Рассказы о войне ветерана 486

                Д А Л Ё К И Е  К О С Т Р Ы

                Повесть

                Автор повести Олесь Гончар.

  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).
 
Продолжение 12 повести
Продолжение 11 — http://stihi.ru/2020/11/16/9322


  Горячая пора наступает. Люди убирают хлеб, а рабочих рук в колхозах мало, поэтому приходится и районным учреждениям в эти дни откликаться, оказывать помощь селу. Слышим — поехали на уборку одни, собираются другие, а сегодня докатилось и до нас. Охваченный энтузиазмом, появляется Кочубей, только что он как профорг был где-то у начальства и теперь уже в роли старшого обращается к нам:
— А ну, писарчуки, хватит перьями царапать! И вы, славная типография, тоже сюда!
Когда все собрались у мельничного круга, сообщил с подчёркнутым пониманием значительности момента:
— Едем к подшефным. Не справляются, надо оказать соцпомощь. В чём будет заключaтьcя зaдaчa?  Будем носить снопы.
— Снопы! В степи! Это же чудесно! — воскликнула Ольга с присущей ей эмоциональностью. — Это нам как бы премия!
— А бригадиром кого изберём?.. — игриво спросила Ирина.
— Кому сверху приказано, тот и будет, — нахмурился Кочубей.— И хватит разглагольствовать, через час отправляемся.
— Мне тоже собираться? — выясняет дед-сторож.
— А типография, шрифты? — с упрёком напомнил ему Кочубей.— Бдительность, товарищ дед, сейчас превыше всего!

  Парася Георгиевна, осматривая себя всё ещё не могла решить: так ли ей ехать, или же переодеться в старое?
— Можно хоть и в свадебном платье, — насмешливо бросил Кочубей.— Только напоминаю: не на прогулку едем. Работа снопоукладчика это вам не в бирюльки играть.., А вообще дело не принудительное. Никто никого не заставляет. Воля каждого. Может, кто-нибудь хочет отказаться?
Согласились все, даже геноссе Баумгартен, хотя девчата пытались отговорить его, у него ведь сердце.., Генрих Теодорович настоял на своем: куда все, туда и он, разве, мол, для него не существует трудовая солидарность?
Меньше чем через час все мы в боевой готовности собрались в скверике. Проблема спецовок решилась сама собой: те, кто в типографии, просто берут свою рабочую одежду, Кирику и мне тоже досталось по типографскому фартуку, мы их сразу же и нацепили на себя: Парася Георгиевна, сбегав домой, предстала перед нами в какой-то старомодной складчатой юбке и мужской, с длинными рукавами, сорочке— откуда она только выудила её?

  В ожидании обещанного транспорта точим лясы возле «камня влюблённых». Ирина игриво допытывается у Кочубея, откуда этот жернов. Слыхала она, будто появился камень здесь в качестве гонорара товарищу Песне, кто-то неизвестный ночью приволок сюда эту глыбу и бросил под окнами...
— Может, чтобы совесть будоражил? Может, это кто-то из мести?
— Меньше мели языком, — окрысился на цокотуху товарищ Песня.— А то когда-нибудь домелешься...
С закатанными рукавами, в тюбетейке, он озабоченно посматривает на часы. Видно, недоволен задержкой. Но вот в улочку со страшным тарахтением въезжает громоздкая, видавшая виды пароконная арба, она с форсом останавливается возле нас:
— Будьте ласковы, карета подана!

  Паренёк-ездовой, держа вожжи, стоит на передке, улыбаясь осматривает нас из-под драного брыля;
— Это вы — наши шефы?
— Мы, мы, — кричим хором, и Кочубей первым вскакивает в арбу, становится рядом с ездовым.
— Давай вожжи, теперь я буду править... Как тебя зовут?
— Федько.
— Ага, Федько-сорванец! И кнут давай сюда, чтоб ехать было веселее...
— Только вы их не бейте, — попросил парнишка, передавая кнут,— они и так бегут.
— День бегут, а три овёс жуют, знаем таких, это о них, наверное, и пословица существует: ни шагу, ни рыси, ни ходу, ни спотычки...

  Когда все мы, помогая друг другу, с шутками и прибаутками забрались в арбу, новоявленный погонщик выпрямился в своей колеснице, подсвистнул и велел нам на поворотах руками за небо хвататься. Кони рванули с места, несмотря на то, что были измучены работами и худые, хоть рёбра считай.
Олимпиада Афанасьевна, переходя дорогу напротив школы, едва успела отскочить от коней и, потемнев лицом, долго смотрела нам вслед.
В нижней части городка, возле райпарткома, к нам подсел и товарищ редактор:
— Принимайте в вашу капеллу. Носить снопы — это то, к чему я всегда стремился...
— А рожь от пшеницы отличить сумеете? — пошутила Ольга.
— Вот как раз имею возможность подучиться. Просо от пшена я уже отличаю.
— А про гречиху вы что-нибудь слыхали? — кокетливо спросила Ирина.
— Слышал, что кое-кто «в гречиху скачет»... И что гречиха — единственное из культурных растений на планете, не имеющее своих диких предшественников.

  — Хм, никогда бы не подумала,— удивилась Парася Георгиевна, а Кочубей тем временем уже вскачь погнал лошадей, пересекая базарную площадь. Арба тарахтит так, что люди выглядывают из окон, редактор всё время держит очки рукой, у Параси Георгиевны снесло с головы шляпку, Кирик едва успел поймать её на лету.
 — Ой, держите меня, ой упаду! — с напускным испугом хватается Ирина то за редактора, то за Житецкого, а у них вид весело-обречённый, будто оба смирились, что бешеная эта колесница вот-вот рассыплется в щепки. Наконец мостовая кончается, за арбой сразу встаёт хвост пыли.

  Возле железнодорожного переезда минуем домик Ольгиных родителей, оглянувшись, она машет своим рукой, чумазая детвора — младшие Ольгины братья и сёстры, — сыпанув с подворья, стремглав бросаются в пыль, весело выкрикивая: «Догоним, догоним!», но где там им догнать наших будто подменённых, разгорячившихся лошадей. Вмиг перелетаем через переезд, и дальше сквозь луга дорога уходит в степь. Тут всё по-иному, дышать легко, и небо, непривычно огромное, так вольно развернулось над нами своей сияющей голубизной.
— Как тут вольготно, сколько npocтopa — не может сдержать Ольга свою восторженность.
— Это вам не свечкарня с её духотой, — отмечает Иван-печатник, поглядывая во все стороны.
И мы все тоже ощущаем эту фривольность простора, красоту необъятности. Полевой ветерок овевает нас заставляя забыть свинцово
тяжёлый воздух типографии, затхлость редакционных лабиринтов с мышиным духом газетных подшивок...

                Продолжение повести следует.