клады. Перекапывались сады и огороды, палисадники и придомовые территории… Кропотливые поиски чего-то ценного и интересного дружно велись нами на чердаках, в сараях, в чуланах, кладовках и погребах. Находили мы там всякую рухлядь.

Родители были в ужасе, когда возвращались вечером с работы домой, а там их ждали стихийно появляющиеся возле домов кучи хлама. Нас ругали, но мы не сдавались! В этом мусоре были: пыльные керосиновые лампы; чугунные утюги разных конструкций и размеров; кастрюли без ручек; треснувшие фаянсовые ночные горшки; помятые жестяные бидоны и чайники; тарелки и чашки с выщербленными краями; шкатулки с отбитыми уголками, с цветными ракушками на крышках; почерневшие и погнутые вилки и ложки. Иногда попадались облезлые балалайки. Однажды даже нашлась гитара с атласным голубым выцветшим бантом. Часто нам попадались старые лыжи с мягким креплением и ржавые коньки «снегурочки». На чердаках пылилась сморщенная кожаная обувь дореволюционных модниц, высокие чёрные мужские сапоги и штиблеты «шимми» с белыми вставками и кнопками сбоку. А ещё мы там находили кипы газет и журналов начала века.

Наш посёлок застраивали пайщики – состоятельные любители отдыха на природе. Дачные дома были, в основном, деревянные, с мезонинами и печным отоплением. В редких каменных домах, где достаток хозяев был высоким, они устанавливали собственное паровое отопление. Красивые печи голландки с кафельными изразцами стояли у них во всех комнатах. А менее зажиточные граждане довольствовались печками не такими красивыми, но более практичными. Их просто белили раз в год, обычно, перед пасхой.

Старые хозяева после 1917 года почти все разъехались, кто куда. Новые власти расселили по брошенным дачам остро нуждавшихся в жилье москвичей и специалистов с ближних строящихся заводов. Мой дед и был одним из таких специалистов. Ему пришлось с Арбата везти свою семью в Лианозово на постоянное жительство ещё до войны, в начале тридцатых годов, когда там началось строительство секретного оборонного предприятия, с кодовым названием Почтовый ящик № 31.Семья деда поселилась в двухэтажном доме напротив Лианозовского парка культуры и отдыха.

За нашу кипучую деятельность бабушки и матери сначала нас ругали, а потом даже были рады, что мы освободили от хлама дома и сараи, перекопали много земли, которую можно было использовать для посадок. Кто больше всех был рад нашим раскопкам, так это старьёвщик дядя Боря. Он каждое утро к нам стал приезжать и громко сообщал жителям посёлка:

– Старьё берём! Старьё берём!

Потом он останавливал свою древнюю повозку и копался в наших кучах. Пока он там рылся, его лошадь смирно стояла, лишь покачивала головой и прядала ушами. Ребятне за хорошие находки старьёвщик выдавал замечательные призы: пищащие шарики «Уди-уди»; маленькие прыгающие мячики на резинке, обёрнутые в разноцветную фольгу; копеечные колечки для девочек и пистолеты с пистонами для мальчишек. И все были очень довольны!

Настоящим везением мы считали находку моей подружки Вали Веселовой из соседнего дома. Она на чердаке обнаружила большую красивую коробку. В ней была старинная фарфоровая кукла в прекрасном нежно-голубом наряде из шёлка и в шляпке с кружевами. Эта кукла была привезена из Парижа и подарена на день рождения Валиной бабушке Марии Сергеевне её родителями. Она тогда была ещё ребёнком. Это было до революции 1917 года. Потом кукла вместе с другими вещами переезжала с места на место, и в результате оказалась на чердаке, в доме где поселилась молодой инженер-путеейц Василий Григорьевич Веселов и его супруга. Это и были Валины бабушка и дедушка.

Увидев Валину находку, бабушка была так растрогана, что даже прослезилась. Она разрешила нам играть в старинную куклу. Просила только её беречь, как настоящий семейный раритет. Мы услышали от Валиной бабушки много интересных историй о её дореволюционном детстве.

Наши старшеклассники, уже взрослые ребята, примерно в тоже время, тоже затеяли что-то интересное. Нам, конечно, они ничего не рассказывали. Но раскрыть их тайну совершенно случайно помог рыжий сибирский кот Мурзик – любимый питомец нашей соседки – портнихи Зинаиды Васильевны Вяткиной. Хозяйка стала замечать, что кот куда-то пропадает средь бела дня. А потом возвращается домой сытый и довольный, но дурно пахнущий. Она однажды утром решила проследить за ним.

