Северный ветер в саду Сиянии. Глава 3

– Пироги у Сашки славные, вкусные. 
Сияния взяла одну тарелочку с пирогами, отложила на другую, и с той переложила на эту почти все кусочки пирогов.
– Тёть Валь я сейчас вам принесу. – И пошла по тропинке к калитке.
– Как тебя зовут-то? Ну-ка скажи мне, старой женщине. Отвечай, отвечай, пошто молчишь?
– Я кушаю, действительно вкусные пироги. А зовут меня Ярослав.
Сияния подошла к соседке, подавая ей тарелку с пирогами, и в тот момент, услышала его ответ.

«Да, точно Ярослав». – Подумала она. Вспомнила красочную афишу, висевшую на доске объявлений возле клуба в их селе. На ней было написано:
«Братья Верещагины, Илья и Ярослав и с ними несравненная Виктория».
И фото напечатаны были именно их. Улыбающаяся девушка, ослепительной красоты  стояла на шаре с огромным обручем в руке, другая поднята вверх. А позади неё два парня, поддерживали её за талию.

«Помню, мысленно произнесла Сияния. Уж подлинные были имена или нет, не известно. Но именно Ярослав провожал меня домой. Сейчас он сильно изменился, словно матёрый волчище стал».

– Тарелку позже заберу, Тёть Валь, пойду ещё нарежу пирогов, этому голодающему.
– Сашка. – Соседка приковыляла к ней и тихо сказала. –
Это он, твоя судьба, его я видела во сне.
– Тёть Валь, сон есть сон, может присниться, что угодно. А моя судьба Володя, может ещё вернётся. Я верю, он вернётся.
– Сашка. – Соседка поставила на крыльце тарелку и заковыляла за Сиянией.
Ты не торопись гнать его, приглядись. Помяни моё слово. Он это, он.
– Теть Валь. Ну, какая судьба? Мне пятый десяток доходит.
– Вот здесь-то только жизнь и начинается, сияющая моя любимая соседушка. Не торопись.
– Ладно, пойду.

Зайдя в свой двор, увидела его уже на крыльце, он выходил с тарелкой пирогов и улыбнулся, и произнёс.
– Извини Сиянюшка, но пироги, что оставались, я съел. И я решил ещё взять сам. А там ещё что-то с творогом вкусное.
– Что с нахалом поделать? Совсем оборзел. Ешь уже иди. Чай подогреть?
– Уже, Сиянюшка. Всё сделал.
– Дааа! И, что сказать на это? И как мне тебя выгнать?
– А ты не выгонишь меня, Сияния, я вернулся навсегда и никуда не уйду.
– Ну, уж нет, ты не останешься у меня. Ешь, давай и уходи, не заставляй прибегать к радикальным мерам, вызывать полицию.
Он улыбнулся и пошёл к столу.

– Вот, блин, нахал. – Произнесла Сияния. – Тридцать лет не нужна была и вдруг стала нужна.
– А кто в этом виноват? Ты почему не сказала твое имя, настоящее имя.
– А я, какое сказала? Я и говорила тебе настоящее, Сияния.
– То, что это твоё имя я не подумал, не слышал такого.  Я думал, ты пошутила. Думал, из-за твоих сияющих глаз так называли. Слышал, в тот вечер в клубе тебя сияшкой называли. Я тоже тебя так называл. Но, а деревню? Деревню могла бы назвать.

– Я думала, ты знаешь, раз приехали тогда на гастроли. В безызвестность ведь не ездят. И, что это я перед тобой оправдываюсь?  Как будто ты спрашивал меня. Залётный гастролёр. Я и то запомнила афишу вашу.
– Гастроли. Что ты знаешь о них?
– Да, ничего и знать не хочу. И тебя знать не хочу. Где ты был, когда я совсем одна осталась, беременной?

– Там и был, на гастролях, только уже более жёстких. В свинцовых. Зачем ты вышла замуж?  – Спросил он с горечью, и взгляд его вновь стал жёстким.
Я позже приезжал, искал тебя, но все утверждали по-разному. Одни говорили, что ты странная стала, всё на дорогу смотрела, ходила к большой дороге. И всё может, быть, что закрутилась с дальнобойщиком. Другие утверждали, что ложь это, на дорогу ты ходила, но погибла в пожаре вместе с родителями. Следов никаких не осталось.
Только я не верил, что ты погибла, сердце моё подсказывало, что жива ты. Искать надо и искал.

