Под капельницей
могилы вселенной...
А также Андрюше,
врачу скорой помощи,
который из баклажки сделал
капельницу.
Смерть,
ты уже на кровать ко мне присела,
положила руку на тело.
Вот как
рюмочка
меня
подвела!
Ты так близко
ещё не была.
Ты карманником лезла,
всю зарплату взяла.
Ты прошила,
как цыганская прошила игла.
Хоть и вижу в тебе врага,
но проститься пришли
Кащей и Яга.
Я любил их, включал телевизор,
и сейчас смотрит сказку пацан,
и злодеи не злые,
они плачут,
присели ко мне на диван.
Я лежу. Помираю. За душой ни шиша.
Только сердце во мне. Уже в небе душа.
Но она уцепилась,
как за поезд несчастный зек.
Словно сердце тревожное
и есть человек.
Только сердце во мне. Бьётся сердце за всех.
И не лёгкие дышат,
а хороший один человек.
Перебралась печёнка
в тесный жить уголок –
ведь родная сестрёнка,
не прогонишь её на снежок.
Стало биться сердечко очень быстро,
щас расколется как орех.
Смерть, ты присела.
Ты нырнула.
Надо б рюмочку за успех.
Ты нырнула в меня, как в глубокую воду,
видишь звёзды и смерть корабля,
моей жизни видишь природу
от начала, от а до я.
Ты пронзила меня, как «молния» — куртку,
я застёгнут, как спальный мешок,
по душе, по тёмным её закоулкам,
ты дошла... до Москвы — как красив
мой «движок»! –
Моё сердце. Моторчик пламенный.
Смерть, ты слушала Motorhead?
Собутыльник
я твой отравленный.
Без меня
будешь топать в буфет.
…Ты по склонам
гуляла
лет,
на лугах
рвала
первоцвет,
вдруг увидела
пьяненького меня —
поманила,
поллитровкой дразня…
Ты меня не искала. Ты была на земле.
На земле была. И есть в космосе.
Ты вообще-то подобна
подколодной змее,
оставляющей косточки —
доскам,
могилкам,
мрамору,
нам.
Узким дорожкам,
печальным шагам.
Может не страшно
лежать,
уже не дыша.
Если ракетой выходит душа.
Страшно
тому,
кто пришёл посмотреть,
как у соседей
выглядит смерть.
Смерть,
ты уже на кровать ко мне присела,
положила руку на тело.
Подвела меня жизнь,
подвела.
Ты так близко ещё не была!
Ты пришла,
ты просишь подвинуться,
чтобы лечь и любить – погубить.
Расскажи, как лишилась
невинности?
А тебя мне рано любить.
Но с меня,
ещё не прокапанного,
вдруг – огромного, как звезда,
ты снимаешь часы «Года»,
мне подаренные мамой с папою.
Всё идут,
эти часики боли,
так легко их сейчас стянуть…
А от боли
такие побои,
что стихи фиксируют жуть.
Смерть,
ты уже на кровать ко мне присела,
приболел я,
а ты возле меня,
никого не пускаешь к телу,
ни на что не хочешь менять,
ни на хлебушек,
ни на маслице,
ни на медный петровский пятак,
не пойдёт тебе короткое платьице
и зачем тебе красный лак?
На кровать мою присела,
положила руку на тело –
отморозила,
отняла,
близко так
ещё не была!..
Свидетельство о публикации №120111806254