Кот, важно подняв свой пушистый рыжий хвост, уверенно шагал по нашей Смоленской улице до самого её конца. Потом свернул в кусты за последним покосившимся забором старого заброшенного дома. Там, в дальнем уголке заросшего сада, за кустами крыжовника, чёрной смородины и малины кот нашёл для себя угощение. Это была кучка травы, а под ней – речные моллюски, из вскрытых кем-то раковин. Лето было жарким. Вонь от этих бесхозных припасов стояла отвратительная. Бедная Зинаида Васильевна чуть не лишилась чувств.

Вернувшись со своим дурно «ароматным» любимцем домой, она тут же начала расследование этого вопиющего безобразия. Оказалось, что виновниками этой зловонной истории были наши старшеклассники. Начитавшись книг о пиратах и сокровищах, они начали поиски жемчуга в наших речках Чермянке и Самотышке, да ещё в Алтуфьевском пруду. Это была та ещё эпопея! Тайком от всех, по ночам наши великовозрастные оболтусы отправлялись за речными раковинами. Ими заполнялись старые оцинкованные металлические детские ванночки и большие тазы, унесённые из собственных сараев и огородов. Раковины вскрывались искателями жемчуга на горе несчастным моллюскам. Никаких жемчужин, конечно, там не водилось. Все эти горы вонючих ракушек сильно привлекали внимание огромных навозных мух, местных кошек и ворон.

Узнавшие от портнихи захватывающую новость, бабушки и матери, всплеснув руками, потребовали убрать это зловонное безобразие с глаз долой. После серии скандалов все добытые «сокровища» пришлось виновникам этой истории срочно закапывать в укромном месте. Долго ещё над нашими недорослями не зло посмеивались соседи.

За лето мы все успели подружиться, занимаясь интересным общим делом. Стихийное наше кладоискательство прекратилось лишь с наступлением осени. Начались занятия в школах. Дети, приехавшие из центра Москвы на отдых в Лианозово, разъехались по своим городским квартирам. Мы договорились встретиться будущим летом.

Я хоть и была ещё мала, но уже тогда начала понимать, что не клады и сокровища важны в нашей жизни, а настоящая крепкая дружба и готовность делать добрые дела. Об этом всегда мне говорил мой папа. Это лето запомнилось мне, как самое счастливое время в моей жизни.

На память о моём весёлом и беззаботном детстве у меня остался уральский самоцвет – раухтопаз, найденный мной на огородной грядке. С той поры прошло много лет. На выставке в Алмазном фонде СССР в одной из витрин я увидела точно такой же и по размеру, и по окраске раухтопаз среди драгоценных камней Урала. Он и сейчас лежит у меня в шкатулке. Иногда я беру его в руки, согреваю своим теплом и заряжаюсь от него как в детстве позитивом.