– Закрутилась, легко сказать, закрутилась. Он спас меня, этот дальнобойщик, спас от бандитов насильников. Тебя когда-нибудь насиловали? Ты знаешь, что это такое?
Верещагин криво усмехнулся и с сочувствием и болью посмотрел на неё.
– Представляю.
– Ничего ты не представляешь.  Ты даже представить не можешь. Девчонке, всего лишь пятнадцать с половиной лет, и шестнадцати не было и на пятом месяце беременности два озверевших зека напали на меня, ворвались домой, бабушку убили, и я не знаю, как осталась живой, и детки мои, хорошо хоть у Володи «Камаз» сломался возле нашего дома. Наверное, папочка с мамой видели оттуда сверху, каким-то и образом остановили Камаз.

– Разве родители не в пожаре погибли?
– Нет, они раньше ушли, вначале мама, а потом и папа. Я с бабушкой жила. Я тебе ещё в то время говорила, в нашей встрече, но у тебя одно было на уме.
У Сиянии потекли слёзы. Давно не плакала, с тех пор, как Володя исчез.
А когда услышала его голос, «Не плачь, всё будет хорошо, девочка моя»
так и перестала плакать, на удивление всему селу, больше она никогда не плакала. И вот вновь слёзы. Она вытерла текущие по щекам слёзы, шмыгнула носом, словно маленький ребенок и продолжила.

Позже Володя рассказывал, женщина в белом стояла на дороге и не пускала его и Камаз заглох. А потом за руку его завела в дом, говорил, как в стопоре шёл. Только белые пятна вокруг него были, в очертаниях человека. Как мы потом подумали мои родители и его Марина.
– Девочка моя, солнечная девочка, что ты перетерпела. – Держа её руки на столе, в своих ладонях. Она выдернула руки, откинулась на спинку скамейки.
– Оставь меня. Как ты меня нашёл? Случайно?

– Нет, я искал тебя, первый раз у меня мало было времени, и не смог добиться, а когда уже основательно взялся за поиски, в администрации, вытащили все архивные записи, мне сказали твою фамилию имя и год рождения. Даже рассказали, почему у тебя такое не обычное имя.
– И о беременности? Там никто не знал. И никто не знал кроме бабушки.
– Нет, о том, что ты беременна никто не рассказывал. Я сам догадался, вернее знал, как знал тебе не могу объяснить. А когда увидел наших сыновей, все сомнения отпали.
– Моих сыновей.
– Наших, они моя копия в молодости. И не столько на меня похожи, сколько похожи на моего отца. У меня фото отца есть, позже покажу. Но меня-то ты помнишь ведь? Помнишь же. Почему молчишь?
– Где ты их видел?

– Сказать случайно, ты не поверишь, да и случайностей не бывает, Сияние моё. Сломалась машина, а Миша ехал мимо. Я его, как увидел, сразу понял, моя кровь. Зачем ты вышла замуж? Девочка моя. – Вновь спросил он с грустью.
– Ты дурак или просто так?
– Конечно, я знал, что такая солнечная девушка не останется одна. Но откуда дочь?
– Странный вопрос.
– Ты не могла больше беременеть.
– Наивный. Тебе уже сказала, трое у меня родились.

– Нет, не наивный, и точно знаю, ты родила только двух мальчиков. И я точно знаю, ты не можешь быть совместимой ни с кем кроме меня.
– Ты меня уже достал со своей несовместимостью. Отчего же?
– Секс может быть и то вряд ли, но детей нет.
– И секса, как того не было за всю прожитую жизнь. –
Вдруг вырвалось у Сиянии, чего она не ожидала от себя, и испуганно посмотрела ему в глаза. И сразу опустила взгляд.

