И звонят колокольчики в колокол

*  *  *

Вполлиствы, вполнакала
Прогорает рубеж.
И на цыпочки встало
Время новых надежд.

У него колокольчик,
У него барабан –
Из того, кто захочет,
Изгоняет раба.

Есть у времени шкафчик,
Есть такой коробок:
Если там кто-то плачет –
Колокольчик помог.

На критический случай –
Барабанная дробь,
Если злой и живучий
Попадётся холоп.


*  *  *

После жары – туман.
Видимость нулевая.
Белая Кострома,
русская часть Китая.

Маленький Шэнли Вэй
дружит с Витьком и Славкой,
любит позвать бл@дей
и накуриться травкой.

Он за своих – скала,
тигр в придорожных кущах.
Смотрит на купола
Господи Всемогущий.


*  *  *

Белое море бузинное.
Так в это время светло.
Трутся высокими спинами
Ветви его о стекло.

И в междулиственном сумраке
Как в неизвестное мост
Тянутся светлые музыки
В тихие пристани звёзд.


*  *  *

Заросла бузиной и орешником
Золотая моя сторона,
Где цветёт преподобным и грешникам
На летейских полях тишина.

Ничего, ничего в ней не слышится,
Ни проклятий, ни слёзных молитв,
Лишь вздыхает болотная жижица,
И древесная дума болит:

Как бы вытянуть корни тяжёлые,
Не смахнув ни травы, ни жука,
И найти за домами и школами
Да прибить топором мужика.


*  *  *

Может, вправду стучит, бренчит,
говорит в темноте за окнами:
может, там не мои ключи
по ключицы в снега затоптаны;

не моих берегов дымы
из потухшего рта развеяны,
и большая река из тьмы
расстилает их над деревьями,

чтобы сладко спалось к утру
на траве-мураве над сучьями,
на плакучем сыром ветру,
колыбелями над паучьими.


*  *  *

Прозвучала мне музыка светлая,
из неведомой дали пришла.
Так во тьме, пролетая меж ветками,
прямо в сердце целует стрела.

И дрожит тетива где-то около,
освещая немого стрелка,
и звонят колокольчики в колокол
на конце моего языка.


*  *  *

Опуститься в траву и помедлить.
Тишина в изголовье – как мать.
Поздний свет, розоватый и медный.
Так обнять бы его и лежать.

Чтобы птица, вспорхнув осторожно,
Уносила тепло из гнезда,
И к его пустоте подорожник
В сентябре приложила звезда.

Чтобы веяло дымом табачным
С незнакомых ночных пустырей,
И казалось: вдали кто-то плачет... –
Пусть глаза вытирает скорей!


*  *  *

Дороги, поля, и усадьбы,
Садов медоносная твердь.
Вчера хоронили на свадьбе
В берёзовом венчике смерть.

И пили угрюмо и дико
Над прахом чужих черепов,
Пока юный голос пиликал
Попсовый мотив про любовь.

И не было смысла, казалось,
Ни в песне плаксивой, ни в том,
Что шёл на пригорок с вокзала
Господь с тяжеленным крестом,

А следом – собаки и дети,
И, в списанной ветоши «СОБР»,
Сидел римский страж на газете,
Спиной подпирая забор.


* * *

Воробьишки вспорхнули с куста.
Запустенья зеленые гривы.
Вот и жизнь, если стала пуста,
Не спеша зарастает крапивой.

А была-то — земли с кулачок.
Распахать, но проблема простая:
Начинает обратный отсчет,
Как приступишь, осенняя стая.

И стоишь на своем островке
Посреди непонятного чувства
С тишиной, как с гранатой в руке,
И саперной лопаткой искусства.


*  *  *

И в этой тишине юродивой
переведёт осиный зуд
часы мои на куст смородины,
и дали в горсть её сойдут.

Мне светлая полоска вспомнится
над лесом хмурым, как проём,
где с листьев падает бессонница
ещё не сбывшимся дождём.

И на юру, сквозь воздух ягодный,
привстав на белых каблуках,
смеются и танцуют яблони,
и пропадают в облаках.


*  *  *

Не вмешиваться в эти рощи.
В них, как столетие назад,
Полотна красные полощет
Невыцветающий закат.

Пригорки, рвы – земля по плечи,
Пугливой речки быстрый кроль.
Изнанка правды человечьей:
Листва и дым, листва и кровь.

Здесь не найти солдатской каски –
Всё вычистил убогий быт.
Выходишь в люди без опаски:
Пришёл, увидел, и убит.


*  *  *

Скорей бы закончилось лето,
и тихая
осень пришла,
синица, плутавшая где-то,
клевала
в саду со стола,

под яблонями пожелтела
трава,
мелкий дождь моросил,
и холод протискивал тело
своё
средь далёких осин.
 
И чутко тянуть тонкий воздух
сквозь норы
горячих ноздрей,
увидев, как мёртвые гнёзда
точны
между голых ветвей.

Домой заходя, скрипнуть дверью,
и, мокрую куртку
не сняв,
смотреть из окна на деревья
и ждать в них любви
и огня.


*  *  *

А так прикинуть, ничего и нет,
И не было, и ничего не будет.
Есть только этот выстраданный свет
Молением о чаше и о чуде.

Какая древность вынянчила нас,
Глаза степные чуть приоткрывая?
Уходят времена в иконостас,
Лишь остаётся линия кривая

Кардиограммой, картой, маяком,
Сухим листком, кружащимся над бездной,
Над неподвижным суженным зрачком,
Темнеющим из дали бессловесной.

2020, 2021