Анна пишет

"Ну что же ты, Анна, опять засыпаешь в кресле?
Как будто от боли в спине, умерев, воскреснут
слова и улыбки, волшебная трель звонка...
Таблички историй - их глина давно хрупка -
утратили смыслы: всего лишь тире и точки.
И завтра ты снова не вспомнишь, чей это почерк,
и ласково спросишь у зеркала: - Как дела?
Как будто седая старушка всю жизнь ждала,
когда ты предложишь бисквитов и чашку кофе.
Вы вместе пойдете к заветной своей Голгофе,
неся в ридикюлях платочки и желтизну
(кресты вас, конечно же, тяжестью не согнут).
Лишенные памяти, ты и другая Анна,
легко одолеете путь до своей нирваны,
забудете Богово имя и... имена детей -
они будут преданы вечности, пустоте.
Во тьму, как в костер, полетят дорогие строки.
Уснувшие в них добродетели и пороки -
все станет едино, все станет черным-черно.
Ты жизнь отмотаешь на реверсе, как кино.
И снова проснешься в потертом дубовом кресле,
не вспомнишь себя.
Но увидишь вот это если,
старушке седой осторожно махни рукой
и зеркало лживое пледом своим накрой".