– Ну, наконец-то, созналась. Так откуда дочь? Он самодовольно улыбнулся.
– Володина дочка, но она моя. Что ты лыбишься?  – С какой-то злостью сказала ему Сияния, лицо у неё стало словно каменное. – Лыбится мне он здесь. Моя дочь! Моя, я её вскормила и вырастила. Понятно?
– Да, понимаю и знаю, мне хотелось, чтобы ты это сама сказала. Олю я видел тоже, и разобрался, она другая. Молодец Владимир, всё дал детям, что смог и, что  не смог, но всё же, умудрился и тоже дал. Благодарен ему. Благодарен Творящему Истоку. Даже дома у них рядом. Кто придумал, дочкин дом в середине? Красиво получилось.

– Всё-то ты знаешь. А может, ты знаешь, где Володя? –
С надеждой спросила Сияния. – Знаешь? – Заглядывая ему в глаза, продолжила. – Что молчишь? Верещагин!?
– Нет Сиянюшка, не знаю, но подумаю, как узнать. Если ты, так хочешь, я всё сделаю, чтобы узнать.
– Хочу, он не заслужил забвения.
– Так вы его вроде и не забываете, меня другое совсем занимает. Как сказать сыновьям, что я их отец?

– Верещагин, какую бы ты версию не рассказал, они не примут. Их отец Володя. Он их вырастил, он не спал ночами вместе со мной. Он и только он. Он им дал всё, к нему они бежали, даже больше, чем ко мне, чуть ли не с рождения. Он их понимал, как самого себя. Счастливей моих детей я ещё не знаю. И чтобы такие отношения отца и сыновей, такое ещё не сыскать. 
У них не было тайн, они всё ему рассказывали. А как они его ждали с рейсов, он никогда не отгораживался от них, каким бы уставшим он  не был. Это ты не можешь прочувствовать.  Не надейся, Верещагин.

– Но на дружбу-то, я могу надеяться?
– Не знаю, возможно. Лучше пока не говорить об этом.
– Не плачь, Сияния, не плачь. – Верещагин посмотрел на неё грустными глазами, видя, как она вытирает слёзы. Я не могу смотреть на твои слёзы.
– Я больше не заплачу, все выплаканные слёзы высохли давно. И боль в сердце зарубцевалась. Душа молчит, а жизнь продолжается. Это так, Вспомнила Володю. Иди-ка ты домой, Верещагин.
– Я дома.
– Верещагин, не зли меня, иди туда, где остановился.

– У Николая. Ты права Сияния моя. Я уйду, но чуть позже. Хочу с тобой ещё побыть, возможно, долетит адажио и вновь раскроется твоя душа. Взлетит, а  там за облаками, там любовь моя тебя поджидает. Расскажи мне о себе ещё. Да и время ещё не позднее. Вечер, только солнце село. А там музыка во всю ещё звучит, слышишь, частушки распевают. Даже отсюда голос Николая слышу. Вот даёт, старина!
– Ты его, откуда знаешь?
– Вместе в Афгане были, командиром у нас был, но он по ранению раньше вышел на гражданку, а мы ещё оставались.
– Кто мы?
– Илья – брат мой, Виктория.

– Она тоже там была? С удивлением и как с испугом спросила Сияния. Удивительно!
– Была. Смелая разведчица была.
– Почему была?
– Погибли они с Ильёй. А я остался. – Верещагин тяжело вздохнул.
– Володя искал вас, я же помнила вашу афишу. Я её сняла с доски, берегла. Даже там, в деревне, в сумке с собою повсюду носила всегда. И вот по ней искали. Мне Володя отсканировал её.
– Кого?
– Не кого, а что, афишу, она на сгибах вся уже потёрлась, так он новую где-то отсканировал. И даже в целован запаял.

– Твой Володя человек и человек с большой буквы.
– Я знаю об этом.
– Я знаю, что искал он. Его запрос в моём деле был, только конверт утерян, адреса не было твоего. Что происходило вокруг нас? Непонятно. Почему вселенная не давала нам встретиться?
– Было два ответа. Погиб и числится без вести пропавшим.

– Да всё верно. Погиб Илья, а я долго числился пропавшим, пока сам не объявился. Долгие госпиталя, операции и так далее, потом восстановление. Далее снова заброс, но в другое место. А мой запрос о тебе так и оставался лежать в папке не исполненным, пока я совсем не вернулся. Лучше ты о себе расскажи, Сияния моя. Расскажи, что за пожар в твоём доме был? И как ты здесь очутилась за несколько тысяч километров от дома.