* * *

Разбитое сердце

http://proza.ru/2017/04/25/712

    Как-то я увидела в цветочном магазине  растение с красивыми резными листьями и  ярко-розовыми цветами необычной формы в виде сердечка с белой «капелькой» посередине. Продавщица, заметив, что я так долго стою перед этим цветком,  сказала, что это дицентра великолепная, её  называют ещё «разбитым сердцем».  Какое-то беспокойство вдруг овладело мной. Смутные  воспоминания разбередили  душу,  сердце  учащённо забилось. Перед глазами, как в кино, появились яркие картинки из моего далёкого детства.
       Мне десять лет.  Я очень люблю  папу. Он молодой, высокий  и стройный шатен. Он никогда меня не обижает, не кричит на меня и не ругает за мои проделки. Перед сном всегда гладит по голове и целует в обе щёки. Папа называет меня русалочкой за мои длинные  русые волосы и зелёные глаза, такие же, как и у него. У папы удивительная профессия. Он работает столяром – краснодеревщиком и так понимает душу дерева, что из-под его умелых рук выходят всегда прекрасные изделия. Секретами своего мастерства с ним поделился один старик из Майкопа. Он ещё парнишкой до революции работал в царских дворцах в Крыму и на Кавказе. Там изучил  опыт иностранных мебельщиков, дизайнеров и реставраторов . И всему, что сам умел, старый мастер научил моего папу. С папой в Майкоме произошёл один случай, о котором он как-то со смехом при мне рассказывал  маме, своему отцу и братьям за праздничным столом. Привязалась к нему ему на дороге в город молодая цыганка. Просила «позолотить ручку»  и хотела ему погадать. Но папа рассмеялся ей в лицо и сказал, что денег ей не даст, потому что не верит никаким гаданиям. На что девушка, рассердившись, ответила: «Ну и зря не веришь! Ты умрёшь в 36 лет. Сердце твоё будет разбито. » Сказала так и быстро скрылась за поворотом. История эта со временем забылась всеми участниками застолья.
        Изысканная мебель на любой вкус, разные замысловатые полочки, этажерки с точёными ножками, подставки для цветов, кружевные наличники для окон и роскошные рамы с багетом для картин любого размера пользовались большим спросом у папиных знакомых и друзей из мира искусства. Папин старший брат пел в Большом театре. У него был красивый голос – тенор, как у Козловского и Лемешева. Большинство его друзей были и приятелями  моего папы. Мой папа – самый добрый на свете! Он часто выручал художников, не имеющих возможности ему заплатить за работу. Некоторые забывали отдать долги. Папа их прощал, а мама его ругала. К папе обращались за помощью  руководители московских театров и цирка на Цветном бульваре. В свободное от основной работы время он делал сложные театральные декорации и замысловатый реквизит для циркачей. Потому мы с ним в цирк ходили на все представления бесплатно. Когда на арену  выходили клоуны Карандаш, Олег Попов,  Юрий Никулин и Михаил  Шуйдин, зрительный зал взрывался аплодисментами.
        Я очень люблю рисовать. Сегодня мы с папой идём, взявшись за руки, в гости к его знакомой художнице,  снявшей на лето   дом на соседней улице. Мы идём смотреть её картины в новых рамах, которые сделал папа. Хозяйка встречает нас на веранде в нарядном белом платье. У неё приятный низкий голос, каштановые вьющиеся волосы, заколотые сзади причудливой ажурной заколкой из слоновой кости, и жгучие чёрные глаза. Тонкий, едва заметный, манящий аромат духов сопровождает все её передвижения по дому. Мы проходим в комнату, где висят и стоят на подрамниках и  прямо на полу картины: натюрморты, портреты  и пейзажи. Почему-то они не запомнились мне. Моё внимание привлекает большое разнообразие комнатных цветов на широких подоконниках и деревянных изящных подставках папиной работы. Их я сразу узнала. Я любуюсь пышными фуксиями и геранями разных сортов. И вдруг замечаю чудесные красные цветы-сердечки с белыми капельками на кончиках, висящие на веточках с резными зелёными листиками. Я спросила у  Анны Петровны название этого прекрасного цветка. Она улыбнулась и сказала, что это дицентра – «разбитое сердце», как его называют в народе. Во Франции есть старинная легенда о  девушке Жанетте, заблудившейся в лесу. Спас её и довез до дома  красивый юноша на белом коне. Уезжая, он поцеловал девушку. Она с нетерпением ждала возвращения своего спасителя. Однажды Жанетта увидела богато украшенный свадебный кортеж. Впереди ехал тот самый юноша со своей невестой. Жанетта пошатнулась, упала на землю, и сердце ее раскололось от боли. На том самом месте и выросла дицентра. С той поры цветок этот называют «разбитое сердце».
        Я ещё долго любовалась диковинными цветами, жалея, что у нас в доме нет таких. Хотя, конечно, цветы у нас тоже были: столетник (по-научному алоэ), фикус с большими кожистыми глянцевыми листьями, душистая герань с мелкими красными цветками, которую все считали средством от моли, да ещё  цветок со смешным названием «Ванька мокрый». Покойная моя бабушка называла его «огонёк» за ярко-алые цветы.
