Воспоминание о поэте Юрии Левитанском

 

     Я уже не помню её лица,
     не вспомню, как ни стараюсь.
     Только вкус поцелуев на ранней заре,
     вкус несозревших яблок.
      Юрий Левитанский

              (Воспоминанье о Марусе)

Он всего лишь раз приходил в мой дом,
где сидели мы за одним столом,
за одним столом мы сидели с ним,
говорили мы посреди зимы.
Тихо падал снег, заметая след,
за стеной бухал, как всегда, сосед.
И у нас была водка сладкая,
да компашка-то – пить не падкая.
С той поры прошло ой как много лет,
но хранит душа той беседы свет,
тот далёкий свет в память грешную,
и ещё его речь неспешную.

А когда пошли на балкон курить,
тут декабрь решил с неба воду лить.
Непогодило в тот ненастный день.
Гость ушёл давно, но оставил тень…
Трубку курит он, мы пускаем дым.
О вещах обыденных говорим.
И внезапно начал он вспоминать:
"Харьков, Ярославскую, 25".

Харьков, Ярославскую, 25.
как к Марусе бегал поночевать -
лейтенанта юненький, не поэт...
Где Маруси той потерялся след?

Может, нет, а может, она жива.
Занавески белые в кружевах.
И старушка-яблоня под окном
недозрелым яблоком смотрит в дом.

Нас мотает по свету, лишь держись…
Киноленту памяти крутит жизнь.
Как недавно было, и как давно
он почти нам пел Коцюбинского:

„Ідуть дощі. Холодні осінні тумани клубочаться вгорі і спускають на землю мокрі коси. Пливе у сірій безвісті нудьга, пливе безнадія, і стиха хлипає сум. Плачуть голі дерева, плачуть солом’яні стріхи, вмивається сльозами убога земля і не знає, коли усміхнеться. Сірі дні зміняють темні ночі. Де небо? Де сонце? Міріади дрібних крапель, мов вмерлі надії, що знялись занадто високо, спадають додолу і пливуть змішані з землею, брудними патьоками. Нема простору, нема розваги. Чорні думи, горе серця крутяться тут, над головою, висять хмарами, котяться туманом, і чуєш коло себе тихе ридання, немов над вмерлим...”

Он всего лишь раз приходил в мой дом,
мы сидели с ним за одним столом,
за одним столом мы сидели с ним,
говорили мы посреди зимы.

             Разве я не вспомню его лица?..