Он пересел на скамью, под самую яблоню, где сидела Сияния, пододвинулся к ней и обнял её. Она вздрогнула, но руку его не сбросила. Сидела тихо, тихо, прислушиваясь к себе, и ей так захотелось, чтобы это был Володя, а когда он её обнимал, прижимая к своей груди, и она чувствовала такую благодать, что все печали растворялись. И сейчас, так ей захотелось такого объятия, что она закрыла глаза, сама прижалась спиной к груди Верещагина.
Он понял её, прижал к себе, и опустил лицо в её волосы, вздохнул, произнёс.

– Боже, сколько я потерял, вся жизнь прошла мимо.
– Отчего же мимо? Верещагин? У тебя была своя жизнь. Жизнь в войне и гастролях. – С горечью ответила Сияния.
– Жизнь без тебя. Твоя жизнь, жизнь моих детей, как в стороне проходила, столько лет без меня. А я без вас. Как горько. Ты рассказывай, Сияние мое, хочу всё знать о тебе?
– Так ты уже знаешь, справки-то навёл. Думаю, и сегодняшнюю жизнь нашу, Степаныч обрисовал тебе.
– Да рассказывал. Рассказывал о детях, насколько он их знал, о Владимире, нахваливал он его, какой он прекрасный отец и хороший семьянин. И любил-то он тебя и детей. – Произнёс Верещагин с горечью.
– Да. Это так, Верещагин, хочешь ты этого или нет, Володя хороший муж и прекрасный отец.

–  Согласен, но я хочу знать, о той неизвестной всем остальным твоей жизни.
– Для чего страхи вспоминать? –
Сияния молчала, затем через минуту произнесла. –
Ладно, слушай. Мама умерла, мне было девять лет, у нее, оказывается, был порок сердца. Какой не знаю, но врачи удивлялись, что она сумела родить меня, да ещё не в роддоме, дома и без врачей. Она заболела мне, почти пять лет было.
А папа?
Папа, он очень горевал. Прямо бредил ею, и что только бабушка не делала, и заговоры и отвары, ничего не помогало. Очень страдал. Однажды пришёл с работы,  отдохнуть на диване лёг, а я, как раз из школы пришла, мне тогда четырнадцать лет было.

Папа позвал меня, говорил сбивчиво, видно торопился сказать, я мало, что поняла и мало, что помню, я тогда была так напугана, увидела у него полоску на лбу, такая полоска появилась у мамы перед её уходом. Но, как расскажу, так и расскажу, вот как-то так.
Папа взял мои руки, поцеловал их и держал, пока говорил.

Сияшенька,  сказал папа, будь счастлива, прости меня,  не смог я тебе помочь подняться на ноги, выучить тебя, замуж отдать. Но нет силы, быть здесь в этом мире, зовёт меня мама твоя. Не могу без неё более. Уж люблю её больше жизни своей. Сказал и закрыл глаза.
Я ждала с замиранием сердца, видела, дышал он трудно. Он  помолчал, потом улыбнулся, открыл глаза, смотрел на меня, затем произнёс.
Держись за бабушку, прислушивайся к её советам, девочка моя. Мама твоя пришла, Лизонька моя пришла, теперь мы будем вместе. Прошу тебя доченька, не торопись в выборе жениха, слушай сердце своё, ты ведь тоже однолюб, я точно знаю, и Лизонька подтверждает, у тебя есть особенность такая, как же тебе объяснить-то, это не совместимость…..

А какая несовместимость не закончил. Я кричала, папа, папа, что? Тормошила его, папа, какая не совместимость? Но я расслышала только несколько букв, и все, он закрыл глаза и последнее, что успел ещё.
Будь счастлива доченька, ведь ты сияющая. Нам пора.
Руки его отпустили мои руки, он как-то ослаб, а я кричала, «Папа очнись», кричала  и кричала, пока бабушка не утащила меня в другую комнату.
Сияния замолчала, вздохнула, а Верещагин сильнее прижал её к себе, тоже вздохнул и произнёс.