          Мы пили чай с шоколадными конфетами и пирожными.  Папа неспешно беседовал с хозяйкой. Она ему так загадочно улыбалась, что он   засмущался под её взглядом. Мне это не понравилось. Я стала теребить папу за рукав  вельветового пиджака и звать домой. Мне показалось, что папа неохотно откликнулся на мою просьбу. Анна Петровна усмехнулась, но ничего не сказала. Проводила нас до калитки, потрепала меня по щеке, подарила мне краски акварельные в коробке  и в маленьком ящичке тюбики с масляными красками. Попрощалась  за руку с папой, глядя ему в глаза. Больше я её никогда не видела.
         Как быстро промчалось лето! Я вернулась из пионерского лагеря. Меня дома ждало письмо в фирменном конверте, на бланке с логотипом редакции газеты «Пионерская правда». В письме сообщалось, что мой рисунок «Дети играют» понравился жюри  конкурса рисунков «Мир детства» и отправлен вместе с другими лучшими рисунками на выставку во Дворец пионеров на Ленинских горах. А я и забыла про этот рисунок! Мы все обрадовались такому известию. Больше всех радовался папа. Он хотел, чтобы я стала художницей, и так  гордился моими успехами!         
       Незаметно, хитрой рыжей лисой  подкралась осень. Парк напротив нашего дома окрасился  багрянцем листьев и ягод  боярышника, растущего за его оградой. Грустные берёзы опустили свои золотые косы к земле. Дубы сурово шумели медной листвой, а щедрые клёны повсюду разбрасывали свои пятипалые пёстрые листья. В воздухе летали тонкие паутинки, пахло грибами,  вечерними кострами и чем-то ещё неуловимым и щемящим. Потом пошли затяжные нудные дожди. Их  сменили утренние заморозки и первый снег. Именно тогда я почувствовала: в нашей семье что-то неладное происходит. У мамы лицо как-то осунулось и почернело. Карие её глаза погрустнели. Она перестала улыбаться. Папа больше не насвистывал никаких весёлых  мелодий, когда что-то делал дома. Он стал всё чаще задерживаться на  работе. А когда возвращался, не  ужинал, а садился к телевизору или сразу шёл в сарай, где оборудовал себе мастерскую. Там приятно пахло древесными стружками и опилками! Я  знала названия всех  столярных инструментов. Любила, сидя на папином старом диване, брать в руки завитки  свежих стружек и кубики – обрезки от досок. Играя с ними, старалась не мешать папе.
      Разлад между родителями зашёл слишком далеко. Как-то вечером мама собрала одежду и кое-какие наши вещи  и увела меня  к бабушке. Ходить-то далеко не пришлось: бабушка жила на втором этаже в нашем доме. Я не понимала, зачем мы ушли от папы? Но в нашей семье все привыкли слушаться маму.  По вечерам я бегала к папе. Но не всегда заставала его дома. Бабушка  жалела зятя. Украдкой от мамы носила ему еду в кастрюльках и стирала бельё. Потом родители вроде как помирились. Поехали вместе за покупками в Марьинский Мосторг – так назывался большой универмаг в Марьиной роще. Папа  получил много денег,  заработанных на строительстве дачи для одного народного артиста. Привезли они тогда из магазина всего полно. Самой замечательной покупкой были  маленькие золотые часики с браслетом, о которых так давно мечтала мама.
         Хрупкий родительский мир длился недолго. В мае папа вдруг засобирался на одну из великих строек коммунизма. Мама его не отговаривала. Он уже получил так называемые «подъёмные», но никуда не успел уехать. Тот июньский день выдался жарким. Воздух над землей  завис раскаленным маревом, казалось, что он колышется, как прозрачный жидкий кисель. Даже в тени кустов желтой акации и сирени не было прохлады. К ночи стало ещё хуже. Я сидела  на крыльце и ждала папу, а он всё не шёл домой.  Папа вернулся навеселе. Он теперь частенько приходил домой «под мухой», как говорил наш хромой сосед дядя Вася. Крупно поругалась  с ним мама. Много обидных слов она бросила папе в лицо, про его работу, про художницу - разлучницу. Он промолчал, как всегда, и ушёл спать к себе в мастерскую. И больше не проснулся.      
         На папиных похоронах за моей спиной соседки шептались: « Ах, как жалко Володю!  Хороший он мужик был.  Добрый, работящий и такой молодой: в тридцать шесть лет помер. Зря он ходил к той художнице. Разбила она ему сердце…» Мне от горя и от несусветной жары было очень плохо. Соседкины слова про разбитое сердце стали последним, что я услышала в тот день. Перед глазами всё поплыло: усмешка художницы, красные сердечки цветов дицентры, злое лицо молодой цыганки… Не помню, кто подхватил меня на руки и отнес к бабушке. Сутки я не приходила в себя, металась в бреду и кричала: «Разбитое сердце! Разбитое сердце!» Как только я поднялась с постели, выбросила все краски, подаренные мне Анной Петровной. И мне от этого сразу почему-то полегчало.
          Не сбылась папина мечта. Я не стала художницей, хотя ещё пару раз мои работы были представлены на выставках во Дворце пионеров на Ленинских горах. Их отправлял туда наш школьный учитель рисования. Но всё же семья наша не осталась без художника. Им стал мой двоюродный брат – сын оперного певца.


======================== =============================