Листая старые журналы 1073

         С В Е Р С Т Н И К У

С каждой новой могилой
Не смиренье, а бунт.
Неужели, мой милый,
И тебя погребут?

Чётко так молоточки
Бьют по шляпкам гвоздей.
Жизни точные точки
И твоей и моей.

Мы ведь сверстники, братство
И седин и годин.
Нам пора собираться:
Год рожденья один.

Помнишь детское детство?
Школа. Вместе домой.
Помнишь город в наследство —
Мой и твой, твой и мой?

Мерли кони и люди,
Глад и мор, мор и глад.
От кронштадтских орудий
В окнах стёкла дрожат.

Тем и кончилось детство.
Ну а юность — тюрьмой.
Изуверством и зверством
Зрелость — тридцать седьмой.

Необъятный, беззвучный,
Нескончаемый год.
Он всю жизнь, безотлучный,
В нашей жизни живёт.

Наши раны омыла
Свежей кровью война.
Грохотала и выла,
Хохотала она.

О чистые слёзы разлуки
На грязном вагонном стекле.
О добрые, мёртвые руки
На зимней промёрзшей земле...

«Замороженный ад» —
Город-морг, Ленинград.

Помнишь смерть вурдалака
И рыданья вослед?
Ты, конечно, не плакал.
Ну и я — тоже нет.

Мы ведь сверстники, братья.
Я да ты, ты да я.
Поколенью объятья
Открывает земля.

Поколенью повинных —
Поголовно и сплошь.
Поколенью невинных —
Ложь и кровь, кровь и ложь.

Поколенью забытых
(Опечатанный след).
Кто там кличет забитых?
Нет и не было! Нет!

Чётко бьют молоточки.
Указанья четки:
«У кого там цветочки?
Эй, давайте венки!»

В строй вступает могила.
Всё приемлет земля.
Непонятно, мой милый,
Это ты или я.

Лидия Чуковская
(«Новый мир», 1989, № 2)