Простите, звери...

Прости, Господь, мне думается, долго
Ты размышлял пред тем, как создал мир.

И человека сделал Боголиким
Своим подобием, весь заселив эфир.
Нас без когтей и без клыков оставил,
Чтоб зверя не напомнил человек,
Не убивал бы он себе подобных,
Чтобы в любви прожил счастливый век.
Ты, видимо, и сам блуждал в сомненьях,
Не станет ли закону вопреки,
Богоподобное руки твоей творенье
Лепить недостающие клыки,
Лепить жестокие оружия убийства,
Тем суть созданья Божьего забыв,
Печалью, горем, гуще ночи мраком
Людские души наполнять, убив.

В какой-то стороне, уже забытой,
Жила деревня, мирно труд любя.
Чтоб честно зарабатывать на нужды,
Там не жалели прочих и себя.
Но был и вор, позорник населенья,
Тот презирал любой на свете труд.
Не брезгают безбожники такие:
И мелкое, и крупное крадут.
Со временем ворюга стал убийцей
Бичом для всей деревни много лет.
Но наконец был взят за праву руку,
Быть справедливым должен был ответ:
— В темницу беса, до позорной смерти...
— Повесить: лучше, чтобы сдох сей гад...
В конце и стар и млад и даже дети
Кричали:
— В яму... Будет ему ад!

Мужчины приступили к исполнению,
Копали долго, откопали ров.
Сначала хищников в ту яму заманили:
Змею, гиену, льва и двух волков.
Затем преступника толкнули к зверям в лапы
И брёвнами закрыли Божий свет.
Вернулись к прерванной своей спокойной жизни,
В лесу оставив свой источник бед.
О, как кричал, о, как стонал гаденыш,
Как в гневе волосы свои он вырывал...
С презреньем сторонились даже звери,
Узнав, что тот безбожно убивал.
Но хищники в плену с недоуменьем
Смотрели в тьму и не решались выть,
За что их наказали унижением,
С убийцей приговор его делить.
А по лесу шёл крестьянин тропою,
В руке держа защитный крепкий сук.
Не дай-то Боже, если зверя встретит
Или на змея натолкнётся вдруг.

Средь щебетанья птиц, шуршания листьев
Мужик о помощи услышал ясный крик.
И осторожно, подобравшись ближе,
Он затаил дыхание на миг.
Заметил рукотворную ту яму
Подумал: «Здесь кого-то обрекли
На страшные страдания и муки.
Бездушные, ну, как же вы могли?!»

Отбросил сук и отодвинул бревна,
Что Божий день весь превращали в ночь,
А вместо мрака тёплый свет надежды
Сошёл в темницу, тьму гоняя прочь.
Змей первый выполз вверх из заточенья,
Спасающему ногу он лизнул,
С шипеньем благодарным увиваясь
По тропам столь знакомым улизнул.
Лев и гиена выбрались за змеем,
Счастливые, что вольные опять,
И человеку в ноги опустились,
По-своему старались приласкать.
За ними волки ринули из ада,
Взглянули на спасителя тайком,
У славных ног легли тихонько рядом
Всё так же тихо отошли потом.
Так благодарно разошлись все твари.
Вконец из ямы выбрался сам вор.
Рассматривал спасителя недолго,
Всё мысли чёрные окутывали взор:
«Быть может золото лежит в его кармане,
Иль денюжки имеет при себе...
Какой дурак откажется от счастья,
Коль счастье улыбается тебе?»

Сук для спасения лежал чуть дальше брёвен.
Мерзавец взял его и к жертве подошел,
Ударом, что камня удару равен,
По спасшему его не раз прошёл.

Лежит мужчина тихо угасает,
И в слабом умирающем мозгу
Последней мыслью, что едва мерцает,
Наводит несказанную тоску:
«Когда иного называем зверем,
Мол нелюдь, кровожаден и жесток,
Перед зверями не должно быть стыдно?
Как человек не каждый зверь бы мог!»