Прости, мой читатель

А моя говорит: — Не время ещё, дорогой, поживи, пожуй сушки,
будь мужиком, не скули, не проси, потерпи немножко.
Моя смерть — приветливая старушка,
ездит в трамвае, уступает дорогу кошкам.

А её говорит: — Подожди, доберусь до тебя по-скорому, выйдешь первой!
Напускает простуду, холод, летучих мышей и сов.
Её смерть — дрянная сука, стерва.
Водит лексус, давит беспечных псов.

И вот сидят они как-то вместе под ивой, не дышат, пьют херес,
курят кальян, читают мой текст про смерть.
Её говорит: — Моя-то давно уж вереск,
а ты со своим что тянешь, пора уж ведь?

Моя говорит: — Да пусть ещё пострадает, подёргается, попишет.
Смотри, как задвинул! Взаправду глаголят, что слово — не воробей.
Её говорит: — Господь не фраер, всё слышит.
Ну что, подруга, как скажешь, тебе видней.

— Тогда давай, — говорит, — С ветерком покатаю, восславим лесбос!
Моя говорит: — Эх, тряхну стариной, покатай!
Её говорит: — Ну, как тебе этот лексус?
Моя говорит: — Чего тут скажешь? Ясен пень — не трамвай.

И вот они мчатся беспечно пустынной дорогой "Урюпинск-Нирвана",
изрядно нетрезвы, подальше от наших мест,
а я внезапно пишу про дорожную яму,
добавив полночь, но вычеркнув знак "объезд".

Всего мгновенье — и смерть её стекает с бетонной ограды росою,
навек затихнув, не веря своей судьбе.
Небось считала, что раз бессмертна, то может ходить босою
по углям жизни и делать, что хочет.
Да хрен тебе!

А смерть моя — ещё ползёт и ладанит нетленным телом,
лишь горло булькает тьмой незасохших чернил,
и мне хрипит: — Ну вот... чего, дурачок, наделал,
кому и за что ты этими строчками мстил?

— Теперь, — хрипит, — Кранты тебе. Кто спасет твою душу?
А дальше — тише, не понял, и тут её хрип затих.
Вдруг чувствую — я превращаюсь в старушку
и еду в трамвае и кто-то читает мой стих.

Прости, мой читатель, я предал вереск и предал мёртвых.
Не знал, что выйдет так дико. За всё прости...
Я — смерть твоя, а ты — персонаж из новых,
и ты не знал, что нынче нам — по пути.