– Я тебе тоже об этом говорил, я не ошибся. Не ошибся и мой брат, указывая на тебя в клубе, когда из-за кулис увидел тебя. Продолжай девочка моя.
– Гад, ты Верещагин.
– Возможно, не осмотрительно было с моей стороны, совратить ребёнка, прости меня, Сияния. Я хочу быть с тобой, долго, долго, всю жизнь, сколько жизни этой осталось, не знаю, не буду думать и загадывать. Я хочу быть с тобой все жизни, сколько будет, не знаю, но и там в том мире тоже вместе, милая моя Сияния, девочка моя золотая. Я и выжил-то только лишь твоим сиянием. Я звал, ты приходила, руку клала мне на голову.

– Выдумываешь ты Верещагин. Как я могла?
– Нет. Не выдумываю. Хочешь, верь, хочешь не верь, но так и было. А  каким образом, мне не понятно, толи во сне, толи…. –
Он замолк на секунду и с горечью продолжил. – Да, не знаю, как это всё объяснить. Души наши вместе. Ты сделана под меня, рождена для меня, а может, я для тебя. Скорее всего, мы друг для друга. Может, ты тоже думала обо мне в это время. Думала?
Сияния молчала, затем ответила.
– Давно это было, не помню.
– А я знаю, думала. И понимал, ели ты привиделась мне, значит, думаешь обо мне, помогаешь мне. Продолжи свой рассказ.

– А что дальше рассказывать, остались с бабушкой. Я школе училась, в нашей деревушке из трёх домов, и то два на зиму заколоченные, небыло школы, в село ходила. Раньше папа возил, а пришлось самой пешком ходить. Да собственно не так и сложно, два километра до села и по селу километр. Зимой бабушка на лошади возила и забирала. Нам колхоз на зиму лошадь давал  и корм для неё. А однажды в майских праздниках, афишу вашу увидела, бабушке рассказала, она разрешила мне сходить посмотреть, а вот надеть мне нечего было для такого мероприятия. Я очень редко ходила в кино. Бабушка разрешила мне в её сундучке приглядеть, что-нибудь из её нарядов.

А там, я знала, каких только платьев не было. Мне только что пятнадцать лет исполнилось на первое мая, бабушка думала перешить мне несколько платьев. Одно мне очень понравилось, оно, как бы тебе сказать, как с прошлых веков, с до революционного времени, что ли.  Когда я его надела у меня самой дух захватило.
– Голубое воздушное.
– Да, но, как-то неудобно было идти в нём, да ещё через лес. Так я несколько юбок и оборок, убрала.  И ещё шлейф был, с бабушкой отрезали и подшили.

– Ты в нём, как царевна, богиня была. И шляпка тебе была, так к лицу. Может быть, если бы ты была в простеньком платьишке, и не заметил бы тебя. Хотя брат почувствовал бы. Он старше и знал многое, как бы сказали, мистическое. Но это совсем не мистика, просто знания и чувствование. Я уверен эти знания, а возможно и больше, открылись и в сыновьях.
– Не знаю об этом ничего. А после того, как ты исчез и прощай, не сказал, жизнь моя изменилась.

– Да, здесь я виноват, но как-то нас заторопили, пришлось быстро сворачиваться. Меня уже ждали, как я вернулся, сразу уехали.
– Перестань Верещагин оправдываться, я не поверю, чтобы не найти минутку объяснить. Подумаешь ещё одно покорённое и разбитое сердце.
– Совсем не так.

– Замолчи Верещагин, в то время я бы поверила, но не сейчас. Лучше молчи. Я не утаивала, всё рассказала бабушке. Мы хотели уехать, но не успели до первого сентября, бабушка  ждала письма от какой-то родственницы, послала ещё одно, а я продолжала пока учиться, живот долго был не заметен.
А тут зеки сбежали, по нашим лесам их вылавливали. Я не ходила в школу, боялась, через лес целый километр идти было. Но….
Сияния замолчала, тяжело вздохнула, –

Фуох, но они сами пришли к нам. Ой, не буду рассказывать. –
Она содрогнулась, вновь замолчала, он слушал её сердце, как учащённо оно стучало под его рукой. Порой ему казалось, что сердечко её замирало, останавливалось на   несколько секунд и вновь с большой силой начинало пульсировать.

Продолжение следует....
Таисия-Лиция.
Фото из инета.